Аксипара

*Аксипара (азерб.) или Воскепар (арм.) Верхняя и Нижняя – села в Казахском районе Азербайджана у границы с Арменией, в 1991-94 гг. место ожесточённых боев  После заключения Бишкекского мира в 1994 г. по настоящий день контролируются Арменией.
Поэма посвящается сотрудникам ЦКБ МТ «Рубин»: Дмитрию Чумбурову, Леониду Кутахову, Анатолию Тинькову, Николаю Балашову, Сергею Несговорову, Михаилу Верескунову, Валерию Алексееву, Сергею Медведеву, Александру Григорьеву, Алексею Степовому, Андрею Поликарпову, Олегу Обрядову, сотрудникам ПО «Компрессор»:  Илье Мясникову, Николаю Карпову, Николаю Смекало, Анатолию Карасёву и другим, в 1992-93 гг. выполнявшим свой служебный долг на территории республики Азербайджан в зоне армяно-азербайджанской войны.

Готова молодость твоя откочевать, схвати ее,
Родную кинувший страну, скажи мне: где пути ее?
Низами Гянджеви (Газели)


Пролог
Я чужим языкам плоховато учился,
Не влекла меня в гости другая страна.
Я в России родился, и здесь пригодился,
Но когда-то была в Закавказье война…

Я простился с друзьями , советский конструктор,
И пробрался в вагоне сквозь горный хребет.
Их учил рукопашке чеченский инструктор,
И наемник гулял, как бубновый валет.

Как шмели, вертолеты пронзали пространство,
И о соколах русских летела молва.
Рухнул Ленин. Из жизни ушло постоянство.
И не гимн по утрам, а поющий молла.

И десяток товарищей разного сброда,
Пропивавших Советский Союз в чайхане.
Нам сказали: «так надо» и «воля народа»,
Мы легко отыскали утрату в вине.

Но стояли за Русь и за русскую веру
Без нательных крестов и охранных молитв.
Пережить довелось ту войну инженеру,
Хоть десяток товарищей водкой убит.

Помолитесь за нас. Мы свое отмолили:
Навсегда и навечно, на все времена.
И простите за то, что меня не убили.
О живом человеке не помнит страна.
 
Дорога

Зачем бросаешь ты, скажи, на буйный ветер жизнь свою?
Припомни вечность. Надо здесь тебе приобрести ее.
Низами Гянджеви  (Газели)

За окошком  - станция,
Надпись: «Сумгаит».
Здесь азербайджанцем
Армянин убит.

Длинный поезд тихо
Движется к Баку.
Тут гуляло лихо –
Ясно чудаку.

Мы сидим в вагоне,
Около окна.
И на перегоне
Мысль у всех одна:

«Как нас примут, русских?
Здесь-таки ислам!»
Семечек арбузных
Бляшки по столам.

Нас в команде трое.
Старший, Леонид,
Помянув былое,
Что-то говорит.

Дмитрий с Николаем
Парни хоть куда.
Много не желаем,
А была б вода.

Нас конструктор главный
Долго снаряжал.
Инженер исправный
Дела не бежал.

Город пограничный,
За горой война.
Вызывали лично –
Бедствует страна…
 
Если быть случится
В ЦКБ «Рубин»,
Можно удивиться
Изобилью вин.

Магазин хороший
Был для всех открыт.
Храм построен Божий,
Там свеча горит…

Тетрадь

Над тетрадкою школьных стихов
С полинявшей, истёртой обложкой,
Как ребёнок от взрослых духов,
Я, припомнив, поёжусь немножко.

Объявил боевой капитан:
«Все болели поэзией в детстве»…
Части ГРУ оставляли Афган,
Чтоб осесть в Закавказском наследстве.

И напиток нещадно кислил,
Но стихи затвердил я на память.
Кто;то в нас память словно затмил,
И уйти постарался заставить…

Вновь уходит колонной спецназ,
Оставляя друзей без прикрытья…
Не имея молитв про запас,
Те стихи догадался твердить я.

Я читал их усталым друзьям,
И не к сроку седым военкорам ;
Да не будет мой детский Калам
Ни живым, ни погибшим укором.

Та тетрадь моих школьных стихов
Стала Библией мне и Кораном.
А по поводу детских грехов ;
Не согласен я с тем капитаном…
 
Из юношеской тетради:

Тому, Кто не вмещается в слова,
Воздам благодарение земное
За пыль дорог,  цветные рукава
И небо над моею головою,

За явное – от хлеба и вина,
За тайное – от голода и жажды,
За Истину, Которая одна
До срока скрыв лицо, владеет каждым,

За то, что несчитающей рукой
Мне отпускают грех и добродетель,
За то, что где-то есть звезда Покой,
И жив, вовеки жив всему Cвидетель,

За царственную роскошь – без прикрас,
А остальное – не дороже дыма,
За то, что каждый шаг – как путь в Дамаск,
И каждый выстрел – это выстрел мимо.

Едут инженеры
В южный городок,
Принимаем меры,
Ищем холодок.

В Ленинграде  – туго.
У кого – жена,
У кого – подруга,
А у нас – война…

Из юношеской тетради:

В тихих снах, где у края глянцев
День, и вечностью миг ловим,
Вспенил Солнце я льдистостью пальцев,
К волосам прикоснувшись твоим.

Был настоян на световерти
Чародейский шафрановый сок –
Звездный проскольз по пятиперстью
Я забыть, пробудившись не смог…
 
И явилась, спокойствие вздыбив,
В серых клочьях космической пыли,
Жажда вечная той красоты:

Это Солнце, текущее пенно,
Этот милый кусочек Вселенной
С опаляющим именем «ТЫ».

Карабах
Мы о Карабахе
Слышали давно.
Кто – то пил в Евлахе*
Крепкое вино,

Кто в Баку учился,
Кто гостил в Шуше*… Евлах, Шуша – города в Азербайджане
А теперь  случился
Траур на душе.

Межнациональный
Здесь конфликт возник –
График маргинальный
Свой превысил пик.

Раньше жили дружно -
Общий труд, любовь.
А теперь оружье
Проливает кровь.

Тянется к свободе
Всякий человек,
И в любом народе
Ждут прекрасный век:

Как Великий Лидер
Всех объединит,
С покаяньем выйдет,
И долги простит.

К славе беспримерной
Поведет народ…
Девяносто первый
Наступает год…
 
Время. Огибая
Острые углы,
Пели Магомаев
И Бюль – Бюль - Оглы.

