***

  Я –  Валентин Алексеевич Ищук,  родился
в год Победы.  В пос. Красное,  Тывровского
района,Винницкой  области. Украина      
А  дальше:
школа,  студия,      Черниговское   высшее
военно - авиационное    училище   лётчиков
Харьковский   авиационный   институт и пр.

Был: слесарем,  инженером,  художником –
оформителем, таксистом, летал и пр.А
 так–же:  Украина,  Сибирь,  Алтай,  Казахстан,
Таджикистан, Северный Кавказ – и, нако-
нец – Львов. Так судьба вела.
 




ВСЕМ,  ВСЕМ,  ВСЕМ!
   У кого  найдётся  пара  cвободных  денег 
   и  заденут  стихи ...   Независимо ...
   Предлагаю  помочь  издать  последний сборник.
  C гонораром – всё решим: я сговорчивый и не жадный.
   Других  шансов  у  меня  нет!
   С  уважением. Автор. + 38 (066) 102-86-81.
+ 38(093) 24- 46 - 946
































 







Издать – это просьба покойной жены. Она вытас–
кивала из огня остатки рукописей двух сборников,
которые  я  поджёг. Так   как,  бумаги  на  них   не
хватило. Ушла на воспоминания ставропольского
комбайнёра. По просьбе трудящихся, а потом он и
союз розвалил! Ибо так и остался комбанёром. Где-то так!
Издать  на  русском,  да  ещё  сейчас.. в Украине  проблематично.
Прошу – где угодно, как  угодно...
Приму  любые  условия.  Хочется   уйти– всё  же  выполнив  просьбу. 
+38(066) 102- 86- 81Обещал, ведь...Автор +38 (093)24-46-946
Я решил пустить шапку по кругу: что-то же
делать надо: мне уже 71 год: чего ждать?
Кто посчитает нужным и возможным
прошу перечислить на счёт
Ощад Банка Украины
51 67 49 10 15 86 37 89.
Или: Приват банк
4149   4378  5831  1531.
«На авось» – может бог и подаст.
« С миру по нитке – голому верёвка!»
При союзе   сборник
«Жажда памяти»: «Радянськый
пысьменнык» 1969.
С уважением:
В. Ищук.
26. 06.2017г.
Подборка из предполагаемого
сборника – что б сформировать суждение
на сайте:  Ya pishu. net,   Styhy. ru
логин: Valentin Ischuk
Где и как – пока не знаю.
Что бог даст – то и
будет!
Все под богом ходим.
Автор.











;
                «СОДЕРЖАНИЕ

18. Зачем
19. «А В МАЛЕНЬКОЙ…»
20. Славянка
21. Моя земля
22. Кое-что из сада
23. «За пределы нельзя…»
      Жизнь 
24. «Одни решили…»
      «На слабом огне…»
25. «Тормозни уходящее…»
      О любви
26. Движение
27. «Упорхнуло лето…»
28. «А вы утештесь…»
29. Однокласники
30. «Стали вихри…»
31. Голос крови
32. «Когда получил ответ…»
33. Слово
34. «Каждой женщиной…»
35. «Я застану ещё…»
36. «Это незримо…»
37. «Тихая гавань…»
38. На грани
39. Ода плоскостям
40. Тайга
      Полдень
41. Палатка у моря
42. «Чудно;, должно быть…»
43. Предчувствие
44. «Плюнув на наши…»
45. Зимний этюд
46. «Мой мальчик…»
47. Путь
48. На распутье
50. Чтение дождя
51. Липовая аллея
52. «Стихают скрипки…»
53. «Как-то роман…»
54. «Река…»
       Бриз
55. «Полощет время…»
56. «Сорви, так и быть…»
57. «Во мне слили;;;;;;сь…»
58.Шекспир; Прости, прощай
59. Привилегия
60. Что-то небо с утра
      Встреча
61. Сотворение мира
62. Прижало
63. Зарисовка
64. Хатынь
65. Стужа
66. Травля
67. Капризный носик
68. Невеста
69. Всё дело в буклях
      Рассвет
70. Заозерье
72. Встаёшь с утра
73. Прекрасному городу «Д»
74. Ночи холодные
75. Аншлаг
76. Издержки погоды
77. Смотрю в окно
78. Ступенька
79. Покой и блеск
80. Такое воскресенье
81. Внеурочная зима
82. Ноябрьская ночь
83. «Галактики разбегаются…»
84. Пейзаж
85. Грибные леса
87. Каникулы
88. Осень
89. Стресс
90. Закат
91. «Не могу про красивое...»
92. На исходе зимы
94. Горький сахар
95. С работы
96. Бабушке
99. Памяти отца
100. Памяти деда
101. Сестричке
102. Кучерук Ксении
103. Осень в старом городе
104. Репортаж из одной войны
105. Бабье лето
106. Ноктюрн
        Листья
107. «ВРЕМЯ ГОНЧАР...»

108. Ночь во Львове
109. «Они уходили…»
        «Да, я каюсь…»
110. Проза
111. Шаги
112. Памяти Соколова
113. Холодный сезон
114. «Вот и будет день…»
115. «Руки женщины…»
116.  Ода
117. «Душа — это след…»
        Ворона и лиса
118. Противостояние
        «Наивные девочки…»
119. Библейское
120. «Хороших нет женщин…»
       «Разбудила, зажгла…»
121. Актриса
122. «Годы медлили…»
123. Лесть
124. Воспевание
125. Сказка
126. Начинающему горнолыжнику
127. «Речка Белая…»
128. Возвращение
129. Ливень
131. Колывань
132. В предгоръе
133. «Откупорте Везувий…»
134. Мотогонки
135. «Не только зима...»
136. Фрагмент
137. Последний урок
138. «В небольшом саду…»
139. «Что-то легкое сочится…»
140. Первый прыжок
141.Утро
       После дождя
142. Август
143. Подвесная дорога
144. Монолог
145. «В краю малины…»
146. Сентябрём
147. И кто же
148. «Добрый вечер…»
149. Поджёг
        В гостях
150. «Станут ли птицы…»
151. «Мы были соразмерны…»
.        Воскресные пруды
152. «Тонет танец…»
153. «Стал жить...»
154. «Кори меня…»
155. «Возможно это…»
156. Христианство
157. Холод
158. «Мои друзья…»
159. Солнце
160. Срочная

161. «Подсадная утка…»
162. «Хлеба завоз…»
163. Мерен
164. Небо в августе
165. Биография
166. По Эдгару По
168. Уроки пурги
169. Письмо
171. Лето
172. Прикидка
173. Ностальгия
174. Как вариант
175. Про овец.
176. «Зима постылой…»
177. «КОГДА  ЖИЗНЬ...»
178. Скорая помощь
179. Мотоциклистка
        «Осень желтая…»
        Ухаживание
        Деталь
        Вечер
180. «Осень где-то…»
181. Метель
182. «Целуй меня…»
183. «Вот снова за дверью…»
184. «Плачь, милая…»
185. «Одиноко. Стучится…»
186. Пой, Василий
187. Жди
188. Жара
189. «Ветераны идут…»
190. Первые ласточки
       «Весна в садах…»
191. Деревенская мастерская
192. «И вот нелёгкий…»
193. Тост
194. Отношение к ночи
195. «Непрошеный гость…»
196. О людях
197.«Мелькают лица...
198. По Иоанну
199. «Женщина — фальшивит…»
200. Ерундиция
201. Стихи про ведьму
202. Лунная ночь
203. «Это женщина целует…»
        Вагон
204. Поздняя осень
205. «Снега пласт…»
206. Зима.
207. Болезнь
208. «И вновь слова…»
209. Летний этюд
210. «Ты прозябаешь…»
211. «Ночь. Человек…»
212. Маки
213. Наивный роман
214. «Уткнитесь в пятнышко…»
215. «Фонарь светил…»
216. «100, 200…»
217. «Что ж вы спешите…»
218. «Через 20 лет…»
219. «Я был не первым…»
220. «Смешаны краски…»
221. Диагноз
222. Танец
223. «Падает снег…»
224. Следы вечности
        Осеннее небо
225. На Сумской
226. Осенняя дорога
227. «Ночь как чёрная…»
228. Немного о тишине
229. «Она ничем не одарила…»
230. Февраль
231. «Ушла, не вернулась…»
232. День первый
233. Моя незнакомка
234. Мотогонки
235. «Еще, наверно…»
236.Такой день
237. «Зеленая калитка…»
238. Он
239. Домыслы
240. Дневник
       «И вот я встретил…»
241. «Это ошибка…»
242. Вторженье в ночь
243. Ми;ссия
244. Холодная ночь
245. Мимолётное
246. Раскаянье
247. Воронежский этюд
248. Оптимизм
249. Просто  рифмы
250. Две осени
252. «О грустном – не надо...»
253. «Ах ты белая…»
254. Живопись
255. «Душой бы…»
256. День рождения
257. «Сегодня ты пьяна…»
258. Пурга в степи
259. «Давай запомним…»
        Воскресные пруды
260. Весеннее
       «Она как женщина…»
261. Вечный двигатель
262. «Все изменилось…»
263. «Ты ушла в неизвестность…»
264. «Нет у меня жены…»         
265. «По чуть-чуть…»               
266. Гимн веку               
267. Улица               
268. Междугородняя               
269. Притча               
270. Квартиросъёмщица               
271. Постирушка
272. В гостях у атомной бомбы               
275. О, Юг...
277. Блокада
287. Рыжий лес
292. ДОТИК
293. Польові квіти
294. Подоляночка
                295. «Ми лиш раби…»
296. «Нехай буде»
297. «Де в «брамі»…»
298. Зима – це біль
299. Осінній  блюз
300. Цей світ не постійний
301. «І не шукайте...»
302. Сутінки
303. «А над полем.»
304. Дорога
305. «Ми теж європейці…»
306.  P.S.
307. Ночной трамвай
309. На авось
310. Сезонное
311. Цветение груши
312. Вот бы
314. Как быть?
315. Ход
318. Танец лета
319. По бетону
320. Был вечер
321. К пирамидам
322. Просветление
323. Ночной подъезд
325. Осенние дожди
326. К урбанизму
327. Быль   
328. Правота мига
330. Вздор
331. Про нас
332. Не сложилось
333. Уход
334. По тайге
335. Вне игры
336. Сесия. Ночь
337. Animal Planet
338. О времени
339. Вершины
340. Катимся
342. Дожди весны
351. С берега
344. Моему поколению
345. На исходе


347.ДУНОВЕНИЯ ПОЗДНЕЙ ПОРЫ


348. К тебе
349. У ручья
350. Про Настю
351. И вспомнили поле
352. Проект договора
353. Мотив двора
354. Сам с собой
355. Если
356. Дождь   
357. Юность
358. Будни
359. За ёлкой
360. Разбор понятий
361. Балкон
362. Ода Шлиману
364. Поговорили
365. Стеченье
366. Так вот...
367. Об этом
368. Базар
373. Ход раздумий
375. К переходу
477. Созерцание
378. Последние лучи               
379. Мы лиш вопрос               
382. Урок рисования
383. Примерно так               
384. Пока в пути               
485. Ветер
386. Тринадцатый снег               
387. Внутренний голос
388. Нувориши          
389. Горечь               
391. У-у страхи
393. Перспектива               
395. Под Клёном
396. Блеянье               
397. К закату               
398. К луне               
399. Стерва               
400 Сон               
401. К цветению               
402. Весна на двоих 
403. Я ВЕРНУСЬ               
404. Конфуз
406. Гимн коту Кузе               
408. Ведёт судьба               
409. Харьковская зима
410. Зарев               
411. Ритмы               
412. Не пишет               
413. Влесу               
414. Колдовство               
415. В клетке               
417. Безмолвие               
418. К иллюзиям               
419. Придирка               
420. Торопливость               
421. На Сумской               
422. Ксюша               
423. Реки               
424. Ай да ворон               
425. Попутчица               
426. Истоки               
428. У родника
429. Сделай сам
430. Цветок
431. Обзор
432. Чловечество
433. Зондаж
                434. Всё просто
435. Анна
436. К скуке
437. Сплав
438. Кредо
439. Прости
440. Выбор
441. На краю
442. Где узнать
443.Так почему
444. Будем жить
445. В моём саду
446. Ракурс
447. Что это было?
449. Дискобол
450. О главном
451. Чернее квадрата
452. К древности
        453. Звали её Мариной
454. Сладкий причал
455. О смысле
456. Женщине
457. Помню
458. Небыль
459. Опасность
460. Ещё раз о ней
461. К проблеме
462. Юдоль
463. День ангела
464. Ибо
466. Тот день
467. Дайте мне
468. Во глубине
469 С тоски
470. Выводы
         Пробел
       «Поэты...» 
472. Так и есть
473. Ложь
475. Это мы
477. Был день
480. Хреномантия
482. Каюсь
483. Ирине
485 .Тупик
486. Прогулка
487. Щипачёв
488. Про плохое
492. Шаг за шагом
493. К зодчеству
495. Да была ты...
495. Осень в Красном.
512. Завещание
















































































































 
                ЗАЧЕМ

                Моей Наде.
                Моей Надюшеньке.
                Моему Cолнышку.

Теперь ответь мне, наконец, судьба:
зачем со мной ты бросила дружить,
и усмиряла плетью, как раба,
в плену надежд заставив жить?

Скажи мне, жизнь, за что, за чьи грехи
я стихотворства дар, как груз ношу?
И прячу время временно в стихи
от всех невзгод, пока дышу.

Зачем я жил, мой бог, зачем любил?!
Ни счастья, ни тепла – я  не сберёг.
Зачем ты спас меня, сперва убив,
отнявши всё? Зачем мой бог?

Остался дар, как кара за грехи.
Зачем?! Мой друг – тебя уж не спрошу…
И никому не нужные стихи,
как богу жалобу пишу.


























А  В  МАЛЕНЬКОЙ  КОМНАТУШКЕ
НА  ПЯТОМ  ЭТАЖЕ  ОБЩЕЖИТИЯ
ХАРЬКОВСКОГО  АВИАЦИОННОГО  ИНСТИТУТА
ПРОЗВУЧАЛА  ФРАЗА:
—  ОЙ,  УЖЕ  УТРО...




































  СЛАВЯНКА


Мужа
и сыновей
пять лет хоронила,
по капле.
Последнюю похоронку читать не решилась —
старший.
Больше уже убивать
было некого.
Чем же ты душу свою согревала?
Непостижимо!
На волосы выпал иней
и больше уже не растаял.
Ни слёз, ни упрёков.
Жила и молчала.
Жила и молчала.
Лишь на лице,
как мороз на стекле,
война всё ещё рисовала
безрадостный
вдовий
узор.
























            МОЯ  ЗЕМЛЯ

Пройдут дожди светло и слёзно.
Она нова и не нова.
Рябин былинная листва
и вечно юные березы.

Повеет удалью и волей.
Простор откроется творцу.
Тебе к лицу твоё раздолье.
О, боже, как тебе к лицу

соседство леса и равнины,
радушие случайных встреч.

Как свет и тень неотделимы
под всплеском тополиных свеч —
размах полей необозримый,
славян размеренная речь.

Хлебами, говором сказаний
и вольным воздухом степей
прольётся ночь, а над возами —
напев чумацкий, храп коней.

И будет ветер долго-долго
верстать страницы прежних лет.

Вдруг, от нахлынувшей тревоги,               
пронзит волнений чистый свет.
И лишь бежит, бежит дорога
из века в век.
Конца ей нет.











         


КОЕ-ЧТО    ИЗ    САДА

Эту музыку зреющих вишен,
как и вкус, ускользающий, слова,            
можешь чувствовать, но не опишешь
ни талантом,               
ни кровью.

И не врубишь зубилом в гранит,
чтоб оставить векам и потомкам.
Можно только, как есть, сохранить,
да и только!

Оторочена пением птиц
тишина.
Ветерка дуновенье.               
Лето вскинуло ветви ресниц,
cловно вздрогнуло время.

Это жизни таинственный ход.
Вдруг пронзило: ты жив, ты причастен!
Может, чувства достигли высот
в тот момент,
может, счастье.

А вокруг зеленеющий сад
пел мелодию зреющих вишен
и над ним,
как обрывки цитат,
облака плыли чуждо и  книжно,
и куда-то ещё наугад.













               *   *   *

За пределы нельзя заглянуть.
Мы касанием рук обойдёмся.
В той дали, где теряется суть
мы с тобой разойдемся.

Через всё, через всё, через всё…
И уже утомила дорога.
От судьбы нас никто не спасёт,
но вдвоём всё же легче немного.

Ну так выпьем за верность пути,
что в конце оказался неверным.
За окошком снежинка летит…
Ей растаять начертано первой.

            

          ЖИЗНЬ

А она такая, боже!
Что ж ты со;здал ?!
Делал, впрям, не для себя...
Дни уходят... И тревожит
безутешность бытия…
Был ли замысел осознан?!
Или так – пошла струя?
И уходят поколенья…
Как на штурм идут туда,
где и канут без следа,
атакуя тайну жизни
до последнего мгновенья.
Но взметнутся только брызги
от печалей и утрат...,
шелест слов и мыслей тяжких...
И накатит, как возврат,
дым надежд – и даль закроет.
И придёт другое время,
поколение другое...
 
Но предъявит те ж замашки...
И найдёт в культурном слое –
крах иллюзий… И – костяшки...







               
                *    *    *


Одни решили, что я должен идти воевать
так как...
Другие решили, что меня нужно убить,
потому  что...
И всем это было понятно.
Недоумевал один  я:
                не прожил, ведь, и половины...
И только ночь захлебнулась раскатом
                надо мной, неразумным таким. 


*    *    *    
                Жене  (любимой жене!)
На слабом огне,
словно балуясь,
булькает борщ.
Варится.
Млеет.
Готово.
И вот…
Ты выходишь из кухни,
состарившись на; два часа…
















           *    *    *

Тормозни, уходящее лето,
чёрт возьми, я прошу, тормозни.
Суета, маета без просвета
и пустышками вертятся дни.

Только вижу, как краски линяют.
Только слышу, как годы бегут.
А я лето своё догоняю –
тот мираж, что догнать не могу.

Где ж мы, лето, с тобой разминулись?
На какой незаметной меже?
А уже седина потянулась…
А уже,  а уже,  а уже…











            О  ЛЮБВИ

Любовь — дитя.
Ни сна, ни проку, ни покоя:
найдёт и выбросит шутя
и вновь каприз, и вздор, и поиск.
И всё не то.
В конце концов
отыщет нужную игрушку:
и взгляд, и мысли, и лицо!
И незлобива, и послушна.

Но неожиданно для всех
всё сразу бросит и кричит
И, вдруг, в пыли найдёт орех¬¬
грызёт... И слёзы... Но молчит.

 


              ДВИЖЕНИЕ

Границы движутся, пески, народы
и тают государства словно снег.
Стоит нервозный грохот перехода
из мига в миг, из века в век.

Как очумев, пути не выбирая,
несётся вал племён, культур, держав
и, отшумев, слоями оседает –
эпохи в сантиметры спрессовав.

И мы во времени мелькнём как тени
над миром грешным, что уже угас.
А где-то там, скользя меж двух мгновений,
пирует вечность, проносясь сквозь нас.

Под гнётом двух стихий: борьбы и страха,    
несём свой крест упрямо до конца,               
чтоб принять участь в сотворенье праха         
при полном безразличии творца.               

Пустыни движутся, моря, народы.               
Уходит время как в песок вода.               
Стоит нервозный грохот перехода               
из мига в миг… и дальше… в никуда.

      
          *    *    *


















Упорхнуло лето жаркое,
впопыхах всё бросив.
По земле, листвою шаркая,
ведьмой бродит осень.

То закат зажжёт, то в зарослях
ветка вспыхнет свечкой.
Может мне в осенней ярости
колдовством развлечься?!

Вот не знаю только, стоит ли
подражать сезону,
и, поддавшись меланхолии,
красить листья клёнов?

Или в каянье выискивать
верный путь к спасенью?
Небо чистое как исповедь
над землёй осенней.

Кто-то мягко пишет золотом.
Музыка прощанья.
Сколько слёз, горячих, про;лито
в холодок молчанья!

В серебро туманов утренних.
А вспугнешь дороги —
стайкой в осень убегут они.
Все пути от бога.

Потому-то мне не сложится
упорхнуть как лето.
Скоро ветер растревожится,
сдует листья с веток.









                *     *      *





                А вы утешьтесь на последний рубль.
Пусть делу — время, но себе хоть час.
Кто жив пока, кто любит и не любит –
«костлявая» не проморгает нас.

И кто спешил, кто уклонялся – к богу
все явимся, все как один – и в срок!
Ни просьбы, ни молитвы не помогут.
Как не поможет, в сущности, и бог.

И этот мир за няньку нам не будет.
Спасеньем  и не пахнет... Это – чушь!
Природа приберёт нас и забудет.
Ей ни к чему –  складированье душ.

Но мы больны наивностью, как дети.
А ум труслив и в страхе склонен лгать.
А вы утешьтесь – и – утешьтесь этим!
И это никому уж не отнять.


 





















                ОДНОКЛАСНИКИ
                к памяти о родителях
Куда б мы не шли – это путь наш обратно.
Останется небо, над твердью земли,
холмы под крестами… Куда же мы шли?
Зачем, этот горестный путь, безвозвратный?!

Красивая Оля,  дочь Анифата,
и вот уж случилось... Смятеньем объята
душа, как  подранок, взывает сквозь годы.
Ничто не изменишь. Жестокость природы

ни с чем не сравнима. В прощальную среду
сошлись наши боли. А люди к обеду
уже суетятся. Итоги подбиты.
Осталось пройти  утешенье молитвой.

Два холмика свежих в февральском снегу –
вот всё, что осталось, красивая Оля.
А солнечный диск над заснеженным полем
врезается в синь, оставляя дугу.

Безвыходность, Оля. Вот то, что  осталось??
Ой как же не много! – но нужно дожить.
Мы верили в сказку... А как оказалось –
да, время не шутит. А, просто  – бежит.

Ах, детство... Ах, юность... Надежды, приволье.
Не просто, и очень, со всем попрощаться.
И пусть неизбежно – но больно, как больно –
у свежих могил, одному, вдруг, остаться

Февральского снега пустынная стынь,
холодных минут  и снежинок искристых
 красивая Оля, печальная быль
добралась до нас. Но мы только статисты.









                *    *    *
Стали вихри зарываться
за углами в рыхлый снег…
Может начать целоваться?
Не от жажды до утех,

а от жалости к природе,
от презрения к себе.
Ночь давно дворами бродит,
бродит в душах. Только бег,

сатанинский бег мгновений,
безразличный ко всему,
зацепил струну сомнений.
Это первый шаг во тьму.

Это встреча с предстоящим.
Что ж ты плачешь? Боже мой!
Вечер поздний. Город спящий.
Я да ты. Да мы с тобой.

               

























                ГОЛОС КРОВИ

Во мне слили;сь две враждовавших крови
Два гонора оставили следы
Пройдя искус смиреньем и любовью
Но и во мне не прекратив вражды

Казалось – проще– надо бы смирится
Ведь отлелились от одних корней
Но голос крови как во тьме двоится
Я слышу зов и вызов двух кровей

И давит груз былых столетий
Похоже прошдлому я дань плачу
Болея болью  тех отметин,
что время оставляло. Не хочу

в заложниках удержтваться прошлым
Искать ответ в смятеньи двух кровей
Плевать мне кем и как был вызов брошен
Какой там предок не сдержал коней!

Но голос крови думает иначе
И оглашает душу сабель звон
Там против сотни – снова сотня скачет
И я в строю: я крайний с двух сторон!
 
 


















           *    *    *

Когда получил ответ,

осталось сформулировать вопрос.

Как же он  звучал,
этот основной вопрос,
звенящий в двадцатилетней голове,
как воскресный колокол?

Может так:
«… в чем смысл жизни?»

Да-да, только звучало это ина;че:
«…как преодолеть неизбежность смерти?
Почему?»

Страх будил по ночам            
и ночная тишина  отвечала
величественной усмешкой:
спи дурачок.

Утром брал на допрос Пушкина.
Толстой,  Гейне,  Эйнштейн
и двенадцать стеллажей библиотеки
обобщили :
каждый решает  сам.

Невозможность ответа               
исключила существование вопроса.            
Или так казалось.

И вдруг:
«…что жизнь может жизнь
 дать большее,
чем своевременную
и не отвергаемую смерть?»
Кажется, прежде,
так вопрос
я не ставил.
Возможно это и есть ответ…







                СЛОВО


Тронул строку и вспорхнувшие рифмы
светом пролились, как звезды над ночью.
Слово наш парус. Но каверзны рифы
также как волны, что после полощут
мокрые складки обмякших полотнищ.

Строки запели и вырвались ритмы.
Жизнь – это храм поклонения слову.
С первых у-а до последней молитвы
вплоть до безмолвья, что примет нас снова –
мы – это плоть, уходящая в слово.

Мы – это бренности горькая чаша.
Это нас гонит к чужому порогу.
Только лишь в слове себя осознавший,
вдруг, человек устремляется к богу:
манит бессмертье… Обманет дорога.

Вечность достигла подмостков планеты,
выйдя из слова. Мы больше не немы.
Ставим вопросы, не зная ответа
самого главного: кто мы и где мы?
Слово – наш факел. Мы движемся в темень.

Тронул строку и она зазвучала,
голосом в прахе лежащих веков.
Время вернулось к библейским началам,
в призрачный мир оживающих слов,
время вернулось…











               Каждой женщиной любуясь,
не впадая в ритуал,
я всерьёз, а не балу;;;;;;;;;ясь
к феминизму мягче стал.

Ты идешь на стройных ножках
очень твердо, не скользя.
Не завидовать немножко
шагу этому нельзя.

Я же вечно спотыкаюсь,
я неточностью грешу.
Что с того, что после каюсь,
если снова жить спешу?!

Ты идешь на стройных ножках,
Мне, как ты – не потянуть!
Хоть у нас одна дорожка...
мой, видать, короче путь!



























               *     *       *

Я застану ещё под наклонной сосной
эту тихую жалобу ветра
Что-то зябнет душа, обретая покой.
Только ветер поёт мою жизнь, моё ретро.

Я застану снега. Вот, пожалуй, и всё.
Снова лес загудит и тревогу разбудит.
Здесь целуя её, я черту пересёк:
мы вошли во владения судеб.

Там позёмка мела и вихрилась у ног.
А мы шли наугад в этом снежном тумане.
Расставаясь на день, мы не знали дорог,
где позёмка следы, словно раны затянет.

Я застану укор опустевших снегов.
Как им всё объяснить? Просто жизнь пролетела.
И назад не вернуть. Время хуже оков.
Ты прости, я и вправду не ведал, что делал.

Но на южном холме, где склонилась сосна,
мы оставили юность в январском ненастье
и  ушли…  И уйдем…  Будет только она
здесь на взгорке  хранить нашу капельку счастья.


       


               














                *     *      *

Это незримо вначале,
но после,
когда уже взгляды пусты —
печально.
В своём иступлённом молчании
глупая ты
погубила лицо…
Маска сковала черты
и остался огарок
от волшебной свечи.
В наступившей ночи;;;;;;;;;
одиноко.
Но разжечь теперь можно
уже только вражду.


               

















               









                *      *      *

Тихая гавань и тихий вечер.
В лунное золото выкрашен плес.
Близко, доверчиво женские плечи
плещутся рыбкой в волнах волос.

Сквозь тишину пробиваются звуки
чем-то далёким и грузнут в ночи.
Мысли отторглись, касаются руки
и ощущенье, что время горчит.

Вечер прохладой по склонам стекает.
Рваная дымка проносится прочь.
Женщина, женщина, кто ты такая?
Но под ресницами плещется ночь!

Плещется море и тоже лукавит.
В этой безбрежной цепи перемен
на постоянство рискованно ставить.
Лучше уж вечера тихого плен.

Лучше забыть всё что будет и было.
Может и ей что-то нужно забыть?
Вот и ладошкой мне губы прикрыла,
чтоб не раскачивать лодку судьбы.


          




















               


                НА  ГРАНИ


Домой возвращаюсь. Топчусь у порога.
Откроется дверь, распахнув пустоту…
Где пахнет жильем, где всё чинно и строго,
а люди, как стены, молчаньем гнетут.

Меня, дожидаясь, стаканчик кефира
стоит как швейцар – благородный, немой.
И где-то она запропала в квартире.
Беззвучно, по-женски, смакует покой.

Включу телевизор. Прочтя пару строчек,
отброшу журнал. Всё не то, всё не то!
И вечер, тоскуя, потянется к ночи.
Туда, где про счастье не вспомнит никто.

Где так и живут, как в молчанку играют!
И в этой игре ты один-одинок.
Сгущаются сумерки, вечер срезает
об нить горизонта заката цветок.








         
          
















       ОДА   ПЛОСКОСТЯМ

Плоские поверхности
добыты из рельефа вселенной,
как частный случай.
За каждой из них притаилась гордость
цивилизованного мышления.

Мы дети,
которым, 
не  перед  кем похвастаться.
Ждем случая,
плоского,
как наша
находка.
 



                ТАЙГА

Неуклюжие мысли – издержки погоды.
Впереди,  на  сто  верст,  сухостой  тишины.
И легли вдоль пути, с теневой стороны,
образуя  валёжник,  ушедшие годы.

Косолапили чувства. Смиренье и дикость.
Пасовал интеллект. Спал в долинах туман.
Впереди только время, как старый шаман…
Остальное – тропа, среди звёзд и брусники.
Остальное – тропа.



               
       ПОЛДЕНЬ
     ( на косогоре)

Знойно, жарко до истомы.
Шевельнуться лень.
Ни любимых, ни знакомых.
Просто божий день.

Ветер в волнах трав дремотных
сам впадает в сон.
То, проснувшись,  вдруг  прольёт их
серебром на склон.

То ударит в бубны смуты,
растревожит гладь.
Грех, да сладко почему-то,
жить и пропадать.



      







        ПАЛАТКА  У  МОРЯ

А я вне игры. Я смотрю и курю.
О чем это волны, запенившись, спорят?
Вцепилась в косу на азовском ветру
палатка у моря.

И было б грешно этот берег чужой
тревожить обидой с фортуной  повздоря.
Пока ещё время прикрыло собой
палатку у моря.

Капризна как женщина роза ветров,
цветок сумасбродный то счастья то горя.
Качнула над пропастью чаши весов
палатка у моря

Сбылось что судилось. Хлопот тех пустых
касаться не стоит, вчерашнему вторя.
Осталось на жизнь посмотреть с высоты
палатки у моря.

На то и безбрежность, чтоб в ней утонуть –
навечно откланявшись утренним зорям.
Но взгляд от волны оторвёшь на чуть-чуть –
палатка у моря.

               
               
















                *    *     *


Чудно;, должно быть радостно: светает.
А мне всегда тревожно почему-то,
когда из темноты ночных окраин
собаки лаем выгоняют утро.

Явленье дня – магическое действо.
На сцене суток разом тьма и свет.
И нужно ль помнить, что пророк библейский
цинично бросил: «Суета сует».

Не дай вам бог извлечь убогий жребий:
всю жизнь чужими мыслями травиться!
Рассветный луч пробил воронку в небе
и стал далекий край земли дымиться.

Кощунственно: казалось, выбрось руки
в бутон восхода – и сорвешь цветок…
Скользнули тени по земле и звуки...
А в небе плыл задумчивый восток.

На той земле, где жизнью был прикован,
на той земле, где прикипел душой
иссякла ночь, уже дремали совы
и вдруг пронзило: «Я здесь не чужой

я часть всего, что есть,и было прежде,
и будет вечно…» А сомненья прочь.
И сладкий плен тревоги и надежды
разрушил всё, что накопила ночь.

Чудно. Зажёгся деньПодумать только
зачем уходит время и куда?!
Едва вспорхнет заря, как перепелка,
и вот уж нет. Исчезла. Навсегда.






      


             ПРЕДЧУВСТВИЕ

Окрики чаек...
Волны качают
море.

Вдаль и обратно:
ветер солёный,
берег вспененный,
гул перекатный…
гул перекатный…

Вкрадчивый, смутный
свет одинокой звезды.
Тонут минуты
в танце воды.
Близится вечер.

Где-то в тумане,
где-то на грани
вспыхнет и канет
свет маяка.

Сумрак сочится,
к берегу птицы
жмутся.

Что же в дали там,
где монолитом
волны и ночь?!

Близится вечер,
близится осень.
Грузом ложится темень.
Волны приносит,
волны уносит,
словно буксует время.

Мечутся тени.
Рушатся связи.
Как это сложно.
Берег тревожно
стонет



Небо тяжёлое.
День ускользающий.
Только звезда ещё
с сумраком в споре.

Верьте  не морю,
верьте удаче.
Пусть они плачут
чайки.



               

            *    *    *

Плюнув на наши помыслы –
жизнь полосатая, как зебра.
И идут полосы:
чёрная,
белая.
В какой-то жуткой протяжённости
твоя душа не слитна с телом.
Когда сама ты в черной полностью,
улыбка – в белой.



















                ЗИМНИЙ  ЭТЮД

Ах, как резвилась метель, как порхала, вся в белом.
Этим зима мне куда-то стелила дорогу.
Глядя вперёд, как в окошко, покрытое мелом,
я различал безошибочно только тревогу.

В этих метелях легко затеряться навечно.
Мысли вихрят и досадно несутся по кругу.
Мы на холодном снегу, как прощальные свечи,
белым на белом  горим, покидая друг друга.

Этим и стелет зима мне куда-то дорогу.
Время нас скоро сорвёт и погонит по жизни.
Что же мы медлим? Слова нам ничем не помогут.
Судьбы окликнули нас, а они, ведь, капризны.

Ну, а метель танцевала над городом белым.
Люди, кружа, в городской суете растворялись.
И никому, никому до нас не было дела.
Путаясь в чувствах, мы где-то в снегах затерялись.

Только метель ещё долго вдогонку свистела,
глядя к каким берегам наши судьбы прибьются.
Крылья, над нами раскинув, зима улетела
вглубь января, чтоб уже никогда не вернуться.

         


















                *    *    *

Мой мальчик пришёл из школы.
Сегодня опять пятёрки.
Ему сказали,
что он успевает в английском,
ему сказали,
что он подтянул математику.

Радоваться или плакать?!

Стоит он совсем как взрослый
и смотрит куда-то в себя.
Он почувствовал вкус похвалы.

Радоваться или плакать?

– Пойду поиграю в футбол, – говорит,
но подходит к проёму окна,
и, глядя на кроны осенние,
пальцами трёт по стеклу.
– Папа,  а  правда же жить хорошо!?

Радоваться или  плакать??

 –Да, – говорю, – хорошо.
Этой неточности плёвой,
видно, хватило, чтоб по;;днялись шлюзы
и хлынуло время меж нас,
как река между двух берегов.
Нельзя быть неточным.
– А плохо, что люди должны умирать, – говорит. Говорит и уходит.
Говорит и уходит.

И предо мной,
опустевший проём остаётся,
где осень тревожно-красивая
вносит неточность.







               ПУТЬ

Уходила, словно, таяла,
в привыканье в суету.
Я не прав был – ты земная.
Впредь и это я учту.

Только жизнь не терпит смуты
и, без боли, не простит
ни одной шальной минуты...
Счастье мимо пролетит.

Уходила... Да вернулась.
Чтож ты, славная, каприз?!
Так, случайность? Ты, споткнулась?
А хотела лёгкий приз!?

Вот люби теперь такую.
Или больше не люби?
Позабудем, оттоскуем,
только вновь не ошибись.

Помни, друг мой, всё на свете –
всё растает. Всё, всё, всё...
А размолвки – это ветер.
Знать бы, что он принесёт.

И откуда он подует.
Не добавит ли проблем?
Мы не боги, мы рискуем
очень многим. Может всем.

Важно стать мудрей немножко.
Породнится с головой.
Пробежит меж нами кошка,
или зверь какой другой –

будем здравы, будем выше.
Лучше наш союз спасти!
И без вздора, без излишеств
путь, недолгий свой,– пройти.





            НА  РАСПУТЬЕ

Я – как витязь, но попроще.
Правда бесит вороньё.
Осадил с похмелья лошадь –
чую время не моё!

И топчусь на раздорожье :
ни желаний, ни долгов.
Хоть в монахи, хоть под роджер –
в равной степени готов.

А ни влево, а ни вправо,
да и прямо не пойду.
Начал думать – вижу – драма,
где ни сунусь – пропаду!

И смотрю в упор на камень,
что стоит у трёх дорог:
мудрость копится веками,
но решает всё же бог.

Просто он устал и дремлет.
Васнецов, поймав сюжет,
пишет ворона – тот в теме.
А вот я, похоже, – нет.

И, вокруг, как ведьмы в ступах –
фавориты бытия.
Мне же поздно, да и глупо
делать куклу из себя.

Поспешил, видать, в дорогу,
не припас ни стрел, ни зла
и, возможно, просто рогом
кто-то выбъет из седдла.

Вот и маюсь, как и витязь.
Чёрт возьми! Куда ж  идти?
Нет прозренья – лучше ждите.
Ясность где-то там в пути!

Что положено мне богом?
Что даровано судбьбой?
Не пойму. Устал с дороги.
Может дело за ценой?!

А цена – она такая –
так и прыгает в цене:
то на глупость намекает,
то приемлема вполне.

Может сделает героем.
Может быть и так убьёт.
Смерть напрасно планы строит.
Время сдуру всё сотрёт.

Можно только удивиться
этой схожести времён.
Может «вмажем», храбрый витязь?!
Да и ворона  – пропьём!   
   













   
 



     ЧТЕНИЕ   ДОЖДЯ

Брызги-блёстки, походя,
на притихших лужах,
расчертили срез дождя
первородством кружев.

Но менял свой лик узор
в зеркале событий.
Ткал иллюзии простор,
ветер путал нити.

И рождались вновь и вновь
замыслы лихие...
Вечный двигатель миров –
творчество стихии.

Захлестнуло буйством сил
небеса и землю.
Дождь метался, дождь творил
лишь порывам внемля.

И, казалось, он не прочь
прекратить на милость
то, что начал нынче в ночь –
но как раз творилось!

Изменив какой-то штрих
в матушке природе,
мир – умылся, дождь – утих.
день – свернул к погоде.





    
   





   ЛИПОВАЯ АЛЛЕЯ

Ты бродила долго-долго.
Ночь стелила тротуары
как ковровые дорожки.
Было грустно, было тихо,
копошилось в листьях лето.
А над всем, над всем над этим –
запах липового цвета.
Над собой, не чуя власти,
память жадно воскрешала
воздух детства, привкус счастья.
От волненья, от ходьбы,
задыхаясь, зарыдала,
потревожив сон судьбы.
Шлюха, пройда, потаскуха
и за лифчиком полсотни.
Слов каких-то недомолвки
в нервном шепоте топила,
да луна как блин скользила.
Заманила сука в липы:
боже — выпить, выпить, выпить.
Кто рассудит, что резонно
в темноте немой, бездонной.
Ночь жестоко объективна,
ночь земной тщете не внемлет
лишь бесчувственное время
словно гад скользит противно.
И глотают тротуары
боль шагов.
Туда — обратно.
Страшно, мерзко, непонятно.
Только липы,
авансируют как прежде
жизни милые проекты.
Только выпить, выпить, выпить…
Крест на этом.
Ты бродила долго-долго.
Где-то утро было близко.
Пахли липы: гулко, сухо.
И беззубо как старухи
в кронах сплетничали листья.


               *      *      *

Стихают скрипки и слышней басы,
всё громче тема грусти. Век истрачен.
Так сверим на прощание часы
с земной удачей.

В момент последний, уносящий нас
куда-то вглубь  волной  круговорота,
так нелегко преодолеть соблазн
просить хоть миг, чтоб изменить хоть что-то.

Всё кажется, что жизнь не удалась.
Лишь дайте шанс, я проживу иначе!
И наплевать, что существует связь
предначертаний и земной удачи.

Когда свежо от утренней росы,
не верьте  снам и женщине не верьте.
Легко бегут прекрасные часы,
но только стрелки круг порочный чертят.

И тронуть боязно, что улеглось.
Итог единства всех противоречий –
идут часы, которым довелось
смирить меня, а жизнь увековечить.

Но почему-то мнится, что заряд –
тот, что берег, остался не растрачен.
Уже часы не повернуть назад,
где было время на отстрел удачи.

Как жаль – не бросишь на весы
всё то, что пролетело мимо.
Стихают скрипки и слышней басы!
Но музыка была неповторима.











                *    *     *

Как-то роман осенний
вспомнился год спустя.
Вспомнился поздний Есенин:
жить когда не хотят.

Зря разбудил тревогу.
Этим ведь не помочь.
И повело дорогу.
Руль тяжелел и ночь.

В серых глазах - отчаянье,
в карих — любовь и стыд.
Золотом обручальным
осень их догорит.

И догорают сроки,
и выгорают дни…
Осенью одиноки,
счастливы ли они?!

Боже, дари прощенье
тем, кто про страх забыв,
в горький роман осенний
спрятались от судьбы.

Это побег в прощанье,
чтоб унести с собой
чувства прилив случайный,
счастья глоток шальной.

Это дорога в осень...
Всё-таки как красиво!
Хочется к чёрту бросить –
всё!
Да и уйти – счастливым...












    *   *    *

Река.
Мост.
Стоит человек.

Звёзды в реке,
как дыры в доске
от гвоздей на просвет.
Был человек — нет!

Река.
Мост.

               
         




                БРИЗ

Застыл на губах, как страх на лице
привкус чужого участия.
Чёрное море — конечная цель,
если не брать во внимание счастье.

Если не брать во внимание цель,
привкус чужого участия —
Чёрное море на сникшем лице —
счастье.
 



            *      *      *

Полощет время серое бельё
идей и государств, пришедших к сроку.
И свет, и грязь уходят в небытьё.
Река истории прозрачнее к истоку.

А впереди по-прежнему ни зги.
Как девку славу лапают пророки.
Увы, нет легче, чем учить других.
Так в чём твои, история, уроки?

Мы катимся в бездушье, в забытьё
и с запада и, милуйте, с востока,
Открыл окно – враньё и вороньё,
и всем в какой-то мере одиноко.

В процессе отторженья – плоть и дух.
Никто не знает точно, что творится.
В месси;;;;;;и, подвязавшись, нас ведут
политики, пройдохи и певицы.

И может этим сводят нас на нет,
усилив в душах резонанс распада.
Сметая всё, по лучшей из планет,
несёмся как испуганное стадо.

          











   

                *    *     *

Сорви, так и быть, поцелуй на ходу.
Ты любишь плоды из запретного сада.
А я, словно приступ мигрени, пройду.
Раз вольному – воля.  Чего ещё надо!?

Когда же вернешься к тоске и слезам –
найди в их  палитре и светлую гамму.
И зря не кощунствуй: любовь – это храм!
Уйдем же достойно из этого храма.

А утром в субботу ударит гроза.
И мы осторожно продвинемся в утро.
Куда и зачем – это сложно сказать.
Но ясно, без слов, что к другому чему-то.

В разлуку, в разрыв, в пелену, в никуда
уходим поспешно, уходим, уходим.
Мы сами избрали друг друга тогда,
а нынче, наверно, нас небо разводит.

Как будет, что будет? Нам знать – не дано.
Небесный пасьянс небесами разложен.
Чтоб карты легли так, как там решено,
мы силам небесным сегодня поможем.

Сорви, так и быть, свою злость на ходу.
В душе, словно ветер, гуляет  досада.
И вот мы уходим... Похоже  в бреду.
С единственной мыслью:
–А может не надо?!










 

                *     *       *



Во мне слили;сь две враждовавших крови...
Два гонора оставили следы,
пройдя искус смиреньем и любовью,
но и во мне не прекратив вражды.

Неужто не дано им примириться?
Ведь отделились от одних корней.
Но голос крови, как во тьме, двоится:
я слышу зов и вызов двух кровей.

И давит душу груз лихих столетий.
Похоже, прошлому я дань плачу.
И нрав хандрит от боли тех отметин,
что время оставляло… Не хочу

в заложниках удерживаться прошлым,
искать ответ в смятенье двух кровей.
Плевать мне как и кем был вызов брошен,
какой там предок не сдержал коней.

Но голос крови думает иначе.
И оглашает душу сабель звон:
там против сотни – снова сотня скачет.
И я в строю: я крайний с двух сторон.



















 


                ШЕКСПИР

Призвал их в этот мир. Заставил жить.
Всё усложнил. Дал повод сомневаться.
Дерзнул, дурачась, нравы обнажить.
Страстям позволил властью наслаждаться.

Зачем? Томила серость? Жажда славы?
О чём ты думал, глядя в ночь, Вильям?
И способ найден: сквозь века отправил
своих посланцев, так как смертен сам.

Призвал их в этот мир. Заставил жить,
страдать, как сам: ведь и призвал за этим.
Ушёл с вопросом: «Быть или не быть?».
Ответит время.  Но кому ответит??




                *     *     *

Прости, прощай двадцатый век.  В конце концов
вошёл и ты в чреду веков, земным и грешным.
Когда же вечность заглянёт тебе в лицо,
не будь печален, век мой, улыбнись пришедшим.

И может внук, притронувшись к сухой золе
угасших дней, промолвит тихо, оробело:
«Свеча горела на столе,
свеча горела…»


;

        ПРИВИЛЕГИЯ

Короткая ли,
длинная ли дорога —
в конце всегда
что-то ждет.

Всякий раз,
от начала
и до самого конца,
мы тащим
разочарование,
на тот случай,
когда  другого не будет.

Эта форма самообслуживания
придаёт каждому шагу
земную тяжесть.
Так мы платим
за привилегию
Homo sapiens.

 
               




















Что-то небо с утра, как гранитная крошка.
Может шаг или два и не хватит мне сил.
Этот мир позабудет меня  понемножку.
Но я был!  Но я был…, но я был…

И природе от этого некуда деться.
Пусть вершатся рожденья и гибель светил,
пусть когда-то земля перестанет вертеться.
Но я был… но я был....  но я был.

И в грядущих движеньях времён во  вселенной,
в катаклизмах пространств и неведомых сил,
где-то там будет жить, будет жить неизменно
уже то, что свершилось:  я – был!

       *    *    *


     ВСТРЕЧА

Стоишь у калитки,
не та уже –
старая.
и мне говоришь:
Посмотри какой стала  я.

И ты улыбалась.
– Не верь,  говорила, – усталость.
И  голос  не  выдал печали –
губы дрожали


















         

        СОТВОРЕНИЕ МИРА

Калошная ки;новарь, черт побери,
а в красках заката казалась хорошей.
Создатель абстрактное что-то творил
и небо писалось с подкладки калоши.

Чтоб робко цветами ей тыкаться в ногу,
рост куст на земле, на овечку похожий.
Я, глядя вокруг, позавидовал богу.
И, вдруг, мне послышалось: «Я тебе — тоже».

Она же сидела, во всём виновата,
и, видно, от этого делалась лучше.
Создатель менял перспективу заката,
а я мизансцену конкретно улучшил.

Мы делали всё, чтоб понравиться даме.
Осталось, быть может, дуэтом пропеть.
Закат оседал, словно спутанный мамонт,
сминая полнеба, как ловчую сеть.

Какая-то грусть появилась в закате,
и стала теснить его звёздная мгла.
Наверное, выследил чёрта создатель,
и в небо луна бумерангом ушла.

А вечер земной был божественно грешен.
Такие лишь рай  создавал вечера.
Я взглядом коснулся её – и – опешил:
удачная вышла поделка с ребра!

Как в миг сотворенья – ни больше, ни меньше!
Такая вселялась во всё новизна…
И чувство слепое, тревожное – женщина!
Сгущалось как ночь, как дурман от вина.

А бедное сердце стучало, стучало…
И разум быть разумом больше не мог…
И было, конечно же, слово вначале,
в начале начал, и оно было – Бог.


 
 

         ПРИЖАЛО

Тучи с ветром не в ладах
две недели.
Дождь как сучка семенит
мелко-мелко.
Всё не шуточно уже
даже шутки.
Но в какой-то миг неладный
над лугами заливными,
что ни ночь, что ни ночь,
чей-то голос заунывный…
А к утру отступит прочь.
И опять со сна бормочет
ветер в мокрой пустоте.
Слякоть с неба, холод с ночи,
две-три мысли, да и те –
от лукавого























 




          ЗАРИСОВКА

Ах,
зачем в этом небе заплаканном
тает ели свеча,
оползая к подножью?
Опустевшее лето
висит как трофей на последних лучах.
Невозможно, никак, заглянуть за предел
и не нужно.
День уходит по лужам,
по остаткам тревог,
не спеша, погружаясь в закат.
Флегматичные, сонные птицы летят
в моросящую даль…
и земная печаль сквозь проталины в небе
сочится.
Ах…







 v












 



            ХАТЫНЬ

Смягчи шаги по этим плитам.
Здесь отзвук шага, как укор.
К земле печальной монолитом
приник в безмолвии простор.

Ударит колокол… как бу;;;;дто
о чём-то вспомнит и вздохнёт.
И, кажется, что здесь минуты
стоят, застыв, а боль течёт.

Не жизнь и смерть в их вечном споре,
с другой, неброской, стороны –
всечеловеческое горе,
вдруг, долетит из той войны.

И снова, небо потревожив,
промолвит колокол: «Ха…а…атынь».
И долго, долго звон не может
упасть с печальной высоты.

Как будто в вечность улетает…
Но в сводах неба отражён,
минутой скорби зависает
над быстротечностью времён.


















 

               СТУЖА

День раскололся и двинулся лес
в сторону чёрного.
Легкая смесь горизонта, неба и снега
как-то оторвана,
отстранена.
Мы расстаёмся на все времена –
с ложью, друг с другом,
с прошлым и будущим.
Холодно. Это январь.
Это конец.
Это конец января.
Вертится фраза,
видно не зря, залетев в подсознанье.
«Счастье построить в одной
взятой отдельно душе —
невозможно!»
Стужа причастна.



























           ТРАВЛЯ

Дождь проелся. Душу мучит
серых дней ползучий ряд.
И однажды всё наскучит
в этих дебрях сентября.

Но дождю, что бьёт по лужам
не расскажешь – не поймет!
На фига ему ты нужен.
Он по лужам бьёт и бьёт.

Словно пригород унылый,
взялся смыть с лица земли.
Небо туч наворотило.
Пёс затравленно скулит.

Зря зверина травит душу.
В этом мире нет чудес.
Вскрикнул, молнией укушен,
отдаленный край небес.

Жизнь жестока и пуглива,
всё, что кроме – ерунда.
Плачет небо. Хлещет ливень,
убежать бы – да куда?!

А сентябрь водой исходит.
Круг замкнулся вопреки.
Непогода, непогода —
словно красные флажки.











               





Капризный носик вздёрнула – и всё.
Вот так стоять, и, нет важнее вещи.
Лишь краем глаза взгляд чужой пасёт.
Я в восхищении от юных женщин.

Какой же нужно волей обладать,
чтоб этой жизни, некий вызов бросив,
у кромки неизвестности стоять,
всего-то лишь, задрав капризный носик.

Я думаю с тревогой: «… боже мой,
в какую колею её загонит
капризный носик, опалив судьбой!?»
Того не уберечь, что время тронет!

Подай мне весть. Как много, много лет
от светлых берегов тебя уносит!
О, юных женщин изначальный свет,
куда ведёшь, капризно вздёрнув носик?!


 












 





 



            НЕВЕСТА

О чём задумалась, невеста?
Глаза красивые привлёк
кленовой осени листок
в дверях подъезда.

То разлетелся твой гербарий.
Такой уж больше не собрать.
Не век же в девках куковать?!
Взамен судьба мужчину дарит.

А осень пляшет как хмельная,
обнявшись с ветром  во дворе.
Но в этой пляске и игре
дух неизвестности витает.

О чём задумалась, невеста?
У жизни тоже есть порог?
Робка, растерянна.
Ни с места.
Назад – никак – уже...
Вперёд!





















                *    *     *

Всё дело в буклях. В тишине летучей.
Всё дело в том, чтоб не оставить след.
Ни боли поражений,  ни побед,
ни вздорных слов. Пусть будет только случай.
Пусть будет ангел и никак не меньше.
Пусть дремлет ночь,  пусть время пахнет сагой.
Забудем все, нелестности про женщин.
Пусть будет ангел…
ангел…
ангел…
 

                *    *    *


                РАССВЕТ

Стояла тьма,  застыв, как студень.
Казалось, так уж вечно будет,               
но горизонт, как ломоть хлеба               
от толщи ночи отвалился...               
Туманный зев зари дымился,               
и,  как язык, скользит по нёбу,               
рассвет лизнул  изнанку неба.


















 



                ЗАОЗЕРЬЕ

               У «Черного болота»,
где глушь и травы в пояс,
где дни не знают счёта,
а ночи будят совесть.

Где сутки безразмерны
и дятлов перестук.
Где трудно быть примерным,
чтоб не отведать мук.

Где жил один затворник
соседством шумных дам.
«О, Господи, сосворь их», —
шептал он по ночам.

Где день как лист тетради,
нетронутым лежал,
где всяк с природой ладил,
а может быть, дичал.

Где жизнь, как дар природы,
прекрасна в каждый миг,
где вечер прятал в воды
заката мягкий блик.

Где было только лето.
Где травы и покой.
И влажные рассветы
припудрены росой.

Но скоро мы уедем.
Утихнет щебет дам.
И осень будет медью
хлестать по берегам.

А вскоре вскрикнет кто-то:
«Вернуться бы туда!..»
Ах, «Черное болото»...
Темна твоя вода.

 
               


                *    *     *

Встаёшь с утра и снова, как побитый,
с одним лишь чувством, что уже пора.
И – ничего другого: как не хи;тро
устроен мир. Видать идет игра.

Остановись мгновенье… но накатом
бегут недели, месяцы, года.
Вот тащишь день, как в мусорник, к закату.
Я – человек. И это ерунда.

Но спросишь, вдруг, зачем я на Земле
и «я» твоё, вспорхнет, на миг, подранком.
Как тяжело держаться на крыле,
когда уже привык держаться в рамках.

То размышляя, коль положит бог,
то где-нибудь еще в толпе потрёшься
и смелости гражданской наберёшься
как сучка блох.

— И это всё? — с улыбкой спросит ночь.
— Как будто всё! — бессонница ответит.
Встаёшь с утра... И сны уходят  прочь...
Опять темно,  на этом, белом, свете.
ПРЕКРАСНОМУ ГОРОДУ «Д»
           (беззлобно)

Дух царил провинциальный.
В моде зрела травля мод.
Двухэтажной серой чайной
город впился в небосвод.

С виду всем доволен был он.
Тут проездом спел Кобзон
и одна труба дымила —
всё, что кроме — был озон.

Не обласкан, не обижен,
славный, тихий городок.
Он по карте от Парижа,
мог быть  ближе. Но не мог.

И берёг уклад столетий.
И к прогрессу не был глух.
Но, увы! Страдал от сплетен.
Здесь не меньше их, чем мух.

Был пожертвован заборам
колорит резервных слов.
               очевидно то, что  город
знал, не мало, про любовь.

















         *     *     *

Ночи холодные.
Звёзды огромные.
Август.

Всё предначертано.
Стоит ли считывать
судьбы.

Боже, как совестно.
Сколько потеряно.
Боже.

Всё не забудется.
Чем же утешиться??
Мама...?

Нам не подвластное,
треплем надеждами,
время.

Что ни домысливай,
всё-таки боязно:
вечность.

Ты откровеннее.
Будь же посредником,
август.

Ночи холодные.
Звёзды попутчицы.
С  богом.





 
.0

                АНШЛАГ


Мы дети иллюзий. На этом — свет клином.
И только Харон нас уводит с манежа.
Сегодня — аншлаг: ослепительный Кио
нас просто пилой пополам перережет.

Достаньте билет по любви, по  расчету:
здесь мест неоплаченных попросту нет.
Мы дети иллюзий, но всё-таки — к черту               
подарок случайности — лишний билет.

Ударник разбил тишину, то — на счастье.
И мастер по свету усилил эффект.
Рискованный номер, кипящие страсти...
Их где-то под куполом  выхватил свет.

И замер оркестр, как-то вдруг, по  старинке.               
В тисках ожидания губы тряслись...
Мы все акробаты. Для нас в этом цирке               
смертельнее  номера нету, чем жизнь.

Осколки иллюзий, прилипшие к слову,      
летят над манежем, опасно незримы...
И вот, наконец, появляется клоун.
Смешное, наверно, трагично без грима.


















