Гл. 7 Русский выбор

       Когда  Керенский,  перехитрив  самого  себя,  с   позором  бежал  1  ноября  1917  года  сначала  из  Гатчинского  Дворца,  а  потом  и  из  России  не  без  помощи  тех  же  большевиков,  его  власть  перешла  к  новым  «якобинцам»  в  лице  Троцких,  Свердловых  и  других  сородичей  безбожных,  наглых,  алчных  и  озлобленных  деятелей.  Они  никого  не  жалели  и  не  собирались  жалеть.  Оглуплённый  народ,    недавно  надевший  солдатские  шинели  и  матросские  бушлаты,  вершил  скорый  и  «справедливый суд».  Именем  народа  и  революции  уничтожались  русские  офицеры  и  генералы,  уничтожались  великие  князья  и  их  слуги.  «Кто  не  с  нами,   тот  против  нас!» - вот  лозунг  кровавого  дня.  С  благословления  палача  Троцкого  появился  и  термин – «Враг  народа!»  Врагом  народа  оказался  Николай  Второй  и  его  семья,  если  следовать  смыслу,  который  вкладывал  в  это  понятие  палач  Троцкий.  В  ночь  с  16  на  17  июля  1918  года  по  приказанию  подельника  Троцкого,    Свердлова,  и  с   молчаливого  согласия  Ленина,  кровавый  слуга  Юровский  расстрелял  царскую  семью  и  часть  его  слуг  в  полуподвальном  помещении  Ипатьевского  дома  в  Екатеринбурге. 
        Я,  находясь  в  вынужденном  изгнании  в  Париже,  иногда  задавал  себе  вопрос: «Что  же  случилось  с  нами  в  1917  году?»  Но,  задавая  себе  этот  непростой  вопрос,  я  не  находил  на  него  ответ.  Но  чётко  понимал – что-то  негативное  произошло  в  сознании  русского  народа.  Я  пытался  найти  исторические  примеры  такого  ожесточения  и,  одновременно,  примеры  великодушия  и  милости.  Когда  Александр  Македонский  разбил  войско  Персидского  царя  Дария,  то  дочь  царя  обратилась  к  Александру  Македонскому  с  просьбой  пощадить  её  и  всех  родных  царя.  По  просьбе  дочери  царя  Дария  Александр  Македонский  не  только  пощадил  всех  приближённых  царя,  но  и  оказал  царские  почести  дочери  царя  Дария.  И  ещё.  Когда  приближённые  Персидского  царя  Дария  составили  против  него  заговор  и  убили  Дария,  то  Александр  Македонский  с  почестями  отправил  для  захоронения  тело  Дария  в  древний  город  Персеполь,  а заговорщиков  решил  жестоко  покарать.
     Я  находил  и  в  русской  истории  примеры  великодушия  и  благородства  в  отношении  поверженных  врагов.  Так,  Александр  Невский  после  Ледового  побоища  тевтонских  рыцарей  весной  1242  года,  отпустил  пленённых  рыцарей  домой.  И  Пётр  Великий  после  Полтавской  победы  над  шведами  в  1709  году  поднял  тост  за  общим  столом  с  пленными  шведами,  называя  их  «учителями».  После  Бородинской  битвы  и  выдворении  французов  за  пределы  России,  многие  пленные  французы  нашли  тепло,  кров  и  должности  в  многострадальной  России.  И  ещё  один  пример  на  все  времена – русские  полки,  занявшие  Париж  в  1814  году,  не  рушили  и  не  оскверняли  их  святыни,  не  уничтожали  пленных,  как  это  делал  их  кумир  Наполеон.  Это  Наполеон  в  Египетском  походе  уничтожил  несколько  тысяч  пленных  турецких  воинов,  это  он  осквернял  наши  русские  святыни  и  грабил  русские  запасники,  как  грабил  всё,  что  можно,  в  Итальянском  и  Египетском  походах,  вывозя  награбленное  в  Париж.
      Благородное  поведение  Александра  Македонского  я  объяснял  одним – воины  Македонии  были  свободными  людьми.  Они  не  имели  рабской  психологии.  Вот  откуда  великодушие  и  благородство  в  отношении  побеждённых.  Русский  же  крестьянин  за  300  лет  крепостной  зависимости  со  времён  Годунова  и  Шуйского  невольно  приобрёл  рабскую  психологию  и,  вместе  с  нею,  ненависть  к  власти.
      Отмена  крепостного  права  Александром  Вторым  в  1861   году  было  несколько  номинальным.  Крестьяне  не  получали  тут  же  землю,  а  должны  были  её  выкупить  в  течение  20  лет  с  помощью  государства.  О  какой  крестьянской  свободе   можно  было  рассуждать,  если  после  1861  года  последовало  три  войны.  Война  с  Османской  империей  в  1877-78  годах,  Русско-японская  война  и  Первая  мировая  война  1914  года.  Какая  свобода,  если  крестьянина  то  и  дело  ставили  под  ружьё?  Да  и  земли  на  пространстве  до  Урала  уже  не  хватало.          
      Русский  народ  видел  в  лице  царя  и  его  приближённых  не  только  Помазанника  Божия и  слуг  государевых,  но  и  притеснителей.  Вот  откуда  ожесточение  и  кровь  свершившейся  революции.  Такой  вывод  в  итоге  я  сделал  для  себя.  Россия  была  разделена  на  своих  и  не  своих:


Как  же  время  вернуть
К  позабытой  черте,
Где  таилась
Великая  сила?
На  кровавой  версте
Мы  отныне  не  те -
Нас  Россия  навек
Разделила.
Не  отыщешь  в  помине
Державной  руки,
Время  рыцарский  дух
Разметало,
Полегли  без  Крестов
И  надгробий  полки,
И  Великой  России
Не  стало.
Как  бы  выжить  к утру,
До  заветной  зари,
Как  бы  выдюжить
Годы  и  вёрсты?
По  России  моей
Пустыри,  пустыри
И  могил  безымянных
Погосты.
Но  покажется  вдруг
Под  случайным  лучом,
Что  вернулась
Победная  дата -
Мы  Россию  свою
Подпираем  плечом
И  сзываем  на  тризну
Собрата!
Что  Всевышний  сказал  нам -
«Россия  жива,
Нет  в  помине
Обмана  и  смуты!»
...Нам  оркестры  заменят
Глухие  слова,
А молитвы -
Былые  салюты.

        Я  своими  глазами  видел  бывший  Стольный  Град  Питер  в  1917-18  годах.  Я  видел,  как  начинали  копать могилы  на  Дворцовой  Площади  для  захоронения  жертв  революционных  событий.  Правда,  кому-то  хватило  ума  захоронить  жертвы  на  Марсовом  Поле,  а  Дворцовую  Площадь  оставить  в  покое.  Я  видел,  как  быстро  Петровская  Пальмира  превращалась  в  грязный  и  неухоженный  город.  Я  видел,  как  милых  дам,  явно  дворянского  происхождения,  выгоняли  толпами  для  уборки  нечистот  на  улицах.  Это  была  жалкая  месть  новых  «господ».  Я  видел,  как  хозяевами  славного  города  стали  уголовные  элементы  и  странные  люди  с  красными  повязками  на  рукавах ,  обвешанные  оружием.  Места  в  этом  городе  отныне  для  меня  не  было.  Это  был  уже  чужой  город,  так  любимый  нами,  когда  мы  в  благословенные  времена  заканчивали  родноеучилище.
       Вот  она,  митинговая  власть  большевиков!  Скоро  будет  и  кровавая власть  большевиков!  На  деле  сбывались  пророческие  слова  Иоанна  Кронштадтского: «Если  не  будет  покаяния  у  русского  народа,  конец  миру  близок.  Бог  отнимет  у  него  благочестивого  царя  и  пошлёт  бич  в  лице  нечестивых,  жестоких  и   самозваных  правителей,  которые  зальют  всю  землю  кровью  и  слезами».  И   самое  главное,  что  творилось  в  моей  душе,  так  это  осознание  личной  вины  за  происходящее.  Я  ещё  недавно  был  рад,  что  наконец-то  Николай  Второй  отрёкся  от  трона.  Такое  же  мнение  было  и  у  многих  офицеров.  Но  то,  что  произошло  после  отречения  Николая  Второго,  меня  не  удивило,  а  потрясло.  Позже  ходили  слухи,  что  против  отречения  Николая  Второго  выступили  только  два  высших  чина – одним  из  них  был  знаменитый  генерал  от  кавалерии,  «первая  шашка  России»,  как  его  величали,  граф  Фёдор  Артурович  Келлер,  богатырь  двухметрового  роста  и  патриот  Отечества.    Как  же  он  был  прав!  Очень  жаль,  что  Келлер  был  убит  петлюровцами  в  декабре  1918  года  в  Харькове подлыми  и  коварными  выстрелами  в  спину.   Именно  таких  офицеров  очень  не  хватало  многострадальной  России.  Мы,  в  первую  очередь  офицеры,  слуги  государевы,  как  нас  называли,  не  защитили  Россию.  Мы  выжидали,  пока  Керенские  и  Троцкие  вершили  гнуснейшие  дела.  Да,  не  было  уже  царя,  но  была  Вера  и  Отечество,  был  Военный  Долг.  Да,  мы  устали  от  войны,  но  усталость  ни  в  коей  мере  не  снимала  с  нас  ответственности  за судьбу  государства.  Как  всегда  нас  грела  надежда,  что  всё  само  собой  образуется,  что  Бог  поможет.
      Нам  должно  было  бы  брать  пример  с  юнкеров  Владимирского,  Павловского  и  Николаевского  училищ.  Это  они  решились  вернуть  город  под  власть  военных  и  утвердить  свой  прядок.  Это  юнкера  уже  29  октября  1917  года  захватили  манеж,  гостиницу  «Астория»  и  телефонную  станцию.  Успех,  сопутствующий  вначале  юнкерскому  выступлению,  быстро  закончился.  Те,  кто  вдохновлял  юнкеров  на  выступление,  быстро  скрылись,  оставив  юнкеров  без  руководства.  Юнкера  Николаевского  и  Павловского  училищ  быстро  сдались,  сложив  оружие.  И  только  юнкера  моего  родного  Владимирского  училища  отказались  сложить  оружие  и  оказали  упорное  сопротивление  матросам  и  красногвардейцам.  Дважды  делалась  попытка  захватить  казармы  училища.  И  только  после  артиллерийского  обстрела  казармы  училища  были  захвачены.  По  разным  оценкам,  до  200-сот  юнкеров  были  убиты  и  ранены.  Некоторых  юнкеров  закололи  штыкам  и  бросили  в  Фонтанку.  Большую  часть  юнкеров  Владимирского  училища  отвели  в  Петропавловскую  крепость,  где  позже  учинили  над  ними  кровавый  самосуд.  Это  юнкера  обращались  с  мольбой  и  призывом  к  офицерам: «Положение  Петрограда  ужасно. Режут,  убивают  юнкеров,  которые  являются  пока  единственными  защитниками  населения.  Пехотные  полки  колеблются  и  стоят.  Промедление  грозит  полным  уничтожением  детей-юнкеров». Через  годы  я  ощущал  свой  собственный  стыд  и  стыд  за  офицеров,  которые  предпочли  отсидеться  по  квартирам  и  не  пришли  на  помощь  юнкерам.  Видимо,  и  такое  поведение  офицеров  можно  объяснить.  Ведь  ещё  недавно,  в  условиях  войны,  в разных  газетах  появились  статьи,  в  которых  называли  офицеров  извергами,  насильниками,  опричниками  и  наёмниками  царской  власти.  Забыли  оплаченные  писаки,  что  первыми  принимали  смерть  именно  офицеры,  поднимая  солдатские  массы  в  атаки.  Не  стало  офицеров – не стало  армии!  Никто  из  тех,  кто  низводил  роль  офицеров  до  ноля,  не  хотели  услышать  слова  окопного  боевого  генерала: «Вы  лжёте!  Русский  офицер  никогда  не  был  ни  наёмником,  ни  опричником!» 
         Присягать  Временному  Правительству,  как  это  сделали  многие  офицеры,  я  не  собирался.Я  не  стал  присягать  власти  большевиков.  Царя  не  было,  армии  не  было,  дисциплины  не  было,  Временного  Правительства  не  было – я  был  свободен  от  присяги  Царю,  Наследнику  Царя.  Я  покидал  мятежный  Петроград  и  уезжал  на  Родину,  в  русскую  глубинку,  с  надеждой,  что  там  всё  не  так,  что  там  можно  обрести  покой  и  надежду:

Беду  пророчит  время  чутко,
Бунтует  время  скоростей –
Горит  крутая  самокрутка
До  крепких  в  копоти  ногтей!
А  разговоры – что  там  будет?
И  без  надежды – что  там  ждёт?
... Всех  Бог  единственный  рассудит,
Коль  до  России  добредёт.
Дни  пронеслись,  как  в  буйстве  кони,
Нахлынул  ветер  перемен!
... На  Николаевском  перроне
Лишь  запустение  и  тлен!
Но  те  же  призрачные  плети
И  словоблудий  грешный  тон,
А  Александр,  по  счёту  Третий,
Демьяном  Бедным  оскорблён!
Как  вышло?  Что  случилось  с  нами?
И  почему  Всевышний  глух?
Лузга  и  мерзость  под  ногами,
И  подворотен  затхлый  дух,
И  злобен  взгляд,  и  в  стойку  ворот,
И  буйный  голода  недуг -
И  это  есть  великий  город,
Петровский  гордый  Петербург?
Какая  истина  разбилась?
Кто  вздёрнул  город  на  дыбы?
Россия  снова  заблудилась
   У  словоблудной  городьбы!
Но  неуместны  нынче  стоны –
Сломалась  Рангов  коновязь,               
Шевроны,  кортики,  погоны
Втоптал  холоп  бездумный  в  грязь!
Тут  с  «Марсельезой» – «аты–быты!»
Тут  в  стойлах  царские  кресты!
... Все  перед  Русью  виноваты –
Цари,  холопы,  да  и  ты!
Давай!  Держи  колёса,  дрога,
Веди  за  временем  вдогон –
И  вновь  безумная  дорога,
И  вновь  заплёванный  вагон!
Привыкли!  Мы  уже  не  баре –
Смазные  в  радость  сапоги,
Тут  смерды – лучшие  бояре,
А  офицеры - всем  враги!
Не  привечают?  То  ли  дело!
Не  та  партийная  печать,
Но,  на  сермягу,  глядя  смело,
И  мы  не  будем  привечать,
И  мы  к  великой  цели  мчимся,
Не  так,  как  вы – на  помеле,
И  точно  знаем – пригодимся
Вконец  порушенной  земле!
Ведь  мы  с  державной  правдой  дружим –
Она  по  времени  одна,
И  падшей  Родине  послужим,
И  обуздаем  времена!
... Ведь  я  служака,  а  не  Каин,
Как  вы,  был  грешным – не  святым,
И  я  не  смерд,  зато  хозяин
Под  русским  небом  золотым!
И  я  теперь  родная  жила –
Не  всё  тут  брошено  на  слом,
Но  жаль,  что  жизнь  не  дорожила
Моим  наследным  ремеслом!
Так  рассуждая,  не  был  в  злобе,
Осилил  молча  Эверест -
И  не  от  боли  я  в  ознобе,
А  от  родных  печальных  мест!
Тут  век ещё  острожный  длится,
Тут  слишком  медленна  строка!
... Встречай,  глубинная  землица,
Встречай  по  чести  земляка,
Встречай  мечтой  и  птичьим  криком,
Встречай  напевом  ветерка -
И  над  обветренным  суглинком
Вновь  ободри  его  слегка!

