Что я поняла из Бергсона 2

        Но откуда взялось сознание и что это вообще за организация такая?

       Смею предположить, за рамками конкретно Бергсоновской философии, что сознание формируется и "берётся" некоторым внешним образом, оно появляется не как усложнение единичного организма и индивидуальное сознание, а как коллективное поле сосуществований, то есть скрепляется и схватывается извне. Когда растение растёт точно по своему призванию и это растение само уже есть сложный организм, а вовсе не только простейший, оно благодаря своему росту, то есть внутреннему движению - колышется и в мире, и так одно, два, три - множество растений, и их колыхания, их вибрации создают нечто подобное направленному живому полю Таким образом каждый индивидуальный организм колышется в специфической "ауре" многих, как отдельный голос в мощнейшем многоголосьи, и то, как этот отдельный растительный организм ощущает это многоголосье и есть его первичное сонное сознание..
       То есть рост в растении - это его собственная организация, прямая и первичная, а сознание в растении - это его организация извне живым огромным "растительным полем". В подтверждение этой гипотезы говорят множество установленных недавно научных фактов и наблюдений над растительным миром. Большинство деревьев связаны не только своими корневыми системами, но и каким-то неуловимым внешним полем. Труднообъяснимым, в крайнем случае. Так, например, было замечено, что некоторые виды высоких деревьев, тянущих свои кроны вверх к свету, делают это при произрастании рядом друг с другом очень странно. А именно, они образуют формы своих крон в точности такими, чтобы соответствовать тем пустым промежуткам или "окошкам" в небо, которые находят там наверху в едином зелёном ковре. И таким образом, чтобы не касаться других крон. Как-будто деревья в точности знают уже готовые контуры крон других деревьев и "считаются" с ними. Но как такое может быть, если только не предположить в них единое сознательное поле? Ведь генетически ничего подобного в растущем организме нет, однако фактом является то, что благодаря какой-то силе, они отклоняют свою генетику. То есть обладают определённым косвенным влиянием на неё.
       Сон, снящийся растению - это зелёная колыбельная общей растительной массы. Она - его сознание, говорящая и сообщающая ему некоторую информацию о мире, а вовсе не о том, что происходит только лишь в его организме. И значение этой информации настолько велико, что единичной жизни приходится "подправлять" свой рост в поле сновидческого сознания множества организмов.

       Итак, растение растёт и минимально сознаёт. Мы должны сказать, что в своём сне растение занимается творчеством самого себя в соответствии с "идеалом" общего поля.
       В сущности, деревья представляют из себя не отдельные деревья, а нечто подобное застывшему, неподвижному муравейнику, или другими словами - спящее коллективное сообщество. И как сообщество они одарены - "сверху"(а человек потом скажет от Бога) сознательностью - на каждый конкретный индивидуальный организм одета извне словно бы "шапка" этой общей сознательности.
       Но чем меньше сообщности и сообщаемости, тем меньше сознания. В принципе практически любое растение способно жить почти абсолютно одиноко - без коллективного сознания - жить и расти, и выполнять свою миссию, и мы видим примеры подобных одиночных существований. Но мы видим также и примеры образования чего-то совершенного нового в деле жизни на земле: растения рождают сознание - совершенно непроизвольно, спонтанно, само собой, - могут порождать его и удерживать.
       Очевидно, сильнее всего такое сознание представляет из себя ЛЕС.
Когда мы заходим в лес, мы заходим в максимально развитую творческую лабораторию растительной сознательности. А когда в лесу раздаётся топор дровосека? Что происходит с остальными деревьями? Не плачут ли они?
Нет, деревья не умеют плакать - скажем мы. А я скажу - не умеют плакать, вы уверены, кто это знает в точности? КТО ЭТО ЗНАЕТ?
      Именно в лесу человек отдыхает так, как он нигде не отдыхает. Любить дерево под окном - значит любить Родину, и не в смысле только своего села Иванькова или улицы Ленина, а какие у нас ещё есть сёла или улицы)), но и в смысле своего единственного происхождения на земле.
      Сон и сознание кажутся нам настолько разными "вещами", что мы не можем поверить в то, что сознание и есть сон, вышло из сна. Нам кажется, что говорить так абсурдно и нелепо, приблизительно как говорить о круглости квадрата или о жаренном льде - сознание для нас ведь это то, что бодрствует, а сон - то, что как раз не имеет этой бодрой присутственности.
      Но как мало мы понимаем ещё что такое есть сознание по существу!
     Мы говорим: такой-то человек пришёл в сознание, а такой-то, допустим, без сознания был доставлен в больницу, мы употребляем эти обиходные выражения. Но значение этих обиходных выражений, к сожалению, не велико - речь идёт о бодрствовании, как о черте, с которой мы признаём сознание имеющим место быть. Мы считаем, что сознание начинается с бодрствования, а ниже его нет, а потом задаёмся недоумённым вопросом что же такое есть наше сознание? Но если вы его обрубили, оставив за ним лишь явные формы его свидетельства, то как вы поймёте генезис его первоначальных ещё не окрепших форм?
      Действительно, в животном - сознание впервые просыпается после растительного сна, животное первым бодрствует в мире, отнюдь не человек. Но мы оказываемся настолько самовлюблёнными, что отказываем в сознании даже и животному - оно теперь бессознательно не потому что спит, а потому что якобы "не говорит" - "не подтверждает" своего сознания. Получается, что и "бодрое сознание" животного для нас то же не сознание. Сознание таким образом, в конечном счёте, обретает определение осмысленности, закреплённое в языке и действии. Сознание приравнивается целиком к высшему пику сознания, а его "низины" и долины", из которых собственно и поднималась однажды гора - погружаются в ещё большую непроглядную тьму. Прав Бергсон - мы предпочитаем сидеть на вершинах и не слазить с них. Оттуда мы раздаём свои "есть" и "нет" как последние ярлыки миру. Там мы себя чувствуем в относительной безопасности и не догадываемся о своей абсолютной безвыходности.
      Поэтому я рискую утверждать безумное для человечества положение и оно таково: только растение способно потерять сознание, ибо только оно находится на грани его обретения, что же касается любого животного, без всякого ещё даже человека, то животное потерять своё сознание уже не может - ни при каких обстоятельствах, его сознание уходит из нашего мира исключительно вместе с его гибелью. Пока животное живо - сознание всегда при нём, однако оно находится в нём в своих разных формах, две основные из которых - сон и бодрствование. То же сознание, что имеется в человеке - уже не сон и не бодрствование, а ещё одна третья, более высшая форма и ступень сознательности.