          ИЗДЕРЖКИ  ПОГОДЫ

Что-то случилось – нежданное вовсе.
Не расстараюсь погожего дня:
толи меня затянуло в осень,
толи её затянуло в меня!

Что за напа;сть?! Где ни глянь – там и слякоть.
Даже в душе.
Жизнь – ожиданье, но чувство  двояко –
толи ещё, толи, может, уже.

Вот и поник, как вперёд забегаю
и, без успеха, на время робщу.
Осень ещё не моя, и не знаю,
как я свою в свою душу впущу.

Что-то случилось. Но не понимаю.
Эта погода уже доняла;.
Если прикинуть, чего же я маюсь,
так словно разум душа отняла;.

Что им соперничать?! Просто есть осень,
есть ещё время – оно то, ведь, есть!
Может быть трусость под дурочку косит.
Может быть – честь!

Вот и зайду я в кафе над дорогой.
Вот и зайду.
Дальше не стоит события трогать!
Будет что будет – не пропаду!

Только тревожно – вселенская слякоть!
Нет даже смысла причину искать.
Это не выход –  судьбину оплакать!
Жизнь – это жизнь. И нелепо роптать!

Что-то случилось, случилось, случилось…
Чувства все сбились в осеннюю гать.
С этим, возможно, и  небо смирилось,
да и не хочет картинку менять.

Но оттого не теплее ни сколько.
Вот, если скисну – тогда пропаду.
Мысли и чувства смешались... Но только –
греет щемящая вера в звезду!


*   *   *


Смотрю в окно, а там ни зги.
Не то мгновенье, не то вечность,
неодолимый зов тоски…
И… бесконечность…

Смотрю в окно, касаюсь лбом
окна, его противоречий,
стекла, остекленевшей речи…
Но суть вещей, видать, в другом.

Нам не дано понять вовек
вселенской тайны… Рассветало…
Но от того светлей не стало!
Ведь ты, всего лишь, человек.

В надежде на общенье с богом
ты на холме построил храм.
Но бог молчит – светло и строго.
Ведь ты ж его придумал сам!

Смотрю в окно – за звёздной ночью,
ни зла, ни смысла… Боже мой!
Мне тайны мир открыть не хочет!
Он занят! Чем же? Да собой!

Смотрю в окно. Чего-то жду.
Понять не в силах…
Зачем живу?! и …  пропаду?…
Невыносимо!
Смотрю в окно…       
 

   СТУПЕНЬКА

Вечерело,
как обычно бывает.
Сон,
за чёрной шторой,
уже начал писать сценарий.
Моё второе «я»
смотрело на меня изуверски.
Окончательно отделившись,
мы стояли в противоположных
углах сознания,
как при разделе имущества.
Почему-то все лучшее
отторгалось
в его пользу.
Я беднел на глазах,
покуда не сел на ступеньку
нищим.





















 
                *    *    *

Покой и блеск, и лёгкая усталость.
Прошла, неся в глазах земную участь.    
Была ль? Во мне ли что-то отозвалось,
придав чертам и будням серым звучность.

Верша свой путь — вначале,  на исходе,
со всех дорог, что нам судьбой даются, —
мы к женщине приходим. И уходим,               
чтоб вновь прийти: прийти, а не вернуться.

Когда сжигал мосты — горели годы.
И что ж — она из пепла вновь восстала.
Наверно, счастье требует свободы —
как горе  слёз. И вдруг... И всё сначала.

И есть какой-то смысл в происходящем.
Пленила женщина. Спала аллея.               
И только воздух, след её хранящий,               
ещё был чуден и тревогу сеял.


            

 




















     ТАКОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресный день — ну просто прорва. Страшно:
заполнить нечем.
Мечты, порывы — это во вчерашнем.
И ноет время как больная печень.

Одумайся, спеши… а всё уходит.
Что значит всё?
Чудить? Метаться? Глупо. Просто годы
когда ушли, другое  — не спасёт.

Другое — мелочь: жалкие потуги.
Старушки в брюках, или дед спортсмен:
бегут, рядятся…, а в душе-то вьюги,
страх, как плен.



   


























ВНЕУРОЧНАЯ ЗИМА

Да-да, так было – лёд на почках.
А с неба – снег… и падал, падал.
В те дни, какраз, в газетных строчках
о новом взрыве: штат Невада.

Прямой, возможно, связи нет,
но нёс тревогу день весенний:
стеченье, вдумайтесь, стеченье —
зловещ шальной его отсвет.

А жизнь — есть жизнь, и думать надо
по-праву всем принадлежит.
Но смерть уже вблизи кружит,
пока в пустыне: штат Невада.

Теряешь почву. Временами
нет веры в «завтра». Жуткий крест.
Снегами, вот уже снегами
усталость схлынула с небес.

Что этот снег? Пролог ухода?
Зловещий символ? Или в нём
какой-то тайный знак природы
и разум глуп перед чутьём?

А снег летит: недобрый, стылый.
В природе признаки разлада.
И жизнь заложницей застыла
у края прорвы: штат Невада.

Природа знает лучше всех,
что победителей не судят.
Но может статься — их не будет.
Шуршит на мёрзлых почках снег.




 
       НОЯБРЬСКАЯ    НОЧЬ

В свете луны — на просвет облака
горизонтальными плыли штрихами.         
Голые кроны, качаясь слегка,               
чёрными в небо ползли пауками.

Звёзды блеснули и бросились прочь.      
Небо нависло как глыба гранита.            
Выли собаки,  нюхая ночь,               
пахло зимой, колдовством и молитвой.

Грустные мысли рождали несмелость.
Липкая тьма подступала к лицу.               
Небо казнило, но в злобе хотелось   
прыгнуть и в бороду впиться творцу.

И прошептать в его светлые уши
смертную брань, поминая святых.
Можно создать было что-то получше,
чем эта ночь, эта жизнь, этот стих.











 
           *    *    *
                Наде

Галактики разбегаются...
И мы с тобой... ведь отходим.
Звезда моя предвечерняя,
красное ли смещение               
в нас вызывают годы
или другие таинства?
Друг мой,  звезда,  шепчу,
галактики разбегаются,
галактики разбегаются...
Теряюсь,
теряя мир наших чувств.            
Звезда моя предвечерняя,
друг мой,  светило ли нам
в реликтовом излучении
двух коротеньких телеграмм?!
Галактики разбегаются...
Галактики разбегаются!


























             ПЕЙЗАЖ

Сюда дороги не свернули
и редкий гость — сторонний взор.
В песках растерянно тонули
уступы каменистых гор.

Похоже, Хронос, удаляясь
из этих мест, разбил музей.
И на камнях, как сор, валялись
пружинки змей.

По склонам, богом позабытым,
горячий ветер пыль гонял
и время сонно, ядовито,
текло в камнях.

Случайный звук… и враз заглохнет.
Попав сюда, хотелось выть.
Здесь, видно, смерть сама издохла,
так кто же здесь решиться жить?!

Но всем, в итоге, правил случай.
Закон молчал: живешь — борись!
Жестоко, жадно и беззвучно
за каждый миг цеплялась жизнь.

За каждый шаг, за каждый камень…
А с виду — будто спало всё.
Лишь ветер, мертвыми песками,
по жёлто-серым скалам сёк.












   


         ГРИБНЫЕ  ЛЕСА

На излёте уже,
перед носом зимы, нетерпеньем объятой,
в том безумном, последнем тепле —
вдруг — опята!

И пошли, и в разгул, словно скорбь исцелима.
Ай да родичи пенициллина! Всё обман.
Всё пустое. И устои земные нетленны.
Но по краю, по кромке бегут миражи.
И решишь: надо жить — и потянет куда-то.
Миллионный город точит ножи —
берегитесь опята!


Ветер мшистые пни обнюхивает,
треск сухих веток хрустальный,
шорох листвы опавшей,
бабьего лета скрипка
плачет.


И…
Необъяснимо...
воздух наполнен звуком,
дали поют и выси,
но драматизм прощанья
тронул палитру мыслей…
И потекли печали,
и разрыдались в цвете.


Так к чему ж обратиться, когда вечереет?
Перелётные птицы на юг улетели.
Ведь не бросишь, что про;;;жил, как птицы болото.
И не может никак стать душа перелётной,
и не может  ужиться…
И осень колеблет
и мысли, и чувства, как голые стебли.






Потревоженный лес
просыпался в холодной рассветной росе.


Кроны качнулись,
и капли
упали в траву, как признание дня.
В утренний лес,
словно выброс задымленных улиц,
хлынули люди.
Дурея от запаха прели,
догоняя грибные сны:
кто больше?..

А завтра они расскажут о своей удаче.
Такой маленькой.

Но кто может вечности крикнуть в лицо:
«Я – судья»?

И плывёт паутина,
и вот уже полдень запутался в ней.
И солнце.
И висит золотой мухой.

А эти,
бросив кулёк с единственным опёнком –
целуются.
Какое это потрясающее занятие:
если звонкая осень,
если в пылающих листьях,
если бы только… 
Ах, если б...

И кто-то свернёт…
Когда светлая зависть сквозь память уводит,
кто-то свернёт.
И почувствует тяжесть переполненных вёдер,
нищенски пустых
перед полнотой жизни.
Может это и есть осень??
И все же –
снимем шляпы перед грибными лесами,
пусть и по более мелким причинам.





              КАНИКУЛЫ

Каникулы, каникулы…
Как роща в засуху поникла.
Ты страж и пленник тех каникул.
По-женски, со срединой августа
прощалась ты уста в уста.

В тот август два как раз совпали
и поднялись над суетой
в восторге, свете и печали —
двадцатый и двадцать шестой.

Недосягаемы. Как призрак,
неслись два августа в одном,
став песней, повестью, капризом
и на песке двойным следом.

В тот тихий вечер на плотине,
в средине августа… в средине —
тебя настойчиво окликнули
твои иссякшие каникулы.

Вас разорвали на две части,
как рассекли, минутой той:
двадцатый август был во власти
смятенья и двадцать шестой.

А ночи теплые стояли.
Шептали звёзды… Боже мой,
вы ж  расставаясь, покидали
тот августейший август свой.

Уже луна с покорным ликом
на зов осенний поплыла.
Прощаясь над страной каникул,
кружила ночь и звёзды жгла.

В стране каникул, став любимой,
ты поняла: впервые, просто –
любовь и жизнь — неотделимы.
Любовь и жизнь! Ты стала взрослой

Каникулы, каникулы…
Как роща в засуху поникла.
Тебя как свечку гложет пламя,
и не  даёт покоя память...

То унесёт в страну каникул
то, вдруг, волной накатит жаркой.
Рука невольно шарф срывает,
а пред тобой аллеи парка
осенний ветер подметает. 
Каникулы, каникулы…












                ОСЕНЬ

Ещё теплом сопротивлялись сводки,            
но стынь, уже вторгалась в осень силой.
Лес увядал... и  золотые нотки
звучали в том, что уходило.

Рожденье бурно, но не так красиво,
не так глубо;ко, как язык прощанья.
Еще теплом... еще хватало силы.
Хватало для пролога увяданья.







 
                СТРЕСС

В преддверье сна, по замкнутому циклу
идешь в постель, как будто к мотоциклу.
 
И стал похож на выхлоп крик души:
во сне, сквозь сон — кошмаром виражи
 
и темп, и темп. Безвольный раб режима —             
как мотоцикл — ты сам уже машина.
 
Когда же ночь и силы  « на нулях» ,
встаёшь, из рук не выпустив руля.
 
И снова темп. Ты вновь заявлен в гонке,               
и явь мутна, как кружка самогонки.
               
Бежишь, бежишь в тумане, как в кавычках.
Так что есть жизнь? Унылая привычка?
 
Смешалось всё и затерялось где-то               
и ты забыл, зачем  ты в мире этом.
 
Но все бегут, как взмыленный табун.
Где твердь земли? –  неведомо — плывун.
 
Ноздря в ноздрю — тогда никто не тронет,
и только пот, холодный пот агонии.
 
А стержня нет, как нет какой-то связи
и лепишь счастье из словесной грязи.
               
С каких-то пор, уже не вспомнить дат,               
на небо смотришь как на циферблат.
               
И замечаешь грустно, мимоходом,
что то, чего не знал, уже проходит.
 
А ты усталый,  схожий с мотоциклом,
бежишь по кругу, как обычный циркуль.




 


       ЗАКАТ

Солнце садится,
плавно, как птица,
солнце садится.

Выйти бы к солнцу,
выйти б, как в детстве,
выйти б, зажмурясь.

Скепсис мешает,
долг заглушает,
груз отсекает
выходы

Небо, как купол,
выйти бы крупно,
как через край.

Сделаешь — глупо,
сдержишься — глупо.

Солнце садится,
годы уходят...
Жаль...


















          *    *    *

Не могу про красивое –
ну ни как!
Тут столетие изнасиловали
и воспели в стихах.
Нам тепло. Мы сидим в кочегарке.
Он ГуЛаг пережил. А на улице воет пурга.
Чем не жизнь наконец?! Даже жарко.
И валяется псина в ногах.
Он единственный тост предложил – за изгоев России.
И без зла произнёс. Так прости говорят.
Но потух, словно загнан в подлобъе насильем
и уже не воскрес, до утра, его взгляд.
Наши окна в пурге, как затерянный остров.
Спит окутана ночью страна.
Он противник пить залпом.
И в этом, был твёрд как апостол.
Хоть какая ни есть – всё же вера нужна.
Будет завтра – ура. Мы как время лукавы.
А пока – от души. И пока нам тепло.
Измельчала судьба человека в просторах державы,
где народ как толчённое в ступе стекло.
Вот прибились к котлам после бед и лишений.
два осколка из разных пластов.
Между ними стакан – уцелевшая связь поколений
и спасибо на том!
Мы спаслись на всю ночь от напа;сти
вождей и призывов.
У двери в наш вертеп – караулит пурга.
И так хочется жизни простой и счастливой,
что теряешь контроль и не хочется лгать.
Но он вспомнил жену. Всё просил, чтоб простила.
Разве мёртвые могут прощать?!
Голосила пурга...А земля из под ног уходила.
Ах, ты родина – мать!   












         НА  ИСХОДЕ  ЗИМЫ

                Я часто, с тревогой, думал о том,
                что придёт час – и родителей
                не станет.
                Альтернативы – жизнь не давала.
                И я  со страхом  ждал.
                Февраль
                их последним месяцем стал.
                В разные годы только.

Их уносил февраль.
Ангелы, знать, похитили.
И понесли их вдаль...
Так я терял родителей.

Первый февраль иссяк.
Дни потекли к другому
и закружились так
словно попали в омут.

Ветры тогда улеглись.
Плыли снежинки медленно.
Это снежила жизнь
днями в судьбе последними.

Жизнь нам –  не изменить!
Слишком уж это хлопотно.
Враз оборвалась нить...
Горе пришло – и вот оно.

Как мне без вас идти!?
Да и куда? О, господи!
Веру в тебя спасти
можно видать, но просто ли?

Просто ли быть живым,
счастье пытаться встретить?
Ветер согнул ковыль...
Ветер гуляет, ветер!



Вот уж! Куда не ткнись,
да и по всей планете –
нас обрекает жизнь.
Время – метёт, как ветер.

Их уносил февраль
тропкой давно проложенной...
В небе плыла печаль...
И облака... О, боже, мой!   
               






































            ГОРЬКИЙ    САХАР

Поздняя осень.    Слякоть промозглая.
До горизонта месиво поля.               
Словно увязла в нем песня о доле,
мечется в слякоти – женская, слёзная.

Может быть так и мечтают о будущем
винтики времени в трудный свой час.
Полю свекличному,  этому чудищу   
бросили в жертву, родимые, вас.

Женщины, женщины… Даль сахарится             
в песенной горечи тихой мольбы...
В скорби осенней усталыми птицами 
бьются об стены глухие судьбы,

бьются об осень, об  мыслей бесплодность, 
бьются об свой изнурительный день...
Так и уходят они в безысходность –
сладкого сахара — горькая тень.

























                С  РАБОТЫ

Когда на тёмный луг ночного неба               
луна загнала на ночь стадо звёзд –
легли густые тени в ноги вербам
и лунный свет на пыль дорог нанёс            

тончайший золотой оттенок.               
Невольно свяжешь детство с колдовством.
Турецкий вал, отвесно вздыбив стены,
роняет в ночь за комом глины ком.

Велик ли страх от шороха ночного?!
В далеком детстве видно был ответ.
Я только помню: лунная дорога
вдали выносит мамы силуэт.

И утихают детские тревоги.               
Забыв про всё: ни окриков, ни слов –
бежим   навстречу  в отблесках дороги
своих земных, счастливых сто шагов.

Я помню звезд мерцание над нами
и радость, что не в силах превозмочь.
Ты, сбросив день, как с плеч тяжелый камень
вела  меня сквозь золотую ночь.             

Менялось время, люди,  боль менялась.               
Но  длится  ночь та,  равная судьбе,
где женщина несёт свою усталость,
как будто  небо тащит на  себе.















         БАБУШКЕ

  ( Ба… прости за всё)

Ой ты моя бабушка,
помнишь, мы играли:
ладушки, ладушки…

Незаметно, без печали
дни текли и пропадали.
Ладушки, ладушки…

Жизнь – капризна и жестка...
И не стало, вдруг, хлопка.
Утонул он, словно в громе,
за хлопками  крышки гроба…
Ладушки, ладушки.

Время снова тучи гонит…
Но теперь мои ладони
как в заостренные гвозди
бьют по воздуху.
Ладушки. Ладушки.

Ты ушла, а я играю…
Жизнь похожа на неправду.
Мне смириться бы пора.
Ладушки. Ладушки.

Что за странная игра,
бабушка?!



         
           *    *    *
         

Не создавала ты державы,
не возводила монументы —
ты к тем, другим, принадлежала,
чья в жизни роль — сродни цементу.


Ты так легко умела жить —
как я её бояться.
Твой чистый смех умел ожить,
когда другие тупо злятся.

Когда ж ты этому училась?
Судьба вела сквозь горы бед.
А ты счастливая лучилась
лишь потому, что в доме хлеб.

               *    *    *
               
Сверкнёт над миром буйный гений.
Невероятную отмочит штуку,
Но всё-таки — твоя ценнее —
наука жить, сложнейшая наука.

Я смог у жизни отыграть тузы,
я научился добивать по звуку,
но лишь твоей немыслимой науки
едва, едва постиг азы.

Мы прячемся в мечты, в грехи, в надежды.
А кто-то тихо полоснёт по венам…
Нащупать жизнь среди её издержек
труднее чем иголку в стоге сена.

Я жизнь твою, как луч, благодарю.
Сверкнувший и угасший в чреве ночи.
За то, что озарил он мой приют,
земного счастья указал источник.

                *    *    *
            
Прости меня бабушка. Я был в тайге,
когда, уже, взгляд твой на грани забвенья
искал меня в мире, в котором тебе —
осталось — мгновенье.

И я не пришёл, и не взял твою руку.
Но ты мне, наверно, простила и это,
как шалость обидную глупого внука.
И так же ушла, как жила — незаметно.


             *    *    *


Ни мрамора, ни эпитафий.
Железный крест.
И спит Агафья.
Лишь белым крашенная жесть,
хранит две даты.
Всех остальных и след простыл.
Цветы на холмике опрятном…
Всё так, как и хотела ты:
«чтоб без всего… и  чтоб — цветы».
Их не дарил тебе, родная –
почти никто.
А ты любила их, я знаю.
Но нас любила ты за что?!
Ни мрамора, ни эпитафий.
Железный крест.
И спит Агафья…
Спит...






























         ПАМЯТИ  ОТЦА

Жизнь милосердия не знает.
Отдай ей всё, но будет мало!
От финской бойни до Китая
тебя, отец, судьба бросала.

С одной войны — да на другую!
Ты только, лейтинант, держись.
Тебя же время атакует.
Но ты не в счёт. Такая жизнь…

И тут не важно кто виновен
и кто тебя бросает в ад:
в строю тебя не востановят—
ведь ты игрушка — ты солдат!

Но бог берёг. Тебя мину;ли
засады, и слепой обстрел,
и те басмаческие пули,
и сабли. Деже конь был цел.

Ты молод был, по-жизни – дерский,
привыкший к жизни фронтовой...
Но, там, под Курскою дугой,
достоин чести офицерской,
ты принял свой последний бой.

С осколком в лёгких, весь изранен
ты мог найти там свой покой…
Но был спасён. Из поля брани
подбитым, тоже, старшиной.

Война прошла, но не увечья.
А жизнь продлиться ведь должна!
Она одна. Одна конечно…
И вышло так: всю жизнь — война.

То с инвалидностью, то с миром,
который хуже стать бы мог.
Ты был отцом, был командиром
Ты знал что значит слово – долг.


Ни пред людьми, ни перед богом,
ни под зловещий свист свинца…
Ты не робел. Своей дорогой
ты светлым шёл. И до конца!


          ПАМЯТИ  ДЕДА

Мой дед был (по маме) поля;к,
с тем го;нором – но обрусевший.
Четыре Георгия – просто, за так
дадут ли, чтоб только утешить?

Семь лет, за Рассею... В австрийском плену,
четыре побега... И вис – вверх ногами
за каждый побег – как вину
за жизнь, за свою пред врагами!

Петлюра, и тот – не призвал!
– Ты  вдоволь навоевался...
А вот с комуняками – вышел скандал...
И дед мой погиб – где-то там – на Донбасе.

Любил он Тарасов Кобзарь...
Он книги старинные прятал...
Когда, озверев, пролетарская тварь
нашла в нём врага... Да ещё и солдата.

Мой дед был (по маме) поляк.
Но жизнь – не сберёг – в Украине советской...
Наш век, сумасбродный, в печалях иссяк...
Да, жизнь огорчила Вас, пан Зборовъецкий!?

Прости нам, Мефодий, прошу я, как внук,
что, тоже, земли своей не опозорил...
Уход поколений... Времён перестук..
Спасибо за жизнь,
за надежды,
за зори!










        СЕСТРИЧКЕ





















         









   

Судьба нас, явно, не ласкала,
а жизнь — так мачехой была.
Ей мелких козней было мало,
она на большее пошла.


Склонила к пакостям болезни.
Случайность тоже призвала;.
Бороться стало бесполезно.
Другая жизнь с тех пор пошла.

И эта жизнь тебе, сестричка,
переиначила мечты.
И ты как раненная птичка
бояться стала высоты.

А мир вокруг — он добрым не; был.
Сказать по правде — был жесток.
Нам не поня;ть,что хочет небо
и есть ли в том какой-то прок!?

А ведь за всё платить придётся.
Попробуй только не платить!
Судьба мгновенно отзовётся
и без разбору будет мстить.

И ты боролась тихо, стойко
со всем — на что хватало сил.
Дав, к счастью прикоснуться только,
фортуны ветер всё сносил!

А годы шли, бежали годы…
Но тяжелей давались дни…
Так хорошо ль, что всё проходит,
и, что судьбу не изменить?!

Забудем то, что есть и было.
Но то, что будет — будем чтить!
Нам солнце весело светило
и будет вечно нам светить!




                Кучерук Ксении
                Кондратьевной.
                Моей учительнице.
                С благодарностью.

Мой первый учитель литературы —
шкурник.
И, вот, –  приняла нас женщина…
Не старая и не толстая.
Вдохновенно и женственно
подала; Маяковского!
«Товарищу Неттэ,
человеку и пароходу»
я пережёвывал вечность —
а тут – сходу.
И Бруклинский мост сваями
вывернул душу.
Благодарю, случайная.
Я продолжаю слушать...
Читай же, читай же вечно,
учительница литературы…
Мы кличкой тебя обеспечили
без злобы,  быстрей, от дури.
Но ты, в наши души юные,
внедрила ростки прозрения,
без боли, легко и продуманно –
любовь, нелюбовь и сомнения.
Читай же, читай же вечно,
учительница литературы…
Есть две неподдельные вещи –
поэзия и культура.
А всё остальное – попутное,
хоть и имеет сходство.
Жаль, что порой мы путаем –
поэзию и стихотворство,
отсутствие и культуру.
И тут похвалиться нечем...
Учительница литературы,
читай же, читай же вечно!



 



      ОСЕНЬ В СТАРОМ ГОРОДЕ

И камни, видно,  ощущают осень.             
Такая в них вселяется досада,
что, кажется, о помощи попросят
промокшие скульптуры на фасадах.

И только дождь, упругий, как каркас,
трамбует время в трубах водостока.
Осенний день уже лишён прикрас.               
Мир обнажен. И видно, как он соткан.

Раскроем зонт. Возьми меня под руку.
Булыжная кольчуга мостовой
нас отразит, как отразятся звуки
шагов дождя, приглушенных  листвой.

И не смягчить нам  к осени причастность.
В улыбке грусть уже тому порука.
Вхожденье в осень всё-таки опасность.
Раскроем зонт. Возьми меня под руку.


















 
      РЕПОРТАЖ ИЗ ОДНОЙ ВОЙНЫ

Троянская война возникла из-за бабы.
Под стены Трои, чёрт возьми, явились греки
и девять лет великие герои
друг друга потрошили.
Так делят славу!
Вполне возможно, что хватило б мордобоя
в честь Елены,
но тут в делёж втянулись боги!
И коль уж речь пошла о лаврах, что там Троя!
И чертоги погрязли в сварах: где — упрямство,
а где — и ложь, и подлость, и коварство —
сплошь война.
Устав от ратных дел и отдохнув за чванством,
хотелось всё-таки вина. И пленниц вдоволь.
Но, согласитесь,  девять лет вне дома
даже грекам в тягость. А что Елена, что ж она?
Уж раз Приам и группа старцев не сыскали
предлог для осуждения сторон, то в тон
мудрейшим и она не видела причин
чтоб сильный пол делить на мужа и мужчин.
До лампиона, скажем так, ей вся война.
Хоть чувства были. Браво! Но вернёмся к Трое.
И так,  все те, кто подустал от дрязг героев
свернули к кораблям.
Но что на это скажут боги!?
Венки из лавра вяжут на земле,
но славу делят на Олимпе! И греки влипли
в десятый год. Должны сбываться предсказанья.
Уздать судьбу всего разумней с возлиянья,
но после приношенья жертв. Таков порядок.
Зато, потом, от ужаса тряслись наяды,
а с ними весь ассортимент прекрасных нимф.
Но это был уже не миф. Тогда уйдём туда               
где боги, пятки и война,
и всё красиво,
и ни к чему, опять, не привела резня...
Не удалось взять Трою, как  хотелось — силой.
И мир тогда узнал  троянского коня.
От греков.
Ах да, и Менелай вернул жену.



       БАБЬЕ ЛЕТО

Сожаленья след не хитрый –
только повод для хандры...
Эта тёплая палитра
остывающей поры...

Всё легло в свои границы.
Лишь претензиям души         
трудно в осень уложиться.
Лес желтеет. Лист кружит.

Вот и волосы любимой,
цветом  в тёплую печаль,
ветер вырвал и раскинул,
словно осень по плечам.

























 



                НОКТЮРН

Лес как обугленный. Схвачен в черне.
Чёрный кустарник. В мутной волне
мышинного цвета трава
прошлогодние стебли топорщит.
Окрысилось прошлое.
Словно припадок ранний апрель.
Эха какого-то серый осадок
вынесло время, крутя карусель               
из мыслей и пыли, из слёз и небес.
И чёрные краски сквозь серые плыли.
И даль упиралась в обугленный лес.





            ЛИСТЬЯ

А было время, мы молчали...               
И ветер листья с веток рвал.            
Мы были, милая, вначале
и путь не тронутым лежал.

Дожди листвы. Скамейка парка.   
Но мы должны с тобой уйти.
Вдали огни потушит Харьков,         
а листья – время бросит в стих.




























ВРЕМЯ — ГОНЧАР…
ЕГО  ПАЛЬЦЫ  СКОЛЬЗЯТ
ПО  ВРАЩАЮЩЕМУСЯ
КОМКУ  ПЛАНЕТЫ.
ОДНАЖДЫ,  ПОД   ЕГО  ПАЛЬЦАМИ, 
ЗАЗВУЧАЛО  ПРИЧУДЛИВОЕ  ТВОРЕНИЕ ...
МЫ  НАЗВАЕМ  ЕГО — ЖИЗНЬ.
НАД  ЧЕМ,  СЕЙЧАС, 
ТРУДИТСЯ   ВРЕМЯ??      О! БОЖЕ...























        НОЧЬ ВО ЛЬВОВЕ

Ночной асфальт немногословен.
Лишь редко, стуком каблуков,
для всех времен понятным языком,
как голос крови,
в ночные окна отстучит
чужую жизнь,
как телеграмму:
где только чувства, чувства сами,
без слов, пугающих в ночи,
всё скажут искренне и прямо.

Квартал тактично промолчит,
пленённый снами.

Он посторонний наблюдатель
и потому
всегда не строг.

Кто расшифрован на асфальте
ночных дорог,
кто понят поздними часами,
кто встречен утренней звездой:
секреты ночи и покой
хранят они — асфальт и камень.

Ночной асфальт немногословен.
И ночь во Львове,
ночь.









 
                *    *    *

Они уходили с верой!
В загробную жизнь, взяв вина и монет.
Их уносили  мечи и холера.
И храмы пустые смеялись вослед.
Судилось под воду уйти берегам,
и их городам стать добычей пустыни:
они ж возводили святыни богам,
богам возводили святыни.
Но вечность глуха к подношениям жертвы.
Исчезли народы, забыты богами.
Они ошибались. Они не бессмертны.
Живёт только вера  в величии  храмов.






                *    *    *

Да,  я каюсь, что мог  быть,  так  слеп.
Хоть от поля не рос  в  дали.               
Нет,  не потом он пахнет – хлеб–
Пахнет августом и легендой,
пахнет полем перед грозой...
Но порой, вдруг, пронзит до основ —
хлебный запах вселенной,
хлебный запах веков.

















                ПРОЗА

День мне готовил печальный отъезд.
В муках утраты.
Этот рассвет над землёй без тебя
стал подниматься.
Утра телега, скрипя петухом,
въехала в окна.
Мраморной вечности каменный блеск —
всё что осталось.
Время, как конь, с опустевшим седлом
в степь убегало.
К сказке детей, приучая,
старик
правил природу.
Это и всё?!
Я хотел закричать.
И удивился...
       
                P.S.

А на вокзале цыганка за рубль –
будущее приоткрывала.               
Я же запомнил
лишь ноги босые.
Старые ноги.
 



                ШАГИ

Готовы восемь пар стволов.               
Детали казни решены. 
Ему осталось пять шагов
и  он – дойдёт до той стены.

Ни шагу больше по земле!               
Две боли — синие глаза.
А в них  обиды горький след.
Он — партизан!

Как медный звон, вставал рассвет.
Шестнадцать чёрных дыр стволов.
А за спиной — семнадцать лет.
А дальше — только пять шагов.

А жизнь у каждого одна.
Четыре... два... один — последний!
Стена взметнулась...
красной медью застлала свет
стена...
стена...
стена...

У стен дырявых, как мишень,
у стен кровавых и избитых,
у стен колышется сирень,
у стен земля в гранитных плитах.

Пронзает чувство свежей раны.
Живая боль — немые стены.
Здесь чьи-то жизни, как дыханье,
колышут листики сирени.
У стен есть голос.







 


 ПАМЯТИ СОКОЛОВА СЛАВИКА:

(зависли обороты на взлёте.):
(сокурсник –   он стал первым)


От вечности знобит.               
Но вновь и вечно рвутся звенья.         
Под тяжестью надгробных плит –
дискретно время.

Куда-то жадно устремлён,               
наш мир летит к грядущей фазе...
И вот уж мы в цепи времён,
как звенья связи.

Важней всего соединить
прошедший миг и предстоящий.
А жизнь – лишь тоненькая нить
волны скользящей.

Не в нас самих, наверно, суть,               
а в факте жизни, как в поступке.
Меняет формы вечный путь,
такой изменчивый и хрупкий.

О чём ты думаешь, старик?             
Сошли снега. Свежо и остро.
В весеннем небе птицы крик...
И всё так просто.

Но в полночь ветер отворит
окно. И залетят сомненья...
Мерцают звёзды. Ночь молчит,
и хлещет время.

Никто судьбы своей не знал!
Надежды – эфемерный фактор
Нас голос неба в небо звал –
по жизни вёл характер!

Хотелось –верить и летать,
а что судьба таила.
Разумней было и не знать.
Так жизнь учила
                ХОЛОДНИЙ СЕЗОН

А вы так милы, как волшебная добрая фея.               
Из этого повод для склок мы всегда сотворим.               
Вы так высоки, что живёте, быть злой, не умея,               
а люди ничтожность свою не прощают другим.

Склоняются ветви и плачут плакучие ивы,               
над  зеркалом жизни, над гладью холодной воды.
Зачем-то приходим, потом пробежим торопливо
и где-нибудь в спешке затрутся бесследно  следы.

А вы так милы, так добры, так волшебно богаты.               
И тянемся к вам, ощутив разорение душ.               
Срывается с веток листва и летит виновато,               
как будто пред вами ей совестно. В блюдечках луж

купается небо и туч оседает осадок.               
Мечты  покидают сердца и под гнётом дилемм
нам нужно вживаться в нахлынувший сумрак разлада...
Почувствовав годы, мы что-то теряем уже насовсем.

Есть море вины, но нельзя в нём найти виноватых.               
И каждый из нас, в этом море вины — Робинзон.               
И тянемся к вам, испытав ощущенье  возврата
забытых надежд. В наших судьбах  холодный сезон
                Вот и будет день разрушен
по неловкости души.
Будет время, став бездушным,       
погружаться в дебри лжи.

Жить да жить, в любви и мире
и не знать бы ссор и смут.
Всё зачёркнуто: в квартире
два молчания снуют.

В тихом рабстве у привычек               
мы, так слепо, не вольны.
День разделят, как добычу,
затаённых две вины.

Демон счастья правит нами.
И когда он входит в роль –
жизнь — игра, игра с мечтами
в не наигранную боль.

И, наверно, все же в позу.
На войне, как на войне:
мы сидим сегодня порознь,
день на жертвенном огне.

А в квартире пусто, глухо –
всё, как будто, к верху дном.
Меркнет свет, как взор старухи.
Вот и сумрак за окном.






 
                *    *    *


Руки женщины стоит целовать,
как стоит жить.

Будем демократичны:
наивный деспотизм
оседает в сознании,
как фундамент,
на котором возводят мужчин,
женские руки.

Прядь волос, упавшая на плечё,
стоит больше, чем философский трактат.
Никогда мы этого не признаем.
Мы — мужчины.


А за глаза.

Как прост мир, в котором мы живем.
Если бы мы его не усложняли
пропала бы  возможность демонстрировать
свой вес,
свою значимость,
свою необходимость.

Женские руки поддерживают жизнь.
И если мы их целуем,
то не стоит придираться к причинам.
Ведь мы — мужчины
и нам многое не дано.













                ОДА
   
                Моей  Наденьке
               
Привыкаю я, как ты подстрижена.
Над плечами – как облако – локоны.
Ты летишь, женским таинством, движима.
Вся из светлого замысла соткана.

Когда радостный смех ты уронишь свой –
для меня, этот миг – как прозрение!
Это солнечный возраст, Змеёныш мой!
Это возраст цветения.

Ты добра, весела, ты красавица.
Я ловлю твою жизнь по мгновениям,
так как с целым, мне просто, не справится –
я от счастья прибег к ухищрениям.

И смакую всё то, что досталось мне.
Каждый жест, каждый взгляд твой – смакую.
Если б в камне всё высечь удалось мне.
Всю, что есть, всю, как есть – вот такую!

Но оплошность бы – бог не простил.
Он творец, и он тоже растроганный.
Он Надеждой тебя окрестил.
И порхаешь ты недотрогою.

Наши судьбы  сближение  начали!
Время сеет секунды по кругу…
Волшебством твоих глаз озадаченный,
невесомой походкой упругой

я стою в полуметре – не более,
и какую-то чушь говорю,
а в душе, что исходит любовью,
только тихое – боготворю!      



             *    *    *

Душа — это след.
Как проекция мысли на слово.
Нереальность коснулась земного —
и гадай, она есть или нет.

Душа — это плод, сотворенный,
самый ценный на нашей планете.
Созревающий сотни столетий.
Созревающий... Тронешь — зелёный.

Она есть? Или только слова?
Видно есть — раз приносит нам муки.
Но она не даётся нам в руки,
потому до сих пор и жива.






        ВОРОНА И ЛИСА

Ворона сыр носила в клюве.
Погода дрянь была, бесспорно.
Куда ни сунься — всюду дует.
И, дура, простудила горло!

А там — катар: ни петь, ни есть.
Могло быть хуже, прямо скажем.
И клюв открыла ей не лесть,
а кашель.

Лиса лишь тем взяла верх над вороной,
что в тот момент, как раз, была здоровой.










       ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Не тревожь картину ночи.
Можешь? – лучик допиши…
Эта бездна очень точный
черновик души.

Даже свет не расшифруешь.
И в себе не превозмочь
непокорность.    Ты — блефуешь:
против ночи — ночь плюс ночь.

Но когда-нибудь потёмки,
как невольный след беды,
вдруг, прорежет лучик тонкий —
свет исчезнувшей звезды.



                *    *    *

Наивные девочки – замки их рухнут –
достанется принц или повар в мужья:
исчезнет восторженность, явится кухня,               
и будет, как замок воздушный сиять.

И будут упрёки судьбе и мужьям.
Но если погаснет, вдруг, пламя на кухне,
ненужностью станут кастрюли зиять,            
наивные женщины, замки их рухнут.













   

     БИБЛЕЙСКОЕ

Охмуряет, куролесит,
крутит бесова пора!
То хохочет с клёна свесясь
райским яблоком бедра.

То, смеясь, подставит губы
и замрёт! Ах, ё-моё.
Может статься, что погубит…
Или, так: а, вдруг, спасёт?

Но, подсунуть фрукты с ядом,
очень может и не змей.
От утех одна досада
с давних пор до этих дней.

Вот и ладно, пусть так будет.
Без соблазнов нам не жить.
Кто похвалит, кто осудит…
Время ждёт, а век бежит!

Но печалиться не стоит
и не время бить в набат…
День стоит как телка в стойле,
не спеша жуёт закат.

И бегут, бегут минуты,
сорвались, вот, и – бегут…
Неспокойно почему-то:
мы же временные тут.





;


                *    *    *

Хороших нет женщин , нет женщин плохих.
А просто есть женщины. Все-таки —  странно:
про женские доблести — пишут стихи,
про их недостатки —  всё больше романы.
Ведь правда же странно?!




                *    *    *

Разбудила, зажгла и обласканный —
позабыт и легко, и смеясь.
Уходила красивая, властная,
словно жизни твоей напилась.

Не вернёшь, не проси, не умолишь —
словно снег, что растаял в горсти.
Все не в счёт. Для неё ты всего лишь —
дозаправка в пути.

Демоничность какая-то есть в ней,
или женственность, но через край.
Так живет, как заслушалась песней,
где мелодия — тайна из тайн.












         




                АКТРИСА

Конец. Из затурканной бабы, невзрачной — в актрисы!
А дни шелестят как края накрахмаленных юбок.
Осеннее солнце над полднем осенним повисло
как светлая глупость.

Когда её звёздность судьбы разворотит ей душу,
добравшись до бабы
прошепчет: « Могла бы...»
и в чёрных слезах причитает на задней  «сидушке».

Как сельская баба, прибитая горем, поникнет:
«Я спутала жизнь, я ей сильно завысила цену,
детей мне б рожать, ничего не родивши для сцены,
да мужа бы пусть, чтоб от водки был нос как клубника»

P. S.

И, вдруг, словно сцену из жизни чужой отыграла:
« Кинь спички, устала я что-то» — попросит таксиста.
Случайно ли прядь на глаза, закрывая, упала —
не скажешь... Актриса...










 
                *   *   *

Годы медлили сорок лет.
Как-то, вдруг, всполошились, как кони.
Ни любви уже нет, ни надежд уже нет –
дни бегут… Как овец кто-то гонит.

Эх, была не была! Всё равно ведь была бы.
Что-то горькое достаёт.
Тормоза бы сорвать, так как делают бабы
и в угар, и куда занесёт.

Затопили словами тёплыми печи.
Не теплей от того, не теплей.
Только лживая стынь человеческой речи,
только бег ошалелых коней.

Нет не так, не с тоски, не в последнем угаре:
годы зрелости — чтоб хоть разок,
да судьбой своей, чиркнуть об этот шарик
точно спичкой об коробок.

И — сгореть! В этом есть неразумное что-то.
Жить так жить! Не лукавя с собой…
Вот и годы рванули, как кони, чего-то.
Мы на финише, мы на последней прямой.;


                ЛЕСТЬ
                (другу)

Обстановка предельно конкретная;               
четыре стены в духе пи;занской башни,               
табуретка, кровать, тишина, два портретика:
«масло».

Мохнорылое что-то в пятом углу,
если счёт повести от присказки.
В куче окурков на грешном полу —
кисти.

И ещё — то, чем редко грешат,
что порой  в этот домик вселялось,
в эти кисти, в небритый ландшафт:
гениальность...?

Или, может быть, что-то ещё,
от чего эти стены  искали  спасенье.
Хоть они-то  здесь, стены, причём?
Сомненья?

Или, может быть…  Это и есть!
Обстановка предельно конкретная.
Лесть.
Портретная.











 



          ВОСПЕВАНИЕ

В целом
женщина
никогда не воспевала
мужчину.
Очевидно, какой он есть,
такой ей и нужен.
О чём тут петь.
Чаще негодовала.
Мы же взялись за её воспевание
ещё на заре человечества,
с каждым поколением,
удваивая усилия.
Но почему-то
пропорционально
удваивалась и разница.
Так, она нас,
научила
мечтать.

      СКАЗКА

 Да, фабула избита:
 разбитое корыто.
 А в двух шагах прибой
 играется волной.
 
 На берег пену бросит,
 на берег бросит краба.
 И ходит дед по плёсу,
 сидит как камень баба.      
 
Он тащит старый невод
и, кроя бабу матом,               
забросит его в небо,               
в огонь заката.

И выловит жар-птицу,
слетевшую с гнезда.
И будет сеть дымиться —               
в сети  пылать звезда.

И вновь притащит бабе
покорность и улов.
Хоть и избита фабула —
все повторится вновь.

И пусть он кроет матом,
уходит пьян  и зол,
но путь один — обратно,
а весь улов — в подол.

Все так бы и тянулось 
до этих самых пор,
но баба все ж  рехнулась –
и деда на «ковёр».

И стала придираться:
мол, я — ущемлена,
хочу эмансипации…
«Ах, хочешь?— на!»
 




НАЧИНАЮЩЕМУ ГОРНОЛЫЖНИКУ

В деле чести — забудьте о благе.
Нужно храбрым стать враз — насовсем.
Разве так собирают отвагу,
как невольниц сгоняют в гарем?

Вы воинственный дух подымите,
соразмерьте с величием гор:
крутизна сладковата как сбитень,
как цыганки насмешливый взор.

Трансформируйте волю в поступок,
как мужчины решают исход
и гора не без сердца — уступит,
оценив ваш решительный ход.

Убедите себя и вершины,
что имеете дело с орлом.
Мы — мужчины, мужчины, мужчины…
Остальное — потом.

При любом, но конечном исходе,
наплевав на успех и позор,
вы бесценный трофей увезёте —
покорённое таинство гор.



















           *    *    *

Речка Белая сонно урчала.
Изогнувшись в степенной дуге,
притиралась боками к причалам,
словно кошка к хозяйской ноге.

Вот что значит в долину спуститься.
Кто на склонах её повстречал,
тот запомнил, как с рёвом тигрица
грызла горы, терзаясь меж скал.

Облака, как чванливая свита,
всё бежали куда-то, толпясь.
Подкатившись по кругу к зениту
солнце мастерски стало в сюрпляс.

Обобщать — значит маяться ложью.
Так вернёмся, пожалуй, к реке,
где волна, как ладонь, осторожно
проскользит и замрёт на песке.






















         ВОЗВРАЩЕНИЕ

Этот город забыл и уехал.
И вернулся, уже, не героем.
На меня, затихающим эхом,
как вина, накатилось былое,
ни на миг не давая покоя…
ты ушёл, ты ушёл... Ты уехал.

Я вернулся и страхи вернулись!
И взирал на меня как безумец
гололёд сатанеющих улиц.
Ты чужой? ты не свой? может пришлый?
Каждый камень и куст вопрошал.
По другому, мой город, не вышло.
Видно возраст мешал.

Этот город забыл. Мне казалось:
я – его, он – меня.
Здесь красивая Нина осталась.
Здесь судьба, не стесняясь, вмешалась,
что бы всё, без остатка – отнять!

А меня погнала;, как украла.
Когда слаб был, порой, – волокла!
Ты прости меня город сначала,
а потом уж казни. Не со зла!
Моя жизнь и споткнулась на этом.
Я вернулся без грёз...  За  советом.
Я – не тот. Я – другой.
Даже страх для меня под запретом.
Поквитаться  бы  только с судьбой.

Да спросить: «Почему ты,
ни на грош не считаясь со мной,
развернулась, дождавшись минуты,
словно впуталась в бой?
Словно, вдруг, про меня позабыла ?
Знать не сильно любила.
Я хочу распрощаться с тобой?!»



Хоть я в город вернуться и смог,
но не в юность. В итоге:
я – не бог,
не найти мне обратной дороги.
Город – твой. Остального не трогай.

И прости, и прощай.
Неизвестно простила ли Нина?!
Это вё. Это край.
Эта горечь неисповедима!

Эта горечь засела во лбу...
Доедает мозги.
Не хочу возвращаться в судьбу.
Непутёвая жизнь – помоги...      
Даже если ресурс мой иссяк –
помоги.
Хоть бы раз..
Хоть бы как...

               

               ЛИВЕНЬ

Сегодня небо над Тюменью
подобно в чём-то сводам  ада.
Черна, как смоль, с игривой ленью
по небу движется громада.

Так вот какое ты, предгрозье!
Как танец в масках дикарей.
Свирепый блеск и небо оземъ
бьёт связкой молний. Став темней,

густой поток ревущей сини,
качнулся, дрогнул и повис.
Притихло всё. И грянул ливень!
Вода. Раскаты. Грохот. Свист.

Природа стала первозданной,
как будто cдвинула века:
бушуют духи урагана,
в душе — пещерная тоска.

А купол неба с треском  рвётся,
сбивая тучи набекрень,
и  гром  раскатисто  смеётся.
Он весел, что ему Тюмень!?

Так вот какая ты природа.
И я, как есть — твоё дитя.
Смахнула тучи с небосвода,
и ливень вспомнился шутя.





 



;


         КОЛЫВАНЬ

Горы сверху. Горы снизу.
В сопок каменную ткань,
своенравно и капризно
врос посёлок Колывань.

Характерен почерк хватки.
Всё по-русски, как ни глянь:
избы в стройном беспорядке
да названье — Колывань.

Это был — «Демидов ру;дник»:
медь и слёзы, мрак и медь.
Как-то сжились с этим люди,
добывая в сопках смерть.

Колывань: то — гром, то — ропот,
то  сорвётся, вдруг, как брань!
И  во мне есть тоже  что-то
под названьем — Колывань.

Нужно быть лукаво-мудрым
иль отдать  уж  браге  дань,
чтоб суметь сказать так чудно,
так безбожно — Колывань.

Может так велело небо:
горы, горе — всё обжить.
Что ж еще скрывают недра
человеческой  души?!

Сопки в соснах как кристаллы.
Набегает грань на грань.
Утро тёплыми устами
пробуждает Колывань.

Уезжаю... улиц длинных
вьётся  в  гору караван...
И летит с горы в долину
водопадом — Колывань.
 

      В ПРЕДГОРЪЕ

Была вокруг природа нищей:
меж сопок выжженных, внизу,
который век чего-то ищет
ручей размерами в слезу.

И весь пейзаж — как лапоть прост:
десяток верб — и все деревья
на всю реку и всю деревню —
причёсан ветрами норд-ост.

Не так-то просто здесь жилось:
во времена Екатерины
застряла здесь, как в горле кость,
деревня ссыльных с Украины.

Но, ветер, живший  здесь веками,
решил пришельцев выгнать вон.
И тут коса нашла на камень.
Вот так и жили с тех времен.

Деревню этим летом сносят.
Мы ждём последних стариков.
Им всё неймётся: жалко бросить.
Ну хоть опять –  вези силком.
















           *    *    *



Откупорьте Везувий!
Эта бочка — заманчивой выдержки.
Заодно и прикурим,
если выдюжим.
Всё  равно откупорьте,
чтоб со звуком, как в лучших домах!
Ведь ничто нам так жизни не портит,
как заведомый страх.
Откупорьте не ссорясь,
как провинность, свои затаённые души.
Это собственный голос
вас душит.
Откупорьте границы
государств, убеждений и разных мотивов.
Дайте страсти разлиться
и избегните взрыва.
Откупорьте Везувий,
затаившийся в дебрях словесных империй.
Ограничьтесь разумным:
безграничным доверием.
Не пишитесь в чистюли:
будет жарко немного и пыльно, без слов.
Откупорьте Везувий,
если нужен Брюллов.
Если ждёте любовь,
чтоб была неземной, безрассудной, безумной –
не читайте стихов –
откупорьте Везувий!
 



 
   МИКРОРАЙОН

Девятиэтажный стон
вырвался из земли
и окаменел.
Звук исчез.

Возможно его никогда и не было.
Только застывшая  артикуляция лоджий
многократно
напоминала обратное.
Почему-то, как коконы,
которые покинула
первая буква русского алфави;;;;;;;;;та.

Прямо — квадраты,
слева — квадраты,
справа — квадраты,
сзади — квадраты,
над головой — квадрат неба.

Независимые понятия,
реорганизуясь,
скандировали:
ква-дра-ты,
чеканя каждый слог,
как солдаты  шаг.

Даже чувства,
деформируясь в формах пространства,
приобретали признаки
кирпичей.

Укладывая по высоте,
сознание возводило
чёткий,
прямоугольный
восторг.





                *    *    *


Не только зима, но мороз был, и вечер,
и Вы, и присутствие первых снежинок.
Как проблеск, мелькнула короткая встреча,
оставив, в душе, только  имя – Ирина.

И грустно, и тягостно в ночь возвращаться,
но я уступаю, под легким нажимом.
Приходит автобус, а хочется — счастья.
Оно ж ускользает в холодную зиму.

Которая нас позабудет в итоге.
Растают снежинки, как смех Ваш растаял
в холодном пространстве квартала ночного
и ляжет под ноги дорога пустая.

Что станется завтра — пусть небо решает.
Нам велено жить! Подчинимся ж веленью.
А в жилах декабрьская ночь убывает
и словно снежинки уносит мгновенья.

Осталось жалеть, что прошёл этот вечер
и в нём затерялось минутное счастье.
Уйдёт, что пришло, тут утешиться нечем.
Ах, звёздная ночь, позови нас остаться!





 



;


                ФРАГМЕНТ

Знакомая сцена. Проклюнулся полдень.
Туманом размытые грани домов.
Нет-нет, не подумайте, это — не Лондон,
это — осенний, чарующий Львов.

И тянет забыться, теряясь в тумане.
Гармония мира. Волшебный дурман.
Стучит только время, как мелочь в кармане
в туман погружается город, в туман.

В тумане скульптуры, что держат балконы,
как древние птицы с  добычей парят.
А листья летят бумерангами с клёнов
и взмокла земля, принимая возврат.

И мы забредаем в глубины и в тайны
как в пригород звери…как сходим с ума.
В ничейную осень, ты, вклинясь случайно,
танцующим шагом прошила туман.

Куда, горожанка, куда? Но уносит
по узенькой улочке отзвук шагов...
Туда, где сплелись, огнеликая осень
и шалью туманов окутанный Львов.


















    ПОСЛЕДНИЙ  УРОК

Кроны берестов огромных
небо рвут. Над крышей школы,
над суетностью безгрешной
их величье — безгранично,
только шелест
мягко в детство оседает.

Может, день уже в зените,
там, где в ствол забит костыль,
там, где сок, слезясь, сочится?
И удар, об рельс висящий,
не услышат.
Вы поймите,
никого там больше нет.

Но пришёл один обманщик
в это место.
Он придумал всё чудесно:
обмануть и обмануться.
И ударил рельс висящий...
Но посыпался в ответ
только шелест шелестящий.
Ничего там больше нет.

Быть ужасно посторонним.
Значит, быть ни там, ни тут.
Это ж можно разрыдаться!

Кроны берестов огромных
время рвут.
 



;

            *    *    *

В небольшом саду устало
вечер крылья опускал,
где кукушка куковала,
где всю ночь оркестр играл,

где всем поровну считала
годы добрая кукушка,
где девчонка хохотала,
потому что хохотушка,

потому, что вечер длинный,
потому, что жизнь длинней...
Как на вечной ветке иней
млечный путь висел над ней.

Он казался ей дорогой,
где любовь, где чудеса...
И скользил, как ласка бога,
лунный свет по волосам.

Пробежал прохладный ветер.
Сном и свежестью подул.
Всё прекрасно. Всё на свете.
Только в маленьком саду.
 



;
            *    *    *

Что-то лёгкое сочится
и сладчит, как сок берёз.
В дальних далях, в крике птицы
синева уже всерьёз.

Мне на душу тень садится
так, как ворон сел на кустик.
Каркнул тихо и устало.
Видно время погуляло
в перьях чёрного крыла.
И теперь в созвучье грусти,
нас на миг судьба свела.

Значит, кворум обеспечен
в этот день весны печальный.
Изумимся этой встрече
как и скорому прощанью,
как и скорой перемене
в этом воздухе и небе.
Был ли грустный день весенний —
позабудем. Скажем  небыл.
 





















       ПЕРВЫЙ ПРЫЖОК

Чуточку тише, чуточку ближе,
чуточку в сторону и – айда!
Ветер шершавый слюняво лижет
влажный рассвет, словно щель в никуда.

Мама, мы прыгнули. Это не важно,
это не важно, что чуточку страшно.
Это впервые. Рассвет, как сироп,
сладкой струёй между струнами строп.

Ах, как волшебная эта минута
бьётся крылом в белизне парашюта.
Вот и земля. И уже неохота
вдруг, потерять нереальность полёта.
 
 


                УТРО

Пробежался рассвет по макушкам. С размаху
разбудил недовольную, сонную птаху.
Та летала ещё в сновидениях грузных
и  теперь просыпалась  игриво  конфузясь.

Вдруг, рассвет стал свидетелем птичьего смеха:
Фаэтон на сарай колесницей заехал,
а потом, а потом  покатил  по сирени.
И стояли цветы, словно сны, в изумленье.

Рыжий пёс прорычал: «Вы здесь дров не ломайте!»
Сбил росинки с куста и утоп в аромате.




          ПОСЛЕ ДОЖДЯ

По кругу, по асфальту, по газонам,
азартно, увлечённо едут дети.
Следы велосипедов схемы чертят
простых фантазий, пахнущих озоном.

Я думаю про ветер, что упруг он...
что дождь прошёл..., что дети..., что устал.
Из детства по большому кругу
раскрутит их. А круг так мал.

На судьбах, на надеждах и на мыслях
колёса жизни вычертят круги...
Вот капелька на листике повисла,
уже на самом кончике дуги.

 



;
                АВГУСТ

Грачи  высвистывали лето в жёлтых листьях.
Плескался зной, и прятал август в сизых сливах.
Природы царственность смелела в женских лицах
и мягко обретала нелогичность дива.

А дни вертелись под палящим солнцем лета.
Цветочный запах плыл и гнал по жилам брагу.
И мысль текла тиха, пуста, терялась где-то.
Пора такая наступила: добрый август.

Влекло желание жить ярко и беспечно.
Возможно, потому нахальней стали осы.
А неба глубина переходила в вечность,
как, иссякая, август переходит в осень.
 




























   ПОДВЕСНАЯ  ДОРОГА

Этот фон создала суматоха.
Инкрустирован город огнём.
И в какой-то тревожный объём
нас несла подвесная дорога.

Мы входили в пространство единства.
Где-то город внизу бушевал.
А наш мир был так мил и так мал,
и огромного мира стыдился.

Лишь кабинка ворчливо скрипела,
да волос опьяняющий дождь.
И на нас, содрогаясь, летела
незнакомая чёрная ночь.






























