Тягучий рейс

ТЯГУЧИЙ РЕЙС

1
Теперь, когда три года миновало,
И мне уже заметно полегчало,
Я чувствую в себе притоки сил,
Чтоб с помощью тетради и чернил
Поведать вам, достойные потомки,
Историю поездки и поломки!
Представьте по велению строки
Москву, конец июля, Лужники.
Сломались мы (а это был автобус,
Не поезд, не корабль, не аэробус)
Не там, где расположен стадион,
(В народе просто Лужей назван он),
А по пути, простившись со столицей,
Летя на шинах горделивой птицей!
Мы знали, даже если грянет град,
Конечным пунктом будет Волгоград,
Поэтому, заняв места в салоне,
(Я расскажу о каждой вам персоне),
Мы выехали бодро на шоссе...
Рассказ мой не короткое эссе,
И значит, мне придётся понемногу
Дождём словесным поливать дорогу.
Начну с того, как я пришла туда,
Где всей страны большие города
Представлены своими челноками.
Челночная торговля рядом с нами
Живёт и развивается давно.
Торговцы вам предложат кимоно
Корейское, японское – любое,
Закупочную цену снизив вдвое.
Вы спросите: «К чему такой товар?».
И купите семнадцать сразу пар!
Никто за спекуляцию не судит,
Моральных сил и денег не убудет,
А прибыль, если дома всё продать,
В уме, пожалуй, трудно сосчитать!
Торгуют наши люди так потешно,
Всегда волнуясь и всегда так спешно,
Что кажется, ещё минуты три –
И рынок будет стёрт с лица Земли
Их сумками, тележками, ногами,
Широкими и узкими плечами!
Участвуя в всеобщей беготне,
Легко приноровиться к толкотне!
Один толчок – и вы кого-то сбили!
Второй толчок – вам ногу отдавили!
Толкнули вправо, влево пару раз,
Уже синяк поставлен между глаз.
А если сзади скорость вам придали,
А сбоку чем-то твёрдым рёбра сжали,
Вдвойне тогда покупки хороши,
Всё, купленное в давке, – барыши!
Автобусы, клиентов сбросив к Луже,
Забившись под навес, казались уже,
Чем под открытым небом, где простор
Своим величьем восхищает взор.
Билет мой был на «Вольво. Восьмисотый».
Стояли рядом «Сетра. Шестисотый».
И «Мерседес. Четыреста второй».
Седьмое место числилось за мной.
Я оглянулась. Около палатки
Бесшумная толпа ждала посадки.
Читатель! Мне здесь надо... помолчать...
И повесть будто заново начать!
Москва. Июльский полдень. Очень жарко.
Подъехала крутая иномарка.
Открылась дверца цвета василька,
Представив нам живого колобка.
Он выкатился важною походкой.
От лысины его тянуло водкой.
И стрелки брюк из алого сукна,
И маечка, что чуть была видна, –
Всё это, без сомненья, говорило,
Что ночь его изрядно утомила.
«Я Бобриков! – свирепо он сказал.
И вмиг татуировку показал. –
Посылку для меня передавали?».
Шофёры вдруг синхронно заморгали.
«Вы Бобриков?! – один из них спросил
С таким испугом будто сотворил
Уже непоправимую ошибку.
Свирепый колоб показал улыбку
И шесть жемчужных зуба заодно.
«Посылку-то забрали уж давно!
Ещё мы утром... это совершили...
Однофамильцу Вашему... вручили...».
Хозяин иномарки засопел
И от волненья даже протрезвел.
За полминуты он избил шофёров
И торговавших рядом киоскёров.
Затем уехал, словно не бывал...
Таким был самый первый наш скандал.
Опомнившись, мы все пришли в движенье.
Седьмое место будто в утешенье
Мне показалось креслом пуховым.
Комфорт здесь был отнюдь не показным.
«Начальник! Тут у нас места двойные!
У вас такое часто иль впервые?».
«Спокойно. Разберёмся. Ваш билет?
Восьмое место?». Кто он, мой сосед,
Мне почему-то стало интересно.
С попутчицею тучной было б тесно,
А человека с шеей Спартака
Я убоялась бы наверняка...
Нежданно подошёл ещё искатель
Восьмого места. Это был писатель,
Уже известный  волжским берегам,
А также многим умным москвичам.
Его, конечно, сразу все узнали,
Как барса – по приметам опознали.
Он летом и зимой носил чулки,
Зелёный шарф и синие очки.
«Вам повезло! – шепнул он мне на ушко,
Забравшись в кресло. – Я ведь просто душка!».
До отправленья оставался час.
В дорогу я купить решила квас.
Я вышла в океан большого зноя,
Не чувствуя в душе своей покоя.
Какая-то неясная хандра
Меня томила с самого утра!
Спускаясь со ступенек, я столкнулась
С красивым человеком. Улыбнулась
И дальше зашагала по Москве.
