Кирилл и Гипатия

 

          Пьеса в четырех актах

Действующие лица

КИРИЛЛ, епископ Александрийский

ОРЕСТ, наместник кесаря

КАЛЛИСТРАТ, философ

КИРИЛЛ-ОТРОК

ФЕОФИЛ, епископ, дядя Кирилла

ДВА АРАБА

АРИСТИД, скульптор

РАБ АРИСТИДА

ГИПАТИЯ, ученая, астроном и математик

НИКОДЕМ, секретарь КИРИЛЛА

ПЕТР ЧТЕЦ

ЕВТРОП, художник

ИССАХАР, старейшина иудейской общины

РАХОТЕП, жрец древних египетских богов

ЕВТИХИЙ – странствующий монах

МЕФОДИЙ, патрикий

ЛИКОМЕД, богатый рыботорговец

АММОНИЙ, монах-пустынник

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК

ВТОРОЙ СТРАЖНИК

ФИЛИПП, городской обыватель

ГЕРВАСИЙ, адъютант ОРЕСТА

ЛОЛЛИЙ, начальник городской стражи

ПРИЗРАК ОРИГЕНА

ОЛИМПИОДОР, смотритель Фаросского маяка

ТРОЕ СУДЕЙ

ЛЕВКАДИЯ, жена ОЛИМПИОДОРА

АПОСТОЛ ПЕТР

СТОЛПНИК

Александрийская толпа, городские стражники, легионеры, больные, парабаланы, монахи, клиенты ЛИКОМЕДА, тюремщики.

         Акт первый

         Александрийские ночь и утро

        Явление первое

Вечерняя Александрия. Покои епископа КИРИЛЛА. На стене над ложем – большое распятие. Святитель медленно расхаживает, бормоча что-то под нос. Походит к окну, раздергивает занавеси. Перед ним – великолепный вид города: дворцы, башни, христианские базилики, сады, корабли в порту, исполинский Фаросский маяк. КИРИЛЛ задумчиво смотрит на город, затем осеняет его крестным знамением и поворачивается к зрителю.

КИРИЛЛ (красивым, хорошо поставленным голосом вероучителя и проповедника, обращающегося к пастве):

- Спит Александрия, древний град,
Веры столп, опора и твердыня.
Ложь и ересь прочь навек изгнать –
В этом моя миссия отныне.
Стопы страстотерпцев и святых
Отпечатаны в твоих каменьях.
Мучеников кровь впитала ты,
Тех, кто был растерзан на арене.
Но мечи и дыбы палачей
Против слова истины ничтожны.
Солнце веры пламенем лучей
Одолеет тьму учений ложных.
Пусть наш город славой не затмил
Константинов град и Антиохов,
Он сияньем веры озарил
Новую блестящую эпоху.
Ныне воздают Христу хвалу,
Где молились прежде крокодилам.
Огонек свечи горит в углу,
Хоть и слаб, но в нем – святая сила.
Пусть благочестивым будет сон
Жителей моей Александрии.
Алчность, блуд, неверье – прочь и вон
Перед ликом Сына и Марии!
Египтянин, с верой засыпай,
С верою наутро пробуждайся.
Пред иконою не забывай
Сочетать в знаменьи крестном пальцы.
Дождь и ветер, саранча и град
Не страшны духовному посеву.
Будь Александрия, древний град,
Чужд унынья, зависти и гнева.

КИРИЛЛ уходит.

        Явление второе

На сцене – кабинет ОРЕСТА, наместника александрийского. Над столом, где аккуратно разложены папирусные свитки и листы пергамента, раскинул крылья римской орел. ОРЕСТ возлежит на ложе. Внезапно встает, идет к окну, распахивает занавеси и римским жестом приветствует Александрию.

ОРЕСТ (твердым, чеканным голосом, словно зачитывает приказ):

- Спит Александрия, древний град,
Детище великого монарха.
Лишь не дремлют стражники у врат,
Бдят они среди ночного мрака.
Но не страшен горожанам мрак,
Пусть в чернильной тьме пустыня тонет.
Чудо света, исполин-маяк.
Тьму ночи своим лучом разгонит.
Множество народов и племен,
Множество учений и религий.
Проклят тот, кто здесь в ночи плетет
Заговоры, козни и интриги.
Сотни кораблей сюда спешат,
И скрипят натянутые снасти.
В ножнах – меч, в руке моей – печать,
Символы имперской твердой власти.
Площади не потрясает бунт,
Улицы свободны от разбоев.
Пусть законность граждане блюдут,
Пусть их сон ничто не беспокоит.
Посетят посланцы многих стран.
Термы, церкви, цирки и театры.
Здесь творил ваятель Адриан,
Здесь ласкал Антоний Клеопатру.
Завтра буду принимать парад
Верного приказам легиона.
Спит Александрия, древний град,
Что подвластен кесаря законам.

ОРЕСТ уходит.

        Явление третье

На сцене – жилище философа КАЛЛИСТРАТА. На столе беспорядочное нагромождение книг, над ними высится бюст Платона. КАЛЛИСТРАТ читает. Вдруг он откладывает книгу, встает, подходит к окну, раздвигает занавеси.

КАЛЛИСТРАТ (задумчиво, немного  меланхолично):

- Спит Александрия, древний град,
Звезды ночь рассыпала над нею.
Только мудрецы в ночи не спят,
Хоть твердят, что утро мудренее.
Город мой, столица всех наук,
Средоточье знаний и учений.
Посылает Аполлона лук
Золотые стрелы вдохновенья.
Славен город, где в ночи звенят
Соловьиногласые кифары,
Юных дев музыкою пленят,
Как мираж – кочевников Сахары.
Мудрецу дороже всех домов
Драгоценный дом библиотеки.
Дарят знанья тысячи томов
О богах, природе, человеке.
Украшеньем улиц, площадей
Статуи из мрамора, гранита.
Эллин, египтянин, иудей –
Всякий здесь философ, логик, ритор.
Город мудрости и красоты,
Кто с тобой сравнится в мире целом?
Ты – бриллиант в короне, роза ты
В Божьих кущах… Вот и солнце село.
Спит Александрия. Что ж, и нам
Час настал, чтобы предаться снам.

КАЛЛИСТРАТ, помахав на прощанье городу, уходит.

        Явление четвертое

Утро. Епископ КИРИЛЛ трапезует и размышляет вслух.

КИРИЛЛ (тяжко вздыхая):

- Тяжкий труд – служить опорой веры
В этом бурном скопище племен.
Как ни бейся, как ни проповедуй,
Утром просвещен неверный –  вновь под вечер соблазнен.
Сколько горожан, нетвердых в вере,
Сколько лжеучителей вокруг!
Тот спасен, а эти впали в ересь.
Путь паденья гладок, путь спасенья – тягостен и крут.
Каково быть пастырем народа
В этом бурном скопище племен.
Без меня – духовные сироты:
Истинная вера лишь одна, а ложных – миллион.
Что они на золото пеняют,
Перстни и браслеты на руке? (Внимательно разглядывает украшения).
Видно, видеть хочется меня им
В рубище заплатанном, босым – таким был Ориген.
Но владыке, право ж, не пристало
Нищеты лохмотья надевать.
Представляет на земле Христа он.
Выглядеть бродягой и шутом – на Господа плевать.
В этом граде множество искусов,
Власть всегда – сплетение ехидн.
Я не уподоблюсь «златоустам»:
Что вступаются за жертв интриг – и лишь плодят грехи.
Прекословить кесарю опасно
В темных политических делах.
И чего добился гордый пастырь?
Лишь гонений да изгнанья, но отнюдь не вышних благ.
Как вода найдет в плотине щели,
Путь найди во тьму людских сердец.
Все мои старанья – о душе лишь,
Прочь заботы о мирских делах, святитель – не гордец!
Легионов топоты, злобной черни ропоты,
Кесаревы хлопоты, козни и измены
Не должны проникнуть сквозь кельи этой стены.
Веры чистоту блюсти, слово Божие нести,
Твердое, бесстрастное – вот призванье пастыря.
(Встает, прохаживается в долгих раздумьях).
Людская жизнь – дорога-колея,
Что тянется от зыбки до могилы.
Мой дядя был епископ, как и я,
В сем граде кто не помнит Феофила?
Когда он очи подымал горе,
То, кажется, вживую Бога видел.
И ведь при нем Серапеум горел –
В огне средь книг дохристианский идол.
Вместилище учености не раз
Пылало до него… и будет после.
Я помню: увозил какой-то ослик
Вязанку книг, не дров. Я пару фраз
Из наставлений дяди затвердил.
Припомнить бы… Речист был Феофил!

        Явление пятое

КИРИЛЛ вспоминает. Дядя, епископ ФЕОФИЛ ведет ОТРОКА КИРИЛЛА по александрийской улице. Вокруг царит суета. Слышны крики: «Библиотека горит!» «Вода, срочно нужна вода, пошлите гонца к Цистерне!» «Спасайте книги!». Мимо пробегают ГОРОЖАНЕ, некоторые замечают ФЕОФИЛА и кланяются на бегу, большинство же проносятся мимо, некоторые – со связками книг в руках и под мышками. Они роняют сочинения, поднимают их, бережно очищают от дорожной пыли и спешат дальше.

КИРИЛЛ-ОТРОК:

- Что там случилось?

ФЕОФИЛ:

                - Там пожар,
Горит языческое капище.
Стоит Серапеум пока еще,
Но он горит, как солнце-шар.
Пергамент корчится в огне,
Все виды прелести языческой.

КИРИЛЛ-ОТРОК:

- С тех, кто поджёг, конечно, взыщется?

ФЕОФИЛ:

- Но праведен народный гнев!
Пускай в Серапеуме том
Отбоя нету от читателей,
Я понимаю поджигателей:
Там ересь, ложь, за томом том.
Там яд, чтоб души отравить!
Есть у языческих философов
Немало изощренных способов
Людей от веры отвратить.
Пусть в этом пламени теперь
Сгорят языческие прелести
Исчезнут дьявольские ереси.
Доколе ереси терпеть?
Другие авторы грядут,
Чьи книги – ясные, бесстрастные,
Во всем с учением согласные
На стеллажах в одном ряду
С собранием житий святых
И толкованиями Библии.
Но – чу! Я слышу крики хриплые.
Пожар в Серапеуме стих.

Толпа рассеивается. Только два АРАБА в бедуинских бурнусах задумчиво глядят на черный силуэт Серапеума. Они смотрят и запоминают. Наконец, АРАБЫ уходят. Уходят и ФЕОФИЛ с ОТРОКОМ КИРИЛЛОМ.

         Явление шестое

Мастерская ваятеля АРИСТИДА. Кругом – головы, торсы, ноги будущих статуй, готовые фигуры. Входит философ КАЛЛИСТРАТ.

АРИСТИД (радостно):

- Здравствуй, мудрец!

КАЛЛИСТРАТ:
 
                - Здравствуй, творец!

АРИСТИД:

- Свеж поутру как огурец.

КАЛЛИСТРАТ:

- Сладко поют дрозд и скворец.
Скромный твой дом – музы дворец.

АРИСТИД (указывая на одну из статуй):

- Как тебе мой бог Посейдон?
Только трезубца нету пока.

КАЛЛИСТРАТ (с любопытством оглядывая работы ваятеля):

- Скоро грядет симпозион,
Выстави свой труд напоказ.

АРИСТИД и КАЛЛИСТРАТ дружески обнимаются.

АРИСТИД:

- Следующей будет Венера.

КАЛЛИСТРАТ (хитро подмигивая):

- Кто же модель? Что за гетера.

АРИСТИД:

- Ты ее знал, я с нею спал.
Кожа ее – белый опал.
Стан как лоза, взор – бирюза.