      МОНОЛОГ

Судите сами:
ветер, дождь,
ушла жена, куда тянуло,
ребёнок плачет — сын.
Задула
судьба свечу!
Аминь  солгавшему лучу.
Нас обманула
удача,
женщина
и жизнь.
Крепись, сынок...
не всё ещё,
крепись.
А дождь в окошко
со слезами:
судите сами,
только сами.


;


                *    *    *

В краю малины,  стареньких заборов,         
где ветхий дом, скосившись, оседал,            
сминая судьбы, «яблоком раздора»,      
 упала с ветки случая беда.

Где косогор тонул в кустах крапивы,         
где обрывались тропы бытия               
и было счастье как везде —  пугливым,               
но горе было горше. В тех краях

молчали больше. И теперь молчали.
Бесхитростные люди, трудно вам.            
Кусты сирени ветками качали,               
как будто вторя  ветреным  словам.

Помочь ты им не сможешь, ты – пришелец.          
То их беда,  а ты – незваный гость.               
В краю малины – листьев тихий шелест,               
в краю малины – горе сеет рознь.












 
               





   


             *    *    *

Сентябрём потянуло от заводи               
и ладошки твои как ледышки.            
Только ветер осенний в лесах гудит,
только кроны, как стебли, колышет.

Что скрывать, тебя трогает это               
и тайком от меня красишь проседь.       
Ты уже подарила мне лето,            
разреши ж разделить с тобой осень.




































         И  КТО  ЖЕ ?    

Очень тихо. Ночь глухая
светом звёзд озарена...
Ветер замер, лишь порхает
в листьях лёгкая вона.

Только в кронах шум утихнет –
сон не в силах превозмочь,
в царстве флоры, в царстве ихнем –
спит и вздрагивает ночь.

А вверху, во тьме небесной,
как в былые времена,
прячет серпик свой прелестный
очень юная луна.

Время бдит, но ждать не хочет –
чтоб хоть чем-то нам помочь.
Мир возник из вечной ночи
и летит обратно в ночь.

Хоть и тихо. Хоть и звезды –
хоть и люди, наконец.
Это – мило. Но серьёзно,
есть ли он? – и кто? творец?-




















        *    *    *
                Машеньке
Добрый вечер,               
моя  любимая,               
добрый вечер.               
Сегодня уже другие мы               
и этой не будет встречи,               
поэтому, добрый вечер.

Опять ты надула губки…
Я знаю, что ты играешь.
Глупо.
И ты это знаешь.

Закажем на вечер ccору,
укоры  с  разбитой  посудой:               
всё можно на этой встрече,               
так как её не будет.

Зазвенит телефон в прихожей            
не нашими голосами.               
Ах, как ты трубку положишь,
прошлого не касаясь!

А над ночной долиной,               
там где, луна над речкой,               
путь  наш  казался длинным,
путь нам казался  вечным.

И надо б уже смириться.
Но память со мной жестока:
зачем она белой  птицей,
бьётся в ночные окна.

Так давай же закажем прошлое.
Что-то время совсем не  лечит.
Добрый вечер, моя хорошая,
добрый вечер.

 



                ПОДЖЁГ

На чердаке сгоревшего сарая,               
сгоревшая висела голубятня,               
почтовых голубей, сгоревших, стая               
и целомудрие, сгоревшее в объятьях.

Сгорело всё. Лишь пёс приблудный спасся,            
Но оказалось в памяти — всё цело.               
И только чувство новизны и cчастья,               
порхавшее как облако — сгорело.




                В  ГОСТЯХ            

Здесь всё твоё: и опыт, и жена,               
ухмылка, пёс и дождь над огородом.               
Возьми и мой восторг, чтоб всё сполна.               
Возьми, раз ждёшь. И ты хватаешь сходу.

А в окна дождь, как будто  «христа ради».
Хозяйка зла, неряшлива, серьёзна.               
Стихи читают дети перед дядей.               
Мы пьём коньяк, как будто лижем слёзы.

Да, да! Бесспорно, ты достиг
всего что мог, почти  предела.
За то, что не завидую — прости. 
Душа в гостях не солидарна с телом.










 



                *    *    *

Станут ли птицы кичливо кричать               
и в воду глядеться, летя  над  заливом,             
какой-то бездомности  ляжет  печать               
на   берег  и  волнам  на  белые  гривы.

О  чём-то   не  здешнем, что связано с ветром,
о чём-то  трагичном,  присущем  природе,
кричат  эти  птицы.   И  крик   безответный, 
в открытое  море  как парус  уходит.

А  берег всегда остаётся  за  нами.               
Вода  равнодушна  и  волны  ленивы.               
И  только  лишь  ритмы  прибоя,  когтями
скребут  золотую  подкову  залива.

Красивое  море,  о  чём  ты хлопочешь?               
На  плёсе  следы  замывает волна.               
А женщина имя оставить здесь хочет.               
Но  зыбкая  вещь — на  песке имена.

Не надо капризничать: море есть море.               
А птицы всё  дальше... и крик их исчез.               
В  дали, горизонта дуга, как рессора,               
пружиня, баюкает своды небес.

Хрустальная  проза  земного  покоя.               
Неспешное  шествие  волн  и  времён.               
Глаза  подымаешь,  а  небо  такое,               
как  будто  не  небо над нами,  а  звон.

Проверим  поверья:  все  так  быстротечно.          
Вернёмся ли?! Бросим же в море монеты.               
А  женщина  смотрит:  светла  и  беспечна.               
И  кажется  что  нескончаемо  это.





 



                *    *    *

Мы  были соразмерны с этим лесом.
У юности  всегда  есть свой масштаб.               
И  этот факт,  Коринка, поэтесса,             
талантливо   упаковала  в   ямб.

Лес вымахал за рамки упаковки,
с тех давних пор, когда расстался с нами.
И встреча стала тихой и неловкой               
в густой тени,  под мощными  ветвями.

Кориночка! Все ангелы жестоки.
А возраст — отвратительный порок.
Нас нет.
И лес не тот. 
Остались строки.
И я бреду, противно одинок,
в лесу тех строк.




   ВОСКРЕСНЫЕ ПРУДЫ

Облипшие, как липкие,
некошеной травой,      
где  рожами, где ликами,
цветами и тоской.

И чем-то тем, что ценится,
но не минёт беды.      
Ничком лежат.          
Как пленницы,    
воскресные  пруды.




            *    *    *



Тонет танец белых   птиц.          
Не спасёшь —   утонут,               
белым танцем белых птиц               
в синеве бездонной.

Это кажется судьбой —               
жить судьбы не зная.
Вот и манят за собой
все соблазны мая.

Манят дали, танец птиц
и весна шальная…
Может в счастье нет границ –
лишь цветенье мая.

Видно этим  и  была               
та  весна  красивой…               
Просто белых  птиц  крыла;,
затянули в синий.

Танец крыльев в синеве...
Пчёл над вишней стая...
Жизни крикнуть бы «Привет,
ты – как я – чудная!»

Я не против, позови,
заглянуть в просторы –
щастья, дерзости, любви...
Заодно поспорить –

с бегом времени... А вдруг:
мало что случится.
Так замкнём земной свой круг
в небесах, как птицы.

Тонет танец белых птиц...
Не спасёшь – утонут...
Жизнь – скопленье небылиц!
Тянет словно в омут.
                *    *    *

Стал жить – готовся умереть.
А хочешь ли? Никто не спросит.
И будет время, как бикфордов шнур, гореть
с заходом в осень.
     И там последний день найдёшь.
     Ведь с этим – строго.
     А то, что сказано про жизнь – сказала ложь,
     но с верой в бога.
И страсти, и восторги все уйдут,
и ты со страхом обнаружишь –
золу от слов,  на пепелище тех минут,
которым служишь.
     А выбора – в пределах – нет!
     Опять же, к жизни, нужно будет обращаться.
     И в этом, видно, весь секрет.
     Проблемно – ошибаться!
Когда опасно жить – опасно умереть.
Ещё опасней – затеряться.
И миг прозренья просмотреть –            
за шаг от счастья!
     Коль горе – жить – не отвернуться!
     Коль счастья – жить – хмелеть не стоит!
     Но если горько – нужно жизни улыбнуться –
     попробовать – святое!
Святое – это каждый шаг.
Святое, в этой жизни – каждое мгновенье.
Без всяких благ!
Вплоть до забвенья...
     На этом, видно, и стоит
     идея жизни.
     И  не надейтесь! Время не зависнет...
     Оно безмолвно, тихо, как растяжка, бдит.
Стал жить – готовся умереть.
Как не крути – разок – придётся.
Увы! Мы с этой догмой будем жить и впредь...
Что ж остаётся...?!
     Не ты придумал –  выбирать!
     Не – я.  Ни облака, ни птицы...
     Есть счастье – жить!  Найдётся повод умирать...
     Вот на бессмертье –  страшно согласиться...
         
 
   


            *    *    *
                Маше
Кори меня и мучай,
а хочешь — погуби!
Ты — непредвиденность. Ты — случай
случайно не потерянной любви.
Что шепчет долг? Что  нам дурная слава?
Возьми меня. Возьми  на  день,  на  час!
Пусть  на  любовь  мы  не  имеем  права,
но  у  неё  есть  все  права  на  нас!
Любовь  как  гениальность —  дар  природы.
Подобием — её  не  заменить:
любя, и  будучи  любимы  вроде,
страдаем от желания любить.
И, вдруг, как вызов, как несчастный случай —
из будней, славы, браков  иль  обид —
кори меня и мучай,
а хочешь — погуби.











       
                *    *    *

Возможно это – ощущенье края,
возможно — облегчение ухода.
Дни декабря по пальцам  загибая,
мы счёт ведём, как сводим счёты с годом.

Скости же время нам непостоянство.
Порою суета отъемлет разум,
но, тяготея к шуткам и проказам,
мы — колдуны в декабрьском шарлатанстве.

Где кружит снег, где тихий кружит снег,               
где смысла нет. И где в круженье кружев,
бежишь, бежишь, хоть сам себе не нужен,               
и словно грипп, разносишь этот бег.

Пускай смеются, раз смешно, паяцы,               
пусть, кто другой  на  струны  перст  уронит...               
А хвостик года, юркнув между пальцев,               
оставит опустевшие ладони.

Что ж он принёс? Да и унёс — не меньше:               
миг не пройдёт, чтоб не собрать с нас дани.               
И в кабале  извечных  ожиданий               
грядущий год опасней, чем прошедший.

Возможно, чушь, возможно, всё  не  так.               
Усталость — не советчик, в самом деле.               
Но кто-то, провожая год — в  кулак               
сожмёт его последнюю неделю.








 



      ХРИСТИАНСТВО

На косогоре,
как в отчётной ведомости,
построчно:
кресты,
кресты,
кресты.
Кладбище напоминает коллективный автограф.
Какой  бы огромной
не казалась нам дистанция
между гением и посредственностью —
мы всего лишь люди.
Но стоит изменить масштаб
и  перейти  к  категориям:
вечность,
материя,
вселенная,
как эта дистанция,
сокращаясь, сливается в точку,
в которой
одинаково для обоих
ставят крест.
Так выглядит
наша последняя честность перед жизнью.
Так  в конце,
расписываемся в своём невежестве
перед непостижимостью мироздания.
В том месте,
где заканчивается ещё одна попытка,
ставят крест.
Это статистический акт.
Это суть христианства.








 
 


                ХОЛОД

В  красном  пальтишке стоит у витрины,            
словно наказана,  битый  час.
Что её держит? Юнцы и мужчины
может замешан в том кто-то из  нас.

Сумочку — в  левую, сумочку — в  правую…               
Минус по  Цельсию.  Цельсий  суров!
Зимнее  небо  звёздной  оравой               
виснет  лукаво  на  крышах  домов.

Съёжилась. Холодно.
Это естественно:
так или  и;наче — час в минусах.
Словно опомнившись: зло и торжественно –
взгляд на часах!

Сумочку — в левую,
сумочку — в обе               
и потихоньку — за шагом — шаг…
Вдруг, каблучков убегающей дробью,               
улица вскрикнула:   а… а…ах…!










 
                Мои друзья, вы где-то за пределом,               
порогом возрастного рубежа.               
Его  уже  перешагнуло  тело,               
но  этот шаг не сделала душа.               

Она  витает там, где жизнь и праздник               
бегут не разделённые барьером.               
С каких-то пор как будто к месту казни,
порой,  бредёт  по  жизни только    тело.

Мои  друзья,  невзгодам  меньше верьте,               
не дайте жизни умножать печали.               
Ведь ничего нет вечного на свете:               
мы все себя немного потеряли.

Боимся  встреч, как великана гномы.      
Всё перед прошлым  мельче  и  иначе.               
Знакомим  наших  жён,  детей  знакомим,               
как  будто  от  знакомых   что-то   прячем.               

Мои  друзья,  верните  гордость  лицам,               
без  суеты,  останемся  друзьями.               
Уйти  из  плена  возрастных   амбиций –               
поможет  память. Да  поможет  память!

Нас   размело. Мы  где-то  за  пределом             
возможности перешагнуть  года.               
А  время,  как  окошко  запотело.
Туман. Уходим  дальше. Навсегда...
            
         СОЛНЦЕ

Кладёт руку
на реостат жизни
и осыпается жёлтый лист
лес
как церковный хор
торжественно исполняющий псалом
в котором
отчётливо слышится только одно слово
о золотое
по вечерам
вспыхивают небесные своды
краски бездонны
и настолько пронзительны
что хочется плакать
и целовать руки
любимой
осень 
 это профилактика чувств
освобождая от излишеств
листопад
с трогательной теплотой
ощипывает
иллюзии
и    HOMO   SAPIENS
не нарушая  гармонии
играет на понижение
о золотое
поёт
потупившись
лес
но уже
в интенсивно-голубой реальности
холодно-белая  хризантема
лучится
кладёт руку на реостат жизни
зазевавшийся лист
упал на снег
зелёным.


 

              СРОЧНАЯ

Звонки в квартиру по утрам.               
Что ждёт, когда я дверь открою?               
Я стал бояться телеграмм:               
вот и  ко мне пришло такое.

Страшней всего на синих бланках.               
Я этой синью сам грешил.
О  том,  что  после  будешь  плакать,
вот  здесь  сначала  распишись.

И распишись   в  своём бессилье:
ничто никак не изменить.
Жизнь зачерпнёт жестокой  сини —
и  будешь  пить,  и  будешь  выть.

Не  спится  чаще  по  утрам:               
невольно  вспоминаю  маму.               
О, время срочных телеграмм,               
отсрочь,  отсрочь ту телеграмму.











 



             «ПОДСАДНАЯ  УТКА»

Утро идёт на шорох дворниковой метлы,
Шур-шур, шур- шур...
Так он прометает дорогу
новому дню
в развалинах прошедшего.
Иначе как?
В метле застрявшие листья,
окурки,
плевки
и застрявший взгляд.
Прежде чем взять в руки метлу –
берёт бутылку ординарного вина,
припасённого   с  вечера.
Потом,  закурив, ждёт.
Очевидно  существуют  вещи,
делать  которые 
совершенно  трезвым
дальше нельзя,
чем  ближе
утро.


 
                *    *    *

Хлеба завоз.  У  дверей магазина
осень, вечер,  туман.
Сколько вещей от стеченья красивых!
Мягкая льнёт полутьма к полуснам.

Добрым волненьем и запахом тмина
вечер окуривает тишину.
Время свидетель — не хлебом единым...    
Всё же волнует нас хлеб. Почему?

Мудрость преданий? Сила традиций?             
Хлеб — это жизнь. Так во все времена.
Света квадрат, цвета спелой   пшеницы,
падает в ночь из проёма окна.

Улица дремлет в вечерней прохладе.
Тоже устала. О чём-то  всерьёз
шепчутся листья, шурша в листопаде.
Вечер. Размеренность. Хлеба завоз.


















 


 



                МЕРЕН

В упряжку дней как будто впрягся мерен
и потянул куда-то за собой –
туда, где юность, свой почуяв берег,
сойдёт и попрощается с тобой.

Уйдут друзья. Пока на задний план.
И первая любовь покинет тоже.
А ты, подрезав крылья, больше там
над буднями, орлом, кружить не сможешь.

Всё чаще будешь припадать к земле,
чтоб на планете круглой удержаться.
Мечтать забудешь. Просто будет лень.
Начнёшь ловить фантом земного счастья.

На это и потратишь эту жизнь –
чтоб спать на лаврах – сытно и спокойно.
Не думай много! Больше шевелись!
Ты человек! Да-да, звучит достойно.

А где-то там – остался светлый след.
Мечты остались там, но смысл утерян.
А худшее сбылось! Тебя уж нет.
Упряжки нет. Остался только мерин.

И тянет дальше. Но теперь куда?!
За горизонт? Побойся бога, мерин.
Жизнь отшумела… Это навсегда…
Видать пришла пора искать свой берег.













   

 НЕБО  В  АВГУСТЕ

Ночь, созвездья и луна –
жёлтой каплей.
Дремлет небо. Тишина.
Но, внензапно,

зашипит метеорит
и с шипеньем рухнет с неба,
и – сгорит,
как будто не был.

Но оставит брат богов,
в сводах неба  длинный  прочерк…
Прошипел – и был таков –
гость из ночи.

И луна, и млечный путь,
и туманности, как вата –
всё чудесно, только чуть –
жутковато.

Вот и бросишь взгляд земной,
в чём-то грешный.
В эту бездну над собой…
И – опешишь!

Только липкий свет светил,
только ночь чернее сажи...
Если б мог – давно б свалил.
Так куда же?!

И накатит, как волна –
миг тревожный... Страх внезапный…
Ночь, созвездья и луна –
жёлтой каплей.

Р.S.
Под ногами ком планеты,
где-то в вечности – огни...
Друг мой август, что всё это?!
Ну, хотя бы, намекни...
 



                ПО  ЭДГАРУ  ПО

Не спало;сь мне. Безуспешно
бога сна всё в гости звал.
Ночь текла. Я помню, грешный,
бога водкой соблазнял.
От тоски спасаться вздумав,
стал листать потёртый томик…
Не заметил как бесшумно
ворон сел на подоконник
и прокаркал: «Это бред –
верить сказкам. Чуда – нет!»
Но в ответ вздохнула ночь...
Я – ему: «Пошёл ты прочь.
Взгляд твой, птица, вдрызг затаскан.
Вспомни древних – всё течёт.
Жизнь – немыслима без сказки!
Пянка, правда, тут не в счёт.»
Каркнул он: «Ты – идиот.
Жизнь – прибежище тумана.
В мире денег и обмана,
в мире  злобы и забот –
чуден только  анекдот!
Нет чудес – где есть расчёт!»
Я изрёк: «Ты мыслишь скудно.
Жизнь возвышена мечтами…
Я недавно встретил чудо...
Сказку с серыми глазами…»
Он шепнул мне: «Пей до дна!
Раз святых коснулся тем.
Ты – пропал! А как она?
может ждёт тебя… Но с кем?!»
Я взревел: «Цинизм – не мера!
В жизни могут быть потери…
Но нельзя же пасть в неверье.
Есть надежда и в раздоре…»
Выдал он: «Memento mori.»
И взлетел взмахнув крыла;ми.
Подоконник опустевший
стал баръером между нами –
между тем–и тем мирами!
Кто-то прав, а кто-то меньше!
Может истина не в споре,
а в ночи. Memento mori…
Но порывам вопреки –
мы сторонники тоски…
А мечты – исчезнут вскоре,
как и всё… Memento mori!             

             БИОГРАФИЯ

Глянул в упор с фотографии,
с той, уже, давней давности,
с первых шагов биографии –
мальчик  увязший в крайностях.

Что ему нужно? Боже мой,
как же мне оправдаться?
В жизни бездарно прожитой
взять бы да затеряться.

И не просить прощения,
и не смотреть в глаза.
Не дотянул до гения…
Может быть так сказать:

«Мальчик, прости, по доброму.
Думал, что всё сумею.
Но! Ничего подобного –
просто сорвал затею!»

Время успело выгореть.
Слишком уж быстро может.
А за спиной, как изгородь
годы стоят и всё же!

Что мне сказать, тому ещё
мальчику, через  годы?!
Время оно во тьму течёт
да и из тьмы приходит.

Мы же шустрим в промежутках
даже, забыв оглядеться…
Может досталась минутка?!
Может иссякло сердце!

Мальчик, не смей заискивать
с прошлым! А просто знай –
жизнь – это, только, исповедь
перед дорогой в рай!



 

               










































         УРОКИ  ПУРГИ

Снимите шляпы, супермены –
пурга в степи.
Пять дней подряд теплообмена
с зимой сорвавшейся с цепи.

Бывает всякое, не скрою.
Но утверждаю – минус пять
с присадкой ветра, снега, воя
способны быстро спесь согнать.

Поверте в жизнь, уважте Вакха,
не допустите только чтоб
душа погрузла в бреднях страха –
они загонят в снежный гроб!

И может вам удастся выжить,
призвав любимых, власть долгов…
И пёс тогда, скуля, оближет
щеку пришельца из снегов.

Зальётся пёс скулящим лаем –
считайте – вы прошли пургу.
И время хлынет заметая
следы лежащие в снегу!

P.S.   

Пурга в степи – не тест на смелость.
Тут важно выжить – злу назло!
Да-да – не скрою –  жить хотелось.
Но скажут – парню повезло...















        ПИСЬМО

Это не бред…
Если вдуматься…
Где мы?
И кто мы?
И что мы такое…
И жизнь эта что…
И вселенная эта…
И всё это
вместе
что?
И в чём
она истина?
Так и уйдём…
Лишь наивные домыслы выискав.
Да и им не дано объяснить
ничего,
никогда.
И не помогут
все телескопы.
Может не все – но почти.
Что они могут
накропать
в бездне 
которая в бездну летит.
Не поняв и это
придётся уйти.
Жаль.
Очень жаль.
А хотелось бы…
Ну так прощай,
вся реальность непостижимая…
А существуешь ли ты?
Вообще?
Прощай и прости.

         P.S.

Не постигший тебя
и себя.
Валентин.
 
        P.P.S.

Ответь мне хотя бы
по новому адресу
что ли…
Простыми словами
пиши:
для бессмертной души
Валентина.
Amen.






































                ЛЕТО

Шёлк волос – как щенячий писк .
Он забился мои ладони...
Эта ночь далеко, как пирс,
углубилась в судьбу. И гонит,

гонит время куда-то нас.
А мы спрятались до рассвета
от себя и сторонних глаз
в эту ночь, в это звёздное лето.

И вот здесь нас уже не достать.
Может жизнь про нас думать что хочет.
А, вокруг, нашим мыслям под стать,
где ни глянь – колдовство этой ночи!

Мы поверили в слово «люблю».
За туманом, парящим, светает.
Свою жизнь, пред тобой, расстелю,
как ковёр… Ты отныне – святая!

Будь моей путеводной звездой
и в погожие дни и в ненастье…
Серп луны… А в прохладе ночной
пахнут волосы маленьким счастьем!

Вдалике от сутяги мирской…
Мы – вольны!  Как невольники страсти.
Как сорвавшийся ветер морской...
Так и ринемся в жизнь – как в ненастье
 









 




              ПРИКИДКА

Как порой хочется
душу вывернуть по-ахматовски
интеллигентно…
Но в те моменты,
когда волна тоски
по поэзии
настоящей –
вскроет спящий
каприз – мол хочется,
по-ахматовски, что бы было…
А попробуешь заморочиться
этой мыслью – на вскидку – хилой.
Хоть завой –  глуповато будет:
гордый слог и суконное рыло
простоватого простолюдина.
Разве ж можно?!
Только так невозможного
хочется!
Вот и вздумаешь заморочиться…
Зря.
По наитию
чувствую…
Вы уж простите,
волшебная Анна.
Я не кощунствую…
Жизнь – это странно…
А время бежит…















 

                НОСТАЛЬГИЯ

Ну как тебе живъётся в нашем прошлом
мой друг, глубинка юности моя?
Всё любишь жизнь? И девочка хорошая,
порхает над туманом бытия?!

Мы далеко – на растоянье жизни.
И оба мы заложники тех дней.
Я отзовусь, тот час, ты только свистни
и я вернусь в дни юности своей.

Вернись и ты, чтоб встретить наше время
и девочку что мы любили оба...
И те неповторимые мгновенья...
что жизнь порой дарила – как на пробу.

Я так ушёл – тем ядом отравившись.
Судьба куда-то увела тебя…
Был тёплый май. Цвели, волшебно, вишни.
Мы просто жили, эту жизнь любя.

Вернуть бы привкус тех шальных минут,
чтоб ощутить ещё раз миг щемящий.
Хотя бы на мгновение вернуть –
и можно в ящик!

Не нужно ни Парижа, ни Луны…
Хотя б на день, один, вернуться в юность.
Душа поёт... И нашей нет вины –
что время обрывает струны…
 


   
 






               



          КАК  ВАРИАНТ

Можно всё отдать без боя.
Словно в слякоть, в бездорожье,
пробрести по жизни можно,
скромно струсив перед ней.

Но зачем всё это нужно,
если душу смять и спрятать,
и по– рабски ей проклятой
век униженно  служить?!

Чтоб до старости добраться,
выбрав лёгкие пути.
Шкуру прятать и ползти:
лишь бы жить – хоть как-нибудь.

А очнувшись, что ты скажешь
тем кого ты, струсив, предал –
врал и совести не ведал?
Ну, а что сказать Петру?!

В оправданье прогундосишь
то, что тихо жил, побожно…
Врать привык.  Да,  врать не сложно…
Но врата откроет – ад!

А пути-то нет назад!
Вот теперь, хоть раз, подумай
как ты жил?!  И жил ли у;мно?
Лишь страстями стоит жить!

Чтоб когда-то оглянувшись,
крикнуть жизни уходящей:
– Я всегда был настоящим!
И, откланявшись, уйти.
               









                ПРО  ОВЕЦ

Ещё «свитера» и «костюмы»
на сопках щипали траву…
Предгорный Алтай зеленел тонкорунно
и зелень на склоны влекла детвору.

Бывает такое и здесь, на Алтае:
под сорок жара – и – природа задохлась
едва зазвенев. В раскалившемся мае
вершины покрылись безжизненной охрой.

И так, как с макушек сбегает вода –
охристые пятна бежали в долины:
лизнув по лугам, пересохшим прудам.
Окрысились камни, потрескалась глина.

В наш век, как и прежде, крестьянским трудом
Всё также, по своему, правит стихия –
рубили забоку и парк над прудом –
и всё, что зелёным осталось – рубили!

Тогда «свитерам» и «костюмам»
скормили деревья, кусты.
Посёлки острыглись, разделись– что б ЦУМы,
в тот год, не остались пусты!

И не было подвига. Просто природа
на мудрость, опять, испытала людей.
Возможно, другое – так богу угодно –
увидеть святое в крестьянском труде.

Обычная жизнь – ведь она не обычна.
Хоть в даль посмотри, хоть к  истокам вернись.
Не зря нас великое таинство кличет –
любить и хранить, эту хрупкую жизнь.
 






                *    *    *               


Зима постылой и сырой была.               
Её уход приятным тоже не был.               
И, наконец:  ни снега, ни тепла,               
лишь вихри, как пиявки липнут к небу.

Пришла   весна, а в ней чего-то нет.               
Хотя прогноз давно тепло пророчит,               
но стынь стоит, а очи  режет свет               
на наждаке смятения отточен.

Тропою лет проходишь перевал –               
полжизни прочь, и снова ты пришелец: 
свет женщины тревожный миновал,
пройдя сквозь жернова житейских мельниц.

Прошли восторги, блажь и новизна.               
Осмыслить трудно, что ещё уходит.               
За дверью календарная весна –       
пока как факт, свершившийся в природе.

Ах, это слово, грозное – пока –
по ми;ру нашему, как призрак, бродит.
Хоть  наша жизнь и мелкая река,
но устьем в вечность глубоко уходит.

Так поприветствуем приход весны.
Она приходит в мир наш как подспорье.
И смысла наши дни не лишены...
За счастье с жизнью мы ещё поспорим!

И кубок жизни мы допьём до дна!
Пришла весна...
Весна...
Весна...
























КОГДА  ЖИЗНЬ,
НАЧИНАЕТ  ТЕРЯТЬ  КРАСКИ —
ПОНИМАЕШЬ:
ЮНОСТЬ  ПРОШЛА…
АХ,  ЮНОСТЬ,
ГДЕ  ТВОИ  АВАНСЫ ?!


















 
               СКОРАЯ  ПОМОЩЬ

Дрожанье машины продолжилось в рощу
и отзвуки, в кронах увязнув, стихали.
Сочились мгновенья из чаши печали.
А жизнь, отшумев, уходила на ощупь
в прошедшее время, в дрожащую рощу.

С библейским бесстрастием двигалось время.
Металась сирена в плену резонанса
отчаянным воплем последнего шанса,
взывая к живительным силам апреля,               
и где-то бесследно терялась в капели.

Встревожилась роща... Собаки брехали...
Мы все, как один, в этом мире – транзитом.
Пахнуло тревогой! А может инстинктом?
Но мчалась машина, и шины визжали –
похоже на брань и на тексты скрижалей.

Причастна... причастна... посеяла горечь.               
В вечерней прохладе несчастьем разило.               
От домыслов душно. Кого увозила?..               
Но взвыла машина и бросилась в полночь,            
теряясь в дали и в надеждах на помощь.

A  в  крайнем подъезде, где сумраки жались,             
в  углу — целовались.
 



        МОТОЦИКЛИСТКА

Шаг размашист. Волос  белый.               
В баночке — три болтика.               
Груди острые как стрелы –
готика.               
            
               *    *    *

Осень жёлтая точно оса.               
Или, может, старею.               
Леса огненная коса               
чёрную пахоту бреет.


                УХАЖИВАНИЕ

Распускают хвосты петухи:               
их оружие — важность и перья.               
Мы не куры, мы пишем стихи,               
но работаем в сходной манере.

.
               ДЕТАЛЬ

Окончен бал. И гости — прочь.
Осталась грязная посуда,               
окурки, ночь               
и ожиданье чуда.
               
            
                ВЕЧЕР               

Вечер выдался  в две луны.               
И в тишине ночной               
луны плавали как  блины:               
в небе — один, в луже — другой.


;

             *    *    *

Осень где-то в половине,
дали в дымке акварельной,
стелит мягкую тревогу
колокольный свет заката.
Глохнут звуки,
вязнут,
тонут,
и затягивает омут
ожиданий предвечерних.
Как не трудно грусть накликать.
Но сойдут, как с губ нелепость,
гуси в зелень луговую.
Разве нужно быть реальным
Увядающей природе
быть пленительной угодно.
Жизни мелкие детали,
вдруг,  слились  в  едином  хоре:               
слушай, осень,
песню жизни,
слушай, осень...
И рассыпались внезапно.
Ломкий сумрак сдвинул шторы.
Жизнь стыдится
откровений.
;


             МЕТЕЛЪ               

Ветер несёт непогоду.               
Как устаёшь от невзгод.               
Снег превращается в воду.               
Боль превращается в лёд.

Зябнут слова, слетая.               
Мыслей пугливый ход.               
Ветер снега листает,               
словно пустой блокнот.

Всё приуныло и сжалось.               
Чувства сковало льдом.             
Жизнь метушнёй казалась,
запертой в «от и до».

Снег, как отлит из металла,            
бил в барабан тоски —               
это метель играла
связкой невзгод людских.               

Нас закатав в комочки,               
в снежном несла потоке...               
Мы в экстремальной точке:
холодно и одиноко.

Только метель без края,            
ночью  омрачена –               
плачет... То подвывает.               
Что же, иль кто она?...








          
             
 


           *    *    *

Целуй меня, чтоб выжил.
Откуда этот страх,
сдвигающий нас ближе               
над у;;;;;;;;;;;;глями костра.
        Мы обожжёмся прошлым.
        Храни его — храни               
        от слёз и слов  истошных
        угасшие огни.
Февральские метели...               
Беда, беда, беда!               
Летят, но опустели,               
как инков города.
        Когда под общей ношей,               
        не занята собой,               
        когда постигнешь больше,               
        чем собственную боль —
придёт другая правда               
без слов и без причин.               
Целуй меня, так надо,               
так не видать морщин.
        Из пепла может выйти,               
        как Феникс, наш союз —            
        храни золу событий,
        хранительница уз.
Храни тепло под крышей,
храни от пустоты.               
Ты — женщина! Ты — выше!             
И всё, что в жизни — ты!
        Но рвутся к счастью нити,             
        нас поглощает быт.               
        Быть женщиной — наитие.               
        Но можно — и не быть.
Разрушь мои устои,               
дурачь меня, брани —               
прощу за всё другое —               
но женщину — храни.


               *    *    *

Вот снова за дверью ликует гроза,               
и капли по крыше стучат как монеты.               
Напрасно судьбу, как козу, привязал,               
я в этой деревне на целое лето.

Никто от себя не уходит так просто:               
так можно сбежать от врагов и друзей.               
Проблемы остались... мучительно остро,               
касаясь меня и потерянных дней.

Ах, как ты нелепо, прошедшее лето,               
прошедшая жизнь и скольженье пера.               
Наивная девочка носит букеты,               
чтоб как-то украсить мой день, хоть с утра.

Чтоб как-то украсть неотведанной  грусти               
(в шестнадцать — почти заграничная вещь):               
пока Купидон тетиву не отпустит,
пока, ещё крылья не брошены в печь.

А ветер царапает ветками окна.
Вторгается осень, ветшают слова.
Лишь чувство тревоги, ритмично, жестоко
стучит изнутри, словно рубят дрова.
 



               *    *    *

Плачь, милая, уткнувшись в кулачки.
Плачь  Солнышко  разгневанное, плачь.
Не так устроен мир, как ты желала б –
плачь.
Плачь, заведя за ухо волос,
и пусть вселенная услышит голос,
расплакавшейся совести своей.
Пусть будет ей с тобою на  равне
за всё её несовершенство —
плачь.
Но что с тобой творится? Не иначе,
как яд, во всё подмешано чутьё.
Глаза подымет, боже, озадачит!
И не поймёшь: вдруг сорвалась и плачет...
Зачем вы все обидели её.
Зачем вы все...
Одни глаза как бездна.
Так вот что скрыто, женщина, в тебе.
Бессилен разум. Это бесполезно
искать слова для утешенья.
Плачь.
Плачь, милая, уткнувшись в кулачки.
Я только тень от про;литого света.
Благодарю за вздор, за счастье это —
быть под защитой женских слёз.
Плачь.
Плачь, милая.
Как важно жизнь озвучить
сутью.
 



             *    *    *

Одиноко. Стучится беда.               
Как овцу отбивает от стада.
Соплеменники, как никогда,               
торопливо уходят. Так надо.

Обижаться? Помилуйте – вздор!
Это пить из сухого колодца!
Если бросить им в спины укор —               
значит,  бросить бороться.

Одиноко. Стучится беда.
Без неё бы совсем одиноко.
От себя не уйти никуда:
ты прикован к судьбе и жестоко.

Ты повязан с холодной средой...
Что болит, то в тебе и живое.
Он страшит, дом, где пахнет бедой,
и обходят его стороною.

А потом обойдут и тебя.
Так устроена эта обитель.
По усопшым, бывает, скорбят.
По живым... Небеса извените...

но к живым мы добры не всегда...
Одиноко... Такая  досада...
От беды не уйти никуда.
Хоть завой – а  впускать её надо.

В этом мире всесильна она.
В этом мире так много печали...
Мы насытились этим сполна
и, невольно,  как  звери, устали.
 



             ПОЙ, ВАСИЛИЙ

Вот лохматые дуги бровей,               
вот глаза – не стальные – седые.               
Хочешь – песню допой, хочешь – водку допей,         
но хоть что-нибудь делай, Василий.

Невозможно нам молча сидеть.               
У французов есть фраза такая:               
«C`est  la vie». C`est la vie – если трезво смотреть.       
И иная она не бывает.

Сжаты пальцы в жеcтокий захват,               
словно волею случая сжаты.               
Лишь слова, как безгласые птицы летят,               
даже виден их след виноватый.

Есть целебное средство, Василь –               
посмеяться над всем – и отпустит:               
ведь хватало нам юмора чаще, чем сил,               
удила может, снова, закусим,

и  покажем такое судьбе,
чтобы впредь в кучера к нам не лезла!.               
Не молчи как стена. Хочешь – вазу разбей.            
Может выпьем, чтоб взвесить всё трезво.

Наши жизни, Василь, наши обе,               
так пустяк, два плевка в воды Леты.               
Так пускай они там не горчат, в ее водах.               
Мы с тобой отвечаем за это!

Сдвинул к стенке заслоны гардин.               
Вот глаза на окно покосились.               
Он не громко запел. Значит я не один.               
Значит всё на местах. Пой Василий!

;


             ЖДИ

И нет ничего другого.
Над миром пройдут дожди,
и будет надежда светить…
Но, вдруг, оборвётся дорога…
И снова, мучительно снова. –
металлом звенящее слово:
жди.
Вонзится весна осокой,
земля обнажит рассвет…
Но где-то в трясине лет
не дай бог свести «на нет»
желанье любви высокой.
Жди.
Куда-то покатятся годы…
А выбор не так уж велик!
Грядущее – это тайник
с секретом особого рода –
жди.
Устанут когда-то нервы
и будешь искать покой,
но тот, что в тебе – другой,
тот главный, напомнит – веруй,
не должен твой шанс уйти –
жди.
Судьбу не дано обуздать.
Но стоит ли гнать коня?
Как страшно дождаться дня,
когда уже нечего ждать.
Жди.
В дороге страшны потери.
А к счастью – трудны пути.
Как кнут обжигает: жди.
А ждать – это всё же верить.
Жди.
Отведав добра и гонений,
и даже идя напролом,
мы всё-таки, всё-таки ждём.
И ждём до последних мгновений…
               Чего-то же
Ждём.




               ЖАРА

Хоть я не спал, а всё же снилось,
что мне на руку ночь легла…
Прохлада медленно сочилась
и чахнуть начала жара.

Когда её совсем не стало
и ночь, обняв меня, спала –
взошла луна, темнить не стала:
к порядку звёзды призвала.

И те, без споров, стали ярче,
и стали сыпаться с небес...
Процесс пошёл, а как иначе?
Жара сошла и мир воскрес!

Проснулись чувства, жить хотелось,
и, даже, что-то совершить…
Жизнь — это миг, не в этом дело!
Но лучше этот миг продлить.

Но было душно… Хоть издохло
дневное пугало — жара...
Мне почему-то стало плохо,
и я с тревогой ждал утра.

Так и вставал, не отдохнувши...
И мысли пеленала мгла…
Но голос был мне: « Встань покушать.
      Приди пораньше… Я — ушла».

А новый день вставал во власти
проблем, гнетущих со вчера…
Ещё штришок... Хотелось счастья…
Ина;че как?!  Вставать пора...










                *    *    *

Ветераны идут, ветераны идут, ветераны…
Как тревожно в душе от простых этих слов.
Это прошлое нас обдувает ветрами
и уносит в военную юность отцов.

Ветераны прошли, ветераны прошли, ветераны...
Поклонись! Через всё эти люди прошли:
через горечь потерь, канонады и раны,
через смерть, пол-Европы, ожоги Земли,
ветераны прошли, ветераны прошли.

Поднимись над поспешностью мыслей и дней —
поклонись! И почувствуешь гордость потомка:
за тот край, что взрастил этих сильных людей,
за себя, что ты родом из тех же истоков.

Ветераны идут — за себя и за тех,
что возможность пройти в этот день потеряли.
Даже время и то прекратило свой бег
и стоит с нами в ряд,
в той же светлой печали.
Ветераны идут…
Ветераны идут…
Ветераны…


















          
           ПЕРВЫЕ  ЛАСТОЧКИ

Весна ещё чуть-чуть, немножко еле-еле.
Соседи во дворе за мокрый столик сели,
а дальше начиналась проза:
первая партия в шахматы в новом сезоне,
первая фраза жены полетела, с балкона,
первая шутка в приглушенном смехе увязла
и ферзь оказался под боем.
Так появилась весна во дворе…





                *    *    *

Весна в садах таилась, словно в генах страсть.
И как-то враз исчезла пена сонных почек.
На марш-бросок весне хватило тёплой ночи:
с рассветом зелень в сонный город ворвалась.

И грянул лист. Он колдовал на каждой ветке,
он по;днял шум, вплетая щебет в зелень крон.
Пришла весна…Точней, она взошла на трон!
Об этом и шепталась парочка в беседке.




















    ДЕРЕВЕНСКАЯ  МАСТЕРСКАЯ

Верстак в интерьере был главным мотивом.
На стенах пометок экспромтная роспись.
А в стружках-кудрях, словно в пене прилива,
усатый столя;р. И дымит папироса.

В лице отрешённость. Он будто шаман
и связан не с деревом вовсе, а с духом.
О чём он молчит? Сквозь табачный туман
торчит карандаш, как сообщник, за ухом.

Как видно поймал он высокую мысль,
не здесь в мастерской, а витавшую выше.
И в первом же жесте проклюнулся смысл
усатой улыбки взлетевшей под крышу.

Доска под рубанком слегка задрожала,
потом завизжала, как баба от счастья,
но вскоре привыкла и только шептала,
сливая со взмахом, короткое — «мастер».

«Столя;р я, — он думал, — но это не драма.
Рубить не пришлось мне в Европу окно,
но сделал не меньше — оконную раму.
И только тогда распахнулось оно».

Деревьям, как людям, и век свой отпущен.
И судьбы, как людям, деревьям даны:
вот запахи дуба темнее и гуще,
чем звонкая сухость смолистой сосны.

Когда он работал, он был незаметен.
Его замечали, когда он болел.
Возможно не лучший он мастер на свете,
а вот без него — ощущался пробел.

«Столя;р я, — он думал, — а  важная птица.
Не в перьях вся важность, а в том, что нужна»
Строга;ет столя;р, папироса дымится,
улыбка колышет усы как волна.





                *    *    *




И  вот  нелёгкий,  жаркий  день
иссяк.
Идет  домой  один,
сутулясь  как  и  вечер.
Не  знаешь,  дым  ли,  дымка?
Бескрайний,   серый  город
лежит  вонюч,  ленив.
Так  где  ж   ты, это  счастье?!
И,  вдруг,  остановился.
Вперёд  идти?
Назад?
Куда ж ты,  человече?
Уже  не  так.
Уже спадает  зной.
Да-да, «ещё  не  вечер».










      




















            ТОСТ

Ветры бывают разные,
в чём-то они как люди:
одни трясут государства,
другие — затишья любят.

Ветры бывают сильные –
те из глубин конфликта:
часто лишь их усильями
будущность  приоткрыта.

Ветры бывают свежие,
если исток в грядущем:
это ветра надежды
нам окрыляют души.

Может живём мы с этим
светом в крыле Икара:
наши мечты — как ветер,
наши сердца — как парус.

Встречные и попутные
ветры нас обдувают…
Мы ж иногда их путаем.
С нами и так бывает.

Но по своим законам,
что не подвластны людям,
нас стерегут бессонно
ветры времён и судеб.

Жизнь – говорят – игра!
Ну, так давай, играясь,
выпьем за те ветра –
что; натянули парус!

Мы же в одной упряжке
с жизнью... А как  иначе!?
Выпьем за крест наш тяжкий.
И за ветра; удачи!









      ОТНОШЕНИЕ  К  НОЧИ

Была ночь тёмной и горбатой.
Как старый пёс.
В шерсти; густой и неопрятной.
С репьями звёзд.

Казалось, что она дышала,
как дышит скряга  на тайник.
Из чёрной пасти вниз свисала
луна — язык.

Ночь, как наседка, над веками...
А нам, всё так же – не тепло...
И мне хотелось бросить камень
в её мурло.

Как неужившиеся шпаги
мы шли навстречу.
Но эта шустрая дворняга
взнуздала вечность!

Небесный свод был озабочен.
Мерцали звёзды. 
Робко так...
Они, ведь, тоже против ночи,
бескрайней, этой вечной ночи –
ну, так –  пустяк.

Сгущалась темень. Ночь пугала
безбрежной ширью неземной.
Звезда, не выдержав – упала…
А там – покой!











                *    *    *

Не прошеный гость, чтоб добраться до слёз.
Слова лицемерья — давно не новинка.
Слеза по шпалере скатилась в хао;с
трагической  льдинкой.

Разбился как зеркало вид на залив.
В осколках судьбы — только боль уцелела.
Житейское море за дверью шумело…
Волна за волной начинался отлив.

Свой дом убирать — это высшая мера,
когда опустевший стоит и чужой.
Покинутый храм. Обрывают шпалеры
в чернильных цветах и помаде губной.

Не надо судить – если вы посторонний.
Не надо гостей, где не рады гостям.
Мы счастье своё в одиночку хороним...
Так гибнут подранки — с собой сам на сам.

В квартире пустой, как слова утешенья
срывают шпалеры, как с горя запрет.
В углу на паркете семейный портрет,
теперь, уже, в роли погрудной мишени.

Хотелось чтоб лучше, но дни наши тают.
И злом и добром  мир как соком налит.
Над стеблями судеб – два ветра  летают,
два полюса жизни — один монолит.













           О  ЛЮДЯХ

Сторона заходящего Феба —
это домик из красного камня,
это ломтики вечного неба,
склеенные облаками.

Сторона восходящего Феба —
это ревность на фоне тумана,
это в споре задумчивость неба
и ужимки цветка - великана.

Две другие — безмолвная тема.
Две другие — просты и радушны.
Лишь порой, они тягостно немы.
Их чужое вторжение душит.

 























                *    *    *
Мелькают лица, реки, города…
Но что-то вновь и  вновь  сгоняет с места.
Вся жизнь становится  чужой — когда
судьба не стала продолженьем детства.

Посеешь рожь — заколосится  злак.
Посадишь клёны — вырастают клёны.
Ах, детство — мой побег зелёный
не так я уходил, совсем не так…

По всем дорогам сразу двинул к Риму.
Попутный, встречный – по;;фиг – лишь бы ветер.
Всё догонял… Всё проносился мимо…
Обиднее всего, что не заметил!

Чужая жизнь — и своего ни капли.
Живу — другого, вроде, подменяю.
Так занесло восторженный кораблик,
так занесло… Как льдинки годы тают.

Сложилось всё и в этом вся беда.
Грешны советы и другие средства.
Судьба не поправимая, когда
она не станет продолженьем детства.






;



            ПО  ИОАННУ

Наш путь земной и трудный, и суровый
общение лишь может облегчить.
Пусть годы тают — мы должны любить
и помнить, что сначала было слово.

И с нами быть оно должно всегда,
чтоб бессловесность души не терзала.
Способность слова порождать начало
сродни стихии, как подвижка льда.

От немоты мгновенья тяжелеют.
Молчанье копит не подъёмный груз,
и кто со словом разорвал союз,
того раздавит в собственной затее.

Не знаю тайн того, иного, света.
Когда уйду, окликните  меня!
Безмолвия боюсь, а не огня.
Пусть слово будет Бог и только это.










;

            *    *    *

Женщина — фальшивит:
это аксиома,
которая доказательств
не требует,
а требует прощенья.
Укладывая, этот постулат,
в фундамент теории  взаимоотношений,
мы, зачастую, освобождаем его
от второй его части.
Это  напоминает старания
Иванушки Дурачка,
сжигающего  лягушачью амуницию.

А дальше
происходит тоже,
что и в сказке.
Правда,
не всегда удаётся добиться
сказочного исхода.
К сожалению...
и только.





















            «ЕРУНДИЦИЯ»

Так живёт, словно кем-то забыта.
Может в этом сама виновата,
что без меры и без аппетита,
как верёвки жуёт цитаты.

Как он держит, несчастный лобик
эти «россыпи золотые»!?
А глаза как пустыня Гоби,
даже чем-то ещё пустынней.

Даже чем-то, чего не скроешь,
угасающем, что ли, горят.
Что не скажет — ведь всё чужое.
Ей бы хахаля вместо цитат!

Её «крест» — ореол эрудита,
а за это, и жизнь, как расплата!
Это — мужество — без аппетита,
как верёвки, жевать цитаты.






;



    СТИХИ  ПРО  ВЕДЬМУ

Она полюбила поэта.
И он её тоже так.
Решила, что любит котлеты,
а он не терпел форшмак.

Годила, во всём, как мужу,
молчала, когда был злостен.
Мужчины бывают и хуже!
А он её, взял да бросил.

Грустила она по-чёрному.
Соседки те так не умели.
Потом уж не так подчёркнуто.
И как-то в конце недели

вкусила стихов из последних.
В сожительстве, было, говела.
Читала стихи про ведьму
и сильно его жалела.

Такая, знать, сущность женская.
Ведь ведьма — ни дать, ни  взять!
Но в этом и ум  и  блеск  её.
И  как перед ней устоять?!


;


     ЛУННАЯ НОЧЬ

Бисер весенних почек —
искрами  в мётлах веток.
Кроны  на фоне ночи,
словно каркас планеты.

Строг, как чертёж на синьке, 
дремлет ночной пейзаж.
Лунное небо в дымке,
в  замыслах — ералаш.

Всё эти почки-ноты    
из партитуры лета.      
Партия сонных веток      
в  музыке круговорота.

Всё это вечно будто...
Домыслов  лёгкий  бриз.      
В неба холодный купол
целится почкой жизнь.

Воздух налит щемящим.   
Ах... поцелуй ещё...    
Этот покой обманчив. 
Помнится — «всё течёт».

Бисер весенних почек.    
Веток тревожный лёт.   
Ветер луну несёт            
вглубь бесконечной ночи.





+
 



               *    *    *

Это женщина целует:            
между сплетен, страхов, скуки   
и, скрестив на шее руки,
то пугая, то волнуя,
увлекает за собой      
в драму  жизни, чтобы  в суе   
одолеть с ней путь земной.
Не родиться б – вот спасенье!
Жизнь – расчёт за чью-то  страсть.
А она в слезах, смеясь,
заберётся на колени –
вся светла, лукава, лжива.
И тогда уж – нет спасенья!
Или есть? Непостижимо!          




           ВАГОН

Интересного в этом вагоне   
только то, что он копия прочих.   
И он нёсся в дорожной агонии   
как прибежище  зыбкий непрочный.

Он устроил нам пытку безделием.
Мы, невольно, тянулись к перронам.       
Если б я рисовал понедельник,   
Я б придал ему контур вагона.












    ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ

Признать, что не те мы,
легко — но не легче.
Холодное время.
Озябшие плечи.
 
Сорвавшийся лист
зашуршал в листопаде...
Согреть тебя нечем.
Из серого сада
 
уходят надежды.
И их не вернёшь.   
Прости меня, прежде
чем с ними уйдёшь.
 
Прости, как прощают
любимым ошибки.      
Но горечь срывает
кривые улыбки,
         
как скрюченный лист.
Это холод раздумий.
Это рушится жизнь...
постепенно, бесшумно.


 



              *    *    *

Снега пласт искрист, недвижим.
Вечер падает на землю         
и фонарь косится глазом      
на опасные проказы         
тени той, что столб качает.
Спой мне песню, ночь земная.
Пусть из тени выйдут страхи,
или гоголевский чёрт,      
или что-то  в этом роде:
неужели же в природе         
всё действительно течёт?   
Ночь украинская блещет
многоточьем, многоточьем...   
В эти точки-письмена   
посредине звёздной строчки
скобкой врезалась луна.
Вечность пишет многоточьем,
снега пласт лежит, недвижим, 
от мороза веток хруст,       
от зимы в каком-то шаге — 
подоконник, лист бумаги...
Ночь в окно сливает
грусть.



 



                ЗИМА

Скрип шагов по заснеженной шири
может быть и  пустяк во вселенной.
Всё ж нелепо в тоске забубенной   
прекословить величие мира.

Но довлеет, бесспорно, земное.   
Море судеб штормит. Там где плачь,
там качаются наши устои,          
на холодной волне неудач.

Может в буднях, тягучих, как в клее,
увязаешь, а что-то уходит.         
И, клянем суету, не умея, 
подступиться к себе как к  природе.

И о чём-то тоска, но о чём?
Ухватить невозможно словами.
Н очь морозная пахнет жильём
на планете покрытой снегами.


 



         БОЛЕЗНЬ

Огромные старые сосны
в просторном осеннем лесу
пронзают кристаллы пространства.
Ещё тепло, как «ещё жизнь».
Свет, срезаясь на гранях,
косит.
Боже!
Ты, который не существуешь,
ты, в которого я не верю.
Будущее и прошлое,
как две льдины,
столкнулись,
кроша друг друга.
Осколки засыпают лес тишиной.
Куда бы ни шёл
во все стороны единственная дорога
под ладонью синего неба.
Любой,
что ни шаг — то навстречу себе самому.
Нет места, где б нам разминуться.
И только огромные старые сосны,
качаясь, колышут молчанье.
Спокойны.
Спокойны.
Спокойны.
Огромные старые сосны,
возможно, они знают больше,
возможно, они знают всё,
кроме страха —
страха разлуки,
страха потери,
страха последнего шага
навстречу прощанью.
 



                *    *    *

И вновь слова, как треск, звучали сухо.
Всё множились, как сорная трава.
Не тронули, и не дошли до слуха,
слова.

Мы много говорим. Боязнь молчания
главенствует, диктуя нам права.      
От внутреннего холода отчаянно
спасаемся, закутавшись в слова.

Усталость — нас одна ещё роднит.
Усталость — как стена нас разделяет.      
В словарную метель уходят дни,      
как призраки, идут и пропадают.

Наедине, когда слова не властны,       
в молчание, вдруг, нечего вложить       
и пустота, так близко и опасно,      
на кончике сознания дрожит.

Нас друг от друга увели слова
 и как орда, пройдя,  опустошили.
Обидно то, что плоть ещё жива,      
а жизнь скучна.  В словах её прожи;ли.



















            ЛЕТНИЙ ЭТЮД

Содовый вечер. Прохладная щёлочь.
Млечное что-то, но только не путь.
Мечется мелкая серая сволочь,   
вроде как мысли, но злее чуть-чуть.

Господи, вдумайся — это материя.
Пепельный купол. Безвестность и сон.
Взвыло отчаянье  раненым зверем,      
и одиноко стихает, как звон.

Пахнет помадой и чем-то осенним.
Сладкой досады подкрашенный спирт.
Хлопают двери, ведущие в сени....   
Это хозяйка ночами не спит
 
             *    *    *

Ты прозябаешь в ожидании.            
Как по ступенькам, вверх по дням,
в пустых пролётах мироздания
его молитвенно браня.

А день за днём уходят годы. 
В трясине спешки и разлук,
полулюбви, полусвободы
замкнулся безутешный круг.

Так накопились неликвиды
нежнейшей ласки и добра:
однообразием обиды    
мелькают в спицах вечера.

Уже трудней ему в угоду,   
смотреть в окошко, как в прицел,
храня тепло к его приходу,   
храня улыбку на лице.

А домыслы – темны как ночи.
Когда любовь – не прочный щит,   
как выстрел грянет одиночный
шальная мысль — и всё решит.
 



                *    *    *

Ночь.
Человек.
Смотрит на звёзды.
Почему Галилей?
Просто человек,
однажды поднял голову
и выглянул из сорока лет суеты,
как из упаковки.
Потом сделал следующий шаг...
и почувствовал под ногами
планету,
над головой звёзды:
удивлённый, осмысливающий,
живой.
Именно это.
Именно это последнее.
Раньше не придавал значения
потому что все...
Вроде, как в отпуск,
и незаметно, что навсегда
уходят...
Философское спокойствие   
не приходило         
Курил он жадно,
долго.
Потом поднялся и пошёл в дом.
На пороге остановился,
выбросил окурок
и захлопнул дверь,
как вход в крепость.   
Так открывают звёзды.
v









            МАКИ
                Наде

Маки — губы,
губы — маки...
крики, ветер, смех до слёз:
сквозь волнистый запах злака –
запах поля и волос.

Поле — платье,
платье — поле:
как резвящийся зверёк,      
чем-то призрачным до боли,
силуэт летит над полем         
в ералаше рук и ног.

Маки, маки:
ошалели.   
Воля-вольная полей:       
в счастье бросилась на шею,
в страхе замерла на ней.

Маки — в воздух,
маки — в  волос!
Подбежит, а на губах:         
то ли слово, то ли возглас,    
то ли первый женский страх.

Маки... маки...
Боже... маки –
где-то там в святой дали...
Что ж  вы,  маки?...
...маки, маки...
отцвели?!