(«Знакомый взгляд! Иль показалось мне?»).
Вернувшись с квасом, я в дверях застала
Могучего вспотевшего амбала.
Он друга на руках своих держал
И явно возмущенье выражал,
Мотая свежебритой головою.
«Водитель! Не согласен я с тобою!
Товарища я должен положить,
Не может ни сидеть он, ни ходить!
На стройке он слегка перетрудился.
Не болен он, он малость притомился!».
Строитель от бессилья застонал
И что-то, как дитя, пролепетал.
Взглянула я сочувственно на тело,
Которое так страшно похудело,
Ведь если бы не щёк томатный цвет,
Сказала б я, что это был скелет!
«Клади его на заднее сиденье!».
«Огромное мерси за разрешенье!».
До места своего я добралась,
И вскоре перекличка началась.
«Евгений Хмуров, Головко Глафира,
Борис Круглов, Баслеева Эльвира,
Василий Васин, Иванов Иван,
Луиза Миллер, Танжиков Арслан,
Татьяна Злова, Октябрина Спица...».
«Прощай, Москва! Российская столица!» –
Я мысленно с тоской произнесла,
Но до меня вдруг очередь дошла.
«Писатель с громким именем Вития
И... (пауза) Тюльпан Анастасия».
Увы! Моя фамилия Тюльпан.
Не псевдоним, не ложь и не обман.
Оправдываться мне бы не хотелось,
Но всё же, как обычно, я зарделась.
Проходит незаметно два часа.
А мы ни с места! Просто чудеса!
«Кого мы ждём? – посыпались вопросы. –
Что за бардак? Какие перекосы!
Да это настоящий беспредел!».
Но вот мотор чуть слышно зашумел,
И наш автобус тронулся так плавно,
Что мчаться в нём казалось нам забавно.
Московский смог остался позади,
Но что нас поджидало впереди!!!

2
Беги, строка, не к моему соседу!
Он крепко спит, а я в печали еду,
Хотя и вижу музыкальный клип
На голубом экране. Странный тип
Поёт натужным голосом о страсти,
Как о внезапной пагубной напасти.
Критиковать я, впрочем, не люблю.
Сижу я молча. Слушаю, терплю...
Но вдруг маршрут привлёк моё вниманье!
«Вот это чудо! – было восклицанье. –
Впервые вижу эту полосу!».
Я портмоне с монетами трясу.
В окно гляжу, а там идут полёты:
Взлетают и садятся самолёты!
Догадка – «Шереметьево!» – сперва
Сказала мне, что я сошла с ума.
Ведь сели мы на рейсовый автобус!
А что теперь? Теперь нам нужен глобус!
Должно быть, мы куда-то полетим!
Другой вопрос: хотим иль не хотим?
От  лётной оторвавшись панорамы,
Я стала теребить подарок мамы
На безымянном пальце, как всегда,
Когда грозила стрессом мне беда.
Торговцы с Лужи (их тут было трое)
Со сна осведомились: «Что такое?!».
Шофёр прискорбным тоном объявил:
«Наш Комитет по спорту закупил
Шестнадцать мест для юношей-боксёров,
Не нужно склок и бесполезных споров!
Из Франции ребята прилетят,
Мы будем ждать их три часа подряд!».
«Заложники! Нас всех заполонили!
Верните деньги! Фирму подкупили!» –
Старик какой-то гневно прокричал.
И снова жуткий начался скандал.
На этот раз шофёров бить не стали.
Их тщательно и быстро обыскали,
Ища ключи, которых след простыл.
Сосед мой по секрету мне открыл,
Что это всё врагов его проделки.
«Завистники! Дела их очень мелки!
Желают вдохновенье истребить!
Назло им буду я сейчас творить!».
Достал он ручку, небольшой блокнотик
И стал писать, открыв свой пухлый ротик.
Блаженство – вот, что было на лице!
Я взор свой заострила на кольце...
Давно был выпит хлебный мой напиток
И съеден ворох шоколадных плиток!
И чтобы время как-то сократить,
В двадцатый раз я вышла покурить.
Стою. Курю. И думаю о дыме...
Опасно, вредно жить в таком режиме.
Табак, бумажный пепел, горечь, яд
Легко Кощея даже умертвят!
Курильщик ищет повод для куренья!
Простая радость или огорченье –
Годится всё, чтоб гарью подышать.
Привычка. Слабость. Глупость. Что сказать?
Но вот вблизи, слабея от угара,
Влюблённая кудахчет тихо пара.
«Луиза! Я ни в чём не виноват!
Ведь мы мечтали съездить в Волгоград?
Могу ли я хоть что-нибудь исправить?
Тигрёнок! Так нельзя себя печалить!
Оставил я и сына, и жену,
Чтоб, милая, любить тебя одну!».
