Книжная полка-56. Л. Улицкая. Казус Кукоцкого
На проекте "Книжная полка" встречаются люди и книги, люди и размышления, но главное - общаются читатели и будущие читатели.
Осень - время для интересных книг.
Сегодня автор Феликс Рахлин расскажет о впечатлениях после прочтения знаменитого романа Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого»
Страница автора тут: https://www.proza.ru/avtor/felixr
Итак, слово Феликсу: " Ужасная и непростительная особенность моего развития – полное невежество в последнем периоде существования русской литературы. Вообще-то, не только русской. Но это мои родной язык, а я в последние 30 лет – треть моей жизни, пришедшаяся на Израиль, - практически перестал читать литературу художественную. Потому что сам стал писателеv.
Сапожник – без сапог. Только в пошитых собственноручно, неумелыми, растущими из его зада, руками.
Оправданий такому уродству нет. Объяснение дано – в предыдущих двух абзацах. Не мне судить, стоила или не стоила игра свеч. Но результат – налицо.
Между тем, нравится он мне или не нравится (конечно, не нравится!), - не видеть его и не страдать от него не могу. Но даже в свои последние годы (а они ведь, как ни крути, именно последние, «считанные», хотя никто не скажет, сколько осталось, да и осталось ли?! – предпринимаю усилия восполнить, насколько успею, случившийся пробел. И вот прочёл одну из книг новой для меня писательницы.
Она, как помнится лишь на 12 лет моложе меня – немного, но, значит, войны (второй мировой и Отечественной, советско-германской) не помнит, а я её, «мамочку», в уме и сердце ношу всю, от первого до последнего дня, для меня ею определилась вся жизнь страны с 1945 года, да и нашей семьи - во многом.(Правда, с учётом событий внутреннего советского политического переворота 1934 – 1938 гг). Об этом периоде она (Л.Улицкая) лишь начитана, а я помню и расстрелянных дядю Моню Факторовича и дядю Серёжу Иванова, для меня и воркутинский Речлаг, и мордовский Дубрав лаг были ОБИТАЕМЫ – притом, и моими собственными мамой и папой… Да ведь и я там побывал, пускай лишь в недолгих гостях. Есть разница???
Потому (оставляя без оговорок и безусловный талант автора, и её бОльшую искушённогсть, её бесспорное мастерство в лепке сюжета), не могу, заранее не могу избежать некоторого чисто случайного чувства – нет, не превосходства, но преимущества: преимущества ВОЗРАСТА. Прекрасно понимая, что оно же – и недостаток, если не порок.
Но приступим к оценке. Она в главном положительная: я читал - увлечённо. Потому что она (авторка; по-украински это правильно. Почему по-русски нельзя?) явно увлечённо писала. Это безошибочно передаётся читателю.
Сразу же признаюсь: в силу ли собственного склада психики или это впечатление объективно, однако вся вставная «Первая тетрадь Елены» представляется мне как скучная эзотерическая, а потому абсолютно ненужная вставка, лишь мешающая развитию сюжета и отнимающая у читателя время. Уверен: автор не согласится со мною. Но притворяться всепонимающим – не хочу. Я эзотерики не понимаю и своей ущербности не чувствую.
Вторая проблемная для меня особенность книги – общая для множества произведений новой, постперестроечной, постсоветской в основном, литературы: её откровенно и оглашенно «нецензурный» характер, её безудержная интеллигентско-дикарская пляска на костях условностей, пристойностей и растоптанных моральных вековых запретов всей прежней литературы.
Будем объективны: вся культура как таковая и развивалась-то в сторону всё большего усложнения , всё более тонкого градуирования оттенков допустимого и запретного. Раблезианство, да и всякие иные «непристойности», выходящие за пределы допущенного литературного этикета предшествовавшего Средневековья, оказались вполне приемлемы для элиты наступившего Возрождения. Однако – именно для элиты! Читающее мещанство по-прежнему не допускало раблезианских вольностей в свой круг чтения. Помнится, с каким изумлением я в отрочестве впервые прочёл в издании «Гаргантюа и Пантагрюэля» для взрослых, что Гаргантюа не СМОРКАЛСЯ в гусят, а ПОДТИРАЛСЯ ими! Я и сейчас не понимаю, почему надо было ИМЕННО ТАКИМ образом адаптировать для деток вечную книгу французского мудреца: что, они, современные детки, не подтираются после горшка, что ли?!
И однако именно такова особенность культуры: выражаться околичностями! Именно поэтому мы в России, создавшей за века развития русского языка целый словарь для наименования понятий урологической, дефекационной и сексологической деятельности человеческого организма, вынуждены пробавляться не энергичными и вполне выразительными глаголами, существительными и прилагательными, а также и междометиями, специально на то и созданными народным гением, но для смоблюденния приличии требуется заменять те слова длинными эвфемизмами, подобно тому, как гоголевские дамы вместо «я высморкалась» выражаются пышно и церемонно: «Я обошлась посредством платка».