 
      НАИВНЫЙ РОМАН

Это печальный случай.
Всё это так и было.    
В старом одном романе,
улица враз опустела, 
двери закрылись,               
окна погасли:               
коварство и ночь.               
Дождь теребил рану,               
жизнь его позабыли,               
смерть его позабыли:               
шкуру спасали и в прошлом.             
В старом одном романе               
он не дожи;л до рассвета.            

Спустя века, отличница, однако,         
наутро, пропустив зачет,            
как дурочка
навзрыд над книжкой плакала,
ночь напролет.               
В старом одном романе,               
в наивном одном романе...               
Всё.
 



Уткнитесь в пятнышко —
и баста!
Дразнить глубины —
горькая  услада.
Зачем  гостьям, невольным, жизни надо
так сладострастно постигать её ничтожность.
Что изменит?!
Вот — дом, вот — женщина, вот — дети.
И всё.
Живите этим.
Прекрасный круг
в котором ловят счастье.
Зачем искать тропу
во тьме противоречий,
глобальностью превосходящих разум?             
Тропа ведёт назад.
О, сколько их, в конце,
воткнувшись в огражденья круга,
вопило с внешней стороны.
Не все пред богом мы равны,
не все равны  перед природой,
и не равны  между собой.
Старик, в своём ли ты уме,
над миром Росинанта вздыбил?
Ты прав, старик,
не рок — а выбор,
склоняет к трафарету, где неизвестных нет.
Уткнитесь в пятнышко —
и баста.
Но что-то изнутри,
презрев ценнейший опыт поколений,
над счастьем, над судьбой, над смертью
приподнявшись,
хрипит:
«Я — человек».
Что это?
 



                *    *    *

Фонарь светил как идол. Культ огня и темень.
Лишь поклонение. Другое — значит смерть.
Забудем жён. Да будет свет в ночное время.
Да будет время, не ночное, чтоб прозреть.

По улице сквозной, фонарной и пустынной,
метёт позёмка: дальше ночь и сон.      
И мир, как старый дом, опутан паутиной
пугливых домыслов и карканьем  ворон.

Затем снимаю шапку. Бью челом погоде.      
Я с мирозданием хочу поговорить.          
Но тут приходит страх. И он меня уводит. 
Покорного во всём  ведёт под фонари.

А за спиной — стена: престиж тысячелетий. 
Шаги по  улице слились в единый шаг.       
Ещё один нюанс. Ещё один зигзаг.            
От фонаря до фонаря в фонарном свете.

В дыру, под купол неба, брызнул блеск луны,
смутив безбрежностью, как громовым раскатом.
И вот уж полный диск. Отчётливо видны
детали сцены: брат воткнувший вилы в брата.

Фантазия. По улице метёт позёмка.      
Рыдает ночь, сжимая освещенный круг,      
где маленький мирок, лохматый как болонка,
скулит под фонарём — и слеп и глух.


            *    *    *

100, 200, 1000 лет,
две тысячи лет тому,
какая разница.
Важно, что длиннее человеческой жизни.
Значит исчезло:
так же, как мгновение,
потраченное на предыдущую строчку.
Постоянное  исчезание —               
форма существования
живого.
Ни до, ни после,
только в своём отрезке:
такова участь формы.
Но стоит произнести:
«мир состоит из атомов»,
или шагнуть от падающего яблока
к всемирному тяготению,
или, заглянув в улыбку мещанки,
приоткрыть тайны жизни —
и на планете возникает
новая жизнь —
неподвластная ни времени,
ни сварливой жене,
ни биологическому циклу.
Уже вечная, как материя.
Её дитя.
Да, стоит.
 



                *    *    *

Что ж вы спешите так, барышня, милая?         
Мне бы помочь вам, но чёрт, как назло:
время пристрастия к женщине — ми;;;;;;нуло,          
время участия в ней — не пришло.

В женской игре и расчёт, и наитие,    
даже спешить, как-нибудь, ей нельзя.
Каждая женщина: это — открытие,      
женщина каждая: это — стезя.

Кто-то, бесспорно,  окажется рыцарем,
случай всегда оправдает себя.               
Важно — не это. Важнее, чтоб в принципе,
мир был загадкой, и был — для тебя.

Ах, оптимизм, этот женский, отчаянный,   
этот  двужильный, сквозь всё — оптимизм.
Губит её потому, что спасает —      
дикая логика — женский каприз.

Нет, неспроста вся зарделась– спешит она.
Сердце плетёт иллюзорную нить.         
Жизнь — это, в общем-то, приз утешительный.
Нужно — чтоб счастье. И нужно спешить.

Вот и вершит она судьбы и вымыслы.
Жизни сплетает в венки как цветы.   
Вот и спешит она полностью вылиться,
вылюбить, выстрадать. Тут — до черты.
 



           *    *    *

Через 20 лет времени,
кажется в Киеве, как такси,
останавливаю мгновение:
– Подвези,– говорю,–
увези меня к чертовой бабушке.
Я запутался, я  устал,
я не вижу просвета.
Мне б удрать в завалящее лето —
на каникулы и навсегда.
И пусть собственной глупости канет звезда.
Надоело не всё –
надоел маскарад.
–Увези,– говорю, – назад.
А оно посмотрело
маленькое –
ну гадёныш –
ни дать, ни взять.
И как вырвалось...
хрен догонишь.               
Да и стоит ли догонять?
Может, в Киеве это было.   
Может, в жизни было другой.
Только помню, что сердце ныло
и был город: большой, большой.



















                *    *    *

Я был  не первым и ты не первой.
Пройдено всё.
Дождь транссибирский осенний, скверный
окна, как розгами мокрыми сёк.

Ветер озлобленный вскрикивал: «кайся».
Плакал визгливо, то в ярость впадал.
В третьем десятке, как в медленном вальсе,
день умирал.

Земли не милые, судьбы чужие,
нас отоварили смутой дорог.
И на распутье, мы, может, впервые,
с ветром фортуны устроили торг.

Был я растерян, мы что-то шептали.
Кажется, чушь.
А за окошком минуты бежали
и зарывались в сибирскую глушь.




               















;


              *    *    *

Смешаны краски,
мысль истощилась,
миг остановлен!

Как изловчиться вставить хоть щепку
в колёса незримых заслонов природы?
Иначе её не познать.
Это искусство!

Смешаны краски,
стёрты границы,
гул сочетаний,
спорность гармоний,
мысль истощилась,
миг остановлен.

След  и  усталость —
всё  что  осталось.
Может  цветочек,
быть может, окурок,
дымящийся в пальцах...?
И – безгранично –
опустошённость,
опять изначально,
сереет,— как свет,
говорящий,  что в этой  пещере,
есть выход.
















             ДИАГНОЗ

Чечевичной похлёбкой
отоваривают насильно.
Другое время.
«Рубить с плеча» —
это философская концепция.
Когда иссякнет источник мысли
её выставляют в витрине
как «пива нет».
Достаточно инициативы
одного полудурка,
чтоб пламя вырвалось внаружу —
уже не контролируемо.
Такова цивилизация.
Разве троглодиты
могли себе позволить такую роскошь?
Это прогресс
говорите?

























               ТАНЕЦ

Танец красивой женщины.
Солнце лежит на боку.
Лето звенит бубенчиком.
Вечер стекает в реку.

Голову,  словно закинув,
чтоб оглянуться в вечность,
прячется день за спи;ну
вечера.

День покидают плавно          
звуки, улыбки,  тени.
Женщины танец канул
в тёмной воде сомнений.

Жёлтым кружочком тонет
в чаше ночной луна:
полночь, как чай с лимоном.
Пар  над  рекой.   Тишина.

Кони  пришли  к  палатке.
Хлеб на твоей ладони.
Мы из одной загадки –
я,
ты,
ночь,
кони.





         *    *    *











Падает снег легко,
словно приснилось,
или,  играясь,  облако
улицей  покатилось.

Танец заснеженных лип.
Вечер кружит.
Призрачна даль в дали,
словно не может быть?

В сказку видать введён,
в трепетность были...
Если всё это сон?
Если б не разбудили.






















 
 


      СЛЕДЫ  ВЕЧНОСТИ

Пришло предчувствие зимы,
а  мне  до  боли  жалко  осень.               
Ты помнишь, Надя, это  мы
примяли  листья  на  откосе!

Повеял снег,  повеял  снег…
Он  так  медлительно  кружился,
он  так  воспитанно  стыдился –
заметить  первый  зимний  грех.
 
Под  сенью  зимнего  набега
ворвутся  вьюги,  схватят  льды,
но  вечны  первые  следы
на  первой  чистой  глади  снега!



   


      

          ОСЕННЕЕ  НЕБО

Белые голуби. Голуби в небе.
В небе, пронзительно голубом.
Может быть в жизни я этой и не был.
Просто споткнулся  и  ссорясь со лбом
так и скользил между нею и небом.

И заигрался. Пришедшая осень
небо и землю закутала в шёлк,
ярость в палитру, прощальную, вбросив.
Поезд ушёл…



    

 

              ВЫПАД

Скорость престижная: ровно сто сорок.
Женщины к жизни привязаны крепче.
Мы не спешим. Мы, наверное, спорим
с собственным разумом. Так, вроде, легче.

Только в салоне молчанье, молчанье.
Кто же ты, жизнь? Свой покров приоткрой.
«Лада» жужжит, словно муха в стакане,
если тот сверху прихлопнут рукой.

Лес, камертоновый профиль дороги
шромом рассёк,  точно бровь на две части.
Горечь заката скользит по отрогам
и в резонанс разрушается счастье!

            НА  СУМСКОЙ
     (из прошлого. Харьков.)

Что же ты, Тарас, сегодня мрачен?
Бронзовый, красивый – но чужой.
Что-нибудь случилось, не иначе...
Чем же ты сегодня озадачен?
Что же загрустил ты, как живой?

Пелась песня, только, вдруг, прервалась...
Думаешь в антракте допоём??
Что же нам, Тарас, теперь осталось?
Кажется останемся вдвоём.

Так и будем, глядя на Сумскую,
ждать... Теряя веру, всё же – ждать! –
девушку красивую такую...
Нам нельзя, такую, потерять!

Потому мы всё-таки дождёмся:
так как, одиноки мы, Тарас.
Может вместе в прошлое вернёмся,
в миг, где луч надежды не угас.

И минуту счастья зарисуем,
как набросок... Болевой этюд...
И вернём надежды на Сумскую!
Песню нашу – ветры допоют!

А туман вдоль вечера клубится
и бежит , волнуясь, по Сумской.
Свет реклам, потерянно двоится...
Жизнь течёт... И кажется рекой.

P.S.

Это осень,
осень на Сумской.



















 
   


       ОСЕННЯЯ    ДОРОГА

А  листья кружат над асфальтом
и ветер сиротский их носит.
На гравий кусочками смальты
библейская падает осень.

Земное  не вечно, не вечно!
Но  вечно нас ждёт неземное.
Горит поминальною свечкой
берёза в тревожном покое.

Как  листья,  сорвавшись,  повисли
над лентой дороги в круженье:
уходят красивые мысли,
спускаясь на мокрую землю.

Возможно, так жизни угодно –
нам нервы встряхнуть для острастки.
Контакт с увяданьем природы
двусмыслен, как женские  ласки.

В пожаре дорожных откосов
жар-птица – залётная птаха.
               Cпонтанно срывается осень –
то грустью, то болью, то страхом.

А  листья кружат над веками
всё в том же языческом танце.
Их лёт превращается в камень
и в графику юрского сланца.


 
       


              *    *    *   

Ночь, как чёрная пустыня,
только где-то голос тает,
непонятный свет в дали.
В непроглядных сгустках ночи,
в недосказанности  тихой,
обрываются  как строчки,
нити домыслов тревожных,
словно рвутся связи с миром.
Только темень,
темень; 
темень.
Чья-то  жизнь  мелькнет  как  остров
в этой тьме без берегов.
А  притронешься  к  рассвету —
что  за  чушь?!
Стоит сиротство
на одной ноге,
как цапля.





 
               НЕМНОГО О  ТИШИНЕ

Тишина в лесу.
Я свою внесу.
Как в плену у сна –
тишина в лесу,
тишина.

И она — как лес.
Если семь чудес —
то восьмое здесь —
тишина.

В этот пряный май,
в этот день весны,
в этот тёплый край
тишины,
сорок лет идти
от ближайших хат:
где полдня пути,
где лета летят,
где ещё гостить
в промежутке дат.

Безотчётный лес,
перекур в пути,
синева небес,
тишина в горсти.





 



            *    *    *

Она ничем не одарила.
С ума сойти, а ведь могла!
Казалось, в шутку уходила.
Но сталось и;наче – ушла.

Несогласованно кричали
заботы, хлопоты,  дела.
Но приходила грусть ночами...
А сердце ёкало: «была».

Была.    Ушла.    Невозвратимо.
И опрокинув время вспять,
теперь болезненно, ранимо,
ты  начал  вновь её терять.

И вот появится, и – тает
её фигурка в той дали...
Что память с грустью воскрешает.
И где курлычут журавли.

То, вдруг, накатит  то, что было
волной, что прежде  обожгла...
Казалось, в шутку уходила
Казалось в шутку... Но ушла.

И вспомнаешь те минуты...
И, затаив дыханье – ждёшь.
Как будто снова бес попутал…
Но ты, туда,  уже не вхож!

Ушла она, не пошутила.
                А  всё же счастьем обожгла.
Куда? зачем ты уходила?!
Прошай... Спасибо, что была!







            ФЕВРАЛЬ

Пока метели уши драли
тем, кто прогноз, как блажь, отверг –
февраль, катил второй четверг
в зенит коварства и скандалил.

Крепчала стужа понемногу,
сочилась к вечеру печаль,
и, провоцируя тревогу,
свистел под окнами февраль.

Снега враждебно и крылато
неслись, неся  смятенья  яд.
Февраль вертелся, как цитата,
о бренной сути бытия.

С какой-то праведностью лютой
он подымался на дыбы...
Но были в феврале минуты
значительны — как перст судьбы.

Он был неистов, он страдал.
И, вдруг, в немом великолепии
застыл пейзаж  и — дивом стал!
Но он   всё смёл — и снова  лепит.

Не знал что сможет, знал что хочет.
Февраль пугал, февраль смешил.
И  было видно – он спешил,
как будто знал, что он короче.

Но ближе к марту, неспокоен,
случалось, разом всё бросал
и,  взвившись  где-то к небесам,   
там исходил протяжным воем.

Как будто таинство свершалось.
Не то — восторг, не то — беда.
Так суток трое продолжалось...
Вдруг, утром – талая вода.
                Ушла,  не  вернулась,
портьера  качнулась.
От  замков  воздушных,  что  ныне  в  золе,
от  слов,  что  куда-то  пропали  во  мгле:
тень  отделилась, 
в  стекле  отразилась,
исчезла  в  стекле  предвечерних витрин.
Обида  и  ночь,  но  вонзаясь  как  клин,
приходит  другая,
портьеру  качает,
как  ангел  щебечет,  добра  и  мила
и  шепчет  проклятия  той,  что  ушла.
Посуду  роняет
и  мебель  меняет,
и  плачет  на  кухне,  прикрывшись  платком,
и  делит,   как  с  призраком,  мужа  и  дом.
Ушла,  не  вернулась,
обратно  качнулась…
Так  надо,  так  надо:  спасаясь — лгала.
Укрыться — укрылась.  Уйти — не  ушла.



















;


             
                ДЕНЬ  ПЕРВЫЙ

А время к утру перешло в снегопад.
Кружились минуты, замедлив движенье,
подобно снежинкам, летя наугад,
порой в неизвестность, порой из забвенья.

И город поник. Только танец зимы
метался по улицам, вторя невзгоде.
Как  женский  каприз, круговерть кутерьмы,
искала себя в бесконтрольной свободе.

Но день эту смуту сгонял в берега
дворов и проулков, взывая к покою.
Зима, как знамёна, поднявши снега,
летела на город –  волна за волною.

Но стоит  вернуться  куда-то назад,
к истокам, к себе, чтоб остаться в грядущем.
Январь. Первый день. Нас несёт снегопад.
Спросить бы куда, да не спрашивать лучше.










;


МОЯ  НЕЗНАКОМКА

Козыри биты:
масть не пошла.
Губы как бритвы.
Пошла и зла.
С хахалем — матом.
С жизнью — на ты.
Щёчки помяты,
глазки пусты.
Щедро надушена,
словно с ведра.
Музыку слушает.
Видно хандра.
Ядом помады
выкривлен  рот.
С кем-то с досады
счёты  сведёт.
Выпьет, покурит,
жизнью шурша,
сладкой от дури
и куража.
Не состоялась —
ждать не могла.
Громко смеялась,
словно лгала.
Может блажила,
может всерьёз,
кибер-машина
секса и грёз.
С виду одета
в сущности – нет.
Ева? Джульетта?
Слёзы в ответ!
Множатся склоки,
время бежит
и одинокий
танец во лжи.
;


           МОТОГОНКИ

Что за страсти гонкой правят?!
В хруст железа вжались ноги.
По просёлочной дороге
сто, не меньше, и не сбавит.

Слабонервным здесь не место.
Здесь азарт… На карту – жизнь!
Заколдованное место
и пока ничейный приз.

Он стремительно взметнулся
над бесчувственной землёй…
Боже, только бы коснулся
колесом… И к чёрту рифму!

Над планетой – день-деньской,
а над трассой, как бы рифы,
вырастая друг над другом
сильный пол и их подруги:
тоже славны и сильны
лишь глаза слегка влажны.

Мотогонки. Мотогонки.
Нужно дерзким быть и ловким.
И ещё немного чёртом
или богом этих трасс,
чтоб в коварном повороте
позабыть, не сбавить газ.

Позабыть про всё на свете,
кроме пульса этой гонки,
кроме ритмов адских этих…
Мотогонки, мотогонки…




                *    *    *




Ещё, наверно, дымились те первые   вулканы,
а безотчётное торжество жизни,
торжество плоти,
уже приняло окончательный вид:
он и она.
Он и она!
И если
одного этого уже достаточно,
то это,  не что иное,
как самая древняя
формула счастья.
Всё-таки  когда-то
это пришло впервые:
осознание бренности жизни.
Это была первая плата за разум.
Это был ледниковый период в эволюции сознания.
Тогда,  возможно, они и придумали тёплые слова
друг для друга.
Мы повторяем их тысячи лет:
простые и глупые.
Трезвея с годами,
с досадой находим
что эти слова ничего не решают.
Что ты и она —
это  тонущих двое
в  капельке  вечности,
где  каждый  в  объятиях
сам  по  себе.
Когда  становится  ясно,
что  женщина  ещё  ничего  не    решает,
уже  понимаешь,
что  это  всё-таки  больше,
чем  совсем  ничего.
Возможно,
через  этот  капиллярный  сосудик
и  просачивается  к  нам,
из  огромных  запасов  юности,
капелька  любви.
И  чем больше —
тем больше
чем совсем ничего 



 



  «ЗЕЛЁНАЯ  КАЛИТКА»
              (По Уэлcу)
За калиткой той зелёной
вышла женщина из сада...
Ты был юным, был пленённым:
красотой, мечтами... взглядом.

Что осталось там, в былом —
всё грядущему под ноги!
И тогда оно пришло,
сбив с рассвета пыль дороги.

Став иллюзиям мишенью
глупо ждать счастливых дней.
Будет память как ошейник
с прошлым порванных цепей.

Оглянувшись, кто-то вскрикнет,
глянув в прошлое — как в низ —
где зелёная калитка,
где потерянная жизнь.

Где, ещё, какой-то мальчик,
бросив всё — наверх айда.
Чтоб потом — от крика — к плачу,
а оттуда — в никуда!

P.S.

Кто был слеп... А кто – влюблённый.
Мы остались, как в раю
за калиткой, за зелёной...
Там – у счастья на краю














               
















                ДОМЫСЛЫ

Как в древности просто всё было, однако:
под плоской землёй три слона, как столба…
Достаточно глянуть на знак зодиака
и вам открывалась судьба.

Умы занимала пята Ахиллеса.
От  дивных красавиц в домах теснота.
Любовь уводила мужчин от прогресса,
и это , я думаю, что неспроста!

Жизнь вылилась в мифы. А мифы в эпоху.
Явился, из домыслов, образ творца.
И всё может было — не так уж и плохо.
Чего ещё надо?  Конечно – винца!

И так, и, поныне, и так видно будет
сегодня и завтра, и впредь, и во всём.
Как жаль, что наш мир, нас всерьёз не осудит,
и дальше, теж вина, как лапу сосёт.

Как жаль, что мы лживы. Худая, знать, глина
в то время, под руку, попалась творцу.
Теперь и страдаем. По-прежнему вина
глотаем с размахом...Хмелеть нам к лицу!



 Собачиться, видно, всё время не стоит.
                Пророкам дебильным, без меры, не льстить
                И так этот мир наш –  уже неспокоен.
                куда-то, как будто с испугу летит!

Умы – занимать! Заливать – их не нужно
и в ссоры, как в бездну, с наскока, скакать. 
Хотя в этом мире становится душно –
и нужно не войны, а выход искать!

Как в древности просто всё было однако:
ни атомной бомбы, ни прочих проблем...
Одно лишь зверьё – но зверьё зодиака!
Ума ж не хватало – всегда. Хоть не всем



















   




               *    *    *








И вот я встретил Валентину
уже идущую ко сну.
Как знать, удачей не покинут,
быть может, снов её коснусь.

А, вдруг, не прошенным виденьем
явлюсь когда-то наяву —
игрой стиха и пляской тени,
как призрак с прошлого взгляну.

Взгляну печальными глазами
с аэродромной суеты…
Возникнет, вновь, воздушный замок
так и оставшейся пустым.















                *    *    *



Это ошибка?  А может насилие?
Помните, как на базар,
ту, нашу светлую, грусть уносили.
Нас не спросивши, сбыли товар.

Это ошибка. Мы всё-таки живы.
Проданы, куплены — тысячи раз.
Как фанатично мы жизни служили,
чтоб эта шлюха не бросила нас.

Всё-таки живы.  Мы только с базара.
Кое-что про;дали, кое-что взяли.
Будем кого-то за это душить.
Хочется жить.

Всё это сказки, а может брехня.
Ночью спокойно, но перед рассветом,
чувствую — где-то торгуют меня.
Знать никогда не закончится это.

Вроде бы дама в конце отоварилась.
Очень уж шумный устроила торг.
Стал я молитву, в тот миг, проговаривать,
видно без веры жить больше не мог.

Жизнь — это трудно!  В неё нужно верить.
Просто — не просто, иначе прожить.
Если судьба приучает к потерям,
нужно, похоже, и это любить.













 



    ВТОРЖЕНЬЕ  В  НОЧЬ

О, ночи!
Ночи земные.
В святой тишине – как во мгле.
Тяжёлые мысли,
как краски густые –
засели, застыли
над ночью и на земле.
И звёзды,
звёзды большие,
слегка освежив темноту,
как гвозди,
как стражи ночные –
вонзились, летящим огнём, в пустоту.
И воет,
ноет бессонно
безмолвие за углом...
И гибнет.
Во мраке бездоннм
теряется смысл,
за соседним холмом.
И хочется крикнуть,
и тут же забыться ...
Чтоб больше не трогать
ни ночь, ни мгновенье, что только прошло.
А время зажглось от звезды и дымится ...
Возможно сгорит ...
Вот уже рассвело.
Ах, ночь...








                МИ;;;;;;;;;;;;;;;ССИЯ

К обоим склонам избы жались,
а выше,  гребнем, с двух сторон,
росли из сопок, обнажаясь,
причуды каменных колонн.

Дорога падала изгибом
куда-то вниз и вглубь веков…
По ней когда-то на погибель
пригнали ссыльных мужиков.

Был климат крут, как прежний барин:
ни трав, ни леса — край земли.
Под каждым камнем ветер шарил,
да сверху неба серый блин.

Мы тормознули. Три машины.
От перевала в двух шагах.
Нам оставался спуск в долину
вдоль сопок «Чёртовы рога».

Но что им царская немилость?!
Тверда она мужичья кость!
И здесь они не покорились.
Природе уступить пришлось.

И нас встречали не по-братски.
В глазах таился холодок.
Таков он – этот мир киржацкий.
Видать, другим, и быть не мог.

Цивилизация, быть может,
сюда тропинку не нашла.
Тут жили так «как бог положит».
И бог неплохо вёл дела.

Нам наплевать, как нас встречали.
Ведь мы угрозы не несли.
Была их вера твёрже стали.
И мы «не солоно»  ушли!

 

 


 ХОЛОДНАЯ   НОЧЬ

Была ночь дьявольски красивой.
Холодноватой, только, чёрт!
И нас «нечистая» носила,
а может быть наоборот.

Мы шли туда, где пласт историй
будил сказанья старины…
Турецкий вал застыл в дозоре,
на фоне звёзд и тишины.

Не поощрив прикосновенья,
ночь поощряла рандэву…
Туман Селену на коленях
держал как бедную вдову.

И мы представились друзьями
сонливым звёздам и ветрам.
Создав полметра между нами,
излишне, ты была мудра.

Но, поскользнувшись прислонилась.
и я не мешкал – сходу – влёт!
Скажи, пожалуйста, на милость,
как остроумен гололёд.

Какое чудо, эта ночка,
что нас стремительно свела.
Звезда, край неба, в одиночку
ромашкой ночи расцвела.

И мы, конечно же — влюбились:
друг в дружку, в звёзды, в эту ночь.
И тайны жизни приоткрылись,
стремлясь, хоть чем-то нам помочь.

Вот так бывает, хоть не хочешь,
а жизнь решит всё за тебя.
Мы уходили с этой ночи —
волнуясь, чувствуя, любя!




 

 

         МИМОЛЁТНОЕ

Ты пришла такой доступной,
как же ты уйдёшь богиней?!
Не подумав — захотела.
Пусть ты ангел, но распупный…
Королева и рабыня
опьяняющего тела.

По губам, дворам, задворкам,
как приманку, как отраву,
растеряла поцелуи.
И, звучат, как ди;скант, шорты
даже выше на октаву ...
От чего ж  глаза тоскуют??

Давит перст фальшивый перстень.
С темнотой кричат как совы,
каменеющие чувства.
Стать женой не став невестой
для тебя уже не ново,
только грустно это, грустно.

А, придя, ты стала таять.
И пришла подвыпив малость.
Так зачем тебе каноны.
И как будто бы другая,
на прощанье разрыдалась…
Мимолётная мадонна.












 



              РАСКАЯНЬЕ



Когда память тревожит доверчиво,
тихой грустью, прошедшее время,
ты приходишь с июльским вечером
под разбитые бурей деревья.

Я топчусь над растоптанной лужицей.
Я холодную руку ласкаю.
Мне бы к сердцу, чужому, прислушаться.
Я впервые любовь провожаю.

К милым пальцам, как будто, прикованный
провожаю её до рассвета,
провожаю её не целованной,
а всего лишь дыханьем согретой.

И уйду, вроде так, безболезненно.
Как на час. Закурю виновато.
Что ж теперь я иду, как по лезвию,
возвращаясь в июль за расплатой.

Но не всё, оказалось, растраченно:
юный образ так мил и так свеж.
Видно память безропотно нянчила
похоронные мёртвых надежд.

Может жду повторения юности?
Или  начал бояться потерь?
Может быть. Только дальше боюсь идти
и ломаться в открытую дверь.











   

   
ВОРОНЕЖСКИЙ  ЭТЮД

Взошла луна, обрубком дыни,
узнавшем резвость топора.
И ночь, с покорностью рабыни,
тот час легла к ногам Петра.

Утешен каменной печалью,
великий царь стоял угрюм.
И думы, грешные, ночами,
невольно, шли на суд к царю.

Давно не спорятся работы,
давно нет ветра в парусах.
Исчезло всё. Один лишь Пётр
над временем… Как в небесах...

Стоит, не в силах шевельнутся...
Таков он – бронзовый почёт.
И в дни былые не вернуться…
И время медленно течёт.

Ему хватало дифирамбов,
приобретений и утрат.
Хоть отдавали звоном сабель –
мечты великого Петра.

Не всё сбыло;;сь. Мечты – мечтами!
А то, что всё-таки, сбыло;сь –
хранят потомки, ночь и камень.
И лунный свет... Ему пришлось!











   

    


        ОПТИМИЗМ
        (юношеский)

Какие тусклые тона
избрала эта осень.
Трава, как грязная волна,
катилась по откосам.

Казалось дым… Казалось — пусть…
Страшна, как чёрту ладан.
Я в эту осень не вернусь.
А попрощаться надо б.

Как не мудри, но, что прошло —
не повторится больше:
осталось лучшее — в былом,
былое — в прошлом.

Хотелось крикнуть и бежать,
бездумно и без цели,
сквозь этот грубый плагиат
со школьной акварели.

А там, что будет! Боже мой,
какие наши годы!
Поспорим с жизнью и судьбой.
Не стоит ждать погоды!




















          ПРОСТО  РИФМЫ
Да!
Этой ночи резиновой –
нет конца.
Я сквозь неё продираюсь – рутина!
Тянет и тянется.
Гады скользят по ветвистым советам.
Яго на спину роняет слюну.
Гадко, бесспорно –  но я не об этом.
Жаль, что в бессмыслице этой –
с матом тону.
Был бы мудрее – ушёл бы не глядя!
Был бы моложе... Ах если бы был!
Боже,
чего же,
чего они гадят
те в кого душу с остатком вложил!?
Сложно поверить. Сложней чем смириться!
Быть бы святым! Или быть бы глупее...
Лучше уж птицей, но небо темнеет,
темень в душе и вокруг. Без конца
мысли роятся... И всё это тянется...
Если б скорее...
Тянется время, тянутся ночи...
Тянется мрак.
Но он тоже испорчен.
Может со мной уже что-то не так.
Вот и осмелился спорить с собой.
Впрочем –
это закат... Но закат затяжной.
Всё же какая ни есть эта жизнь,
ей же не крикнешь: «а ну-ка – вернись!»
Можно завыть – и тихонечко спиться.
Если случится –
можно на всё наплевать! Только как?
Мрак.
Тянется мрак.
Он не опасен, если не злиться...
Что ты изменишь стеная? Чудак!?
Эта досада из божьего сада.
Видимо так!
Всё это – жизнь – и она только раз.
Раз да и только. И навсегда.
Может быть нет?! Но, похоже, ответ –
да!   



              ДВЕ  ОСЕНИ

Та осень  порезвилась здорово,
ворвавшись в холостяцкие ряды.
И вот в « дипломке », словно после мора,
осталось только двое холостых.

О, мудрые! Ах, холостые змеи.
Вы улыбались уголками рта,
когда мы лихо, словно в лотерею,
играли в судьбы с чистого листа.

Манило счастье. Впопыхах, всё бросив,
мы  шли  на зов, не в силах усомниться.
Действительно была красивой осень,
но разве это повод, чтоб жениться?!

Конечно  же влюблялись, как иначе!
И каждый верил, что уводит «клад».
Но «…увяданьем осени охвачен »…
Невольно  как-то бросишь взгляд назад.

Пускай любовь, пусть просто увлеченье,


               
пусть длится жизнь, пусть длится миг, другой,
но женщина не может быть ничейной –
а только так – твоей или чужой.

Любимые, любите и прощайте!
Вот годы покатились под уклон…
Лишь паспорта хранят, как память, штампы
о той  поре, что нам дарила жён.

Что нам открыла тайны вечных истин.
Любовь прекрасна – этим и грешна:
и женщина не знает компромиссов,
когда на компромисс  идет жена.

И бьет, как камнем, жизнью половинной,
порой, не зная, что творит она.
В любви и в жизни, и в судьбе единой
то женщина вершит в ней, то жена.





Но прикипая к самым-самым близким,
уже друг к другу тянемся впотьмах…
А осень тучи гонит низко-низко…
Букет цветов дрожит на всех ветрах…

Ах, осень, осень! Осень золотая.
В том золоте мы обретали жён.
Вот снова осень, боже, но какая?
Горит, как будто время кто зажёг.











 
;
 

;





 



1111111111111111



























































 
 
 
                ЗАЧЕМ

                Моей Наде.
                Моей Надюшеньке.
                Моему Cолнышку.

Теперь ответь мне, наконец, судьба:
зачем со мной ты бросила дружить,
и усмиряла плетью, как раба,
в плену надежд заставив жить?

Скажи мне, жизнь, за что, за чьи грехи
я стихотворства дар, как груз ношу?
И прячу время временно в стихи
от всех невзгод, пока дышу.

Зачем я жил, мой бог, зачем любил?!
Ни счастья, ни тепла – я  не сберёг.
Зачем ты спас меня, сперва убив,
отнявши всё? Зачем мой бог?

Остался дар, как кара за грехи.
Зачем?! Мой друг – тебя уж не спрошу…
И никому не нужные стихи,
как богу жалобу пишу.














 

               



               












А В МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТУШКЕ
НА  ПЯТОМ  ЭТАЖЕ  ОБЩЕЖИТИЯ
ХАРЬКОВСКОГО  АВИАЦИОННОГО  ИНСТИТУТА
ПРОЗВУЧАЛА  ФРАЗА:
—  ОЙ,  УЖЕ  УТРО...

               







































                О грустном не надо, весна.между прочем.
Никто же, не знает, что та;м – впереди.
Забудем о прошлом. Душа-то, хлопочет!
О грусном не надо!К тому же – дожди!
               
 И чувства взвинтились, чего-то к тому же
 Догадки вздохнуть не дают.
Предчувствия, чувствую, с умыслом  кружат,
а мысли, как вороны, душу клюют.

О грустном – не надо,  давай – о хорошем.
Давай, может, даже о чём-то споём...
А боги, наш день, на секундочки крошат...
Не надо про время – оно ни при чём!

Оно же нас терпит. Чего ещё надо!?
Оно нас простит если, вдруг, попросить.
С тоски безутешной и сразу – в браваду!
А, может, за счастьем – в небесную синь.

И дальше... и выше... к вершинам любви,
к вершинам земного.
Чтоб жить не в тоске. И душой не кривить.
Немного той жизни... ой  как же  не много!










 
















                *    *    *




                Ах ты белая, белая, белая…
Накатила... Прошла... Как рассветный туман...
И не юн, и не глуп, но задела,
опрокинув судьбы недопитый стакан.

Мне же счастье поймать не терпелось.
Это  глупо, когда нагоняет волна.
Но хотелось,  хотелось, хотелось.
Может в этом и есть основная вина.

Видно ночь поменяла причёску.
Я смотрю ей в лицо – и узнать не могу.
Только звёзды, как капельки воска,
пролетают и тают в крещенском снегу.

Вот  тогда и является утро
и смывает, как сон, эту ночь и всю жизнь.
А усталый рассудок твердит  поминутно,
что терзаешься зря – всем страстям покорись!

И вражде, и любви, и навету…
Ты живёшь, как и жил,– не готовый к судьбе.
А блондинка прошла по сюжету
и ушла – по зиме,  по  утру, по тебе.

Ах ты белая, белая, белая…
Если б в светлой тональности выдержать дни!
Только мир не изменишь. И в этом всё дело.
Так пускай нас бегущее время хранит!

Вот и рулим  по жизни накатом.
Да и легче порхать без мигрени во лбу.
Но грядущее – тьма, где бесчинствует фатум.
Может стоит – дороге доверить судьбу!?

Но скользнуло мгновение льдинкой
и  в  сознании  вычертил след
холод женщины… Где-то мелькнула блондинка
и – туман… И туман, за туманами лет.


             ЖИВОПИСЬ

Не вышел роман с доцентом.
А мог ведь. Какая жаль.
И вот, покидая лето,
дорогой  текла  печаль.

И тягостно ночь скулила,
играясь туманом лет.
Играючись  уводила,
cведя всё вокруг на нет.

Не вышел роман, не вышел…
Вмешались, знать, небеса.
А время устало дышит.
И осень на всех часах.

И грустно. И будь что будет!
А дальше всё скроет мрак.
Никто никого не осудит
и каждый закончит шаг.

Вернись, вот, никто не скажет,
ни живопись, ни тоска.
А время мазками ляжет,
и не вспорхнёт с мазка.

И только под слоем краски,
порой, увязая в грунт,
две тени бредут по сказке...
Но тут их уже не ждут.

Не вызвонят  и  не встретят.
Но помня, что дни текут,
здесь пишут этюдик летний,
втирая в пейзаж тоску.

И, бросив, с досады, кисти,
ты скажешь гостям: «пора ».
И вспыхнут от бликов листья…
Как скверно, что жизнь, — игра.


Что дальше, бесповоротно,
в закат свой уносим крест.
А вирши, как и полотна
фигня — живописный жест.








             *    *    *


Душой бы ко мне потянулась!
Душа твоя с телом в раздоре.
Луна аж дугой согнулась               
и смотрит на нашу ссору.

Чего же ты, женщина, хочешь?!
Как кошка с мышонком играет!
Языческим пламенем очи
от дум затаённых пылают.

















    





Сегодня ты пьяна безбожно.
Как только можно – так пьяна.
И женщина в тебе хоть ложно
зажглась, но злобно и сполна.

Так убивают бабье горе,
когда исчезнет счастье бабье.
И за тобой земно и чёрно
тянулись несколько всеядных.

Окончен бал. Осталась ночь,
осталась грязная посуда,
твоя беда: ей не помочь,
ну разве что – свершится чудо.

Окончен бал. Вина чужая,
твоя вина — не всё ль равно.
И пляшет, пляшет мостовая
в слезах разбавленных вином.

К подножью жизни жизнь стекала.
Уже почти проигран бой.
Где хрупкая рука искала
свою звезду на мостовой.



   ДЕНЬ  РОЖДЕНЬЯ

В тот день я не был приглашён.
Не то забыт, толь не был нужен.
А зимний дождь куда-то шёл
по зимним лужам.

По тем же лужам брёл и я
куда-то суете в угоду,
где шум дождя и бытия
смешали время, вздор и воду.

Промокли мысли, как-то зло
день тяжелел, катился комом.
В закат светило перешло.
Был день рожденья у знакомой.

Быть может, свечи зажжены
и ты взволнованно красива.
Но невзначай из глубины
былое, скатится приливом.

И опрокинет время вспять...
Ты всё почувствуешь иначе:
день будет прошлое смывать
дождём, что плачет.

За годом год – всё уже круг
друзей, желаний, милых будней...
И всё меняется  вокруг...
В грядущем – прошлого не будет.

А дождь вдогонку мне кричал:
«Жизнь это миг – роптать не стоит!»
А сам куда-то тучи гнал.
Зима. Февраль. Седьмой. Шестое.






               *    *    *










               
















   
 ПУРГА В СТЕПИ

Увы, здесь истина, как видно,               
босой не оставляла след.
И небо, просто, как повидло
намазано на снег.

И нет ни севера, ни юга!
Простор степей  в  два шага сжат!
А блуд тебя ведёт по кругу
и  жизнь настроилась сбежать.

Одна цена за все ошибки
и за любой неверный шаг –
найдут замёрзшую улыбку
на ледяных губах.

Но мы идём и честно верим
                надежде призрачной своей,
сквозь смех в лицо, сквозь все потери
и стены обезумевших степей.

Чего-то вечно не хватает
в тепле квартир, в степи, в пургу…
А время, молча, заметает
следы лежащие в  снегу.





















       

Давай запомним эту встречу
и унесём с ней навсегда
звезду, пришедшую под вечер,
в туман замшелого пруда.

Давай без грусти и укоров.
Давай без сдержанных манер.
Зачем искать предлог для ссоры?
Зачем? И именно теперь.

Когда вода лежит как студень,
тихи и мглисты берега.
Когда я просто безрассуден,
готов упасть к твоим ногам.

Туман ложится мягкой шторой.
Подумать только – мир затих.
А ты же выбрала для ссоры
возможно лучший в жизни миг.



             *    *    *




 ВОСКРЕСНЫЕ ПРУДЫ

Облипшие, как липкие,
некошеной травой,      
где  рожами, где ликами,
цветами и тоской.

И чем-то тем, что ценится,
но не минёт беды.      
Ничком лежат.          
Как пленницы    
воскресные пруды.










          ВЕСЕННЕЕ

Какое, видимо, блаженство,
вот так, меж нами,
бессовестно, по-женски
пройти  красивыми  ногами!

Сорвать с асфальта звонкий цокот
и, словно от томящей лени,
картинно выносить колени
и ставить стопы!

А мы глядим, как кот в скворечню,
и, позабыв про седину,
вздохнём ей вслед – светло и грешно.
Негоже  упускать весну!










               *    *    *



Она как женщина, ей-богу…
Ну золота, ну хороша…
И, вдруг, заноет так душа,
такую выплеснет тревогу,
что молвишь только «хороша»…
И побредёшь потупившись в дорогу.
Ах, осень…








    














                ВЕЧНЫЙ  ДВИГАТЕЛЬ

Тоска по женщине – святая!
Её исток ушёл в века!
Вот та «воистину» тоска
с которой мы не совладаем.

Он пишет, пашет или режет,
идёт гулять, идёт в штыки,
а на душе железный скрежет
святой тоски!

И тут любовь бессильна даже.
Паденья, взлёты – всё впустую.
А он ведь, гад, и спать с ней ляжет,
а всё тоскует.

Смените власть, страну, одежду
и всё равно проступит в нём
та пустота во взгляде, между
десятым  и  восьмым  ребром.

И  не спастись! Вокруг ни зги
от генетической  тоски.
И  гонит нас тоска, тоска.
И  мы её, чем  можем, гоним:
спасаясь, двигаем века…
В агонии…
;


              *    *    *

Все  изменилось  как-то…
Не  узнаю  ни  улиц,
ни  тишины,
ни  неба.
Только  дома,  как  прежде,
в  синь  погружая  грани,
тянутся  в  глубь  пространства.
Тучи  плывут  так  низко,
что  задевают  раны.
Время  течет  спонтанно
мутным  потоком  будней…
Трудно  брести  по  осколкам  судьбы.
Вот  и  пытаюсь  тщетно
склеить  всё  воедино
ниточкой  смысла.
И  не  пойму  от  боли,
не  разгляжу  сквозь  слезы –
этот  квартал  уходит
в  прошлое  или  в  небо?
Где  ты?
Взгляд  свой  куда  не брошу –
все  ускользает  тут  же
и  замирает  в  прошлом…
Где  ты,  моя  Надежда?
Где  ты,  моя  родная?
Как  тебе  там,
Надя?
















            


             *   *   *


Ты  ушла  в  неизвестность…
Туда  где  и  времени  нет.
Где  никто  уже  больше 
не  обидит  тебя.
Где  счастливой  нельзя  быть
и  нельзя  быть  несчастной.
Где  все  стрелки  часов,
для  тебя,
прекратили  свой  бег —
ибо  вечность.
И  ни  счастья,  ни  горя.
Ни  любви,  ни  страданий.
Даже  тот,  что  его  попрекала,
потому,  что  любила,
не  нарушит
больше
покоя.
Что  же  мне  делать,
влача  поминутно,
свой  век
по  бескрайнему
горю?
























         *   *    *


Нет  у  меня  жены.
Нет  у  меня  семьи.
Вот  и  калечу  дни,
загнанный  в  заводь  лет.

Есть  только  мрак  в  окне.
Есть  только  боль  во  мне.
Хоть  и  меня  уж  нет.

Просто  еще  хожу,
просто  еще  гляжу,
жизни  своей  во  след.

И  не  поймать  концы.
Не  затянуть  узду.
Что  ещё  ждать  от  доли?!
Так  ничего  и  не  поняв,
просто  как  боль  уйду.

Ветер  один  грустит.
Ветер  другой  колышет
ветку  над  старой  крышей.
Жизнь,
ты  меня  прости.
Может  и  все  простят:
жившие  и  живущие.

Видно  я  не  был  свят,
хоть  и  в  грехи  не  впал.
Просто,  как  все  упущенное
времени  принадлежал.

Нет  у  меня  жены.
Нет  у  меня  семьи.
Небо  считает  дни…
Ну,  а  меня-то  нет.








                *    *    *







По  чуть-чуть,  так  и  быть,  понемногу.
Посидим  в  интересах  души!
Жизнь – потёмки,  ведущие  к  богу.
Посему  будем  «вёсла  сушить».

Может  те,  кого  жизнь  приласкала
всех  других  никогда  не  поймут.
Видно  к  счастью  дорог  не  хватало
и  есть  те,  что  по  броду  бредут.

Да,  не  так,  как  хотелось,  выходит.
Или  так – не  выходит  совсем.
Всё  просчитанно  кем-то  в  природе
и  даровано – сразу  и  всем

По  чуть-чуть,  так  и  быть,  понемногу.
Под  себя,  может,  время  прогнём?!
И  глотнув,  то,  что  есть,  на  дорогу
как  незваные  гости  уйдём.

Может быть, что никто и не вспомнит.
Да  и  это зачем
Ветер  пыль  над дорогой  прогонит
и  завоет,  не  зная  над чем.
















   

      


ГИМН  ВЕКУ
 
Непонятное время ей-богу.
Философия  пахнет  бензином.
А от женщин,  облизанных  смогом,
веет  скукой  и  жжённой  резиной.

В  регрессивных  отрыжках  прогресса
только  сердце  по-старому  ноет.
Между  судеб,  пороков  и  стрессов
разлилась  суета  как  помои.

Кто  в  захлёб,  кто  в засос,  кто  в  рулетку…
И  на  всё,  и  на  всех  наплевать…
Нас  потомки  загнали  бы  в  клетки.
А  пока – время  век  воспевать.


































               УЛИЦА

Все топают, все топают,
в один конец, в другой.
И стопы, стопы, стопы…
То порознь, то толпой.
То цоканье, то топот,
то звонкий, то глухой.
Идут, спешат, бегут —
старухи и юнцы:
видать на страшный суд,
но в разные концы!
И головы  качают,
портфели и мешки,
как в хронике мелькают:
штаны – чулки, штаны – чулки.
Бросаю вызов городу!
Подайте неба даль!
Я подымаю голову,
а там — асфальт!






















     МЕЖДУГОРОДНЯЯ

Войдут два человека,
забьются в глубь углов
и вздрогнут нервы века
в сплетеньях  проводов.
— Майкоп?
— Включаю Львов.
Мембраны взбесят токи
и проводам в нутро
нырнут, как мыши в норки
в две трубки — два алло.
И станут распаляться,
забыв про целый мир,
про звукоизоляцию
условную как миф.
Там где-то  голос дальний,
упрёк или отказ,
а здесь исповедальня
спиной к десяткам глаз.
Вопросы – без ответа!
Упёрся древний Львов!
А, может, глохнет где-то
в склерозе проводов?!
Алло, алло, не слышу!
И трёт ладонью лоб.
Всё злее и всё тише…
И замолчал Майкоп.
























               ПРИТЧА

Когда шагов усталых отзвук
добрёл до койки и утих,
вошла хозяйка этой притчи,
неся в корзинке сладость с ядом,
и, потушив закат, ушла.
В кромешной тьме, как враг с врагом,
он дрался насмерть сам с собою.
А рано утром победитель,
вкусивший  Пирровой победы,
отрыл корзинку, чтоб отведать
стряпню заботливой хозяйки
Он про;жил день согласно нравам,
в цепях возможностей своих,
но бремя съеденной отравы
к закату вылилось в усталость.
И повторилось всё сначала.
И кто-то вновь был  должен  выжить…
И он не знал, снимая время,
у злой хозяйки этой притчи,
что та разумно и бесстрастно
ведёт естественный отбор.







 

    КВАРТИРОСЪЁМЩИЦА

Откуда ты пришла – не знаю.
Но среди ночи.
Красивая, нежданная... Такая...
Ну просто очень!

Гуляли звёзды в дебрях мая...
Взрывались радужным огнём...
Как песня, молодость чужая –
пленила  дом.

И то, что время схоронило,
хоть не со зла –
вдруг ожило; и тихо всплыло.
Как будто расступилась мгла.

За годы долгие  – впервые!
чужое сердце обожгло.
Чему обязан?! Mamma mia...
Жизнь подожди! Не всё прошло...

Не всё затоптано годами.
Пока не всё.
Хоть целый век лежит меж нами,
но сходством потрясён:

несдержанность и теж проблемы...
Я их когда-то повстречал!
Хоть жизнь бежит – я снова «в теме»
как будто не терял

ни радостей, ни, даже, счастья...
Как важно – просто в жизни быть.
Спасибо, Настя!
Нужно жить.







           ПОСТИРУШКА

Косит тени трав дремотных.
Обрывает суть.
Вырвет чувства и прольёт их
тяжкие как ртуть

В бубны смуты барабаня
упадёт звездой –
в чашу горьких расставаний,
в слёзы женщины седой.

То росинкою повиснет
на краю листа
мысль, похожая на выстрел –
да пуста.

И тебя накроет тенью
миг ушедший.
А бегущие мгновенья –
жизнью хлещут!

И очнёшься: что ж такое?!
Хоть не пей!
А душа, как с дуру, воет–
плохо ей...

Плохо всё. Одна надежда
правит бал...
Где тот мир? Не этот! Прежний! –
тот что звал.

И в сомненьях мир полощем...
И не раз!
Чтоб он снова стал хорошим.
Не для бога – а для нас!
 






 
                О,  ЮГ!

Врагам ли было так угодно?!
Под небом Юга, дней летучих...
И свёл нас Гоподин и Сводник.
Пройдоха Случай.

Сказать, что всё цвело наверно?
Ага – цвело.
У черноморских берегов венера,
Смеясь, цеплялась за весло.

                Как школят глупого котёнка,
                так Юг суровых северян –
                мою беспечность с чувством,
                тонко – он начал складывать в карман

                Тщета земного, вечность мига –
                и дней беспечных тихий клёв
                О Юг нацеленный, как фига
                в лицо основ!
               
                Врагам ли было так угодно–
                блондинка вышла из воды,
                где организм мой инородно
                белел что майские сады.

                И магнетизм жены едва ли
                мог в этот миг иметь успех –
                я был во власти аномалии,
                а что могло б случитться с нами
                раскажет «физика для всех»
               
-                Летели дни, зрел виноград:
                какими чёрными бывают ночи,
                когда, откинувголову назад,
                ты отрываешь взгляд от Сочи!
               
                Она сказала мне «ты умный»
                я ей ответил «ты красива!»
                И так всегда в нас оживают струны
                те без которых жить невыносимо.

                Пусть это сказано играаясь,
                что красота? что голова?
                Пусть скажет, даже ошрбаясь
                Ты – счастлив, а она– права
                Всё было так же как и прежле
                И дни как лёгкое вино:
                на черноморском побережже
                все скалы – холст, а жизнь–
                кино!

               
Белым по чёрному
                Чёрным по белому
 Сколь не рисуй, сколь не пиши –   
Мы же сторонники, кажется, в целом –
свуетлых волос
                светлых надежд
                светлой души!
















































    В  ГОСТЯХ  У  АТОМНОЙ
                БОМБЫ
                (Эскиз)
Она сидела свесив ноги
на самом краешке стола.
Предупредительно, сперва
все поздоровались с порога.
Она сказала: «Вы мужчиы
умны не все. Все – трусоваты».
А за столом сидели мины
и две гранаты.
«Прошу к столу! Вы наши гости,
(она упала со стола)
сначала поиграем в кости,
потом, под водку – про дела.
(От потолка донесся шум:
над свечкой стайкою – «дум-дум».)
Чего мы ждем?! Друзей не будет.
Чаёк? Водичка? Или ром?»
Земля дрожала словно студень
и задрожал тогда весь дом.
Запахло жареным и гарью,
дымилась, кажется, смола.
Земля вертелась, словно в баре
официантка у стола.
И всё понравиться старалась,
старалась больше чем могла.
Хоть охмелели гости малость,
но были всё же «при делах».
И начали: «Мы демократы!
Освободите суки зал!
Пусть, каждый, долг сперва проплатит…»
И МВФ тогда сказал:
«Хотите? – если не хотите…
всё потерять, что наскребли.
А демократию примите!
Зачем мы эту дрянь везли?!
Дадим в займы под меморандум,
который мы впендюрим вам!
Чего молчим? Чему не рады?
Хоть вы скажите им, мадам,
что демократия – не шутка,
а, это самое, – прогресс.»
И бомба вспыхнула: «Минутку!


Меня тревожит брат мой – бесс.
Корешевать он начал с вами,
а вам все мало, что ни дай.
Имейте уваженье к даме,
не то сей миг отправлю в рай.
Со мной вы, сэры, не шутите.
Я – баба. Шуток не люблю.
Вы с минами всё  «перетрите».
Обижусь – шарик весь спалю.
И будет жарко вам и вам,
и тем, кому ещё не жарко.
И демократия по швам
вся затрещит, как будто шкварка,
и коммунизм, и шовинизм,
и все, что вы насочиняли…
Сейчас допью и брошусь вниз.»
Все протрезвели, замолчали
и начали к дверям тянуться…
Ведь баба – дура, как ни глянь.
А в темной комнате Конфуций
сказал без шуток: «Дело дрянь.
Хоть мне понятней, в целом, кошки,
я, даже, в этом преуспел,
но с бабами сложней немножко –
там вечный спор ума и тел.
А, женский ум, он так, не очень...
Точнее очень уж не ум.
Он сам не знает, что захочет,
но до припадка любит шум.
И, шум, не в шутку, их заводит,
сам черт тогда не разберет...».
«Прощайте, девочки, уходим.
Забудем споры.» Ну так вот.
Все дружно, быстро попрощались,
всё извиняясь, всё шутя.
И тут же, сразу, разбежались.
Хотя…
Визит забудем, он не очень.
Пока…до ядерной зимы.
До длинной, очень длинной ночи…
А доиграться можем мы
коль будем головы морочить
один другому. Шаг до тьмы
нервишки, видимо, щекочет.


Как факел вспыхнуть кто же хочет?!
Но…
Дебилизация в природе
продукт не новый. Это он
цивилизации изводит
с доисторических времен.
Неужто мы, напасть такую,
да не оставим за спиной:
то демократией балу;ясь,
то просто дурью. Боже мой,
яви свой лик, пока не поздно
и дай нам силы поумнеть.
Мы рассобачились серьезно.
Рискуем, ведь, совсем сдуреть.

                P. S.

Уймите гордость и дебильность
(в наш век негоже жить в грехах)
пока к нам в гости не явилась
хозяйка этого стиха.






























         БЛОКАДА

          /Небо/

B человеческом сознании
небо связано с надеждой,
как жизнь  с Солнцем,
как жажда — c водой.
Ночное,
дневное —
неважно,
но мечтать нас учило небо.
Не случайно,
именно оттуда,
всегда чего-то ждем.
Если Земля наш дом
то небо — единственное окно.
Достаточно поднять глаза —
вот и вся плата
за глоток  голубой  иллюзии.
Но можно отнять и это!
Если
в любую минуту,
сотрясая воздух,
над городом проносится
черная весть:
воздушная тревога,
воздушная тревога.
Спустя мгновенье,
это почти зримо –
тревога  падает на город
и взвыв, как циркулярные пилы,
сирены  выплеснулись в небо,
и рассекли, как старый холст.
День ли,  ночь  ли,
на кровлях домов,
на тротуарах
сметая жизнь,
убийственно  раскрылись

бутоны цветов смерти,
горький аромат горя,
смертоносная прорва неба.
Если человек отворачивается —
это уже не небо.
Его небом становится надежда.
Не плечи Атлантов —
твердыня человеческого мужества —
стала опорой,
на которой,
900 дней,  900 ночей,
над Ленинградом
держалось непоколебимое
небо  надежды!
              /ЗЕМЛЯ/
Земля — это одна из планет.
земля — это комок, сжатый в кулаке.
Но если мы говорим
каждая пядь —
так измеряют только Родину.
Отрезанный,
израненный,
сдавленный кольцом блокады остров.
900 дней,  900 ночей.
По;днятые смерчами взрывов,
взлетают в воздух
дома,
деревья,
тротуары.
Земля вздрагивает, как ребёнок во сне.
Над опустошением свист свинцового ветра.
900 дней,  900 ночей
развалины,
развалины… 
Развалины  как  рыдающие женщины
безлики.
Скорбь,
великая скорбь
пришла на твою землю,  Родина.

Трамвайные рельсы
взметнулись вверх
и застыли над воронкой,
как оборванный аккорд канонады.
По асфальту,
как по шкуре встревоженной лошади,
прокатывается дрожь.
Опалённая,
уставшая,
стонет земля.
Сколько можно терпеть?
До ближайшего колодца всего 100 метров,
до ближайшего колодца целых 100 метров,
возможно завтра
он станет просто недосягаем.
И всё же:
900 дней,   900 ночей,
отрезанный,
израненный,
сжимаемый кольцом блокады, остров,
стоял насмерть,
но колыбель революции
не была попрана
грязными сапогами солдат «третьей империи».
       /ЛЮДИ/
Между небом и землей,
между смертью от голода
и смертью под обстрелом,
между чувством долга
и непослушным
бесчувственным телом,
между горем и надеждой,
между, между, между
и ещё тысячи других «между» —
застыли бесконечным лабиринтом.
Но ключ к свободе
знал каждый ленинградец:
только победа!