А Гаджикасимов
Русский стал монах…
Но на всю Россию
Вспыхнул Карабах.

Сталин был не промах,
Дело понимал
Стены во хоромах
Он переломал.

Тасовал народы,
Вместе или врозь.
И в лихие годы
Нам отозвалось.

Если б только Сталин!
Не было б нужды.
Ножны заблистали
Вековой вражды.

Ведь когда-то турки
Чистили армян,
Завернувши в бурки
Трупы христиан.

А в стране Советов
Был решен вопрос,
Только видеть это
Нам не довелось.

А пришлось увидеть
Беженцев из сёл,
Во вражде – обиде
Разоренный стол,

Русского солдата,
Что живым щитом
Защищал от смерти
Закавказский Дом.
 
Пресвятая Дева,
Матерь христиан!
Принимал для дела
Нас Азербайджан.

Дева Пресвятая!
Сохрани от зла,
Если нас кривая
В тартар завезла!

Встреча

Ведь жизнь не жизнью ты купил, не знаешь цену жизни ты.
Жемчужины не взвесил вор, хоть он зажал в горсти ее.
Низами Гянджеви (Газели)

Поезд на вокзале.
Здравствуйте, Баку!
В сумеречном зале
Брать билет бегу.

Но электропоезд
Не дождался нас,
И остались трое
Ожидать у касс.

Ждать пришлось недолго -
Местный  ахсаккал * ахсаккал – старик (буквально «белая борода», азерб.)
В выцветшей футболке
Нас расцеловал,

Предложил быть гидом,
В чайхану повел,
С этим инвалидом
Сели мы за стол.

Литр тутовки* сладкой *тутовка – тутовая водка
Нам он посулил,
С каждого десятку
Скромно попросил.

Положил поспешно
Денежки в карман,
И прошёл безгрешно.
Через ресторан.
 
Ждали возвращенья
Да не дождались…
Ну да без прощенья
Это что за жизнь!

И на берег моря,
Крупный взяв арбуз,
Мы явились вскоре,
Прихвативши груз.

В городе спокойно,
Нынче не шалят.
Что нам эти войны,
Этот газават.

Утречком отыщем
Мы автовокзал…
«Принимаем пищу», -
Леонид сказал…

Баку

Ночной Баку укрыла тень,
Каспийской солью выжжен берег.
С пути на веки давит лень,
Но мой товарищ сну не верит.

Здесь год назад была резня,
И взгляд милиции - пристрастье.
А море, свежестью маня,
Шуршит о радости и счастье.

Скамейка пляжная пуста.
У нас собой большая дыня.
Под сенью дикого куста
Она от жара юга стынет.

Каспийской ночи благодать
Нас от  войны на миг укрыла.
Нам не придется воевать,
Мы – просто труженики тыла.

Разлитой нефти чернота
Нам не дает теперь купаться.
Какая в море красота!
И с ней навеки не расстаться.

Каспийский шельф

Коль будешь радоваться ты — в отставку горе не уйдет.
Горюя, радость не спугнуть, навек не отмести ее.
Низами Гянджеви (Ггазели)

В приморском городе Баку
Я не оттачивал строку.
На нефть богат Каспийский шельф.
Туда послал нас строгий шеф.

Ни нам, ни шефу не нужна
Была турецкая княжна.
С албанским* князем договор *Кавказская Албания – Древнее название Азербайджана
Нам был, как смертный приговор.

Но принял нас Каспийский шельф,
И подобрел корыстный шеф.
А я живу, люблю, дышу,
И о войне стихи пишу.

Казах* *Казах – город, районный центр в Западном Азербайджане

Были взлеты – спуски
На моем веку!
Говорят по-русски
В городе Баку.

Языком владеет
Милиционер,
Объяснить умеет
И подать пример.

До автовокзала
Мы дошли пешком,
Деда – ахсаккала
Помянув смешком.

Шесть часов дороги
В городок Казах.
Горные отроги
До сих пор в глазах.
 
Вся в поту рубаха,
Рядом – мирный люд.
Веруют в Аллаха,
Стало быть не пьют.

Нам парнишка местный
Много рассказал,
Что народ здесь честный,
Но сердитым стал.

На армян, конечно,
А Россия – друг.
Не даёт успешно
Жить войны недуг.

Не несёт покоя
Гражданам война,
Братство вековое
Потрясла она.

Жили дружно рядом
Азер, армянин,
Ну а нынче «Градом»* * «Град» - арт. установка залпового огня, либо Разговор один...              градобойное орудие системы «Алазань»

И уже под вечер
Прибыли в Казах.
Мы при этой встрече
Явно не в тузах.

Скромная гостиница,
Рядом – телеграф,
Буквица – кириллица,
Для одежды шкаф.

Ждал нас Анатолий,
Русский человек.
Завершал он волей
Трудовой свой век.

Быстро разместились.
Завтра – на завод,
А сегодня – милость,
Никаких забот.

День Победы   в 93-м.

Четверо военных инженеров ;
Гордость Петербурга и страны
Прибыли на землю иноверов
Благородных замыслов полны.

В небольшом райцентре закавказском
Жили мы в черте прифронтовой,
И, доверившись российским каскам,
Мы не рисковали головой.

День Победы в девяносто третьем
Я запомнил ярче остальных.
Наш старшой сказал: «Давайте встретим!» ;
И накрыли стол на четверых.

Дивная кавказская природа,
Майский воздух, марочный коньяк
И подарок от местного народа ;
Несколько вином налитых фляг.

Из окна гостиницы виднелись
Горы в купе снеговых папах…
Выпили и досыта наелись,
Разошлись, и в этот миг – бабах!

Я не знал газахскую девчушку,
Что тогда попала под снаряд.
В этот день навёл на город пушку
Карабахской армии солдат.

Много их, нарушивших присягу,
Пряталось в ту пору по горам,
Терроризма пив хмельную брагу,
Светлый праздник превратили в срам.

Девочке, погибшей в День Победы,
Я теперь хочу сказать: «Прости.
Не за это умирали деды,
Сжав комок родной земли в горсти.

Не имел ни нации, ни веры
Изувер, предавший свой народ».
Вот такие страшные примеры
Нам страны история даёт.

Разлетелись над страною беды,
В мирном государстве я живу,
Но когда приходит День Победы,
Я, как ветеран войны, реву.

Завод

Утром рано-рано
Будит крик моллы -
Сура из Корана
Жителям страны.

Вечером не видно -
Рядышком мецет,
И слегка обидно –
Церкви Божьей нет.

