Тени

 Холодно.

 Хочется жить, хочется умереть - что угодно, лишь бы забыть, что с ним произошло, лишь бы забыть это мрачное утро, которое заняло почётное первое место в рейтинге худших дней моей жизни.

 Его тело сантиметр за сантиметром окутывает мрак. Он кричит, но не от боли, а от безысходности, и это вселяет в меня животный страх. Всё его тело превращается в прозрачную, будто бы дышащую негативом дымку, и через секунду на лице... Нет, пародии на человеческое лицо появляется ужасная, мрачная улыбка, больше напоминающая оскал зверя.

 Бежать, бежать, бежать. Бежать куда-нибудь подальше отсюда, чтобы не видеть, что будет дальше, я не хочу видеть этого.

 Тени. Почему ему надо было стать Тенью, этим мрачным, уродливым существом? Что я буду делать без своего напарника? Разве я не стала теперь бессильным человеком, потерпевшим крушение и брошенным на волю самого шторма?

 Навстречу мне идёт юноша в яркой одежде. Как же сильно он выделяется из этого мрака! Мы с напарником тоже не носили чёрного и серого. Улыбаясь во все тридцать два, мы демонстрировали улице красные тёплые джемперы, на которых гордо красовались буквы "Smile!", синие джинсы, ярко-рыжие кроссовки и радужные кепки. Ничего страшного, что безвкусно, главное - ярко. Мы специально так одевались, чтобы над нами смеялись и забывали хотя бы на несколько секунд о Тенях. Сейчас я сняла всё это - эти вещи до боли напоминали мне о напарнике. "Rain is the tears of the sky", - гласят белые буквы на голубом джемпере с серой тучей, из которой падают капли, на поясе поверх чёрных шорт пристёгнута аптечка. Конечно, было отличной идеей выкинуть последние джинсы. Картину дополняют светло-голубые кеды, намокшие от дождя. В общем-то, я вся мокрая - даже с чёрных коротких волос изредка капает вода. Сколько я уже скитаюсь по городу? Семь часов? Восемь?

 Юноша улыбается мне искренней, открытой улыбкой, ненароком обнажая зубы, и это выхватывает меня из мрака. Я криво улыбаюсь ему в ответ, не размыкая губ, и мы оба расходимся, неся на сердце он - тепло, а я - непомерный груз, облегчённый лишь на короткое время.

 Спасибо тебе, неизвестный человек, я на пять минут перестала быть лёгкой добычей для Теней.

 Спустя какое-то время рядом со мной останавливается молоденькая девушка и, закрыв лицо руками, начинает плакать. Такое обычно происходит, если Тени воздействуют на человека, вселяя в него страх, чувство одиночества и безысходности - приспособились, твари! Я, конечно, сама сейчас не в самом радужном настроении, но помочь ей необходимо...

 - Улыбнись, думай о хорошем! - резко выкрикиваю я, начиная ожесточённо трясти девушку за плечи. - Думай о тёплом клетчатом пледе, о звёздах, которые ты видела последний раз всего два года назад, о тех, кто дорог тебе! Выкинь из головы всю печаль, это ещё не конец! Ты живёшь, ты дышишь полной грудью, ничто не мешает тебе радоваться! Думай о том милом котёнке, который сидит вон там у дома и умывается! - я, стоит мне заметить промокшую рыжую шерсть в уголке - как же вовремя! - бросаюсь к котёнку, хватаю пушистый комочек на руки и бережно передаю его девушке, - Пожалуйста, давай вместе вспоминать всё хорошее. Говори всё, что только придёт в голову, даже самое странное, главное - не молчи, не сдавайся...

 Неизвестная девушка выдыхает, сжимает котёнка крепче, и смотрит на меня, кусая губы. Я замираю, улыбаясь ей. Как же мне страшно... А если сейчас тоже закричит? Или заплачет и убежит, и всё снова будет зря?

 - Я помню, как в семь лет мы с мамой и папой пошли гулять в парк, - говорю я, с силой проталкивая воздух сквозь пережатые мышцы гортани. - Прогулка обещала быть хорошей, но внезапно солнце скрылось за облаками, и дождь полил, как из ведра. Я всегда любила дождь, но он был так некстати, что я чуть не заплакала. Тогда папа сказал мне, что дождь нужен для того, чтобы смыть всё плохое, старое и бесполезное, а потом появится радуга, сияющая всеми своими цветами. Сейчас дождь, но после облаков и бесконечно заливающей нас воды будет семицветная яркая радуга, мы снова увидим свет, к нам вернётся Солнце, - кажется, я плачу. Или это вода на лице? За долгие месяцы дождя я разучилась различать жидкости неба и собственного тела.
 
 Ударом набата в голове возникает мысль: Я прокляну себя, если окажусь бесполезна.

 - А я помню, как сестра подарила мне в девять лет котёнка, почти такого же. Он вырос, а потом погиб, но я уже не грущу о нём, - наконец отвечает девушка. Пушистик заснул на её руках, и она улыбается. Тень, уже начинавшая захватывать девушку, нехотя отступает, сползая с юного чистого лица.
 
 - Нам нужно нести солнечное тепло в себе и бескорыстно раздавать его людям, делать что-то доброе просто так, просто потому, что захотелось - сейчас это необходимо. Мы должны пересиливать себя, понимаешь? Нужно радоваться любой мелочи: мелодичному пересвисту птиц, случайной улыбке, подаренной тебе неизвестной девушкой или юношей, чашке ароматного, горячего утреннего кофе, гладкой зеркальной поверхности реки. Нельзя забывать о красоте повседневности, нельзя считать, что все будни серы и одинаковы. Красота повсюду, стоит лишь просто присмотреться.

 Девушка смотрит на меня и поглаживает котёнка по его рыжей яркой шёрстке:

 - Назову его Солнышко. Раз нет большого - пусть будет маленькое.

 - О, нет, оно есть, есть, просто мы его пока не видим. Солнце ещё будет освещать Землю, оно своими лучами прорвёт завесу облаков, и мы будем подставлять лицо под яркий свет, наслаждаясь запахом прошедшего дождя. Поверь в это, пожалуйста.

 Я улыбаюсь девушке и, развернувшись, ухожу, едва только заметив ответную улыбку. Как же я надеюсь, что смогла ей помочь...

 Уголки губ медленно опускаются, и я уже не понимаю, где нахожусь и куда иду, потому что полностью попадаю во власть собственных воспоминаний.

 Его гибель не была достойной, и я не могу сказать, что он ушёл героем. Он поддался истерике, заплакал, как капризная девчонка, которой не купили игрушку, не слушал мои слова - он просто не хотел понимать то, что я говорила ему. Если в прошлый раз я заставила его выслушать меня, и Тени отступили, то в этот раз он в благодарность за мою попытку помочь ударил меня с такой силой, что я, несмотря на свою физическую подготовку, отлетела назад на несколько метров, ударившись об стену ближайшего дома.

 Когда я попыталась снова помочь ему издалека, не решаясь подойти, он разозлился неизвестно из-за чего. Он зарычал, смахивая слёзы, и именно тогда я начала различать в его поведении что-то животное, инстинктивное, странное, страшное и... дикое. А после этой необоснованной злобы я заметила ухмыляющуюся Тень, которая подкрадывалась к нему. Я могу понять их, ведь никто не хочет сейчас быть одиноким, но это так бесчеловечно. Хотя, о какой человечности может идти речь, когда они вовсе и не люди уже, а пародия на людей. Очередной сумасшедший эксперимент безумного учёного по имени Природа.
 
 Нечего сказать, Майк, достойный уход. Но я не сержусь на тебя, я только плачу, и слёзы пеленой застилают мои глаза...

 Внезапно мои мысли прорезает гудок автомобиля. Кажется, я вышла на проезжую часть и даже не заметила этого. Какого чёрта здесь ещё есть машины? Может, они хранят в сердце надежду на побег от Теней?..

