Четыре буквы

С натужным скрипом растворились огромные ворота. Микроавтобус въехал на территорию и остановился у таблички «Стой! Проход (проезд) запрещен!». Под нескончаемый лай служебных овчарок, сидевших у ног кинологов, из машины вышли несколько человек с музыкальными инструментами в аккуратных чехлах. Первым вышел крупный мужчина с усами и в больших квадратных очках. Он оглядел серый унылый пейзаж вокруг себя и уверенно зашагал в сторону входа в здание администрации колонии. Он был здесь явно не в первый раз.
***
Три месяца назад


Весна опять пришла и лучики тепла
Доверчиво глядят в моё окно.
Опять защемит грудь, и в душу влезет грусть
По памяти пойдёт со мной.

Алексей Лосев по кличке Лось проснулся и поежился от холода. За маленьким зарешечённым окошком только начиналась весна, снег ещё не сошёл, и слабое отопление не спасало от холода в камере. С тех пор, как он загремел на скамью подсудимых, прошло почти три месяца. По приговору суда тюрьма стала ему домом на ближайшие пять лет. Он считал, что ему даже повезло, потому что его этапировали в центральную тюрьму города Владимира – Владимирский централ, место не самое худшее. В камере их было пятеро, все «первоходы», то есть, в тюрьму все попали впервые, блатных не было, все на равных. Посылки из дома арестанты складывали в общую кучу, продукты и сигареты делили поровну и старались никого не обижать.
- Лось, слышишь! – Обратился к нему один из сокамерников, здоровенный детина по кличке Малыш, - вставай, пошли жрать. Тут Глазу (в миру Андрею Глазунову) передачку подогнали, водяру, подкрашенную молоком, колбасы там, ещё чего-то. Пойдём пузо набьём, да выпьем. Как раз, время до отбоя ещё есть.
- Нет, Малыш, благодарю. Что-то мне хреново, круги какие-то перед глазами плывут и уши заложило. Я тебя слышу, как сквозь вату. Отлежусь пока.
- Слышь, Леха, у тебя не давление поднялось? А то долежишься, что вынесут вперед ногами. Может, лепилу позвать?
Лосев не слышал этих слов. Он уже потерял сознание.
***
Алексей открыл глаза и увидел незнакомый белый потолок. Он повернул голову, в комнате, где он лежал, вдоль стен стояли стеклянные шкафы с лекарствами, пахло хлоркой и ещё какой-то вонючей медицинской гадостью. Он понял, что попал в лазарет при тюрьме.
В комнату вошла девушка-врач, на вид не старше двадцати-семи – тридцати лет. Длинные темные волосы были аккуратно спрятаны под медицинской шапочкой, а медицинский халат не мог скрыть стройность и правильные изгибы её тела.
- Ну что, Лосев, как самочувствие? – весело спросила она чуть низковатым, но приятным голосом. – Голова не кружится, Вас не тошнит?
- Нет, доктор, всё хорошо – попытался улыбнуться Алексей, однако то, с каким трудом он это сделал, выдавало её истинное состояние, - а что у меня сломалось?
- Гипертонический криз, но сейчас всё позади. Вам сейчас покой и только покой. – Она присела на край его кровати, обдав сладковатым запахом, видимо дорогих, духов, надела ему на руку манжету тонометра и начала измерять давление. – 130 на 90. Повышенное, но уже не так страшно. В Ваши двадцать девять лет — это, конечно, ненормально, но ничего. Будем лечиться. Лежите, набирайтесь сил. Я попозже зайду.
Она поднялась с кровати и, чуть вильнув округлыми бёдрами, скрылась за поворотом.
- Хороша врачиха! Эх, и где мои семнадцать лет? – Раздался хрипловатый голос из-за спины Алексея.
Он чуть повернулся и увидел, что сзади него стояла ещё одна кровать, на которой лежал и хитро улыбался мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти.
- Да, девушка довольно милая, - отозвался Лосев негромко. А ты кто, мил человек, будешь?
- Седой меня кличут. Вторую неделю здесь чалюсь, уже все бока отлежал. А всё она, язва желудка! Как обострение, так сюда сразу загребают. Ни пожрать, ни в буру сыграть и новостей никаких. Со скуки даже книжки читать приходится, прикинь? – Он хрипло рассмеялся.
- А как я здесь оказался? – спросил Лосев, – ни хрена не помню.
- Да на носилках тебя вчера вечером занесли. Надя над тобой полночи колдовала, чтобы ты в себя пришёл.
- Какая Надя?
- Надежда. Так нашего ангела – доктора зовут.
- Надежда, Надя. Красивое имя, - успел подумать Алексей и снова уснул.

***
Четыре дня спустя

Вот уже четвертый день подряд первое, что видел Алексей, просыпаясь, - заботливое лицо Надежды, которая озаряла своей улыбкой унылые стены казенного лазарета.
- Так, Лёша, как Вы себя чувствуете? – вопросила в очередной раз доктор.
- Всё в порядке, Надя, не беспокойтесь! – Он искренне улыбался. Почему-то ему была бесконечно приятна её улыбка. – Жить буду. Я всем болезням назло свой срок от звонка до звонка отмотаю.
- Рада это от Вас слышать, Лосев, – улыбалась в ответ врач, — вот курс лечения закончим и пойдёте к себе в камеру звонка ждать, как Вы выразились.
Она прошла мимо него, обдав запахом своих сногсшибательных духов, и намеренно слегка коснулась своей рукой правой руки Алексея. Он удивлённо взглянул ей вслед, но потом отмахнулся от своих мыслей, как от назойливой мухи. Показалось!
И только Седой на соседней койке тихо ухмылялся, пока врач ощупывала его живот…
На следующий день утром Седой окликнул Лосева.
- Слышь, Лось! Ты бы с врачихой аккуратнее. Придержи коней, в натуре! Ты знаешь, что она племянница Хозяина? Он тебе за такое отдельную хату с телевизором и джакузи точно не выделит. Тут один молодчик до тебя пытался с ней заигрывать.
- Ну и что с ним стало? – как можно беспечнее спросил Лосев.
- А ничего! В стакане пожил пару дней почти без еды. С тех пор он больничку  обходит за версту. Хозяин сказал, что ещё один такой залёт, и уедет этот Ромео недоделанный, в зону дальнюю, сибирскую. А полковник у нас мужик серьёзный, слов на ветер не бросает.
Алексей ничего не ответил, он думал о своём. Надежда была ему определённо симпатична. О дальнейших перспективах он пока не задумывался.
***
Месяц спустя

Я радуюсь, что здесь
Хоть это-то, но есть
Как мне твоя любовь нужна…

Замок щелкнул, и арестанты встали со своих мест.
- Лосев, на выход! – раздался голос конвоира. – К Хозяину.
- Ого, – подумал Алексей, – чем это я товарища полковника так заинтересовал?
Они прошли по коридорам и дошли до кабинета начальника колонии полковника Дегтярева.
- Лицом к стене! – приказал конвоир. Лосев послушно встал к стене лицом. Конвоир постучал в дверь.
- Да! – Раздался голос из-за двери.
- Товарищ полковник, заключенный Лосев по Вашему приказанию доставлен! – Отрапортовал лейтенант.
- Введите заключенного, а сами подождите за дверью, – приказал Дегтярев.
- Есть! – Конвоир вышел в коридор.
- Заключенный Лосев Алексей Михайлович. Статья 158 часть третья. – Доложился Алексей.
- Садись – полковник указал на стул напротив себя. Лосев послушно сел. – Нам в больничку нужен санитар. Доктор рекомендовала тебя, у тебя, вроде, медицинское образование есть? Статья у тебя не тяжкая, режим не нарушаешь. Будешь хорошо работать – скостим годик, а то и полтора. Что скажешь?
- Согласен, начальник. Я в блатные не лезу, мне бы домой поскорее, мать у меня одна осталась, болеет очень.
- Раньше бы ты о матери подумал, Лосев! До того, как вы с корешами квартиру вынесли! Ладно, я не батюшка, чтобы тебе проповеди читать. – Дегтярев повернулся к двери, - конвой!
Дверь открылась и в кабинет вошёл лейтенант.
- Вызывали, товарищ полковник?
- Лейтенант, этого на баланду переведите, пусть заявление напишет и мне его принесите на резолюцию. Определим Лосева в больничку. Пусть врачу помогает, раз образование позволяет.
- Есть! – лейтенант вывел Лосева и сам вышел следом. Полковник откинулся в кресле и, устало выдохнув, закурил.

***

Пойдёт разворошит и вместе согрешит
С той девочкой, что так давно любил.
С той девочкой ушла, с той девочкой пришла,
Забыть её не хватит сил.

Месяц спустя

В ночном полумраке в кабинете врача колонии сидели парень и девушка, на которой был надет халат врача. Они увлеченно болтали, девушка негромко, но очень заразительно смеялась.
- Надя, ты знаешь, что ты просто чудо? – парень взял девушку за руку и взглянул ей в глаза.
- Товарищ баландёр , а что Вы себе позволяете? – Она шутливо хлопнула его по руке. И добавила очень серьёзно – Лёша, ты лучший мужчина, которого я встречала. Нельзя так говорить, но я очень рада, что ты тогда попал ко мне в лазарет.
- Но ведь я зэк, у меня мама одна, я очень за неё боюсь.
- Не переживай. Освободишься, и уедем отсюда. Я вылечу твою маму.
«Если только нам не помешает твой дядя!» – С горечью подумал Лосев.
Три дня спустя он снова стоял в кабинете Хозяина, но уже без конвоя. Баландеры имели право передвигаться по колонии без него.
- Вызывали, товарищ полковник?
- Вызывал. – Полковник курил, стоя у открытого окна. – Лосев, ты умный парень, смотри какой расклад: племяшка у меня одна, Бог детей мне не дал. И я за неё пасть порву любому. Уяснил? У тебя, вроде, мама одна на воле болеет? Вот, о ней подумай в первую очередь. Свободен!

***

«А как хочется незнакомых рук
И чертовски приятных и влажных губ!
Женской нежности и тишины всю неделю»

Полковник Дегтярев вышел во двор колонии. Он направился навстречу мужчине в очках, который вышел из микроавтобуса.
- Михаил Владимирович! Круг! Рад Вас видеть! – Он пожал протянутую руку.
- Знакомьтесь, это мои «биттлы» – группа «Попутчик,» – певец указал на сопровождавших его музыкантов.
- Наслышаны, – вновь искренне улыбнулся полковник. Ему нравилось творчество Круга. Его песни казались ему какими-то настоящими, без фальши. Он пожал руку каждому из музыкантов и пригласил всех зайти внутрь.
Тем временем в тюрьме царило оживление. Воровская почта давно разнесла в каждый угол новость о том, что к ним в гости приехал сам Круг. Его песни любили, а его самого очень уважали, искренне считая «своим». Михаил никогда не приезжал с пустыми руками и строго контролировал, чтобы его гостинцы, «грев», как называют эти подарки сами заключенные, доходили до них, а не оседали в карманах ушлых работников колоний.
Весть о приезде Круга не обошла стороной и тюремную больницу.
- Лёша, к нам Круг приехал! Через два часа концерт будет. Нам, женщинам, по такому случаю даже разрешили быть в «гражданке». Я, наверное, платье надену. Как раз успею домой съездить. Дегтярев сказал, что можно будет танцевать медленные танцы. Круг у нас уже в третий раз и каждый раз девчонкам разрешают танцевать не только с коллегами, но даже с баландёрами. Всё, я убежала!
- Круг – это здорово, – ответил Лосев. После того, как счастливая Надя выпорхнула из кабинета, он убрал улыбку с лица. Алексей знал, чем закончится этот вечер. И надеялся, что Надя поймёт его.

***

«Пусть все женщины вспомнят обо мне
Те, которых любил я, как во сне,
Только ночь с ними был, а наутро оставил сразу.
Только лишь одну не оставлю я –
Это вера, надежда, любовь моя,
Ту, кого я любить больше жизни до смерти обязан…»

После песни «Владимирский централ» старые стены колонии ещё долго сотрясались от аплодисментов. Михаил Круг дождался тишины и сказал в микрофон:
- Следующая песня называется «Это имя». С разрешения полковника Дегтярева объявляю белый танец. Зал зааплодировал.
Прямо перед сценой была импровизированная танцплощадка. С первыми аккордами песни немногочисленные девушки стали приглашать на танец кавалеров. Надя с улыбкой поманила Алексея к себе. Они закружились в танце.
«Эти слезы, заплаканный взгляд,
Это имя не рядом со мной.
Мне никак возвратиться назад,
Мне никак к ней с цветами весной»

Он осторожно держал Надю за талию, а в голове у Лосева была огромная каша из мыслей и чувств. Он успел привязаться к этой девушке, он её любил. Но мать он любил сильнее. И эта мысль не давала ему покоя.

«Сколько видел я с ней сладких снов!
Я глядел на неё не дыша…
Мне никак к ней с букетом цветов,
Мне никак, только плачет душа»

- Надя, мне нужно тебе кое-что сказать – прошептал ей на ухо Алексей.
- Слушаю тебя, - улыбнулась она ему.
- Прости меня, пожалуйста, но мы никак не сможем быть с тобой вместе. – Его голос предательски дрогнул. – Накануне твой дядя вызвал меня к себе и прямо сказал, что, если я хочу позаботиться о своей маме, я должен расстаться с тобой. – Алексей сам не верил, что говорил это своей любимой женщине. – А от мамы вчера пришло письмо: ей совсем плохо. Хозяин обещал меня к ней отпустить, если я буду себя хорошо вести, понимаешь? А он слов на ветер не бросает, ты же знаешь.
Надя замерла от неожиданности, но титаническим усилием воли сдержала себя в руках.
- Я понимаю тебя, Лёша и ни капли не осуждаю, - шептала она ему сквозь слёзы. – Знай, что ты был лучшим мужчиной моей жизни…

«Я колол её имя навек,
Я ей столько стихов посвятил.
Мою боль засыпал белый снег,
Я ей сердце своё подарил…»

***
«Но я вернусь опять, дождётся мама.
И будет на крыльце при сыне причитать.
И я скажу ей: «Мам! Не плачь, я тот же самый.
Ну что ты, перестань! Ведь я вернулся, мать!»

Ровно три года спустя в небольшой уютный дворик, что в частном секторе одного уездного города, вошёл молодой человек лет тридцати пяти. Навстречу ему вышла сухонькая старушка.
- Алёшенька! Сынок! Дождалась! – Она бросилась ему на грудь со слезами.
- Ну-ну, мамочка, успокойся. Это всё тот же я. Я же обещал тебе, что вернусь. – Он обнял мать за плечи и на его левой руке стала видна небольшая татуировка, состоящая всего из одного слова – Надя. – Пойдём в дом, мамуля. Я так по тебе соскучился!