Нас подвез к заводу
На машине Князь.
Здесь полно народу.
Под ногами - грязь.

Князь, такое имя,
Здесь авторитет.
Властвует своими,
Посторонних нет.

Здравствуйте, директор,
Главный инженер,
Коммунальный сектор,
Милиционер.

Здравствуйте, электрик,
Здравствуйте, завхоз.
Нас Каспийский берег
Принял на авось.
 
А завод расхищен,
Такова война…
Руководство ищет
В цехе клапана.

Для храненья сока
Тэнки нужно мыть…
Облака высоко.
Нам здесь долго жить…

Костёр

Разбита пара ящиков от сока.
Дровишки есть. Пора разжечь костер.
Идет война. Война всегда жестока.
Ее оскал убийственно остер.

Зима в краях равнинных несурова,
Суровы обстоятельства зимы,
И неохотно с губ слетает слово,
И перекур желаем сделать мы.

Слесарный цех разрушен бесхозяйством,
В наличии единственный резец.
Здесь чуть болеют лестью и бахвальством,
И думают: когда войне конец?

На завтрак – хлеб, а на обед – похлебка,
В кармане спички трутся о бедро.
Консервный ящик – славная растопка,
А керосину – целое ведро.

Спустя года, могу сказать о главном,
Спадает с глаз забвенья пелена:
Мы проживали в государстве славном,
Тогда его разрушила война.

С высоких гор спустившись на равнину,
Она идет, сметая все подряд,
Неся отцу, и дочери, и сыну
В подарок разрушительный снаряд.

Горят деревни, города пылают,
И варится похлебка из костей.
Убитых молодые заменяют,
И родственники с фронта ждут вестей.

Ведь для земли, облитой керосином,
Довольно только искорки одной,
Чтобы дома горели по теснинам,
Как ящики на свалке заводской.

У нас, приезжих, мирная работа,
Мы слышим только отдаленный «Град».
А по горам сейчас ползет пехота,
И военкор печатает доклад…

Костер готов, и молча греют руки
Монтажники вокруг его огня.
И не пугают канонады звуки,
И триста лет в запасе у меня.

Юсуф и Магомед

Владеет сваркой Магомед –
Он обучался ей на зоне.
Семье и завтрак, и обед,
И завсегда – чахыр в бидоне. * чахыр – вино (азерб.)

А у Юсуфа все не так –
Семья большая, денег мало.
Пытался делать он коньяк,
Да покупателей не стало.

Гремит жестокая война
По всем хребтам Азербайджана.
Накрыла беженцев волна
Страну ревнителей Корана.

Юсуф – из горного села,
Его родной очаг разрушен.
Зарплата сторожа мала,
И не всегда бывает ужин.

Завод консервный небольшой
Питает сыновей Адама.
Здесь кто-то вскормлен был Шушой,
А кто-то прибыл из Агдама.

Дружны Юсуф и Магомед:
Тот беженец, а этот местный,
И делят пачку сигарет
Между собой в бытовке тесной.

Хотя стреляют по горам,
Должно работать производство,
И зам. директора,  Корам,
Не оставляет руководства.

На сварку трубы привезли
Для асептического цеха,
Сгрузили в полдень и ушли –
Жара – серьёзная  помеха.

Наутро загудел завод:
«У нас ЧП – пропали трубы!»
Директор вытирает пот,
Глаза горят, трясутся губы.

Звучит директорский приказ:
«Найти немедленно пропажу!
И, если есть в заборе лаз,
Я вором этот лаз замажу!»

Но за находку этих труб
Решили дать вознагражденье:
Хотя и был директор груб,
Но верил в силу поощренья.

Да, верно, трубы увезли
И где-то выгодно продали!
Но как их ловко унесли,
На всем заводе не видали.

Но не отчаялся Юсуф,
Вокруг завода молча бродит,
К забору доску притянув,
Наверх влезает и… находит!

Да! Чья-то смелая рука,
Через забор отправив трубы,
Не оказалась так ловка!
Тем наши радости сугубы.

Юсуфу премию несут –
И у Юсуфа сыты дети.
А вору не опасен суд –
О нем не знал никто на свете.
 
Но очень весел Магомед,
И рад с товарищем обняться:
Не только у него обед
Сегодня будет подаваться!

Ведь это он ночной порой
Через забор отправил трубы…
Юсуф, конечно же – герой,
В улыбке ярко скалит зубы…

Из юношеской тетради:

Холодом пальцы свело в тетиву –
Не откашляться.
Полноте! Это все наяву,
Или кажется?

Воздухом чистым полет –
Мы, и другие –
В Смольном соборе идет
Литургия.

Всеотпущение ввысь
В одночасье.
Господи! Не отступись…
Причастье.

Дочь и сестра! Мы в пути –
Поздно,
Так уж завещано –нам не дойти
Розно.

Значит уж так суждено -
Не первым:
Господом мерить любовь
Верно.

Небо высокое нам ли пошлет
Вести благие?...
Здесь – ожиданье, а там все идет
Литургия.
 
Воскепар

«Ну, как живешь?» — «Как я живу, мой друг?
В тоске на грудь клоню главу, мой друг!
Низами Гянджеви (Газели)

Давит канонада…
Чистим клапана.
Бьют по нам из «Града» -
Вот она, война.

Домик у завхоза
В горном был селе…
При рассказе - слезы,
Сам-то уцелел.

Тридцать километров –
И Аксипара.
Там участок смертный…
Страшная пора!

Черепаха

Черепаха в панцире хитинном
Медленно ползет по борозде.
Если конь не пал в труде рутинном,
Трудно удержать коня в узде.

Этот конь сгодится для джигита,
Если сбруя есть, и есть кинжал.
Звонки карабахские копыта,
Всадник к холке грудь почти прижал.

Спел бы так ашуг в минувшем веке,
Славе предков, отдавая дань.
Что теперь сказать о человеке?
Он без веры, как известно, дрянь.

Нынче в лету канули папахи,
Но в ходу другой аксессуар.
И ползут стальные черепахи
По камням селенья Воскепар.

Это пограничное селенье.
Здесь теперь не варится долма.
Будет бой. В селе без промедленья
Покидают беженцы дома.
 
Детских глаз отчаянье и слезы,
Как вода с заснеженных вершин.
И стальные кружатся стрекозы
Над колонной боевых машин.

Черепаха в панцире хитинном
Голову скрывает в домик свой….
Полем хлебным, или полем минным
Человеку путь пройти земной?