 Резкая боль в лодыжке обрывает мысли и заставляет меня споткнуться и полететь вперёд, прямо под колёса машины. Что же, так будет лучше - без напарника мне больше ничего не сделать. Сейчас почти нельзя выжить в одиночестве, не став Тенью.

 Тени. Мы не знаем, откуда они взялись, не знаем, кто был первым, не знаем, что с  ними можно сделать. Мы знаем только одно - они называются Тенями, а мы должны заслужить наше звание людей и вернуть нашу звезду по имени Солнце из мрака, застилающего небо. Знать бы ещё, как это сделать... Из-за этих существ я не видела Солнца два года, и я считаю, что нельзя сдаться и стать очередной Тенью. Они знают, чего мы боимся и из-за чего грустим, они чувствуют наши негативные эмоции. По сути, становимся Тенями только по нашей собственной вине.

 Я уже успеваю мысленно попрощаться с Землёй и ненавистными Тенями, как вдруг кто-то хватает меня за шиворот и удерживает буквально на волоске от смерти.
 
 - Благодарю, - невнятно бормочу я и тут же соображаю, что, кто бы меня сейчас не спас, он явно не расслышал, и мне придётся повторять свои слова.

 По полосе, где нахожусь я, на полной скорости несётся автомобиль. Перестраиваться он, судя по выключенному поворотнику, не собирается, а я ничего сделать не могу. Водитель возмущённо сигналит, и я обречённо закатываю глаза, во второй раз за минуту смирившись с собственной участью: спаситель действовать, видимо, не торопится.
 
 - Ужасный день, - вздыхаю я, и веки сами собой закрываются. Но день оказывается не таким уж и плохим: меня хватают за руку и выдёргивают прямо из-под колёс. Распахнув глаза, я успеваю заметить, как машина виляет в сторону, и я снова падаю. Однозначный вывих.

 Да уж, от Теней мне теперь не очень весело будет убегаться.
 
 - Вам помочь?

 Судя по голосу, это мужчина, и я должна снова поблагодарить его за спасение.
 
 - Спасибо, что не позволили мне рухнуть под колёса. Если бы не вы, я бы сейчас чувствовала себя весьма подавленной.

 Вообще-то, тебе стоит быть вежливее с людьми, которые спасают твою жизнь, не задумывалась?
 
 - Позвольте мне помочь вам, - невозмутимо отвечает мужчина.

 Мои брови медленно ползут вверх. Вот это да. Меня обычно после первой же капли неуместного юморка посылают на все четыре стороны.
 
 - Вы уверены, что снова хотите помочь мне? Ведь вы меня даже не знаете. Тем более, я не думаю, что травма серьёзная.
 
 - Обхватите меня за шею.
 
 Ко мне наклоняются и без дальнейших пояснений подхватывают на руки. Приходится последовать указаниям неизвестного спасителя, не оставившего мне выбора. Впрочем, один плюс в моём положении есть: я могу спокойно рассмотреть его.

 Каштановые волосы, карие глаза, светлая кожа. Выглядит лет на тридцать пять максимум, да и судя по голосу - низкому, бархатистому - ему примерно столько же. Не то, что я - всего двадцать пять, а уже с тридцатилетней путают после бессонных ночей или долгой работы.
 
 - Почему вы помогаете мне? Я сомневаюсь, что мой напарник сделал бы так же. - подаю я голос, обхватывая одной рукой запястье другой за шеей мужчины.
 
 - Не знаю, кто ваш напарник. А почему я должен быть, как он? - отзывается он, даже не опуская на меня глаз. В целом, вопрос разумный. Надо бы у него одну деталь уточнить...
 
 - А у вас напарница есть? - как можно более непринуждённо спрашиваю я.
 
 - Какая разница, если у вас уже есть напарник?
 
 - Вы не поняли, - с силой выговаривая слова. - У меня он... Был. Стал Тенью этим утром, и теперь мне придётся снова искать надёжного человека.
 
 - Разве это обязательно? Даже в одиночестве возможно пережить всё то, что сейчас здесь происходит, - едва уловимым движением глаз он как будто бы обводит все окрестности.
 
 - Но ведь в одиночестве можно сойти с ума.
 
 - Даже не знаю. Можно просто скрываться и сидеть тихо. Но это, разумеется, если вы не собираетесь оказывать дальнейшую помощь тем, кто в ней нуждается.

 Половина его слов едва не пролетает мимо моих ушей, потому что я заслушиваюсь его голосом. Какой же он у него, всё-таки, приятный. Не то, что Майк - иногда в сложные моменты я путала его крик с криком какой-нибудь девчонки и не сразу реагировала на его просьбу или предупреждение.
 
 - Я психолог, а сейчас из-за появления Теней осталась без работы. Теперь я стараюсь воплотить мечту в жизнь. Да, я хотела помогать людям и помогаю им сейчас, но, если честно, я не хотела, чтобы это получилось именно так. Даже будучи на работе, я жила в вечном страхе, что не смогу помочь какому-нибудь человеку, с появлением Теней этот страх усугубился. Видимо, не зря говорят, что мысли материально - сегодня то, чего я так боялась, и произошло. Знаете, я думаю, что в его смерти виновата я, а не Тени. Я могла бы помочь, если бы не побоялась очередного удара из-за моего следующего приближения.

 Если бы мои руки не были скрещены за его шеей, я бы точно зажала себе рот ладонью. Но такой возможности у меня не было, поэтому пришлось мысленно давать себе пощёчины за то, что я дала слабину и выговорилась случайному человеку.
 
 - Вы психолог? А я вот хирург. - ответил мужчина. - После выпуска я долгое время работал в скорой, потом перешёл на службу в реанимации. В последнее время, как вы явно могли заметить, Тени стали очень агрессивны и начали вселяться в людей с подорванной психикой, заставляя их травмировать других. Потом раненные начинали бояться, и Тени захватывали их сознание. Вслед за ними отправлялись и нанёсшие им вред изначально, - мой новый знакомый вздохнул. - Вот в таких случаях я и помогаю людям. Я понимаю ваше отчаяние, но, уверяю вас: вы не виноваты в этом. Это выбор каждого из нас. Если ты не хочешь погружаться в уныние, ты не сделаешь этого, предпримешь что угодно, но выкарабкаешься из этой бездны. Я видел людей, которые без посторонней помощи справлялись с паническими атаками, которые насылают на них Тени.

 Да он философ, этот мой неизвестный спаситель. Надо бы узнать его имя, чтобы не ощущать неловкости при общении.
 
 - Как вас зовут?
 
 Очень оригинально, Рин, очень оригинально. Могла бы и не так шаблонно.
 
 - Алан.
 
 Еле удержавшись от едкого "Рикман?", киваю.
 
 - Могу ли я узнать ваше имя?
 
 - Нет, моё имя не положено знать никому, на нём табу, ибо я - Тот-Кого-Нельзя-Называть. А вообще - Рин.
 
Да будет навеки проклят мой сарказм.
 
 - Было много сложностей в жизни?

 Вообще, я думала, что он сейчас вернётся к дороге и бросит меня под первый проезжающий автомобиль. Я бы даже не удивилась такому раскладу, потому что сама знаю, как сложно со мной общаться из-за подобных заскоков.
 
 В голове сам собой возникает вопрос: сказать ему или нет? Может, лучше промолчать или просто сказать, что это не его дело? Хотя, он невольно располагает к себе. Думаю, ничего страшного не произойдёт, если я расскажу ему.
 