КАЛЛИСТРАТ:

- Кто же тогда твой Посейдон?

АРИСТИД:

- Бывший моряк, дядька седой.
Чтит, хоть крещен, бога морей…

КАЛЛИСТРАТ:

- Кто твой Гермес?

АРИСТИД (смеясь):

                - Хитрый еврей.
Я лишь убрал пейсы с лица,
Снизу приладил тело борца.
Сделал менялу греческим богом…
Ты полюбуйся на Бахуса с рогом.

КАЛЛИСТРАТ (смеясь):

- Коль Гермес – иудей, значит, Вакх – персиянин?

АРИСТИД:

- Нет, и средь эллинов много есть пьяни.
Мы заключили с натурщиком сделку:
Он мне позировал… за опохмелку.

КАЛЛИСТРАТ и АРИСТИД от души смеются.

КАЛЛИСТРАТ (проводит по статуе рукой, потом вытирает ее):

- Каменной пылью покрылись, как инеем
Склоны заоблачных гор с утреца,
Статуи эти. Посредством резца
Делает мастер блудницу богинею,
Богом – менялу, героем – ничтожного
Труса, Платоном – лгунишку безбожного.

АРИСТИД (с жаром):

- Пусть идеальным героем ничтожество
Станет хоть в мраморе, хоть на холсте.
Преображается силой художества
Мир многогрешный…

КАЛЛИСТРАТ (радостно):

                - На книжном листе
Мудрый философ творит идеал,
Тот, что художник из камня ваял.
Как силою волшебною резцов
Ты оживляешь материал бездушный,
Так я мечтаю средь пустыни южной.
Воздвигнуть град – столицу мудрецов.
Я в мире сем осуществить хочу
Тот замысел великого Плотина.
Пусть стены града, рвы, валы, плотины.
Его оберегают…

АРИСТИД (насторожившись):

                - Слышишь – чу! –
Упорный стук в мою входную дверь.
Не из твоей ли, друг-философ, братии?

КАЛЛИСТРАТ (выглядывая в окно):

- Да нет… «сестра», видать, из тех «Венер».
Ах, Боже мой, ведь это же Гипатия!

АРИСТИД (требовательно):

- Эй, раб, заснул ты, что ли, отворяй!
Ученой не пристало ждать в дверях.

          Явление седьмое

РАБ суетливо пробегает мимо, отпирает дверь, почтительно пропускает ГИПАТИЮ,

АРИСТИД и КАЛЛИСТРАТ (в один голос):

- На свете нет прекраснее гиматия,
Чем одеянье мудрости Гипатии.

ГИПАТИЯ (радостно):

- Тебя с утра искала, Каллистрат,
И дома, и в почтенном Мусейоне.

КАЛЛИСТРАТ:

- Я видеть тебя рад… я рад стократ.
Но с чем же ты пришла сюда сегодня?

ГИПАТИЯ:

- Три ночи я корпела над трудом
По астрономии. Наука звезд близка мне.
Я ни о чем не думала другом
В пустынной хижине… вокруг лишь камни,
Над головой сиянье ста светил
Меня на сочиненье вдохновляло.
Вот книга – астрономии начала (Протягивает книгу КАЛЛИСТРАТУ),
Ученье о движениях светил.

КАЛЛИСТРАТ (бережно берет рукопись):

- Хотя, признаться, я не звездочет,
Но уважаю древнее ученье.
Люблю смотреть, как Млечный Путь течет
Над головой моею в час вечерний.
Стихия чистой мысли все ж милей,
Чем звездная река и воды Нила,
Сильнее, чем Стрелец и Водолей,
Чужая мудрость ищущих манила.
Я «Эннеады» трижды перечел,
Во снах моих беседовал с Сократом,
Я спорил с основателями школ…

АРИСТИД (восхищенно):

- Прочтя сто книг, ты прожил жизнь стократно.

ГИПАТИЯ:

- Но, почитая чистую идею,
Пренебрегать материей не след.
В Александрии нашей звездный свет
Умами дерзновенными владеет.

КАЛЛИСТРАТ (с жаром):

- Я, кажется, сумел объединить
Материю и Дух в одном ученьи.
В просторах мира вьётся мысли нить,
Неодолимо к знанию влеченье.
И эта нить незримая ведет
Из лабиринта темных заблуждений.
Пишу и размышляю ежедень я,
Над сочиненьем бьюсь который год.
В чем суть его? Вначале был Простор,
Пустой, безвидный, темный и бескрайний.
Но вот Создатель мысль свою исторг
И создал Время. Обрело две грани
Творение. Но Время для чего,
Коль нет вещей в безжизненном Просторе?
И сотворил Создатель вещество.
Материя царит над пустотою.
Но жизни нет, коль тело без Души.
Тогда Творец родил Психею-Душу.
Он мертвое безмолвие нарушил,
Но этим актом труд не завершил.
- Да будет Разум! – глас Его вещал.
И так был создан Разум человечий. (КАЛЛИСТРАТ выразительно смотрит на ГИПАТИЮ).
Он тысячу вещей в себя вмещал;
Чтоб сравнивать промеж собою вещи,
Он дал ему понятье Красоты. (КАЛЛИСТРАТ обводит рукой мастерскую АРИСТИДА).
Прекрасное – отрада нашей жизни.
И Он вложил художнику в персты
Металл резца и нежный волос кисти.
А после Он в наш мир принес Добро,
Красу и Разум Бог облагородил.
И это был последний из даров.
Сияй, Добро, как солнце над горою,
Оно лучами гонит бесов вон.

ГИПАТИЯ (восторженно):

- О, Каллистрат, не мозг, а Мусейон!

КАЛЛИСТРАТ (улыбаясь):

- Меня за «еретичество» корил
Один монах, бродячий проповедник.

АРИСТИД (настораживаясь):

- Простой монах… А если бы Кирилл?

КАЛЛИСТРАТ (печально):

- Да, он достойный дядюшкин наследник.
При дяде бунт александрийской черни
Спалил библиотеку в час вечерний.
Да Бог-то с ними… (Устало машет рукой).

АРИСТИД (яростно):

                - Нет, Господь не с ним,
Не с князем Церкви, что в шелках и злате,
Блистающем, как самозваный нимб
На грешнике, воскресшем без распятья
По воле бесов. Враг умов и душ,
Что истину пытаются постигнуть –
Таков Кирилл. В духовную пустыню
Александрию превратит сей муж.

КАЛЛИСТРАТ (желая  успокоить АРИСТИДА):

- Ты зол и гневен, значит, ты не прав.
Гнев мудрость затеняет тьмой безумья.

АРИСТИД (с пафосом):

- Нет, дорогой учитель, ум мой здрав!

КАЛЛИСТРАТ (наставительным тоном):

- Но гнев и злоба в мозг вонзают зубья.
Коль гнев кипит, то надобна остуда.
Пускай наш спор Гипатия рассудит.

ГИПАТИЯ:

- Гнев Аристида, как вода в песок,
Пускай уйдет. К владыке ты жесток.
За веру он к кресту не пригвождён,
Карать и властвовать он саном принуждён.
Ему искусство – суета, тщета.
Он власть имеет, нам он не чета.
И если бы не правил здесь Кирилл,
Что б подлый плебс над нами сотворил?
Твоих Венер, увидев, Аристид,
Толпа бы возопила: – Грех и стыд!
Потом двуногих бесов легион
Твоих богов отсюда выгнал вон.
И, молотками статуи круша,
Возликовала пьяная душа.
Звучит весомо и сурово
Владыки пастырское слово,
Что, с кафедры епископской вещая,
Погромную стихию укрощает.

АРИСТИД:

- Когда б все было так, как ты обрисовала,
Я дерзких слов моих не говорил.
Но обуян неистовством Кирилл.
Он гонит ереси – и рыщут по подвалам
Гонители, ища новатиан,
И валентиниан, и монтанистов.
Кирилл воинствует, он, повторюсь, неистов,
Воистину, не пастырь, а тиран.
Способен он полгорода загнать,
Как прежде, в подземелья, в катакомбы.
Избавь, Христос, от пастыря такого.

КАЛЛИСТРАТ:

- Придет другой – не хуже ли, как знать?

ГИПАТИЯ (встрепенувшись):

- В Серапеум должна явиться я,
Иначе бы продолжила беседу.

КАЛЛИСТРАТ:

- Я твой трактат прочту. И в следующую среду
Верну его.

ГИПАТИЯ:

                - До встречи же, друзья!

ГИПАТИЯ уходит.

КАЛЛИСТРАТ:

- Вот так: пришла – и лекцию прочла
О том, что наш Кирилл не так уж страшен.
Я был влюблен в Гипатию… Она же
Любви моей науку предпочла.
И столько лет – монахиней в миру.
Премудрость – муж ей, сочиненья – дети.
Вслед за трудом родится новый труд.
А год прошел – глядишь, написан третий.

АРИСТИД:

- Но чернь ее блудницею зовет.

КАЛЛИСТРАТ:

- Поменьше верь клеветникам-паскудам.
Уж если девство называют блудом,
То мир перевернулся.

АРИСТИД:

                - Птица вьёт
Гнездовье, чтоб потомство выводить.
Серапеум – Гипатии гнездовье.
И день, и ночь в трудах, свое здоровье
Не подорвала бы…

КАЛЛИСТРАТ:

                - Не нам судить.
Свободной волей наделил Творец
Любую тварь, тем паче - человека.
Кому – кабак, кому – библиотека,
Дворец ли, храм, шатер ли на траве,
Среди степей, где кормятся стада,
Кому – палаты строгого суда,
Кому – тюрьма, коль суд определил,
Кому – семья, кому – полет светил.

АРИСТИД:

- Предначертаниям не веришь ты?

КАЛЛИСТРАТ:

- Стрела и лук судьбу обозначают.
Стрела сражает птиц и бьет в щиты.
Но кто ее в дорогу направляет?
Рука стрелка! И если с тетивой
Едва справляется рука людская,
То далека мишень твоя, близка ли,
Нет, не достигнет цели выстрел твой.
Судьба – стрела, но волен всяк стрелок –
Вот так вовек распорядился Бог.

АРИСТИД:

- Мы о Кирилле прежде речь вели.

КАЛЛИСТРАТ:

- Да, не забыл я речи вдохновенной.
 Владыка наш и грозен, и велик,
Но мне стезя милее Оригена.
Он был беднее, чем каменотес,
Рыбак, что в Дельте промышляет рыбу.
Путями веры вел его Христос:
В пустыню, в храм, в темницу и на дыбу.
Учил он Книгу понимать и знать,
А не затверживать догматы тупо.
Он созерцал вот так же звездный купол…
Но мудрецов не любят чернь и знать.
Любовь земную Ориген отверг
Во имя Бога, как во имя знаний
Гипатия. Вот это человек!
Как жаль, что сей учитель умер ране,
Чем я родился. Если б Ориген
Владыкой был под сенью градских стен!
Стезя его причудливо вилась...

АРИСТИД:

- Святых и мудрых равно портит власть.
И как бы дух высоко не парил,
Он неизбежно стал бы как Кирилл.

КАЛЛИСТРАТ:

- Кто знает… Зря тревожим мертвецов.
Он мой кумир, хоть грех творить кумира.
Мечтаю я, чтоб в граде мудрецов
Стоял и он, держа в руке папирус.
И лик его как солнца диск сиял.

АРИСТИД (восхищенно):

- Да я бы сам такого изваял!
 
           Явление седьмое

КИРИЛЛ в своих апартаментах. Рядом секретарь НИКОДЕМ. Громкий стук в дверь.

КИРИЛЛ (раздраженно):

- Это кто ж там, в утренней тиши
В дверь мою стучит столь не смиренно?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Это я, владыка, разреши?