На счету
каждый солдат
каждый изготовленный снаряд,
каждая рабочая рука,
каждая секунда жизни,
вложенная в победу,
каждая улыбка,
все человеческие ресурсы
на счету.

А с четырех сторон,
преступной сталью лязгая,
фашистская военная машина
ползла на город.
Стервятники уже терзали пригород.
Нацизм зверел,
кольцом змеилась
коричневая нелюдь,
маниакальный зуд «сверхнации»
отбросы превращал в политиков,
мразь — в идеологов,
а человеконенавистников —
в пророки.
И, погружая во мрак насилия народы,
фашизм  дурел
от крови,
зверства,
геноцида.
Над всем над этим,
как подсвинок,
застрявший    между двух штакетин,
визжал на пол-Европы
бесноватый фюрер:
— Я вас избавлю от химеры совести!
С баварского пива,
как пена,
поднялись бравурные марши;
разбуженный запахом крови
и барабанным боем
на землю выполз вандализм.
Оскалясь свастикой,
дохнул зловещим холодом застенков
и поволок во мрак
рыдавшую
историю
человечества.
Заплаканная планета
уже размазывала по лицу
чёрный дым крематориев.
На север и на юг,
на запад и на восток —
смерть,  смерть,  смерть —
и ничего кроме смерти.

А в осажденном городе,
где даже камни взывали о помощи,
непокорённая, светлая, гордая-
музыка Шестаковича!

Будет цвести, и рассветными росами
город отмоет свой облик от дыма.
Вечен народ, что у смерти под носом
жизни слагает гимны.

А на высотах Пулковских —
город,  ты слышишь, ты слышишь, город? –
заговорили пушки,
пушки с Авроры!
У стен Ленинграда иссякло нелёгкое лето.
Вошло в сорок, первую осень столетье,
и враг остановлен,
и бить его надо,
но вмёрзли последние транспорты в Ладогу,
последняя нить оборвалась —
блокада.
Дыханье зимы все опасней,
всё ближе и ближе:
тепло покидает дома.
Неделя, другая
и вот уже голод —

бесстрастный,
зловещий,
как ворон,
безмолвно взирает на город.
Костлявой рукой потянулся к живому
и первыми вскрикнули дети.
Как грань,
между жизнью и смертью —
сто
двадцать
пять
грамм
«блокадного хлеба».
А голод уносит. А голод уносит.
Держись моя девочка.
Танечка, Таня
весна уже скоро придет,
Танюшенька, Таня...
Но смерть открывает блокнот,
но смерть открывает блокнот
и Савичевых не станет.
Лишь санки по улицам города — санки.
Но силы нашлись.
На пути как преграда
безымянный герой Ленинграда.
поднялся — как щит по велению времени,
у голода,
смерти,
врага —
поднялся простой человек,
и шел как солдат по велению сердца
и насмерть стоял по велению долга.
Так поднимаются только в бессмертье,
так поднимает людей только чистая совесть,
так поднимаются те,
кому есть, что на этой земле отстоять.
А мужества
людям совести
не занимать.


Двужильные — нет,
голодные — да,
измождённые — да

Обстрел за обстрелом,
пожар за пожаром,
как змеи шипят «зажигалки»,
что ни шаг — то усилие,
ноги, как гири,
в квартирах замёрзла вода,
и суп из коры и столярного клея,
но фронт получает снаряды:
работают
школы,  больницы,  заводы.
Работают — все.
Двужильные — нет,
голодные — да,
измождённые — да!

Слушай, Ленинград,  говорит Лондон!
Земля не забыла тебя, героический город.
Но Родина шла на подмогу:
любыми средствами,
любою ценой —
дорогу, дорогу, дорогу!
По ладожским льдам,
по крошащимся ладожским льдам,
по припаю,
по рельсам, уложенным прямо на снег —
хлеб,
хлеб Ленинграду.

Качает волна воды Ладоги,
тишина
как нетронутый пласт, безмятежна.
И только крик чаек, как довод,
что так было вечно.
Природа умеет затягивать раны
бесследно.

И кажется странным
что в мире могло быть иначе,
что в небе кружили не чайки,
что не было тут тишины.

Единственный путь к Ленинграду —
кратчайший: «дорогою жизни»
здесь шли по дорогам войны.

Решала судьба:
кто прошёл,
кто ушёл навсегда —
так вечная слава,
так вечная память всем тем,
над кем здесь сомкнулась вода!

Качает волна воды Ладоги.
Смех сына, крик чаек...
И только —
тишина о другом,
или сердце.
Нет, мы не  забудем!
Спасибо вам, сильные,
добрые люди.
Человеческий долг
тишину и покой —
оставлять на Земле
для потомков!

Из страниц человеческой истории,
как из фотоальбома,
почему-то, всё чаще,
приходит другой блокадный Ленинград.
На измождённом детском лице —
одни глаза:
неподвижные,
распахнутые  во  всё  лицо,
ни слёз ми боли —
сухие.


Только из застывших,
невидящих зрачков,
вглядывается в мир,
исстрадавшееся,
непоправимо усталое
детское недоумение.

Вглядывается последней
прощальной обидой
в обманувшую его жизнь:
вглядывается,
вглядывается...
Что унесли с собой эти глаза?
Может,  этими  глазами
в нас всматривалось
что-то другое?!
 



             РЫЖИЙ  ЛЕС

Остановитесь!

Хватит лукавить со словом «прогресс»!
Вспомните в землю упрятанный лес.
Мы потревожили чаши весов.
Движется время «рыжих лесов»,
время стеченья позора и славы,
время «...полыни…». Хватит лукавить.

Остановитесь!

Я понимаю, что всё не просто.
Что ордена — это, вроде, блесны.
Власть и наука, и славы короста
где-то сопряжены.

Чахнет отечество в слове «держава».
Те, что нас держут, слегка оглупив,
бесцеремонно присвоили право
жертвовать нами, нас не спросив.

Мы — азиаты в Восточной Европе.
Этим и можем себя оправдать..
Что нам,  к примеру, в ладоши похлопать,
или другое — в подушку рыдать.
Остановитесь!
Остановитесь, пока не поздно.
Масштаб ошибки недопустимый,
непредсказуем. Ночные звёзды,
прицел в десятку... А вдруг... и — мимо,
и — в «рыжий лес».
Остановитесь!
Не медля. Здесь. У отчужденья,
у той пустыни, где луч «полыни» —
звезды досадны. 
Раз нет прозренья – пока  не надо.
Будь что  —  не надо.

Остановитесь!

А в трёхстах километрах
от четвёртого блока
уборщицы тряпками
смывали с асфальта изотопы.
Вокруг стояли солидные мужчины
и изо всех сил
старались
нагнать на лица
ум и серьёзность.
Боже,  ты шутишь жестоко!

У четвёртого блока
не явился Христос,
и не рек:
«Неразумные чада,
это — огнь сатаны
и руками — не надо...
Эти камни черны
чернотой  преисподни.
Не губите невинные души».
Может голос господний
к нам приходит как голос души?!
И в момент испытанья
он взывал: « потуши!
Это адово пламя,
пусть последним дыханьем
своим — потуши».

Апокалипсис приближается:
никто не подал в отставку,
никто не сорвал наград,
никто не посыпал голову пеплом.
Наказали нерадивого стрелочника,
и — всё.
Священная земля предков
стала «зоной отчуждения».
На генеалогическом древе
качнулись ветви «рыжего леса».
 
А мы пошли дальше.
Ибо «ослепнут» сказано.

Нe тронут тот город, но он человеком покинут.
Решать уже поздно, раз смерть перебралась в жильё.
Так что будем делать, подранок, моя Украина?
И эта беда не мину;ла! Плати за смиренье своё.
Плати невиновными. Правду не скроешь витийством.
Нa нас уже время рычит как из будки хозяйский барбос.
Грабёж и насилие. Воздух столетья пропитан убийством.
Логично, что ветер над этой землёй изотопы разнёс.

Не суммой в рублях — мы сегодня потомками платим.
В борьбе за корыто вожди прозевали  тупик.
И женщины чаще и чаще, одетые в чёрные платья,
по улицам нашим идут в никуда,  как обугленный крик.

Так что будем делать, подранок, моя Украина?
Неужто допьём этот горький полынный настой?
Не хочется землю родную так рано и глупо покинуть,
уйдя навсегда за кровавой библейской звездой.


А из всех рупоров власти неслось:
«…всё хорошо… »
И  Иуда в радиоактивной пыли 
строил   детей  в  праздничные  колонны.
И дьявольские языки, 
в подобострастии  раздваиваясь,
повизгивали: «...всё хорошо!».


Ты хотел бы жить, любезный,
в зоне жёсткого режима
и растить родные чада
на нуклидах?
Ты хотел бы, глядя в бездну,
стать послушным под нажимом
слов и власти? Так, мол, надо,
так — законно.

Или, глядя в неизвестность,
ты хотел бы верить в дозы
в человечность «власть имущих»
и в  подштопанных прогнозах
лжи не видеть?
Но беда имеет свойство
нарастающей лавины...
Не удержишь первый камень —
не спасёт  порыв  единый,
ни повальное геройство.
Аmen

Разум вывел из равновесия силы,
обуздать которые, не в состоянии.
Пока в арсенале цивилизации
есть одно-единственное средство —
удесятерённая осторожность.
Неужели пройдём мимо?

А  ТЕПЕРЬ  СКАЗКА

За морями, за горами,
да за «рыжими лесами»,
появился змей трёхглавый,
скачет конь шестью ногами,
пыль, вздымая за собой.
За морями, за горами
очень много говорили
и, однажды, просто сказку,
захотели сделать былью.
Но, чтоб было всё разумно,
порешили это дело
поручить не старшим братьям,
а  Ивану Дурачку.
Тот и взялся.
Начал сразу и с геройства.
Что ни день — он делал подвиг.
Или  два.

И заквакали в хоромах Василисы.
И в почёте жить, и славе
стали те, кто пригодился.


И весь мир честно;й дивился
на Ивана Дурачка.

А Иван из кожи лез.
Ну а как же:
знай, мол, наших!
И давай «клепать» АС.
То — для дяди, то — в болотах,
то — на карстовых пустотах…
Ну не диво ль если рядом
дурачёк и «мирный атом»?
Тут лишь чудом можно выжить.
Но в природе нет чудес!
Сказка — рухнула и рыжий,
смертью выкрашенный лес
всё логично подытожил.
Время петь «помилуй боже».
Вот и сказочке конец.































































               




                ПОЛЬОВІ   КВІТИ

Стою  на  цвинтарі,  в  траві.
Ніщо  вже  вдіяти  не  в  змозі.
Холодний  день,  тріпає  вітер
ці  пізні  квіти  польові,
ці  пізні  сльози.
Де  день,  де  мить —
не  розібрати.
Весь  світ  десь  губиться  в  тумані...
Своїх  коханих  хоронить
напевно  тяжче  ніж  вмирати.
І  чорне  сонце  на  світанні
останнім  дзвоном  продзвенить...
О,  боже,  милуй,  дай  не  знати,
а  ні  кохання,  а  ні  втрати
 і  ту  гірку  нестерпну  мить.
Та  словом  долю  не  вблагати,
як  і  творця.
Дорога  виманила  з  хати...
і  без  зупинки,  без  кінця
нас  несла  часу  течія
між  жахів,  зла  і  диких  квітів...
Було  нас  двоє  в  цілім  світі,
було  нас  двоє — ти  і  я.
На  цій  землі  і  в  час  останній
скажи  мені  що  сталось,  мила...
Чому нам випало прощання??
Мовчить  земля. Мовчить  могила.

Мовчить  Надія.
І  тільки  вітер  віє,  віє...
Осінній  вітер.
І  плачуть квіти...












ПОДОЛЯНОЧКА
                Пам'яті Наді

Тут була подоляночка
Тут була молодесенька
Що ж осіння земля мовчить?!
Те ж їй сьогодні не весело!
Вітер гуде...
Осінь нас звела на мить
І тепер розведе,
і  уже  назавжди
Все в цьому світі пройде –
крім біди, крім біди!
Де ж ти моя подоляночка?
 Як же тепер і жити?
Лине в поля печаль
Бачив колись там квіти
Мальви, що ти любила
стоять як свічки в квітках
край поля твоя могила
і вітер з полів як птах
до тебе що мить летить:
то щось прошепоче , буває,
неначе покличе
то щось проспіває
величне і вічне
Лиш біль не минає
і голос твій кличе
з глибин з передсердя
велично, і вічно         
десь далі – в безсмертя...
 і плаче, і кличе...
 А мальви як свічі
 Ми – мальви,
 Ми – вічні, 
Надя 




               *         *      *

Ми лиш раби, прикуті страхом до життя
І це наш хрест.
А доля — пастка.
Все змінить смерть.
Бо смерть — це тільки втеча з рабства,
це тільки крок. Останній. В забуття.

Молись чи не молись, напевно, все єдино.
Буде все так як є, бо бог не чує нас.
А крик душі — це той в пустелі «глас»
якого світ не чує: він тебе покинув.

І ти пливеш як котыня в відрі з водою,
забутий на цім світі, зляканий, сліпий.
Таке  життя жорстоке, бо цей світ такий,
де час, як віник, нас змітає за собою.

Не ки;дайтесь в любов, бо там чатує смуток.
Закохуйтесь в добро. І краще з юних літ.
Воно рятує нас, бо змінює цей світ,
який нам дав життя, і те, на жаль, отрута

А десь, як тінь, за краєм долі і життя,
кудись летить, над нами, тайна цього світу...
І не збагнути – хто ми — пасинки чи діти
святої вічності, чи  витвір небуття??















         *    *    *



Нехай буде; все як завжди.
Нехай буде так всюди:
шумлять ліси, цвітуть сади,
людьми хай будуть люди.

Можливо ми свій шлях знайдем.
Свій шлях єдиний.
Є два шляхи: один — веде
в безсмертя, другий — в прірву скине.

І іншого шляху нема.
Його нема в природі.
Ми зрозумієм це сповна
коли природа скаже: «годі».

То й хист лукавий не спасе,
ні розум, ні молитви,
якщо забудем над усе —
життя на цій землі цінити.

І буде пізнім каяття.
І каяттям не буде!
Єдиний скарб наш це — життя,
все інше — морок, жменя бруду.



















                *     *     *



Де в «брамі» лампочка запльована жовтіла,
а в закутках нудьга плекала дріб’язковість,
вона активно торгувала юним тілом...
Не дорого... Проте і не на совість.

А мама бігала в пітьмі, гукала доню.
Хто відкохав — платив і мовчки йшов на чати.
Вгорі чорніло небо. Місяць вже на сконі
світив в пів-морди, млявий і плескатий.

Ото і все – що їм приніс весняний вечір.
Ще, правда, злегка сумнів брав відносно «такси».
А час стікав в буденність як в канаву нечисть.
І, взагалі – розмова йшла про «бакси».































              *    *    *
                Зима — це біль. Зима — це відчай.
Коли надій в житті нема —
скує думки, повіє вічним...
Це – справді сумно. Це — зима.

А поки сніг хрустить під кроком,
жіночий сміх, емоцій гра:
це – не зима! Це тільки року,
якогось року там пора.

Я не питаю скільки років:
вже скільки вийде в решті решт.
О боже, боже — скільки кроків,
щасливих кроків відведеш?!


     КЛАПТИК ПОЛЯ

 Клаптик поля за селом
Шлях на Смотрич, хвіст корови
Так дитинство і пройшло
мої королеви
Надя, Надінька моя –
де твоє дитинство –
в цім краю і в цих полях
світ мій загубився.
Через все твоє життя
протягнулись згадкою –
шлях цей, вітер з забуття,
мальви за посадкою.
От і думай тепер як
вік мені домучить –
Сонце стало як будяк –
жовтий і колючий.
Надя, Надінька моя –
 розлучив нас час, Надія
 мальви як свічі
край поля стоять –
над полем летять і летять – 
в майбутнє летять – наші мрії,
Щастя, моє ти, Надія.












                ОСІННІЙ   БЛЮЗ

Вже  сонце  не  гріє,  сповзає  на  захід.
Напевно  і  доля  минула  зеніт.
А  небо  над  обрієм  тліє  в  вогні.
І  там  безпорадні,  як  злякані  птахи

думки,  по  над  прірвою  світу  снують.
Їх  знати  не  хочеш...  І  тільки  ті  очі,
мов  спілі  каштани,  мов  час  невблаганні,
зворушили  осінь,  самотню  твою.

І  знову  підступний  туман  сподівання
затьмарить  як  чари:  ні  суму,  ні  болю.
І  тільки  ті  очі,  за  межами  долі,
такі  недосяжні — минуться  в  останнє.

Коли,  розчарований,  з  жалем  залишиш
чужим  клопотанням  свій  шанс  і  цей  жаль,
опустяться  вії  неначе  вуаль
і  хтось  уже  інший  про  очі  напише.

Про  те,  що  ті  очі  —  мов  спілі  каштани,
що  більше  нічого  немає  в  житті...
А  осінь  погляне  на  дні  золоті
і  вперше  на  карту  поставить  останнє.

Бо  десь  там  над  світом  і  світлом  ілюзій –
каштановий  подив  чарівних  очей...
А  час,  боже  милуй,  невпинно  тече,
неначе  втікає...  І  губиться  в  тузі.












               *    *    *



Цей світ не постійний в основі
нас просто підпряг, от і все.
І час невблаганний як повінь
кудись наші долі несе.

Тому і шукаєм стежину
до бога, вина чи вірша.
Бо поки цей світ не покинем —
живе і страждає душа.

Не знаю, чи дійсно є дійсність,
чи краще не знати вже ніц.
А з неба — живи і надійся —
лукава підморгує ніч.

Один за одним не квапливо
летять і руйнуються дні.
І я засинаю під впливом
повітря, жінок і брехні.

А вітер, що віє світами,
здіймає думки мов сміття.
Як частка всесвітньої драми
ми є лиш рабами життя.

А вітер той віє і віє.
Чи хочеш ти цього чи ні.
І присмак гіркий безнадії
таврує безжалісно дні.













           *    *    *





І не шукайте сенс життя.
Його немає.
Є тільки біль і забуття,
і відчуття, що час спливає.

Живіть постійно, кожну мить,
безмежно просто... Забувши час!
Хай він летить, а пил століть
за шаром шар пресує простір.

Десь у всесвітньому бутті —
ми вічна частка.
І не шукайте сенс в житті!
Це суперечить сенсу щастя.

Коли думки в похмуру ніч
зіткнуться з тайнами нарешті —
душа здригнеться. Ось в чім річ —
безсмертя — це ж надбання смерті!

То ж не  шукайте сенс життя
за межами життя самого.
Є тільки біль і забуття.
І віра в бога.

Ми ж незбагненні як мазок
в палітрі світу:
де блиск очей і блиск зірок —
це лиш штришок… і часу вітер.
















          СУТІНКИ

Розмова тягнулась довго.
Вже  ніч зачепила обрій.
Здавалось, немає бога
в цей час на землі недобрій.

Із дна підіймалась нечисть.
Спливаючи – грабила, крала.
Перевертні лізли на плечі.
Невже їх пора настала?!

І сумно пливло відлуння,
десь звідти, де вже смеркало.
І сутінках свині чавунні
спиналися на п’єдестали.

Розмова тягнулась довго.
І  сови свій час відчули.
Кого ми забули — Бога?
Чи може себе забули?

Забута кристальність честі.
Холуйством смердить від панства.
То й воля піде за безцінь.
І пастир крутій і паства.

В’язка як мужицький розум
вповзла темнота ганебна...
І зорі солоні мов сльози
бризнули в чорне небо.













            *    *    *


А над полем, полем, полем
день розкинув крила.
Моя люба, моя доля
відпочити сіла.

Заболіли її ніжки,
ніженьки зболіли.
Моя мила, моя ніжна
відпочити сіла.

Я і з права, я і з ліва
в колосся прим’яте...
А вона така чарівна...
Боязно обняти...

А над нами тільки квіти
і небо блакитне...
І гуляє полем вітер,
заглядає в жито.

Поки хвиля полем плила,
жито шепотіло,
поки мила відпочила,
то й сонечко сіло.























              ДОРОГА

Осіння ніч. Холодне небо.
Давно минув зодіакальний лев.
Туман ковтає марево дерев,
дорогу, глузд, а жити треба.

Аж сумно як бракує щастя.
Від неба до землі — холодна ніч.
Дратує час. На жаль це прикра  річ,
бо рівновагу вже знайти не вдасться.

І десь блукаючи в імлі,
вкінець заблудиш і в житті і в часі.
Осіння ніч тоді прийде як засіб
від сподівань і втопче в бруд землі.

І ти відчуєш жах, стіну туману,
минуле і майбутнє – як одне.
І розпач. І абсурд. Та все мене.
Це тимчасова вічність стану.

Як тимчасова ніч де клякне осінь.
Де час змивають хвилі забуття
з питань відвічних... Що ж таке життя?!
Чому воно страждання  в світ приносить?

На жаль прозріння не прийде до тебе.
Лиш сумніви нахлинуть звідусіль.
Сова протне туман як вовну міль
і вгрузне в ніч, в осінній холод неба.

За кроком крок в цю темряву вологу,
в безкрайню ніч, яку не перейти.
А світ, навкруг, байдужий і пустий.
І ти один, самотній... і дорога.













                *    *    *

Ми теж європейці, хоч іншої «проби».
Чи пиймо  горілку, чи жуємо «дірол»,
бо в кожнім із нас в глибині як хвороба
сидить, причаївшись, монгол.

Як сталося так, що навкруг всі грабують:
держава, державу, брат брата. Біда.
З сторіччя в сторіччя десь в душах кочує,
чи в генах осіла монгольська орда.

Це схоже на мудрість такі ми терплячі.
Нагайка не мед і характер псує.
І плачем, і плачем, і плачем...
Боюсь, що і це у нас теж не своє.

Від низу до верху лакейство квітує,
і душить свій свого: ментальність така.
Ми також – європа, хай бог нас рятує.
Хоч душі шкребе нам монгольська рука.












 









 *       *       *


       P.S.   


 *       *       *
 


       НОЧНОЙ  ТРАМВАЙ

Кого я выгоняю
из каменного леса...?!
Луна, ночным трамваем,
скользит по чёрным рельсам.

Проложенным по небу,
между обид и звёзд...
Куда же звёзды едут
узнать не удалось.

Но явно ждут трамвая...
И ждут его и ждут,
проездом до окраен
галактик и минут.

И тёмный свод полночный
куда-то плавно движут...
Не то, чтобы  нарочно,
но я, всё  это, вижу.

И я-то точно знаю,
уже десятки лет,
что звёзды ждут трамвая...
Его всё нет и нет.

И ждут его веками...
Возможно он придёт,
когда  меня не станет,
а может через год.

А может и не сможет,
прийти из- за комет,
и свой визит отложит
на пару тысяч лет.




Ему-то ведь несложно...
И не моя вина,
что мне порой тревожно
у тёмного окна.

У тёмной перспективы,
что не постичь всеръёз –
ни жизни, ни игривых
далёких звёзд.

А свод ночной непрочный!
И, к центру, где поближе,
в туманности молочной
просвет какой-то вижу.

И, вот, не понимаю
достиг ли я прогресса,
когда я выгоняю
из каменного леса –

сознанье и желанье,
хоть что-нибудь понять...
И к звёздам на свиданье
спешу не опоздать.

Спешу проститься с ночью,
с луной... Ведь сроки жмут!
Пока... Трамвай полночный.
Я скоро выхожу!   
 
    









                НА  АВОСЬ

В этом мире, где всё осознанно,
как бы понято этой жизнью –
есть другое – приходит поздно
и тревогой калечит мысли.

В этом мире, бывает, хочется
не казаться чужим в этом мире.
А за стенкой сомнение топчется,
может быть, в паралельной квартире.

И в тот миг, когда всё  «паралельно»,
и душа не от счастья трясётся –
Твоё сердце, проблемой отдельной,
через бурю эмоций прорвётся

и ужалит обидой и болями,
как пчела, что укусами лечит...
Может быть, нам влюбляться не стояло.
Но любовь заменить уже нечем.

В этом мире её не заменишь.
Потому, может, счастье капризно.
Потому, может, жизнь и  не ценишь,
и бежишь, как не принятый, жизнью.

Паралельно с сознаньем и муками,
что приносит понятие – жить.
А порой и не знаешь – не скука ли
в вечном мире – блажит.

В этом мире где всё осознано.
Где любовь, ведь, и есть сама жизнь.
Нас частенько штормит – может поздно мы
в этом мире сошлись.

Потому и сошлись... Что получится –
будет тем, что создать удалось.    
Мудрый мир – подпрягись – не соскучишься.
Счастье лучше ловить на авось!

                СЕЗОННОЕ

Хоть земля, уже  вся, под травинками –
не совсем ещё вышла из сна.
Пробуждение – дело великое!
Для того и приходит весна.

Для того она – цветом по яблоням
и пошла, и пошла, и пошла
всё смелее на землю поглядывать
сквозь листочки: душиста, бела.

Она чем-то ровняется с женщиной,
что на грешную землю сошла –
не любовницей – а повеньчаной
с этой жизнью... И нас позвала.

Подниматься от той засиделости,
к чему нас приучила зима.
Нужно, только, немножечко смелости...
И ещё, хоть щепотку, ума.

И ещё, и ещё, и ещё...
Одолеть, превозмочь и покаяться,
чтоб со страхом не ждать апока;липсис.
В реку жизни войти... Пусть течёт

полноводней  холодного Стикса.
Подождёт, пока, хмурый Харон...!
Нас весна позвала, чтоб влюбиться...
И потом ещё – дерево, сына и дом.

А земля уже всё приукрасила.
И весна у порога стоит...
Как бы снова идёт на согласие –
чтобы всё, ещё раз, повторить!

« Эх раз!  Ещё раз!
Ещё много, много раз!» 


           ЦВЕТЕНИЕ  ГРУШИ

А вот и удача – мы снова вдвоём.
Машины несутся в распахнутость улиц...
И груша цветёт. Моросит за окном.
А нам хорошо. Мы с размолвки вернулись.

Теперь и не вспомнить с чего начало;сь...
И мы, словно в прорубь, нырнули в разлуку.
Напрасно, мой ангел, ты морщишь чело...
От каждого шороха, каждого звука.

Что было – то было. Не будем юлить.
Давай – ко всему – отнесёмся серёзно.
Жива ещё, видно, та тонкая нить,
что стала отдушиной в мире морозном.

Нам стоит вернуться в погожие дни.
Они, уже где-то, поблизости  кружат.
Навстречу – полшага. Не бойся – шагни.
Не болям в былом – лучше счастью послужим!

А где-то, за окнами, дождь моросит.
С нуля начинаем грядущее строить.
А может забыться и дождь попросить...
Сквозь струи пройти... Он обиды и смоет.

А груша цветёт...Хоть и дождь за окном...
А счастья хотелось... И вот мы влюбились.
Напутали малость. Чего, уж, о том!
Нас сблизит, в бушующем  мире, стабильность.

Нас сблизит удача – одна на двоих.
Мы, время  своё, будем бережно тратить.
А груша цветёт. Вот и дождик  притих.
Знать счастье пришло.  И нам этого хватит!         





               
               ВОТ  БЫ...

Повторить бы только лето!
Без того, что было «до».
Ну, а то, что после будет –
опосля и позабудем,
позабудем без следов.
Или так – наложим вето...
Повторить бы только лето...

Но оно не повторится,
хоть и вертится земля,
хоть на ней бедлам творится...
а пророки – всё юлят!
Пусть не здесь, пусть даже где-то...
Повторить бы только лето!

Повторить бы только юность.
Всё, что после – упустить.
Или проще – взять и плюнуть
и забыть про те пути,
что уже пришлось пройти.
Не на всё искать ответы...
Повторить бы только лето.

Что так щедро грело юность.
И ту летнюю жару,
что волос твоих коснулась
летним ветром на ветру
перемен, любви и света...
Повторить бы только лето...

Повторить бы час вечерний,
что берёг нас от друзей,
их прогулок и кочевий
вдоль острот, и снов аллей.
И не путаться в приметах.
Повторить бы только лето...


Повторить бы только шёпот
на затерянной скамейке.
Лунный свет, что словно стропы,
пробирался жёлтой змейкой,
между листьев в наш мирок.

Повторить бы хоть глоток
сладких грёз, что с нами были,
наполняя жизнь теплом
и несли, подняв на крылья...
Но осталось всё в былом.
Только было, было это.
Вспоминаешь – тяжело!
Может счастье не прошло.
Повторить бы только лето.

В ветре временем прогретом,
в безнадёге оглянувшись,
жизни криво усмехнувшись –
ты поймёшь, что песня спета,
хоть куда-то и звала...
И забросив все дела
ты раздаришь юным лето.
Жизнь учебною была...

                P. S.

И теперь уже научен
всем – на что был век потрачен,
оказавшись в мире лучшем,
не надеясь на удачу,
так как – сыграна игра.
И волнуясь, под секретом,
ты  попросишь у Петра:
– Повторить бы только лето,
губы, шёпот, звездопад...
Всё, что кроме – можно в ад!
Хоть изюминка не в этом...
Повторить бы только лето!

                КАК БЫТЬ?

Что- то будни опять заштормили.
Закачались земные дороги,
уронив неудачам под ноги
нашу жизнь. И слегка подломили.

Задыхаясь от вязкости будней,
где минуты – как злые собаки,
озверев в непрерывных атаках
рвут тела, беззащитные, судеб.

В этой жизни – холодные ночи.
Мы живём в остывающем мире.
И бузим, как матросы в трактире.
Это время нам нервы щекочет.

Под влиянием чувств и предчувствий,
под напором цитат и религий,
мы уходим послушно в интриги.
А войну превращаем в искусство.

И от нас уже сложно дождаться
и самим, и усталой планете,
что её озверевшие дети
хоть когда-нибудь станут меняться.

И с теплом отнесутся к природе,
той природе, что, в детстве, любили.
Только мы удила; закусили...
Нас куда-то бездушность уводит.

Мы по жизни идём – через войны,
через ложь, суету и жестокость.
Не случайно, порой, одиноко...
А вокруг – только мир неспокойный.

Стали будни, всё чаще, штормить.
Иногда  затяжными штормами...
Но порой мы справляемся сами.
А порой – лучше бога просить. 
            ХОД

Я углубляюсь в тему
познания миров...
Но мысли что-то дремлют –
ведь утро – час воров.

И те воруют бойко...
Хотя не  ро;вен час...
Час перестройки...
«Прицепщик» – помнит,
но пошёл в «отказ.»

Я углубляюсь,
удивляюсь,
«дупля», наверно не даю...
Кто у «корыта» – обожрались –
теперь плюют
через плечё, но целят в морду...

А всё течет,
и утекает к чёрту –
в «обшоры» и  «ривьеры»...
Но – «мы не го;рды» –
мы глупы;.
Раз на; слово поверив
и не проверив –
идём в Европу...
Хоть имеем опыт
общения с «путанкой»...
Тогда мы, правда, шли на танках...

Придём туда же–
где и были!
И даже
глубже – к  изобилью...
На «жвачку», памперсы и шпроты...
На европейские щедроты.

Мы – не придём –
нас приведут –
пороки, айсберги  и  «патрыйоты».
И тут...

Я погружаюсь в тему:
не так опасен  коммунизм –
как дебилизм!
Но станет он ещё  ужасней –
с приходом к власти.
И чем тупее – тем опасней.
А у «корыта» – просто зверь!

Ну а теперь –
я к тем,
что для «исхода» ищут тропы.
Поймите вы – не нам нужна европа...
Европе – мы нужны!

Не «кисло» было бы; –
простым обманом, без войны.
За дырочку от бублика –
и чёрнозёмы и рабы
«банановой республики»...

И много, разного, другого...
А нам, по-хитрому, припрут,
ракеты из америки...
И никакой истерики!

Тогда уж «москали» пальнут
да не по ним – уже по нам!
Капут – «хохлам».

Спасётся – Меркель!
Мы – померкнем...
Хоть и Обама стал нам другом...

А пока –
в Европу – цугом!

Но дело, в целом, не за нами...
Когда там цены утрясут
с проводниками,
то нас, задворками, сведут
в какую-то европу...
и даже  в рифму...

Придётся топать...
Такое время...
Я удаляюсь с темы.
Там снова – темень...
И революция опять –
с чужими флагами, цветами...

Дебилов нам не занимать
и «патрыйотив»...
Уже без квоты
разводим сами!
Сей продукт – плоди;м с размахом –
штабелями!

Вот дописал...
И с сердца «камень»
похоже – сполз,
а не упал!               
   


      
 


           ТАНЕЦ  ЛЕТА

Вот танцуют буквы, звуки...
Танец белых лебедей...
Танец боли и разлуки...
Танец маленьких людей.

Их движенья – что-то движет,
как пушинку: выдох – вдох.
Голос ночи неподвижен...
Звук вселенский занемог...

Только где-то скрипка плачет..
Шелестят хвосты комет...
Прямо с неба, на удачу,
провисает лунный свет.

И созвездья протекают
кашей звёздной в горизонт.
Кто ж ты, ноченька, такая...?
Есть ли в звёздности резон?!

Есть ли танец в этом мире,
чтоб под музыку небес,
кто-то крикнул: «три – четыре»
и качнулся  Южный Крест...

Словно принял приглашенье
и пошёл кружить... пошёл...
До восторга, до забвенья...
До земного снизошёл!

И тревожно... Даже где-то
и забавно... И до слёз...
Жизни нужен танец лета,
танец вечности и звёзд!

 


             ПО  БЕТОНУ         

Я невольно стучу каблуками –
под ногами бетон.
Только сердце колотит, как камень.
Толи в тон каблуков... Толь не в тон.

Мы сцепились в каком-то пространстве.
Ты всегда говорил – это жизнь.
Так и быть. Что нам ёрничать? Здравствуй!
Или так – не споткнись.

Нам не гоже строчить дифирамбы,
а тем более – петь.
Мы не слёзы земли. И хотя бы...
Кто на грош, кто на треть.

И восточная мудрость – не наша.
По славянски, давай, по мужски.
Заварил, кто-то прежний, нам кашу...
Просто сил уже нет никаких!

Может быть, мы запутались сами?
Может главный вопрос не решён!?
А мы тупо стучим каблуками
об тоску, об судьбу, об бетон?!

Распрягайся. Зависла над нами
чехарда – из забытых времён.
И не стоит стучать каблуками
об, нерприязни, стылый бетон.

И не жуй желваки. Постарайся
позабыть, что такое война.
Кобуру отстегни... Распрягайся...
А вендетта? На кой нам она!



                БЫЛ  ВЕЧЕР

Мы стояли в пустеющем вечере
у обочины  шумной дороги.
Лунный свет, притухая, подсвечивал...
Может против был кто? Может боги...?

Плыл туман, от реки, в нашу сторону.
Ещё чуть – и накроет дорогу.
Он накроет и нас. Это здорово,
хоть, по сути, туманно немного.

Где река и туманы игристые,
и где мы, только мы, только двое...
Неподвижны стоим перед истиной.
Что-то с нами творится такое!

Что-то странное вечер бормочет мне.
Небо звёздами свод украшает.
С нами время стоит на обочене
и, как будто бы, ребус решает.

Может пригород – это окраина.
Только мы, словно, в центре вселенной...
Млечный путь стал над нами подтаивать...
И просил заглянуть, непременно.

И мы стали, невольно, заглядывать
то на день, то на год наперёд.
Было сладко, шутя, предугадывать –
то, что небо пошлёт.

Может быть, и в тот день, ошибались мы...
Плыл туман...  Ну а мы – веселились.
Но, в тот час, выплывала судьба из тьмы...
А потом уже – слёзы пролились...       




   
         К  ПИРАМИДАМ   

Почему так печальны гробницы?!
Их урочища – тлен!
Опустевшее время слезится
подымаясь с колен.

Пока мимо идут караваны,
ворошатся пески...
Слышен голос глубин – временами...
И вселенской тоски.

Кто-то целился в эту обитель,
потому, что бессмертье искал.
Небеса – то потом. Приютите
их на время, пока; что, в песках!

Хоть и с виду бессмертны гробницы,
но хранят они тлен...
Только мёртвый песок суетится
вдоль хиреющих стен.

Вдоль незримого вектора времени
ветры гонят песок...
Наши жизни – монета разменная...
Да и курс не высок.

Вот и тянет забраться в гробницы,
в тему смерти уйти с головой,
чтоб на небе ещё пригодиться...
А на небе – на кой!?

Потому так печальны пристанища,
что они не спасут...
Потому, что мы только пока ещё –
мы пока ещё тут.





            ПРОСВЕТЛЕНИЕ

Когда из памяти приходишь –
без адаптации – нельзя.
Но вот протоптана стезя
и в память как в беспамятство уходишь.

А там простор... Ни времени, ни спешки,
ни топота бегущих дней...
Лишь за тобой, как лязг цепей,
судьбы  холодные  издержки.

Не знаешь сам – чего ты больше хочешь.
И держишь палец на курке...
А время на коротком поводке
какую-то бессмыслицу бормочет.

И прокричишь, возможно, в шутку:
«Мгновение  остановись!».
Бывает, умоляешь эту жизнь:
«... ещё минутку...»

Но жизнь не ангел – жизнь – торговка.
И бросит в морду: «Бог подаст».
Со сцены сбросит, как баласт.
У памяти и жизни – нестыковка.

А вне Земли бегут минуты...
Бегут сквозь нас, бегут вдали...
О, обитатели Земли!
Я – ваш, но мне тревожней  почему-то.

Из мрака вынырнув случайно,
уходим, тут же, вновь во мрак...
Нам жребий выпал слепо. Это так!
Жизнь – дармовая, но печальна.

Надежды – грех топить в грехах!
И глупо память ворошить.
Ты во;лен – можешь и не жить.
Живьёшь – держи её в руках!

      НОЧНОЙ  ПОДЪЕЗД

Ты, ночь, что прошла – опишешь.
С судьбой уровнялись шансы.
Слова!, среди слов, отыщешь...
И, вспомнив про реверансы,
отвешенные луне,
(что нас засекла в окне) –
ты скажешь совсем не плохо...

И свет потечёт из окон
куда-то в ночную полночь...
Где радость и горечь – вместе.
И сумрак, что жил в подъезде –
придёт, нам одним, на помощь.

А жизнь – это ночь – и только!
И мы в её тёмной власти.
И чувства уже под током –
ведь мы же пришли за счастьем!

В ночи оно ярко светит,
хоть точкой возврата служит...
Мы, видно, попали в сети,
что тайнам подлунным служат.

А червь, тот извечный, точит.
Ты ночь, чтоб забыть, опишешь...
Но будут другие ночи...
Такие – что грянут свыше!

А ты, где-то там, в подезде
целуешь свою незнакомку...
И спрятаться, вроде, есть где
и, даже, шептать негромко,
и, даже, совсем забыться –
ловить лишь её дыханье...

А ночь, за окном, струится.
В тумане плывёт сознанье.
И ночь уплывёт в тумане –
туда – где привычно ночи –
бродить среди слов и точек...

И где- то в рассвете канет,
оставив лишь пару строчек.   



































     ОСЕННИЕ  ДОЖДИ       

О чем ты думаешь – не важно,
когда полжизни  позади...
А ночь скулит... да так протяжно...
Идут осенние дожди.

И будь что будет. Здравствуй осень!
Ведь ей не скажешь «уходи».
А по виcкам качнулась проседь...
Идут осенние дожди.

И потревожились туманы...
Клубится  дымка  впереди...
Но за чарующим обманом –
идут осенние дожди.

Такая участь роковая
у всех землян – иной не жди!
А зов небес не забывая –
идут осенние дожди.

Идут дожди поры осенней –
какой поры! – не нам судить.
Вослед мечтам под мрачной сенью –
идут осенние дожди.

Идут не спешно, затяжные...
А ветер так, порой, гудит –
как будто мы уже чужие...
Идут осенние дожди.

   







       
      К  УРБАНИЗМУ

Утыкан,  усеян,  увенчан –
пленённый кусочек земли,
зажатый асфальтным колечком –
похожим на линьку змеи.

Но, всё же, страшнее всех, скромный
мужчина, так лет тридцати...
Судьбой на асфальте был пойман –
на этом и жить прекратил.

Природа покуда держалась,
держалась, как зверь – начеку...
Бывало, давила на жалость,
вгоняя пейзажи в тоску.

Ни в чём, не таком – не замечен –
всего, лишь, кусочек земли...
А сколько он душ покалечил!
Мы тоже его – как могли!

И землю – асфальтом, бетоном,
и дурью накрыли своей...
Под тяжестью наших законов
не сладко приходится ей.

Природа не знает запретов.
Хороших щадит и плохих...
И даже, случалось, поэтам
ложилась, как девка, в стихи.

А мы только врём и гордимся.
А как же – сто пять этажей!
Душой быть – душе не годится.
Прогресс – он хорош, но злодей!

Ростут города, как проценты.
Плодимся мы... Мальтус, прости.
Мы злые, мы дети момента –
нам грех выбирает пути.
                БЫЛЬ
Уже «ура» друзья кричали,
а в дверь стучался Новый год...
Во мне же смур нашёл исход
и стал  сзывать на пир печали.

Я был один... А стол ломился...
от яств и пойла – до того,
что дед мороз, аж прослезился.
Его – уже...
Уже вело.

Ну не пришла...
И бог бы с этим.
Так на крайняк – хоть позвони!
И без тебя, как нужно – встретим!
А за издержки – извини.

Не всем дарована возможность –
жизнь передедать под себя...
И тут есть маленькая сложность:
жить не с любовью – а любя!


Так что же делать с годом этим??
Другие ждать?! Чтоб поновей!?
Всё относительно на свете...
Да и относится всё к ней.

Уж Новый здесь! Друзья, спешите!
Проводим, с миром, Старый год!
Хоть за столом ряды сомкните –
надёжней так – смотреть вперёд!

P.S.
                И вдруг...
(Ну и дела...)
Мой славный друг –
она – пришла....
Пришла! Пришла!

                ПРАВОТА  МИГА

 Всё так и случилось. И не было клятвенной стужи...
Законы природы сильны и правы;;;;;;;;;;;;.
Любовь – это буря: подымет и кружит, и кружит
над серостью будней и ядом  молвы.

Влюблённость похожа на акт подаянья живущим.
Чтоб скрасить хоть чем-то объязанность – жить
под демоном смерти, бессменно над миром снующим –и склочным сомнением: «Быть иль не быть?»

Любите, любите – и больше – ещё раз любите!
Другой, нам отдушины, жизнь – не дала...
Любите!  Запреты, без страха земного – сорвите.
Возьмём то, что можем!  Любовь позвала!

Ни смерти, ни жизни, земляне, не надо бояться.
Они нам, к несчастью, как  пара  даны.
Кто волен – неволей – тот с ней не способен  расстаться
и в этом весь фокус... Без нашей вины.

Смелее –  смелее ищите:  друзья и подруги –
не мудрость, не опыт – ищите любовь,
как светлое пятнышко в тёмном и замкнутом круге
событий и судеб, времён и миров.

Забудьте хорошее – так же равно; и плохое.
Забудьте про вечность – есть жизнь и есть смерть...
Душа суетится: обидно, ей глупой, и воет...
Упрёками бога, не дай бог, задеть!

Без устали ищем зачем и к кому б прислониться.
Ведь мы, в этом мире, трагично одни.
А жизнь – это сон! Он объязан кому-то присниться:
такой себе спурт, на краю полыньи.

Любите! – другого нам жизнь никогда не позволит!
Но может, забывшись, и это отнять!
Не ждите от бога!  Мы – слепы. Нас –  время неволит...
Мы можем – не много – любовь отстоять.
P.S.

Любовь – это буря: подымет и кружит, и кружит
над серостью будней и ядом молвы.
Забудьте про вечность! И рай, не земной, нам не нужен.
Любите!  И будете вечно правы!


































               
                ВЗДОР
                (не строго)
Вот чистая страница... Что ж писать –
не скажет чистая страница.
И стоит ли, всерьёз, перо марать
какой-то милой, славной птицы.

Марать бумагу все ж таки грешно,
хотя её давно марают.
Не все в делах людских предрешено –
ни в помыслах, а ни в морали.

Душа велит... Но это только вздор.
Веление души незримо.
А ум крадется... Он порой как вор...
И делит то, что неделимо.

Не всё мозгами можно  порешать.
Для этого – ведь есть же боги.
Уму, порой, мы пробуем мешать,
с поблажкой, правда, и не сторого.

И он решил, что он природы царь.
И совесть не намерен слушать.
Хотя он, тоже, божья тварь...
Законы жизни так легко нарушить!

Пришлось и мне страницу исписать.
Зачем?! А ради писанины!
Чтоб эту тему в рифмах обсосать.
Живём – не хлебом же единым


                ПРО  НАС...

Нас судит время, судьбы и поступки.
И наше время, с болью, убывает...
А век врачует... Телом проститутки
нас в трудные минуты согревает.

Подбитый, кем-то, заяц на скаку
на землю возвращается  добычей...
Наш век такой! Как ястреб, начеку ;:
ошибся – вычел!

Когда вопрос земного бытия
Шекспир поставил руба – как дилемму:
– Так быть или не быть? – не понял  я.
Давай, пока, закроем эту тему.

Живётся жизни  – прямо не ахти;...
И отдыхает сидя у обочин...
Наш век решил на помощь ей прийти
и поддержал ударами по почкам.

Подпи;тый, грязный, в запахах пивной
и взмыленный, как загнаная лошадь,
наш век идёт охотно на разбой.
Когда?  и с кем? Охотней с тем кто пло;ше.

Неутомимый, как и всяк бегун –
спесив наш век и сам себя заводит.
Без счёта пронеслось над миром лун,
а тема гонки всё никак не сходит...

Куда несёмся?!  Мы себе верны.
Мы с детства в гонке, чтоб с пути не сбиться.
Мы времени послушные сыны.
А божий суд? Забыли? Он свершится!

Как много, много лет прошло с тех пор,
когда мы стали покидать деревья...
Не то чтоб бред. Нето чтоб  оговор –
но мы всё те же – обезьянье племя!









     НЕ  СЛОЖИЛОСЬ

Вот и лето пролетело,
проскакав дождями...
Может солнце не хотело
заодно быть с нами.

Стало к осени клониться
и нырять за тучи...
Стали дни во мгле ютиться –
так, на всякий случай.

А душе хотелось лета,
тихой, звёздной ночи.
Что ж казнить её за это,
если счастья хочет?!

Не востребована, видно...
Но она живая...
И на шмат, имеет виды –
шмат от каравая.

Не отломится ей вовсе
в этот год, пожалуй...
Так как жизнью правит осень –
та, что золотая.

Та, что «господи» не вскрикнет,
чтоб продлить нам лето...
И, по милости великой,
задержавшись где-то.   
 
Ляжет мягко тень надежды
на другие по;ры...
А, Земля, махнёт, как прежде,
колесить просторы!

И помчатся дни за днями,
просьбы не дослушав...
И с осенними дождями –
небеса обрушат!

                УХОД
Я не вижу тропы по которой уйду...
Впереди только боль и холодный туман.
А я верил в судьбу, а я верил в звезду!
Но, в итоге, выходит – что верил в обман.

– Не спеши – говорю я себе – подожди.
Может что-то ещё, невзначай, поменяться.
Разве можно – вот так! навсегда! уходить?!
Это недругам повод вослед рассмеяться.

А вокруг – ни души. Опустело вокруг...
Лишь тяжёлые мысли всё ближе и ближе.
Я не знал и того, как замкнётся мой круг:
ещё день, может год... так и быть... и увижу.

А пока, за рекой, что известна как Стикс
не отчалила утлая лодка Харона –
я ещё напишу, может лучший свой стих!
И не скажет мне жизнь: «Понимаешь, хреново!

И нет смысла тебя, здесь, с остатку, держать,
если ты, столько жил, а шедевра не выдал».
Но без злобы хочу, всем – кто слышит, сказать,
что за жизнь, вне стихов, мне ведь тоже не стыдно.

Пусть не вижу тропы, по которой уйду...
Навсегда в этот вечный, холодный туман,
но в него, и со мной, заодно, попадут –
эта горечь и боль, и мой недруг – обман

 








           ПО  ТАЙГЕ
А воздух какой, ты слышишь?!
Весна, весна, дорогая.
Под снегом слезятся крыши...
И завтра я улетаю.

Туда где мороз и деньги.
Туда где темнит разлука...
И будут медведи бегать
с тоски розгоняя скуку.

Ни писем, ни поцелуев...
Один вертолёт в полгода...
Зато мошкара;;;;; пирует,
да слово пьянит – свобода!

И лесом покрыты, лесом.
И дали, и дни, и ветры.
И ноги, как глину, месят
таёжные километры.

Звезда пролетит, бывает...
И плюхнется за Тунгуской.
Но полночь прожжёт другая.
Такая, порой, что грустно.

В медвежьем углу засыпая
и сам бы завыл порою.
Но где-то душа родная...
И тут, уже, не до воя.

Тогда и уснуть не можешь.
И соришься с комарами...
Наш мир так негоже сложен.
Не лучше и мы, видно, сами.

Не всё, друзья, объяснимо,
что принято звать судьбой...
И мы, ради них, любимых
по жизни бредём тайгой. 
   
                ВНЕ  ИГРЫ

Всё проходит... Только вместе с нами!!
Время – это дворик проходной!
Он  задуман – свыше – небесами –
между небесами и землёй.

Мы же попадаем в этот дворик –
так – от вечности передохнуть...
К измененьям  привыкая, вскоре,
пробуем мгновенье тормознуть.

Бог же учит: чада – так не гоже.
Вы возрадуйтесь тому, что есть!
Может быть молитва вам поможет...
Мы же – всё надеемся на лесть.

Пробуем куда-нибудь пробраться...
К богу, к чёрту: хоть куда- нибудь.
Хочется в сознании остаться –
что бы навсегда... и хоть чуть-чуть.

Люди, люди... Что ж творится с нами?!
Знаю – страшно за предел шагнуть,
не найдя консенсус с небесами...
Нам – сквозь дворик... Так назначен путь.

Так проложен путь тот свыше,
через этот дворик проходной...
Вечность нам дарует передышку
в виде жизни... Но какой ценой?!

Всё проходит! Знать, пройдёт и это.
Время взбрыкнет... И само пройдёт.
Мы же знаем – точно: бог есть где-то...
Это он – свою игру ведёт.

   
          ***
      



                СЕССИЯ.  НОЧЬ.
         (из прошлого)

Не читаю –
а листаю.
Может блажь?!
Взгляд бежит как карандаш.
Дух ленив – но ум отточен.
И скользишь по нитям строчек –
в даль и дальше,
в даль и в низ.
Совесть голову морочит,
совесть каркает – очнись –
мол, борзеешь,
так нельзя...
Мысли сонные скользят,
как пустые тени ночи.
И читаешь между строчек,
как борьбу вести со сном.
Отложить бы на потом
эти горькие страницы...
Но в душе кошмар творится!
В эту ночь Морфе;й не с нами.
Не ему же на экзамен...
Ждать «стипуху» – не ему,
Ничего уж не пойму:
где желанье?
где резон?
– Матанализ – досвиданья, –
шепчет сон.

P.S.

Здравствуй, маленький грешок
в виде пары сонных строк!

Остальное – как-то смутно...
Здравствуй,  утро...

   

             ANIMAL  PLANET

Не дай вам бог узнать, как время лечит!
Рецепт такой, что упаси нас бог.
К несчастью, жизнь – сама себя калечит:
во времени и суете дорог.

Поймай, сожри, а нет – так будешь сожран!
Миг слабости чужой не проморгай.
В фундамент жизни сей закон положен.
Сожри – и будешь сыт... А это – рай.

Когда не жрёте мясо – жрите кости!
Хотя сейчас надёжней жрать мозги.
Примерте лесть – коль маловато  злости...
А, может спеть и... усыпить благих!

Но что же впереди??...  с таким раскладом?
Пустыня?  Что-то даль  уже во мгле...
Хоть наперёд загадывать не на;до б.
Не удержаться жизни на Земле.

Она, по-малу, обглодает шарик...
Что можно и «не можно» – всё сожрёт.
Земля, как след, от плотоядной твари,
подобно Марсу, – в небытьё уйдёт.

Я, тоже, мясоед... И, даже, пьющий.
Видать не лучше всех других.
Но путь проложит «впереди идущий»...
И хорошо бы было, – чтоб не псих!

Но, люди говорят, что время лечит.
Кого пролечит... Кто решит,  что – бред!
Бывает же – лечится больше нечем...
Надёжней эскулапа – просто нет.

Но люди говорят... Ох, эти люди –
природы, грешной, – нерадивый царь!
Пошутит время с ним... Да и забудет.
Ещё одна покинет Землю тварь... 

             О  ВРЕМЕНИ
 Мы знаем точно – всё пройдёт,
всё примет Лета – безвозвратно!
Хоть время движется вперёд,
но мы в нём движемся – обратно.

С годами время не стареет,
и с «депрессухи» с крыш не скачет.
А мы, как время, не сумеем.
У нас – иначе...

Оно течёт – куда не знать.
Куда б ему, казалось, течь:
без нас, сквозь нас – ему плевать.
Ему здоровье не беречь.

И не считать, как куриц – годы:
мол белой нет – осталось пять...
А Стикса дремлющие воды –
не будут ждать.

А будут смены поколений –
хоть динозавров, хоть людей.
Но время, ведь, не знает лени
и – уплывёт... И как злодей

оставит нас, почивших в бозе,
в каком-то из иных миров.
И мы уйдём!  Но канем порознь!
Цените миг – как первую любовь.

Цените ка;ждый миг! Иначе –
нас будет время в клочья рвать.
Судьба нас бросит! Это значит
ей больше нечего терять!

И жизнь легко нас потеряет.
Ведь, время – для неё  дороже.
Оно не ждёт, а улетает...
Туда, где жизни нет, похоже...

                ВЕРШИНЫ

Зацепились тучи за вершины
горделивых гор,
бросив в небо Украины
свой прощальный взор.

Бросив беглый взгляд на запад –
улетят на юг...
Дождь в догонку будет капать,
замыкая круг.

Углубляясь в те просторы,
что всегда манят...
Видно с жизнью глупо спорить –
и её хранят.

И не рвут, как в дни ненастья
ветер тучи рвёт...
Мы же, в гневе, верим страсти –
хоть она и врёт.

Зацепились тучи за вершины...
Может отдохнуть,
и проститься с Украиной...
И слезу смахнуть.

Им же больше не вернуться
в этот час и край...
Вот уж ветер шевельнулся...
Тученька – прощай!

Мне бы с вами, тучи... Да негоже.
Хоть и небо не забыл... 
Расрощался... А ведь тоже
небеса любил!


Не судьба мне, враз, покинуть –
ни родных могил,
ни просторов Украины...
Здесь умру, где жил.


                КАТИМСЯ   

Раз гости пришли – развлекайте гостей.
За тем и пришли ¬– за чужими слезами.
И дверь – на замок: ни врагов, ни друзей.
Из всех пепелищ – возрождаются драмы.

Мы люди вины. И любить – мы не любим.
Мы это всосали с грудным молоком.
Мы даже не звери, мы хуже, мы – люди.
Нам проще всерьез не жалеть ни о ком.

Раз гости пришли, мы невольно радушны.
Бываем радушны и так, не со зла.
А также... А также предложим откушать...
И ядом запить... И была; – не была;.

За окнами век наш торопится в раже –       
на танках уже «демократию» прёт.
Туда где какой-то ублюдок укажет.
Погубит невежа... чем мир не спасет.

Мы – люди – звучит же неплохо. А люди
готовы друг друга немедля подмять.
Порой от воззрений надуманых нудит.
Дебилов с пророками стали ровнять.

Подобные звери уже населяли
планету, что мы нарекли «голубой».
Они –  динозавры –  мы так их прозвали...
А кто-то их просто обрёк на убой.

Их грела всесильная ненависть тоже.
И видно чужая дразнила их плоть.
Мы так в восприятии жизни похожи,
что это непросто в себе побороть.