Жаркая погода –
Пятьдесят в тени.
Местного народа
К делу не тяни.

Клапан раскалённый,
Как стальная печь.
Нужно ежедённо
Голову беречь.

У корыта с содой
Дышится с трудом.
Знать, такой погодой
Был сожжён Содом…

Прифронтовой быт
Гудит шалман азерский –
На город ждут армян.
Обычай богомерзкий
Коробит мусульман.

Армянская блудница
Сегодня нарасхват,
Араг1 замаслил лица
Подвыпивших солдат.

Кавказская проблема!
Истек двадцатый век.
Вдали от Вифлеема
Он совершал свой бег.

Ливанские мечети
И храмы под Москвой.
Раскрыв Минеи-Четьи,
Мы ищем облик свой.
 
Гудит шалман азерский.
Назавтра ждут армян.
Обычай изуверский
В ходу у этих стран.

Кавказская жестокость,
Военный реализм.
Соединявший пропасть
Расселся коммунизм.

Вдали от Вифлеема
Бежал двадцатый век.                ___________________________________
Всемирного эдема                1  Араг - фруктовая водка ( азерб.)
Отведал человек.                2  Саол, кардаш – спасибо, брат (азерб.)

И шумно пьют солдаты,
Крича: «Саол, кардаш!»2
И завтрашней расплаты
Ждет полный патронташ.

В местном магазине
Много коньяка.
Вспоминаю – стынет
Левая рука.

В Питере – талоны
На вино – табак,
Ну а здесь мамоны
Этой – просто мрак.

Водка – на дороге,
Водка – во дворах.
Что сказать в итоге?-
Наше дело - швах.

Скудное питанье -
Это не беда.
Есть для омыванья
Рядышком вода.

Край гостеприимный!
Акстафа – река,
Рай фруктово – винный,
В небе – облака…

Купанье

Я встречал Крещенье в Закавказье
И купался в Акстафе-реке.
Глядя на такое безобразье
Женщины вздыхали вдалеке..

Вез меня Гасан на легковушке,
Сетуя на местное ГАИ,
А противник вел огонь из пушки,
Приближая дальние бои.

Был рюкзак манометрами полный,
Чертежами полный был портфель.
До сих пор я вспоминаю волны,
Разом выгоняющие хмель.

Выходя с завода после смены,
Мы себе такую взяли цель:
Троица, все бывшие спортсмены,
Погрузилась в горную купель.

Удивлялся чуду местный житель,
И, наверно, из-за облаков
Улыбался Иоанн-Креститель
На троих чумазых мужиков.

Здесь не будет вспомнить лишним местом:
Видимо благодаря Ему
Мы не оказались под арестом
За любовь к купанью своему.

Помню мост у поворота в город,
Хлебный магазин и спуск к реке.
Шла война, и я был очень молод,
И белели горы вдалеке.
 
Продолжение прифронтового быта

Здесь — война венценосных, глаза заслони, воют стрелы.
Праздник там, где отрада к заплаканным взорам приходит.
Низами Гянджеви (Газели)

Из юношеской тетради:

Еще струится август медом
Из клина выреза в арбузе,
И не горчит еще бесплодно
Осадок выпитых иллюзий,

Но покосилась стать веранды,
И  дождь – не чистота, а слякоть.
И две страницы сзади – ландыш,
И, если хочешь  – можно плакать.

А там, всего абзацем ниже,
Сырая рябь рябин сентябрых,
Там листопадом Солнца рыжесть
Сползет на липкость тротуаров.

И там, под ритм осенних музык
Мы доедим к зиме арбузы…

Славно на балконе
Поедать арбуз!
Есть вино в бидоне
И чорека* кус. *чорек – хлеб (азерб.)

На базаре много
Всякого добра.
А совсем немного –
И Аксипара…

Раз прорыв армянский
Потревожил нас.
Там солдат славянский
Заряжал фугас.

Не в армянском стиле
Меткая стрельба,
Но ведет к могиле
Русская цельба.
 
Страшно в эту пору!
От Аксипары
Бронетранспортеру
Полчаса езды.

Сразу на границу
Бросили подкреп –
На машинах мчится,
Прыгает прицеп.

Ополченцы машут,
Стоя, из машин –
Расхлебать ту кашу
Кинули мужчин.

К вечеру утихло,
Бой умолк вдали,
Автоматный выхлоп
Ветры разнесли.

Смерти на закланье
Отдано село.
Противостоянье
Дальше потекло…

Камни

Камни у обочины дороги,
Гладкие, седые голыши.
Позади военные тревоги,
Есть покою время у души.

Эти камни брали иудеи,
Чтоб отправить грешника в Шеол.
В нашем веке новые идеи
Загоняют смерть в рифленый ствол.

Камни много видели и знали,
Но теперь забыли и молчат.
Уступили камни место стали,
Молотками по камням стучат.

И когда-то камни станут прахом,
И равниной станется гора.
Я те камни видел под Казахом,
Их сносила в кучу детвора.

Саялы, Карасёв и редиска

У Карася родня жила в Чечне,
И он туда рванул на выходные.
«Счастливчик! – говорили в чайхане,-
А мы тут тянем будни трудовые».

Вела обвязку и другой монтаж
Бригада ленинградца Карасева.
Но не об этом думал Палыч наш:
Увы, пора военная сурова.

Везучим был монтажник Карасёв
И за неделю в оборот вернулся.
Казалось, он умеет делать всё:
Глядишь, в обед не курит, а разулся,

Пошёл за цех, копает огород –
И вскоре занимается редиска.
Дивился на монтажника народ,
И даже жёны подходили близко.

Одну красотку звали Саялы –
Она пришла из цеха стеклотары.
Похоже, дочь какого-то Оглы
На Карасёва наводила чары.

Едва владея русским языком,
Она вступила с Карасём в беседу.
Рукою отодвинув почвы ком,
Пучок редиски вырвала к обеду:
 
«По-нашему она зовётся «зуп» -
Как будто бес ей это слово вдунул.
«А мы зовем – почёсывая пуп –
За…уп», - сказал Карась и смачно плюнул.

Токарь

Не требуй, чтобы друг был справедлив,
Ты с другом не одним, ли мазан миром?
Низами Гянджеви (Газели)

Резец подводит Сулейман
К торцу вертящейся детали.
Плохой резец, но нужен план –
Спасибо, что хоть этот дали.

Завод разрушила война,
Мы вчетвером в цеху огромном.
И не дирекции вина
В снабженье более чем скромном.