Луиза, худощавая брюнетка,
Фальшивая, смазливая кокетка,
Его брезгливым взглядом обвела
И, как змея, шипя, произнесла:
«На сколько дней, Борис, семью ты бросил?».
Борис подпрыгнул, словно чёрт подбросил.
«И что наплёл ты лапушке-жене?
Командировка? Расскажи-ка мне!».
Мужчина густо покраснел, как мальчик.
Мне показалось, что грядёт скандальчик,
Поэтому, окурок загасив,
Ушла я к эстакаде, пригласив
Витию на короткую прогулку.
Писатель доедал сырую булку,
Пекарню критикуя и себя.
«Поймите только правильно меня, –
Он проворчал, выплёвывая тесто. –
Я нежен для открытого протеста.
Орудовать мне трудно кулаком,
Владею не дзю-до я, а пером!
А так бы мне хотелось отдубасить
Всех недругов своих, носы расквасить,
По шевелюрам веником пройтись,
Почти жестоко с ними обойтись!».
Как трактор, резко он остановился.
Закрыл глаза. «Я верить научился!
Я верую, что сбудутся мечты,
Придет он, Гений Чистой Красоты,
Как меч Возмездья, как честнейший мститель,
Как самый настоящий победитель!
Восторжествует над эпохой Зла
Эпоха светозарного Добра!».
Не удержавшись, я сказала: «Браво!».
«Не булочка, а клейкая отрава!
Её запить я пивом буду рад!» –
Закончил он, и мы пошли назад...
Не прилетали дети из Парижа!
Во имя их спортивного престижа
Уж пять часов мы ждали самолёт,
Задерживался важный их прилёт!
«В какой стране подобное возможно?
Дебильному поверить в это сложно!
Я слов на языке не нахожу,
Что я в Москве начальству доложу?» –
Так разжигал огонь Евгений Хмуров. –
Как этот мир хорош для самодуров!».
Его Василий Васин поддержал:
«Я в жизни никому не возражал,
Но данный случай – дикая нелепость!».
«В рассудке зарождается свирепость, –
Добавил масла Танжиков Арслан. –
Такое чувство, что залез в капкан!».
«В головушке уж не мозги, а каша», –
Прибавила хохлушка, баба Глаша.
И все мы призадумались: «Как быть?
Как взять багаж? Где ломик раздобыть,
Чтоб разгромить всего один автобус,
(Не поезд, не корабль, не аэробус!)».
Но тут вбежал сияющий шофёр,
А вслед за ним в салон вошёл боксёр,
Потом второй, четвёртый и десятый,
Пятнадцатый и тренер, весь помятый.
Летать в Париж, чтоб с треском проиграть!
Чем проигрыш обидный оправдать?
Они стыдились своего позора,
Боялись молчаливого укора,
И нам их стало жалко, как котят,
Как желторотых слабеньких цыплят.
Мы грушами их щедро угостили,
Орехами и сыром накормили,
Заставили отведать коньячку,
Зелёного укропа (по пучку),
Они ведь честь России защищали
И жизнями на ринге рисковали!
Разбита бровь, прикушена губа,
Расквашен нос... Ну просто голытьба!
Мы утешали маленьких собратьев,
Как родственников или даже братьев!
И если бы какой-нибудь француз
Зашёл в тот миг, попал бы он в конфуз!
Мы с радостью отправились в дорогу,
Воскликнув: «Наконец-то! Слава Богу!».
Пока мальчишки поглощали торт,
Едва заметным стал аэропорт.
Но злоключенья только начинались!
В тенёты трассы вскоре мы попались.
Большая пробка преградила путь!
Нам невозможно было ни свернуть,
Ни сдать назад. Причиною затора
И, с новой силой вспыхнувшего, спора
Нерасторопность дачников была!
Река автомобильная текла
Так медленно, что просто мы стояли,
На горожан, на пятницу пеняли,
На огороды: грядки и цветы;
На бани и фруктовые сады...
«Кино включите!» – взвизгнул литератор.
Был выбран для просмотра «Гладиатор»,
Пиратский, суперновый боевик.
Как в дивной сказке, за короткий миг
Мы дружно в Древний Рим переместились.
Там на мечах  рабы с рабами бились.
Там были поединки и любовь,
Интриги, зависть, воинская кровь.
Но вот от сцен киношных мы очнулись,
И в креслах с облегченьем потянулись.
«Неужто едем? Землю колесим?
И просто так нигде не тормозим?!».
Любовники уже не ворковали,
Челночницы, похрапывая, спали.
Спортсмен с мускулатурой Спартака
Опорою служил для старика,
Который как к подушке прислонился
К его плечу и сладким сном забылся.
При тусклом свете словно грозный хан
Листал журналы Танжиков Арслан,
Дремала чутко бабушка Глафира,
Спала вовсю Баслеева Эльвира,
Давился чёрствым хлебом мой сосед,
Он свой домашний поглощал обед,
(Салон пропах куриной требухою,
Картофельным пюре и колбасою),
Крутил баранку сгорбленный шофёр,
И каждый уж расслабился боксёр.