Нам тысячи лет – никакого прогресса.
Готовимся снова друг друга убить.
Иного и нет впереди интереса.
Лукавим как прежде... А надо б – любить.

Возможно, что сменят нас серые крысы.
Возможно не сменит уж больше никто.
А мы, уже где-то, над прорвой повисли.
Что ждёт нас в грядущем?  Ещё раз потоп?!


































         ДОЖДИ  ВЕСНЫ

Сойдут дожди с высоких гор,
держась слезой за каждый выступ.
Но, вдруг, почувствуют простор
и над долинами повиснут.

А ветер взвоет и качнёт
дождей божественные струи...
Вода, играясь, потечёт,
питая влагой твердь земную.

А где-то там – того и жди –
в разрывы тучь – лучи заглянут...
Идут весенние дожди –
и быстрый шаг менять не станут.

Пройдут легко – как пробегут.
Вослед им травы шелохнутся.
И вечный цикл, дожди, замкнут –
так финиш вод – и старт – сомкнутся.

И вновь им нужно уходить...
Промчатся тучи быстро, низко.
Идут весенние дожди,
а в глубь весны, их путь не близкий.

Чего ещё весне желать?!
Прошли дожди – в дали теряясь...
Осталось меньше – лето ждать,
соцветьями  соприкасаясь.

Из края в край моей страны
идут дожди,
дожди весны.






                С  БЕРЕГА

В эту ночь, за Днепром, утонула луна
в сером мареве тучь.
И огромная ночь, холодна; и темна;
нас закрыла во тьме и замкнула на ключ.

Берегами реки плыл дурманящий май.
И стояли деревя в цвету.
Чем печалится жизнь...? Но попробуй узнай
глядя в ночь,  в темноту.

Чем повеет с небес? от судьбы? и от звёзд?
В наши бедные, серые дни.
Ветер окрик сорвал и куда-то унёс
за туман от  реки, за ночные огни.


Не видна уж луна... Только небо как смоль
надо мной и грядущим висит...
И хотелось узнать ту неясную роль,
что сыграть на подмостках судьбы предстоит.

Эта ночь завелась... Но чего-то темнит...
Не видать ничего дальше дня.
Хоть надежда зажглась, но в порыве сгорит –
и в ночи, одного, здесь оставит меня.

Вот попробуй пойми эту жизнь, эту ночь...
Как и эту луну.
Только время, быть может, нам сможет помочь –
что унять,
что простить,
что забыть..
И уснуть!   








   МОЕМУ ПОКОЛЕНИЮ

Нам счастье выпало внести
в дорогу жизни свой отрезок.
В глубинах Млечного пути
нам, этой жизни,  миг отрезан.

О, дерзость молодых голов!
Что будем здесь искать – не знаем.
Как мил неведенья покров
и жизни радость молодая.

Готов ли ты? Всегда готов!!
Но беспощаден миг прозренья...
И, вот, волна, от берегов,
уносит наше поколенье...

Ещё нехоженой тропой...
Куда – неведомо. Тем лучше!
Неси судьба – мой конь слепой.
Нас выбрал случай.

Пройдём и воду и огонь.
Как знать – куда тебя забросит.
Неси судьба, слепой мой конь –
прозреем после.

Зачем пришли?!  Того – не знать...
Нам – не зациклившись на этом –
мгновенье жизни передать,
и кануть в Лету.

И пусть бы вспомнил кто-нибудь,
когда-нибудь, поправ забвенье...
Земной, свой,  завершает путь –
Победы поколенье.



               

 Уставать что-то начал 
этим летом закат...
Стал садится иначе
чем полвека назад.

Потянулись туманы.
Зачастили дожди.
И на свежую рану
стал закат походить.

Не кусай меня, время,
и, ещё, улыбнись...
Я сегодня не в «теме» –
передумала жизнь.

Может небо не знает –
передумал и я...
И уже улетаю
в те, другие, края.

И про жизнь позабуду...
И про то, что я жил...
И уж больше не буду –
ни любить, ни тужить.

Прощавайте родные
и враги, и друзья...
И глаза роковые...
И земная стезя.

По которой я больше
никогда не пройду...
Позабыт, позаброшен...
И другого не жду.

Посчитаю за счастье –
если, здесь, под луной
зацепится удастся
хоть одной лишь строкой.


P.S.

Уставать что-то начал...
Но невзгодам назло; –
шёл всегда «на удачу».
 Видно, что-то влекло...

 2015.







 































дуновения
поздней
поры
 
               К  ТЕБЕ       
       
Ты что-то дерзкое сказал.
Глаза в тумане, взгляд холодный.
И слово тут же, как кинжал,
вонзилось в сердце, инородно.

Чего ты ждёшь? повиновенья?
любви? или других щедрот?
И лишь душа, наш вечный пленник,
даёт, обратный, мыслям ход.

Кокой же звук тебя обидел?
Какой догадкой заболел?
Да, ты не знал – но ты предвидел,
а может видеть не хотел.

А мир менялся очень быстро.
И изменился близких круг.
И над тобой, как рок, повисла
судьба и холодок подруг.

И холод дней, и холод ночи.
И холод вечных холодов:
что нас любить не очень хочет,
и к альтруизму не готов.

Молчи мой друг, чтоб не перечить
своим надеждам и страстям...
А жизнь игра – как чёт и нечет.
Ищи свою дорогу в храм.

Успехи будут и забвенья.
Что ты заслужишь – жизнь то даст.
Судьба в цепочку свяжет звенья
и небу труд свой передаст.

А мы, забрав с собой обиды,
что накопились за всю жизнь –
уйдём  в холодный  мир Аида...
Не нам решать – раз родились
!            У  РУЧЬЯ

Во;ды одинокого ручья
пели свою песнь на перекате,
где толкала в бок струю струя,
и игрались волны, как котята.

Но уйдя в задумчивость ручья,
мысли погружались без возврата
в мироочущенье бытия,
за суетность каясь виновато.

Может неприкаянность ручья,
что играясь уплывал куда-то...
в берегах волненье затая,
чувствовал течение утраты.

Мне напомнил быстрый бег ручья,
юность уводящую из хаты...
Так же как ручей, утёк и я
в этот мир жестокий и предвзятый.

Мне почудилось родство ручья
с нашей жизнью: я увидел брата,
что бежит, как убегал и я
за мечтой, в слепой туман заката.

Где-то там, где тёк исток  ручья,
воды-годы стали бить в набаты.
Жизнь и боль – земная боль моя
прокатилась рябью жутковатой.

Я стою на берегу ручья,
погружаясь в песню переката.
Чем бы не была; ты, жизнь моя,
если сможешь – поверни обратно.

Поверни течение ручья
даже если это поздновато.
Время встрепенётся как змея –
ну и пусть... Мне и секунды хватит!
       ПРО  НАСТЮ

Её свобода уносила,
кроила в стиле фантази;...
– Одумайся, Анастасия –
мать упрекала – не бузи.

Но ты, поправ природу стати,
в подружки выбрала мечты:
для счастья этого не хватит...
Но этого  – не знала ты!

Не зная жизни – так как надо.
Любила только интернет!
Но он был слишком грубой правдой
для девочки в 13 лет.

Ты жизнь восприняла  по-детски!
Манили дальние края...
Характер вспыльчивый и дерзкий
в душе, не вызревшей, буял.

И планы строила в мечтаньях...
Но жизнь уже плела судьбу.
И беды первые слетались
на пир незваный и журбу.

И окунули в грусть земную,
столкнув с девичьей высоты.
Ты не сдалась... И ни в какую
с судьбой не соглашалась ты.

И убегала в мир свободы –
всё в тот же – милый интернет.
А годы шли, бежали годы –
туда – где был на всё ответ.

Где жизнь безжалостно и грубо,
сметая всех и всё – текла...
И ты, скривив капризно губы –
не – всё, не – сразу – приняла...
 
  И  ВСПОМНИЛИ  ПОЛЕ

В игру вступили силы люти
и пули шили вкрив и вкось.
День умирал уже, по сути...
И трупы убирать пришлось...

Пришла нелёгкая година –
остатки подобрать друзей.
А снайпера лупили в спины...
Хоть при луне – оно светлей.

И жизнь, и смерть, и страх , и темень
смешались в огненный клубок.
Над всем над этим только время
зависло съёжившись чуток.

И дальше, тихо отбирало
тех кто – уже;, и кто – ещё...
А в тучах, брешь луна искала...
Светили звёзды... То не в счёт.

И многим вышло не вернуться
с равнины, этой, за холмом...
А те, кто мог, хоть матернуться,
чтоб, вдруг, не тронуться умом,

чтоб хоть одно письмо отправить...
А там – что будет – так и быть.
Война, что сможет – то подправит...
Не сможет только долюбить!

И в час жестокий это поле
помочь не сможет перейти...
Идет война – и поневоле –
другого, просто, нет пути!

Как нет и небыло другого –
другого поля и страны...
То поле – перешли не много...
И полк ушёл – в поля войны.
                ПРОЕКТ  ДОГОВОРА

О, жизнь! Ах, жизнь! Шальная дурочка моя.
Куда ты дни мои с остервененьем гонишь?
Скажи куда, чтоб, тоже, понимал и я
к чему ты клонишь!

К чему, вгоняя дни в такую каламуть,
что света божьего сама уже не видишь.
Ты призываешь: – Потерпи ещё чуть-чуть...
Как будто я не сын тебе – а так – подкидыш.

И день за днём, всё та же, канитель творится.
Остановись!
Дай мне, хоть раз, совсем не думая, забыться.
Ты слышишь, жизнь?

Хочу легко и без забот – идти вслепую.
Уйти в туман, в разлуку, в пелену и не тоскуя,
сменить друзей, одежду и ещё – страну,
хоть на какую!

Уйти как Поль Гоген – ушёл или сбежал,
оставив Францию...
Его, видать, туманный берег провожал...
А, всретил край, где он ещё прославит нацию!

Я не Гоген!  Да, мне не надо резать уши –
я – не Ван Гог...
Я – просто так. Но, жизнь, хоть ты меня послушай!
Устал я, видно, от земных твоих дорог...
Утешь хоть душу!

И хоть её, одну, спаси.
Тебе, владычице Земли, совсем не трудно!
О, жизнь! Забудь меня! Но, вдруг, не согласись
забыть мой стих,
и птиц моих –
синичек чудных!
 
                МОТИВ  ДВОРА

Опустели, так быстренько, наши дворы –
и ни шахмат, ни водки, а ни домино...
Только юные женщины – грустно стары.
Ждут внучат, что ушли на свиданья. В кино.

Опустела душа как и эти дворы.
Холодок стал в неё по чуть- чуть пробираться...
Не до пьянок уже и азартной игры.
Знать настала пора, та пора – собираться.

Может стоит, всё это, хоть как-то поня;ть...
И обидно, что, даже, в итоге всё по;няв –
не найдёшь, тех кому бы всё смог рвссказсть:
нет друзей и врагов... уже нет и знакомых.

Что ж такая ты мерзкая – эта дорога
по которой мы шли спотыкаясь, теряясь...
Если так рассудить, без надрыва, не строго –
если это игра? что ж мы плачем, играясь??

И не всех ожидало веселье в конце.
Мы не зря, и под водку, порой, веселились...
Лишь прощальная маска на мёртвом лице
объяснит – что мы все, не шутя, отшутились.

Опустели, так быстренько, наши дворы...
А, потом, навсегда, опустеет всё это...
Что же видят – там, глядя с небес, как с горы,
на комок, неприкаянный,  нашей  планеты.

И какая, для нас, здесь прописана роль?
Хорошо ли её, мы так рьяно, играем?!
Мы не сами пришли. Нас  ведут! Но до коль?!
Только мы – ничего, никогда, не узнаем...   

Опустели дворы...


         САМ  С  СОБОЙ
Какая боль в тебе жила?
Какая мысль тебя терзала?
Когда ты закусивши удила;
смотрел во мглу тревожно и устало?

Открой окно... Мерцают звёзды.
Луна во тьме, как блин скользит...
Бояться жизни – это не серьёзно!
Её так можно, просто , невзлюбить.

И улететь в такие дали,
что будет сложно воротиться.
Жизнь это сказка – не сосуд печали.
Не знаеш, даже, как к ней подступиться.

Побереги себя и годы!
Побереги родных людей!
от той, своей, душевной непогоды.
И брось ты унижаться перед ней.

Я говорю себе: – Не трогай
душевных ран. И – рассосётся. 
Жизнь коротка. И нам дано не много...
Не рви её – она сама порвётся.

Порвётся против нашей воли.
Какраз в неподходящий час.
Когда случайно улыбнётся доля,
но пронесётся вихрем мимо нас.

Какая боль смотреть во след
промчавшейся, родной, минуты:
за мигом миг... сквозь толщу лет
но безвозвратно, только, почему-то.

И вновь, и вновь терзают мысли,
которым ты отрады не найдёшь.
И ждёшь... Всё меньше ждёшь от жизни...
Потом уж, просто – ничего не ждёшь!

                ЕСЛИ

Если ты судьбу свою испачкал –
удила;, быть может, закуси –
не проси у времени подачки,
а у жизни счастья не проси.

Не проси – ни года – ни минуты.
Не проси красавицы жены...
Всё, что ждёт нас, понимаем смутно:
может никому и не нужны.

Ни себе, ни времени, ни жёнам.
Кто , на кой, нас в этот мир призвал.
Этой тьмой, вселенской, поражённый,
тем, что здесь увидел – но не ждал.

Жду от бога – хоть какой – подсказки.
Жду от жизни чуточку тепла...
А, судьба, злодейка, строет глазки:
то, что мне «не в жилу» – поняла.

У неё, видать, своя задача.
Ну, а в чём же состоит моя?
просто подчиниться? – не иначе...
Ах, ты доля... Долюшка змея!

Как же я пройду и как закончу,
мной не выбранный, не долгий путь.
А душа вот воет, так как хочет
за удел земного заглянуть!

Что же было «до» и будет «после»?!
И на ко;й хрен ну;жно это всё??
Юность, зрелость.. А, в итоге, осень...
Может счастья
Капля...?
И не в счёт!
          ДОЖДЬ   
 
дождь за холодным окном
скучно тебе
песня дождя не легка
пульт исподволь уронила рука
осень за окнами
голые кроны, слякоть,
 туман:
сладкого хочется
жизнь
это только обман
он не допустит промашки
брызги сверкают как бляшки
позднего серебра
что же там было вчера
мама
где ты оставила дочь
в жизни холодной
он не шутит
он не шуточный дождь
мокрый, холодный, осенний
наше спасенье
мама
в шуме дождя
в одиноком гудении улиц
вот уж последние листья летят
а в ветвях мама
мокрые птицы уснули
осень
где же ты мама
дождь
он идёт изнутри
что же мокнут оконные рамы,
мама, где же ты, мама??
дождь...

                ЮНОСТЬ

Что ты ангел, светлый, ищешь
в хмуром небе за рекой?
Может связана с ним личным?!
Сжаты губы. Взгляд хмельной. 

Чем-то бредишь, что-то шепчешь...
В даль судьбы устремлена...
Дикость мысли, странность речи,
словно порвана струна.

И, нежданно, ноты песни
ветер в воздухе разнёс.
И без зла, без интереса
ты грустишь... На грани слёз.

И – ни слова. Ни в какую...
Ноты боли... Это брось!
Смех сквозь слёзы... Знать вслепую
что-то снова не срослось.

Что ты ищешь в мире этом?
И зачем тебе оно?
Что в вопросе безответном?
Что в душе затемнено?
 
Ах, ты юность! что ж земное
не  устроило тебя?
Что, так рано, беспокоет?
Чувства взвились! – сбор трубят?!

Ангел, ангел. Ангел светлый.
За мечтанья не держись!
Жизнь, сама, на всё ответит
и за всё ответит жизнь!



                БУДНИ

Ты уже никогда, никогда не увидишь,
как я начал стареть.
Так, наверно, задумала – жизнь. Это финиш.
И на что тут смотреть.

Ты уже никогда, никогда не оценишь,
как варю я борщи;, и, увы, не одни;...
Ты уже мне, мой друг, никогда не изменишь...
Измени! – но живи!

Что ж так вышло,что мне говорить – «никогда»,
а тебе всё молчать.
Мне ж теряться в своих одиноких годах
и ночами рыдать.

Ты уже никогда не узнаешь, что Марк,
это – твой, это – внук.
А вокруг тебя, только лишь – вечность и мрак...
Почему ты ушла? Как-то так... О, мой друг!

И оставила жизнь эту мне – не для нас!
Одинокая мне не нужна.
Я пока что дышу, я пока не угас,
хоть, уже, накатиться готова волна.

А пока, а пока, мой Змеёныш, пока –
день за днём мне являешься ты:
то во сне, то любя... то, порой , как строка
ты приходишь с небесной, своей, высоты.

Ты уже никогда, никогда мне не скажешь:
– Извини, я пришла.
И на руку, зажмурясь, с улыбкой не ляжешь.
Только время... ночами мне  шепчет:
«Б  ы  л  а. . .»










               ЗА ЁЛКОЙ

Я не вижу листьев на деревьях...
только, он, мороз
очень старый, очень древний,
лихо щиплет нос.

То трещит... С таким же старым треском.
Главное – не грубо!
А снежинки  дивным блеском
заметают губы.

Снег к ресницам  липнет-прилипает.
Пар, с избытку, прётся из-под шубы.
Деда раздражает.
Дед его не любит.

А олени – лесом, лесом
и куда-то в даль и глушь...
Дед в восторге! День чудесный.
Дед бы выпил... Да не пьющ.

И трещит таким весёлым треском –
словно выпил.
Где-то, явно, хоть не резко,
из-за елей, показались «пипл».

И, один, махать руками начал.
Вроде заблудился.
С виду трезвый... Словно козлик скачет...
Так чего ж в лесу, вдруг,  очутился?

И кому руками машет?!
Лес пустой!
И такой глухой тоской украшен...
Для прогулок – никакой!

Лишь мороз... да, может, заяц где...
Пробежит... и  шмыг под ели.
И везде
лес –  ковром, ковром снегов, застелен.

Я не вижу – то что, вроде, вижу!
Просто жуть!
Снег блестит: суров и неподвижен.
Ёлки-палки – к дому б дотянуть!


         РАЗБОР  ПОНЯТИЙ

А слово «партия» и слово «банда» –
в итоге – братья, братья близнецы.
Обманываться – глупо – и не надо!
Иначе – цирк – не тот – кровавый цирк!

Ещё ущербней слово – «патрйоты»:
чего, кого – не важно – важно – смур!
Готовый восхвалять себя до рвоты –
сквозь слёзы вдов, под  шум заблудших дур?

Но что стоит за всем, за этим бредом?
что в дни беды возводится в закон?
Наплюй на жизнь, но будь идее предан,
иль подлецу, взошедшему на трон.

Тебя лишат самой идеи жизни
и станут этой жизнью помыкать:
возвышенно! не как нибудь – отчизне,
а может и придурку жизнь отдать.

Рычаг хороший слово – «патриоты».
Им можно – всё! Важней – хребты ломать!
Любой придурок может крикнуть: – Кто ты?
И вот – кто я! А ты кто, твою мать?!

И будет прав. Ты человек без цели.
И в партию, дурак, не поступил.
Тебе все эти бреды надоели
и подлецы. Ну просто нету сил.

О, люди! Как же так, что правят миром
дебилы, чаще, чем хотелось бы; –
бандиты, нелюди, кривляки и сатиры.
А, мы? А, мы покорны – как рабы.

Ах, как же так?
Совсем никак! 
Мы сами, как бы, выбираем...
Кого? в конце, под занавес, узнаем!

 



                БАЛКОН

А ты; мне, всё ста;вила палки в колёса...
И вот, я уже, вне закона.
И косо,
снизу – я глянул на окна балкона.
И взгляд мой разбился
на мелкие блики...

И чувства  поникли,
прощаясь учтиво.
Порывы 
покрылись мечтами, как солью.
Нельзя быть счастливым
внизу под балконом...

И это резонно,
И это так больно.
И это известно, теперь, уже мне.
И, может, соперник, мой друг,  на коне...

Жуть!
И я в те;нь ухожу.
Ухожу с твоей жизни – куда-то в свою...
У тусклой надежды на самом краю –
держаться устал.

А, то, что надежды приходят в упадок –
давно, уже, кто-то сказал!
И, в даль мы пошли– по дороге с уклоном...
И что-то ушло.. Но остался осадок
и осколки стекла
под балконом –

и там, мимо ягод клубники,
боль ещё долго текла
между стёкол и бликов,
между мной и тобой –   
мимо прошлых балконов...
 
Как крик.
Обращённый –
обидой в тупик.

 


     ОДА  ШЛИМАНУ

Она затерялась...
Её, как бы, не было вовсе.

История, дело такое...

Исчезла на марше,
Гомером воспетая Троя.

Если б не Шлиман –
этот торгаш,
самоучка,
любитель Гомера –
так и лежать бы тебе,
здремавшей в руинах,
уснувшей в судьбе,
под горой Гиссарлык.

Так и лежать бы тебе,
если б не он –
не ослепший Гомер!

Тихо скрипнула дверь...

И в историю
мимо всех археологов,
мимо...
Одержимый –
врывается Шлиман!

И реальностью стали герои –
и Ахилл,
и Парис,
как и золото Трои!

И ожил каждый воин.
Из могил и руин поднялись...
История дело такое.
А вы говорите...


На свадьбе Фетиды
боги предвидели
падение Трои.
Эриду обидели!
На свадьбу не пригласили.
Вот вам – яблоко с надписью:
жёстко – «Прекраснейшей».
Яблоко призовое
богини в раздоре делили:
все трое –
Афродита, Афина и Гера!

В итоге –
на волосинке повис –
и Парис, и несчастная Троя.

Красивые жёны, дело такое...

Придумал коня Одиcсей.
Но имя
дала ему Троя.
И время сомкнулось над ними.

Уснула история... Сучка...

И если б не Шлиман –
этот торгаш,
самоучка...

Один он поверил Гомеру.
Один он поверил слепому.
И он победил!
Один!

И  Трои,
утерянный лик,
добыл из горы Гиссарлык –
другими не признанный –
Шлиман!

История – дело такое!

История – дама ранима...
Ревнива, склерозна.
Да здравствует Шлиман!–
лекарь исторрии...
Дамы, весьма, одиозной.





        ПОГОВОРИЛИ   

Загружаю машину
не стандартным вопросом:
– Какого?!
Она подзависла немного
и, вдруг, отвечает мне, как-то нелестно:
–Самой интересно!

Опять загружаю:
–Ты умная, что ли?!
И, словно плевок, получаю ответ:
–А, думуешь, нет!?

Но думать-то – думаю.
Ты, это брось, железяка угрюмая.
Что-то, видать, не срослось
в общенье с машиной.
И, я, по привычке, иду на авось.
Немного противно –
она ж железяка: диоды, триоды...
А, я, как никак – вроде принца природы.

Ну, просто, обидно!
Беру молоток,
и мышку под мышку,
и с дуру
хрясь клавиатуру...
А будешь?!

Знайте уроды, кто; царь природы!

Хоть денег и жалко,
но, всё же, я по;нял,
другие, те тоже, догонят.
Мы, видимо, сбились с дороги.
Бежали, бежали...
А, вдруг, заплутали?...

Чтоб царь – и обманут?!

Машины – не боги –
и нянчиться с нами не станут!
Мы что-то предпримем...
Допустим...
Машины ж, свой шанс, не упустят! 

             СТЕЧЕНЬЕ      

Дожди, туман... И мрак не шутит,
и кубок жизни не допит,
и, шум потерянной минуты,
уже сорвавшейся с цепи.

Всё в эту ночь, в одно мгновенье.
Дорога в осень повела.
Шаги в туман, в уединенье...
Была надежда, но ушла.

Осталась ночь, туман и осень...
В тумане дождь, холодный дождь.
Сверлила мысль – к чертям всё бросить:
и эту ночь, и жизнь... И  ложь,

что подстрекает верить в счастье –
оно нас где-то, вроде, ждёт...
А тут осеннее ненастье.
И гибнет всё. А дождь идёт...

Заглох мотор, устали нервы.
Ты верил... Этой верой жил.
Утешся тем, что ты не первый
разбил судьбу об миражи.

Ах, осени и жизни поры...
В них есть и поздняя пора.
Туман рассеется – и скоро
мы вспомним дождь, что лил вчера.

С такой тоской... С такой осенней...
Но времени не воротить!
И мы, с тревожным опасеньем,
уйдём в осенние дожди.

С судьбой – никак не разминуться...
Как не уйти; и от себя!
Дожди осенние прольются
с тебя,с тобой...  и без тебя.


 



                ТАК  ВОТ...         

Ухожу навсегда с этих улиц,
как от детских своих берегов,
где меня, дожидаясь, уснули
неусыпные стрелки часов.

Даже та, что меня провожала,
где-то там, где-то в вечности спит.
Я вернулся, а детства не стало.
Только время виски серебрит.

Ухожу с этим грузом утраты,
зная то, что случится потом.
В этот раз – ухожу безвозвратно,
в этот раз – не проводит никто.

Ухожу, а вот сердца не слышу.
А шаги? и шаги не мои!
Только прошлое в спину мне дышит.
День из детства у бровки стоит.

Мы в своих промежутках замкнулись,
в звеньях вечной цепи временной.
Мы когда-то уйдем со всех улиц
и по улице общей одной.

И глаза опечаленых улиц
смотрят вслед из ушедших времен.
Но на миг наши взгляды коснулись.
А печаль затуманилась сном.

Ухожу... Кто бы смог... проважайте.
Ведь не знаю куда ухожу.
Мои улицы, не забывайте.
Да и помнить не прикажу.

Ухожу навсегда с этих улиц...
Приходил, оказалось на миг!
Тяжело уходить... И взгрустнулось,
и трусливо запрятался в стих.






                ОБ  ЭТОМ    

Тайны сознания в шорохах ночи.
Запах волос... Тишина... и слова...
Чувства срываются в боль и клокочут...
Нежность и грусть... и плывёт голова.

Только волненье унять – ни в какую!
Важно, всё важно и здесь, и сполна.
Локоны абрис волшебный рисуют,
ангельский лик – освещает луна.

Стоит ли жить ради этой минуты??
Этой скамейки, что в парке, в глуши
вихрем любовным, в надеждах раскрутит,
самые тонкие фибры души?

И никого нет на целой планете.
Таинством счастья мир грешный обвит...
В мир мы приходим – за чем-то, за этим –
этой минутой, минутой любви!

За этим волшебным подарком  природы,
что вечно живёт – где-то в нашей крови.
С этой минутой – мы так и уходим...
Тайну её, завещая, живым.





















                БАЗАР
         (и не забудешь)

Базар – под стать одесскому привозу.
Из трёх соседних областей
свозилось всё – и, даже, воздух –
и тот был привозным, скорей.

Машины, кони, газировка,
мороженное прямо из бидона,
ворюги, юркие плутовки,
циганки, тряпки и притоны.

Арбузы, яйца, веселуха.
Штыки, обрезы, мат отборный,
в лохмотьях нищие старухи
и поножовщина в уборной.

И много разного... Жестоко,
до умиленья и до слёз –
ругались, выли одиноко...
И всё взаправду, и всеръёз.

И всё металось, копошилось.
Велосипеды воровались вмиг.
В припадках об брусчатку бились...
И – карты...Как же? да без них!

И брадобреи – всё евреи,
но говорили – жидова;...
Продажи, пьянки, лотереи...
Любовь и лживые слова.

И всё вертелось и гудело...
Чуть что – и тут же кровь текла.
Всё повторялось... То и дело,
что в том отдушина была!
 
Возможно только так казалось,
что жизнь сама с ума сошла.
Так боль людская выливалась.
Та боль с войны – ещё жила!




Она ещё текла по жилам...
По жилам тех, людей с войны.
Над тем базаром смерть ещё кружила.
Сейчас видней...
Со стороны!

Но жутко было нам в ту пору.
Мы знали:  жизнь – она темнит!
Отведав страх и смерть, и горе –
мы больше не были детьми.

С тех пор стоит он пред глазами –
базар, одесскому под стать.
То залетит, как ветер, в память...
Готовый бурю там поднять!

То, вдруг, повеет воскресеньем...
базаром – значит выходным...
и тем пугливым умиленьем...
Повеет давним и родным!

          *    2    *

Повеет прошлым.
Повеет ветром с прошлых пор.
Повеет чем-то нехорошем.
Что сдавит горло – как укор!

Не скажешь – помню – я их вижу!
С другой, совсем не детской, стороны...
И память, кадр за кадром, движет
живую боль, владычицу войны.

Отчаянье, как пламень, бедных лижет...
Видать и смерти не были нужны:
вот здесь они – всё явственней, всё ближе –
кричат, ползут – жестоки и пьяны
солдаты, ставшие обрубками войны.

Без рук, без ног – ползут, кто как..
На трёх цела одна рука...
Глаза, где были – вечный мрак...
Дорога к смерти не легка!
Такая жизнь – она ль не грех??
Куда же смотрит бог?! О боже!
Одна нога и та на всех!
И им никто уж не поможет!

Звенят медали на груди.
А между них и ордена!
В глазах тревога... Как уйти?!
Такая жизь кому нужна!?

Вот и ползут одним шалманом.
Базаром воют и ползут!
Их приютил такой же Селиванов.
Он дал им крышу. Пусть живут!

Они ту жизнь, как могут, добивают!
Того гляди – поможет кто!
Бывают женщины...Бывает.
Все ночи, напролёт, гудит притон!
 
Гудит базар, гудит тревога.
Кто запретит им догудеть?!
Раз эта жизнь дана нам богом –
то бог – не фраер – должен потерпеть!

Терпеть не долго, ведь, осталось.
До года. В целом где-то так!
Луна ночами по; небу слонялась.
Базар стихал. Был ближе – мрак.

Вот то – что оставалось ближе.
Уже теперь... Уже сейчас.
И был ли ты судьбой обижен?
Уже не важно. И угас.

Они с оркестром уходили...
С войны ж свезли без музыки домой.
Врагов...?  Врагов они-то победили!
Но жизни проиграли бой...

            *    3    *

А мы арбу;зы воровали...
Ватагой, через весь базар:
кто спёр, кто спионерил... Мы не крали
мы жили так. Какой угар!


Какая жизнь без самопала!
Не каждый мог иметь наган...
Порой торговка угощала.
А – нет, так угощался сам.

И было весело и страшно.
Могли, ведь, запросто убить!
Мы дети той войны вчерашней.
Мы впопыхах учились жить!

Учились разному... Не скрою
в учителях ходили все:
кто с кулаками, кто с любовью.
Война везде оставила свой след.

Ах, годы, годы! Годы продувные!
Нам в этом мире предстояло жить...
И жизни, словно закладные,
служили нам. Кому ж служить?

Кому какой тропой протопать
базар и всё, что там, за ним...
Я оглянуся... А бежал галопом...
Зачем? Какой ошибкой был гоним??

Ушёл базар. И мы ушли с базара:
та жизнь ушла – тревожно, в никуда...
И, может быть, она ушла «с наваром?»
Что есть – то есть! Чего гадать?!

Но память всё тревожит душу...
Так изменить меня стремится,
как будто просит воротиться,
а я робею...
Нет – я трушу!

Я  не готов туда вернуться.
Зачем? в прошедшие года;?
Я не боюсь!
Боюсь проснуться...
А, вдруг, проснусь... и навсегда...




                *    4    *

 Базар, базар: мой добрый гений!
Тебе ль не знать моих тревог? 
Я ученик всех тех учений,
что дать ты мог.

И я пошёл...
и мимо школы,
и комсомола, и тюрьмы...
Жизнь, озверев, меня «колола...»
Базар, но не гнилили мы!

Ни – ты, ни – я. Мы были выше
лукавой хитрости людской.
Я из твоих учений вышел:
не тварь, не сволочь...
Вот такой.

Таким я, видно, и подохну.
Какой, уж, есть.
В базаре том – не та;к всё было плохо.
И чем мы там не торговали –
это честь!


           *    5    *

А время уносит, уносит...
Ему бы,
чего бы,
да не; постоять!?
Как будто мгновенье...
а вот уже осень.
И поздно,
и глупо,
былое менять.















     ХОД  РАЗДУМИЙ

Так рассказывала мама...
Что из сельского роддома
увозили меня ночью
(днём – отец служил вне дома).
И везли меня – без шика – на телеге.
По ночному небу взгляд мой бегал.
Я не спал. Хоть час был поздний
Я же пялился на звёзды...
И молчал... Ни пара с уст.
И  люблю, доны;не, август,
звёзды я его люблю!

            *    2    *

В той деревне, что меня казала звёздам,
наполнявшим сутью август,
задержался я не долго...
Погнала меня дорога...
Звёзды, те – остались там!
Бороздят, всё тоже,  небо.

            *    3   *

Как долго на улицах этих я не был!
Взираю бесстрастно...
Прекрасно! Прекрасно, прекрасно...
Вот снова я в Красном...
Не знаю, любим  ли?
Я, уже, произнёс Твоё  имя...
Но ночь та – другая,
что меня стережёт, уцепившись за звёзды...
И я, уже, больше не тот...
Но какая-то нежность живёт
к августо;вскому небу...

            *    4    *

Вот звёзды – родные до боли.
И тишина,
отбивает мой шаг в отголосках печали.
Хорошо ли?
Хорошо ли и то,
что мы в жизни расстались,
как ветра; в чистом поле...?
             *    5    *
 Возвращаюсь бесцельно туда –
ну, куда –
мне уже не  вернуться...
Ночь тиха;. В небе звёзды пасутся.
И тревогой, в ночи – пахнет август.

             *    6    *

Но мысли кричат мне,
что жизнь безвозвратна!
Где ж выход с неё? – но мы ищем...
Напрасно!  И, это, понятно...
Но шаг мой – всё тише,
дыханье – всё глубже...
и жизнь потекла как слёза.
Назад возвращаться нельзя!
Да, ещё, без наркоза.

             *    7    *

Нельзя,
ну, никак, без него!
Там, ведь, сто;лько всего...
 
              *    8    *

И душа захромала...
Загрустила, бедняжка, устала.
Ей бы в звёздную ночь – отдохнуть...
И под пенье сверчков,
и шипение звёзд
поступиться чуть-чуть
голосам из глубин естества.
Ветер полночь унёс
в никуда.
Там о чём-то шепталась листва!

              *    9    *

Может быть я вернусь...
Может быть – как всегда...!






     К  ПЕРЕХОДУ

Дело было во вторник...
Тело нашли в четверг.
Смерть приходила повторно.
Опять я её отверг!

Ну, не болел я вовсе!
Ну, похандрил слегка!
Но налетела осень...      
Выволокла облака...

В небо, над нашим домом
тучь натекло грозовых...
Скорая – это потом уж...
Я пропадать привык.

Но не пойму – и точка.
Где-то взялась хандра...
Трудно, ведь, в одиночку
зря коротать вечера!

Это, видать, и было
тем, что зовут инфаркт...
Тромбом судьбу забило.
Тут не поспоришь – факт!

Это такая штука...
Что, не дай бог, в пути.
Если прихватит скука,
что ж – к докторам идти?

Может удрать в пивную!
Там   уж, судьба – держись.
Сердце, ведь, атакует
не кровоток – а жизнь!

А, вот её, не обманешь,
Как не хитри – уйдёт!
Кукиш держи в кармане:
карта к утру пойдёт!


Может не в этот вторник...
Сколько ж  их там, впереди??
Может глаза зашторить,
рану не бередить?

Нам не постичь святого.
Глупо богам перечить.
Жизнь – это только повод,
что б перебраться в вечность.

                P. S.

Дело пришлось на вторник.
Стоит ли ждать четверг...?
Может ещё поспорить
с тем, кто нас в жизнь изверг?!

Может уйти втихую...?
Выплакаться, проститься...
Толки о чём толкуют?!
Тянет же не; покориться...

С помпой нырнуть во мрак!
Глупо же – просто так.
Характер...

 
























       СОЗЕРЦАНИЕ   

Это было... Было ночью.
Тайна
охладила кроны ветром...
Пробежала зыбь по веткам...
Не случайно,
как нарочно,
свет луны плескался –
как игрался
в сгустках ночи,
в спазмах мрака...
Выла, где-то там, собака...
Может на луну?
И будила тишину
на окраинах деревни,
может, даже, и в полях...
Звуком жизни, звуком древним...
пьяным говором селян
шпары ночи заселял –
тайным смыслом –
факт существования.
Как прокисло.
и не таяло,
молоко тумана над долиной...
Поцелуем влажным, длинным...
Ночь была увлечена...

           *    2    *

Над речушкой, где луна
в волнах мыкалась одна,
как притухшая лучина.
Ничего и не случилось:
просто я курил, смотрел,
что творится в этом мире...
Но, взглянув немного шире –
понял –
был, так скажем, не у дел!
Отчего же
я балдел??         

 




      ПОСЛЕДНИЕ  ЛУЧИ

Я в твоих затеряюсь вопросах.
В твоей нежности я растворюсь.
Ты, ведь, знаешь – люблю тебя, осень.
От чего ж, второй раз, не женюсь!

Второй раз не приду в этот мир я.
Помни, осень –  я был!
А, моя,  так сказать, как бы лира,
постарается горечь забыть.

И от первых шагов до последних
я был искренне верен себе.
Мы не бросим сей мир, а мы съедем
с моей осенью в светлой журбе.

Дав поводья осенней печали
не погоним багровых коней.
Есть пронзительный свет умолчанья –
он с улыбкой судьбы наравне.

Улетают осенние птицы...
Улетают последние дни...
Гризонт для того, чтоб проститься.
Только, жизнь, ты коней не гони!

Пусть смеётся осенний багрянец,
небеса отдают бирюзой...
Пригласи меня, осень, на танец...
Белый танец, любимая, – твой!

Мы с тобой, ещё раз, покружимся
в вихрях тихо уснувшей листвы...
Ты всесильного капища жрица.
К твоим чарам я с детства привык.

Обними меня, осень, прохладой,
с паутинок мне шарфик сплети...
Расставаться нам, осень, не надо,
хоть расходятся наши пути.

Я уйду с твоих сказок осенних...
Провожу тебя – вплоть до зимы...
И оставим с тобой сожаленья
на Земле...  Там – где встретились мы.

      МЫ, ЛИШЬ, ВОПРОС
         ( etre, а не paraitre)

Здесь нужно быть, а не казаться!
Верните ночь в систему пользы.
Где рвут, зверея, тишину,
всю ночь, заблудшие подростки.
Не всё так просто...
Задумываться стоит,
а не искать аргументы,
как в полдень свинья ищет грязь.
Какая тут связь??
Нужно быть, нужно, попросту, быть
и не будет казаться...

            *    2    *

Затуманился взгляд.
Это мера блаженного мира...
Мы, только, поклонники этих страстей.
И стояло б этим гордиться.
Когда бы не страшные лица,
когда бы не варварство,
ставшее жуткой визиткой 20-го века.
Любите в себе человека,
а не алчную тварь.
Нужно быть! Это нужно!
Но это досужно,
когда ты решил, что ты – царь!
Такая вот тварь
человек.
И живёт в несогласии с богом
и лукавит, теряя дорогу.
Так как думает лишь о себе...
Но хочет казаться.
И требует счастья, не зная какого...

            *    3    *

О счастье известно не много –
да и то;, не совсем, ещё то;!
И обрушится мир раскажи
мы о тайнах души...
Да, ведь, не;кому...



            *    4    *

Богу мы врём,
очищаясь в молитвах...
Себе, мы, ведь, тоже
не правду, не всю говорим...

              *    5    *   

А, вспомните Рим,
как зажравшись, завравшись –
он рухнул!

             *    6    *

«И на старуху бывает поруха» –
мы так говорим не себе, а кому-то!
Смута
не шутит,
и повседневно, как спутник
гуляет в судьбе...
А, счастье? ты где??

             *    7    *

Мы чаще в беде чем в рассудке!
Но кто-то мне скажет, – Минутку!
Я благодарен судьбе!
А себе,
мы так, не всегда благодарны.

             *    9    *

Написано книг, монографий, статей –
просто тьма и про всё.
Но всё бесполезно...
Нас какая-то сила несёт...
А, куда?!
Не поймём никогда
и не поняв – исчезнем.
Вот и кажется мне – нужно быть!
и не стоит казаться.
В этом и есть вожделенное –
счастье.

 




                *    *    *

А ночь темна, и мы не светлые...
Но любим зарево в ночи;.
И что с нас взять? – простые смертные.
Ещё нам эту жизнь влачить!

И ищем всякую отдушину –
ну, чтоб хоть как-то, хоть чуть-чуть
украсить век, что нам отпущенный...
С другого ракурса взглянуть

на каждый миг, что вскользь проносится.
Зачем? куда мы держим  путь?
А звёздный ковш висит, аж просится,
нам горстку неба зачерпнуть.

И ночь темна и дышит вечностью,
как перегаром... Что ж до звёзд:
узор небес, до оконечности,
стыдлив, суров, но не всерьёз.

И сверив всё, как де;бет с кре;дитом,
ответ хотелось бы найти –
что за секрет таится в небе том,
в сметане млечного пути?!

Но он влечёт, тот, мир непознанный...
А время почему горчит...?
И ночь темна... Моргает звёздами...
вселенная, вздремнувшая в ночи!   

Так в светлый день нам с ней не свидеться:
ночь избегает дня.
Пока ж подвижек не предвидеться
в ущерб поклонникам огня!

Пусть ночь темнит...Но звездопадами
мы будем любоваться впредь...
Мечты, конечно же,  загадывать,
и в них таинственно светлеть!



                УРОК  РИСОВАНИЯ      

Где-то там, в глубине бесконечного лета
моё детство бежит...
Впереди – только жизнь
и долина, залитая солнечным светом

и водой от разлива реки неглубокой,
что петляя, в долине журчит.
Я не знал, что и время бежит...
Оказалось, бегун оно, время,  жестокий.

Где-то там, на краю, где закончилось лето
и столпились унылые дни:
и где мы,  оказались одни.
Лишь вдали – притаилась холодная Лета.

Я, вдогонку, за летом, трусцой побежал...
В никуда... вдоль реки, вдоль реки...
Где бежали одни старики,
а в долине туман, за туманом лежал.

Где-то там, в глубине, упорхнувшее лето
над уснувшей долиной кружит...
А, река та – уже не жужжит.
Может быть, затерялась во времени где-то.

Где не надо бежать, постоянно рискуя,
что б в итоге, забиться в тупик...
В перспективе абзац – и я сник...
А, надежда, хоть врёт – но красиво   рисует!

Подмалёвок судьбы на холсте накидает...
Жизнь, потом, всё подправит углём...
Мы, как тени, за кистью, пройдём...
А зачем? Один бог, эти мелочи, знает.









   


 ПРИМЕРНО  ТАК

Мы не изменим сути:
срослись мы, видно, с ней...
Людьми – не будьте люди...
Нам стать бы – чуть добрей!

В нас алчности замного,
а – дури – сто пудов...
Вот и тревожим бога
прощением грехов.

А, так, по мелочёвке,
за скудностью ума –
грешков и грязи столько –
примерно – тьма!

Повесим в ряд медали,
дадим чуток на храм –
стреляем, пьём, скандалим...
И хамом правит хам!

И – лживы, лживы, лживы –
во всём, да и везде...
Хоть каркать некрасиво,
но вижу – быть беде.

Побойтесь! Бога ради!
Но бойтесь и себя...
Мы не живём – мы гадим!
И так – день о то дня...















                ПОКА  В  ПУТИ

Я иду по дороге в тупик, вдоль тенистой аллеи,
затерявшись в придуманном жизнью, бреду...
Я с последней надеждой –  куда-то иду
по дороге в тупик: так как богу перечить не смею.
А вокруг – тишина – будто вымерло сразу и всё...
Только рытвины вдоль этой странной дороги.
И несёт... и несёт –
ветер в спину – как посланный богом...
Заплетаются ноги,
а меня, видно, время трясёт
на ухабах судьбы, и на стыках минут и дороги.

Я не вижу куда и зачем... В этом городе полночь.
Я забрёл не туда. И никто никогда,
в нужный миг, не придёт...
На поги;бель придут! – не на помощь.

Закатилась луна, под насест, уже дремлющих, звёзд.
Не пойму я куда? Но характер куда-то занёс...
Я ещё не хотел, я ещё не устал. Может время...?
Вроде носом дышал – всё путём, всё по схеме,
а иду не туда... И всё гадостней дышится смогом.
Дело та;к обстоит, словно город посорился с богом
и над прорвой висит, уцепившись за грязный туман...

Как шаман,
закружилась в мистическом танце душа.
Если жить хорошо, если жизнь хороша –
так куда я бреду?
Что за голос, за гранью, зовёт...?
то, канючит, бывает, как совесть...
Я меняю сюжет, а душа? а душа не поёт...
И ни звука , ни слова.
Только сжалась... А – я? Я – иду по дороге в тупик.
Мне внушали всегда – то, что жизнь –  это дар.
Но каков этот дар? А не тот ли кошмар,
сквозь который, как зомби, бреду напрямик...?
И куда? а в тупик, в никуда!
Вот беда... но я, всё же, иду...
Почему? – не пойму... Жизнь – подарок!
Как и всё, что по-жизни,  досталось нам даром.
Я иду... «не теряя лица»:
и, плевать – двум смертям не быва;ть! я иду до конца!

                ВЕТЕР

Ветер весточку принёс!
Дуновеньем в волнах ночи:
как бы вскользь... А, между прочем,
мы живём в Эпоху Звёзд –
это  миг, в Системе Ночи.

Что ж до жизни, жизни вечной –
вечны только – Ночь и Мрак...
И в сомненьях бесконечных –
топим День: примерно так!

Что б систему не разрушить,
да и тьме, слегка, помочь –
Ветер Времени, послушно,
парус жизни гонит в Ночь!

Где-то там и потеряет,
как пылинку по пути...
Жизнь – придумка... Хоть святая...
Жаль её... Да – не спасти!

Ни во времени, ни даже –
просто, где-то – как-нибудь.
Время выждет – да и скажет:
«Было, было... – в добрый путь!»

Мы живём в Эпоху Звёзд,
Это, собственно – в зените!
Значит ветер не занёс
нас за Горизонт Событий.

Значит мы, пока, в строю!
Может в Ночь, заглянем сами...
Где, как ангелы, поют –
Ветры Вечности над нами!

Непослушность не простят.
Этот мир не знает сбоя.
Что там, в небе, говорят
ночью звёзды меж собою!?

Что-то шепчут... Что ж не спят?!
Даже в небе нет покоя... 
 

ТРИНАДЦАТЫЙ СНЕГ   

Тринадцатый снег
всё утро он медленно падал
лапатый,
вальяжный,
холодный...
Он могилку  твою притрусил
тринадцатый
Надя...

Он тропинку покрыл и траву
я от снега до снега  живу
только помню
любил я, любил я, любил
остальное забыл
остальное забилось
в страницы холодной тетради
помню руки твои,
помню губы твои,
моя Надя...

Я котёнка с подвала принёс...
Он игривый красивый и белый...
только я всё никак... и живу на износ...
мне до слёз
нехватает тебя...
Ах ты  Наденька  Надя моя
ах ты Надя...

Только синяя горечь тетради
 Возможно так богу угодно
тринадцатый снег
без    тебя...,
моя Надя...
*   *   *    *
*    *    *
*    *
*         


 




         ВНУТРЕННИЙ  ГОЛОС

Прошёл – и уже повторяться не хочется...
Вхожу в эту жизнь – как с похмелья в музей.
А память, как сучка, за мною волочится.
Чего ещё нужно?  Чего ещё ей?

– Давай, – эта тварь говорит, – по-хорошему.
Забудем всё то, что и нужно забыть.
Не бросишь судьбу, как башмак недоношенный.
А нервы  клокочут. Вот дурь и блажит.

Похоже за дверью собралось судилище:
как будто  грехи –  и ответчика ждут...
Я, жизнь, эту суку, недавно любил ещё...
Кто тоже влюблён в неё был – те поймут!

Казалось, для каждого место нейдётся.
И думать не надо кого потеснить.
И времени малость ещё остаётся...
Вот только звезда перестала светить.

Знать весь водород в ней наверное выгорел...
Потухла звезда!
Кому это нужно? а может и  выгодно?
Бывает и хуже! Не раз иногда...

И нет больше смысла – болтаться в бессмыслице.
И память, как дуру, сквозь время тянуть.
Что было – то было!  Нам это зачислится...
Пора, за предел, не дрожа, заглянуть.

Прошёл – и уже повторяться не хочется.
Ещё раз, ведь тоже, не лучше, пройду.
Всё э;то – безумие. Скоро закончится...
Ну, может быть, шаг – или два – на беду!

Что ж за;ново пробовать?! Только, вот, стоит ли?
повторно? зачем?... И азарт, уж –  не тот...
И боги вниманием не удостоили...
И индифферентно отнёсся и чёрт!






                НУВОРИШИ

Как громко о «праве», визжат и хлопочут...
Ведь вы же не боги! Попроще бы быть.
На подлость надеются... Может проскочет –
под маской свободы – холуйство привить.
               
Скатилась звезда, что должна бы подсвечивать.
Другие светила – тех тоже «ушли».
Приехали..., граждани – сходим – конечная...
Заморский стервятник не в шутку шалит!

Опять нас ведут – и  какие-то пришлые.
В семнадцатом тоже они ведь вели!
А мы как телята плетёмся...прилично ли?
дебильно мычать...? Впереди  рагули!

Откройте глаза, пока ворон не выклевал.
В помоях с европы промойте бельмо.
Лазейку искать уж давно попривыкли мы.
И это никак не проходит само!

И учат нас, учат: камрады, товарищи...
А, мы – роксоланам  клянёмся в любви.
И где-то, как пьяная баба душа кричит...
Синдром второсортности воет в крови

Шевченка, слюнями, безмозгло замызгали...
Ведь бешенство – это, никак, не любовь!
И нечего пялиться синими брызгами
на всех, кто не с вами, и врать не готов.

Свободу восприняв лишь как вседозволенность:
а так – уж никак далеко не уйти!
Воруйте и врите! – вы тоже проколетесь.
Нам с вами в европу – никак не прийти!

Уж лучше ушли бы – и, даже, с награбленным.
Уж лучше б отстали от нас... Лучше так,
чем с вами в трясину! Мы сдуру расслабились...
А этого делать нельзя, ну никак.




 



      ГОРЕЧЬ

Веришь не веришь...
Молись не молись...
Можешь стрелять
и молиться...
Мир не изменишь.

Таким же останется он
и мы в нём
того же  разлива!
Не всё в этом мире красиво,
не всё!
А хочется сытым быть,
даже счастливым...
Молитва, быть может, спасёт
от себя,
лишь отчасти...
Но как уберечься от горечи жизни –
ещё от других –
тех, что гонятся тоже за счастьем,
и по той же планете?

С годами нелепость земного  заметней...
Ещё неуёмные страсти...
А мысли всё злей и темней...
А истина в чём?
Почему ж как злодей
кособочится разум...
И начинает, скрипя,
сам ненавидеть себя...
Хотя и приличненький с виду...

Но чаще и чаще
тянутся руки
не к богу,
а к суициду.
А там и спасенье
от боли и горя, и скуки –
и больше того –
вообще,
в один миг,
от всего.
            


           *     2    *
   
Мы уходя,  уносим мысли,
из этой самой: «Суеты сует».
Ведь ничего же, кроме жизни –
в самой-то жизни – нет.

           *    3    *

Но когда
ты веришь в бога –
жить не страшно –
ну так веруй!
С атеистами согласен? –
вот и славно –
в добрый путь!
И уж, падла, не мешай
жить, как можется, другому –
атеисту иль святому –
не живи во вред другим!
Дай прожить свой век и им!
Это самая святая
изо всех земных религий:
и научных... и наитий,
и открытий, и закрытий...
Так как мир не понять э;тот –
никому и никогда!
Вот беда!
Он не нашего ума.
И не нашего масштаба!
Он чудесен...
Только в общем...
Во вселенной мы и плесень –
равноценны и не больше!

           *    4    *
   

Ты не бог...
Суди по факту...
Жизни должное отдай.
Если – жив и хочешь в рай:
будь добрей к живым и к жизни.
Ведь разумней  этой  мысли
мир, по ходу, не созда;л!
Может  сможет,
но когда...?

      У;-У,  СТРАХИ

Мы пришли,
но мы уйдём:
ну и хре;н с ним!
Ну, а тем , что не пришли
заглянуть в  подлунный мир –
им обидно!

Так возрадуемся, други,
братья, недруги, подруги –
мы-то побывали здесь!
Заглянули, как в музей.
Будем язвы обличать!
Что ж до смерти –та;к и бог с не;й:
ну не вечно ж здесь торчать!
Посмотрели, пострадали...
И конечно!
Вдруг забылись, размечтались,
но на атомы распались –
так сказать – вернулись в вечность...
Там нас будет ждать дорога –
попетляем...  Ради бога:
погостим то там, то тут...
Наши души где-то ждут,
те, что этот мир создали.
Это, в общем, их печали –
как всё это утрясти...
Боже, боженька – прости...

Свят ты или грешен,
даже если безутешен –
помолись!
Это может не поможет,
но зато ты вновь при деле,
или, даже, при делах...

Не Исус, коль не Аллах,
но тогда, возможно, Бу;дда –
кто-то миром править будет:
ну а как же!
А неверующим скажем –
брысь!
Мы для счастья родились
и ещё, ещё рожаем...

Меры, в общем-то, не знаем...
Размножаемся без квоты –
день и ночь – была б охота –
в этом деле меры нет!
А чего же вы хотели?!
Всё путём – не сомневайтесь,
Божье слово в этом деле –
лишь: плодитесь, размножайтесь.

Ох, потеха!
Скоро будет не до смеха,

Бог опомнится и скажет:
 «Ну вы, грешные, даёте!
Сбились, видимо, со счёта.
Не резиновый ваш шарик.
Видно оптом все уйдёте
под фанфары».

И утонет жизнь в кошмаре
переполненной планеты...
Только где-то, где-то, где-то...
Будет плакать и прощаться
мир, что создан был для счастья.
 
Грызлись, дрались, воевали...
А с любовью проморгали...
Где-то так...!
А, как же, страхи...?!
Сам  дурак!
















 

  ПЕРСПЕКТИВА

Я не дурак  ей-богу.
И дураком-то не был.
Есть же свидетель – небо!
Просто  тоску топил...
И потерял дорогу
в лапах которой жил.

Всё потерял случайно.
С жизнью тягаться начал.
Жизнь, как любая тайна,
что-то от нас, да прячет.

Я же решил играться,
прямо с порога, с детства...
Вот и устало счастьте
в дебри за мной переться.

Сбавил бы  обороты!
Я же спешил тогда...
Жизнь, улыбнулась:«Кто ты,
да и бежишь куда?»

Что же сказать я мог ей ?
Хоть и задумка была; –
грохнуться, жизни, в ноги –
может быть шанс нашла б

Я поступил  не  красиво –
даже и не со зла!
Счастье ж меня просило:
«Не уходи, болван.»

Да, я не ведал страха.
Жизни, порой, хамил.
Время, тогда, как сваха
звало: будь добр и мил.

Но не согласен был я...
Дурь меня тихо ела...
Грезилось: вот бы крылья...
Небо в мозгах засело!



Всё же  земля сильнее
тянет, чем все мечты...
Ветер надежды веял,
только мотор остыл.

Начал терять дорогу,
прямо в пути заглох...
Людям, хирургу, богу
кланяюсь, что не сдох.


Жизнь ты моя! Красавица
в бедном моём саду.
С будущим мне не справиться...
Ладно: я сам уйду.





   



























          ПОД  КЛЁНОМ

Я снова читал Есенина...
Он –гений – пусть деревенский.
Дорога была бы усеяна
славой...
А он же, побрёл, по женской.

Дала; она, может, не меньше
душе его ненасытной.
Успех его как-то смешан
с бравадами, как с молитвой.

С тоской, да такой! Настоящей.
Затянет тебя, – да в тоску его,
под клён, на ветру стоящий
и временем атакуемый.

И взвоеш. И скажешь: «А ну его,
и жизнь, и тоску осеннюю...
Что связана с поцелуями,
да и с самим Есениным.»

Уж лучше б сбежал в деревню,
да живность свою кормил...
Не стал бы трепать мне нервы
и воспевать кобыл.

Точнее – одну кобылу,
что в город его привезла...
Взгрустнулось... Не тут-то было...
Осень ко мне пришла.