Резец подводит Сулейман,
Затем снимает слой металла…
Тогда стонал Азербайджан,
Тогда Армения рыдала.

И неуверенность в себе
Вселяла в душу канонада,
И непонятно было мне,
Кому, ялдаш*, все это надо. *ялдаш – товарищ (азерб.)

Точить закончил Сулейман,
И не спеша отводит суппорт…
Тогда Баку и Ереван
Боролись яростно и тупо.

И смертоносному дождю
Селенья спины подставляли,
И рухнул памятник Вождю,
И мирных граждан убивали.

Мы уезжаем, Сулейман,
И просим у тебя прощенья.
Я прочитаю весь Коран,
А после я приму крещенье.

А ты останешься в цеху
Работать до скончанья века,
И Бог отметит наверху
Труды простого человека.

Сулейман был токарь –
Добрый человек.
Производство сока
Вел консервный цех,

Ну а по металлу
Мастер – Сулейман.
Людям туго стало –
Перекрыли кран.

Ценятся в народе
Русские рубли.
Не чужие, вроде –
Вместе на мели.

За горой – армяне,
Вражья сторона.
Мы-то, христиане,
Моем клапана.

Те – монофизиты,
Стало быть, не то –
Лицемерьем шиты,
Воры на все сто.

Отчего Россия
Помогает им?
Ведь они плохие.
«Верно», - говорим.

В разговор вступает
Лидер заводской
И припоминает
Эпизод такой:

«За армян радеет
Ваша депутат.
Чести не имеет,
Люди говорят»…
………………………
В Лавре на Никольском
Множество крестов:
Гумилёв, Маковский,
Иоанн Снычёв,

Хитрово, Микешин,
Мамин - Сибиряк…
Всяк у Бога взвешен,
Не суди, земляк…
 
Митрополит Иоанн Снычёв

Помяни нас, Чесгнейший Владыко,
На небесной рыбалке своей!
Для тебя во смиренье великом
Петр-Апостол нароет червей.

На прикормленном Яковом месте
Разложи немудреную снасть,
Чтобы Церкви – Христовой невесте
Под враждебное иго не пасть.

Проплывет Иоанн Зеведеев
На долбленом своем челноке.
Ты, о чадах духовных радея,
Вспомни всех на небесной реке!

Чтобы больше случилось избранных
Среди тех, кто на Вечерю зван,
Призри нынче на нас, окаянных,
Исповедник, отец Иоанн!

Дети

Страшись обидеть даже муравья,
Неси добро обиженным и сирым.
Низами Гянджеви (Газели)

Разбомбили села,
Кончен мирный труд.
Струйкой невеселой
Беженцы текут.

Мало здесь гостиниц,
А вернее – две.
Приготовь гостинец
Тюркской детворе.

Скарб простой уложен,
Женщины в слезах.
Гнев излился Божий
Нынче на Казах.

Впрочем, лишь на села –
Город не бомбят.
Может быть, и школа
Будет у ребят.

И летит с балкона
Птиц бумажных клин –
Выбил из района
Детство армянин.

Заходите, крошки,
В комнату мою,
На губной гармошке
Я вам напою.

Вам не будет страшно –
Здесь не тронут вас.
Время бесшабашно
Проведем сейчас.

Песня

Рядом граница, рядом война,
Дворик гостиничный пуст…
Дружно купаться спешит детвора,
С ними – высокий урус*. * урус – русский (азерб.)

Алы-Алы**, ** Алы – азерб. имя
Звучит фышгырглы*** – *** фышгырглы – губная гармошка (азерб.)
Русский поет паренек.
Город Казах,
Порох в глазах –
Выдался трудный денек.

Мальчик, не бойся, русский не враг,
Русский поможет тебе.
Был уничтожен твой мирный очаг
В этой жестокой борьбе.

Алы-Алы,
Звучит фышгырглы –
Горная речка течет.
Аксипара,
Росчерк пера –
Пишется в Питер отчет.

Парень пойдет на консервный завод,
Станет там мыть клапана…
Если свои же нас пустят в расход,
То виновата война.

Алы-Алы,
Возьми фышгырглы,
Спрячь и запомни меня.
Город Казах,
Горы в слезах –
Память ушедшего дня.

Поэт

Дай органона звоны нам! Дай аргаванное вино!
Есть песнь любви, о Низами! На радость в мир пусти ее!
Низами Гянджеви (Газели)

Вспоминая эти
Фронтовые дни,
Скажем о Поэте,
Местном низами.

Жил он по соседству,
В номере один,
Фронтовому детству,
Тоже господин.

Был корреспондентом
Прислан из Баку,
Тыловым клиентам.
Нёс свою строку.

Породнил нас вскоре
Общий интерес:
Облегчает горе
Творческий процесс.

Шаигу Велиеву* *Шаиг Вели (Велиев) – поэт, член СП Азербайджана

Как случилось, Шаиг, что восстал на Христа Магомет?
Ведь на этой войне мы сидели в воронке одной.
Вместе пили тутовку*, друг другу даря сигарет, *тутовка – тутовая водка
И делили совместно и голод, и жажду, и зной.

Нынче память короче, чем самый короткий фитиль,
И от взрыва хранит нас лишь милость Господня одна.
На лихом скакуне пролетел усмиренный Шамиль,
Но на теле России чеченская рана видна.
 
Где твой отрок, Шаиг?...Почему я о нём говорю? –
Он лежит в Карабахе с армянскою пулей в груди.
Но душа его, думаю, верю, что все же в раю,
Где Хайам, и Саади, и мудрый молла  Насреддин.

Я теперь православный, а ты не дошел до Христа,
И дойти по законам политики просто не смог.
Только я о тебе вспоминаю во время поста,
Когда в храмах Своих собирает молящихся Бог.

Объясни мне, Шаиг, отчего нас преследует страх?
Ведь тогда мы не знали ни страха, ни лютой вражды.
Уживались покойно и мирно Христос и Аллах,
Были оба гонимы, и Красному богу чужды.

Что теперь горевать и искать виноватых  в войне?
Божий суд совершится, когда обозначится срок.
Слава Богу, не стал обретать я спасенье в вине,
И запомнил на всю свою жизнь Закавказский урок.

Раньше он, бывало,
В Питер наезжал,
Повидал немало,
Смерти не бежал.

Время проводил он
На передовой -
Собирая силы
Под снарядов вой.

Знал не понаслышке
Ужасы войны:
Мёртвые парнишки
Вовсе без вины.

Раз мы с ним засели:
На столе – араг,
И гайвы* поспели, *гайва – айва (азерб.)
Для закуски - смак.

