Падение Карла Десятого

    Однажды Карл Десятый упал с лошади.
    Он ехал куда-то по своим делам (за хлебом, кажется), а тут такая незадача.
    Свалился, как мешок с дерьмом.
    При этом сильно ударился. Не смертельно, конечно, но все равно неприятно.
    Нет, чисто по-людски его, безусловно, жаль.
    Человек, все-таки.
    Проходивший мимо простолюдин не к месту сострил:
    – Это тебе за то, что ты кровь народную пьешь, козел.
    Мог бы посочувствовать, там, или врачей позвать. Но нет, ляпнул такую бестактность.
    Карл Десятый даже боль чувствовать перестал после этих слов, так ему стало обидно.
    Он встал, потер ушибленное место и тотчас велел своим приспешникам угомонить зарвавшегося горе-комика.
    – Только сделайте это оригинально, – напутствовал их он, прихрамывая к своей лошади, – мы, как никак, французы.
    Те взяли под козырек, «закрыли» парня и начали кормить его просроченными консервами.
    Вот такие дела.
    А спустя два месяца и самого Карла Десятого не стало.
    Убили его.
    Народ убил.
    За дело.
    Нет, вы не подумайте ничего такого: не было никакого бунта или революции. Все прошло абсолютно цивилизовано.
    Суд, приговор и высшая мера.
    По-человечески, так сказать.
    Хотя, может быть, он и сам умер.
    От брюшного тифа.
    Или от сыпного.
    Никто ведь толком не знает, столько лет прошло.
    Короче, неважно. Умер и точка.
    Попал он, стало быть, на тот свет.
    Идет и вдруг видит этого самого босяка.
    Карл Десятый хотел было проскользнуть незамеченным, да тот его уже «прострелил».
    Подваливает к нему этаким фраером и говорит:
    – Что же ты, начальник, меня так поломал? Не стыдно тебе, а? Ты в курсе, что меня кормили просроченными консервами! Просроченными, Карл!
    Карл Десятый, опустив голову, пробормотал:
    – За консервы не знаю. А так, в принципе, стыдно. Ужасно стыдно, братец. Прости меня, мудака.
    – Ладно, – произнес тот, – не парься. Я все равно не от них помер, а от тоски. Но, – он поднял указательный палец, – это не отменяет того, что ты был не прав.
    – Я знаю.
    Таким образом, инцидент был исчерпан.
    Простолюдин великодушно замолчал, а Карл Десятый, успокоившись, стал с любопытством осматривать окружающую местность.
    Красота вокруг была необыкновенная: бесконечные фруктовые сады и самые разнообразные ягодные поля.
    Вдали виднелись бисквитные горы, покрытые отменным пломбиром. Над дорогой, вымощенной жёлтым кирпичом, застыло бежевое облако зефира.
    Высоко в небе, параллельными курсами беззвучно плыли два серебристых истребителя.
    Они напоминали соревнующихся сперматозоидов.
    Алое солнце яйцеклеткой опускалось за горизонт.
    – Кстати, а на каком языке мы с тобой гутарим?
    Карл Десятый обернулся.
    Босяк мечтательно смотрел куда-то вдаль, сквозь все это великолепие, умиротворенный, как наркоман перед нескошенным полем конопли. Легкая улыбка играла на его губах.
    Лев.
    Молодой лев.
    Наверное, так и надо себя здесь вести. Улыбаться и ни о чем плохом не думать.
    – На французском? – полувопросительно предположил Карл Десятый.
    – Не думаю. Не уверен, что мы тут вообще разговариваем.
    Простолюдин отошел и, сев под тенью ближайшей груши, стал вкушать ее треугольные плоды.
    Карл же Десятый, потоптавшись немного, направился к раскидистой южной яблоне.
    Однако по пути, не заметив лежащую в траве арфу (брошенную, вероятно, еще Марком Твеном), запнулся и упал.
    Бывший король совсем не почувствовал боли, но внезапно, осознав свое тотальное одиночество и вселенскую тоску, заплакал.
    Горько-горько.
    Я один, шептал он.
    Совсем один.
    За мной никто не присматривает. Этого просто некому делать. Потому что никого нет, не было и не будет.
    Так он лежал и плакал: тоскливо и безнадежно.
    Как дошедший до ручки алкоголик.
    Как шестилетний ребенок, потерявшийся в огромном и бездушном торгово-развлекательном центре.
    Вот таким было падение Карла Десятого.