НИКОДЕМ (на ухо КИРИЛЛУ):

- Петр Чтец…

КИРИЛЛ (шепотом):

                - Двуногая гиена…

(Громко). Отвори ему, пускай войдет.

НИКОДЕМ отворяет дверь.

ПЕТР ЧТЕЦ (входит, волоча мешок):

Бог хранит тебя!

КИРИЛЛ:

                - Ну, здравствуй, Петр!
Покажи-ка что в твоем мешке.
Думал, что придешь ты налегке.

ПЕТР ЧТЕЦ (развязывая мешок):

- Этой ночью мы явились в храм
(Так зовут вертеп новациане).
Стража кулаком «поцеловали»
В губы. Учинили тарарам,
Всё перевернули кверху дном,
И, забрав священные сосуды,
Я к тебе пришел…

НИКОДЕМ (шепчет КИРИЛЛУ):

                - Второй Иуда,
Сам когда-то был еретиком.
А теперь…

КИРИЛЛ (шепчет в ответ):

                - Мой сыне, помолчи.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Мы в вертепе славно порезвились.
Правда, два светильника разбились,
И еще… ну так, по мелочи.
(Вынимает из мешка священные сосуды, достает список предметов и вручает КИРИЛЛУ).
Братья из вертепа унесли
Сделанных искусно три потира.

КИРИЛЛ (хмурит брови, листая список):

- Сказано же в описи: четыре!

ПЕТР ЧТЕЦ (с невиннейшей интонацией):

- Может быть, в дороге растрясли?

КИРИЛЛ (сердито):

- Может быть, на рынок отнесли,
Чтобы там продать? Иль, скажем, пьете
Кисло-сладкое вино из слив,
«Кровь Христову» без Христовой плоти?

ПЕТР ЧТЕЦ (суетливо извлекает из мешка икону):

- Образ Иоанна: как блестит,
Полюбуйтесь! Иоанн Креститель (Протягивает КИРИЛЛУ).
И сподвижников моих простите,
Что дары теряют…

КИРИЛЛ (внимательно разглядывая образ Иоанна Крестителя):

                - Бог простит.

ПЕТР ЧТЕЦ (роясь в мешке):

- Образ Спаса, дивной красоты,
Да еще наперсные кресты.
Подлинное чудо – аналой (Раскладывает все на полу).

КИРИЛЛ – НИКОДЕМУ:

- В том углу сложи, холстом накрой (Указывает в дальний угол).

НИКОДЕМ забирает священные предметы, складывает в кучу и укрывает их.

КИРИЛЛ:

- Вот ведь – разжились еретики,
Сатаны лукавые клевреты.
Покарай их, Боже, за клеветы,
Покарай за тяжкие грехи.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Взяться б за других еретиков –
Скажем, нечестивых донатистов.

КИРИЛЛ (наставительно):

- Сын мой, ты в гонениях неистов.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Да, неистов, коль закон таков.
Запретить собранья, храм отнять,
Изымать священные предметы.
Вот такой у власти ныне метод.

КИРИЛЛ (строго):

- Власти! Вот! Ты – власть, чтоб разгонять?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- С ересью борьба – мой тяжкий крест.

КИРИЛЛ (сурово):

- С Ним себя равнять – какая ересь!
Не дает пока «добро» Орест
Донатистов трогать…

ПЕТР ЧТЕЦ (с жаром):

                - Значит, спелись
И наместник, и еретики!

КИРИЛЛ:

- И у стен есть уши. Не кричи!

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Что ж, пойдем в вертеп новациан
Этой ночью.

КИРИЛЛ (обеспокоено):

                - Не нарваться б вам…
Натворите бед в таком-то раже.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Да у нас ведь сговор с градской стражей!
На борьбу меня благослови.

КИРИЛЛ благословляет ПЕТРА ЧТЕЦА.

ПЕТР ЧТЕЦ (подхватывает пустой мешок, открывает дверь и кричит «сподвижникам»):

- В полночь! Знак условный – крик совы.

ПЕТР ЧТЕЦ уходит.

НИКОДЕМ (горько вздыхая):

- Сам пришел – и сброд с собой привел,
Словно стаю злой, голодный волк.
Алчущий, свирепый, ненасытный –
Помесь волка, грифа и ехидны.
Столпы веры защищает мразь.

КИРИЛЛ:

- Коли государственная власть
Не защита нашей правой вере,
Подлый плебс пусть изгоняет ересь!

НИКОДЕМ:

- Божья правда кроется в народе,
Так патрикий говорит Мефодий.

КИРИЛЛ:

- Ереси – исток великих бед,
Мне сказал политик Ликомед. (Смотрит на клепсидру - водяные часы и спохватывается).
Час настал, чтоб преклонить колени.
И смиренно приступить к моленью.

КИРИЛЛ и НИКОДЕМ молятся перед образами.

         Явление восьмое

Мастерская художника ЕВТРОПА. Он стоит перед мольбертом  с кистью в руке, занесенной для очередного мазка. Рядом – палитра, разбросанные в беспорядке кисти, тряпки, свернутые холсты.

ЕВТРОП (рассматривая картину, поет):

- Ливия и Азия с Европой
Мое имя вознесут на щит.
Слава всенародная Евтропа
Ярче солнца, выше пирамид. (Делает мазок).
Превзойдет Родосского колосса,
И маяк Фаросский превзойдет,
Превзойдет Траянову колонну,
И лучами слава мир зальёт.
Я довольно рисовал героев,
Мучеников разных малевал,
Бился над пылающею Троей,
Реки краски-крови проливал.
Постигал художества секреты,
Как оратор – таинство речей.
Но не мне – заказы на портреты
Воинов, владык и богачей.
Деньги – мимо, слава тоже мимо.
Говорят, посредственен мой дар.
Да в театре больше платят миму,
Чем у живописца гонорар.
И опять угодников малюю,
Без души, без славы, за гроши.
Проповедей постных не люблю я,
Мол, живи, трудись и не греши. (Делает еще мазок).
Скукота – изо дня в день трудиться,
Много лет мозолить кистью кисть. (Брезгливо глядит на свои руки).
Жить под гнетом вековых традиций,
Тем губя свою младую жизнь.
Я войду в историю скандалом:
Гладь воды нарушит взмах весла.
Нарисую кисточкой удалой
В виде Сына Божьего… осла!
Иль Его в обличии животном –
Так ли это важно – кого кем?
Стану я известен всенародно –
В каждом доме, храме, кабаке.
И, хотя сегодня время злое,
Я, надеюсь, кары избегу.
Ведь не зря освоил ремесло я
Живописца – я не то могу!
Снова кисть я тряпочкою вытру (Вытирает кисть).
Полминутки отдохну-вздохну.
И опять берусь я за палитру,
И щетинки в краску обмакну. (Макает кисть в краску).
Пусть вопят фанатики-кретины.
Хватит воли, хватит ремесла.
И украсит яркую картину
Божий Сын в обличии осла. (Делает еще мазок).
Превращу в копыта эти стопы,
Что его к Голгофе привели.
Богохульствуй лихо, кисть Евтропа,
Все святыни махом повали.
Хоть казни, хоть мучай за кощунство,
Но войдет в историю мой труд.
Что мне вера, что мне ваши чувства.
На кресте висит… ослиный труп.

Отходит в сторону, придирчиво разглядывает свое творение. Подходит, что-то подкрашивает, любуется вблизи, потом на расстоянии. Холст все время обращен к зрителям обратной стороной из уважения к их религиозным чувствам.

        Явление девятое

Александрийское гульбище. Медленно прохаживается КАЛЛИСТРАТ, встречает старых знакомых – старейшину иудейской общины ИССАХАРА, жреца РАХОТЕПА, монаха ЕВТИХИЯ. В сторонке оживленно беседуют местные политики МЕФОДИЙ и ЛИКОМЕД.   

КАЛЛИСТРАТ:

- Дышит жаром ветер из Сахары,
Машет обжигающим крылом.
Приветствую Иссахара!

ИССАХАР:

- И тебе, мыслитель, шолом!

КАЛЛИСТРАТ:

- Улетит горячий ветер в степи,
С легким свистом, травы теребя.
Приветствую Рахотепа!

РАХОТЕП (оборачиваясь):

- Да хранит Осирис тебя!

КАЛЛИСТРАТ:

- Будет жарким день, а вечер – тихий,
Время размышлений и молитв.
Приветствую тебя, Евтихий!

ЕВТИХИЙ:

- Пусть Господь к тебе благоволит.

КАЛЛИСТРАТ:

- Щебет птиц, прекрасней нет мелодий,
Что пред ним кимвалов звонких медь.
Здравствуй, патрикий Мефодий,
Привет и тебе, Ликомед!

МЕФОДИЙ и ЛИКОМЕД оживленно беседуют, не слыша КАЛЛИСТРАТА,

МЕФОДИЙ:

- Еретиков святилище
Тебе хотят отдать?

ЛИКОМЕД (горестно вскидывая руки):

- Я б пару прихватил еще,
Чтоб в каждом – рыбный склад.
Но сердце болью стиснуто,
Случилась драма драм:
Там волею епископа
Устроят новый храм.
Надстроят, как положено,
По новой освятят.
Опять обитель Божия.
А мне так нужен склад!
Тот дом почти как новенький.
А я… ей-богу, глуп.
На лапу дал чиновникам,
А получил отлуп!
И вот тогда к наместнику
Легла моя тропа.
А там все та же песенка:
Коль храм – отдать попам!

        Явление десятое

Появляется монах АММОНИЙ, выходит на середину гульбища.

АММОНИЙ (зычным голосом):

- Наш епископ с ересью не борется.
Знать, боится бесов. Только молится.
Слух уже дошел до нас, отшельников.
Гнать бы в шею труса и бездельника.

К нему подбегают СТРАЖНИКИ.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Убирайся, дерзостный монашек.
Иль отведать хочешь палок наших?

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Что ты там пискнул-то
В адрес епископа?

АММОНИЙ (не обращая на них внимания):

- Я сказать хочу и об Оресте:
Не на месте кесарский наместник.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (задыхаясь от возмущения):

- Как ты смел! Наместника не трожь!
Убирайся ты отсюда прочь!

ВТОРОЙ СТРАЖНИК (толкает АММОНИЯ):

- Пока тебя не посадили
В узилище Александрии.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (подбирает узелок АММОНИЯ и бросает ему):

- Бери свои манатки!

Появляется ГИПАТИЯ.

ГИПАТИЯ:

- Зачем вы, стражи, так с монахом?
Он заговора ковы не ковал,
Он лишь правителей критиковал,
Не призывая к бунту…

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

                - Ты не слыхала будто,
Как он епископа бесчестил.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Монахом оскорблен наместник.

АММОНИЙ:

- Способна истина излиться
По воле Господа из уст блудницы.

ГИПАТИЯ (возмущенно):

- Я не блудница… (Отходит в сторону).

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (злорадно):

                - Убедилась – хам!

АММОНИЙ (уходя):

- Всем на Суде воздастся по грехам.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК (вдогонку):

- В пустыню прочь! Ко львам и скорпионам!
Не шастай в нашем городе шпионом.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК

- Гипатия – известная гетера.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- А я слыхал: монахиня в миру.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Мне кажется, и те, и эти врут.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Врут и клевещут: сплетникам нет веры.
Невинную они представят шлюхой
И выставят честнейшего вором,
Для всякой чести нанесут урон.
Не верь, напарник мой, базарным слухам.
Так в лужах лжи любая правда тонет.
Монах – и тот злословит… как Аммоний.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (указывая на ЕВТИХИЯ):

- А вон ползет еще один.
А ну-ка, живо подойди!

ЕВТИХИЙ робко подходит.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- И как зовут тебя?