И мы на двоих разлили
и ямбы, и жизнь в деревне...
И «градусы» не забыли...
Как жил и писал
Есенин.









               

                БЛЕЯНЬЕ

Кто-то бэкнул, что мы уж состарились.
Тут не то –
мы годами, козёл, под завязку затарились...
На потом...

А пришли, в этот мир, мы же вместе с Победой...
От прошедших войну отцов,
к «немчуре» той, презрение унаследовав.
И, естественно, не любовь!

Она там, как ни глянь, заменила нам детство.
Как ни глянь, как ни глянь...
Вот такая печаль нам досталась в наследство.
Так уж есть! Дело дрянь.

Потому, по сей день, я ещё не состарился.
И заплатит ещё
тот блудливый подлец, что на дом наш позарился.
Время, тоже, пока, не в канаву течёт.

И ещё, я увижу, как вы облажаетесь.
Кто по дури забыл.
С кем сейчас, вы охотно, со смыслом, таскаетесь.
Ох абы... Да  кабы!

Затуманились ваши головки беспутные.
Ну, противно смотреть!
Тот, что память, хитро, паутиной  вам путает.
Тот её и попробует вовсе стереть.

Или вам, ни в какую понять, без скандала?!
Добродетель тот – просто хитёр –
и уже, и не раз, получал по сусалам...
Он – мошенник, сей братец, и вор.

Как мне жаль.Что вас просто раскрутят.
Обнимайтесь, целуйтесь в засос –
вас за доллар какой-нибудь скупят.
Это – жизни и смерти –
повторный  вопрос.

Даже – SOS!
 

              К  ЗАКАТУ

Ты не знаешь, что может статься
уже завтра с тобой...
Я совсем не умею бодаться
с этой, самой – судьбой.

И по жизни бреду, как бредётся!
Или так: доминирует лень!
Ничего не ищу! Что найдётся
это так – дребедень –

как туман, по утру, рассосётся,
словно прошлое – выбросит тень.

И на кой эта тень! – на розвалинах
предыдущего дня...
И зарю, отряхнув, как окалину
с догоревшего дня... Без огня,

без тоски и особенной радости
побреду в предстоящие дни...
Свою жизнь, протяну через гадости,
через время, чтоб там обронить.

Вот тогда, это всё, и закончится –
это счастье, великое – жить.
Вот закат, пред заходом, полощется...
Измарался за день, стало быть!

Может он, это всё, и сполощет...
Заодно и меня.
Может всё хорошо – где-то в толще
вселенской, а может и дня.

Потому, и сейчас, в это время
я  уйду за пределы стиха...
Где-то там и зарою сомненья,
чтоб уйти от тоски, как греха.








                К  ЛУНЕ

Знать месяц, был мягким, раз был надкушен.
И свет из него вытекал,
как сок, из созревшей и сочной груши...
И тёк по бокам.

От этого дива во всём поднебесье –
от левого края – по правый край,
казалсь, что с неба стекает песня –
лишь слушай, да не мешай.

Пускай, про любовь, всё что есть, допоётся.
Раз небо избрало мотив...
Задумчивость лунная, тихая льётся.
И нам с ней, в тот раз, по пути.

До первого вздоха и слова, и страсти...
На гребне волны
забыться в объятьях чарующей власти
кудесницы ночи – луны.

В какой-то момент перестать куролесить...
От лунных ночей не уйти!
С тревожным, ночным исполнением песни
созвучную ноту найти.

А дальше? Что дальше? Тянутся до счастья!
Иная судьба не захочет...
Кого-то минует, кому-то воздастся
за лунные ночи, за лунные ночи...















                СТЕРВА

Эту женщину знают в районе.
Ну, а как же не знать?!
Кто рискнул – тот в глазах её тонет.
Хоть осёкшись – пытается врать.

Было дело – она оступилась...
Как бы это сказать...
Не её – а случайно влюбилась.
Снизошла на неё благодать.

Может свыше...А, может – не может!
И пошло, и такое пошло...
День и ночь, день и ночь её гложет
то, что, просто, за день не прошло!

И она, улыбаясь, сказала,
горделиво тряхнув головой
«Я б охотно под ним полежала –
и не раз, а разочек другой!»

И небрежной, вальяжной походкой
поплыла вдоль реки...
И смотрели, и зло, и охотно
ей во след, загрустив, мужики.

Вот такая она, эта стерва.
Но, хоть вой, хороша!
Кто обжёгся на ней и не первый –
выл и выл! Обмирала душа.

А она, не стесняясь того что,
как бы так – потеряла лицо...
И бравируя люто, нарочно –
баловалась в подъезде винцом.

Может бог и уступит ей счастье –
в виде этого Ваньки, козла:
кому водка дороже участья
в той любви, что с красоткой пришла!




               

                СОН

Мне б хотелось, ну бога ради...
Просто так, без обид, твою мать.
как какой-нибудь, некий, Клавдий,
свесив щёки, безгрешно, стоять.

Современник мой тоже – не лучше
тоже меряет мрамор к  себе...
Так чему же история учит
не пойму – хоть убей.

И ещё, я никак не пойму,
как пробиться сквозь глупость людскую...
Нужно б делать всё так – по-уму!
А оно, по-уму – ни в какую!

И валяет дурак дурака.
А бывает – что ваньку валяют.
Как-то так, лишь прикрившись слегка.
А чего? И по хлеще бывает!

И такое бывает, порой.
Что в мозгу не способно вместиться.
Боже миленький! Боженька мой.
Может всё, это мне –только снится.

Ах, куда-нибудь, весь этот сон,
да убрать, пусть такое не снится.
А вот жизнь – уместить бы в закон.
Остальное упрятать в темницы.

Мне б хотелось, ну ради бога,
просто так, без обид же опять,
за счастливые дни, хоть немного
подержаться ещё, твою мать.











           К  ЦВЕТЕНИЮ 

Отцвели и цветы и восходы...
Уж цветёт жутковатый закат.
Улетели подружки и годы
в горизонт, что пожаром объят.

Вроде тишь... Только что-то сквозит!
Накрывает холодная тень.
И врывается в жизнь, как бандит,
незнакомый, замызганный день.

Только воют минуты, как суки,
как голодные волки в мороз...
Может время канючит от скуки
и доводит терпенье до слёз.

Побежали деньки, покатились.
В этот раз – под уклон.
Хоть обиды, слегка, подзабылись...
Слышу слёзы и стон.

Кто же пишет стихи про такое??
Про такое молчат!
Но когда отойдёт всё большое –
будешь малости маленькой рад.

Наши души тихонько как струны
на житейском ветру задрожат...
И не важно: простак ты иль умный
если время уходит в закат.

Между ив, иль берёз, или сосен.
Между небом и болью земной
протекает последняя осень
в этот раз...
 
протекает – слезой.







               

                ВЕСНА НА ДВОИХ

Я теряю дар свой, детка –
видеть будущность насквозь...
И вильнула попкой девка...
Нам не в месте! Лучше врозь.

А вода течёт, течёт...
В океан – из океана.
Бог давно ведет учёт:
учтено всё до стакана.

Но весна уже в крови,
в планах всякой божьей твари.
Все, кому не до любви –
те в особенном ударе.

Идиоты что творят?!
Вожделеньем кривит лица!
Всё подряд и всех подряд.
Бог был вынужден скривиться.

Ну, природа разошлась!
Боже, боже, боже правый...
Есть ли, в этом, с небом связь?
или нет уже управы!?

Из посуды на троих
нацедили два стакана.
Получилось: пьянка, стих...
два веселых старикана.

Что ж касается весны –
так природа ей велела!
Хоть мы здесь со стороны...
А, душа важней, чем тело!

Так давай же за весну!
Хоть в желаньях – снег лежит.
Не зажабся – не одну...
Кто моложе – тот бежит.














    

    

      
 

я
 вернусь...




































жизнь – это отчаянье,
упакованное в заблуждения
надежды.
















               






         КОНФУЗ

Я возвращаюсь в юность...
Там было веселей!
Душа, что ль, задохнулась
в дыму сгоревших дней?

Не дурь и не лукавство...
Устала, видно, плоть
от вони постоянства –
фигню... и бред... молоть.

А, загляну – и вижу
в расщелинах, меж слов –
мелькнёт собор Парижа,
Верона... страсть, любовь.

К чертям всё наносное!
Как будто я – не я:
ныряю как в помои
в паскудство бытия...

Стал к светлому тянуться...
Плюгавым вроде сыт.
Но вынужден прогнуться
под этот сучий быт.

Куда не глянешь – рожи:
нажра;;лись, зажрали;сь...
Ах, боже, боже, боже
хоть ты не отвернись!

                * 2 *
А вы, решили бы  вернуться
в тот день –
пока ещё не лень,
пока в печёнке нет раба,
ещё не свёрстана судьба
и можно к вечности  коснуться
прильнув к волнующим губам?

Всего на миг, тот первый миг.
И строить не гараж, а планы.
И посещать другие страны,
и написать любовный стих
для странной девочки Светланы.

Чего от жизни – так хотелось –
теперь не знать!
А, были – дерзость, наглость, смелость.
И был девиз – не унывать.
На остальное – наплевать!
Со временем, ведь, тоже спелись.

И было весело ей-богу,
хоть бедно было, черт возьми.
Чтоб быть счастливым, хоть немного
поменьше надобно возни
раз солнца нет  в тени...
Молитвы тоже не помогут.
Да и друзей, не обмани!

Вот так тогда учило время.
Хоть тьма была учителей –
но недоученных скорей!
А между теми –
не глупых меньше – всё же были.
Костяк стандартный – сплошь дебилы!

Не помню только кто сказал...
Француз, конечно...

– ВСЯ  БЕДА ВЕЛИКИХ ИДЕЙ
В ТОМ,
ЧТО ОНИ ПОПАДАЮТ В ГОЛОВЫ
МАЛЕНЬКИХ ЛЮДЕЙ.

И согласитесь – он попал
словами в вечность!
Не надо – ох! Не надо – ах!
Французы знают толк в словах!

Да и они договорились!
Смотрите новости с Парижа!
Видать излишне суетились!
Своя рубашка, всё же, ближе!
Забыли! Это их беда.
И так всегда!
Нет, не в Парижскую Коммуну!
Я возвращаюсь – в Юность!

Условно же, конечно...
Зато навечно!
 


   ГИМН  КОТУ  КУЗЕ
    (утро перед казнью)

Вы помните...?!
«Всегда готов!
Душить котов и бить собак...»
Мы в детстве пели где-то так.

А ныне времена иные.
Я недолюбливал котов.
Любил собак,
чего-то так.
Коты – тварюжки продувные!

Хитрюги, лакомки, ворюги...
И не всегда верны, как други.
А, смотришь – нет улик прямых!
Ленивы и игривы –
совсем как мы.

И попрошайки и лукавы...
И не найти на них управы!
Хвостом вильнёт – и таешь ты.
Такие вот скоты
коты.

А, дефилировать – шикарны!
Но своенравны и коварны,
готовы вас, тотчас, подмять!
И стол, и стул, и всё отнять,
но главный их трофей – кровать!

Вот там-то пакостей и жди!
Хоть к бабке не ходи –
они устроят сами
скандал...

И ты – попал:
и мокрыми усами
с остервенением втыкал,
и мордочки марал,
и попы драл...



Но нрав кошачий твёрд как камень
Порой, ты борешься годами...
Но до победы далеко...
Коту, ведь, тоже не легко!
Его же учат,
тут же лупят...
Но он , собака, не уступит!
И будет вам кровать
марать.
Ведь он же кот,
совсем не скот,
вот.

         * 2 *

Ах, Кузя, Кузя...
Ты мой зверь!
И ты, словам моим, не верь!
Козел мой белый!
И розовые уши.
Не в этом дело...
И ты меня не слушай.
Я и соврать могу!
Но пред тобой, мой друг
я весь в  долгу.

Когда вокруг
ни слова, ни души...
Одно твоё «м я у»
в холодной, утренней тиши...
Живое слово...               
Кузя.

















             ВЕДЁТ  СУДЬБА

Мы нашлись,
мы нашлись!
И когда, уж, казалось, что жизнь
отступилась от нас, безучастно...
Мы нашлись,
мы нашлись...
Никогда не забудь это, Настя...

Мы нашлись для негромкого счастья.
И не зря из руин поднялись,
с безнадёги разинутой пасти.
Улыбнись,
жизнь продо;лжется, Настя.

Мы продолжем и спор и судьбу...
Этой жизни – ни дня не проспорим!
Сколько пядей имеем во лбу –
столь и вбросим в житейское море.

А, пока, а, пока мы идём...
Нам удача дорогу укажет...
Нам полегче слегка: мы вдвоём.
Наши дни как-то к жизни привяжем!

И пусть времени – отдых и бег –
боги ровно разделят меж нами:
тебе – лето и грозы... Мне – снег,
синеву и туман над горами.

И пусть радость войдёт в нашу жизнь!
Мы её заслужили!
Мы нашлись,
мы нашлись,
мы сдружились...

Как душа и душа,
как рссветы и пение птиц,
просто так, как усталые люди...
И по жизни пойдём не спеша:
дни листая, как стопку страниц...
И отвергнем девиз:
«Будь, что будет!»


    


         ХАРЬКОВСКАЯ  ЗИМА         
                Наде

Помню вечер... И ветер, как демон, с дворов
гнал снега... То, зверея, их скручивал клубнями.
А мы спрятались, Солнышко, в нащу любовь
и она понесла нас, как сказка, над буднями.

Помню пальцы, холодные пальцы твои.
Ты мерзлячка была... Ох, какая мерзлячка!
Вечер плакал, а ветер такое творил,
что луна, между звёзд, спотыкалась, как кляча.

Вечер был не такой! Не совсем для прогулок.
То срывает платок, то снегами накатит...
Но пустынность, от воя, хмелеющих улиц
в эту ночь, нам была, в самый раз, даже к стати.

Вот и ветер, порой, прекращал хулиганить.
И слегка, как котенок вздремнувший, мурлыкал.
Мы тогда забредали в сугробы ногами,
а губами... Всё к радости было великой!


И снега, и мороз в ту вечернюю вьюгу –
были нашим вхожденьем в любовь.
А, ветра, что тогда нас прижали друг к другу
стали песней... Чарующей  песней ветров!

















                ЗАРЕВ

Месяц Зарев, и  двадцать второе число...
Всё тогда; и в тот день начало;сь!
Утро, за; руку с солнцем, неспешно вошло
во владения дня.
Жизнь, слегка повздыхав, приютила меня.
Что случилось  потом – я пытаюсь поня;ть!

Я не знал: чем обязан? куда я попал?
и, что э;тот концерт называется – утро...
Всё плывёт. Как-то смутно...
Стали бить.. Только знаю, что я закричал.
Что ещё предпринять – я не знал!

Так и бьют, по сей день, но охотней, сильней...
Я затих, не кричу.
Хоть теперь не со страха – со злости молчу!
Или так: уж не крикну – хоть бей, хоть убей.

Месяц Зарев, я знаю – ты лучший из всех!
Тех, что я прошагал, хоть и смяк.
Ты – умён, ты – красив, ты – добряк!
А, вот, жизнь – это смертный, безвыходный грех.

Зарев, Зарев – я – нуль во владеньях твоих –
только крик на рассвете...
И ещё, может, стих –
что меня посетил... Жаль, что ты не заметил!

Хочешь я закричу, когда будем прощаться?!
Так и быть... Уходя, я опять – закричу!
Я зачем приходил?? Может, даже, за счастьем?
Но оно, лишь, мираж... И не всем по плечу!

Не сердись на меня, если я, где в бреду
назову тебя – Август.
Да, пусть звёзды твои – никогда не погаснут –
и тогда, когда  я;, с твоей песни, уйду.

Так давай – по рукам, не прощаясь, ударим!
Мы по крови родня! Мой, языческий, Зарев
И ещё, безусловно!
Ты и я – мы условны –
в этой вечной ночи;.
И кричи не кричи...


                РИТМЫ

Вошёл апрель в сады цветущие
и одинокие кусты...
Как много троп к словам святым упущенно!
В душе избыток пустоты.

С весной не сложно разминуться –
всего, лишь, пара пустяков.
Дни потекут... И, вдруг, дождём прольются
из запредельных облаков.

Где время тихо собирает тучи –
там нам не быть...
Такой апрель – он только случай –
подхваченный течением судьбы.

Не просто взять движенье жизни в руки –
апрель ли, август за окном...
Настанет день – в цветении разлуки
когда нибудь – потом, потом...

Пока апрель... А завтра Пасха
и самая обычная весна.
Так разговеемся и скажем – здравствуй –
цветения всеобщего волна!

Мы собираем дни как пчёлы мёд.
И заполняем соты счастья.
Апрель, минута, или год –
мы на крыле – будь вёдро, иль ненастье!

Сады в цвету, как заметель!
И в женских лицах тот же свет цветенья.
Ах, как же ты хорош – Апрель –
в приливах света и волненья!
Я – тот же – не чужой
Возьми меня с собой, апрель!

Я устремляюсь за тобой,
назримой тенью...
А, небо брызжет синевой...
Ну, нет спасенья!



                НЕ  ПИШЕТ...

Чего не пишешь? Что, Андрей, стареем?
Иль где-то так – одолевает страх?
Быть может ты уже в Кассиопее?
Иль где-то там – в других совсем мирах?

Оставь же адрес, брат мой по перу.
Кому, куда писать, звонить – не знаю...
Всё может быть!  А, вдруг, и я умру.
Как вариант – я это допускаю!

Чего же ты, мой старый друг, затих?
Возможно время в жилах затихает?
Какой сюжет? какой там к чёрту стих?
Бывает, друг мой, всё бывает.

Но я на лучшее надеюсь, брат!
Хоть мы давненько топчем это время.
Ни я, ни ты, никто не виноват!
Мы только пара строчек к этой теме.

О чём нибудь, без юмора, пиши.
А, может, мыслей наскребёшь на юмор?
Ну что, Андрей, теперь уже спеши
ударить, наконец, по тонким струнам!

По самым тонким, может быть!
Какие и не трогал!
Нам скоро предстоит отплыть...
Ведь даже в вечность, брат мой, есть дорога!

Такая осень разлилась по рощам.
Пиши, мой друг, не затихай, пиши!
Не слушай годы, пусть они и ропщут,
а ты буди тревожный сон души!

Пиши, Андрей,
пиши,
пиши,
пиши!
О Будущем, о прошлом.
ну в общем о хорошем.
                О новостя;х
                пиши!
                Андрей.



                В  ЛЕСУ

А мы оказались лицом к природе
и стали к ней ближе, чем даже хиппи...
И солнце над грешной землёй восходит...
Ну как тут не выпить!

воды из глубин ледяного колодца,
что зеркало в чаще, под сенью прячет –
листва, там игриво глядится в воду...

А солнце восходит...

Ему, ну никак уж, нельзя иначе –
вот и зависло над лесом тюменским...
А рядом в тайгу забрели берёзы
и запахом листьев, каким-то женским,
каким-то странным, как бабьи слёзы
залили весь лес и тропу неброскую,
что в глубь комариного писка уходит...

Бликует листва...Ветер спорит с берёзками...
Внизу мерзлота, что уже на исходе.
Она как бы есть, но немного подтаяла.
И вмёрзшие мамонты могут подпортиться...
Тайга, по весне, упиралась, да маялась...
А время бежит! Знать куда-то торопится.

И мы оказались лицом к природе...
Хотя у самих и распухли лица.
А где-то медведь, хоть  незрим, но бродит...
Сторожка, тайга и костёр дымится...

Каким-то дымком или едким туманом.
Каким-то безвременным ожиданием...
А время течёт, словно песня шамана,
и где-то в таёжной глуши  оседает!










          КОЛДОВСТВО

Я привязался к слову.
Но нет, не так, как мент к столбу!
Я на другой основе
затеял со словесностью тяжбу.

Ну, как бы вам сказать, чтоб было ясно:
я в слове заподозрил силу
и красоту...И не напрасно
звучание – как в тайну уносило...

порой растерянную душу!
Где только звук –
замри и слушай –
как голос жизни – сердца стук!

И стук минут,
сливающих свой бег со словом,
что слившись с небом – не умрут...
А если вдруг – то возродятся снова!

И я навеки привязался к слову!
Века пройдут... Империи умрут...
Но слово будет жить! А в нём и звук –
он смыслом  околдован!

Как жизнь, что породила слово...



















        В  КЛЕТКЕ

Не  надо приземляться,
не надо приводняться,
не надо к берегу грести –
важней, слабея, удержаться
на, богом посланном, пути!

            *   2   *

Идут дожди...
Недвижны горы...
И неизвестность впереди,
где будет время с жизнью спорить.
И, в этом споре – победит!
И всё забыв, погонит дальше –
в слепую ночь – табун минут...

            *   3   *

Ведь кто-то, как-то это начал –
минуты, люди, звери – все бегут...
Бегут, бегут и убегают
в итоге – прямо, в никуда...
А, за чертой, мгновенья тают,
чтоб не воскреснуть никогда...

И непонятно, что за бег?!
Быть может из конца в конец??
Быть может – нет.
А что ж творец?
Подгонит ли к концу ковчег?
Иль просто так:  умоет руки!

             *   4   *

Идут дожди:
дожди минут,
дожди разлуки...
А люди ждут
и молятся
со страха...
Не со скуки.

            *   5   *

И мы придумали уловку:
Мария... голубь... сын воскрес...
А дальше что?
Поверить трудно и неловко –
жизнь не копилка для чудес,
а, что-нибудь совсем другое...
Что с колокольни нашей не понять...
Задумываться стоит! –
 не стоит врать!

            *   6   *

А жизнь, по-сути, ничего не стоит!
И вечность научилась всё сметать –
когда  взбредётся, слой за слоем...
Нам остаётся лишь роптать!
Но, вечность, ропота не слышит!
И ровно дышит,
твою мать...
Так есть!
И смысла не ищите –
любите, радуйтесь... живите!
Сейчас и здесь!
Меня, за ересь, извините...
Не мой, то хлеб!
Я тоже, изначально, слеп...

             *   7   *

Я вышел из но;чи... Дымился рассвет...
Под утром черту подбивал горизонт...
И мне показалось, что времени нет!
Ведь это же надо! какой поворот!

Какой потрясающий выход из ночи!
Проплыла звезда и потухла во мгле...
А над горизонтом встревожились Очи
и Вечности Взгляд заскользил по Земле...

И всё, что надумал – забылось, забилось
в глухой, потаённый куточек души...
Рассветное Солнце – в тумане слезилось:
– Не надо – про время!  Про счастье пиши!

 



                БЕЗМОЛВИЕ

Безмолвствует ночь, под присмотром луны.
И мы засыпаем беззвучно, как дети.
Безмолвие вжалось в состав тишины
и ночь, словно страж, над безумием этим.

А утро придёт – и срывается в крик –
то неба, то моря, то зверя, то птицы...
И отзвук, что где-то, за далью, возник,
как эхо – стихая в тумане... Двоится.

И нам, в этот миг, тишина не нужна.
Пока не поймём, наконец, что нам нужно.
А в бледном рассвете бледнеет луна...
Ушла бы в безмолвье, да, видно, досужно!

И светит ни к месту, и место не то...
И солнце толкает бесстыдницу в спину.
Рождение дня вызывает восторг...
Роса  разжижает ночную кручину.

Чтоб снова – всё сбросить в безмолвие но;чи,      
терзается день над решеньем проблем,
что сам и придумал себе, между прочем!
А жизнь всё кипит, размышляя над тем,

что нужно ещё, чтоб прилечь и забыться.
Развлечся, решить – и с сознаньем уснуть...
В безмолвие ночи, как в бездну, спуститься...
Безвестность и сон... Остаёться шагнуть...

Надежды тревожат... Бывает, чуть-чуть!
А берег ушёл!
И с пути не свернуть...
Потерян фарватер, не виден и мол...
К безмолвью в ночи; – мы швартуем свой путь.


               







                К  ИЛЛЮЗИЯМ

Настанет миг – и прекратятся грозы...
И голоса надежды зазвенят!
И дни запрыгают как козы,
в просторы вечности маня.

И я приду к тебе, ах мой, Змеёныш.
Надежда светлая моя!
Ты, как тогда, к плечу головку склонишь,
обнимемся и будем так стоять!

И будет вечность соглашаться с нами
во всём, что мы предложем ей.
С Землёй – не вышло – выйдет с Небесами –
найти приют для счастьья двух людей!

Иначе и не может быть Надюша!
Ведь мы для счастья родились...
И будет встреча... Встреча в мире лучшем.
Бесспорно будет! Верь... Дождись.
Назло препонам и законам,
что разлучили, всё же, нас!
Пусть  жизнь ушла... Над вечностью, со звоном,
ещё пробьёт Наш Час
Надюша – верь!  И я клянусь – что верю
Мы будем, в нашей вере, вечно жить!
Пусть жизнь ушла, надменно хлопнув дверью...
Вне времени, нам выпало – Любить!
               

















                ПРИДИРКА

Зачем мы, боже, в эту жизнь пришли?
И не по доброй воле, ведь, приходим.
И, даже, след вдогонку не пылит
когда нас спишут – и назад уводят.

И смур в душе, и темнота вокруг,
и пробуем наивно догадаться...
Энштейн ли, Папа, или пьяный друг –
пытаются в неведенье прорваться.

Туда, во тьму, в незримое, за грань...
Возможно жизнь и не имеет смысла...
И все попытки наши – дело дрянь!
Выходит эдак – любопытно-кисло.

Возможно так – что ищем, да не там!
И там копаем лишь – где нам понятно!
Покоя, просто, не даём богам...
И с телескопами не лучше, вероятно!

И вероятнее всего, что жизнь
не для того – что б мы её познали...
Не той печалью увлеклись!
Печалятся пусть те, что создавали...

Судьба ли, космос, вечность, поле –
всё это там – за гранью бытия!
Зачем нам  этот бред? умнеем что ли?
А на фига?

Чего нам не хватает? знает сердце!
Ловите миг – летящий, миг живой.
И он, от нас, не сможет отвертеться –
отыщет – пусть не счастье – так покой!

Ловите миг – коль нас поймала жизнь!
А что нам, грешным, остаётся...
Мы не бацилы, даже, и не слизь,
а если так – где счастье то, возьмётся?!






            ТОРОПЛИВОСТЬ

Порой забредаешь в такие дали,
что солнца – сутками не видать.
А, полночь, луну к небосклону чалит...
Чего ей ночами в потёмках блуждать!

Случиться, ведь, за; полночь, может всякое,
что е;сли, не да;й бог, утра не дождёшься...
Порой наша вера в удачу – двоякая...
А истина в том – что нельзя ошибаться!

Ах, как хорошо почаёвничать утром!
Когда никуда не спешишь.
И мысли плетутся знакомым маршрутом:
с мечтами впритык и повыше всех крыш!

И мы забредаем в такие дали!
Порой и не зная зачем...
Но нас, словно псы, догоняют печали...
Потом уж и рвут... В их, собачем, ключе.

И нас загоняют – в лихую годину.
Мы валим вину за вину – на случайности!
Ну вот и попробуй нащупать средину
в той жизни, что любит с пристрастием, крайности!

И падает снег, или дождь... Или зной...
Проносится жизнь, или день, или миг...
А мы где-то там, в этот час – за чертой!
Которую чуешь – а вот не постиг!

И мы забредаем... А что же далее?!
Легко – не ответить – а только спросить...
И с остервенением крутим педали...
И вертимся в суе...
Торопимся жить!

Пока ещё тянется нить...
Пока мы во времени не забуксуем!







            НА  СУМСКОЙ
      (из прошлого. Харьков)

Что же ты, Тарас, сегодня мрачен?
Бронзовый, красивый – но чужой.
Что-нибудь случилось, не иначе...
Чем же ты сегодня озадачен?
Что же загрустил ты, как живой?

Пелась песня, только, вдруг, прервалась...
Думаешь в антракте допоём??
Что же нам, Тарас, теперь осталось?
Кажется останемся вдвоём.

Так и будем, глядя на Сумскую,
ждать... Теряя веру, всё же – ждать! –
девушку красивую такую...
Нам нельзя, такую, потерять!

Потому мы всё-таки дождёмся:
так как, одиноки мы, Тарас.
Может вместе в прошлое вернёмся,
в миг, где луч надежды не угас.

И минуту счастья зарисуем,
как набросок... Болевой этюд...
И вернём надежды на Сумскую!
Песню нашу – ветры допоют!

А туман вдоль вечера клубится
и бежит , волнуясь, по Сумской.
Свет реклам, потерянно двоится...
Жизнь течёт... И кажется рекой.

P.S.

Это осень в русло возвращалась...
Вот и зацепила грустью той...
И стоим, Тарас, мы опечалясь:
я – как замер, ты же – как живой!

Это – осень...
Осень на Сумской




         КСЮША

Не повидала страны...
Не исцелила душу...
Звали её – Оксана.
Знали её – как  Ксюшу.

Девочка из предгорий.
Чистая – как рассвет.
С жизнью решилась спорить,
с болью – на белый свет.

Всё не сложилось как-то!
Стала, во мгле, искать!
Словно гадать на картах,
высеченных из Карпат.

И уходить в надежде,
завтра – уже найти,
что ускользало прежде
с выбранного пути.

А выбирала то что –
было меж гор Карпат.
Зря – что бывало тошно...
Возраст был виноват!

Жизнь понесла послушно,
словно игралась с ней,
нет, не Оксанку – Ксюшу –
бурным потоком дней!

Молодость так закружит –
жизнью – ну как былинкой!!
Завтра, стать может, хуже...
Что ж  до любви великой...

Можно, ведь, не дождаться!
В миг... Не успеешь пикнуть!
Пусть уж – хмельное счастье!!
Страшно – в быту закиснуть!

И захлебнуться водкой...
Только бы – не возврат!
Тихой ушла походкой –
Ксюшенька из Карпат...

   
                РЕКИ

Когда розбрад... Танцуют миражи...
И не за что, в той жизни, уцепиться...
Я только гость на празднике души
в которой, просто, чёр-те что творится.

Бегут минуты, словно воды с гор...
И, где-то там, за далью – пропадают.
С водоворота их несёт в затор,
в котором, дни земные, просто тают.

И нас, тот бег, уносит в никуда.
Порой за край приходится цепляться.
Хотя, ты сам, согласен не всегда
на краешке, как щепка, удержаться.

Придут другие – тоже не просты!
И будут, как и ты – косить на время.
А время оборвётся с высоты
высоких гор – и  смоет: всех со всеми!

Бежит вода, как время – в никуда...
И мы несёмся с ними в их потоках.
Уносит ли, нас время, навсегда?!
А может – лишь притопит не глубоко!

А может – и не может...
Есть – время, времена и сроки...
Бегут минуты... Зыбкие до дрожи.
И где-то там – сливаются в потоки!

И дальше – во вселенскую реку
течения  времён.
И дни текут...
Как капли
в водоём.










        АЙ  ДА  ВОРОН

Ты опять над ночью рыщешь,
как избыток черноты.
Я во тьме бреду...  Как пища,
но голодный как  и ты.

Кар да кар... Ну что за песни!
Ночь уже! И мы вдвоём...
Рыпнись только – с перьем вместе
залетишь, козел, в бульён.

Я не стану распыляться
на беседы... Я – не По!
Мы, предвесник, в изоляции –
в мире хищном и слепом.

Что ты мне про ночь расскажешь?!
Что накаркаешь мне птица?
Утром нас, как сон, размажет
Фаэтон на колеснице.

И мы просто позабудем
всё, что было этой ночью...
А рассвет ударит в бубен...
Жизнь, с лучами, заклокочет.

Ты же каркнешь и исчезнешь!
Мне – вчерашний день искать.
Там где сядешь – там и слезешь.
Лучше было бы поспать!

Может в завтрашней ночи;,
в этом, нашем, мире бренном –
ты меня и не ищи...
Распрощаемся почтенно!

Ты летай себе и каркай.
Мне резона нет молчать.
Ночь рассудит нас. Однако
будет горечь докучать.

И тебе и мне наверно.
Может быть – ещё кому.
Жизнь лукава: то что скверно –
всё спровадила во тьму!
 
 
                ПОПУТЧИЦА

Я, как-то, поспешно подвинулся...
Сострил – и умолк затейливо...
В автобус садилась в Виннице
похожая на Фатееву.

Попутчица слишком красивая
и слишком мила для провинции...
Я думал, что ей до Киева,
не хватит моей эрудиции.

Не то – что бы фунт презрения,
не то –что бы ноль внимания...
Я выпал из поля зрения.
А бабка – вошла в терзания...

Я – бдел! Лишь пейзаж озвучивал.
А чувства, с душонкой, спорили...
Старушка ж давала вдумчиво
урок прикладной истории.

Но вскоре – взялась за случаи!
Из прошлого и настоящего...
А я посмотрел на попутчицу –
прекрасна она была спящая.

В историю э;кскурс нужен ей
для сна... Где-то так, короче...
И сон был – такой заслуженный
у предыдущей ночи!

Ах, эти чертовки, женщины!
Хоть спят – всё равно; травмируют.
Инфаркт – нам от них – обеспеченный.
А повод – будь что – снивелируют!











             ИСТОКИ
           (на причале)
               
                Посвящается всем
                порто;вым грузчикам –
                и, отдельно, реки Тобол.

Найти поэзию в работе?
Судите сами: здесь – кто как!
Возможно можно – выпачкав блокнотик,
но только не под тяжестью мешка!

Когда я встретил бригадира –
сознался: – деньги разбрелись!
...Возможно, даже, по трактирам.
На кой они тогда сдали;сь??

Он рассмеялся:
– Всё в ажуре!
А с нами ты не пропадёшь...
Побудешь, малость, в нашей шкуре
и по иному запоёшь!

Я – не художник, брат, я – грузчик...
Из тех, кто жизни мнёт бока.
Куря;щий, любящий и пьющий,
Сперва – держись! Ну, брат, пока...

И он взвалил мешок на спину
и, крякнув сочно, но не громко,
пошёл по трапу: властный, сильный...
Я взял мешок... Побрёл вдогонку.

Полдня я шёл – мешок в мешок.
Потом пошёл в два раза реже.
Смеялись грузчики... Я – в шок.
А ломка строк издала скрежет.

Но в том, что, всё же, прав Нютон
под вечер не было сомненья!
И нас двоих – меня с мешком,
к земле прижало тяготенье.



А, ведь, и впрям – сам чёрт – не страшен!
Страшны, под час, его портреты...
Шутили грузчики:
– Как пашет!
Врождённый Б.И.Ч. – затьмил поэта!

Теперь я шёл – мешок в мешок.
Стакан в стакан же – не осилил.
Но этот маленький грешок –
не сразу, всё же, мне простили.

Искусство грузчика не сложно,
но в том и сложность простоты,
что суть её постичь возможно
лишь без посредников: на – ты!

Свои мозоли не отдал бы,
теперь... За лёгкость и талант.
Переживал, как портил штабель
приблудший грузчик-дилетант.

Искать поэзию в работе
глупей чем сахар сыпать в мёд...
А грузы шли, отведав пота
усталых спин... Без слов, без нот.

Так в чём поэзия?
– В работе –
сказал, прощаясь, бригадир.
– А, что появится в блокнотик –
уж нам, колегам, посвяти!

Я не шутник, не балабол!
Коль, что не так – прости, Тобол...













 


          У  РОДНИКА

Как безотчётно и красиво,
легко, без всякого кокетства,
ты, как бы, выпорхнув из детства,
шутя забралась на перила.

Хватило, милая, отваги...
Но как постичь метоморфозы:
тревожный шёпот над оврагом,
и, вдруг, загадочные слёзы?

И всё, как будто, не серъёзно,
как преднамеренно слегка...
Умолкла ночь. Кружились звёзды
под плеск лукавый родника.
В осеннем часе, часе позднем –
в моей руке – твоя рука.

А где-то там, за тем оврагом,
что с родником, что приютил –
нас жизнь ждала... И робким шагом
мы в мир ушли. Он поманил.

Нам предстояло сделать шаг
судьбе навстречу. В день грядущий...
И нас, тогда, повёл овраг
к вершинам жизни... в даль ведущей!

Мне, жизни, хочется сказать:
прости за всё, за всё, что можешь,
прости за то, что я в слезах...
Не оживить её... О, боже!

Прости за миг, прости за жизнь...
Наш путь лежит под небесами...
Она ушла, нежданно,  в высь..
Мы с родником зашли;сь слезами...

Ушла...
Она... Оставив память...




    
      

           СДЕЛАЙ  САМ

Не в шутку, Феб, разжёг кострище.
Казалось, город вымрет к полдню!
Жара, протянется в безмовье...
Слегка потоп – не стал бы лишним.

Июль навязывал доктрину:
захочешь жить – осилишь ад!
Асфальт, дымящийся асфальт,
тревогой,  взвинчивал  картину.

Был город слаб. Он был в смятенье.
Не мог понять,что стало с ним.
И с неподкупным изумленьем
считал безрадостные дни.

Он столько вынес, город этот,
за семь, не радостных, веков.
И, вдруг, безжизненным ростком,
упал в асфальт сухого лета .

Пожалуйся – и я пойму!
Пусти слезу в жилетку!
Уж лучше мне – чем никому,
дать ход, всем жалобам – на лето.

Я, тоже, дохну – как и ты.
И время портится серьёзно
от тесноты и духоты.
Не прост мирок наш одиозный!


А, мы – геройски не просты.
Уж подогрели шар планеты.
Но, Феб, взирая с высоты,
решил не ждать – и печь котлеты!

Ох, лето...






                ЦВЕТОК

Пленён цветением в саду,
багатством форм, изысканностью линий...
По жизни, как по саду, я иду.
Под тяжестью надежд, под небом синим.

Я с робостью взглянул в её лицо...
Ход лепки губ – красив, но не понятен.
Природа гениальнейший ваятель!
Её не превзойти, в конце концов.

Спокойный, нежный контур рта.
В улыбке подкупающая свежесть...
Когда-нибудь вся эта красота
извергнет нежность.

Ты славна – детской дерзостью своей.
Мучительно серъёзна и горда.
Под сенью распахнувшихся бровей –
прохлада льда.
 
Порхает взгляд, как крылья мотылька.
Летящая наивность серых глаз.
Там где-то счастье зреет! А пока
воротит чудный носик свой от нас.

А вот и гребешок упал в траву...
Бесспорно против воли.
Цвети!
Цвети – но знай –тебя сорвут!
Жизнь – это ветер в чистом поле
Лишь – ветер – и не более...














                ОБЗОР

В этом мире так много грусти
и не меньше печали...
Но, бывает , чуть-чуть попустит...
И не далее!

В этом мире...
И мы в этом мире.
И не знать: хорошо ли это...
Свет луны заметался в квартире...
Что-то ищет...  А нет ответа...

От рождения – и до точки,
что бежит, где-то там, перед нами...
Смерть косу, с интересом, точит,
а мы прячемся за камнями!

А, вот, спрятаться от себя –
наотрез не умеем.
Можем жизнь промотать – не любя,
веселей и скорее.

Веселуха – она завсегда – веселуха!
Только знай – не боись!
И она промелькнёт – как муха,
эта жизнь...

Это буйное сумасшедствие,
но в земных берегах...
Только слышится, всё же, как следствие –
ох да ах!
Ох да ах...














      ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Не утверждаю, что я прав!
Хоть прав, конечно,
что у землян жестокий нрав,
а норов – пакостный и грешный!

Жизнь, тоже, часто норовит
порвать и с  нами, и с другими...
То, вдруг, замёрзнет, то вскипит!
То волнами взыграет, то штормами...

Пока ещё хранит геном...
Но атом – злобно деребанит.
Ведь шутит, дурочка, с огнём!
Хотя умом, за ним, не тянет.

Но тянет жилы из себя:
будь что – пощупать вымя Марсу.
Конечно, по-соседски и любя –
вполне в ковбойском духе NASA.

Но есть и многое другое –
к примеру – глупость! Не беда!
то, вдруг, закон какой откроем –
закрыть успеется всегда.

Вот так живём! Помилуй, боже.
Пока до слёз не дожились.
А , ведь, дожиться, с блеском, можем.
Тогда, старушка, Жизнь –держись!

Мы всковырнём тебя и нас
и всё, что может всковырнуться.
Возможно – рок, возможно – сглаз...
Но нам, сюда уж, не вернуться!














                ЗОНДАЖ

Не волнуйся, цвы;;нтар, доезжаю...
Малость задержался я в пути!
Отведи мне место где-то скраю.
Проще будет в вечность заползти.

Буду, в целом, тихий и послушный.
Лучше постояльца не найти!
Пить не буду. Святость не нарушу.
Не сбегу. От вас же не уйти!

Я – работой уплачу за место.
По хозяйству – сильно помогу!
Всё, что надо – мне давно известно.
Там – я не намерен быть в долгу!

Вечный долг – почти как вечный бред.
Будет ныть и искушать стабильность.
Там ни бомб, ни водки, ни ракет!
Что ж, братва, вы многого добились.

Только впа;дло землю продавать!
Там места давно скупила вечность...
Соглашайся, цвы;нтар, подождать –
не фурычит нижняя конечность.

Я, пожалуй, позже подойду.
Тут друзья решили подтянуться.
И, как раз, как будто на беду,
без закуски, нагляком, припрутся!

Не волнуйся, цвынтар, подожди.
Может быть вопрос хуче;й решится.
Планы все – у нас уж – позади!
Вот допъём – и может всё случится!




*Цвы;нтар: (укр.) – кладбище.




                ВСЁ  ПРОСТО            

Был разорван тот день осенний.
Плыло утро... Дул жёлтый ветер.
Через поле бежали тени
от тоски об ушедшем лете.

А, вот, осень – та шла по листьям...
По увядшим, в стихах, словам...
И зачем они все; сдали;сь мне?!
Чтож над ними я зря колдовал!?

Когда жизнь переходит в осень,
а в тревогах крадётся страх...
Как не просто, всё к черту бросив,
двинуть в осень – подняв паруса.

А вокруг – жизнь текла, как прежде.
И никто ни о чём не жалел.
Осень стиль свой нашла в одежде...
Хвойный лес, как бунтарь – зеленел!

Хорошо ли быть вечно зелёным??
И набычившись в вечность уйти?
Или в жизнь – быть по уши влюблённым
и себе, эту слабость, простить?

Потому есть, наверное, осень...
Чтоб узнать, что мы жили не зря...
И все страхи, как мелочь, отбросить...
Дать команду – поднять якоря!

P.S.

Но от жизни не отгородится...
Люди скверик пожухлый скребли...
Они просто сгребали листья
и не менее просто – жгли.








                АННА
                Горенко: ( Ахматовой)




Анна –
имя, как занавес – не разглядеть,
что за ним спрятано...
Больно и странно,
даже не раниться –
просто смотреть...

Анна.
Вот она – Анна,
вышла из те;ни,
вышла из те;ни теней...
Вышла любима, вышла желанна,
переливаясь – в тревожном огне.

Анна...и шёпотом – Анна.
Вроде два имени в этом одном...
Вдруг защемит, в самом сердце, как рана –
есть и грустинка в имени том.

Анна...
И только две буквы,
только два звука из четырёх...
Входит в сознанье мужчины без стука –
на интервале – как выдох и вдох.

Анна,
ах, Анна...

Это – интрига уже! Но тревога сперва...
Где-то в сумятице чувств, как в глубинах романа
прячется смысл, затенённый в словах.
Есть же великое что-то,
и что-то безликое,
и что-то ещё...
Что, на исходе, как тайна, окликнуло...
И...
в неизвестность
влечёт.
А  н  н  а...






                К  СКУКЕ

Заскучали суки и завыли
волчьим воем на луну.
Сам бы взвыл... Причины тоже были...
А, завою – знаю – не усну!

До утра бы выл, как эти суки.
И без воя – тоже не уснуть!
Буду выть от горя – не со скуки.
Лучше уж, как суки – на луну!

Не привыкнуть мне к земным потерям.
Не найти путей – их избежать!
Как же жить? коль в жизнь не станешь верить??
Не любить...? И смертных не рожать?

В этом, тоже, есть какой-то стопор...
Где взять это право – стопорить?!
Небеса немыслимо высоко...
А, Земля?! Здесь некого спросить!

Не людей же!!! Так они лукавы.
Не себя! Душа зашла в тупик.
Воет тише сук на две октавы.
Воет тише... Только это крик!

Заскучали суки... Ночь большая!
Можно выть... А можно и поспать –
смыслом жизни, тихо опечалясь
и зарыться в тёплую кровать!

Есть примочка – лучшая от скуки –
сука время! Так что войте суки...














                СПЛАВ
          (по реке времени)

Я гуляю по узеньким улочкам...
Словно в прошлое ухожу –
с остановками, шагом прогулочным
в глубь веков. Может что розгляжу?


Тонет время  во тьме подворотен.
То австриец мелькнёт, то поля;к.
Пусть мелькают, ведь я же не против.
Так уж есть! Только что-то не так...

Что-то душу тревожит из прошлого.
Слышу голос веков и земли.
Но услышал я мало хорошего –
и слова , как трава – полегли!

Рококо... и барокко, и готика
вперемешку столетья пасут.
Хоть красиво не всё! Даже, вроде как,
эти стили чего-то гнетут.

От чего это так – я не знаю!
Может чувства какие грешат?
Может быть, от того, что степная
у меня, как у предков, душа!

Может быть, как и всё, в этой жизни –
однозначным не может быть...
И в штормах безконечных коллизий
нам тонуть... Коль приходится плыть.

По волна;м и волненьям столетий.
Через ссоры и войны, и смерть...
Мы должны – хоть когда – одолеть их.
Видно  разуму – стоит прозреть!

Что политика...?  Распри религий...?
Те и те – никуда не ведут!
Даже, мудрость, хранящие книги,
нас от нас – не спасут!

А минуты несут нас... несут...




               

                КРЕДО

Загуляла, девка, загуляла...   
Задолбала, девку, эта жизнь.
И, когда уж, сил совсем не стало...
Сорвалась... и покатилась вниз!

Хоть судите, даже рассудите –
нежность, глаз наивных, не вернуть!
Люди, кто вы?? То, что есть, примите!
Вы избрали, явно, грязный путь.

Не найти в нём – скромным, добрым людям –
даже и тропинки – не найти.
Их сожрут, раздавьят и осудят!
Жизнь, как мука скорби, пролетит.

Загуляла, девка, загуляла...
Краше – путь земной, ей не найти.
И в житейских волнах запропала...
Сил хватило – только, чтоб уйти.

Это ли людское кредо? –
всё, что есть вокруг тебя – дави!
Да, они сойдут на Землю – беды...
Божьей – не минуть нам, не любви!
Мы ростём с недоброго в крови!


















                ПРОСТИ

Не лучшей женой ты была мне – мой ангел...
Не просто быть другом – и просто женой.
Прости мне за то, что каснулся бумаги...
Любовь, как и жизнь, не бывает простой.

Хоть я и не знаю – какой это – лучшей!
Наверно такой же прекрасной как ты!
Прости, мой Змеёныш, и лучше не слушай,
как я вырываюсь из лап пустоты.

Прости за судьбу, что тебе подарил я.
А также за всё, что не смог подарить.
Любовь – это парус...А может быть – крылья,
что нам позволяли над миром парить!

Что богу позволено – нам не позволят
и точка! Но мы позволяли себе –
парить. Как всегда, как могли! Высоко ли?
Судить только ей – нас сроднившей судьбе.

А я – только тень на холодной бумаге.
Из прошлого счастья, упавшая тень.
Прекрасной женой ты была мне, мой ангел.
И жизнь пролетела, как солнечный день.

И вот уже вечер... Закат суетится...
Иду в никуда опустевшей тропой.
Не зная зачем... и куда б мне прибиться...
Хоть плачь.  Хоть завой... хоть завой...

Ты лучшей была! И прекрасной женой!
И – ангел.
И – мой.
Я иду
за тобой.










               ВЫБОР

Есть опьянение любовью...
Есть отрезвление враждой...
А между тем и тем – в верховье
порог есть – только – болевой.

И мы к нему – не раз подходим,
когда, уже, невмоготу.
Бывает так – как камень в воду.
Порой, как плата, за мечту.

И это – не соединимо.
А боль – не выразить в словах.
Жизнь просто пронесётся мимо.
И в чём-то будет, ведь, права!

Тогда мгновение продлится,
но вглубь – до точки болевой...
И станет явью то – что снится...
И логика допустит сбой.

Когда ты, жизнью опьянённый,
не замечаешь жизни ход...
Когда надежда под знамёна
тебя, слепого, позовёт...

Забудь про время! Будь сговорчив:
 у нас есть право – выбирать!
Судьбу, любовь... И между прочем –

ещё –
как жить,
как умирать!













                НА  КРАЮ

Когда тишина станет, вдруг, недоступной,
а жизнь, как волна, уходить от причала...
Давай без уступок, расстанемся крупно,
попробуем  так – не с нуля, а сначала.

Кто лучше, кто хуже – неважно – забудем!
Доверимся этой сквалыге – судьбе...
Ударим по нервам! Не больно. Как в бубен...
И страсти, конечно же, станут слабеть.

А нас освежить – сможет просто прохлада.
Она же и сблизит: ведь важно согреться!
И подвигов, попросту, делать не надо
нащупать плечо и, вздохнув, опереться!

Как это не сложно – зато эффективно!
Но мы, зачастую, не помним об этом.
И рубим сплеча... Хоть душе и противно...
И плачет душа, за живое задета.

Вот так и шагаем, слепые по-жизни.
И радость – не часто даруем другим.
И ждём – когда рак, тот загадочный, свиснет.
Но он видно сдох! А мы дальше кроим!

Но жизненной ткани всегда не хватает.
Уходим в забвение не докроив!
Надежда последней, в сомненьях, растает.
А мы – на краю – над обрывом стоим.

Не порознь,
не вместе...
Вот край...
Мы над ним...











               ГДЕ  УЗНАТЬ

Как не легко в этом мире бренном –
бремя судьбы тянуть –
через невзгоды, потери и время,
бешенный бег минут.

Вот и приходится с горечью таять,
глядя, в упор, на потраченный миг...
Злись, не прощайся –  а он улетает
чёр-те куда – за черту и за стих.

Как же легко в этом мире бренном –
всё потерять – и себя не найти!
Жизнь – это малая плата за время.
Бог, под залог, нам её отпустил!

Наши мечты и надежды в залоге –
так же как каждый шаг!
И, по концовке, имеем в итоге –
что-то из благ.

Тоже не мало, когда поразмыслить.
Пробуем верой – спасенье добыть.
Тучка сомнений в сомнениях виснет –
мы же бредём по ухабам судьбы.

Как не легко в этом мире бренном...
Что-то пытаемся, даже, искать...
Но неизбежно и постепенно
будем витийствовать и иссякать!

Что – это всё?
И зачем?
Где узнать...??

Ах, как же хочется – не унывать!










                ТАК  ПОЧЕМУ?

Я понимаю всех и вся.
И даже странности...
Где в дымке времени скользят
миры, туманности...

И бог идёт своей тропой
вдоль безконечности...
Звезда сгорает за звездой
в настое вечности.

А ночь тиха... И тихо дремлет,
у млечного пути в гостях...
Уснуло всё и только время
бежит, меняя скоростя.

Меняя жизнь, меняя даты...
Вторгаясь в ночь и в мир светил...
И гибнут звёзды... Как солдаты –
небесных сил.

И всё , как смерч, несётся скопом –
пространство, время и миры...
Куда...? Зачем? Ни ум, ни око –
не зрит... Мы вне игры!

Мне кажется, что я причастен
и к небесам, и ко всему.
И в смерти я приму участье...
И, не скорбья – уйду во тьму.

Так почему??

Мир – дому моему.
Мир – миру моему.
Мир – праху моему.










             БУДЕМ  ЖИТЬ

По полям, по лугам, по асфальту –
люди-люди – и где-то!...  и здесь!–
от Аляски – до Мальты,
от глубин – до небес!

Не предвидеть, как дальше всё сложится!
А предвидеть бы, ох, не мешало.
Вот и множатся, множатся, множатся...
Не любовь уже – дурь обуяла.

Может, боже, ты что-то предпримешь?
Чтоб без войн! Лишь инстинкт приструнить.
Это выглядит, сбоку, как финиш.
Даже к бабке не надо ходить!

По лугам, по полям и по нервам...
А, вражда, из-под воль – но растёт!
Кто-то слабый – не выдержет первый...
Даже бог не спасёт!

Не случайно всё в мире этом.
Нам бы это учесть!
Как на зло – нам несносны запреты!
Будем жить – с тем ,что есть!

Не пришлось бы жалеть... Дело в этом.
Жить бы славно.
И – долго.
И – здесь.






 









      В  МОЁМ  САДУ

Ты также близок мой недуг,
как далека моя отрада...
Пустынный круг большого сада
и жизни неуютный круг.

Вот солнце выпало в осадок
зори туманной... Как на грех!
И у тоски такой успех,
что день похожий на припадок.

Чего ты ждёшь? Блуждает взгляд.
Один, как перст. Как зверь в пустыне.
Ты в жизнь вошёл, как в майский сад.
А там – цветение полыни!

И время, как абсент – горчит
в полынном воздухе рассвета...
Отсюда в рай – не проскочить!
Оваций – нет, а песня спета.

И шаг за шагом в алчный мир
на встречу с прошлым... Незадача.
И каждый миг уже прихвачен
рукой судьбы. И будет пир

божественных предначертаний...
Тщета не радует... Но внемлю...
И день земной сойдёт на землю
из-под проклятий и стенаний.

И станет ближе мой недуг.
Как радости – в пределах сада.
И жизни тихая отрада
замкнёт надежд короткий круг!

Зачем, всё это, было надо?
Ни зги; вокруг!








        РАКУРС

Гляжу  в этот мир –
испачканный кровью...
А, время, в то время –
плоди;т уже новых героев...
Не плохо придуманно –
правда?!
А, те – кто хитрее –
те рученьки греют,
пристроившись возле –
не храбрых – но – подлых!
Так им теплее...
В целом...
А,
между ними, бесцельно,
слоняется горькая слава...
Кого-то она осчастливет...
И, лучше, посмертно!
А, слёзы – ничто!
Их не жалко
чужих...
Опять, этот мир, искупается в них
и будет, всё новых, готовить героев:
придумает песни,
причины
и повод,
чтоб бросить их в жерло,
дымящихся войн!
И бога подключат –
чтоб тоже – при деле...
И Яхве, Иисус и Аллах –
все будут поставлены в строй!
И так – до скончанья веков.
Такие – мы  люди.
А, что же, могло получиться
из злобных, лесных обезьян?!
Простите мне, Дарвин –
ну, не орлы же!
Мне кажется, что – эволюция –
только подпортила стадо!
Про славу – не надо –
она – обезьянья находка...
Лукавая  выдумка ада.
Смотря как смотреть...
Всё зависит от взгляда!

      ЧТО  ЭТО  БЫЛО?

Вот и заканчивается уже
а ты
и не понял
что это было.

Ну драки были
рыбалка
водка
и они тоже.

И деньги
эти проклятые деньги
всегда и везде и во всём
ужас
казалось что ради них тебя и призвали.

А любовь
это вакуумный насос
высасывающий те же
деньги
и воздух тоже
а заодно и нервы и жилы...
только урчит нежно.

Ать нет...
Что-то было...
Это небо...

И страх и страсть и море адреналина
море
никак не меньше
на волоске
когда ты не понимаешь
и кто ты
и где ты
и жив ли ещё
и только
капот горизонт
капот горизонт
и в этом весь смысл
капот относительно горизонта
и всё
и дальше
хоть трава не расти.


И только потом уже
тянуло на землю
к любимой
к друзьям
и маме письмо
раз в неделю
и с числом  неприменно
чтоб знать.

Ах
небо
ты не ходил по земле
а парил
над суетностью
горечью
бытом.

Ты в непонятность был ввергнут
и был благодарен ей сразу за всё
но и это проходит
так что же  всё это было
и может исчезнуть
уже навсегда.

Повторить бы
а жаль что нельзя
ещё бы разок
наверстать
что не смог.

Но песенка спета
и дубля не будет.

Так что это было
и исчезнет вместе с тобой
навсегда.

Пока не закрылись глаза
хотелось бы знать
что это было?


             



                ДИСКОБОЛ

Цветник пред вокзалом заснежен и гол...
А в центре, пристроившись на постаменте,
раздет, на морозе – стоял дискобол,
застывший в движенье, в трусах и цементе.