 - Проблема была одна, и она до сих пор есть. Именно из-за этой проблемы у меня не было друзей на детских площадках и в школе. Только когда мои ровесники выросли, они избавились от этого глупого предрассудка и перестали избегать меня. Первый друг у меня появился в седьмом классе, я очень часто меняла школы и ни с кем не успевала подружиться. В ВУЗе уже появилась регулярная компания. После выпуска я пошла работать по специальности, в МЧС. Успела проработать там всего четыре месяца, но эти четыре месяца были лучшими в моей жизни - интересные задания, помощь людям. Иногда было очень легко, иногда было сложно. Но я ожидала сложностей, потому что даже в школе помогала одноклассникам, несмотря на то, как они ко мне относились. Мне часто выговаривались, а я могла выслушать и рассказать, что будет дальше, если они поступят так или иначе. Примерно в конце восьмого класса мой друг обратил на это моё внимание и сказал, что из меня выйдет отличный психолог. В девятом классе я уже знала, что буду сдавать на ОГЭ, а в одиннадцатом - на ЕГЭ. Отучилась я блестяще, сразу после ВУЗа нашлась подходящая вакансия. Я надеялась, что смогу работать там всю жизнь, а потом... Потом началось всё это.

 - А в чём, собственно, проблема? - мужчина останавливается и смотрит на меня.

 - Я - гетерохром.
 
 Одной рукой я откидываю прядь чёрных волос с правого глаза, ожидая того, что сделает Алан. Он может поставить меня на землю и уйти, может просто бросить без объяснений, может дать пощёчину, или, что ещё хуже, посмотреть этим самым взглядом, в котором мешаются страх и отвращение. Даже не знаю, чего и ждать. Невольно огорчаюсь по поводу того, что сейчас вроде бы не Средневековье, а людей до сих пор травят из-за внешности.

 Но Алан кивнул и промолчал. Промолчал, как будто это не изменило ровно ничего. Я ожидала чего угодно, даже фальшивых заверений в том, что это ничего не значит, и что я выделяюсь благодаря этому. Год назад я уже купилась на эту ерунду и выбрала Майка своим напарником. Он же, в свою очередь, хотел себе необычную девчонку, но я оказалась не так проста, как он думал. Мы так и остались друзьями, и это, признаю, произошло только из-за меня. Я знала, что я безразлична ему, и я знала, что я могу стать для него только ещё одной игрушкой, которую он сломает и бросит. Да, он одно время нравился мне, но это было только из-за того, что я больше ни с кем не общалась, и из-за эффекта значимости мой мозг начал его идеализировать. Я вовремя осекла себя, и моя симпатия к нему осталась чисто дружеской. По крайней мере, мне удалось убедить себя в том, что сбой дал мой мозг, а не сердце. Ни разу за всю нашу работу вместе я не поощряла его активных подкатов и до сих пор считаю, что поступила правильно.

 Он так и молчит. Нужно извиниться за мою неуместную шутку, чтобы он не счёл меня неблагодарной.
 
 - Алан, простите меня за мою излишнюю грубость. Иногда я сама не замечаю её. Я не могу по-другому, потому что с детства привыкла к вечным оскорблениям, привыкла быть изгоем, а родителям и учителям было плевать. Мои мама и папа были очень суеверными, они считали меня чудовищем, ведьмой, крестились каждый раз, когда я входила в комнату, - я усмехнулась, - и не выбросили меня только из-за того, что им было жалко меня. Добрые католики, чёрт бы их побрал. Да, я могу показаться очень грубой и невоспитанной, но это лишь моя защита от окружающего мира, броня, защищающая меня от зла. И ещё кое-что. Я... очень долго никому не открывалась так, как вам сейчас. Если честно, то больше всего в жизни я боюсь, что старые кошмары моего детства вернутся, что я снова стану изгоем и вообще никому ненужным человеком. Я не хочу больше скрываться от нападок, Алан. Я устала. - и ведь даже слёзы не спрячешь - не отвернуться, не смахнуть незаметно солёную каплю с щеки.
 
 - Это всё в прошлом, Рин. Ничего уже не вернётся, и никто больше не скажет тебе ни слова из-за того, что ты просто не такая, как большинство. Просто доверься мне.

 Широкая ладонь Алана смахивает слезу с моей щеки и снова подхватывает меня под лопатками. Плакать больше не хочется ни о себе, ни о Майке. Сильный, звучный голос успокаивает меня и заставляет снова почувствовать себя одиннадцатилетней мечтательницей, а не женщиной, которая окончательно утратила веру в людей и замкнулась, чтобы не контактировать с ними, доставляя неудобства и себе, и им. От тела и рук Алана исходит тепло, по которому я так истосковалась с того момента, как уехала из дома родителей из-за ужасных отношений между нами. В шестнадцать лет я перебралась в интернат со всеми необходимыми вещами и с тех пор так и не видела ни маму, ни папу. Думаю, сейчас они уже Тени - столько от них исходило негатива, когда я была маленькой.

 Моё заледеневшее тело постепенно отогревается, и я понимаю, что я в надёжных руках во всех смыслах этого выражения. Надо бы как-нибудь поблагодарить Алана, но я ведь не умею делать это красиво и правильно, и в результате только заставлю его отвернуться от себя. Сейчас я чувствую только безграничное тепло, а если он оставит меня, то холод снова пронижет мои кости, и тогда я точно стану ещё одним существом с мерзкой ухмылкой. Ещё одной Тенью.
 
 - Что я могу сделать для вас, Алан? - эти слова срываются с моих губ нечаянно. Но в этом же нет ничего предосудительного, не правда ли?
 
 - Наступили странные времена, Рин, каждый человек на счету. Я помог не ради награды.
 
 Почему, почему он отвечает совсем не так, как остальные? Я ещё ни разу не смогла предугадать его действия или слова.
 
 - Куда мы идём? - решаюсь я наконец спросить у Алана. - Ну, как мы - идёте вы, а я так, болтаюсь.
 
 - Тут неподалёку есть небольшой дом. Я обустроил в нём одну комнату, и теперь там можно переночевать или перевязать раны. Там всё моё медицинское оборудование, и я каждый раз туда возвращаюсь.
 
 - А ты уже многим помог?
 
 Чёрт, не думаю, что после трёх минут знакомства мне стоило обращаться к нему так.
 
 - Только тем, кому мог. Естественно, учитывая золотое правило...
 
 Уголки моих губ поднимаются, и мы в один голос чётко проговариваем:
 
 - ...Не навреди.
 
 Лицо Алана становится удивлённым. Он что, думал, что психологи - не врачи?
 
 - А что? У нас и не такое бывало...
 
 Алан усмехается.
 
 - Что может быть хуже клятвы Гиппократа?
 
 Ха. Можно подумать, её очень сложно выполнить. У нас гораздо веселее.
 
 - Не сказала бы, что это есть в нашем кодексе психологов, но основной закон таков: с кем едим, с кем живём, с кем спим - не работаем. Мне это говорил мой профессор на первом курсе. Но сейчас такое время, что становится неважно, знаешь ты человека или нет - других специалистов рядом может и не оказаться. А вот когда выезжаешь, выходишь или вылетаешь на место катастрофы, вероятность увидеть там своих знакомых ничтожно мала.
 
 - Как будто нам не запрещают работать со своими близкими. Меня однажды не допустили до операции моей сестры, и в итоге мы её потеряли, потому что хирург был не таким опытным, как я. Я бы провёл эту операцию, я знал, что нужно делать, но мне этого просто не позволили. После этого инцидента я ушёл из хирургии. Мечтать всю жизнь и быть хирургом только год... - я чувствую, как вздымается его грудь от тяжкого вздоха и собираюсь уже спросить, не стоит ли мне ползти дальше самостоятельно, но Алан продолжает: - Потом два года проработал в скорой, а затем пошёл в реанимацию, где и работал, пока не появились Тени.
 
 Вскоре повисшее молчание становится каким-то грустным, и я решаю рассказать ему о похожем случае в моей жизни.
 
 - Я до сих пор помню, как брат моей однокурсницы пропал без вести. Тогда у её семьи не было денег на психолога, а моя однокурсница не могла помочь себе сама, потому что была в шоковом состоянии и апатии. Естественно, я не могла оставить её, не могла позволить себе, чтобы с ней что-нибудь случилось. - грустная улыбка появляется на моём лице при одном воспоминании об этом. - Меня чуть не исключили, но я смогла доказать, что мы не были в близких отношениях. Конечно, я могла обратиться к профессуре, но это было бы слишком долго, да и моя однокурсница не хотела, чтобы профессора об этом узнали и стали жалеть её. А потом в новостях опубликовали новость об обнаружении мёртвого мужчины двадцати семи лет. Ограбление и убийство.