Лежал ничком рабочий Великанов,
Своих первичных не меняя планов.
Сверкали звёзды за ночным окном,
Катились мы как надо – с ветерком!

3
Пора мне о себе замолвить слово!
Сказать я откровенно Вам готова,
Читатель мой (надеюсь, что незлой),
Что той безумной летнею порой
Пыталась я найти себе супруга,
Надёжного и преданного друга.
Искала я его в своей среде:
В студенческой, московской. Но везде
Встречались мне чужие половины,
Иные... не моей мечты мужчины!
Жизнь без любви напоминает ад.
В моей душе наметился разлад.
Я как Венера стала одержима,
Она «сама Любовь, и не любима!»,
И я, сама любовь, и не люблю!
«Да для кого я ласку-то коплю?!» –
Отчаянно в тиши я вопрошала
И на вопрос слезами отвечала.
В салоне я услышала (во сне),
Что суженый уже известен мне!
Вот это новость! Тут же я проснулась –
В Витию взглядом пристальным уткнулась.
В уме вскричала: «Ба! Неужто он?!».
Но память прошептала: «Стадион...».
«А что там было? Ярмарка, машины,
Посты и милицейские дружины,
Автобусы из разных городов,
Торговцы пищей, толпы челноков,
Амбал, бригадный, кажется, строитель
И... колобок, покоя нарушитель!
Кто может мужем сделаться моим?».
Заметила я вдруг, что мы стоим.
«Заправимся!» – до слуха докатилось.
«Пустая блажь, наверно, мне приснилась!».
Шофёр сутулый вновь нажал на «газ»,
Крутнул свой руль, и скрылись мы из глаз
Тех любопытных, что на нас смотрели!
Что может быть приятней, в самом деле,
Чем быстрая  поездка или бег?!
В автобусе нас сорок человек,
А мы едины, потому что мчимся
И встречного движенья не боимся!
«Привык я, что поклонницы мои
Клянутся в бескорыстной мне любви!
Тюльпанчик! Вы румянчиком покрылись! –
Сказал сосед. – Вы не в меня влюбились?
Ведь я мужчина прямо хоть куда,
К тому ж готов к взаимности всегда!».
Услышав это, я не побледнела,
А, кажется, слегка позеленела.
«Как Вам такое в голову пришло?!
Меня тошнило, а теперь прошло!».
«Сударыня! Простите, я невольно, –
Он промычал, – себе же сделал больно!».
Изведал бы он явно больше мук,
Когда б издал ещё хотя бы звук!
К нему спиной я гордо повернулась
И... (странно!) почему-то улыбнулась.
«Ах, Настя, Настя! Добрая душа!
Ну чем же жизнь твоя нехороша?
Грехами не испорчена, красива...
Так будь же, мой цветочек, терпелива!» –
Вот так звучал примерно монолог!
Закончен кульминации пролог!
Настало время рассказать о главном:
О нашем торможении бесславном!
Я помню, сплю и вижу море, порт,
Потом вдруг ощущаю дискомфорт
И просыпаюсь. Подхожу к шофёру.
Присаживаюсь словно к комбайнёру,
Просторная кабина у него!
Смотрю, клюёт он носом. «Отчего, –
Я спрашиваю смело, – не поёте,
И выключили радио? Заснёте!».
(Второй шофёр давно уж крепко спал!).
«Я ни на миг глаза не закрывал! –
Ответил он. – Давайте поболтаем!
Уж утро. Мы к Тамбову подъезжаем.
Забавный случай прошлой был зимой.
Я делал рейс в компании мужской.
И дверь у нас тогда не закрывалась,
И отопленье, как назло, сломалось,
Мы пили водку, спирт и самогон,
Чтоб не замерзнуть (засмеялся он),
Одна из скоростей у нас заела, –
Но всё-таки , кому какое дело? –
Часов двенадцать добирались мы
До этого Тамбова от Москвы!
Уж кто-то отморозил руки, ноги,
Метель покрыла снегом все дороги...».
(Позволю здесь я своему перу
Поставить кляксу). «Притча не к добру!» –
Успела я подумать. И свершилось!
Три колеса внезапно отвалилось!
Ни слово «встряска» мне пронзает ум,
А слово «грохот»: бах! бац! бац! и бум!
Как будто кто-то дёрнул за взрыватель.
Как коврик на полу лежал писатель.
«Мы живы!» – дед в истерике кричал.
Кричавшему никто не возражал...
Сломалась вентиляция в салоне.
Прохлада растворилась в общем фоне
Тяжёлых вздохов, криков и шагов.
Утратил прочность временный наш кров!
Ремонт. Ремонт. Ремонт. Как это скучно!