       Но  одно  дело – решиться  уехать  на  Родину,  сосем  же  другое  дело  доехать  до  родных  мест.  К  этому  времени  господа  большевички  практически  везде  держали  власть  в  своих  руках.  Бывшие  прапорщики  становились  вершителями  судеб  и  главковерхами.  Так,  неожиданно  Главковерхом  стал  некто  Крыленко,  которого  ещё  недавно  казаки  отлично  пороли  плётками  на  железнодорожных  полустанках.  Фронта,  как  такового,  уже  не  существовало.  Эшелоны  были  забиты  дезертирами  всех  мастей,  спекулянтами  и  искателями  лёгкой  жизни.  Если  вас  не  ограбили,  считайте,  вам  повезло,  а,  если  вас  не  убили – повезло  вдвойне.  Среди  сирых  полустанков  бродили  брошенные  лошади,  ещё  недавно  преданно  и  в  меру  ослабевших  сил  служили  наравне  с  бегущими  солдатами.  Животных  предали  также,  как  предали  бегущих  солдат.  Лошади  объедали  последние  травы,  которые  остались  с  прошлой  зимы,  падали  от  бескормицы  и  подыхали.  Удручающая  картина.
         Бесконечные  остановки,  проверки  документов,  недалёкие  перестрелки.  На  одной  из  станций  состав  был  остановлен.  Группу  офицеров  в  составе  одиннадцати  человек,  в  которую  входил  и  я,  сначала  арестовал  странный  патруль  из  четырёх  человек  с  красными  тряпками  на  рукавах  и  пулемётными  лентами  крест-накрест  на  груди.  Переписали  и  повели  в  какой-то  штаб  «командующего  войсками».  Штаб  представлял  заплёванную  комнату  в  помещении  вполне  приличного  особняка.  Было  темно,  возможно,  поэтому,  мы  избежали  оскорблений  со  стороны  железнодорожных  рабочих.  За  столом  сидел  офицер, но  без  знаков  отличий,  развязно  развалившись  в  кресле.  Начались  пренебрежительные  вопросы – «Кто?  Откуда?  Куда?»  Какие  вопросы,  такие  же
ответы – «Домой!  С  фронта!»  Рабочий  желтушного  вида,  сидевший  рядом  со  странным  офицером,  задававшим  вопросы,  быстро  всё   определил  и  произнёс  приговор - «Да  на  Дон,  сволочи,  пробираются,  к  Калядину!»  Понятно,  что  рабочий  по  своей  неграмотности  извратил  фамилию, но  имел  ввиду  нового  Войскового  Атамана  на  Дону  генерала  Каледина  Алексея  Максимовича.  Разубеждать  убеждённых  в  своей  непогрешимой  правоте  в  этом  «штабе»  было  бесполезно.  Они  же  вершители  судеб,  прокуратура,  суд  и  расстрельная  команда.  Ожидали  самого  худшего.  Странный  офицер  долго  вертел  в  руках  наши  документы,  но  вопросы  больше  не  задавал.  Странно  одно – мы  все  обошлись  без обыска,  видимо,  в  «штабе»  решили,  что  у  нас  всё  ценное  давно  отобрали  их  же  соратники,  и  искать  что-то  у  нас  было  бесполезно.  Странный  офицер,  возможно,  сохранивший  остатки  прежней  совести  и  уставший  от  разборок  с  такими  же,  как  мы,  неожиданно  вернул  нам  документы  и,  глядя  на  сидевшего  рабочего,  произнёс – «Пусть  едут  дальше!»  Так  мы  избежали  печальной  участи  на  полустанках  русских  дорог.  В  кармане  у  меня  был  револьвер,  который  я  в  итоге  всё  же  с  различными  приключениями,  о  которых  не  хочу  вспоминать,  привёз  домой.         
    Да,  глубинка  пока  что  жила  привычной  патриархальной  жизнью  в  ожидании  непонятных  перемен.  Я  стал  первоисточником  важных  новостей  для  своего  стареющего  соседа  и  не  только.  Меньше  задавали  вопросы – «А  что  же  с  нами  будет?»  Больше  звучал  один  и  тот  же  вопрос – «А  как  же  жить  без  царя?»  Я  не  пропагандист  и  не  агитатор.  Пытался  меньше  отвечать,  больше  спешил  хоть  как-то  успокоить  спрашивающего.  Многие  понимали,  что  нас  ожидают  гнусные  и  подлые  времена.  Никого  не  надо  было  успокаивать.  Сосед  же  повторял  всякий  раз – «Надо  жить!  Всё  образуется!»  В  этом  Великая  Вера  и  Надежда  русского  человека.  По  своему  разумению,  несмотря  на  обстоятельства  времени,  я  женился  через  два  месяца.  Моей  женой  стала  дочь  отставного  подполковника-немца,  который  служил  управляющим  в  недалёком  имении  землевладельца.  Обряд  венчания  прошёл  в  церкви,  построенной  на  деньги  моего  отца.  Деревенская  идиллия  продолжалась:


И  свет  берёз  и  паутинка,
И  плеск  весла  у  чистых  вод –
Всё  это  русская  глубинка:
Земля  бояр  и  воевод,
Земля  легенд,  былин  и  сказов,
Земля  засечных  городов,
Земля  купеческих  лабазов,
Гостиных  сотен  и  рядов!

     Правда,  где-то  через  три  месяца  что-то  начало  меняться  в  округе.  Уже  ходили  слухи,  что  кто-то  отбирают  насильственным  способом  землю,  снова  стали  жечь    помещичьи  усадьбы.  Появились  какие-то  подозрительные  личности.  Говорили,  что  это  бывшие  уголовники,  но  кто  их  разберёт?  Нынче  все  господа  и  все  вершители  судеб!  От  обиженного  народа,  подстрекаемого  призывами,  лозунгами  и  обещаниями  свободы,   мира и  окончания  войны  всего  можно  было  ожидать. 
     Народ  дозрел  до  преступлений  и  безобразий.  Ему  отныне  и  Бог  не  указ: 

Уж  такова  в  России  хватка,
Уж  таково  безумство  лбов -
Живуча  рабская  загадка
Господ,  холопов  и  рабов!
Век  крик,  обиженных  до  дрожи,
Век  торжество  масонских  лож –
Век  благочестие  вельможи
И  русской  милости  свербёж!
Причин,  как  лет  обидных,  много –
Покуролесь,  поколеси,
Но,  коль  случится,  то  земного
Царя  о  мудрости  спроси!
Тут  повторяться  неуместно –
Любой  в  России  пономарь,
А  что  Царю  давно  известно,
Не  разберёт  Небесный  Царь!
Но  слёзы  в  вечности  не  канут,
И  мудрый  скажет – «Боже  свят!»
Народ  обижен  и  обманут,
И  в  злобе  времени  распят,
И  всяким  вымыслам  послушен -
И  истуканов  ценит  крик,
И  по-крестьянски  равнодушен,
И  в  непристойности  велик!
Непредсказуем  в  русской  лени
И  в  непотребности  ума –
Не  в  силе  воля  Провидений,
Когда  порушены  дома,
Когда  и  спереди,  и  сзади
Его  торопят  и  ведут,
А  света  нет  в  Державной  Правде,
И  не  вершится  Божий  Суд!
Отныне  он  один  вершитель,
Отныне  в  нём  победный  бес!
... Так,  где  ты,  Русский  Повелитель,
Не  душ  хранитель,  а  телес?

        Ночью  заполыхала  церковь,  в  которой  ещё  недавно  я  венчался.  Батюшка,  пытавшийся  потушить  пожар,  был  схвачен,  связан,  посажен  на  телегу  и  куда-то  увезён.  Позже  нашли  его  растерзанное  тело.  За  что  такая  месть?  Кто?  Никто  ответа  не  ждал.  Беда  докатилась  и  до  русской  глубинки.  Через  неделю,  ночью,  заполыхал  и  мой  дом,  который  был  мне  подарен  отцом  на  счастье.  Кто?  За  что  бессмысленная  месть?  Чего  добиваются  эти  люди?  Бесполезно  задавать вопросы!  Из  горящего  дома  успели  спасти  только  иконку  Казанской  Божьей  Матери.  Так  наступал  конец  патриархальной  русской  глубинки.  Повторялись  годы  первой  русской  революции  1905  года,  когда  также  полыхали  барские  усадьбы  по  всей  России.  Ещё  совсем  недавно  я  не  знал,  что  мне  делать  и  за  что  умирать:


Надоело
В  солдаты  играть
И  писать
Из  огней  акварели!
...За  кого  же  теперь
Умирать?
За  какие
Высокие  цели?


         Теперь  я  знал,  что  мне  делать  и  за  что  умирать.  Я  не  мог  простить  никому  поругание  отцовской  церкви  и  моего  родного  крова.  Отец  не  смог  вынести  происходящего  на  его  глазах  и  неожиданно  скончался.  Мать  слегла.  Я  тут  же  переехал  в  отцовский  дом,  благо,  он  находился  недалеко  и  пока  ещё  не  был  сожжён,  поруган  и  разграблен.  К  тому  времени  Добровольческая  армия  под  руководством  Деникина  подходила  к  уездному  городу,  находящемуся  в  50  верстах  от  нас.  В  данных  обстоятельствах  выбор  был  вполне  ясен:

Я  обиду  постичь
Не  пытаюсь  умом -
Слёзы  мне
Материнские  снятся!
За  поруганный  храм,
И  порушенный  дом,
За  Россию
Я  буду  сражаться.
... По  раскисшей  земле
И  кровавой  стерне
Отыскать  не  дано
Поворота -
Непонятно,  по  чьей
Рукотворной  вине,
В  бой  идёт
Офицерская  рота?
Вот  уже  впереди
Огоньки  и  дымки,
Вот  и  первая  смерть
Офицера!
Только  мысли  мои
От  побед  далеки,
Да  и  сердце
Не  трогает  Вера,
Не  зовёт,  как  недавно,
Как  было  вчера -
С  нами  Царь  был
И  Крестная  Сила,
И  в  атаку  не  шли,
Как  сейчас,  юнкера,
Будто  Родина
Их  попросила.
Всё  случилось,
Обратно  себя  не  верну -
Не  осталось  на  выбор
Минуты:
Я  у  жизни - в  долгу,
Я  у  злобы - в  плену,
Я - заложник
Отеческой  Смуты.

           Всё,  что  накопилось  в  моей  душе  за  годы  войны,  за  время  пребывания  в  мятежном  Петрограде,  за  тревожные  месяцы  в  родных  местах,  вылилось  в  ненависть  ко  всему  происходящему.  Я  ненавидел  все  эти  думские  партии,  все  эти  «Петросоветы»,  лозунги,  призывы  и  крики,  я  ненавидел  демократов  и  большевиков,  я  ненавидел  Керенских  и  Троцких,  я  ненавидел  Святейший  Синод,  предавший  Главу  Русской  Православной  Церкви – Николая  Второго,  я  ненавидел  разнузданную  чернь  с  красными  повязками,  я  ненавидел  время,  в  котором  оказался  по  независящим  от  меня  обстоятельствах.  И  на  уровне  подсознания  я  невольно  понимал – дальше  будет  ещё  хуже,  и  мы  все  и  не  раз  ещё  вспомним  благословенные  времена  бывшей  России.  Отправив  жену  к  её  отцу,  я  уходил  в  «белую  армию»  Деникина.  Я   сам  себе  прокурор  и  судья!  Выше  меня  только  Бог  и  вечность!  Так  случилось  и  так  это  было:

Над  страной  кровавит  дата,
Время – точный  счетовод:
От  восхода  до  заката
Русь  в  окопах  третий  год!
Била  ворога  и  билась,
И  могла  зубами  рвать –
Русь  ещё  не  разучилась
По  науке  воевать!
Но,  увы,  эпоха – сводня,
Полк – свободный  институт:
Время  Керенских  сегодня,
Время  выскочек  и  смут!
Нет  уставов  и  законов,
Властелин – горячка  ртов:
Много  криков,  много  стонов,
Много  форменных  шутов!
В  прошлом  гимны  и  парады,
В  прошлом  царь,  в  покои  вхож,
Всякий  день  окопной  правды
На  трагедию  похож!
Полк  опасной  смутой  ранен –
За  Россию,  но  не  свой:
В  комиссарах – каторжанин,
В  командирах – рядовой!
...Мой  герой?  Он  жив  покуда –
Замывает  обшлага:
Два  шага  до  самосуда,
Шаг – до  прежнего  врага!
Поменялись  дни  и  даты
На  коварной  высоте –
Вон,  братаются  солдаты:
Эти – утром,  ночью – те!
Вместо  боя – тары-бары,
Вместо  Чести – ерунда:
Нам – немецкие  товары,
Им – одежда  и  еда!
Как-никак – оголодали,
Знать,  у  немцев  недород!
...Год  назад – победу  ждали,
Получили  чёрный  год!
А  итог  довольно  ясен –
Нет  победы  без  оков:
Немец  нынче  не  опасен –
Бойся  русских  дураков!
И  предателей!  Без  счёта!
Имена?  Могу  назвать –
Есть  в  Отечестве  работа:
Продавать  и  предавать!
Нет  расстрельного  ответа,
Есть  мишень – да  не  попасть –
Нынче  власть  Петросовета
И  ничья  в  России  власть!
Торжество  стихии  в  силе –
Молчаливый  русский  суд:
Командира  там  убили,
И,  возможно,  здесь  убьют!
Вот  такая  нынче  мера:
Если  бьют – наверняка!
...Нет  полка  без  офицера,
Без  устава  нет  полка!
Обезглавлены  святыни –
Не  война,  солдатский  бунт:
Служат  Керенские  ныне,
Ныне  Троцкие  ведут!
Есть  одно – Россия  Свята,
Бог  единственный  за  нас –
«За  Корнилова,  ребята,
Он  надежда  и  приказ,
Он  и  он!  И  с  ним  отвага
Он  земле  на  деле  свой –
С  ним  не  слово,  не  бумага,
А  порядок  вечевой!»
Вот  такой  отныне  слоган,
Как  последний  золотник,
А  Корнилов?  Он  оболган,
Но  возмездием  велик!
Мы  на  Дон!  Там  Честь  и  Слава,
Мы  не  требуем  наград:
Петроград – не  вся  Держава,
Не  указ  нам  Петроград!
В  нём  свои  полки  и  шайки,
В  нём – эпоха  скоростей:
Казематы,  чрезвычайки
И  подонки  всех  мастей!
В  рост – расстрелы,  самосуды:
«Всех  достанем,  погоди!»
Персональные  Иуды
И  подблюдные  вожди!
«Офицер?» - посмотрят  косо:
«Что?  Попались,  господа!»
Судит  вольница   матроса,
Судит  право  без  суда!
Патрули,  подонки,  пары,
Кровь  на  вымытых  руках –
Там  евреи,  тут  мадьяры,
Все,  поди,  в  большевиках!?
Латыши?  Да  их  без  счёта –
И  откуда  столько  зла?
У  крутого  поворота
Русь  наложницей  легла!
И  в  её  эпохе  длинной
Не  сносить  уж  головы –
Нынче  важно  быть  раввином,
А  священником?  Увы!
...Мы  на  Дон!  С  запасом  Веры –
Нынче  страдная  пора:
Едут  тайно  офицеры,
Чаще  едут  юнкера!
Все,  в  ком   совесть  не  остыла,
Все!  Зовут  колокола –
Русь  на  смерть  перекрестила,
Русь  на  подвиг  позвала!
Мы  на  Дон!  Но  что  при  этом?
Что  стихия  принесла?
Ведь  сидели  по  клозетам
Офицеры  без  числа!
Ждали!  Власти  приголубят -
«Пригодятся  господа!»
Позже  их,  как  скот  зарубят
Без  приказа  и  суда!
Как  итог - печальны  были
В  тесноте  кровавых  тел –
Жаль,  Корнилова  убили,
Или  он  так  захотел?
Или  жил  с  судьбой  в  протесте?
Или  многого  не  знал?
Он  служил  по  меркам  Чести
И  Земле  не  изменял!
Не  ему  служила  фея,
Или  в  ней  немало  зла?
Счастья  «белая  идея»
Никому  не  принесла!
Никому!  Земле  поверьте
С  тихим  шёпотом – «Прости!»
Где  бои,  разрывы,  смерти –
Счастье  там  не  обрести,
Не  найти  ответ  для  кода,
Бесполезно  чудо  ждать –
Только  именем  народа
Можно  с  честью  побеждать!
А  народ?  Он  в  сердце  ранен,
Для  него  и  лозунг – сон,
Он  не  только  оболванен -
На  Голгофу  вознесён!
Где  ответ?  И  кто  в  ответе?
Где  счастливая  пора?
...В  обездоленной  Бизерте
Догнивали  крейсера!
Поминай,  отца  и  сына,
Поминай,  как  никогда -
Без  отечества – чужбина,
А  чужбина – знай,  беда!
...Снег  и  ёлочка  из  детства –
Память?  Нет,  не  обмануть:
Царской  Чести офицерство
Завершало  Крестный  Путь!