 Чёрт, я плачу. Я снова плачу. Никак не могу забыть её лица на следующий день...
 
 - Мы были на втором курсе. Она пришла в институт с таким лицом... Я не могу описать, как она выглядела, но это было ужасно. Я пыталась снова помочь ей, мне даже показалось, что я смогла это сделать, а в перерыве между парами увидела, как она открывает окно. - отпустив свою руку, я смахиваю слезу со щеки и дрожащим голосом продолжаю: - Я наперерез бросилась к ней. Никто из стоящих рядом даже не захотел помочь. Вообще никто. Я ухватилась за её руку, чтобы затянуть её наверх, но мне никто не помог, а она сильно дёрнулась, и мы вместе слетели с третьего этажа. Первой достигла земли она - эксперты констатировали мгновенную смерть - а потом я. После падения я выжила, потому что мне повезло, но у меня до сих пор остались заметные шрамы на спине и руках. А ей... Ей не повезло.

 Слёзы никак не хотят останавливаться, льются ручьями из глаз, а картины из прошлого всплывают в памяти одна за другой...
 
 Милая рыжая Лана, всегда бывшая весёлой и милой девочкой, приходит за полчаса до пар, вся в слезах, и молча утыкается в моё плечо. Сквозь слёзы она рассказывает мне о том, что четыре дня назад пропал её старший брат, что он никогда не уходил из дома. Я понимаю, что не могу не помочь ей, поэтому приступаю к работе.

 Постепенно моя сокурсница оживает, начинает относиться к пропаже проще и надеется, что с её братом всё в порядке. Ещё пара дней - и Лана снова радуется жизни. Она точно знает: её брат вернётся со дня на день, и всё будет хорошо.

 А вот дальше начинается самое ужасное.

 Я стою перед кафедрой, лицом к лицу с заведующим, доказывая профессуре, что раньше мы с Ланой очень редко общались, поэтому я могу трезво оценивать положение и спокойно с ней работать. Меня оставляют в институте, но предупреждают, что, стоит такому повториться, меня точно исключат.

 А на следующий день Лана приходит на занятия с отсутствующим лицом и рассказывает мне о последних новостях. Она не плачет и не кричит, просто смотрит в пустоту, и взгляд её страшнее любых криков и рыданий. Я пытаюсь утешить её, и, как по мне, у меня это хорошо получается.

 Потом - перемена. Я выхожу в коридор и с ужасом понимаю, что Лана стоит на подоконнике. Её тонкую фигурку высвечивает Солнце, рыжие волосы разметал ветер, и она мешкает, решаясь на страшное.

 Я вижу, как моя милая сокурсница делает шаг к оконной раме. Всё как будто замедляется, и я пытаюсь успеть добежать до неё, пока не поздно.

 Мгновение - и она почему-то висит за окном на моей руке. Я чувствую с внезапной ясностью, что не смогу долго держать её. Мой рост всего метр шестьдесят три, а она высокая, даже слишком высокая для меня. И никто, никто не помогает, все думают, что это какая-то игра.

 Лана почему-то до сих пор спокойна. Я, помешкав немного, встаю на подоконник, чтобы помочь ей выкарабкаться, упираюсь левым коленом и свободной рукой в твёрдый пластик, оставив правую ногу висеть в паре сантиметров над землёй.

 Когда я с силой пытаюсь рвануть Лану наверх, она улыбается мне и шепчет: «Прости». Я не понимаю ровным счётом ничего и собираюсь снова дёрнуть её наверх.

 Лана улыбается. Я отвлекаюсь и пытаюсь втолковать ей, что она теперь - единственное, что остаётся у её матери. Она качает головой и повторяет тихо: «Прости».

 А потом резко дёргает мою руку, и я, не успев даже сообразить, что происходит, перелетаю через подоконник и вываливаюсь в окно, перевернувшись в воздухе спиной вниз. Моё сердце замирает, потому что я понимаю, что шансы выжить близки к нулю. До последнего момента я не закрываю глаза, пытаясь насладиться всем напоследок, но в итоге зажмуриваюсь прямо перед ощутимым ударом обо что-то твёрдое, ударом, вышибающим воздух из лёгких, и я тихо хриплю от невыносимой боли, пронзающей руки и позвоночник.

 От таких ощущений сложно не открыть глаза. Бессильно повернув голову в сторону, я вижу, что Лана лежит рядом со мной. Она мертва. Кровь растеклась рядом с её головой каким-то странным ореолом. Видимо, она упала неудачно. Я, как мне позже сказали, родилась слишком везучей, потому что вместо того, чтобы сломать себе позвоночник о голый асфальт, приземлилась на кучу листьев. Я улыбнулась врачу, который сказал мне это, и тихо ответила: «Хорошо, что сейчас осень...»

 Внезапно я чувствую, как меня опускают на землю и, вытерев мои слёзы, притягивают к себе и обхватывают руками. Сначала я не понимаю, где я нахожусь - на улице в своём городе или в том внутреннем дворе.
 
 - Оставь воспоминания. То, что было, уже никогда не вернётся назад. Ты не сможешь исправить это, она сделала свой выбор. К тому же, вспомни, скольким людям ты спасла жизнь за четыре месяца твоей работы.

 - Но она была моим фактическим пациентом! - хрипло кричу я сквозь слёзы, - Она была моим пациентом, а я не смогла помочь ей! Что с того, что я помогала другим, если она уже потеряна? Что я значу после этого?
 
 Алан прикладывает палец к моим губам, и всё, что мне остаётся - это замолчать.
 
 - Ты боролась до последнего. - говорит он, не отнимая своего пальца. У каждого врача в практике есть такие случаи, которые долго снятся им по ночам, заставляя плакать в подушку и кричать на весь дом. Мы не можем долго думать об этом. Мы должны помогать живым, а не скорбеть о мёртвых. Положи это воспоминание в самый дальний угол своей души и больше никогда не думай об этом. Вспомни только, сколько хорошего ты сделала.

 Меня успокаивает не столько то, что он говорит, сколько его голос и сам факт его присутствия.
 
 - Мы уже близко. Держись, - Алан снова подхватывает меня, и я расслабляюсь. Невольно вспоминаю, что в последний раз меня носили на руках, когда после того случая во внутреннем дворе я не смогла самостоятельно дойти до кареты скорой помощи. В больнице обнаружилось, что у меня смещены два позвонка и треснула кость на левой руке. Это был самый неприятный период моей жизни. Учить материал в больнице не так просто, как кажется, хорошо хоть это случилось в самом начале года.
 
 - Добро пожаловать, - объявляет Алан, выдёргивая меня из воспоминаний, и ногой распахивает дверь. Что ж, как по мне, тут вполне уютно.

 Он проходит внутрь небольшой комнаты, усаживает меня на кушетку и, присев рядом, ощупывает мою лодыжку.
 
 - Перелома нет, но, думаю, перевязать стоит. У тебя есть укрытие, где можно спокойно отдохнуть?
 
 - На улице у знакомого бродяги, - усмехаюсь я, - и это я сейчас ни разу не шучу.
 
 Алан хмурится.
 
 - Ты остаёшься у меня. Если Тени решат захватить твоё сознание, ты станешь лёгкой мишенью. Думаешь, я помог тебе для того, чтобы потом ты стала одной из них?
 
 Надо же, как незаметно мы перешли на «ты». Как будто знакомы уже лет десять, как минимум. Я обычно «выкаю» до победного.
 
 - Спасибо, Алан. Если бы не ты, я бы уже несколько раз попала бы под машину и стала бы Тенью.
 
 Он улыбается. Улыбается и снова ничего не отвечает. А у меня возникает странное ощущение того, что так и должно быть.
 
 - Алан, можно я задам один вопрос?
 
 - Без проблем.
 