С шофёрами была я неразлучна,
Мне всё казалось, если я уйду,
Они как два бычка на тонком льду
Растянутся, провалятся, утонут.
Поломка. Пассажиры гневно стонут.
Ущерб моральный выше всяких мер.
«Эльвира! На щеке у Вас эклер,
Вернее, то, что от него осталось!».
«Благодарю!». «Куда же подевалась
Моя Луиза?». «Дайте мне ирис,
Меня знобит!». «Под креслом я, Борис!».
Все друг на друга с горечью смотрели.
Ушибы, ранки, ссадины алели
На лицах и изнеженных телах.
Кого-то выносили на руках,
Кого-то в чувство солью приводили.
Боксёры лишь и тренер их шутили,
К телесной боли им не привыкать!
(Мне каратисткой захотелось стать!)
Закончить бы на этой фразе повесть,
Да не позволит праведная совесть
Не написать о самом ярком дне,
Когда влюбиться предстояло мне!
Я забегать вперед сейчас не буду,
Других событий опишу Вам груду...
Какие б мысли нам оставил Чейз,
Когда б он сел на наш печальный рейс?
И если б Кристи здесь была Агата,
Какою бы была тогда расплата
За неудачно сделанный вираж?
Я не впадаю, мой читатель, в раж,
И обязательств взятых не слагаю,
Но, видит Бог, я заново страдаю,
Небрежно вспоминая тот июль,
Переходящий в август! Нет пилюль,
Способных ритмы сердца успокоить!
Ломать легко, труднее что-то строить!
Два запасных нашли мы колеса,
А третье... О, святые небеса!
Оно осталось рваным, не надутым.
Так движется, кто шествует разутым!
Мы скорость увеличить не могли
 Мы ехали – ну все равно что шли!
«А далеко до города Тамбова?».
«Ещё чуть-чуть». Звучат вопросы снова:
«Да где же этот призрачный Тамбов?».
Никто ответить точно не готов.
Писатель брякнул: «Было покушенье!
Мои враги! От них мне нет спасенья!».
Растерянный, смотрел он мне в лицо.
Я начала разглядывать кольцо...
«Есть среди нас какой-то гад ползучий,
Великий грешник или невезучий!» –
Свою озвучил мысль Борис Круглов.
Василий Васин, Ваня Иванов
Усилили кивками опасенье,
И первым подвели под подозренье
Рабочего, что всю дорогу спал.
Уж слишком беспардонно он стонал:
И делал вид, что людям он послушен
И к ссорам и проблемам равнодушен!
«Давайте просто высадим его!».
«Не делайте покамест ничего!
Быть может, он один – удача наша.
Ведь мы спаслись!» – взмолилась баба Глаша.
«Поставьте нам кассету поскорей!
Найдите киноленту посмешней!».
Идею подала Татьяна Злова,
Ещё не говорившая ни слова.
Мужчина-дама, женщина-мужик –
Мозолистые руки и кадык,
Огромный рост, накаченные плечи,
Большие груди и дефекты речи –
Таков портрет вступившей в разговор.
Где тот смельчак, что с ней затеет спор?
Попалась нам прелестная картина –
Легенда про святого Валентина!
Смеялись мы до колик и до слёз.
Автобус всех нас к станции привёз.
На улицу мы вышли добряками,
Но тут опять беда случилась с нами!
В дороге, с голодухи иль с тоски,
Не кушайте мясные пирожки!
В особенности с ливерной начинкой!
Мы отравились мерзкою новинкой,
Которая (глотну-ка я воды!)
Смотрелась аппетитно... до еды!
Кружило рядом десять «Неотложек»,
Нам не хватало марганца и ложек.
Пришлось из банок «сок свекольный» пить.
О, как такое можно позабыть?!
Пройдя сквозь промывание и клизмы,
Мы вспомнили, что в жизни есть софизмы!
Не всё то золото, что светит и блестит,
И мухоморы – вкусные на вид!
Шофёры устранили неполадки...
Забылись боль и нервные припадки.
Жара дневная нас гнала вперёд,
Палило солнце словно огнемёт!

4
«Там дома нас встречают на вокзале! –
Полковники-приятели сказали. –
А мы не одолели полпути!
Остановите! Дайте нам сойти!
Быстрее будет ехать автостопом!».
«Не паникуйте! Мчимся мы галопом! –
Ответил им водитель. – Сбавьте тон!
Возьмите наш мобильный телефон.
Своим друзьям, знакомым позвоните,
Об опозданье их предупредите!».
«Алло, Альбина! Я ещё в Москве.
Билет на завтра предложили мне!
Не беспокойся. Послезавтра буду!
Привет Антону, поцелуй Гертруду!».
«Алло, Наташа? Я не выезжал.
Уже ходила с тестем на вокзал?
Мои дела в столице не сложились,
Меня уволить снова умудрились!