ЕВТИХИЙ:

                - Евтихий.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Сразу видать – монашек тихий.
Куда бредешь-то?

ЕВТИХИЙ:

                - В лупанарий.

СТРАЖНИКИ хохочут.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (сквозь смех):

- Ну что ж… иди. Хозяин – барин.

ЕВТИХИЙ (гордо):

- Иду спасать я души женщин падших,
Сражаться за несчастных с Сатаной.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Тебе я не завидую, папаша.
Побьет тебя, ей-богу, сутенёр.

ЕВТИХИЙ:

- Я бит был часто. Но девицы три
Оставили постыдное занятье,
И две из них ушли в монастыри.
А третья, как недавно смог узнать я,
За старика хромого вышла замуж.
Тропа терниста от вертепа к храму.

ЕВТИХИЙ уходит, осенив крестным знаменьем СТРАЖЕЙ.

         Явление одиннадцатое

Городской обыватель ФИЛИПП шагает по гульбищу, вслух размышляя.

ФИЛИПП:

- В долине Нила хлеб под солнцем зреет.
Хвала тебе, египетское лето.
Всегда избыток в нашем граде хлеба,
Да только мало стало ярких зрелищ.
А как бывало раньше: навмахия, театр,
Церковный праздник, цирк иль ипподром,
Казнь, бичеванье, драка и погром.
А нынче – скучно…

Появляется возбужденный ЕВТРОП.

ЕВТРОП (радостно):

                - Вот так встреча, брат!

ЕВТРОП обнимает ФИЛИППА.

ФИЛИПП:

- Как здорово! Еще бы вот чуток –
И мы с тобой внезапно разминулись
В густой толпе александрийских улиц.

ЕВТРОП:

- Зайди ко мне, дружок – через часок.
Там, на углу… ты помнишь мастерскую,
Где я рисую, а теперь рискую.

Заинтригованный ФИЛИПП радостно кивает.

          Явление одиннадцатое

КАЛЛИСТРАТ внезапно останавливается, увидев ГИПАТИЮ.

КАЛЛИСТРАТ (всплескивая руками):

- Гипатия, мы свиделись опять.

ИССАХАР (оборачиваясь, недовольным голосом):

- Ах, боже ж мой, зачем-таки орать?
Вы не в пустыне, друг…

КАЛЛИСТРАТ:

                - Зачем сердиться?
В толпе намного проще заблудиться,
Чем средь песков ливийских…

ГИПАТИЯ:

                - Каллистрат!

КАЛЛИСТРАТ:

- Едва успел я труд твой пролистать,
Но завтра приступлю – клянусь! – к прочтенью,
Хочу постигнуть вышних звезд теченье…

ГИПАТИЯ:

- Спешу я, мне в Серапеум пора.
(Увидев РАХОТЕПА, машет ему). Приветствую тебя, служитель Ра.

РАХОТЕП машет ей в ответ. ГИПАТИЯ убегает. КАЛЛИСТРАТ долгим взглядом провожает ее.
 
          Явление двенадцатое

ЕВТРОП (завидев КАЛЛИСТРАТА):

- Мыслителю привет от живописца! (Подходит к КАЛЛИСТРАТУ).
Прости, отвлек. Назойлив я, как овод…
Но есть для нашей встречи важный повод.

КАЛЛИСТРАТ (иронически):

- Хвала и слава мученикам кисти,
Малюющим египетских котов.

ЕВТРОП:

- Ко мне сейчас ты заглянуть готов?

КАЛЛИСТРАТ:

- Ну что ж, пойдем, посмотрим на шедевры.

ЕВТРОП:

- Предупреждаю: не для слабых нервов.

Появляется паланкин, в котором несут КИРИЛЛА. Люди кланяются ему, слышны крики: «Благослови, владыка». Охрана разгоняет нерасторопных.

ОХРАННИК ЕПИСКОПА (грубо расталкивая толпу):

- Куда ты прёшь! Пшёл прочь, дурила!
Преосвященному Кириллу
Очистить путь, чернь площадная!

Внезапно паланкин останавливается. Из-за занавески появляется рука КИРИЛЛА в золотых перстнях и лениво осеняет толпу крестным знамением. Толпа ликует.

ЕВТРОП (презрительно):

- Зачем так пышно? Проще надо!

КАЛЛИСТРАТ:

- Надменны, грубы, кто стоит близ тела
Святителя. Эх, лучше бы блестело,
Сверкало золото не на перстах,
А в сердце, в голове и на устах.

СЛУГИ уносят паланкин с КИРИЛЛОМ. КАЛЛИСТРАТ и ЕВТРОП уходят.

           Явление тринадцатое

Улочка, по которой спешит ГИПАТИЯ. Её нагоняет ПЕТР ЧТЕЦ.

ПЕТР ЧТЕЦ (нарочито любезно):

- Ученейшей из женщин мой поклон.

ГИПАТИЯ (на бегу):

- Поклон тебе.

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - Позволь – и провожу я.

ГИПАТИЯ (удивлённо):

- Но скоро полдень. Людно и светло.
Тьму и безлюдье любят вор и жулик.

ПЕТР ЧТЕЦ (настойчиво):

- В кварталах бедноты и ясным днём
Насилуют и грабят. Так вдвоём?

ГИПАТИЯ (раздраженно):

- Нет-нет, спешу я: через переулки
В Серапеум – святилище науки
Кратчайший путь.

ПЕТР ЧТЕЦ (упорно преследует ее):

                - Сей дом – обитель скуки.
Представлюсь: Петр я, как святой апостол.
Хоть глас не тот, осанка, взор и поступь,
Но от Христа, как он, не отрекусь.

ГИПАТИЯ (с язвительной насмешкой):

- Как благородно!

ПЕТР ЧТЕЦ:
 
                - Ибо я не трус.
И не жесток я: подлому рабу
Я ухо ни за что не отрублю.

ГИПАТИЯ:

- Да ты еще и добр!

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Готов омыть слезами Божий гроб!

ГИПАТИЯ:

- Что ж, Петр, прощай: видны уж стены храма.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- До скорого! (В сторону). Она не вышла замуж,
Хоть за сорок перевалило ей.
Средь мудрецов прослыла девой строгой.
Ей Мусейон – постель, а муж ей – Логос.
Когда б толпа Серапеум сожгла,
И Мусейон, то где б приют нашла?
А все же, право, дева ли Гипатия?
И как проверишь? Надо лезть под платье. (Хихикает).

           Явление четырнадцатое

Мастерская ЕВТРОПА, куда художник приводит КАЛЛИСТРАТА, ЕВТРОП сдергивает покров со скандального полотна.

КАЛЛИСТРАТ (отшатнувшись назад):

- О Господи!

ЕВТРОП (ехидно ухмыляясь):

                - Ты угадал – Он самый!
Понятно, что творенье не для храма –
Для светской публики. Скандален сей сюжет.
Искусство ж требует от живописца жертв:
Благопристойности, морали, чьей-то чести…

КАЛЛИСТРАТ (придя в себя от шока):

- Когда б на этом месте был наместник –
Ты бы Ореста так изобразил?

ЕВТРОП (смущенно):

- Вот это, знаешь, выше моих сил.
Во-первых – это власть, что над собой хихикать
Не позволяет – можно пострадать.
Мы слугам кесаря в лицо не смеем тыкать.

КАЛЛИСТРАТ:

- А во-вторых?

ЕВТРОП:

                - Ответ тут просто дать:
Я от Ореста получил заказ:
Чтоб для дворца намалевать зараз
И бой при Акции, и бегство Моисея,
То бишь Исход. Как белка в колесе я
Трудиться буду месяца два-три.
Вот к заработку скудному прибавка.
Руки кормящей даже злая шавка
Кусать не смеет. Краски разотри –
И начинай…

КАЛЛИСТРАТ:

                - А руку, что к кресту
Была прибита молотком солдата?

ЕВТРОП:

- Господь не платит мне. А я без платы
Малюю, что желаю…

КАЛЛИСТРАТ (задыхаясь от возмущения):

                - Ты престу…

ЕВТРОП (перебивая):

- Ну, да, преступник и хулитель веры.
Но за меня горой все – от гетеры
И до философов – таких, как ты.
Хоть поругают, сильно не затронут.
А строгий пост и сто земных поклонов
Пропишет поп.

КАЛЛИСТРАТ:

                - Уж лучше пусть коты,
Гиены, львы глядят с твоих портретов,
Чем выставлять на публику вот это! (Гневно тычет пальцем в холст).
Нет, невозможно: Бога – на позор
Ты выставил. Да в том ли суть искусства?
Коли начнут бросать навоз и сор
В священнейшее пламя Заратустры.

ЕВТРОП:

Так, пьеска…

КАЛЛИСТРАТ:

- Коль пошляки возьмутся рисовать
В объятиях блудницы Моисея…

ЕВТРОП:

- То приготовят камушки евреи,
Чтоб живописца в гневе побивать.
Но мне не страшно…

КАЛЛИСТРАТ:

- В святилища любых религий гнать
Отары, табуны, для поруганья
Их алтарей…

ЕВТРОП:

- Комедия…

КАЛЛИСТРАТ:

                - Обитель муз поганить,
И книги жечь, и знанье распинать,
Чем станет мир?

ЕВТРОП (невозмутимо):

                - Ристалище забавное,
Святой и шут в котором станут равными.
И бог-комедиант сойдет на землю.

КАЛЛИСТРАТ:

- Прости, но я такое не приемлю. (Убегает из мастерской)

           Явление пятнадцатое

Та же мастерская. ЕВТРОП показывает картину ФИЛИППУ,

- Ты оцени: Распятый тут похож
Сам на себя?

ФИЛИПП (пораженный):

                - Осла? Ну, ты даешь!
Вот так вот, откровенно, без зазренья…
Всем расскажу я про твое творенье!
 
              Явление шестнадцатое

ФИЛИПП и ПЕТР ЧТЕЦ.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Благодарю за то, что рассказал.
Евтроп получит пребольшой скандал.
(В сторону). Мне повод нужен. Вот он, повод, явлен.
Я брошу клич. Сегодня же, в ночи,
Взяв палицы, ножи и кирпичи,
Покажем мы, кто в городе хозяин!

               Акт второй

              Александрийский день

              Явление первое

Площадь. Наместник ОРЕСТ принимает парад легионеров. Рядом с ним – епископ КИРИЛЛ и ПАТРИКИИ, здесь же собралась александрийская ТОЛПА. Время от времени раздается рев труб, звон систрумов, посвисты флейт.

ОРЕСТ жестом приветствует шагающих легионеров и поет:

- Империи опора – легион:
Врагов разбить и подавить мятеж.
Преодолеет горы, реки он.
Пусть солнце не палит, и в спину ветер свеж –
Пройдет пески пустынь, прогонит прочь номадов.
Разрушит грады он, и он заложит грады.
На месте тех военных лагерей
Встают дворцы с рядами колоннад,
Театры, термы… Эй, орел наш, рей!
Пускай грохочет шаг, пускай щиты гремят.
Шагает легион – и варварских царьков он
Низвергнет с тронов их и закуёт в оковы.
Империя – ты мощь и сила!
От Понта до долины Нила
Я слышу стук калиг, орлиный клёкот-клик.
Приказов грозный рык – империи язык.
И кто порядок в мире водворит?
Империи железные войска.
Они идут – и вся земля дрожит,
Деревья и дома, твердыни мертвых скал.
Пусть хищный гарамант и племя амазонок
Уверуют в Христа, покорствуют законам.
Империя несет чрез войны мир
И утверждает силою добро.
Рубин заката и небес сапфир,
И изумруд степей, селены серебро
Навеки заключим в железную оправу
Священных рубежей могущества державы.
Империя, чья власть сурова –
Подножье кесарева трона.
Чтоб мудрость наших книг ум варварский постиг,
Звучит победный крик и грозный стук калиг.
Империя – на шлемах перья,
И в храмах ангельское пенье.
Империя! Империя!! Империя!!!
Истории великая мистерия.