Выпив, покурили,
И пошли читать,
По району били –
Страшно умирать.

На манер распевный
Он читал стихи,
Точно старец древний
Отпускал грехи.

Он порой военной
Быстро поседел.
Голос вдохновенный
Рвался за предел…

Снова закурили,
Улыбнулся мне:
«Если не убили,
То вернусь к жене».

И добавил тише:
«Дара не таи.
Мне сказали, пишешь.»
Я прочел свои:

Из юношеской тетради:

Да я не пьяный, милая, не пьяный –
Я не люблю вина.
Сегодня просто день немного странный,
Как, впрочем, и вчера.

Но так необъяснимо очевидней
Живая ткань
Руки, оконной рамы, рюмки винной,
Как Богу дань.

А прочее – намного иллюзорней,
Чем «ДА» и «НЕТ» -
И детский взгляд, и копоть мыслей сорных,
И этот бред.

Что будет стоить ложь о сне и смерти,
Когда с тобой
На сумеречном фоне нас очертит
Серебряной каймой.
 
И что ты скажешь мне, когда забыты
Давно слова?
Ведь не для речи губы приоткрыты
Едва-едва…

Я с собой тетрадку
На войну возил.
Не писалось гладко –
Не хватало сил.

Леониду с Димой
Я стихи читал,
С Музой нелюдимой
Счастье обретал.

Из юношеской тетради:

Шагает блудный сын
Домой из дальних стран,
Губной помадой сыт,
Губной гармошкой пьян.

В долине, у ручья,
С ладони кормит птиц,
И под крылом плаща
Ночует у блудниц.

До вечера с утра
Он держит путь один –
Нечеловечий раб,
Ничей не господин.

Его иным под стать
Сочтут за мертвеца,
Но должно сыну встать
Пред волею Отца.

И в пору жатвы он
Придет  в родимый дом…
Минувшее – лишь сон,
Грядущее – потом…

Во двор скользнет, как зверь
И постучит в окно…
Ему откроют дверь,
И будет прощено.

Из юношеской тетради:

Почему любви, от чего любя?
От тебя, от тебя.
Что сказать еще? Может сини чуть?
Ни к чему, ни к чему.

Белостволья жиль, сердолистья крап –
Мир с утра, мир с утра.
Чаростоя дух, этот влажный миг,
Обними, обойми.

Дай глотнуть твоих несусветных глаз,
Твой анфас, твой анфас.
Почему, отчего облака гудят?
От дождя, от дождя.

Почему любви, от чего любя?
От тебя, от тебя…

Из юношеской тетради:

Ты, наделенный властию судить,
Прости, Господь, влюбленному признанье,
Стихи – поэту, живописцу – кисть:
Они нашли при жизни наказанье.

Они не знают, что заветный Суд
Уже вершится тайною рукою,
И по-земному молятся и ждут,
Надеждою довольствуясь благою.

Что их судить, когда им не в пример
Ни книги, ни законы притяженья,
Когда в любви на свой смешной манер
Им тесен даже мир воображенья.

Они слабы, так Ты прости и то,
А здесь, Господь, сомненьями не мучай.
И в мире, где пирует Частный Случай.
Дай отличать им «НЕЧТО» от «НИЧТО».
 
Из юношеской тетради:

Не смотри – ты иначе едва ли увидишь,
Просто вспомни, к глазам прикоснувшись рукой:
Как несбывшийся сон, заколдованный Китеж
Куполами церквей восстает над водой.

Здесь кончается время, и кобальт небес изначален,
Здесь наполнены чащи музыкой щебечущих стай.
Не грусти об ушедшем – мы завтра с рассветом отчалим,
Чтобы следуя Солнцу идти в неизведанный край.

Но когда, как теперь, мы устанем от зла и обмана,
Просто вспомни, руками глаза затая:
Золотыми главами восстав из тумана,
Очарованный город нас принял на круги своя.

Но по возвращеньи
Все пошло вразлад,
Мирное строенье
Разбомбил снаряд.

Ломаные судьбы
У детей войны.
Прошлое вернуть бы –
Только нет страны…

Рана

Девушка ждала меня с войны.
Были обещания даны.
Я с войны той девушке звонил,
Видно, я ту девушку любил.

Я вернулся к девушке с войны.
Выпили на свадьбе пацаны,
А потом куда-то не туда
Понесла житейская вода.

Видимо, не смог забыть войны,
Если развели нас без вины.
И теперь на мне висит вина –
Через годы ранила война.
 
Падение кумира

Виновен я, вот и немею от стыда,
Бальзам прощения на язвы мне пролей.
Низами Гянджеви (Газели)

Мы в стране советской
Детство провели,
Ну а здесь – азерский
Краешек земли.

Здесь свои законы,
Вера здесь своя,
Исламизма троны,
Нет здесь алтаря.

В парке у горкома
Памятник Вождю
Не избег разгрома –
Рухнул и тю-тю.

Мы идем с работы,
Видим: вот народ,
Обсуждает что-то:
И в ладоши бьёт.

Постамент пустует
Нету Ильича,
А народ ликует,
Громко хохоча.

В этот год в Казахе
Пал социализм,
Вылез в нацрубахе
Национализм.

И небезопасно
Хвастать бородой –
Выясняют властно
Свой ты иль чужой?

Боевые люди
Все при бородах,
Голову на блюде
Может взять Аллах.
 
Паспорта проверят,
Сумки - на досмотр.
На слово не верят,
Враз доставят в допр.

Где командировка?
Кто ты сам таков? –
Форма, и винтовка,
И взлетает бровь.

Впрочем, нас тут знают:
Русские – свои.
Даже угощают,
Позабыв бои.

Наш Тиньков -  хитрее,
Сам себе с усам.
Молоко имеет,
Предлагает нам:

«Молоком запейте,
Коль напоят вас».
В алкогольном рейде
Я держал наказ.

Лёня брал больничный,
Коль перебирал.
Инженер отличный
В Лёне погибал.

С той поры я знаю:
Водка – это зло.
Не употребляю –
С геном повезло.

Свадьба

Что такое свадьба на войне? -
Это на пол-улицы столы
Под навесом на прямых столбах.
Нет отказа в водке и вине,
Может быть, в присутствии моллы.
Это – автоматная стрельба.
 
Что такое свадьба на войне? -
Это – недоученный студент -
Гордость всех, учившийся в Баку,
Потому, ответственный вдвойне,
Покидая свадебный брезент,
Со штыком стоящий на боку.