Подробности – когда я к вам вернусь,
Назвать конкретно дату не берусь!».
По очереди мы рапортовали –
Мол, мы Москву ещё не покидали!
Пора мне двух шофёров описать.
По тридцать лет обоим можно дать.
Тимур, высокий, стройный, худощавый
С улыбкой удивительно слащавой.
Второй, с плохой осанкой, – Тимофей
Иль просто Тимка, колкий, как репей.
Работали на Северном Кавказе.
Тимур на «Зиле», Тимка на «Камазе».
Полжизни на дорогах провели
И вот удачу враз приобрели! –
Цивильную работу получили!
Они автобус свой боготворили.
И мыли только бархатным платком,
И чистили особым порошком,
И берегли ненужные детали!
В аварии они не попадали!
Стоянка. Голос Тимки: «Пять минут».
Налево в рощу женщины бегут.
Направо отправляются мужчины.
(У каждого на то свои причины.)
Поехали. Тимур теперь повёз.
Ряды больших и низеньких берёз
Как девицы нарядные мелькают.
Они давно уж нас сопровождают!
Полесья, пашни, редкие дома,
То хижины стоят, то терема...
Вдруг крик юнца: «Останови, папаша!
Отсутствует в салоне баба Глаша!».
«Ах, ё-моё! Да как же это так?
Кого ещё оставил я, дурак?!» –
Себя ругнул шофёр. И мы вернулись.
Челночницы и бабушка надулись,
Когда вошли в испуганный салон.
«Вам уши отдавил, наверно, слон, –
Они сказали только. – Мы вас звали,
До хрипоты, до одури, кричали!».
И многие (не знаю, почему)
Расстроились, свою признав вину...
Меня спросил сосед как можно строже:
«Какой писатель Вам всего дороже?
Вам нравится, к примеру, Гончаров?».
«Конечно». – «А Тургенев и Лесков?».
Ему в ответ киваю: «Безусловно».
«А Чехов?» – «Восхищаюсь им!» (дословно).
«Известны Вам Верлен и Шамиссо?».
«Хорошие поэты». – «А Руссо?».
«А Данте? А Боккаччо? А Боэций?
А Лафонтен? А Чосер? А Лукреций?».
«Великий Диккенс всех милее мне,
Люблю Дюма, Бальзака». – «А Рабле?».
Уж лучше б я ему не отвечала!
Уж лучше бы я, глупая, смолчала!
«А Байрон? Как его Вам «Дон Жуан?».
«Нет этой книги круче». – «А Ростан?».
«Теперь мне от него не отвязаться!».
«Я не хочу навязчивым казаться,
Мне любопытно, как Марсель Вам Пруст?».
Но я уже не размыкала уст...
Когда дошёл Вития до Гомера,
Я ринулась к шофёру, как гетера.
«Укачивает. Можно к Вам подсесть?»
«Второе место зря здесь что ли есть?» –
Ответил тот. И я спаслась от муки –
От небывалой необъятной скуки!
«Вы замужем? – спросил меня Тимур. –
Уже стрелял в Вас стрелами Амур?».
«Мне признаваться в этом как-то стыдно,
Но лучника пока нигде не видно!».
«Не сожалейте. Он уже летит!
Моё-то сердце больше не болит.
Женат давно!». – «А как вы повстречались?».
Глаза Тимура вдруг заулыбались.
«В автобусе! Я с Тимкой шоферил,
Её заметил и в себя влюбил!
Смотрю, она у зеркала хлопочет.
Красивее ещё казаться хочет.
Вопрос – ответ. Беседуем вдвоём.
Я выяснил, что рядом мы живём,
На улице одной! Засуетился!
Ну, думаю, судьба! Преобразился!
Поправил чуб, загладил хохолок...».
Прервал Тимура чей-то хохоток.
Я обернулась. Тучная шатенка
(По всем приметам – явно не спортсменка),
Как тамада – шампанского струю –
Рукой усмешку прятала свою.
Она дрожала непослушным телом.
Её фигура в сарафане белом
Была похожа чем-то на бисквит.
Мы ждали, что она заговорит,
Но женщина, что смехом нас смутила,
К себе меня мизинцем поманила.
«Какая дерзость! – выпалила я. –
Что за манеры, милая моя?!».
Её лукавость, детская игривость
Как будто извиняли неучтивость.
Мне не хотелось злючкою прослыть.
Я пересела. «Смею доложить, –
Она сказала, радостью сияя, –
Я слышала про этого лентяя!».
Придвинув дольки губ к моим ушам,
Добавила: «Хочу открыть я Вам,
Как простофилю этого женили!
Мне знающие люди говорили,
Что та, что заприметила его,
Лишь через год добилась своего!
О, да! Они действительно соседи!
В него влюбилась молодая леди,
А он в её сторонку не глядит.
Бедняжка сохнет, плачет, плохо спит.