ЛЕГИОНЕРЫ уходят, музыка замолкает. ТОЛПА внезапно начинает шуметь. Слышатся крики: «Орест, накажи Евтропа!» «Кирилл, отлучи богохульника!» «Защитите Христа от поругания!». Люди начинают свистеть, СТРАЖИ пытаются утихомирить их, но тщетно.

К ОРЕСТУ подбегает встревоженный ГЕРВАСИЙ, его адъютант.

ОРЕСТ:

- Что там кричат людские толпы?

ГЕРВАСИЙ:

- Про нечестивого Евтропа.

ОРЕСТ:

- Кто он такой?

ГЕРВАСИЙ:

                - Евтроп – художник.

ОРЕСТ (морщит лоб):

- Я ж две картины заказал
Евтропу этому.

ГЕРВАСИЙ (с ужасом):

                - Скандал!
Толпа твердит, что он – безбожник!
Он поглумился над Христом,
В своей кощунственной картине
Изобразив Его скотом.

ОРЕСТ (с деланным безразличием):

- Ну, значит, сам Евтроп – скотина.
Владыка пусть займется им. (Кивает в сторону невозмутимого КИРИЛЛА).

ГЕРВАСИЙ:

- Боюсь, придется нам самим
Толпу удерживать от бунта,
Евтропа дерзкого искать.

ОРЕСТ:

- Уголья из костра таскать
И не обжечься. Как же трудно
Толпу без крови усмирять,
Не ссориться с духовной властью,
Во всем быть с кесарем в согласьи
И неповинных не карать.
Стезя наместника терниста:
Чуть ошибешься – рухнешь вниз ты.

Шум толпы и свист усиливаются.

К  ОРЕСТУ подбегает ЛОЛЛИЙ, начальник городской стражи.

ЛОЛЛИЙ (задыхаясь от бега):

- Прикажете прогнать народ?

ОРЕСТ:

- Не надо. Мы покинем площадь,
Толпу тем успокоив. Позже
Возьмем смутьянов в оборот,
Зачинщиков.

ЛОЛЛИЙ:

                - Один из них
Известен нам – монах Аммоний.
Мы гнали прочь его – не понял,
Обратно в город он проник.

ОРЕСТ:

- Евтроп – волнений сих исток.
Его немедля разыщите,
И тотчас в мой дворец тащите.
Я разберусь. Суд будет строг
И богохульника накажет.

ЛОЛЛИЙ:

- Исполнит все приказы стража. (Убегает).

Свист ТОЛПЫ становится оглушительным. ОРЕСТ, ГЕРВАСИЙ, ПАТРИКИИ и КИРИЛЛ покидают трибуну под охраной ЛЕГИОНЕРОВ.

            Явление второе

Резиденция епископа. НИКОДЕМ встречает КИРИЛЛА.

НИКОДЕМ:

- Духовный пастырь и отец
Египта – я к тебе с докладом.
Опять явился к нам Петр Чтец.

КИРИЛЛ (раздраженно):

- Ну что ему опять-то надо?

ПЕТР ЧТЕЦ выбегает навстречу и падает на колени перед КИРИЛЛОМ.

- Благослови мя, добрый отче!
Собрал я истых христиан,
Чтобы свершить сегодня ночью
Возмездье!

КИРИЛЛ (гневно):

                - Ты, гляжу, смутьян,
Из тех, кто в гаме площадном
Хулил наместника бесчинно!

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Я не был там!

КИРИЛЛ:

                - Ты хочешь, видно,
Благословенья на погром?

ПЕТР ЧТЕЦ (горячо):

- Кощунников, еретиков
Я устыдить хочу.

КИРИЛЛ:

                - Дубиной?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Хочу, чтобы признали вины,
Покаялись – мой план таков:
Явившись к лжеучителям,
Мы на колени их поставим,
Пускай молитвами, постами
Искупят грех. Как по полям
Несется конница, так мы
По этим улицам промчимся,
Мы к нечестивцам постучимся…

КИРИЛЛ (внушительно):

- Доскачетесь вы до тюрьмы.
Желаешь ты погром и бунт
Прикрыть красивыми словами.
Чтоб я был пастырь над ослами
Рассвирепевшими? Забудь,
Сын мой, намерения свои,
Ведь в городе есть сыск и стража.
А ты в своем безумном раже…

ПЕТР ЧТЕЦ (с надрывом в голосе):

- Молю тебя, благослови!

КИРИЛЛ (жестко):

- На кровь благословенье дать
Я не могу.

ПЕТР ЧТЕЦ (упавшим голосом):

                - Тебе решать…

КИРИЛЛ:

- Но я не стану вам мешать.
Наместник кесаря есть в граде
И меч ему недаром даден.
Покинь меня! Я так устал…

ПЕТР ЧТЕЦ (в сторону):

- Не дал… А вроде как бы дал!

ПЕТР ЧТЕЦ уходит.

            Явление третье

Больница. Братья милосердия ПАРАБАЛАНЫ ухаживают за БОЛЬНЫМИ. Слышны стоны, стенания, крики боли.

СТАРШИЙ ПАРАБАЛАН (напевает):

- Тяжко быть парабаланом,
Послушанье исполняя:
Промывать несчастным раны,
Что гниют, смердят, воняют.
Царство слез, подобье ада,
Тяжкий крест несем покорно
Лишь небесную награду
Братья ждут за труд свой скорбный.
Дозу горького лекарства
Надо в точности отмерить,
Гнать как беса призрак смерти.
Словно птицы пеликаны,
Грудь порвав, своею кровью
Напоим всех тех, кто жаждет.
Так несет по жизни каждый
Крест, вериги и оковы.

ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН:

- Эй, братия, парабаланы,
Повязки заменить пора нам
Тем, кто здесь заживо гниет.
Да что ж никто-то не идет?!
Мы здесь вдвоём на сорок душ!

ВТОРОЙ ПАРАБАЛАН:

- Они вот-вот сюда придут.
Петр Чтец им речи говорит.

ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН:

- Он всем вокруг мозги дурит.
Глупее не видал болвана!

ВТОРОЙ ПАРАБАЛАН:

- Но слушают парабаланы.
А нам с увечными возиться!

БОЛЬНОЙ:

- Я пить хочу… хочу водицы.

ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН:

- Сейчас, сейчас, иду, иду. (Подносит БОЛЬНОМУ чашку с водой, тот с усилием поднимает голову, делает глоток и вновь падает на ложе).

СТАРШИЙ ПАРАБАЛАН:

- Монахи трудятся в аду,
Гася водой пожар нутра.
А я… послушаю Петра,
Он речь тоже речь как воды льет.
(ВТОРОМУ ПАРАБАЛАНУ). Смени горячечным бельё. (Уходит.)

ВТОРОЙ ПАРАБАЛАН – ПЕРВОМУ:

- Возьми тот бинт на спинке стула.
И принеси еще микстуру.
Да-да, вот тот настой без соли –
Он успокаивает боли.

            Явление четвертое

ПЕТР ЧТЕЦ держит речь к ПАРАБАЛАНАМ.

ПЕТР ЧТЕЦ (горячо, с пафосом):

- Слушайте меня, парабаланы!
Улица волнуется, шумит.
Свищут птицы-флейты и грохочут барабаны,
Эхо этой музыки летит до пирамид.
Знайте, богохульники злобствуют, наглеют,
Ереси как аспиды жалят смертным ядом.
Заразили город наш, общество болеет.
Наше благодушие обернется адом.
Спасите город, сорвите вражьи планы.
Надежда наша – парабаланы!
Ежели ребенок не был порот,
Вырастет разбойник, хам и плут.
Так без кары Божеской вертепом станет город.
Мы – её орудие: дубинка, розга, кнут!
Мерзости языческой в городе не место.
Выметем всех умников как метлою мусор.
Прогремим неслыханным яростным протестом.
Власти нас не слушают, значит, власти – трусы.
Разбейте в крошку языческих болванов,
Надежда наша – парабаланы!

ГЛАВНЫЙ ПАРАБАЛАН:

- Твои речи горячей пожара,
Гневом праведным слова полны.
Вся лечебница от них дрожала.
За тобою мы пойти вольны.
Но кому тогда лечить больных?

ПЕТР ЧТЕЦ (с притворной скромностью):

- Я не мастер облачаться в тогу
Цицеронов с речью в сто страниц.
Если, братья, защитите Бога,
Бог больных спасёт и охранит.

ГЛАВНЫЙ ПАРАБАЛАН:

- Что мы, братья, думаем-гадаем?
Сей же час больницу покидаем!

ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН – ВТОРОМУ:

- Он что, объелся белены?
На произвол судьбы – больных?

СТАРШИЙ ПАРАБАЛАН:

- И я с тобою, славный Пётр!
Устал я нынче от хлопот,
Своих трудов неблагодарных.
С утра все стоны, кровь и гной,
Зимой, и летом, и весной,
И днем, и ночью. Я как Ной
В своем ковчеге многотварном:
Корми, ухаживай, лечи!
Нет, лучше с ересью бороться
Защитник веры здесь добьется
Признанья!

ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН (негодующе):

                - Мы не палачи!
Погром, гоненье и убийство?!
Я не хочу!

ГЛАВНЫЙ ПАРАБАЛАН:

- За мной все, быстро!

ПАРАБАЛАНЫ сбрасывают белые халаты. Под ними – черные рубахи погромщиков. Все устремляются за ПЕТРОМ ЧТЕЦОМ и ГЛАВНЫМ ПАРАБАЛАНОМ. ПЕРВЫЙ ПАРАБАЛАН мечется по сцене, не зная, присоединиться к собратьям или нет. Наконец, и он скидывает халат и догоняет остальных.

             Явление пятое.

Больница, оставленная братьями милосердия. На койках стонут БОЛЬНЫЕ.

ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ (задыхаясь):

- Куда они все подевались?
Я целый час лежу в поту,
Закутан в мокром одеяле.
Я пить хочу…

ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ:

                - А я в порту
Поймал, наверно, лихорадку.
Который день – то жар, то хлад.
И где он, милосердный брат?

ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ:

- А я был в схватке ранен в пятку
Как легендарный тот Ахилл.
Лежу – а рана воспалилась.
(Обращаясь к ЧЕТВЕРТОМУ БОЛЬНОМУ). А ты, мой друг, так бледен, хил.

ЧЕТВЕРТЫЙ БОЛЬНОЙ (хриплым голосом):

- Трибун я, речи говорил,
Да только горло простудилось,
Когда под ливень угодил.
И вот, в награду за труды,
Безгласным стал.

ПЯТЫЙ БОЛЬНОЙ (сипит):

                - Воды, воды…


              Явление шестое

ПЕТР ЧТЕЦ и ПАРАБАЛАНЫ встречают АММОНИЯ и его монахов.

ПЕТР ЧТЕЦ (радостно):

- Ты в городе? Воскрес из праха
Как феникс.

АММОНИЙ (сурово):

                - Птица – ложный бог.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Несуществующая птаха.
Я вижу, ты все так же строг.
С тобою – воинство монахов.
Оставил, отче, свой «чертог»:
Который год живёшь в дыре,
В пустыне, в каменной горе.

АММОНИЙ:

- Я утром в город приходил.
Был изгнан стражей. Мне в подмогу
Пришли сподвижники.

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - Эклогу
Тебе, мой брат, я б посвятил,
Когда бы дар имел: о том,
Как средь песков живут монахи,
И убегают бесы в страхе
От той обители…

АММОНИЙ:

                - Погром
Затеял ты?