Какой-то слепил его ловкий лепила.
Заезжий халтурщик. Колега, наверно!
А, солнце, в снегу отражаясь, – слепило.
Всё на;чалось здесь, с привокзального сквера.

Судьба захотела со мной пошутить
и я, был застигнут, в погоне за счастьем.
Я грустную девочку вздумал любить...
а этот вокзал... Он стал, тоже, причастен.

В провинцию, видно, не зря занесло.
Ведь лучшие девочки – только в провинции!
Райцентр, автобус, дорога – село.
А там – ни дорог, ни милиции...

Там, только, красивая – лучше за всех!
Теперь на всю жизнь!  Не иначе!
...Уехала девочка... Падает снег.
Собака скулит – за уехавшей плачет!

Дорога в село и дорога назад...
Ведь жизнь – это тоже – по сути – дорога!
Сама же любовь – это только – вокзал –
с которого путь – как подарок от бога.

Пока дискобол не метнул ещё диск
и есть ещё шанс – на провал и удачу.
И вечный вопрос над снегами повис...
Хотелось, хотелось... Да вот незадача.

Но ты был настойчив. И в этом был прав.
Ведь жизнь – это только дорога.
И все перепоны и козни поправ –
сберёг, что любил,  как подарок от бога!

А в том  цветнике всё стоял дискобол...
И в каждый приезд – дискоболу – букет! –
в жару и в мороз... Он старел и был гол...
Готовый к броску в никуда, как поэт...


                О  ГЛАВНОМ

Любовь
это главное
для женщин, мужчин
и всего
неприложно-живого.

Так жизнь утверждает свой статус
во времени
даже в пространстве.

Тут что не пиши
а уже всё написано.

И глупостей
тоже хватает.

Любовь
это козырь
единственный козырь
в колоде с названием  жизнь
как не тасуй.

Ни вольты; не помогут
ни краплённые карты
игра идёт с богом
и колодой его
и по воле его
и он уже выбрал козырь.

Любовь
это главное
а всё остальное потом
и после неё
и во имя неё.

И змей тот был послан
с известной нам ми;ссией
богом.

А чёрт это так...

Оглянитесь вокруг
если зрите.

           ЧЕРНЕЕ  КВАДРАТА

Вечер был скорбный, как слог Ходасевича.
Звёзды топились в лужах...
Небо чернее квадрата Малевича...
Только исполнено было похуже!

Не;т-нет – да выскочит искорка с краю.
Словно у бога хромает палитра...
Дождь не решится... Но накрапает.
Полночь вгоняет в тоску, как поллитра –
та, что уже, к сожаленью, пустая.

Вырвется молния, дура – и влепит
с ходу в громоотвод...
Только земля чертыхнётся – но стерпит!
С небом не спорят: здесь нужен подход.

Нужно, быть может, другое небо.
Может другой Ходасевич нужен...
Вечер другой бы – чтоб скорбным не был.
Звёзды б спасти, что попадали в лужи.

Только вот  душу уже не спасти.
Эту, заблудшую душу.
Небо грехи кой-какие – простит.
Но чернота, что в душе, та – иссушит!

                *    2    *

Жизнь – это чёрный квадрат по Малевичу...
Если судить, не спеша... Потому
что от черты – до черты, как во тьме лечу.
Ждёт, только, где-то – посадка во тьму.










   


         К  ДРЕВНОСТИ

Древние, помнится, что-то искали...
Мы что ли хуже? Так ищем и мы!
Те их труды, что до нас – не пропали!
Как с нищеты – выползаем из тьмы.

Древние, помнится,
думали во;т-вот – уже;!
им за труды, неизменно отломится...
Но отломилась – лишь горечь душе.

Лучше, конечно же – золото,
или алмазов – горсть...
Ах, человечество: зе;лено-молодо –
всё обошлось!

Лучше сложилось – с винтовками, бомбами...
Общий язык, как-то быстро, нашли!
И с нетерпением начали пробовать...
И на врагов, не терзаясь, пошли!

Разве же может, что-то – короны,
иль демократии – быть поважней...
И полегли – не умы – миллионы –
сразу: во имя, во славу, за мир, за людей!

Я бы, и сам, был не против – восславить –
что-то умнее, чем бред.
Пробу, на лозунгах, негде уж ставить!
Мир напряжён в ожидании бед!

Древние, помнится,
древними – так уж и будут...
Нам бы, что б быть, не мешало б опомниться,
люди...











   
       ЗВАЛИ  ЕЁ  МАРИНОЙ

Жизнь – в её жизнь – подогнала Елабугу,
сени, гранённый гвоздь...
Может судьбу поменять было б надобно –
да, в этот миг – не срослось...

Чувствовал дух твой – от бабки – взбалмошенный,
что, мимо воли, тебя заведёт
в город над Камой... Забытой, заброшенной...
Где, и полшага, не будет вперёд.

Только отчаянье, сени и гвоздь.
Змейка верёвки – презе;нт Пастернака...
Видно и думать – не довелось...
И не жалеть, не терзаться, не плакать.

Помыслы воли, надежды... – и сени.
Прямо в мечты – был вколоченный – гвоздь!
Сколько изломов судьбы, сотрясений...
А завершить всё – в сеня;х довелось.

Я потрясён Вашим слогом, Марина!
Где Вы эмоции брали?!
Чтоб задрожав, словно листик осины
в чувствах, в волнениях – так и  сгорали.

Боже, Марина, кто; б мог предвидеть
этот безжалостный ход судьбы?
Как было просто – Вас просто обидеть –
словом, безтакностью... даже убить!

Даже забросить – в забвенье, в Елабугу,
чтобы, по хамски – добить нищетой!
Руское слово... Беречь его надо бы!
Был же отец... Тот – отец...  Не родной!

Он-то Елабугой и осчастливел –
по;пик,  невзрачный поэт...
генералисимус в ранге – дебила!
Счастья, Марина, в поэзии – нет...





ИОАН  БОГОСЛОВ
                (к судьбе Марины Цветаевой:
                поэтэссы от бога)
 
День был субботний: в начале пути,
Жаркой рябины горькая кисть
Можно ль от горечи мира спастись –
если  несносно...? Уж лучше уйти!





















  СЛАДКИЙ  ПРИЧАЛ

Был с ней знаком – лишь день...
А целовал – лишь час...
Ме;льком прошла, как тень –
сладостно – до сейчас!

И никаких иллюзий...
Соприкасанье дней...
Даже судьба не грузит
лишнего мне – о ней!

Где ты, туман причала –
тот, что припрятал нас?...
Только волна качала
вечности целый час...!

Целая вечность счастья:
вечер, причал, туман...
Дымка надежд и страсти...
Дымка, ведь – не обман!

А обманусь попозже...
И обманусь не раз...
Ну, а причал стал ложем
в сладкой тревоге глаз.

Думал – так вечно будет...
Знал – что всего лишь – миг!
Время угар остудит...
Только летящий лик

девушки – жрицы ночи,
что проведёт сквозь тьму
жизни...  А, между прочим,
страшно – так – одному.

Сладкий пирог причала –
ночь нам доесть  дала;...
Только туман отчалил –
ночь в небытьё ушла...

Да, ведь – была, была!





            О  СМЫСЛЕ

Имеют ли смысл пирамиды?...
спросите у времени...
и вечность вам плюнет в лицо!
Конечно старушке –
ей будет обидно –
ведь это – игрушки –
в конце-то концов...

А если  вопросы – другие вынашиваете
по поводу
или же с ходу –
у времени спрашивайте –
про жизнь,
про погоду,
или ещё там как...

Оно
вам ответит торжественным ходом –
тик-так, тик-так...

Вот так
и никак...

Имеют ли смысл пирамиды??
А как же –
солидно...





 












               ЖЕНЩИНЕ

Ты – мой последний оплот на земле...
Дальше пойду без оплотов.
Все мои годы – сегодня в золе,
а уходить  неохота!

Может привычка – быть с вами и здесь.
Шаг в никуда – и неведомо что там!
Истина в том – что везде что-то есть
Страшно, а вдруг – ничего, никого там.

Может забудут – и я – не уйду.
Может забывчивость есть и у смерти...
В небе потушат со мной и звезду.
Те – не упустят – злопамятны черти!

Был же во мраке – и снова во мрак!
И возвращаться, по-правде, не хочется,
Будет – что будет! Да будет так!
Вся канитель эта – просто закончится!

Ты мой последний оплот на земле –
милая женщина, женщина милая!
Здесь мы простимся – и канем во мгле.
Счастьем меня – ты уже угостила!

И пусть мы исчезнем... Но что-то же было!














                ПОМНЮ

Нет я;; не забыл твою точку зрения.
Но это, мне кажется, не; была точка,
а слякоть  холодная, слякоть осенняя...
ведь хлопотно здесь – выгребать в одиночку!

А, ветер – то встречный, то сбоку – падла!
Куда-то туда – за пределы сносит.
Какая там точка – звезда упала!
И хлынула осень...

Подобно библейской – звезда людская
в ночном небосклоне затрепетала...
Возможно волнуясь, возможно сгорая –
и, вдруг – упала...

Невзгоды и осень... Листва пожухла.
А душу, тихонько, тоска сманила.
Лишь солнце, над всем, как большая муха
уселось вверху и лучи скоблило.

Да бухались в долгий запой мужчины...
Какая уж, к чёрту, тут точка зрения
в  этом  вертепе*, во власти  кручины...
И сдохнуть, как будто, ещё не время ...
Но каркает что-то – возможно причины.

Такая тоска – от тоски берётся,
что, кажется, скоро ухватит за горло...
Ну, да – демократией это зовётся –
но той, изначально чёрной.

P.S.

Из всех – тех пятнадцати – хуже не сыщешь!
Пасём мы не задних, а задний край.
Похоже, что Нэнька – на ладан дышит...
Богданэ – пора! Ты поможешь – вставай!





Вертеп – в первом его значении!
                Не в переносном.


   

            НЕБЫЛЬ

Всё вокруг меня смешалось,
как поэзия с вином!
Рифма, вырвавшись, сбежала
с неким словом за углом...

И, ещё, звонила муза,
и сказала – не придёт!
И ещё: что я обуза,
и дурак, и идиот!

Так вот фабула сложилась...
День кусался и мрачнел.
Вспомнил  я – про божью милость...
Бог всё понял и запел:

– Аллилуйя, аллилуйя...
А затем и всё подряд...
Мол меня – не то волнует!
Что я со;здал? – сам не рад!

В общем: делай там, что хочешь –
хоть печалься, хоть рифмуй!
Дело вкуса. Ну, а хочешь –
для разгрузки – побалу;й!

С прозой, с руганью, с верлибром...
Или в партию вступи!
Там всё просто: либо – либо –
ври, воруй – и не тупи!

Есть проблемы в мире этом!
Жизнь бурлит и бьёт ключём.
Боль и звёзды – то поэтам.
Бог, здесь просто – ни при чём!

Так я с богом попрощался.
Он в свои проблемы влез...
Я к рифмовке возвращался...
Он – к себе – во тьму небес!




 

                ОПАСНОСТЬ

Над городом сумерки... Вечер угас.
И только жара – полусонная, вялая –
сквозь дрёму, сжимает в объятиях нас.
Взбирается в небо луна запоздалая...

Ещё пару метров – и станет в зенит –
а там к горизонту... Спускаться-то легче!               
А воздух нагрет, напряжён – аж звенит.
И булькает время в безрадостный вечер.

Печальный поток перегретых минут,
течет не спеша и воняет асфальтом...
И ждёшь когда ветры прохладой дохнут...
И движется ночь, горячее базальта –

с небес, как  с вулкана. Такая вот ночь
на землю сошла – прямо с топки июля.
Похоже, что бог нам не хочет помочь.
Мы, видно, надежды его обманули.

И солнышко он – не шутя подкрутил
по стрелке небесной – почти до упора.
Он нашу реакцию предвосхитил –
поплачем слегка и подохнем, и скоро.

Над городом сумерки, вечер и страх.
Коль выдержат нервы – не выдержет сердце...
Мы богобоязненны лишь на словах!
Но нам, от природы – не отвертеться!

Вот зубы сцепили и терпим жару
И бог нас, пока что, маленечко терпит...
Мозгом шевельнуть бы – хоть как! – хоть к утру;.
Ведь мы, если честно, опасней чем черти!








              ЕЩЁ  РАЗ О НЕЙ

Она явилась на изломе лета.
Добрейший август – завершал дела.
То про;клята порою – то воспета –
шла сквозь века... Вот и ко мне пришла.


А я не ждал: был занят, между прочем.
Обиды всё, на белый свет, копил.
Хоть он и белый – а, по мне – не очень
и вечной злобой он всегда коптил.

Она пластинку старую сменила,
направив в душу ручеёк тепла –
лишь потому, что жизнь она любила –
и от того, что радостной была.

Так я переступил порог бессмертья.
Возможно, только, показалось так.
Мгновенья жизни, как хмельные черти –
запрыгали – и то был добрый знак.

Пришлось свои шаги переосмыслить,
синхронизировать к её шагам.
И чувствам место – уступили мысли...
В другом ключе по жизни зашагал!

Она – и больше – ничего от бога.
Её нельзя, я по;нял, упустить.
Она одарит счастьем – пусть немного...
Парить – оно приятней – чем ползти!

Она и только! Без неё – пустыня.
Где каждый копошиться – как в дерьме
в проблемах быта... А потом и сгинет...
Зачем?   
Всегда один...
Как червь во тьме...








                К  ПРОБЛЕМЕ
                (о храбрости)

Когда ты жизнь свою спасаешь бегством
в какой-то миг – на миг остановись:
конечно трусость – это тоже средство
в борьбе за жизнь!

Она – лишь раз! И большего достойна,
чем просто бег.
Жизнь – это сон. Уйди с него пристойно.
Порою трусость – тот же смертный грех.

Нет, я не призываю стать героем.
Я, иногда, и сам – не больно храбр.
За зря, бесспорно, подыхать не стоит –
хоть будь ты слаб,

хоть будь, по жизни – просто невезучий
и ты устал...
Да, бегство способ верный, но не лучший
из тех, что нам всевышний прописал.

Какой он – лучший – я, увы, не знаю.
И, вовсе, не осмелюсь дать совет.
Все хороши – когда они спасают
и лучшего, похоже, просто нет.

Уж если вы слабее – что ж – бегите:
пусть на кону – фонарь... А если жизнь –
все средства хороши в разгар событий:
не трусь, не проморгай, не промахнись!

И с совестью не нужно торговаться...
Она всегда на вашей стороне.
Порой важнее – лишь живым остаться...
Порой – важней!









 

                ЮДОЛЬ

А всё цветёт... Но мне так грустно...
Я, видно, что-то упустил.
Весна – безумное  искусство
природы смертных сил.

А всё цветёт... и пчёлы, пчёлы,
мои, любимые – шмели.
А я – чего-то недоволен...
Да, дни мои – уж отцвели.

Точней сказать – не дни – а годы!
Всё тяжелее точным быть.
Всё тяжелее... Всё проходит.
Проходит и желанье – жить.

Ещё точней – за жизнь цепляться.
Уже – за пустяки, за край.
Не по английски: рассмеяться
и тихо вымолвить – прощай.

Хоть ты и быстро пролетела,
счастливой – не всегда была...
Но износилось тело.
«По ком звоня;т колокола?»

Да по тебе! Не будь наивным!
Окурок  потуши.
Что зря надеяться на диво?!
Надежда – лишь юдоль души –

земная – или не земная...
Там – вечность! Времени – там нет...
И миг за мигом иссякает...
А бег минут хранит секрет

в глубинах... Мир непознаваем...
Там гибнет время, смысл и свет.





          ДЕНЬ  АНГЕЛА

День-то – он есть, а вот ангела нет.
Что-то его не чувствую.
Так и иду – под присмотром бед.
Ангел отстал и уже не присутствует.

Даже в день ангела – выпью сам:
не; с кем... Потом добавлю.
В праздник – не место, пожалуй, слезам.
Ангела, тоже, наверно, оставлю.

Пусть себе прётся назад – в небеса.
Он никогда не горел на работе!
Видимо – чёрт – мне лентяя прислал.
Может и бог – был не прав и не против.

Что там творится в небесной мгле?!
Кто, в наше время, там мазу держит?
Да, и не лучше сейчас на земле...
Слышен – то плачь, то – скрежет!

Выпьем – за богом подаренный день!
Выпьем – за то, что ещё нам осталось!
Стоит ли тень наводить на плетень?!
Выпьем – за старость!

Выпьем за  то – что её дождали;сь.
Очень могло быть ина;че.
Непредсказуема в выборе жизнь.
Чьи она, боже, решает задачи??










         





ИБО

Время является
как цветок из бутона
цветёт
развивается
               и... увядает.

А паралельно с ним
и пространство
и смысл происходящего.

Дело в бутоне
где заключены
и начало и конец всего
так выстроен, видимо, замысел.

И только в изнанке вселенной
и жизнь там и смерть и бог
а мы лишь
мизе;рная часточка этого целого.

Нолик почти
но всё же не ноль
а только
почти.

Так возрадуемся
и малости этой
ибо выбора нет.

И никогда не будет
здесь ключевое слово
«никогда»,
а за него
корнями держится
стебель бутона.

В котором и возник
наш вопрос без ответа
что это?

Это вопрос вредитель
и как и всякий вредитель
начал грызть
сущность
ибо...
Да
стоит признать
человеческий разум
он увы не безвредный...

Но это
нас не спасёт
ни от этого мира
ни от участия в нём
ни от себя.

Ибо в корне...
Исток
он опять
расцветёт
и угаснет опять
и опять и опять.

Мы лишь спутники.

Боже
ты всевышний свидетель
этого действа.

Мы лишь спутники...

Но это
не терпит печали
и неважно
в конце мы
в средине
в начале
мы в безконечности
мира.

И с ним мы
и в нём
и мы его жизнью живём.

А наша ? ! ...
Лишь частка
и принадлежит не нам.
Мы –попутно...
Без драм!



                ТОТ  ДЕНЬ

Закат оранжевый погас
на кромках туч, ещё в движеньи.
Дожди, за день, сошли не раз,
сливая сумрак в день осенний.

Излишне запаслись водой
отцы небес – на всякий случай...
В просветах, месяц молодой,
бодал медлительные тучи.

А время двигалось к зиме.
Хлестали ветры, листья, воды...
Никто противиться  не смел...
Сакраментальности природы.

И та избрала – тот же путь,
что год назад... и два, и тыщи...
Ещё шажок, ещё чуть-чуть –
закружит снег... Метель засвищет.

А нынче осень за окном:
к закату – грусть... и хмурый вечер.
И дверь открыта в старый дом.
Огонь в печи... Трепещут свечи.

И тут же тихий разговор,
и бега времени не слышно.
Но жизни шаг – жесток и скор...
И время – вышло.

Осталась малость – бросить взгляд
туда где был – и где все живы...
В печально-светлый листопа;д...
В день детства...
тот ещё, счастливый...








                *    *    *

Дайте мне; до Брюсселя билет –
к нам неро;вно там, дышат...
Мы открыты – как дверь в туалет.
От того нас, наверно и слышат.

Мы не в ж ...– мы в эвропу идём!
Там нас ждут – не дождутся.
Москалей, так и быть – проклянём!
Пусть за нами в эвропу не прутся.

Пусть там в азии – чёрт их возьми
с узкоглазыми строят Россию...
Мы же станем в эвропе – людьми!
Заживём – как эвропа – красиво.

Мы с нуля в красоту забредём.
И конечно, и сразу, и в НАТО!
Это ясно, как днём.
Ведь нам немец – стал другом и братом.

Это в прошлом мы – Гитлер капут.
А теперь нам эвропа дороже!
Там давно уже, боже, нас ждут.
Боже, боже...

Что ж – нам прежние рамки малы;?
Что нам Путин – указ?
Вот такие мы, братья, хохлы!
И, мазе;;пистей  даже – сейчас.


















               ВО  ГЛУБИНЕ

Во глубине безветренного лета
лежал  в тени, слегка взопревший зной...
И был доволен, видимо, собой –
раз не жалел ни стариков, ни деток!

А зной и в африке – он тоже зной,
хоть не такой как здесь!
И с виду, даже, не плохой...
Но что-то – есть!

Такое – что прилюдно и не скажешь –
не так поймут!
когда с полслова – перейдёшь на кашель...
Чего уж тут!

Ведь все свои и думуют синхронно:
кто – мягко, кто-то – чуть не так.
А зной такой... Уж лучше мрак –
ну тот – ночной – прохладный и бездонный.

Где звёзды светят – словно светлячки.
От света их – душа светлеет.
Их свет в ночи – мечты нам греет, 
что от земных пороков далеки!

Во глубмне безветренного лета
я был раздавлен – чуть дышал,
хоть жить другим и не мешал,
но что-то было тягосное в этом.

Что может статься в глупой глубине?
что ж мне не знать?
В воде ли, в воздухе, а хоть в огне...
Ведь, всё равно придётся... пропадать.

А где и как – не нам решать.









 
                C  ТОСКИ

А где-то та;м, где и не видит глаз,
на стыке слёз и лета –
сидит тоска, но в этот раз – без нас:
вся в чёрном ... Вся, по случаю, одета.

Над ней всегда курлычут журавли
и летом и зимой: летят, прощаются,
как где-то, в синем море, корабли...
гудят вдали и на волна;х качаются.

А мы, всегда, твердим – не верить ей!
Кому же верить?
Ведь мы, без шуток, породнились с ней...
и мир вокруг – всё чаще – виден в сером.

И чтоб не прописали доктора,
и знахари-гадалки...
Всегда мрачнее завтра – чем вчера.
И к выходу, всё гибельнее, давка.

Таков тот мир, что мы создали сами!
Никто не помогал.   
И увлажняем, наш мирок, слезами...
А бог? что бог? от нас и он устал.

Одна тоска – везде и вечно с нами:
куда не сунься – там тоска.
Удрали – бог и чёрт! Теперь мы сами...
Над нами всё темнее облака.               
               
Нашли – и тут же – раздолбали атом.
Шекспир сказал бы – под луной.
В свою победу, как же, верим свято –
и с верой, слепо – прём в последний бой.

За чем? за счастьем – и  любой ценой!
Ну, просто – ой!
Грядущий день – уже зали;т тоской.
И явится – и никакой!



*    *    *

Ах, жизнь!
Ох, жизнь....
Ведь я – поэт –
и, вроде, должен бы,
её воспеть...
Какая глупость...

*    *    *

Поэты –
как  свет –
через призму –
вторгаются в таинсва мира...

А, есть –
рифмова;льщики –
эти – полезны, как клизмы –
для профилактики сереньких будней.
Так было, так есть и, бесспорно, так будет.




*    *    *

ВЫВОДЫ

Хватай их за совесть
и , даже, за нос,
хоть  рученьку им заломай...
У них – ну, как диво –
не гнущийся статус есть:
готовый ответ на вопрос–
опущенный сверху –
вывод!

*    *    *










ИМ

Порой –
сорвать меня в запой –
хватало слова,
даже взгляда...
Я – рад,
что вы – не таковы...
чем – выше вы,
а те же – гады...
*    *    *

Да! да...
Мы – коне;чны.
И в мире коне;чном
живём.

И только – коне;чность –
одна – бесконечна –
в нём.

*    *    *


С меня слова,
как листья с клёна –
сошли...  Пожухли как листва...
Мне всё казалось – я ещё зелёный...
Но, оказалось – проще... – жизнь права!


        ПРОБЕЛ
 
Подстелить бы соломку,
а где...?
в суете –
не поня;ть.
А падать придётся...
Ведь жизнь же плутовка...
-
А;х, кабы зна;ть!
Да с собой нестыковка...
То, господи, с бабой,
то с водкой,
опять...

А;х, кабы зна;ть...
Не родился бы вовсе!

Для всех, так же легче бы было...
Да, не нам – выбирать!

И, бога , просили и просим...
Но время штормило
и двигалось
в осень.






               ТАК  И  ЕСТЬ

Днём – в раю, а на; ночь – в город –
на задворки юности своей...
Где я перспективным был и скорым,
где я был... где свет туманных дней.

Днём – в раю... но стали дни короче...
Это от себя уже не скрыть...
И сольются в ночь большую – ночи –
по которой будем – плыть и плыть...

от того случайного причала,
что его мы назваем – жизнь...
Что-то было... Только очень мало!
Не к добру мы – всё же  родились!

И зачем? –  никто не знает точно.
Так – догадки... Повод чтоб поныть...
Разум – лишь игрушка в чреве ночи.
Тайны, этот мир – умеет скрыть.

Кто – грызёт, за зря, твердынь науки...
Кто – в молитвах, страхе и терпенье...
Войны, водка – словно мазь от скуки!
И течёт, течёт куда-то время...

Как-то исчезает... прямо здесь,
предъявив презрение и прыть...
Мы в его потоках – словно взвесь...
Может быть...
А, может – так и есть?





                ЛОЖЬ

Да, я помню длину этих улиц...
Тех, что с юностью вдоль
от конца, до конца прошагал!
Все подъёмы и спуски
и девчёнок, что мне приглянулись,
но тогда – я их вовсе не знал...
Как-то так, мимо них, прошагал.
Это зря! То, что зря – я не знал!
Ах ты, юность!
Хоть, потом – кое-что наверстал.
Кое- что – да не то.
Это зря!
Я себя обокрал...
Время ждать, когда я поумнею – не стало.
Унесло от меня эти милые личеки
в закрома – те свои,
а потом побежало
в неизвестную даль
по привычке
и как мамонт испуганный топало
от меня позади, то на шаг впереди...

То, что юность ушами прохлопала –
жизнь уже никогда не вернёт!
Есть мгновенья, что можно добыть –
только влёт!
Если – нет. Всё другое забыть!
Если миг не любить
То придётся утешиться  опытом
и с горчинкой твердить –
не везёт!
Да я помню тот путь, что уже прошагал,
что с длинною тех улиц
не соизмеримый...
Киломметры те были короче,
но с судьбой незаметно сомкнулись...
Да и было, всё это, незримо.
Если точно...
Оглянёшься – а годы, как дюны
от незримого ветра растут...
бестолковым был я;...
Ты прости меня юность –
я не знал, что минуты нам врут!
Не считал их за время,
а они потихоньку бегут и бегут...

          *    *    *    *
               









































                ЭТО – МЫ.

Мы – другие!
Мы из тьмы
периферии.

Всё же в моей жизни что-то было...
Правда не Париж и не Арбат!
На задворках тоже очень мило...
Негде, только, время убивать.

Мы с ним расправлялись чаще в драках.
А, порой, и так – в ущерб любви!
Так, что выли звери зодиака 
и со злобы – звёздный круг скребли.

Мы же в их парнасы не пробились
и по кругу местному пошли:
те, кто отсидел – в притонах приютились,
а других – попозже подмели.

Так, что ты прости меня Арбат.
И, Париж – хлебни да и прости.
Да, я знаю – гусь свинье не брат!
Без меня Париж, похоже – не грустит!

То что живы мы – уже не плохо!
Между нами толща серых дней...
Счастье поскулило и издохло.
Лишь любовь шипит как райский змей.

Жизнь нас не вела по Малой Бронной.
Не гуляли мы по Маховой.
Елисейские Поля – в душе схороним,
в памяти оставим на пропой!

Всё же в моей жизни что-то было!
Но не нужно это никому.
Не туда судьба меня сманила,
присобачив на; спину суму.

Путь лежал в тайгу – не на Парнас.
Пели там не барды, а медведи...
Но надежды ещё вспомнят нас
и отыщит трубный голос меди!

Мы не злы, но мы глубинки дети.
Пусть уж будет так – не в этот раз!
Нас, Париж, ещё когда-то встретит.
А цветам – мы рады и сейчас!

Нас глотнуло чрево этой жизни –
да и прожевало до седин...
Лишь мечты над временем повисли...
Как шары на  ёлке... это хрен один!



             



































БЫЛ  ДЕНЬ               

Прощайте цветы мои: астры и и;рисы
и все , что сплотились в букет –
мы больше уже не увидимся
на этой печальной земле.
Прощайте цветы... Не забудьте –
визит ваш к рождению – в вечности!
Мы встретились с вами на общем маршруте,
подаренном жизнью в приливе сердечности,
что чем-то похоже на тихое счастье...
Но даже в ненастье
Мы в вечность глядим из окна
вагона , что в завтра летит...
Судьба нам дарована только одна –
поэтому будем прощаться в пути!

А то, что мы жизнью шагали
и мне, да и вам – всё зачтётся!
Я был – человеком, вы были – цветами,
но разница эта в дальнейшем – сотрётся!
Прощайте цветы мои... Я с сожалением
вас отпускаю в путь...
Но нас ожидает забвение...
Спасибо за счастье, ведь было, чуть-чуть!
На этом мы и; остановимся...
Чтоб нам не тревожить глубин!
Давайте за нас ещё ра;зик помолимся!
У времени вектор безбожно один.
Прощайте цветы и простите
за всё и за всех.
А жизнь,
даже там,
после жизни – любите!
Ведь быть вне любви – это грех!

                *    *    *

А я такой однообразный...
И всё с любовью, да с любовью...
А так нельзя – ни в коем разе –
Здесь каждый день пропитан кровью!
А миг на ненависть запитан.
И время эти миги копит.
А сколько кровушки проли;то
как будто бы – за мир в Европе.
И просто так. А повод тут он.
И это трудно не заметить –
той демократии распутной,
да подлости тугие сети.
И всё под соусом свободы.
Европа – старая паскуда
и ей грешить – не первый раз .
И будет дальше так, покуда –
не склеет лапти эта мразь!
А мы взялись идти в европу.
Туда нас, вроде, пригласили.
Чистилищем должны протопать,
чтоб святость их не осквернили.
И быть послушными должны,
и быть в прислуге...
Пока виновны без вины,
да и европе мы не други.
А так – ну в общем – азиаты!
Второго сорта люди!
Примкнувшие. Как  Униаты.
Арбайтены – оттуда!
Из дикой сте;пи.
И с нравами степе;й...
На кой мы ей?
Куда горбатого прилепит?
Не тех кровей! –
в сожители не гожи.
Словянские её пугают рожи.
Уж лучше бы еврей –
хотя он тоже
не сладил с ней.
А я такой однообразный...
Всё миром  в мире бы решал.
Такой подход никак им не показан.
Лукавством помыслы грешат!
Но я –такой... один я что ли??
                *    *    *

Нам как-то, однажды, сказал однокашник,
– Давайте не будем друг друга терять.
Но ветер минутами хрипло прокашлял,
А время их стало поштучно ронять.

Как будто вместилище дней прохудилось.
Досужно бесспорно причины не знать.
Но это случилось, случилось, случилось.
И некого было во всём обвинять.

И некого было спросить: – Что ж  такое?
Чего в этом мире всё пагубно так?
Тягаться со временем – дело младое,
и начали дни опускаться во мрак.

И стали, по сути, источником мрака.
И нам предстояло почувствовать дно.
Надежды взлетели на круг зодиака
А нам на Земле было тупо темно.

Во мгле потерялся и тот однокашник.   
И мы, как-то так, потеряли друг друга.
Лишь ветер охрипший всё кашлял и кашлял...
А время всё выло и выло, как вьюга!

А мы уходили за крайнюю точку –
откуда, уже, в этот раз – не вернуться...
И в миг свой последний – уйти в одиночку
и где-то – вне дома, за гранью – проснуться...

Как будто в гостях...
Об этом всегда – в новостях...

























                ХРЕНОМАНТИЯ

Я выскреб тяжёлые мысли
и сбросил в душевный огонь их!
но всё-таки линия жизни
скатилась колечком с ладони
на грешную землю: по ямам да кочкам
А, далше – абзац! Абзац и три точки
И линия сердца метнулась в отскок
от глупой, заблудшей, вконец, головы
 успела ещё упереться
об бугорок,
но согнулась – увы!
И стала по целой ладони метаться –
так ищется счастье,
но поиск не ладился что-то,
где тоже, какого-то чёрта
метались обрывки, обрезки
встревоженных линий  –
вели себя глупо и дерзко –
ну прямо как свиньи –
в локальной агонии.
Судьба завертелась в пределах ладони,
а в рамках ладони – фортуна скучала!
она была в ссоре с судьбой:
и начали стричь они тихие линии,
рассорясь сначала
а дальше взялись за  разбой 
меня не заметили даже:
ну, бабы – есть бабы!
Ещё когда в раже
хоть вой –хоть молчи.
Их пол-то он, собственно, слабый,
но сильно, их, кровь горячит,
а сердце им кажет
как сбросить ту женскую  тяжесть
с души – чтобы дни облегчить.
И правде с ладони – хотелоссь не верить.
ведь линиям правду – не трудно и скрыть.
и в завтрашний день были заперты двери.
Хотелось хоть раз эту дверь приоткрыть.
Чтоб выведать то, что готовит нам время –
есть звёзды, ладони, а что ещё пуще –
поведают карты, кофейная гуща
и прсто цыганка в районе вокзала –
и всё будет так, как плутовка сказала –

она-то, ведь, в теме – рез деньги берёт –
вот!
А вы говорите – мол жизнь – это тайна...
Не всё в этом мире – случайно –
как и эта строка...
Пока...
Но слушайте голос глубин.
Покорнейше – ваш.

Валентин.












                ОСЕНЬ В КРАСНОМ

              Ветер гонит листья, листья
              по покатым красным крышам
              крышам красным черепичным
              чем-то горьким чем-то личным
              акварели осень пишет,
              разливая грусть и краски
              Ветер носится по крышам,
              он калитки отворяет,
              а его дурачат сказки –
              те, что осень сочиняет
              И запутавшись, как муха
              в серебристой паутине,
              ветер вихри, листьев жухлых
              вертит в маленькой ложбине
              Тяжело и щумно дышет,
              потому, что злится очень,
              потому, что снова осень
              ветер гонит листья, листья
              по покатым крышам красным
              потому, что осень в Красном
              в Красном детство,
              ветер милый, мир тепличный –
              только я из сказки вышел
              и вернусь ли – неизвестно
              это – осень!




















                КАЮСЬ

Писал  же девочкам стихи
не всем, а только самым– самым!
Ах, юности невольные грехи.
А робкий – разговор глазами!

Те девочки – достанутся другим
И мне достанутся другие,
Но ведь тогда приятно было им
 побыть владычицей стихии

что нас, спустя, к  истокам жизни унесёт
завертит как торнадо и закружит
тогда ни стих ни хитрость не спасёт
быт засосёт, а то и хуже!

мы побушуем да утихнем
на время или навсегда – гадайте!
кого, как выберет – удача
Ах, девочки, красавицы – прощайте –
я по стихам – тем первым – плачу.

Ведь лучше тех стихов –
стихов не написал
хоть стал мудрее и старался,
но не хватало чувств в избытке слов,
а горизонт  – всё удалялся!
Похоже – исписался?!

 


























Світлій пам'яті Ірини Жиленко – талановитої української поетеси,               
лауреату шевченківської премії
і просто славної жінки, яка гідно пройшла свій земний шлях!   


Ірина Жиленко

« ЧАЙНА  ЦЕРЕМОНІЯ »
   

        *    *    *                Ирине
         
Вот и допила; ты чай, Ирина
весь до капельки, до дна.
С  этим миром оборвалась пуповина
Жизнь – не вечность – так... глоток вина.

Захмелеть! – и не успеешь даже.
Лишь в туман поманит терпкий вкус.
Время напрочь впечатленья смажет,
исчерпав отпущенный ресурс

Чай, Ирина, завезли в сельмаг
Так что всё наладилось в Халепье.
Днепр волной тревожит берега,
Осень снова с охры склоны лепит.

И теплынь стоит такая –
словно боги в осень  тянут лето.
Но тревога, вовсе,  не спадает,
а витает в небе над Халепьем.

И сосед днепровской рыбой
больше не украсит ужин.
Сколько нами сделанно ошибок! –
Пусть искусству, хоть они, послужат.

Мы ж допём свой чай коль он не до;пит
Жизнь подобна, в чём-то, чайной церемонии!
Если что – то время поторопит:
жизнь со смертью не всегда в гармонии.

Вот и Днепр течёт – и чай вечерний стынет.
Он всегда вкусней когда горчит.
Ветер дышит запахом полыни.
Вечер как бы замер. Тихо. Он молчит

Днепр течет большой как время,
Так,что по вискам минутами стучит
И ни Баха, ни Вивальди – темень –
Класика иная уж звучит.

В небе звезды гибнут, как солдаты
И печаль – по руслу жизни – движут воды
Дни  как серны всё бегут куда-то
И во времени плывут– как щепки – годы.

С Уважением: Валентин Ищук.

               *  *   *  *


































                ТУПИК

Идёшь по этой жизни и не знаешь
на кой она сдалась.
Но время тикает, а ты шагаешь
и молишь, чтоб прогулка удалась.

Куда-то дни бегут, и ты шагаешь
сквозь  эти дни, как пелену.
Должно быть счастье, где не знаешь
ты у времени в плену
И станет шаг – от шага тяжелее!
И в буднях будешь увъязать,
барахтаться в минутах – словно в клее,
а где-то будет музыка играть.

Такая приоткроется картина,
как будто у всевышнего в долгу.
И страх поправ – в нелёгкую годину
прошепчешь небу – больше не могу!


Я, боже – верю. Верю – но устал
Устал шагать во тьме – не вижу прока!
Хоть жизнь –дорога, но до слёз пуста!
Дорога – да и только!         

А как, прикажете, уйти назад?!               
Без этого злодейства, без кончины?
Не то чтоб в рай, а хоть бы в ад.
Но жизнь сподвижница кручины!

И ты попал!
Капкан – сработал.
А ты молился и шагал.
И не узнать – и где и кто ты?!
Плевать, что сдох. Но в жизни побывал!










                ПРОГУЛКА

Я в жизнь вошёл как в старый парк.
Не всё, не сразу разонравилось...
Там столько бешенных собак
бродило..–.  на меня уставились

Я свежим был, был не укушен
и слюни с пеной не ронял...
Но, смрадный пёс, один из лучших
ко мне тревогой обуял.

И начал пожирать глазами:
мол так и так!
Реши, подлец – ты, сука, с нами,
а – нет – так натравлю; собак.

И те охотно завизжали!
Когда ты плоть научен рвать,
и весь в заслугах и медалях...
а как иначе, твою мать!

Назад  – никак –захлопнулись ворота.
Ну – думаю – придурок – погулял!
А трезвым был, в тот раз, чего-то.
Спустя – то состоянье всё же клял

А живность парка тупо лютовала.
И я взмолился: – Господи прости,
раба. Хоть  накажи сначала,
да и к чертям собачим – отпусти.

Что я забрёл в твои кордоны.
Была; ошибка не моя!
Я всем доволен был бы – кроме
зазывной песни – трёпа соловя.

Я в никуда уйду из парка.
То воля божья – не моя.
Что жизнь? – лишь мёртвому припарка
Для тех кто был изъят из бытия.
 
Я как-то позже опишу прогулку.
чтоб достоверно, до конца.
Пока, я быстро проглочу пигулку.
Не любит жизнь правдивца и борца. 


               Степан Щипачев
 «Стихи о любви и стихи про любовь»

Любовью дорожить умейте,
С годами дорожить вдвойне
Любовь не вздохи на скамейке
И не прогулки на луне.

Всё будет: слякоть и пороша.
Ведь вместе надо жизнь прожить.
Любовь с хорошей песней схожа,
А песню нелегко сложить.

Это слова советского поэта начала 20-го века. Сейчас начало21-го века. За сто лет многое изменилось – и социальные ориентиры, и духовные. Выбрав две строчки из этого стиха, я захотел изменить его фабулу, приблизив ее к взглядам нашего времени.


Любовь не вздохи на скамейке
И не прогулки при луне,
А очень светлый, трудный путь.
Земное там найти сумейте,
Там есть и вечности чуть-чуть.

Подачек от всевышнего не ждите,
А жизнь заставит горечи испить.
Во тьме вселенской луч любви зажгите,
Он будет вам все дни светить.

Мы в юрисдикции природы.
Её законы есть у нас в крови.
Хоть будь умён, хоть будь свободен,
Но счастья не бывает без любви.

Заранее прошу прощения у автора Степана Щипачева, и у всех ценителей его творчества, если мне не удалось дотянуть до уровня его   строк.

С уважением,В. Ищук







    ПРО ПЛОХОЕ
«сначала о погоде»

Лес пустой и неподвижен,
Воздух влажный и тяжелый
И все ближе, ближе, ближе,
Первый холод.

Где-то так- в неделе хода.
А зима уж настеж двери отворила,
И природа приуныла.
Веселится только леший.

Тварь лесная позабыла,
Что ни доброго жилья,
Ни тепла, считай, до Мая.

Неразумна тварь лесная.
Ни культуры, ни ума.
Ни диплома: хоть бы ВУЗа
от погоды иль искусств,
Ни прилива светлых чувств.

**** 2****

Никакой иной муры,
Кроме злобы и хандры.
Только ветер, веток хруст,
И пустые разговоры
И еще чего-то грусть.

А у матушки-природы,
Есть капризы перехода,
От поры в иную пору.
И вдогонку – брань из уст.


Есть усталые просторы,
Через четверть поворота
Есть и времени зевота.
Под листвы пожухлой шорох,

Мы застряли в циклах года
Есть причины суетиться.
Мы на блюдечке погоды,
Как оторваные листья.


        **** 3 ****


Календарь в окно стучится.
Жизнь на маленькой планете,
так бывает холодна
в эти – наши времена!
Хоть ночами щедро светит,
очень бледная луна.
Год от года это длится
Можешь ждать, –а можешь злиться,
 Ночь вселенская сурова
И расписана, как храм
Наш мирок трещит по швам.

      **** 4 ****

Вечность пишет штрих-пунктиром,
Бог не мог того не знать.
Мы живем в уставшем мире
Не пора ли когти рвать?!

Но куда, никто не понимает.
Да и некого спросить.
Время жалости не знает
Нам бы шанс не упустить.

Так как Ночь– она большая
Сможет где-то приютить.

В этой пропасти вселенской,
Где-то в дрёме деревенской,
Где безвестность и уют
Петухи к утру поют
Что б брехал всю ночь собака
Из созвездия Гончих Псов
На зверюшек зодиака,
Что храпят во время снов.













            ПОДАРОК

Есть на земле посёлок Хабары
Название могло бы  быть и  краше –
Так думал я до той поры,
Пока в тех Хабарах не встретил Машу.

С тех пор, в душе они живут
Как сладкий поцелуй судьбы
Еще луна, что угодила в пруд.
Туман, видать, причиной был.

Он ночью в той долине спал
Камыш шумел по берегам ручья,
А тот куда-то в полночь убегал
Журча  и извиваясь, как змея.

А я смеющуюся Машу, целовал
И кони рядышком паслись...
Такую ночь мне подарила жизнь
В краю степей, на маленькой планете

Пейзаж был прост, куда ни ткнись
Куда ни глянь- трава да ветер.
У каждой жизни есть причал
Где нет лукавства, нет игры
Да, я тогда б Париж, отдал
за маленький поселок, Хабары.


Где красавица Маша жила;,
Как степная волшебная пассия
Меня судьба туманная ждала
В любом окне шумела Азия.

Вокзал, Икарус, слезы, слезы
Степная пыль, тоска вокзала.
Туман клочками  плыл.
Все было грустно и серьезно.
Минуты бились как стрекозы

Об то, что сразу стало прошлым.
И не вернешь, и не удержишь
Прощай-прощай
Любовь, похожая на дерзость
И дикий край.

И тот поселок на планете
Где я счастливым был.
И где луна с любовью  светит,
В глаза поселку Хабары          























































  ШАГ ЗА ШАГОМ

Идёшь по этой жизни, и не знаешь
На кой она сдалась
Но время тикает.  Ты понимаешь.
И молишь, чтоб прогулка удалась.
Куда-то дни бегут. А ты шагаешь.
Сквозь эти дни, как пелену.
Должно быть счастье  – где, не угадаешь
Надежды тоже могут обмануть.
И с каждым шагом будет тяжелее
И станешь в буднях увязать
Барахтаться в минутах, словно в клее
А где-то будет музыка играть
Такая приоткроется картина
Как будто ты у Господа в долгу
И ад земной захочется покинуть
Однажды крикнув: «Больше не могу!»
И страх поправ в тяжелую годину,
Прошепчешь небу: «Больше не могу.
О Господи, я верю, но устал.
Устал считать шаги во тьме - не вижу прока
Хоть жизнь – дорога, но она пуста –
Дорога, да и толькo!»

               

             **** 2 ****
               
А как прикажете уйти назад?
Без этого злодейства, без кончины.
Да хоть бы в рай, да хоть бы в ад,
Но жизнь – сподвижница кручины.
И ты пропал. Не отвертеться.
Куда, зачем , зачем – шагал...
Капкан сработал, – ты попал.
Теперь подумай, где и  кто ты...
Плевать на всё, но в жизни побывал.

              **** 3 *

Так и шагаю: шаг за шагом,
а дни бегут, бегут, бегут.
Ну не скажу, что это благо.
Чего уж тут?!



             К ЗОДЧЕСТВУ

Да, внешне город был красив
Ещё казался неприветливым,
Может, жители здесь,  ни при  чем
Всё дело – в архитекторах.
Они творили в темноте
времён, в религиозных рамках.
И увязая в суете,
людской –  гудели в пьянках.

            **** 2 ****


Я спускаюсь по узенькой улочке,
 В глубь веков, и уже утомлён
По камням полукруглым, как булочки,
cдобной выпечки мертвых времён.
На фасадах покорные личики
Этот в скорби, а этот – сутулится,
Тот – склонён –
в узкой улицы, гулкий объем.
Я иду под уклон.
Здесь когда-то подковами цокали лошади,
И стучали колеса карет –
Я на Рыночной площади.Где же рынок?
А рынка -то нет.
Жизнь  – событие, всё-таки, странное
И торги и торговцы во времени канули.
И убрались из площади.
Лишь она будет дальше стоять.
Научи, научи меня, Господи,
С благодарностью это принять.
Жизнь меняет и формы, и векторы
Год за годом – веками.
Для того и нужны архитекторы,
Чтоб свой век переплавить в камень.
А когда уж случается что-то –
То мгновению крикнуть: «Замри!»
Ну а музы, этюды и ноты – 
так,что б в жизнь заглянуть изнутри
Наш удел – погоняться за счастьем
Не жалея минут и себя
Когда жизнь нам предложет расстаться –
Все оставить легко и любя.
Нас учили, что всё в нашей власти,
Хоть сомненье сосёт.
Наш удел – погоняться за счастьем,
Вот и всё – это всё.




                **** 3 ****

Как-то друг мне промолвил в беседе:
«Этот город не твой»
Он умён, я ему доверял.
А жене предложил: «Будь что будет, уедем
Может в юность, куда же еще?»
Здесь же время, как Полтва*–  течёт,


Вот остались: и в скорости я её  потерял.
А теперь соберусь и потопаю
Проведи меня, град, на вокзал.
Досвидания, город над Полтвою.
А, что дальше, решит уже случай
Так как некому больше решать.
Вот врагов моих лучше не слушать
будут врать по инерции
Языками пролезут в уши!
Ложь в беседе подобна специи
Хоть пикантно – но губит
Мы же – люди! И Бог нас не любит...











































*Полтва (Википедия) – притока Западного Буга – течёт через центр Львова – заключена в городской  колектор.

               *    *   *
Да, была; ты в жизни этой
и в объятиях моих,
и в судьбе моей  была;,
Надя, ангел света,
жизнь и стих!
Оптом – и для нас двоих–            
время шло, но земля, в какой-то миг
развела нас навсегда:
Ты, увы – ушла туда,
я – в запой и одинокие года.
О, жизнь!О,Боже!
Без тебя мне жить  негоже,
Надя. Рок не превозмочь!
Что ж – тогда разделим ночь,
Так и быть. И– пусть. И всё же:
 жизнь – в отказе. Смерть – поможет!
Нужно только попросить. Так сложилось.
И судьба подсуетилась!
Cтала молча дожимать–
что осталось, плюс усталость, безнадёга–
обозначилась дорога – в никуда
это,Надя, навсегда,
Да я нынче неуклюж.
Да и я был в этой жизни – как и ты
Где-то так: –
 друг, твой муж.
Спасибо, Надя,что мы были!
И, Богу, наш уклон!
Всё...



          ПОЗИЦИЯ

Вот мы снова «на мели»
Отдохнули же не кисло
и в безденежье вошли
словно в порт приписки

Небо просто бирюза,
шиш опять в кармане,
а блудливые глаза
хоть штормят, да манят

Боже, боже –отведи
то, что плохо кончится
Если трезво рассудить–
выпить всё же хочется

Жизнь– не годы и – не дни
жизнь – она – мгновенья,
а судьба, чтоб сочленить
воедино звенья

И прекрасные и те,
что как наполнитель
в постоянной суете
путают все нити

и сплетают в бичеву
праздники и будни,
но со временем  порвут
страхи и рассудок

Остаётся только ждать –
 с этим очень строго!
 скукой время не марать–
бег его от бога!

Первый раз, мы «на мели»
оказались, что ли?!
И душа уж не болит–
просто хочет воли!

Вот такие вот дела...
Так, пожалуй, с богом!
ну, а что сказать ослам,
и тупым немного??


Нужно вольность уважать –
это же святое!,
А вот алчность поприжать!
Волком жить не стоит.

Вот мы снова «на мели»
Жизнь всегда искусство.
И прожить мы предпочли
на вершинах чувства.








































































ЗАВЕЩАНИЕ

Пришла пора писать завещание
Скоро станет известно
второе число – искомое.
Досвидания, досвидания...
родные, друзья и знакомые
и вы уж меня извините
этот день для меня не трагедия,
а только финита,
финита ля комедия.
Завещаю счастливыми быть
Назло этой жизни лукавой ,
любить и бороться и с горя не выть,
а слышать вослед неизменное: «браво».
а боги, как боги, всё скопом зачтут
без шмоток и тачек
и что тут поделать, коль мы уже тут,
танцуй как  играют – а как же иначе!
Любите её – всё же в ней что-то есть
Нам врядли поможет – когда мы поплачем.
Пускай вам судьба только гимны поёт
и светит удача! И не иначе! Прощайте.
В последний полёт ухожу,не мешайте...
Может хоть там повезёт.Не унывайте!
Время как пена сойдёт: вы его не роняйте.
Я же готовлюсь на взлёт
– 16- й – можно, взлетайте!


         **** 2 ****

И всё ж зацепило что-то,
всё  остальное – муть –
жвачка –  для идиотов!

Нет – моя хата – не скраю
я не зря завещаю «Любите!»
и умываю –
руки.

Вот и пришёл ЧАС –
в ту часть жизненных угодий,
где ютились самые близкие и
родные мне люди. Смерть забралась и сюда и стала косить без разбору–
больно и всех: пришло время
собирать камни – по Эклизиасту–
жуть! Забрала родителей, жену
и лучшего друга – Бориса Матвеевича Пащенко: человека с большой буквы: благородного,глубоко порядочного,
чуткого. Я за него благодарен жизни
и судьбе!
Прощай Борис, мой друг, до встречи, теперь в раю: апостолПётр он добр,а ангелы по маленькой
 нальют! За встречу. Да, да ещё не
вечер! А только перегруппировка,
И смерть – не больше чем обновка!
Я думал, всё ж, что ты меня
проводишь, а вышло как, Борис!
Да, жизнь, плутовка, эта жизнь!
И даты нам не поменять!
Пока, Борис... не долго ждать.

2017.Валентин.





































2








В тандэме: душа – тело.  Для мужчин голос души – слышнее.
Для женщин слышнее голос тела: отсюдова и растут все
разногласия и разночтения! Корни проблемы – тут и нигде
иначе.
 


               









































Уважаемая редакция, прошу вас помочь мне наладить
контакт с певицей Тиной Кароль: я хотел бы подарить ей
сборник своих стихов, а вдруг ей что-либо понравится,
Помогите, пожалуйста, (сборник – могу выслать вам,
а вы, уж, распорядитесь, хорошо? Жду вашего короткого–
«да», или другого варианта
С уважением – Валентин Ищук – Зборовьецкий.
г. Львов, 79022, ул Выговского 15, кв 6.
т. + 38093-24-46-946. Или помогите как-то связатся с ней
лично. Надеюсь. Других вариантов у меня нет. Спасибо.

               

             ПЕЙЗАЖ
                ( для знакомства)
Сюда дороги не свернули
и редкий гость — сторонний взор.
В песках растерянно тонули
уступы каменистых гор.

Похоже, Хронос, удаляясь
из этих мест, разбил музей.
И на камнях, как сор, валялись
пружинки змей.

По склонам, богом позабытым,
горячий ветер пыль гонял
и время сонно, ядовито,
текло в камнях.

Случайный звук… и враз заглохнет.
Попав сюда, хотелось выть.
Здесь, видно, смерть сама издохла,
так кто же здесь решиться жить?!


Но всем, в итоге, правил случай.
Закон молчал: живешь — борись!
Жестоко, жадно и беззвучно
за каждый миг цеплялась жизнь.

За каждый шаг, за каждый камень,
а с виду – будто спало всё.
Лишь ветер, мёртвыми песками,
по жёлто-серым скалам сёк!







Начну сначала: из знакомства– я закончил ХАИ в 1973 году ( группа плазменщиков т. е. «нулевая»: заниматься наукой не позволило здо –
ровье и я хобби сделал основным занятием т. е. поэзию.Судя
по отзывам – экзамен сдал! А дальше – всё зависит от бога
И я ему благодарен. Поєзия это особое состояние слова.
Плазма слова. Где-то так. Один экземпляр –хотел бы подарить
В. Балыбердину о котором остались очень светлые воспомина –
ния.  Второй – студенту или студентке нулевой группы если
мои стихи заденут. Если – нет – то хоть в мукулатуру.
С уважением:
Автор. Заранее благодарю. 2018. январь.





Харьков- 70, ХАИ,
Деканат 2-го факультета.
(Д.Л.А.)
Ул. Чкалова-17,
Украина
 61070










 Вадим Зиновьевич, Здравствуйте!
 



















































            Розрешите представиться: Я– Валентин Ищук-Зборовьецкий –
Русскоязычный поэт, живущий во Львове, это как бобик в Корее,
где-то так. Я не коренной рагуль, правда. Что сути не меняет.
Так судьба пошутила. Остальное без шуток. О себе: Харьковский
авиационный институт:(плазменные и атомные двигатели): 1969 г.
«Радянський письменник», сборник стихов, 2017– сборник:
издательство «Лілея», Хмельницкий – минимальный тираж .
Могу выслать экземпляр, может заденет. Вы новая сила –
давно пора, может возьмётесь издать, от себя, Вадим Зиновьевич.
 Отзывы не плохие. 3-й потенциал европы – в хвосте африки.
Надоело,сколько можно? Я –  с вами, если подойду.
С уважением: Автор.
т.т. (093) 24- 46-946, (066)102-86-81.
79022. Львов-22 ул. И. Выговского
д.15. кв 6. Ищук В. А.   


























Моей любимой  девушке, любимой жене, Надежде Александровне
Кирнос с благодарностью и любоуью: Валентин Ищук – Збо–
ровъецкий

                УТРО
                Такое утро можно встретить
каждого погожего, летнего дня на окраине села Зэлэнчэ,
Дунаевецкого р-на, Хмельницкой обл. И я – встретил!

                Ручейком, ручейком, ручейком...
                плыл рассвет,
                по распадку в долину–
                и клубился туман,
                до краёв, молоком,
                заливая любую ложбину,
                а на листиках капли росы.
                как алмазы сверкали. В прох-
                ладе,
                было холодно ножкам босым
                моей маленькой Нади
                На долинке крохотной той
                не всегда, может быть, и радушно
                Моя девочка, ангел, покорность судьбе
                повела твои детские ножки
                в эту жизнь
                было страшно немножко
                в этот мир уходить
                всё тонуло в тумане
                предстояло ту жизнь полюбить
                ты бежала, тогда, за судьбой
                как пастушка
                по планете Земля, моя Надя,
                неизвестной тропой
                чего ради? не пропасть бы, 
                боже мой,  как же сладить
                с этой выдумкой, странной – судьбой,
                думай Надя, впереди – трава,
                и тропинка сквозь туман, да молва
                об жизни этой –
               
                да такая, хоть прячь уши,
              вот!
              А вода течёт, течёт
              ручеёк бежит, бежит,
              а на листиках роса, роса,
              ножкам холодно,
              от лучей косых глаза
              сами жмурятся:
              не споткнуться – бы в слезах
              глазки,  личеко
              небо хмурится –
              будет дождь