Потом решает в ход пустить уловку.
Уходит отпуск весь на подготовку.
Она худеет и берёт билет
На тот автобус, где шофёр – сосед.
Билетик в два конца, туда – обратно!
Не достаётся счастье ведь бесплатно!
Как тень, она слоняется за ним,
Любимым, ненаглядным, дорогим!
И, наконец, её он замечает,
И важное решенье принимает!».
«А в чём причину смеха Вы нашли?».
«Вы из какого века к нам пришли?!
Мужчины, как герои анекдотов,
Не расторопней крупных бегемотов!
Женою трех супругов я была!
Сама же этим трём развод дала!
Привычек и пристрастий не меняя,
Фамилию девичью оставляя!
Да я любому сердце разобью!».
«Простите, можно я Вас перебью?
Вы охмурите Хмурова для пробы.
Он мрачен будто зрит везде микробы.
Тогда, быть может, я и соглашусь
И, вторя Вашим мыслям, улыбнусь!».
«Которого? Кто прямо рядом с нами?».
«Боитесь?». – «Да Господь, Тюльпанчик, с вами!
За три минуты сделать или две?
Смотрите и учитесь!». – «Можно мне, –
Она спросила Хмурова, – пробиться
К нарзану, что на полочке хранится?».
Шатаясь, дама скромно поднялась
И быстрыми глотками напилась.
Кладя назад стеклянную бутылку,
Она локтём по крепкому затылку
Ударила случайно. «Боже мой!
Прошу прощенья! Больно мне самой!
У Вас наверняка зияет рана?».
Упали резко лямки сарафана,
Когда она решилась на наклон.
От изумленья поперхнулся он!
Ведь грудь была не первого размера!
«Не знаю я такого кавалера,
Который мог бы так держать удар!».
«Не молод я, но и ещё не стар!
Как Вас зовут?» – опомнился мужчина.
И та прощебетала: «Октябрина!».
«Бисквит» он стал глазами пожирать!
Тартинки начинали отпадать.
Осилив простодушное томленье,
Она вернулась на свое сиденье
И приказала: «Улыбнись, Тюльпан!».
Воскликнула я нервно: «Вот болван!».

5
Как в раскалённой печке мы сидели,
И словно дрожжи кислые пыхтели.
Ещё чуть-чуть, и все мы подгорим!
«Давайте выбьем стёкла!» – говорим.
Лежим мы как творожные ватрушки.
«А нет ли рядом маленькой речушки?» –
Спросили сразу десять человек.
«Медведица – одна из малых рек», –
Ответил неохотно нам водитель.
«Остановите, главный наш мучитель!
Мы требуем, извольте исполнять!
Нам напряженье срочно надо снять!».
Ну с чем сравнить купанье в мутном стоке?
Мы бултыхались в селевом потоке!
Потом смывали чистою водой,
Конечно, родниковой, покупной,
Крупицы жутко неприглядной грязи!
Вплетённые, как знаки древней вязи,
В орнаменты «Москва» и «Волгоград»,
Мы снова забрались в горящий ад!
Как противень, автобус накалился!
«Мне этот рейс, наверное, приснился!» –
Вздохнул писатель, щупая себя,
И всей душою искренне скорбя.
«Уверена, что к моему я деду, –
Завыла баба Глаша, – не доеду!».
«Друзья! – сказал растроганный Спартак,
Сверкнув глазами, – да нельзя же так!
Когда-нибудь, пройдут, быть может, годы,
Мы этот гнев неласковой погоды
Холодным смехом будем вспоминать!».
«Мороженое!» – кто-то стал стонать.
Баслеева Эльвира зарыдала...
Луиза Миллер в обморок упала.
«Довольно! – рассердился Тимофей. –
Поехали, Тимур! Гони быстрей!
Мы третьи сутки трудимся с тобою,
Я утомлен работою такою!».
Рванули мы навстречу... ДТП,
За поворотом нас ждало ЧП!
Теперь, когда три года миновало,
И мне уже заметно полегчало,
Я чувствую в себе притоки сил,
Чтоб с помощью тетради и чернил,
Поведать, люди новых поколений,
Интригу неслучайных совпадений!
Мы врезались, к тому же не слегка,
В «Тойоту» цвета... цвета василька!
Но почему, из всех, кто нёсся мимо,
Мы стукнули её? Непостижимо!
Ругаясь матом и держась за лоб,
Знакомец наш с татуировкой «Боб»
С бульдожьей злостью вылез из машины.
Как если б мы наехали на мины,
Застыли люди на своих местах.
Не то чтобы гулял по лицам страх,
Но шевелиться было бы нелепо.
«Не лезьте в бой!» – сказал бы нам Мазепа.
Опёрся об автобус колобок,
Узнал его и моментально взмок.
«Сюда подите!» – крикнул он шофёрам,
Как двум, забывшим камуфляж, сапёрам.