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - А кто сказал?

АММОНИЙ:

- О том щебечут даже птахи.
И даже мудрые монахи
О том проведали.

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - Я знал!
Я знал, что средь святых людей
Мои приверженцы найдутся,
И пусть завистники утрутся!
И в страхе, в ужасе трясутся
И еретик, и иудей!

АММОНИЙ:

- Дрожи, язычник, веры враг!
Пусть писанина и картины,
Бесовских козней паутина
Сгорит на праведных кострах!

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Сегодня вечером – погром.
И мы по улицам пройдем
Как буря по прибрежным водам.
А ты, мой друг, достоин оды!

               Явление седьмое

Дом КАЛЛИСТРАТА. Хозяин беседует с АРИСТИДОМ.

КАЛЛИСТРАТ:

- Беги мой друг, беги скорее!
Народ на живописцев зол.
Хватают нож, дубину, кол…

АРИСТИД:

- Начнут, наверное, с евреев,
А после примутся за нас.

КАЛЛИСТРАТ:

- А, может быть, закончат ими.
Сперва – художников. С иными
Поздней расправятся.

АРИСТИД:

                - Бог даст –
И я расправы избегу.
Кто защитит мои творенья
От яростного истребленья?
Вот так – взять и отдать врагу
На поруганье Афродит,
Гермесов, Аполлонов, Зевсов?!

КАЛЛИСТРАТ:

- Разграбят город толпы бесов
В людском обличьи. Враг вредит,
Ломает, рушит, что создать,
Бездарным будучи, не может.
Беги скорей!

АРИСТИД:

                - Мороз по коже!
А как же власть? Ей что, плевать?

КАЛЛИСТРАТ:

- «А как же власть?» А власть хитра:
Сначала волю даст плебейству,
Ну, а потом начнется действо
Палаческого топора.
Она порядок наведет!
Введет войска, забьет в набаты,
Невинных, правых, виноватых
Казнит, посадит, изобьёт.
И, чернь лупя с размаху в рыло,
Кровавя копья и мечи,
Она торжественно вскричит:
- Я здесь порядок водворила.
А после что? Ужесточат
Законы, нормы, предписанья,
Налоги, штрафы, наказанья.
И много денег расточат,
Борясь со следствием – восстаньем
Толпы презренной. Только нить,
Что вяжет следствие с причиной
Ей ни за что не устранить.

АРИСТИД:

- Забрало власти – лишь личина,
Сокрывшая лицо лжеца,
Как маска древнего жреца.

КАЛЛИСТРАТ (насторожившись):

- Я слышу – с улицы орут.
Там собираются громилы.
Беги скорее, друг мой милый!

АРИСТИД:

- А ты?

КАЛЛИСТРАТ:

            - Читать я буду труд
Гипатии о царстве звездном.

АРИСТИД:

- Не убоявшись силы грозной?

КАЛЛИСТРАТ:

- Толпы бесчинной? Будь, что будет.
Не отменить молитвой бурю,
Но может судно переждать
Её в заливчике уютном.
Дом – судно, кабинет – каюта.
Тебе ж, дружок, пора бежать.

КАЛЛИСТРАТ и АРИСТИД обнимаются на прощание. АРИСТИД уходит.

               Явление восьмое

Александрийская улица. СТРАЖНИКИ стоят на перекрестке.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК (прислушиваясь):

- Народ шумит…

ВТОРОЙ СТРАЖНИК (равнодушно):

                - И пусть шумит.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Тревожно мне.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

                - Пойди уйми!

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- И сердце ноет и щемит.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- И что в итоге ощутит?

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Мне кажется, погром грядёт.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Проходит все – и он пройдет.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Да ты не страж, а Соломон.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- А ты наивен, мой напарник,
Как тот фиванец, глупый парень,
Что окунает в соль лимон:
Смешав на блюдце соль и сладость,
Кривит он рожу: «Вот ведь гадость!»
Шумит толпа, кричит толпа,
Тупа, нелепа и глупа.
Но как стемнеет – кончен гам,
Все разбежались по домам.
В объятья жён, рабынь, любовниц
Под свет луны и шелесты смоковниц.

               Явление девятое

По переулку крадется ЕВТРОП. Он несет под мышкой аккуратно упакованную картину, оглядываясь на каждом шагу.

ЕВТРОП:

- Боже мой, наделал столько шуму.
Толпы собираются с дубьём.
Наш народ не понимает шутку.
Встретит – и, того гляди, убьёт.
Мысль меня такая осенила:
На ночь я укроюсь в дельте Нила.
Там протоки, потайные тропы –
Есть, где скрыться бедному Евтропу.

Слышны шум, крики, топот ног, они все ближе. ЕВТРОП припускает по переулку, воровато озираясь по сторонам.

               Явление десятое

ГИПАТИЯ сидит на скамейке и пишет. К ней подходит РАХОТЕП.

РАХОТЕП:

- Приветствую тебя, науки жрица!

ГИПАТИЯ:

- Привет тебе, служителю богов!

РАХОТЕП:

- Уж скоро вечер. И на каменные лица
Ложатся тени.

ГИПАТИЯ:

                - Тени облаков.
Они пройдут небесным караваном
Над городом – и вот опять светло.
(Поднимает взор к небу). Как много проплывает тучек рваных.

РАХОТЕП:

- Вот эта на верблюжье седло
Похожа, эта – словно пирамида,
Другая – будто серо-белый сфинкс.

ГИПАТИЯ:

- А это облако – небесный идол
Сераписа.

РАХОТЕП (встревожено):

                - Я слышал чей-то свист.
Пора домой, разбойников хватает.

ГИПАТИЯ:

- Там облако – как снег, снег, что не тает,
Окрашивая темечки вершин
Священной, благородной сединою.

РАХОТЕП (печально):

- Сродни моей, когда б не брил главу.
(Обнажает голову).  Вот круглый шар под сеткою морщин.
Не разрастутся, как сады весною,
Мои власа. Я много лет живу,
Епископов, наместников имперских
Застал я многих на своем веку,
Груз прожитого тягостно влеку,
Пью воду и питаюсь хлебом пресным.
Знать, я последний в гаснущем роду.
Предтечи – проповедники-герои!
Когда-то в Куш, Напату и Мероэ
Несли Египта свет. В одном ряду
Служители Исиды, Хнума, Ра
С апостолами – пастыри добра.
Фанатики всех вер, сыны вражды
Сплотили против них свои ряды.
У нас свой крест, его зовем мы «анх».
Он – символ веры, бесконечной жизни.
Недаром рисовали этот знак
На стенах храмов. Жрец, носитель истин
Шел в странствия – не царства покорять,
А просвещать в пустыне дикаря,
Сквозь дебри и пески, по горным тропам
К пигмеям, андрофагам, эфиопам.

ГИПАТИЯ:

- Ты счастлив, многомудрый Рахотеп,
Хранитель веры древнего народа.
О чем поговорить со мной хотел?

РАХОТЕП:

- Увы, грядут несчастья и невзгоды.
Умножились гонителей ряды,
Шельмуют, травят всех, кто чуть отличен.
«Еретики», «язычники», «жиды» -
Повсюду слышно. Так в пустыне кличет
Гриф-падальщик. Поживу ищет он,
Едва живых доклевывает насмерть.
Наместник должен быть для нас щитом,
Увы, увы, взывать к нему напрасно.
Он – исполнитель прихоти чужой,
Как меч и бич – орудья наказанья.
Пришлют приказ – покончит он с враждой.
Пришлют другой – и он одним касаньем
Стило пошлет железные войска,
Гнать иноверцев, рушить их святыни.
Его ухмылка – яростный оскал
Царя зверей, хозяина пустыни.
Он не народа – кесаря слуга.
Что ж, я уйду неслышно, без следа
В пустыню, в дельту, в дебри, в море, в степь.

ГИПАТИЯ:

- Несправедлив к нему ты, Рахотеп.
Прости меня, хоть ты и мудр, как Тот,
Но кажешься ребёнком несмышлёным.
Ты погляди – искусство здесь цветёт,
А с ним и философия…

РАХОТЕП:

                - Смешно мне!
Как, призванный карать «врагов Иисуса»,
Способствует науке и искусству?

ГИПАТИЯ:

- Ты мне поверь: Орест не так уж прост.
Он кесарю слуга, земле хозяин.
Но если бы предстал пред ним Христос,
То, верно, избежал бы наказанья.

РАХОТЕП:

- Мне все равно: Орест или Пилат.
Все равно губят разум и талант.

ГИПАТИЯ:

- И все равно скажу: несправедлив!
Он помогает, делает, что может.
Как путники в саду, в тени олив
Под сенью власти отдохнет художник
От едких критиков, Зоилов злых,
Презренья черни, прихотей богатых,
От ярости фанатиков, хулы
Невежд-всезнаек. Мудрость Каллистрата
Он ценит, Аристида чтит талант.
Всегда привык доискиваться правды.
Ромей, еврей, сириец иль галат –
Ко всем Орест подходит с меркой равной.

РАХОТЕП:

- Но развелись фанатики при нем,
Отребье всех сословий и племен.
Гипатия, тебе грозит беда.
Для буйных – что блудница, что весталка –
Исчадья ада, бесы…

ГИПАТИЯ (решительно): 

                - Никогда
Я не покину града.

РАХОТЕП (в отчаянии):

                - Иль не жалко
Самой себя?

ГИПАТИЯ:

                - Зовешь ты жизнь спасать.
А я желаю книгу дописать.

РАХОТЕП:

- Гипатия, да ты сродни богам,
Себя считаешь, видимо, бессмертной.
(Прислушиваясь). Я слышу отдаленный гул и гам.
Таким бывает шум толпы несметной.
Да, впрочем, жизнь тебе не дорога.
Одной науки чистой ты слуга,
Что отреклась от радостей любви…

ГИПАТИЯ:

- Жрец, умоляю, душу не трави!
Я с малолетства в звезды влюблена,
Наукой грежу, числами больна.

Слышен шум толпы. ГИПАТИЯ и РАХОТЕП расходятся в разные стороны.

                Явление одиннадцатое

РАХОТЕП уходит. Появляется ИССАХАР.

ГИПАТИЯ (радостно):

- Ах, Иссахар! Второй уж раз за день.
Встречаемся на улицах с тобою.
Куда спешишь ты, мудрый иудей?

ИССАХАР (всплескивая руками):

- Какая встреча! Я, влеком толпою,
Тебя из виду потерял тогда.
Спешу домой. (Оглаживает бороду). В пылище борода
От этих улиц, на ногах царапины…

ГИПАТИЯ:

- Я думала, что ты спешишь в Серапеум.

ИССАХАР:

- Под статуей языческого бога
Там речь строчит философ-баламут.
Отрада мудрых – Тора и Талмуд.
До послезавтра! Завтра ж ведь суббота.
Закон мне дом покинуть не велит.
Чтоб мы блюли Закон, следит левит.

ГИПАТИЯ и ИССАХАР расходятся в разные стороны.

                Акт третий

               Александрийский вечер и ночь.

               Явление первое

По улице идут ПАРАБАЛАНЫ и МОНАХИ. Впереди – ПЕТР ЧТЕЦ, рядом – АММОНИЙ.

ПАРАБАЛАНЫ (поют):

- Вчера ты был никто, а нынче пьешь нектар
Как древние языческие боги.
Воинственная речь, отчаянный угар
Вот нож нанес удар – и шрам глубокий.
Погром! Пройтись по улицам с дубиной, с топором!
Погром! Разрушить дом и завладеть чужим добром.
Один ты был никто, но за тобою сто.
В предчувствии погибели враги бегут, враги бегут…

МОНАХИ (поют):

- Во Имя Христово и Божьего Престола.
Прочь ересь гони, как чуму и холеру.
Один пострадает, другой арестован,
Но сделано дело. Да здравствует вера!