Но – милостивые государи и государыни! – в том-то и состоит культура, чтобы предписывать любому времени, от Адама и даже от его яйца! – писаные и неписанные правила принятого этикета. Представьте, что Вы купили за свои кровные денежки книгу и в ней, вместо целомудренного и изысканного признания юной героини в очень откровенном её разговоре с матерью, где юная и вчера ещё невинная девица признаётся: «Мамочка, мы с моим другом Серёжей перешли грань дозволенного… Да-да, мы с ним теперь связаны интимными отношениями» - вместо этого Вы читаете: «Мама, вчера Сергей меня вы..!!!» Ффу, ну разве можно?..
Так вот: оказывается, не только можно. Но именно так выражаются персонажи романа современной постсоветской писательницы. Должен признаться, что лично я владею эти разделом лексики родного мне русского языка в полном совершенстве. И однако (не знаю, стесняться ли этого или хвалиться), рядовым на срочной службе в Советской армии, регулярно отказывался от очередного наряда на кухню офицерской столовой только потому, что там обслуживающий персонал (поварики и официантки) состоял из вольнонаёмных женщин. По особенностям меню наряд на офицерскую кухню был и физически очень облегчённым (там не было ужасного количества посуды, которую перемыть, по сравнению с кухней солдатской, ничего не стоило, и там непременно перепадало полакомиться то жареной картошкой, то котлетами (чего в солдатском меню не бывало НИКОГДА). И всё-таки, побывав в этом гастрономическом раю ОДИН РАЗ, я потом за годы службы неизменно уступал свою очередь кому-либо из товарищей – по одной неизменной причине: эти официантки и поварихи, будучи женщинами, а порою и весьма недурными, в своей обыденной речи МАТЕРИЛИСЬ неимоверно, как самые отпетые хулиганки.
И вот так же, как неоднократный лауреат букеровской и иных литературных премий госпожа Людмила Улицкая (цитирую, в её передаче, реплику сотрудника одного из персонажей её романа (персонаж сошёлся с героиней поле того как она забеременела и носит – донашивает! – плод любви одного из братьев-близнецов, с которыми она незадолго перед тем сошлась и живёт попеременно, - не зная, от кого из них должна вот-вот родить. В это время по пламенной любви сошлась с третьим: саксофонистом. У него и спрашивает коллега и друг:
— Ты что, больной, Серега? Танька девчонка хорошая, но как ты ее ебёшь с чужой начинкой, не понимаю.
Вот так, господа интеллигенты: прямо, пряно и весьма изысканно.
Не будем, однако, сводить разговор к проблеме культуры речи: роман полон иной, и даже более важной, проблематики. Например, другой герой, и самый главный: потомственный русский интеллигент , врач-гинеколог академик и профессор Кукоцкий (чей - центральный в романе «казус»!) занят был почти всю советскую часть своей профессиональной биографии борьбой за легализацию абортов, которые подслеповатпая советской власть в своё время полностью (кроме случаев жизненных показаний) запретила. Это абортов не исключило, а лишь загнало их в подполье и привело к варварским методам контрацепции вытравления плода и к уголовному прерыванию беременностей, к страшной смертности женского населения. Фигура Павла Алексеевича Кукоцкого – величественный образец случайно сохранившегоя в советской жизни бесстрашного врача-интеллигента, который избегает двусмысленных ситуаций (например, предательства идеалов и людей) лишь благодаря спасительному уходу в запои: этот способ в от века пьющей России оказывается наиболее невинным и правдоподобным предлогом улизнуть от круговой поруки негодяйства)…
Казус Кукоцкого, однако, не только в этом. Писательница показывает главного героя в обтоятельствах до уникальности сложных: страж женского, материнского здоровья, сам он оказывается лишённым биологического отцовства: он полюбил пациентку, у которой вынужден ампутировать гангренозную матку. Женившись на этой женщине, - навсегда лишает себя возможности воспроизвести с нею новую жизнь, становится любящим отцом (не поворачивается язык сказать отчимом) её дочери, потом ещё раз заменяет отца несчастной сироте – одноклассницы своей приёмной дочери… И, наконец, становится воспитателем осиротевшей названной внучки.
Потому что его приёмная дочь – та, которая так и не узнала, от кого из близнецов – друзей детства – родилась её малютка, по нелепой случайности внезапно умирает, не успев родить второго ребёнка (на сей раз – от третьего «дяденьки»…)
Читателю есть над чем подумать. В частности, такая «новая семейная жизнь» - прогресс ли это или провал в давно преодолённый человечеством первобытный промискуитет?
Бесспорно одно: читать Улицкую оказалось интересно. Читателя ждут неожиданности. Таковой оказалась для меня смерть героини – Тани Кукоцкой-Гольдберг. (Или – Зворыкиной? Виноват – не уследил: с кем же она расписалась? С одним из близнецов? Или - с саксофонистом?
Закончим на этом запись своих впечатлений. Читателям советую почитать.
************************
Злобный Мышалет и Феликс Рахлин будут рады дискуссии под этим произведением!
Рубрика обновляется по понедельникам и четвергам.
Свидетельство о публикации №118100102152