Я точно помню, были звуки пуль!
Дорожный вскоре подоспел патруль.
Следили мы внимательно и зорко,
Как шла на убыль дикая разборка.
Милиция: «Давайте паспорта!».
Шофёры: «Бейте лысого шута!».
А тот: «Вернёте стоимость посылки!
Понадобятся скоро вам носилки,
Больница вас обоих заждалась!».
И снова потасовка началась!
Досталось же водителям от Боба,
А Бобу от шофёров. Гнев и злоба
Удваивали силу тумаков.
«Остановите этих мужиков!» –
В неистовство пришла Татьяна Злова.
Две женщины добавили сурово:
«Такие стычки частые вредны!
Живыми нам водители нужны!».
Спартак, Арслан, полковники вмешались.
Мы тоже вышли, пылью надышались.
Добавил кто-то в драку огоньку –
Патруль пришёл на помощь колобку!
«Шестой отдел! Примите сообщенье!
Нам нужно срочно выслать подкрепленье!».
Кричит Круглов: «Избили ДПС!
Товарищи, звоните в МЧС!».
Вот в пересказе запись протокола:
«Вы были рождены какого пола?».
«Я женщина, и этим я горжусь!».
«Зачем тогда, спросить я Вас стыжусь,
Вы ухо оторвали лейтенанту?
Зачем сломали челюсти сержанту?».
«Профессия – писатель? Это что?
Вы пишете новеллы, платит кто?».
«Известно мне, что это маскировка!
Мои враги орудуют здесь ловко!
Без адвоката слова не скажу!».
«Я тренер! Никого не заложу!».
«Они посылку у меня украли!».
«Мы сдуру тёзке вещь его отдали».
«Я на сиденье заднем крепко спал.
О катастрофе ничего не знал».
«Любовник взял меня в поездку эту,
Он любит путешествовать по свету!».
«Мой список послужной делами чист,
В Калмыкии известный я штангист!».
«Да разве я капризная и злая?
Моих мужей спросите, я святая!».
«Не ведаем, откуда синяки,
В карманах мы держали кулаки!».
«Мне семьдесят. Куда мне до сражений!
Кряхчу от слишком быстрых я движений!».
«Где были вы, Василий и Иван?».
«Мы раны бинтовали, капитан!».
Вторая ночь в автобусе. Тревожно.
«Лишат ли прав водителей?». – «Возможно».
Но вот с рассветом ливень зарядил –
Начальник милицейский нас простил!
Поехали мы дальше. Приключений,
Истерик и безумных треволнений
Уже хватило каждому из нас!
«Хотите, Настя, рассмешу я Вас?».
Попутчик мой встряхнулся, оживился.
(Он где-то пивом наскоро опился.)
«Желаю всенародно заявить,
Что на моих ресницах уместить
Мы пять сумеем спичек деревянных!».
Оставшись без очков своих стеклянных,
Он сам с собою заключил пари.
«Тюльпанчик загрустивший, посмотри!».
Напряг писатель длинные ресницы
И вызвал вопль у Октябрины Спицы.
«Постойте! Ведь автобус дребезжит?!».
«А Вы поверили?». – Вития говорит
И шепчет: – я для Настеньки стараюсь!».
(Я плакала тогда, читатель, каюсь!)
«Почтенный! Не могли бы Вы уйти?».
«Зачем, любезный?». – «Нарды позади.
Я слышал Вы играете отменно!».
«Идёт турнир? Сыграю непременно!».
И убежал азартный спутник мой!
Ко мне подсел мужчина молодой.
«Красивый взгляд!» – в душе моей мелькнуло.
(Тоскливую печаль как ветром сдуло!).
«Цветочек! Ты меня не узнаёшь?
Ответишь «нет» – как бритвой полоснёшь!».
Внимательней к нему я присмотрелась,
И в третий раз за этот рейс зарделась.
В один мы детский с ним ходили сад,
Учились в школе много лет назад!
«В начальных классах, – как бы он добавил, –
Спектакли я в кружке с тобою ставил.
Ещё со школы... тайно я... люблю!».
«Откуда ты?» – устами шевелю.
«На Лужниках меня ты не узнала,
(Я сразу же задумчивее стала.)
С тех самых пор я просто сам не свой!
Боюсь в салоне встретиться с тобой!
Скрываюсь и лицо под кепкой прячу.
«Ни слова больше! Я опять заплачу!».
Вот так вот нас третирует судьба!
Мой муж прекрасен! Я любви раба!
И дважды мать! Вчера чету встречаю –
Эльвиру и Арслана, вопрошаю:
«Тягучий рейс вас тоже поженил?».
«Тягучий рейс всегда нам будет мил!» –
Ответили они и улыбнулись.
С особым смехом мы переглянулись!

МГУ. Москва. 17 марта 2002 г. – 4 апреля 2002 г.