Что такое свадьба на войне? -
Это перепалка, русский мат,
Грубый окрик, и отряд солдат,
И решетка в цокольном окне.

Монолог военного консультанта

Я никогда гражданских не любил,
В разведке штатский – не авторитет.
Когда генсек нам речи говорил,
Закончил я арабский факультет.

Я знал Заветы хуже, чем Коран,
Питая отвращение к вину.
Тогда я и попал в Азербайджан
На эту непонятную войну.

На той границе не было столбов,
Тогда мы были все – СССР.
Соседей превращая во врагов,
Возникло здесь противоречье вер.

Мне говорили: «На рожон не лезь,
Ты – консультант, и больше ничего».
С моих погон в тот год слетела спесь,
И, прямо скажем, было от чего.

На черном фоне Гейазан-горы
Моя панама – верная мишень,
И, несмотря на местные дары,
От солнца – нестерпимая мигрень.

В меня стреляли, я не отвечал,
Меня поили – я не пил вина.
По возвращеньи двадцать лет молчал,
Молчаньем отмываясь от пятна.
 
И, выполняя свой служебный долг,
Других долгов я много пробрел.
Где ты теперь, азербайджанский полк?
Кому сказать за то, что жив, «Саол»?

Я никого в событьях не виню,
Своим путем история идет.
Но генералу я не позвоню,
Когда мой отрок в армию пойдет.

Русские

Плодов я сладких не вкусил, одной пшеницею был сыт
И вот из рая выгнан вон, пожитки выкинуты вслед.
Низами Гянджеви (Газели)

Через дверь балкона
Входит человек.
Смотрим удивленно –
К нам залез абрек?

Все же входит дверью,
Не через окно,
Нас призвал к доверью,
Выставил вино.
…………………
Русские солдаты
За столом сидят,
Мясо и салаты
Местные едят.

В чине водовоза
Паренек один,
В службе у завхоза,
Значит господин.

У другого – трактор
Есть и пулемёт.
Алкогольный фактор -
Много парень пьёт.

Шли из самоволки,
Заглянули к нам.
Ночью псы как волки
Рыщут по дворам:
 
«Коноплю не курим,
Лучше – никотин.
А от этой дури –
Полный карантин.

Местные нас любят,
Защищаем их».
Кто же приголубит
Воинов лихих?

«Я из пулемета
Как-то вел стрельбу….»
Водовоз чего-то
Прикусил губу:

«Вы его не троньте,
Он у нас больной,
Раненый на фронте,
Плохо с головой».

Трактор с водовозом
За столом сидят.
Правда или поза –
Что в речах ребят?

И куда всё мчится
Горная река?
Надобно молиться,
Коль живём пока.

Самоволка

Он был контужен под Аскипарой,
А может быть, так просто говорили,
Поскольку утверждал он, что герой,
Когда мы с ним в Казахе водку пили.

На нем потертый был маскхалат,
И кирзачи, и стрижка полевая.
Увидеть русских он был очень рад
И плакал, из бутылки наливая.
 
Был на изломе третий год войны,
Вражды свирепой и непримиримой,
Когда кусками рвали от страны,
Еще недавно нами так любимой.

И этот белобрысый рядовой,
Что ел лаваш в гостинице казахской,
Доволен был, что он еще живой,
И не погиб в давильне закавказской.

Он ел, и пил, и горько говорил,
Что азы – никудышные вояки,
Что коноплю ни разу не курил,
Хотя бы и готовившись к атаке..

Его товарищ пальцем у виска
Крутил: «Его не слушайте – контужен!»
И всех давила смертная тоска,
Сопровождая полуночный ужин.

Они ушли, когда зацвел рассвет,
Им нужно было в часть из самоволки,
И в памяти моей имен их нет,
А лишь державы острые осколки.

Войны кавказской двое рядовых,
Последние советские солдаты…
Не знаю я: остались ли в живых?
И чем горды, и чем теперь богаты?

Из юношеской тетради:

Знаешь, эта загадка проста,
И ответ на нее неподсуден:
Словно кто-то читает с листа,
Как мы жили, и живы, и будем.

Так лимонною цедрой во рту
Освежает нас память столетий:
Мы все так же молчим на звезду,
Мы все те же влюбленные дети.
 
И в растертой в ладонях траве
Исчезает вспорхнувшая птица.
Если будешь ты благословен
Богом, худа вовек не случится.

Подумаю

В командировке – как в плену,
Ведь договор нешуточный.
Мецет вот–вот проткнёт луну,
Что как лаваш из булочной.

С большой горы из пушки бьёт
Великая Армения.
Руководитель крепко пьёт,
Но правит тем не менее…

И вот явился в гости к нам
Работник местной нации
И предложил принять ислам
Согласно ситуации.

А взгляд его – как пистолет,
Лицо его – угрюмое…
Но четверо сказали: «Нет».
А я сказал: «Подумаю».

Здесь ходят нож и карабин,
Как вилка с поварёшкою,
И от азербайджанских вин
Злой дух гуляет кошкою.

Необходимо дать ответ,
Иначе – не до юмора…
Но четверо сказали: «Нет».
А я сказал: «Подумаю».

Он приходил ещё раз пять
С заветным предложением,
Ему не дали нас распять
В связи с разоружением.

А нынче мучеников сонм
Уносит похвалу мою:
Все «Нет» сказали в унисон,
А я сказал: «Подумаю».
………………………..
Можно возвращаться,
Завершён монтаж.
Всё, что было, братцы –
Это не мираж.

Кто через Тбилиси,
Кто через Гянджу.
Не писалось писем –
После расскажу.

Едут инженеры,
Словно год назад.
Прежние химеры
Возвратились в ад.

Сделали работу –
И айда домой.
К трапу самолёта
Шаг стремится мой.

Кто-то прочитает,
Скажет: «Ерунда.
Водку вспоминает,
Словно бы вода».

Ай, не в водке дело –
Так снимали стресс.
А потом приспело
Время для чудес.

Все вернулись живы,
Да случись скандал.
Ведь искал наживы
ВИП-персонал.

Кто-то под обстрелом,
Кто-то у лотка.
А на свете белом
Память коротка…
 
Возвращение (со слов Н. Балашова)

Он рассказал, как шел спецназ на приступ,
И как палили пушки по дворцу.
Его укрыл архитектурный выступ,
Чтоб не смотреть на смерть лицом к лицу.