 - А это сложно - работать в реанимации? Всегда хотела узнать.
 
 - Работать - не сложно. Но вот выскакивать на ходу из машины и видеть, что ты не успел и кто-то уже погиб, доставать кого-то из-под обломков и видеть, что это последний вдох этого человека, буквально собирать по кускам человека, а потом понимать, что он был мёртв и ты всё делал зря, объяснять родителям, что у них больше нет сына или дочки - вот это сложно.

 Алан садится на стул, словно бы старея у меня на глазах, и в тусклом свете лампочки я замечаю несколько седых прядей у него в волосах. Что ж, он молодец, потому что свои волосы я обрезала ещё в конце второго курса потому, что из-за стрессов они выпадали в огромных количествах. Красить в чёрный пришлось начать после первого же вызова.
 
 - А знаешь, как сложно бывает мне? - с неожиданным даже для меня самой вызовом в голосе заявляю я, зло болтая ногой. - За всю четырёхмесячную практику самой тяжёлой для меня аварией была одна из авиационных. Террористы что-то напутали с таймером и подорвали самолёт в то время, как он садился из-за какой-то поломки на поле. Тогда было много погибших и раненых, половина выживших была в шоковом состоянии. Люди летели в основном семьями и компаниями. Помнится, был один парень, которому оторвало пальцы на руках, а он ходил и пытался достать из-под обломков выживших. И это учитывая то, что он был хирургом.
 
 Я свешиваю ноги с кушетки и поворачиваюсь к Алану, стаскивая с одной ноги обувь и вытягивая бинты из набедренной сумки. Мужчина тут же вскакивает со стула и, подойдя ближе, опускается передо мной на одно колено - пусть скажет спасибо, что я не стала его подкалывать. Секунда - и он начинает перевязывать мою несчастную вывихнутую лодыжку.
 
 - Я носилась по всему полю и собирала выживших в одном месте, помогала людям из реанимации и скорой, доставала всех из-под завалов и рассказывала им сбивчиво и поспешно о том, что жизнь только начинается, и что им несказанно повезло, что они выжили. Потом помогала на носилках переносить людей в машины. А один раз сглупила и полезла под кусок крыла, чтобы поднять его, потому что какого-то парня сильно придавило, и через несколько минут его рёбра могли треснуть. Он легко вылез, а у меня свело мышцы от волнения, и фельдшеру в итоге пришлось вытаскивать меня. Потом со смехом это вспоминали. - вздохнув, скрещиваю руки, не зная, куда их деть. - Катастрофы - это ужасно, Алан. И ты наверняка сам это знаешь. Ещё более ужасным может быть только осознание того, что помочь я смогла явно не всем, что, скорее всего, кто-то не захотел больше жить. Многие после той самой катастрофы были в шоковом состоянии, и мне потом приходилось работать с ними на «своей территории». как говорил мой шеф. Несколько людей долго ещё ходили ко мне. Но тот парнишка-хирург держался молодцом. Он радовался, что он жив, что он сможет ходить и спокойно заниматься своими делами, даже почти не грустил о потере пальцев, отшучиваясь, что найдёт другую работу. Жаль, что не все пациенты такие. До некоторых так долго приходится добираться, если ты меня понимаешь.

 Мы одновременно поднимаемся на ноги, он - спокойно, я - немного прикусив губу от боли.
 
 - Зачем ты встала? Тебе ещё нельзя.
 
 - Мы должны держаться вместе, - я улыбаюсь, - кстати, ты так и не ответил на мой вопрос. У тебя есть напарница?
 
 Алан прикрывает глаза и вздыхает, тщательно скрывая лёгкую усмешку.
 
 - А ты видишь здесь кого-нибудь? Я один.
 
 - Может, будем работать вместе?.. - робко спрашиваю я.
 
 - Прямо сейчас - нет. Для начала тебе нужно поправиться. В случае, если ты считаешь, что на меня можно положиться - хорошо. Придёшь в себя и поговорим об этом снова.
 
 Алан кивает на диван в дальнем углу комнаты.
 
 - Ложись и спи. Тебе нужен отдых. Думаю, завтра должно пройти.
 
 - Диван... Ничего себе... - выдыхаю я. Сколько я уже не спала нормально? Двадцать месяцев? Двадцать один месяц? Ночевать на диване - это роскошь, учитывая, насколько я привыкла спать, сидя на стуле.
 
 - Давай уже, - мужчина, беззлобно фыркнув, легко подхватывает меня и доносит до этого самого угла, в котором и стоит вожделенный диван. Я спрашиваю саму себя мысленно: который раз я уже отрываюсь от пола?
 
 - Кажется, ты говорила, что твой бывший напарник ударил тебя. Уже не болит? - заботливо интересуется Алан.
 
 - Уже не болит, - подтверждаю я.
 
 На улице стемнело, и с минуты на минуту, по моим расчётам, должны зажечь фонари.
 
 - Да будет свет, - тихо произношу я. Похоже, что я не ошиблась - фонари действительно зажигаются через несколько секунд после моей реплики.
 
 Мой сегодняшний неоднократный спаситель медленным шагом идёт к концу комнаты и щёлкает выключателем.
 
 - Постой, Алан, - в резко наступившем полумраке я всё же могу различить, как он поворачивается ко мне, - а ты где будешь спать?
 
 Он пожимает плечами:
 
 - Я могу и на кушетке.
 
 - Уверен? Тебе ведь тоже нужен нормальный отдых.

 Алан не отвечает, и я блаженно растекаюсь по дивану, подумав, что человечество ценит только то, чего у него нет.
 
 Я закрываю глаза и расслабляюсь.
 
 «Спокойного сна, Алан», - ехидно подсказывает мне внутренний голос, и я повторяю его реплику вслух, удивившись, как это у него ещё не атрофировалась вежливость.
 
 На какое-то время в комнате воцаряется полная тишина.
 
 - Доброй ночи, Рин.
 
 - Последний раз мне желали доброй ночи девять лет назад, - честно выдаю я. - На ночёвке у подруги.

 Задумавшись, почему я снова разоткровенничалась с Аланом, я прихожу к философскому выводу, что так надо.
 
 - Это всего лишь твоё прошлое. Забудь и выкинь это из головы. С глаз долой - из сердца вон, - отвечает он. Да мой новый знакомый точно философ. И как это ему удаётся успокаивать меня несколькими простыми фразами?

 Дойти до чего-то нормального в моих рассуждениях мне так и не удаётся, ибо проблематично не заснуть на нормальном диване после стольких месяцев ночёвок на холодной улице и неудобных стульях. Очень  быстро моё сознание лёгкой приятной дымкой окутывает туман, и я проваливаюсь в сон.

               
***
 
 - Алан, кажется, с ней не всё в порядке, - я указываю на девушку лет четырнадцати, внезапно остановившуюся посреди улицы и стоявшую так уже минуты две.
 
 - В неё вселяется Тень, - мрачно поясняет мой уже неделю, как напарник. - Нужно либо бежать, пока не поздно, либо рискнуть здоровьем и попытаться помочь ей.
 
 - Либо попытаться помочь, - сообщаю я, не удержавшись от привычного сарказма. - Разве можно бросить её на произвол судьбы?
 
 Алан молча кивает и синхронно со мной направляется к девушке. Прохожие суматошно разбегаются в разные стороны с криками.

 - Бегите! - истошно выкрикивает какая-то девушка.

 - Глупцы, - фыркает Алан.

 - Ну и вакханалия! Как будто их кто-то калечить собрался! - подхватываю я саркастический настрой напарника, но тут же понимаю, что это уже явно перебор.

 Да будет проклят твой сарказм, Рин. Разве можно в такие моменты шутить?
 
 - Подходи осторожно и ни в коем случае не делай резких движений, - снова напоминает мне Алан, который терпит меня уже целую неделю, что я считаю чистым героизмом. За эту неделю чего только не успело произойти...