ПАРАБАЛАНЫ (поют):

Ты был ничтожество, теперь зато жесток,
Как ангелы, карающие бесов.
А впереди вожак, и всем подаст он знак:
Крушить, и бить, и жечь, и гнать, и резать.
Погром! Я вижу город, перевернутый вверх дном!
Погром! В окошко камень и по черепу багром.
Один ты был никто, но за тобою сто.
В предчувствии погибели враги бегут, враги бегут…

МОНАХИ (поют):

- Во Имя Христово и Божьего Престола.
Прочь ересь гони, как чуму и холеру.
Один пострадает, другой арестован,
Но сделано дело. Да здравствует вера!

ПАРАБАЛАНЫ (поют):

- Был у тебя сосед, весьма почтенен, сед.
Но, оказалось, скрытый иноверец.
Теперь – заклятый враг, он втоптан в грязь и в прах,
А вместе с ним и дьявольская ересь!
Погром! Прошел по городу свирепый шквал и шторм!
Погром! Стоял здесь дом, а нынче – покати шаром.
Один ты был никто, но за тобою сто.
В предчувствии погибели враги бегут, враги бегут…

МОНАХИ (поют):

- Во Имя Христово и Божьего Престола.
Прочь ересь гони, как чуму и холеру.
Один пострадает, другой арестован,
Но сделано дело. Да здравствует вера!

Навстречу погромщикам идет ФИЛИПП.

ПЕТР ЧТЕЦ (заметив приятеля):

- Приветствую тебя, дружок Филипп!
Ты хочешь к верным присоединиться?

ФИЛИПП:

- Привет тебе! Куда толпа валит?

ПЕТР ЧТЕЦ (поравнявшись с ним):

- Ты не видал Гипатию-блудницу?

ФИЛИПП:

- Так, мельком… Но зачем она тебе?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Так… поболтать о звездах, об эфире.

ФИЛИПП (насмешливо):

- «Так поболтать»… Тот – с палкой, этот – с гирей?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Пойдешь со мной в отчаянной толпе?

ФИЛИПП:

- Да что ты, Пётр! Я только посмотрю.
Я, братец, шкуру берегу свою.
Как жаль, не каждый день у нас погром…

АММОНИЙ (с воодушевлением):

- Мы в град святой преобразим Содом.

ФИЛИПП (в сторону, ехидно):

- Чтоб превратить булыжник в адамант,
Тут нужен не монах – халдейский маг!

ПЕТР ЧТЕЦ (склонившись к нему):

- Или дубины яростный размах!
Каменья тут убийственней тирад.
Вот зрелище, вот истинный театр!
Вооружись дубьем, врагов убьем.

ФИЛИПП:

- Я только полюбуюсь на погром.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Дружок, ты, кстати, не видал Евтропа?

ФИЛИПП:

- Представь себе, нигде? Утёк, убёг…
Удрал в пустыню, иль уплыл в Европу?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Не мы побьём, так пусть накажет Бог.

ФИЛИПП:

- Все пакостники – истые коты:
Набедокурив, прячутся в кусты!

                Явление второе

Площадь. Статуя Аполлона, окруженная погромщиками.

ПЕТР ЧТЕЦ (задрав голову, глядит на статую):

- Ну, каково, красавчик, бывший бог?
Ты, в наготе прельстительно-бесстыдной,
Стоял тут много лет. (ПАРАБАЛАНУ). Накинь мешок
На идола! Сей ложный «бог» ехидну
Иль ящерицу в сказке победил.
А в наших душах ярость пробудил!

ПАРАБАЛАН карабкается на пьедестал и накидывает мешок на статую.

АММОНИЙ:

- Да что мешок? Накинуть бы аркан
Да потянуть, чтоб рухнул истукан!
Пусть превратится в мраморную крошку.
Но аккуратно действуйте, сторожко,
Чтобы, упав, вас бес не покалечил.
Набросьте петлю демону на плечи!

МОНАХИ набрасывают на статую веревки.

ПЕТР ЧТЕЦ (в сторону):

- Гармонией своей и красотой
Могучих мышц под мраморною кожей
Ты оскорблял мой взор. Что облик твой
В сравнении с моим? Я так ничтожен!
И с профилем твоим мой толстый нос
Равняться недостоин. И осанка,
И головы изящная посадка
Укором мне. Но ты здесь наг и бос,
Бессилен, чтобы бросить вызов мне,
Как я тебе, безмолвен, безоружен.
Рванем веревки – идол рухнет в лужу.
Еще рывок – и рухнешь с выси…

Появляется ГИПАТИЯ.

ГИПАТИЯ:

                - Нет!
Да, он не бог, но – символ красоты,
Ваятеля столь дивное творенье.
По кесареву давнему веленью
Воздвигнут он.

АММОНИЙ (выходя вперед):

                - Лишь храмы и кресты
Достойны украшать великий град!
Изыди прочь! Удел блудницы – ад!

ПАРАБАЛАНЫ и МОНАХИ постепенно окружают Гипатию.

ПЕТР ЧТЕЦ (выбегая вперед):

- Гипатию доверьте, братья, мне.
Как долго я не мог найти предлога,
Чтоб в хижине моей, увы, убогой
С ней пообщаться так… наедине.
Основы нашей веры преподать
И пагубу опасных заблуждений
Растолковать, являя снисхожденье:
Не бабье дело книжицы писать.
Пускай поймет: Серапеум – не храм,
А средоточье ересей опасных.
Гипатия, пойти со мной согласна
В мой скромный дом на диспут… до утра?

ПЕТР ЧТЕЦ пытается схватить ГИПАТИЮ за локоть, она решительно отталкивает его руку, роняя сумку с рукописями. МОНАХ подхватывает сумку, вытряхивая содержимое.

АММОНИЙ (решительно отстраняя ПЕТРА ЧТЕЦА):

- Что толку в диспутах? Во имя веры,
Смелее, братья, колоти гетеру.
Из пакостной девицы вынем душу,
А с нею беса извлечем наружу.

Толпа ПАРАБАЛАНОВ и МОНАХОВ набрасывается на ГИПАТИЮ и бьет ее.

ГИПАТИЯ (отчаянно отбиваясь):

- Спасите! Помогите!! Убивают!!!

АММОНИЙ (присоединяясь к избиению):

- Пускай чертей на помощь призывает.
Её друзья-защитники в аду
Блуднице применение найдут.

ПЕТР ЧТЕЦ (бегает вокруг, пытаясь остановить убийство):

- Послушайте, парабаланы, братья:
Поколотили дерзкую – и хватит.
Вы лупите её, а бесы скалятся.
Поставьте на колени – пусть раскается.

ПАРАБАЛАН (зычным голосом):

- Не слушай, братия!
Добьём Гипатию.

Все разом наваливаются на ГИПАТИЮ. Она издает пронзительный крик и затихает.

АММОНИЙ:

- Что на меня уставились? Устали?
Валите Аполлона с пьедестала!

Несколько МОНАХОВ бегут исполнять приказание и низвергают статую. Остальные молча смотрят на убитую ГИПАТИЮ.

АММОНИЙ (удовлетворенно):

- Вот, наконец, кощунница мертва.
Да упокоится душа покойной.
Путь вырастет высокая трава
Над гробом грешницы, что недостойна
Святого христианского креста.
Шагайте, братья, в сторону моста.

МОНАХИ уходят. ПАРАБАЛАНЫ остаются. Они с остервенением топчут и рвут рукописи ГИПАТИИ.

                Явление третье 

Снова появляются МОНАХИ, волоча упирающихся РАХОТЕПА и ИССАХАРА.

ПЕРВЫЙ МОНАХ (издевательским тоном):

- Что скажешь ты, язычник Рахотеп?
Бежал от нас, как заяц от гепарда.
Гепард всегда догонит! Ты хотел,
Чтобы в великом граде Александра
Поганое язычество цвело?

РАХОТЕП (в отчаянии):

- Я не желаю зла вам, христиане!
Бесчинствуя, не умножайте зло…

ВТОРОЙ МОНАХ (держа РАХОТЕПА за горло):

- Язычник учит нас?

ТРЕТИЙ МОНАХ (держа за воротник ИССАХАРА):

                - Пускай стенает.
Вот иудей. Он тоже удирал
Так резво! После слезы утирал.

ИССАХАР (воздев руки к небу):

- За что меня?

ТРЕТИЙ МОНАХ:

                - Какой тупой вопрос.
Твоими предками распят Христос.

ИССАХАР:

- Распят… почти четыреста назад…

АММОНИЙ:

- А для меня вчера Христос распят!
Заклятые враги! Добейте их и…

Появляется ЕВТИХИЙ.

ЕВТИХИЙ:

- Послушайте, что скажет брат Евтихий.
Я так же, как и вы, Христов слуга.
Поганым враг и недруг иудейства.
Но наш Господь учил любить врага.
Убийством вы умножите злодейство.

АММОНИЙ:

- Что он изрёк? В него вселился бес!

ЕВТИХИЙ:

- На мне, как на тебе, нательный крест.
Но ты готов за Бога убивать,
А я – на Божью милость уповать.

АММОНИЙ - МОНАХАМ:

- В нем бес сидит, хотя Евтихий тих!
Что смотрите? Убейте всех троих!

МОНАХИ набрасываются на ЕВТИХИЯ, волокут его к двум другим жертвам и обрушивают на них удары дубин.

ПЕРВЫЙ МОНАХ:

- Поверьте, братья – я готов
В Египте истребить котов.
Они языческих богов
Издревле олицетворенье.
По улицам лениво бродят
И рыбу с млеком переводят.
И режут слух гнусавым «пеньем».

ВТОРОЙ МОНАХ:

- Еще б ты солнце с неба снял,
Ему ж молились египтяне,
Чтоб диск багровый не сиял –
Он ложный бог. Вчера по пьяни
Плебей какой-то песнь тянул,
Что упразднить пора луну.

МОНАХИ от души смеются.

Появляются два АРАБА. Они внимательно смотрят на происходящее и запоминают.

              Явление четвертое

На перекрестке встречаются МЕФОДИЙ и ЛИКОМЕД.

ЛИКОМЕД:

- Здравствуй, Мефодий!

МЕФОДИЙ:

- Здравствуй, Ликомед!

ЛИКОМЕД:

- Никуда не годен
Наш городской совет.
Вздохи да сопли
Со всех сторон
Они неспособны
Прекратить погром.

МЕФОДИЙ:

- Споры да крики,
Водопад словес.

ЛИКОМЕД:

- Ты один, патрикий,
Самый умный здесь.
А я всех умнее,
Собрал черни полк.
Знаю и умею,
От меня есть толк.
Копья да пики,
Палицы, дубьё.
Хоть я не патрикий,
А возьму своё.
Созову клиентов,
Дунувши в рожок.

МЕФОДИЙ:

- Но погром ведь этим
Ты сильней разжёг?

ЛИКОМЕД:

- Пусть разгорается!
Надо доказать:
С мятежом не справится
Городская знать.
Я против погромщиков
Громче всех вскричал:
- Сдать Петра-псаломщика
В руки палача!
Люди мне поверят,
И, любим толпой,
Сяду я в совете
Рядышком с тобой.

МЕФОДИЙ:

- Мой друг, я вижу, очень прозорлив.
Солнце садится в голубой залив.
Любой плебей приветствует погром,
Пока погром не затронет его дом.

              Явление шестое

По улице идут ПАРАБАЛАНЫ. Навстречу – Филипп.

ПЕТР ЧТЕЦ (удивленно):

- Снова ты? Приветствую, Филипп!