        Но  Бизерта  будет  несколько  позже.  Сейчас  мы  пожинали  то,  что  сами  и  посеяли.  Как  к  месту  оказались  слова  боевого  генерала,  командира  корпуса  Александра  Будберга: «Русская  власть  пожинает  ныне  плоды  многолетнего  выматывания  из  народа  всех  моральных  и  материальных  соков.  Высокие  чувства  не  произрастают  на  таких  засорённых  почвах.  Невежественный  и  споенный  откупами  и  водочной  монополией  народ  не  способен  на  подвиг  и  на  жертву.  И  в  этом  не  его  вина,  а  великая  вина  и  преступление  тех,  кто  им  правил.  И  это  не  цари,  ибо  цари  никогда  Россией  не  правили.  Вся  русская  жизнь – это  деятельность  многочисленных  представителей  власти,  прикрывавших  Царской  Порфирой  и  государственным  авторитетом  свои  преступления  и  всевозможные  мерзости.  Литература,  кино,  театры,  чудовищные  порядки  винной  монополии -  всё  это  день  и  ночь  работало  на  то,  чтобы  споить  русский  народ,  убить  в  нём  всё  чистое  и  высокое,  охулиганить  русскую  молодёжь.  Брусилов  в  Москве  громит  демократию.  Удивительный  хамелеон  этот  Главковерх  из  бывших  берейторов  при  царских  и  высокопоставленных  особах.  Никогда  не  забуду  его  приезд  в  Двинск  только  что  назначенным  Главковерхом.  На  армейском  съезде  он  молился  о  мире  «без  аннексий  и  контрибуций».  В  конце  речи  он  схватил  красный  флаг  и  стал  махать  им  над   головой.  Вчера  в  Переяславском  полку  состоялся  митинг,  на  котором  было  решено  убить  начальника  дивизии,  заставив  его  выкопать  себе  могилу.  На  вчерашнем  митинге  277  полка  было  сделано  предложение  убить  и  меня.  Это  желание  вожаков  полка,  которые  боятся  моего  влияния  на  старых  солдат».  В  некоторых  частях  вши  от   сыпнотифозных  больных  продавали  по  100  рублей  за  баночку.  Перенесшие  тиф  получали  месяц  отпуска.
     Добавить  к  этому  можно  только  одно:

Письма  богомерзкие
Писали,
Яд  мешали
Ласковой  рукой
И  в  припадке 
Будничном  плясали
На  костях
И  памяти  людской.
Тут  не  постриг
И  не  послушанье -
Всяк  по  сути
Попран  и  избит,
И  несётся
Русское  стенанье
До  высот
Библейских  пирамид.
Хороша
Проверенная  школа
И  застенков
Липкая  стена -
Мы  потомки
Смуты  и  Раскола:
«С  нами  Бог!?»
А  с  кем  же Сатана?
С  нами  время,
Что  пытает  круто,
С  нами
Ядовитая  строка -
Тут  святым
Покажется  Малюта,
Коль  копнуть  лопатой
В  три  штыка.
Где  же  вы,
Властители  и  Думы?
Посмотрите
Родине в  глаза!
…Мы  идём,
Надменны  и  угрюмы,
Положив  в  запасник
Железа!

          Как  сказал  мой  сослуживец  и  брат  по  несчастью:  «У  прекрасной  женщины  революции  под  красной  шляпой  вместо  лица – рыло!»  А  всякая  революция- это  Гражданская  война!  За  границей  я  познакомился  с  дневниковыми  записями  генерала  М.Г. Дроздовского.  Вот  несколько  его  откровений,  отражающих  горькую  правду  Гражданской  войны: «Как  люди  в  страхе  гадки:  нуль  достоинства,  нуль  порядочности,  действительно  сволочной,  одного  презрения  достойный  народ – наглый,  безжалостный,  полный  издевательств  против  беззащитных,  при  безнаказанности  не  знающий  препон  дикой  разнузданности  и  злобы,  а  перед  сильными  такой  трусливый,  угодливый  и  низкопоклонный.  Наш  отряд  был  встречен  хлебом-солью,  на  всех  домах  белые  флаги,  полная  и  абсолютная  покорность  всюду.  Когда  приходишь – кланяются,  честь  отдают,  хотя  никто  этого  не  требует.  Высокоблагородиями  и  сиятельствами  величают.
       Страшная  вещь,  Гражданская  война,  какое  озверение  вносит  в  нравы,  какой  смертельною  злобой  и  местью  пропитывает  сердца.  Жутки  наши  жестокие  расправы,  жутка  та  радость,  то  упоение  убийством,  которое  не  чуждо  многим  из  добровольцев.  Сердце  моё  мучится,  номой  разум  требует  жестокости.  Надо понять  этих  людей.  Из  них  многие  потеряли  близких,  родных,  растерзанных  чернью,  семьи  и  жизнь  которых  разбиты,  имущество  уничтожено  и  разграблено,  и  среди  которых  нет  ни  одного,  не  подвергавшегося  издевательствам  и  оскорблениям.  Надо  всем  царит  злоба  и  месть,  и  не  пришло  ещё  время  мира  и  прощения».
          Если  бы  я  прочитал  эти  строки  раньше,  может  быть,  я  бы  избрал  другой  путь  и  другую  судьбу.  Но  когда  я  узнал,  что  над  моей  женой,  которая  уехала  к  своему  отцу,  русскому  офицеру  в  отставке,издевались,  а  её  отца,  которого  до  поры  крестьяне  не  давали  в  обиду,  увезли  и  расстреляли, все  сомнения  относительно  моего  выбора  отпали.  Я  нашёл  оправдание  своему  выбору.  Я  сделал  свой  выбор:


Я  помню  на  светлой
Накладке  эмали
Былой  гравировки
Загадочный  стиль,
Но  Герб  мой  дворянский
В  России  сломали
И  бросили  в  тигель,
Возможно - в  утиль.
Прости  нас,  Россия,
За  боль  и  ошибки -
Укор  от  тебя  я
Сквозь  годы  приму,
Но  вспомни,  как  мы
Погибали  на  Шипке,
Потом  в  Порт–Артуре,
А  позже - в  Крыму!
Закончилось  время
Огня  и  парада,
И  судьбы  укутал
Слепой волнолом -
Погибла  в  Бизерте
Стальная  Армада
И  сняты  погоны
С  двуглавым  орлом!
И  я  не  увидел
Ни  накипи  ранней,
Ни  новую  слизь,
Ни  подкожную  грязь,
Ни  ряженых  круг
Из  Дворянских  Собраний
И  Родины  той,
Что  Россией  звалась.
Иные  начала
Отчизной  воспеты,
Бездарным  подворьем
Назначен  герой -
Лакеи  надели
Мои  эполеты
И  грудь  расписали
Чужой  мишурой.

        С  такими  мыслями  и  со  смутными надеждами  я  покидал  отчий  дом.  В  то  время  я  даже  не  задумывался,  что  покидаю  родные  места  и  отчий  дом  надолго.  Осознание  сделанного  выбора  пришло  несколько  позже  и  оно  заставило  меня  многое  переосмыслить  в  этой  жизни.  Мы  в  молодости  горячи  и  одержимы  сиюминутными  решениями.  Время  оценок  и  осмысления  приходит  после  потерь  и  великих  утрат.  Уж  таковы  мы!  И  это – мы!