***

 - Дождь усиливается, люди расходятся - что может быть лучше для меня? - я радостно раскидываю руки в разные стороны и кружусь на месте, подняв лицо к небу и подставив его дождевым каплям.
 
 - Возможно, лучше могут быть только три Тени, окружившие вон того мужчину, - Алан указывает пальцем в его сторону, - твой ход, северный олень.

 Напарник подталкивает меня к мужчине, и я сразу по внешнему виду моего будущего пациента пытаюсь понять, какой подход надо найти к нему. Одет достаточно прилично и опрятно, бритый и причёсанный. Почему бы не начать с прямого вопроса?
 
 - Вы женаты?
 
 - Нет, - мрачно бросает «пациент».
 
 - Вот и хорошо, - быстро подстраиваюсь я под складывающуюся ситуацию. - Вы свободны и можете заниматься тем, чем хотите. У вас нет никаких оснований для апатии!
 
 Мужчина смотрит на меня, как на идиотку.
 
 - Посмотрите, где мы оказались! Мы все станем Тенями, это предрешено! Выхода нет, мы обречены!
 
 Я вздыхаю и закатываю глаза, из-за чего выражение моего лица явно становится угрюмым. Типичный холерик. Нужно сейчас проявить всю свою твёрдость, чтобы пресечь истерику этого паникёра.
 
 - Если вы не хотите становиться Тенью, какого чёрта вы тут распустили нюни, как последняя девчонка? Держите себя в руках и радуйтесь, что вы ещё не стали одним из этих мерзких созданий! - я резко отвожу руку назад, указывая на ухмыляющихся Теней.
 
 - Мы могли поджариться, замёрзнуть заживо, затонуть, погибнуть под завалами, и тогда бы у нас точно не было ни единого шанса на спасение! У вас явно есть человек, которым вы дорожите: так хватит вести себя глупо, помогите ему и не дайте стать Тенью! Поймите, что гораздо легче просто каждую секунду мыслить позитивно, чем онемевшими руками хвататься за тонкую веточку и пытаться доплыть до далёкого берега, бегать с огнетушителем и горстками земли, пытаясь хоть чем-нибудь затушить пламя, выжигающее планету или ломать и обдирать пальцы, разгребая обломки зданий и вылезая из-под завалов!

 Лицо мужчины преображается, и брови его сурово сдвигаются на переносице. Он ничего больше не говорит мне, но истерика явно прошла, потому что он спокойно уходит, развернувшись на пятках. Сначала ухмылка сползает с морды самой большой Тени, а затем исчезает и с подобий лиц двух следующих. Я нагло улыбаюсь своим противникам, и они скрываются за углом с угрюмыми выражениями лиц, если можно так назвать эти порядком уже надоевшие морды.
 
 - Я и не знал, что ты обладаешь врождённым даром убеждения, - Алан подходит сзади незаметно, поэтому я едва не вздрагиваю от неожиданности.
 
 - Сарказм - это мой стиль. Не надо пытаться копировать, это приобретается с опытом.
 
 - Мне тридцать один год, - обиженно заявляет он.
 
 - Какая разница, сколько тебе лет, если опыт - это совсем другое? Я вот практикуюсь со своих двенадцати лет.

 Алан молча толкает меня в плечи, причём достаточно сильно. Да, не ожидала от него такого панибратства! Я уже хмурюсь и сердито соплю, собираясь высказать всё, что я о нём думаю, как вдруг прямо на моих глазах туда, где я стояла, падает старый телевизор и тут же разламывается на крупные части. От звука падения я вздрагиваю, но всё же смотрю на мужчину и медленно произношу:
 
 - Спасибо, Алан.

***
 
 Я не знаю, почему сейчас вспоминаю об этом. Наверное, мозг решил, что мне нужно быть полностью уверенной в своём напарнике. Впрочем, это не единственный раз, когда он спасал мне жизнь.

***
 
 - Алан, я не смогла! Снова! Ты понимаешь? Я не смогла ей помочь, она стала тёмной ужасной тварью, и это всё из-за меня...
 
 Я захлёбываюсь слезами, прислонившись к стене, и прохожие смотрят на меня с изумлением. Ещё бы, ведь все, кто хоть раз видел меня, помнят меня спасительницей, героиней, которая помогла им, их близким или даже незнакомым людям с улицы, а теперь я стою и бессильно плачу. Обычно я тихо рыдаю в какой-нибудь подворотне и быстро успокаиваюсь, а вот истерика на главном проспекте - это что-то новенькое.

 Ещё одна потеря, и снова по моей вине.

 Алан подхватывает меня на руки и, не обращая внимания на мои вялые попытки сопротивления, несёт меня в неизвестном направлении. На какое-то время я перестаю осознавать, где я нахожусь и что со мной происходит, просто уткнувшись лицом в напарника.
 
 - Два латте, пожалуйста, и побольше сахара, если можно, - возвращает меня к реальности мягкий голос Алана.
 
 - А он вам точно нужен? Почему вы думаете, что нельзя утешить вашу девушку по-другому? - с нотками возмущения в голосе начинает спрашивать женщина за стойкой. Я заторможенно поднимаю палец, собираясь объяснить, что я не его девушка, но мой напарник опережает мою реплику.
 
 - Потому, что, чёрт побери, Тени захватили одну из её пациенток, и она считает это своей виной! Она переживает каждую потерю так, как будто бы потеряла своего единственного ребёнка, а потом подолгу не может успокоиться! Так что...
 
 Женщина поднимает руки и удаляется делать кофе.
 
 - Алан, не стоило, - говорю я охрипшим прерывающимся голосом и сама не узнаю его. Слёзы так и текут по лицу без остановки.
 
 - Ещё как стоило, - он садится ко мне и кладёт руку на моё плечо, - ты не можешь спасти всех. Если она стала Тенью, значит, так и должно было быть, значит, тебе не суждено было спасти её. Говоришь, что не любишь людей, а сама не можешь простить себе потерю совершенно незнакомой тебе женщины.
 
 - А может быть, у неё был муж, дети, может, у неё котик один дома остался, и теперь ему придётся искать еду. Я уже говорила, что всё, что я показываю - всего лишь панцирь. Настоящая я слишком слабая, чтобы выдерживать всю злобу этого мира. Мне жаль всех, кого я теряю, потому что теперь на счету каждый выживший. Сейчас уже не осталось плохих людей, они первыми стали Тенями, мне жаль любого человека вне зависимости от того, кто он и сколько ему лет. Понимаешь, Алан, у меня просто опускаются руки. Последняя степень отчаяния. Потому что все они уже смирились, они... Они не хотят ничего менять, они влачат своё существование, не надеясь ни на что - ни на свет, ни на спасение и дальнейшую спокойную жизнь. Они просто перестали верить.

 Кажется, у меня сейчас начнётся истерика, но напарник прижимает меня к груди и и покачивает меня из стороны в сторону.
 
 - Ты выговорилась, Рин? Сейчас выпьешь свой кофе, - напарник отпускает меня и передаёт мне бумажный стаканчик. Я хватаюсь за белый картон обеими руками и отпиваю чуть-чуть от обжигающего напитка, - Разве можно так себя винить? Задумайся, кто будет помогать другим, если ты сдашься? Кто ещё обладает такой силой духа?
 
 - Ты, например. У тебя вот как раз и сила духа, и голос успокаивающий, - чёрт, опять не то сказала.
 
 - Я же не психолог.
 
 - Для меня - психолог, и ещё какой. Думаешь, я бы без тебя тут Тенью не стала? Это я в чужих жизнях психолог, а в своей - неуравновешенный психопат.
 
 Алан грустно улыбается мне.
 
 - Ты очень уравновешенная. Хватит заниматься самобичеванием, это может серьёзно подорвать твоё здоровье. Ты невиновна.
 
 - Звучит, как приговор суда, - усмехаюсь я, глядя в лицо напарника, и его улыбка становится ещё шире.
 
 - Сарказм возвращается, значит, тебе лучше.
 
 - Благодарю судьбу, что у меня такой замечательный напарник, - я пытаюсь искренне улыбнуться, но, думаю, это у меня не очень хорошо получилось.
 
 - Если ты больше не чувствуешь себя так, как будто только что своими руками убила десять человек, идём на улицу.

 - Хорошо. Давай обратно, будем и дальше работать для спасения человечества.

 Если бы не Алан, я бы точно не перенесла этой потери. Ведь я почти помогла ей, почти вытащила, как это было тогда с Ланой, но в последний момент эта несчастная женщина ускользнула от меня. Тени манипулировали её эмоциями, а Алан манипулировал моими.
 
***

 - Будь осторожна, - напарник резко прерывает мои воспоминания, заставив меня вздрогнуть не столько от неожиданности, сколько просто от звука его голоса.
 
 Мы с двух сторон окружаем девушку, как вдруг она резко разворачивается к нам и начинает громко кричать.
 
 - Алан, это нормально?
 
 - Нет! - он закрывает меня рукой и отодвигает назад.
 
 - Я не собираюсь стоять в стороне.
 
 Снова выхожу на одну линию с Аланом и жду, пока девушка успокоится и перестанет кричать так, как будто её убивают.
 
 - Вы ещё здесь, - когда она заканчивает орать и проговаривает это, я не могу сказать, крик это или шёпот. В голову приходит только одно - ничем хорошим нам это не светит.
 
 - Назад! - я беру девушку-Тень на прицел, и её лицо искажается, превращаясь в гротескную маску ярости. Она наклоняется, хватает с асфальта осколок стекла, которое пару часов назад разбило какой-то другой Тенью, и с шипением бросается на меня.
 
 - Умри!
 
 Я спокойно уклоняюсь в сторону, и девушка, не рассчитав свои движения, падает на мокрый асфальт. Когда она встаёт, с её лица течёт кровь.
 
 - Разбитое сердце - это ужасно, - заявляю я, отклоняясь от другого удара и выпуская патрон в нескольких сантиметрах от её головы, - но разбитое лицо в разы хуже.
 
 Алан улыбается. Это, конечно же, совсем не нравится Тени, и, придя в ярость, она хватает кусок стекла и бросается на меня снова.
 
 - Ты умрёшь!

 Я нечаянно наступаю в одну из луж и, поскользнувшись, падаю спиной на асфальт. Девушка-Тень повторяет свою прошлую ошибку и снова летит лицом вниз, а кусок стекла, который она не удержала в руке, летит в чудом оставшегося на ногах Алана.
 
 - Осторожно!
 
 Напарник поворачивает голову в мою сторону, и стекло, наискось проскользнув по его шее и щеке, падает на землю, разбившись на несколько мелких осколков. Думаю, его порез не должен быть серьёзным, раз стекло даже не осталось в ране. Девушка лежит на асфальте и, по всей видимости, вставать совсем не собирается.

 Алан хватается за шею и, попятившись назад, сползает по жёлтой кирпичной стене дома.
 
 - Чёрт, видимо, стекло попало в какой-то крупный сосуд! - хрипит мой напарник и зажимает рану ещё сильнее.
 
 - Радуйся, что не сонная артерия, иначе мне бы пришлось понять, что значит выражение «кровь била фонтаном», - с нервным смешком выдаю я.

 Я дрожащими руками роюсь в аптечке, пытаясь найти рулон бинтов, но в сумке почему-то только коробочки с лекарствами и мазями.
 
 - Если бинтов нет - значит, можно сделать так, - я бесцеремонно отрываю длинный кусок белой ткани с рубашки девушки и перевязываю им шею Алана. - Моральная компенсация.

 Мельком увидев красные капли, грустно растекающиеся по луже, я делаю вывод, что он потерял уже достаточно много крови.
 
 - Ты дойдёшь сам? Алан, я спрашиваю: ты сможешь дойти сам? Алан!
 
 Он не отвечает. Пульс есть, значит, потеря сознания. Ладно, думаю, я его дотащу. Но как же мне, в таком случае, быть с девушкой?

 Решение приходит быстро: я перекидываю руку Алана через свою шею и хватаю её другой рукой. Так его ноги будут немного волочиться по земле, но сейчас у меня просто нет выбора. Девушку я приподнимаю и, встряхнув хорошенько, отвешиваю средней тяжести пощёчину. «Пациентка», к моему счастью, открывает глаза.

 - Что со мной было? - с ужасом спрашивает она, посмотрев на свои порезанные пальцы.

 - Да ничего особенного, просто Тень пошалила. Если идти можешь, тащись за мной, я тебе лицо и руки обработаю, как дойдём. - Подхватываю Алана, подумав, что он всё-таки тяжёлый. - Вперёд, вперёд, быстрее давай.
               
***

 Дверь с тихим скрипом приоткрывается, и я, еле держась на ногах, вваливаюсь в нашу с Аланом небольшую комнату. Я бережно усаживаю на диван напарника, шея которого перевязана куском белой ткани, пропитавшимся кровью.

 - Ты пока посиди, я сейчас с ним разберусь и тобой займусь, - тихо бросаю я через плечо, и тут же начинаю разговаривать сама с собой. - Думаю, для начала нужно найти нормальные бинты и заново перевязать рану, - я вываливаю содержимое небольшого ящичка на пол и, наконец, на самом дне нахожу рулон бинтов.
 
 - Бинго!
 
 Бросаюсь к Алану, споткнувшись об коробку с каким-то препаратом и чуть не растянувшись на полу, но быстро выравниваюсь. Сердцебиение зашкаливает, и по всему телу идёт мелкая дрожь. Руки леденеют и начинают потеть.
 
 - Так, нужно всё делать очень аккуратно, - бормочу я себе под нос, развязывая свой импровизированный бинт и накладывая адекватный.
 
 - Вроде бы, всё нормально. Теперь нужно уложить его на спину, но сначала, пожалуй, сниму с него пальто. Немного приподнять ноги, убрать стесняющие элементы одежды, - дрожащими пальцами я расстёгиваю одну за другой пуговицы, - раз, два, три, думаю, хватит.

 Кровь весьма активно приливает к моему осунувшемуся лицу. Да уж, нечасто мне приходится расстёгивать рубашки своим напарникам. Затем я с печальным вздохом отрываю приличный кусок материи от своей любимой футболки, смачиваю его в прохладной воде и, отжав, кладу на лоб Алана.

 Напарник всё никак не может прийти в себя, и я начинаю волноваться.
 
 - Может, нашатырный спирт достать?
 
 Сейчас уже дрожит не только моё тело, но и мой голос. Я встаю на колени, припав ухом к груди мужчины, и одновременно с этим сжимаю его запястье. Сердцебиение есть, слабый пульс прощупывается, значит, он дышит.
 
 - Алан, - ничего лучше придумать не могла? - Алан, ты меня слышишь? - голос скачет вверх-вниз.
 
 Не выпускаю его запястье и пытаюсь понять, бьётся ли вена под моими пальцами.
 А потом его пульс внезапно усиливается, мой напарник быстро делает глубокий хрипящий вдох и распахивает глаза.
 
 - Я живой, - хрипит он.

 В этот момент я понимаю сразу две вещи.
 
 Во-первых, я понимаю, что, если бы Алан погиб от потери крови, я бы не смогла жить без него.
 
 Второй пункт - он очень много стал значить для меня после этой недели. Я понимаю, что я, скорее всего, влюбилась в него без памяти.

 В голове сам собой возникает вполне логичный вопрос: стоит ли мне говорить об этом ему? Обычно я не размышляю над тем, выражать ли мне свои чувства - если я чувствую симпатию к человеку, я говорю, что он мне нравится, если я понимаю, что человек мне неприятен, я говорю, что не хочу продолжать общение с ним. А сейчас я стою перед развилкой, и можно либо скрыть всё и никогда больше не затрагивать эту тему даже в своих мыслях, либо сказать об этом позже, либо не мешкать и сказать обо всём прямо.

 Алан улыбается мне, и я решаю повременить с этим вопросом. Да, точно, надо подождать.