ФИЛИПП:

- Битый час по улицам слоняюсь.
Заварушка тут. Чуть не погиб.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Что ж, издержки, жутко извиняюсь.

ФИЛИПП:

- Да твои ребята не при чем.
Я нарвался на толпу монахов.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Что, Аммоний?

ФИЛИПП:

                - Он. Грозились на кол
Насадить меня. Один мечом,
Где-то раздобытым, тыкал в грудь,
Аж до крови. Но сказал Аммоний:
«Этот свой! Мы этого не тронем».

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Нрав у тех монахов очень крут.
Час назад всем скопом, заодно
Над язычницей мы поглумились.

ФИЛИПП:

- Над Гипатией? Скажи на милость!
Расскажи мне… ну и как оно?

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Грешен я: решился и полез
Прямо под кровавые лохмотья.
Нет, не лакомиться мертвой плотью –
Надо мной не властен блудный бес –
А проверить: правду ль говорят,
Что Гипатия еще девица…

ФИЛИПП (заинтересованно):

- Ну и как, сумел ты убедиться?

ПЕТР ЧТЕЦ (заговорщицким тоном):

- Точно: дева! Милосердья брат,
Ну, парабалан, ее терзал
Сломанную раковиной острой,
А другой ломал дубиной кости,
Мертвую пытал и истязал!
Нет ее! Так жутко, пошло, просто…
Жаль, ее при жизни не познал! (Сладострастно причмокивает).

ФИЛИПП:

- Что еще?

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - На стражей нарвались:
«Стой!» «Нельзя!» «Общественный порядок!» -
Те кричат. Прогнали мы ребяток,
Целых три квартала вслед гнались.
Город наш! Летят и пух, и перья!
Станем мы хозяева империи! (Патетически вздымает указательный палец).
Мы здесь власть. Всех нехристей долой!
С нами ты?

ФИЛИПП:

                - Нет, я с самим собой. (Уходит).

              Явление седьмое

Покои КИРИЛЛА. Он дремлет на ложе. Появляется ПРИЗРАК ОРИГЕНА, босой, в рубище.

КИРИЛЛ (встает с ложа, в недоумении глядит на гостя):

- Зачем, скажи, явился ты сюда,
Будить меня, тревожить, беспокоить?
Не правда – ересь, глаз она не колет.
И ты не Бог в день Страшного суда.

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Святитель, здесь свирепствует погром,
Невинных кровь по улицам струится,
Огонь терзает мудрости столицу.

КИРИЛЛ:

- А мне-то что… поговори с Петром.

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Что мне Петр Чтец? Душа его глуха,
Не различает подвиг от греха!
Слово скажи – кровь прекрати!

КИРИЛЛ:

- Сеятель лжи, прочь, еретик!

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Епископ ты, и власть тебе дана
Одним лишь словом усмирить сей ужас,
Спасти, пусть не тела, хотя бы души
Громил-головорезов.

КИРИЛЛ:

                - Сатана
Тебя прислал, чтоб разум мой прельщать
Мыслишкою лукавой, хитрым словом.
Ты о добре твердишь, а дышишь злобой.

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Сын Божий нас учил врагов прощать.
С высот небес глядит печально Он.
Нет, не Христос учитель твой – Нерон.
Слово скажи – кровь прекрати!

КИРИЛЛ:

- Сеятель лжи, прочь, еретик!

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- В Александрии мирно жил плебей,
Хоть пил, блудил и увлекался зернью.
Пришли смутьяны – овладели чернью.
И вот звучат повсюду кличи «Бей!»
Кирилл, твои предтечи шли на крест,
На дыбу, на съедение пантерам…

КИРИЛЛ:

- Я не политик, я – блюститель веры.
Пусть с бунтом разбирается Орест.

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Не выйдет пастырь и не скажет речь?

КИРИЛЛ:

- Заткнись, болтун! В словах и яд, и желчь.

ПРИЗРАК ОРИГЕНА:

- Слово скажи – кровь прекрати.

 КИРИЛЛ:

- Сеятель лжи, прочь, еретик!

ПРИЗРАК ОРИГЕНА уходит, печально сгорбившись. КИРИЛЛ сидит на ложе и долго протирает глаза.

КИРИЛЛ:

- Вот мерзкий еретик – нарушил сон!
Что молвил он: «учитель мой – Нерон»!

             Явление восьмое

ПАРАБАЛАНЫ шагают по улице. Навстречу идут КЛИЕНТЫ ЛИКОМЕДА.

ПЕТР ЧТЕЦ (радостно):
 
- Привет, друзья! Глядите – позади
Дом жалкого еретика дымится.
Желаете ли присоединиться?

ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ:

- Погромщики, с дороги прочь уйди! (Взмахивает дубиной).

ПЕТР ЧТЕЦ (обескуражено):

- Не понял я…

ВТОРОЙ КЛИЕНТ:

                - Ты все прекрасно понял!
Бегите прочь! Бегущих мы не тронем.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- А то?..

ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ:

              - Иначе крышка вам, скоты!
Все здесь поляжете, а первым – ты. (Угрожающе надвигаются на ПАРАБАЛАНОВ).

ГЛАВНЫЙ ПАРАБАЛАН (подойдя к ПЕТРУ ЧТЕЦУ):

- Вожак, послушай, нам бежать пора.
Их будет больше… раза в полтора.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Бежим отсюда!

ПАРАБАЛАНЫ бегут, сопровождаемые свистом и хохотом КЛИЕНТОВ ЛИКОМЕДА:

ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ – ВТОРОМУ:

- Как весело смотреть на этот бег.

ВТОРОЙ КЛИЕНТ:

- Бегут, а впереди всех – главный бес.

ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ:

- И что теперь?

ВТОРОЙ КЛИЕНТ:

                - Поблизости есть лавка,
Что стережет привязанная шавка
И старый раб. Сейчас туда пойдем мы,
Попросим денег на борьбу с погромом. (Смеется).

ПЕРВЫЙ КЛИЕНТ:

- Ее хозяин, как пить дать,
Нам не посмеет отказать.

             Явление десятое

Наместник ОРЕСТ в рабочем кабинете.

ОРЕСТ:

- Где средству верному найтись,
Чтоб злую смуту изничтожить?
Свиреп и страшен фанатизм,
Он изнутри державу гложет.
Он многолик, он многоглав,
Он жаждет крови от расправ.
Любой фанатик глух и слеп,
Он бьёт, он жжёт, он мечет камни.
И для такого Геб и Феб -
Лишь идолы да истуканы.
Он ненавидит красоту,
Он губит юных, как Сатурн.
Я прежде пресекал погром,
Толпы безумное злодейство:
Она крушила ипподром
Из-за лукавого судейства.
Каменья, доски от скамей
В возниц летели и в коней.
Сраженье – жатва, меч мой – серп,
Он срезал многих – как иначе?
Пускай фанатик глух и слеп,
Слепыми управляет зрячий.
Любезен, мил ему погром –
Свою корысть имеет в нём.
Покой и мир ему не мил,
На тонких ниточках из люков
Танцуют тысячи громил.
Он – кукловод в театре кукол.
Запахнет жареным – и вот
Он нитки тотчас оборвёт.

Появляется ГЕРВАСИЙ.

ОРЕСТ (встрепенувшись):

- Ты здесь, соратник! Заходи.
Ну что там, в городе, Гервасий?

ГЕРВАСИЙ:

- Погром, что твой пожар, гудит,
Он кровью улицы окрасил.
Как подожженная трава
Там полыхают дом за домом.
Еще… Гипатия мертва,
То жертва первая погрома.

ОРЕСТ (вскакивая):

- А что же городская стража?

ГЕРВАСИЙ:

- Бежит, охваченная страхом.
Как будто варварские орды
Перед ромейскою когортой.

ОРЕСТ (нервно шагая по кабинету):

- Что предпринять? Отдать приказ?
Войска на сброд мятежный бросить?
Как в старину великий Красс
Мечом рабов восставших косит,
Так легион я поведу!
Гореть погромщикам в аду!
Гервасий, вспоминаю я,
Твой путь был подвигом отмечен:
От наконечника копья
Меня закрыл в жестокой сече.
Дрожали стройные ряды,
По полю пятилась пехота.
Тогда потоками воды
Сквозь лимес просочились готы.
Герой, ты выручил меня,
Вручив мне меч, в седло подняв.
Я конницу повел в атаку,
Смешалась готская ватага…
Я за тебя, явившись в храм,
Свечу поставил.

ГЕРВАСИЙ:

                - В память – шрам
Среди груди моей остался.
Я ранен, полководец спасся
И ход сраженья повернул
Как корабельный кормщик руль.

ОРЕСТ:

- Ты мне, Гервасий, подскажи,
Как поступить я нынче должен,
Чтоб мост сожжен, и жребий брошен,
И позади все рубежи?
Кто наведет порядок в граде?

ГЕРВАСИЙ:

Кентурион, зовут Аркадий.
Годится больше к этой роли,
Чем жалкий, неумелый Лоллий.

ОРЕСТ:

- Пусть поведет он в час вечерний
Легионеров против черни!
Беги, буди, коль смотрит сны!
Труби труба! Я буду с ним.
Постой, Гервасий! Где Евтроп,
Что пред судом предстанет скоро?

ГЕРВАСИЙ (разводя руками):

- Похоже, он оставил город.
Его видал какой-то поп,
Бегущего.

ОРЕСТ:

                - Страшась суда?

ГЕРВАСИЙ:

- Наверно в порт, ведь там суда.
Чтоб не предстать перед судом,
То ль в Азию, то ли в Европу
Он отбыл.

ОРЕСТ:

                - От таких Евтропов
Наш славный город как Содом.

ГЕРВАСИЙ быстро уходит.

             Явление одиннадцатое

КИРИЛЛ входит в кабинет ОРЕСТА.

КИРИЛЛ:

- Орест, я сам пришел к тебе!

ОРЕСТ (язвительно):

- Поступок! Подвиг! Дом покинул.
Да не пешком, а в паланкине.
Но лучше бы ты пошел к толпе
И словом пастырским толпу
Смог удержать от безобразий.
Теперь – разгон, аресты, казни.
Да им хоть кол теши на лбу,
Фанатикам! И ты не мог
Остановить погром кровавый?

КИРИЛЛ:

- Я против ересей коварных
Вел речь недавно…

ОРЕСТ:

                - Монолог,
Достойный, может, Цицерона…
Но мы с тобой опора трона,
Ты – мудрым словом, я копьём
И жезлом крепко подпираем
Власть кесаря. И не играем
Как дети глупые с огнем.
(Подходит к КИРИЛЛУ ближе). Или не так? И ты разжёг
Огонь лукавыми речами?
Я потушу его мечами!
Но ты-то…

КИРИЛЛ (надменно):

                - Мне судья лишь Бог!

ОРЕСТ:

- Неправда! Волею моей
Я заковать могу в железа
Тебя, епископ.

КИРИЛЛ (негодующе):

                - Ада бездна
Тебя проглотит! Не посмей!

ОРЕСТ (поет):

- Кто хранит в стране порядок,
Защищает от распада,
Не дает державе пасть?
Государственная власть!
Кем крестьянин, и патриций
И монах готов гордиться,
Кормщик, весла, руль и снасть –
Государственная власть.

КИРИЛЛ:

- Город наш – логово,
Скопище бесово.
Господу – Богово.

ОРЕСТ:

- Но и кесарю – кесарево!
Кто в жестокую минуту
Даст приказ кончать со смутой?
Добрым – воля, злобным – казнь.
Государственная власть!
Кто в степи построит крепость
Против варваров свирепых?
Кто рассеет морок-блазнь?
Государственная власть!

КИРИЛЛ:

- Город наш – логово,
Скопище бесово.
Господу – Богово.

ОРