Армейские хроники. Полк

          Волна возмущения мелкими кражами была не высокой, ведь нас уже ждали два военных самолёта, улетавших за рубеж, где «команда» должна была нести военную службу. Все улетели в полдень... все, кроме нас десятерых, отбракованных безжалостной комиссией. Кто-то не прошёл по состоянию здоровья, кто-то не вышел ростом, я же остался благодаря своей тетке, живущей в Бельгии. Видимо комиссию, испугало то, что я могу удрать через несколько границ в капиталистический рай.

И так, нас осталось десять человек, вернее девять. Потому что десятый, не дожидаясь дальнейших событий «сделал ноги» или как говорят, подался в бега. Он был пойман лишь через две недели и привезен в часть на всеобщее обозрение, как изменник Родины, поправившийся и счастливый, отсиживался дома. Его поругали и отправили в другую часть, а мы девятеро «салабонов» к тому времени были худые и серые загнанные лошади, хлебнувшие за две недели всех «прелестей» и тягот армейской жизни. Но начну всё по порядку.

Мы заходили в казарму маленькой запуганной стайкой и здесь нас ждало настоящее представление, по всем правилам театра Станиславского, со вторым планом и сверхзадачей. Дневальный из старослужащих встретил нас словами: «Вешайтесь салабоны!» На подоконниках казармы, по стойке «Смирно», стояли «полугодовики», утянутые ремнем по объёму головы, а старослужащие «черпаки» и «деды» отдавали им всевозможные команды. И только «дембеля» - люди, почти отслужившие два года, казалось безучастно лежали на своих койках. Но именно «дембеля» и подготовили для нас этот спектакль. «Горшки» - прослужившие полгода, утянутые ремнём до нельзя, слетели с подоконников и в мгновение ока разобрали двух ярусные кровати. Освободив центральный проход устланный линолеумом. Именно здесь проходили казарменные построения. Схватили вонючую мастику, натёрли ею пол. Двое ухватили «Машку за ляжку» (длинная труба, приваренная к танковым тракам, снизу в ряд уставленные щетками и называлась
«Машка») и ловко стали натирать этой конструкцией полы. Затем нас повели в туалет и умывальник и показали как делается уборка там. И долго объясняли нам чего мы должны, а чего не  моги. Меня это скоростное учение так развеселило, что даже страх куда-то пропал, я начал смеяться. Надо сказать, что в то время я смеялся очень часто и по малейшему поводу. Сразу могло показаться, что я придурковатый хлюпик, ведь весу во мне было всего 60 килограмм. И только друзья знали что я был жилистым и в меру жестоким, ведь прошел всю школу уличных разборок и один на один, и толпа на толпу. Но смеялся я наверно очень обидно, ведь это был их уклад жизни, к которому они относились очень трепетно и назывался он «Дедовщиной».  Ко мне тут же «подгребли» два «черпака» (отслужившие год) в ушитых до треска ниток, штанах, с повисшими на «яйцах» ремнями. И от них я впервые услышал сакраментальную фразу: «Тебе чё, салабон, служба мёдом показалась?» и повели меня в туалет. Сначала я подумал работать - мыть или убирать чего-то, но оказалось...бить. После первого удара я понял, что бьют не сильно, для острастки, ведь за этой сценой наблюдали мои сотоварищи...и я обнаглел. С левой приложился одному, а когда он потерял ориентацию, саданул ногой чуть пониже ременной бляхи, к другому повернулся с улыбкой превосходства и зря, получил сильный удар в челюсть, мгновенно «потерялся» и был сбит с ног. Топтали они меня вдвоём, а я лежал на холодном кафеле туалета, ждал когда они устанут бить и решил для себя, что больше не дам застать себя врасплох. К счастью ребята быстро остыли, подняли меня на ноги и уже словесно пытались поставить меня на моё "салабоновское" место. Эта драка дала мне хороший урок, ведь никто из моего призыва за меня не вступился, а значит приходится надеяться только на себя...пока. Основной призыв в этот полк, где мы остались, должен был прийти только через месяц, в мае, а пока мы были самыми молодыми — "салабонами".
          
Этот месяц показался мне очень длинным, ведь мы работали от «Подъёма» до «Отбоя» и даже после. Учились быстро одеваться и раздеваться, застилать постели, набивать кантик на одеяле бляхой ремня о табуретку, подшивать себе воротничок ежедневно, ходить строем и думать как все. Только во сне, мы возвращались домой к родителям и любимым девушкам, молодым забавам и друзьям. Но чаще от усталости валились с ног и спали без снов и видений. А утром — «подъём»  и опять серые армейские будни, учеба, работа и мороженный картофель. Последнее было самым тяжелым, кто может мне возразить? Наверно никто, ведь ведь все прошли через голод, когда еды не хватает и втихаря  собираешь со столов куски хлеба, прячешь их в карман вместе с остатками       
сахара и так почти полгода, пока не втянешься в режим и в меню армейской столовой.