И у чаек такое бывает

Песчаный берег вдоль Майами
За свой тропический комфорт
Излюблен птицами и нами —
За то, что здесь нашли курорт.

На влажном бархатном песке
Меж отпечатков стоп и тапок,
Будто на гипсовой доске,
Видны узоры птичьих лапок.

Их экзотические вязи —
Пернатых чудные творения!
Искусной вышивкой на бязи
Нам поднимают настроение.

Сквозь солнечных очков стекло
Смотря на многоликих чаек...
Моё внимание привлекло
Величие их диких стаек.

Осанка с поступью богинь,
Их гордый стан, их оперение...
На что критичный взгляд не кинь —
Всё вызывает восхищение!

Они глядели на прибой,
Людей в упор не замечая,
Лишь в разговоре меж собой
Галдёж свой птичий различая.

Но вдруг какой-то паренёк,
Вдоль океана мерно шедший,
Им бросил бублика кусок,
Наверно, очень зачерствевший.

Упало лакомство в песок
Невдалеке сидящих чаек —
Чуть в стороне, наискосок
От громко голосящих стаек.

Заметив хлеб, со всех сторон
Слетелись птицы поживиться.
Как стая жаждущих ворон —
Над полем, где растёт пшеница.

И тут нашёлся среди стаи
Один наглец — альфа-самец:
От лакомства всех отгоняя,
К своим крылам прибрал венец!

Один, в кругу себе подобных,
Он утолял желудка страсть,
Карая клювом неугодных,
Кто бублик норовил украсть.

Вокруг него, галдя, сидели
Ну, скажем, клювов двадцать пять.
Но как же так? Да неужели...
Им трудно лакомство отнять?

Он потерял свою стыдливость,
И совести порвалась нить!
И я решил, что справедливость
Средь стаи нужно воцарить!

Как только бублик был раскрошен
И отдан чайкам до конца,
Наглец, подавлен и взъерошен,
Покинул стаю без венца.

Унижен и обескуражен,
Что потерял на пляже власть,
Он больше не был так отважен —
Не ощущая власти сласть.

Вот так и у людей бывает.
«Закон курятника» как власть:
Кто сверху — нижних обижает,
У тех, кто ближе, легче красть.