Просторное завтра

- Пап, а зачем наша вулица такая просторная?
- Ну, как тебе сказать? А сказать надо: я ж знаю, что ты, если пристанешь, ни за что не отстанешь... Вот запрягу я, к примеру, лошадь, чтоб сено привезти, навью на сани бо-ольшущий возище!..
- И что?
- И привезу. А если б вулица была узкая, задел бы за угол дяди Мишкиной избы и свалил бы всё сено в сугроб посерёдке дороги. Пришлось бы тада его нам с тобой всю зиму на вилах корове в ясли таскать. Понял?
- Ага.
- Это ещё что! Это ещё не "ага". Скока на улице изб, ты хоть знаешь?
- На нашей?
- Ну а на какой же ещё?
- Знаю... Четыре.
- А вот и не четыре, а пять.
- Как пять? А-а-а, я свою не сосчитал!
- Ты что, сынок?! С ума сошёл! Рази так считают?! Счёт завсегда со своего зачинать надо!
- А почему?
- А потому. Ты ещё маленький - не знаешь. А я уже знаю. Вот када вырастешь, женишься...
- Да не буду я жениться ваще!
- Ой, куды ты денешься?! Будешь-будешь. На Вальке Тимкиной и женишься.
- Да не буду я с Валькой жениться ни за что!
- А что не так?
- Она некрасивая.
- Кто? Валька? Чем же она некрасивая?
- У ей даже сисек нету.
- У-у-у, сиськи! Ты что, её доить собираешься? Валька - не корова.
- Зачем мне её доить? Не доить.
- А что ж тада?.. Да не переживай ты, сынок! Вырастут у ей сиськи. Ещё какие сиськи будут! По улице пойдёт, за угол дяди Мишкиной избы заденет своими сиськами и опрокинет её к ядрене-фене!
- А чавой-то опять за угол дяди Мишкиной, а не нашей?
- Ты что, хошь, чтоб Валька нашу избу завалила?! На фига нам тада такая жёнка сисястая? А вот такая, как сичас, в самый раз!.. Вот сойдётесь вы с ей, на работу куда-нибудь устоитесь, денег заработаете, деток напокупаете... штук восемь, а можа и больше, дом построите себе, и детям всем по дому. О, скока домов на нашей вулице будет! Не вулица уже и не деревня даже, а цельный город!
Машины по асвальту побегут, транвай по рельсам заездеет... А ты говоришь: зачем широкая? Узенькая не была б!
- Я, пап, себе трёхэтажную избу построю. Да? А как город называться будет?
- Как "как"? - Так, как и вулица.
- Просторная, что ль?
- Ну, почти. Город Просторный. Так за Селивановой баней на вывеске и напишут. Большой город будет - до самого Змейкина протянется!
- А зачем тада вывеска за Селивановой баней? За Змейкином и вторкнули б.
- Ух ты! Какой вумный мужичок растёт! Вся стать такому - в город! Ты хошь в
городе жить?
- Не-а.
- Почему?
- А-а! В городе машины, транвай... Где мы тама с Валькой в чижика играть будем?
- Ну, это не беда: для вас с Валькой стадион построят вон на том лужку, где я сено кошу. Лужниками и назовут! Там будете играть... всю жисть, ёшкин конь!
А мы с маткой вкалывать. Только что ж вы жрать будете, не работавши-то?
- Что счас едим, то и будем.
- Э, не. Так дело, сынок, не пойдёт! Город - не деревня, город деньги любит, и большущие деньги! А нам с маткой рази стока заработать, чтоб прокормить всю вашу ораву?
- Какую ораву?
- Как "какую"? Вы ж собирались детей купить штук двенадцать или даже больше.
- Не ври! Ты сперва "восемь" говорил! А мне не надо их нискока! И Валька твоя не надо! Я один жить буду... с вами.
- Ну, во-первых, Валька не моя...
- И не моя!
- И не твоя пока, а Тимкина. Ладно, поживи "один с нами" маленько.
- А почему тока маленько?
- А потому, что мы не вечные, нам, чтоб вас всех прокормить, день и ночь надо будет пахать без продыху, на работе и сдохнем... Ну-у, чаво завыл-то? Придётся тада хошь-не-хошь на Вальке жениться: вдвоёх, можа, и заработаете на пропитание.
- М-м, ладно, пап, женюсь я, тока вы с мамкой не помирайте.
- Ну, вот и сторговались. Будем жить все, покудова не помрём! Ты не плачь тока. Ты ж мужик у нас! Или не мужик?
- Мужик.
- А раз мужик, не хныкай! Мужики рази плачут?
- А ты?
- Что я?
- Помнишь, када пьяный был, про войну мне рассказывал и плакал?
- Так то ж война, сынок. Ты не равняй: войну и сичас. Да и выпивши я был, так
что это вино плакало, а не я. Больше не буду. Прорвёмся!
- Куда, пап, в город?
- Да на что он нам надо энтот город?! Что в ём хорошего? В завтра прорвёмся,  о куда!
- И всё? А потом что?
- Потом, как Бог даст. Завтра - оно не токо завтра. Завтра - оно просторное!
Солнце взойдёт.
- И за угол дяди Мишкиной избы, небось, заденет.
- Заденет. Обязательно заденет, сынок.  Люди все разные бывают. Мишка вредноватый немножко был, недолюбливали его.
- А за что?
- Недолюбливали? - За то, что он избу свою не вдоль дороги, как все, поставил, а наискосок, так, чтоб один её угол выпирал из общего строю.
- Можа, он не нарочно, а так получилось.
- Нарочно-нарочно! Он и сам такой был: выпячивался из общего деревенского порядку и словом, и делом,  всё у него не так, как у людей было, всё хотел каким-то особенным быть, а не вышло: помёр, как все, кто помёр.... Да, кстати, а похоронили-то его не так, как всех, не с востока на запад, а в аккурат наискосок, как и жил. Не из-за вредности, конечно, а потому, что так вышло: хоронильщики сильно пьяные были. Не веришь? Сходи на погост, глянь. Хотя постой, не ходи туда, не надо.
- Они ещё тама?!
- Кто?
- Хоронильщики эти?
- А причём тут?.. Можа и тама уже... Я тебе не о них толкую-то. Я тебе про наискосок, чтоб не жил ты так, как Мишка, чтоб не поперёк укладу нашего деревенского избу свою строил, ни наперекосяк, ни наничку, ни сзаду-наперёд.
- А как?
- Нараспашку, чтоб окна в окна, глаза в глаза друг дружке светили открыто, чисто и честно! Завтра ваше, сынок!
- И ваше.
- Наше? А, ну да. Тока наше покороче будет, а ваше - о-го-го!