Тогда в Тбилиси было очень жарко,
И , в жутком обстоянии таком,
Он вез с собою в Питер для подарка
Багаж с азербайджанским крньяком.

Огонь вели прицельно и жестоко,
И не хотел сдаваться президент.
С детьми укрылись женщины Востока,
А он был русский – стало быть, агент.

Под силой раскаленного металла
Иссяк правитель, и дворец был сдан.
А он молил, чтоб пуля не попала
В тот коньяком набитый чемодан.

Но около тбилисского вокзала
Он налетел случайно на ОМОН,
И в тот  момент Фортуна отказала,
Когда ему производили шмон.

И, доедая краешек арбуза,
Он мне сказал немного свысока:
«Не жалко мне Советского Союза,
А жалко чемодана коньяка».

Руставели

Я грузинский городок Рустави
Проезжал дорогой фронтовой.
Не в чинах, не в доблести, не в славе –
Просто возвращался я домой.
 
Грозные события гремели,
Омрачая радость юных дней,
Только имя Шота Руставели
Разом всплыло в памяти моей.

Руставели! Славно имя это!
В Ленинграде, в гости торопясь,
По проспекту имени поэта
На трамвае ездил я не раз.

Он любил великую Царицу,
Та была святой, а он – простым,
И свою месхетскую цевницу
Нес он, Божьей Матерью храним.

Чернь бурлила, рушились престолы,
Заглушая в людях Божий глас,
Но его бессмертные глаголы
Сквозь огонь веков дошли до нас.

Укрепленный свыше Божьей силой,
Послушаньем надрывая грудь,
Он вдали от родины и милой,
На Святой Земле окончил путь.

И когда моим стихам эпиграф
Дарит вновь и вновь Азербайджан,
Витязь, облаченный в шкуру тигра,
Через вечность едет к Дареджан.

Из юношеской тетради:

Я давно позабывчиво болен
Тишиной, темнотой, табаком.
И душою покинуть не волен
Этот камерный лиговский  дом.

Оттого помутнели и блеклы,
Там, где сломаны ребра перил
И сухие коньячные стекла,
И, кипя молоком, фонари.

Завершается тысячелетье,
Словно бы завершается день…
Сердце, краешком лестничной клети:
На ступень, на ступень, на ступень.
Из юношеской тетради:

Еще только март залежавшимся льдом
Тянулся к великой воде,
И день из колодца казался прудом
Со странным названьем «НИГДЕ»,

Когда узнавали родные места
По запахам прежней поры,
В сердцах опасаясь войны и поста,
Своим приготовив дары.

А ветер их нес на широких плечах,
Суля перемену одежд.
И каждый нашел: кто остывший очаг,
А кто – исполненье надежд.

Прощай, Азербайджан!

Прощай, Азербайджан! Работали мы честно,
И удивляли всех сноровкою своей.
Аэропорт Гянджа. Что дальше – неизвестно.
В Москве опять ЧП и танки средь аллей.

Везде идет стрельба: в Нагорном Карабахе,
В Тбилиси и в других советских городах.
Азербайджанец звал нас погостить в Евлахе.
Похоже, мирно спит единственно Евлах.

Другой мне говорил: «Женись и оставайся!
Такой специалист везде найдет свой хлеб».
Но я лечу домой. Меня и не пытайся
Отвлечь мешком хурмы от Родины потреб.

Автобус тормозит. Выходит десантура,
Потом выходим мы, от радости светясь.
Нам, право, все равно, какая диктатура,
Нам, русским, завсегда милей родная власть.

По взлетной полосе идет авиалайнер,
В салоне задремал Григорьев – аксакал.
Не знал я, что включен на увольненье таймер,
И что обманут я, тогда еще не знал.
 
Все нынче позади:  Казах, Баку, Тбилиси.
Скрывается внизу аэропорт Гянджа.
Лишь Солнце наверху в слепящей синей выси.
Я молод и здоров. Прощай, Азербайджан!

Из юношеской тетради:

И вот, я вернулся в мой старый, заснеженный дом,
Где печь, тишина и слезятся холодные стекла,
Где вечные сосны и сытный картофельный подпол,
И в бане вода затянулась сиреневым льдом.

Я выпью рябиновки после горячего чаю,
Взгляну на былые холсты, поиграю с котом.
Покажется вздорным, что важным казалось вначале:
Я снова вернулся в мой старый, заснеженный дом.

Ты помнишь, друг… (вместо Эпилога)

Ты помнишь, друг, хребты Азербайджана,
Ночной Баку и беженцев из сел?
Как шло вино из одного стакана,
И как дрожал порой от взрывов пол?

Нам двадцать пять, а одному – за сорок,
И за стеной – внимательный парторг.
Живой познал, как хлеб насущный дорог,
А Балашова проводили в морг.

Ты помнишь, друг, аэропорт в Тбилиси,
И на пути внимательный досмотр?
И как меня тогда могли повысить,
Но я сбежал, как в ночь апостол Пётр.

Потом судьба меня не пощадила,
Не знаю, пощадила ли тебя…
Но нас с тобой на фронте не убило,
И мы живем, бессмертья пригубя.

Ты помнишь, друг, как после мы встречались,
И все молчали каждый о своем?
Лишь иногда над шутками смеялись,
И Лёне мебель двигали втроем.
 
Мы разошлись, и нас не задержали –
Тогда такие были времена…
Но, изучив заветные скрижали,
Получат дети наши ордена.

Лавра преподобного Давида (Постскриптум - двадцать лет спустя)

Лавра преподобного Давида…
Горный склон, и глина на ногах.
Я отстал от группы и от гида,
Заблудившись в прожитых годах.

Вспоминаю охристую краску,
За хребтом – исламская земля.
Хмурый пограничник, снявши каску,
Двадцать лет назад встречал меня.

Здесь другие имена и лица
Охраняет праведный Давид.
Лишь гюрзе открытая граница
Край от поругания хранит.

Наберу себе камней на память
И отправлюсь группу догонять….
Я хочу за всех свечу поставить,
Чтобы в Божьей Правде устоять.

Фидаи

Гулко ухали взрывы в горах,
Нам грозили тычки ножевые.
Мы врагу не отдали Казах,
И, при этом, вернулись живые.

Киликийский поморщится поп,
Православный – слезой обольётся.
Мне покуда не выструган гроб,
Под крестом сердце русское бьётся.

А в Бейруте седой фидаи,
Дорогою дымя сигаретой
Скажет: «Если б тогда не они,
Мы б уже завладели планетой!»

28.09.2010 – 04.06.2014 –18.09.2018