 - Где там эта девушка? - я оборачиваюсь и вижу, что в комнате её нет, причём явно довольно давно. Отвечаю, заметив вопросительный взгляд напарника: - Я хотела помочь ей, ну да ладно. Меньше народа - больше кислорода. А тебе сейчас как раз нужен свежий воздух.

 Я приоткрываю форточку, и порыв ветра врывается в комнату. Алан закрывает глаза, и улыбка его становится ещё шире.
 
 - Хочешь спать?
 
 Напарник мотает головой из стороны в сторону, а я, разжав пальцы, убираю руку с его запястья.
 
 - Воды тебе налить?
 
 Алан не отвечает мне, но я слышу, как выровнялось его дыхание. Значит, он заснул, хоть и говорил, что не хочет.
 
 Встаю с колен и внезапно для себя слышу, как они хрустнули.
 
 - Старость не в радость, - кряхчу я старческим голосом и на полусогнутых отправляюсь заваривать себе кофе.
               
***

 Мы с Аланом сидим на диване с книгами. Сейчас ночь, и мы чистосердечно признали полчаса назад, что очень зря решили уломать кассиршу на кофе: не удержавшись от искушения, мы выпили семь кружек за день. Уснуть мы, естественно, не можем.
 
 Обычно я читаю так, как будто книгу у меня могут отобрать в любую секунду, но сейчас я прочитала только пять страниц своего любимого Ремарка. Конечно, если смотришь не в книгу, а на напарника, читать становится занятием весьма затруднительным.

 Я снова поднимаю взгляд и из-под опущеных век как можно более незаметно смотрю на Алана. Его лицо сейчас дышит спокойствием: тёмные глаза скользят по строчкам книги Гюго, губы чуть приоткрыты, брови не сведены вместе на переносице, как это обычно бывает в сложные моменты. Каштановые волосы немного растрёпаны и прикрывают его глаза. Верхняя пуговица его рубашки всегда расстёгнута, и он объясняет это тем, что полностью застёгнутый воротник после того случая со стеклом стесняет его движения. Он скрестил ноги и занял в таком положении половину дивана.

 Я сейчас не в лучшем виде: волосы не причёсаны, под глазами тёмные круги... Хотя, когда это у меня их не было? Колени сведены вместе, а синяк под карим глазом смотрится даже не настолько ужасным, насколько под синим. Рукава я натянула до костяшек, чтобы руки не мёрзли. Периодически поправляю свитер, который вечно падает с моего плеча. Брюки порвались позавчера, и их заменяют шорты и тёплые носки.

 Алан внимательно вчитывается в написанное. Я так увлекаюсь созерцанием, что он, почувствовав мой взгляд, поднимает глаза и смотрит на меня. Я смущённо опускаю глаза к страницам книги и, краснея, пытаюсь понять, что до меня хочет донести автор. В итоге я возвращаюсь к своему прежнему занятию. Как же хочется провести рукой по его щеке, словно бы невзначай коснуться пальцами его запястья, в шутку растрепать его волосы...

 - Ты что-то хочешь сказать мне?
 
 Я ужасно краснею, но осознаю для себя: пора.
 
 Медленно втягиваю воздух и смотрю прямо в глаза. Нужно представить, что я захожу в холодную воду. Раз, два... Нет, не могу... Раз, два, три!

 - Алан, я... Ты... Ты появился в моей жизни внезапно и я боюсь, что ты можешь уйти от меня так же неожиданно, как и пришёл, поэтому... Как бы сказать...

 Ну конечно же. Сарказм в неподходящей ситуации? Пожалуйста. Меткий ответ на оскорбление? Получите, распишитесь. Признаться в чувствах? Наклонности интроверта дают о себе знать.

 Он прикладывает палец к моим губам, как в тот день, когда он выдернул меня из-под колёс на проезжей части. Я чувствую, что отступившая кровь снова приливает к щекам и представляю себе своё лицо, которое сейчас явно похоже на помидор первой свежести.
 
 - Не надо говорить, если не можешь. Я и так понял всё, что нужно.

 Я облегчённо выдыхаю и улыбаюсь. Алан рукой проводит по моей щеке и улыбается мне в ответ. Как давно я не улыбалась нормальной улыбкой?..

 - Наверное, лучше сказать мне... - он прокашливается. - В общем...

 - А может, оставим все эти пафосные объяснения? - неожиданно выдаю я. Раз уж ты понял, что я хотела сказать тебе. Знаешь, как прав был Ремарк, вкладывая своему герою в уста мысль о том, что люди превосходят самих себя в оскорблениях, но не могут найти слов для выражения самого высокого чувства.

 - А если я просто скажу, что готов хоть по десять раз на дню успокаивать тебя после приступов отчаяния, вытаскивать из-под колёс автомобилей и не давать стать Человеком-Телевизором?
 
 - Тогда я отвечу, что изо всех сил буду стараться использовать в речи минимум сарказма и больше не дам никаким осколкам ранить тебя. По большей части, я буду делать это не из-за того, что волнуюсь за тебя, а из-за того, что я больше в жизни не решусь снова расстёгивать твою рубашку.

 Алан откладывает книгу в сторону и улыбается.
 
 - Иди ко мне, - он освобождает половину места, которое занимал до этого. Двигаюсь ближе и кладу голову на его плечо. Напарник обнимает меня, а я ещё крепче прижимаюсь к нему, положив обделённого вниманием Ремарка на подушку.
 
 - Спасибо, Алан. Я не умею красиво выражать свои чувства, поэтому просто скажу ещё раз: спасибо.
 
 - Какая разница, умеешь ли ты выражать свои чувства, если всё видно по твоим глазам.
 
 - Я думала, что останусь одна, думала, никто так и не поймёт меня, а теперь, мне кажется, можно спокойно жить дальше, зная, что мне есть, на кого положиться, - я смаргиваю абсолютно неуместную слезу, с замиранием сердца понимая, что Алан разворачивается ко мне лицом. Мы постепенно сближаемся, и я закрываю глаза.

 А потом взрывается тысячами огней и красок, пульс учащается в несколько раз, а сердце, кажется, готово пробить грудную клетку. Алан обнимает меня, и я прижимаюсь к нему ещё крепче. Зачем сейчас о чём-то думать? Нужно отдаться моменту...


***

 Я лежу на коленях у Алана и наблюдаю за пейзажем за окном. Он моё занятие разделяет лишь частично, потому что большую часть времени смотрит на меня и перебирает в пальцах пряди моих волос.
 
 - Скоро утро, - тихо говорит Алан, отведя взгляд, чтобы посмотреть на часы.
 
 Я крепче сжимаю его руку в своей и собираюсь что-нибудь ответить, чтобы в квартире не повисла зловещая тишина, как вдруг...

 За окном светлеет, а на моё лицо падает яркий луч. Мы оба сейчас молчим, не желая нарушать торжественную тишину момента, мы оба знаем всё без слов. Как всегда.

 Солнце всходит, освещая реку, и я могу увидеть пылающий огненный шар, несущий сплошной свет.

 Какая-то Тень попадает в луч Солнца и медленно исчезает, оставив после себя лишь воспоминание. Весь город словно бы оживает, снова становится тем городом, каким был и прежде, до всей этой истории с Тенями.

 Алан подхватывает меня на руки и выносит из опостылевшего дома. Кажется, мы оба плачем, и эти слёзы нельзя назвать ни слезами радости, ни слезами скорби. Я прижимаюсь к напарнику и обхватываю руками его шею. Тени исчезают, растворяясь от лучей вернувшегося небесного светила, но одна из них рассеивается лишь частично, открыв нашим глазам маленькую девочку, которая, едва заметив нас, встаёт и убегает в неизвестном направлении.

 Снова хочется жить, хочется вечно вот так смотреть на то, как восходит сияющее Солнце, хочется отмотать время назад и тысячу раз пересмотреть это утро, которое стало лучшим утром в моей жизни.

 Тепло.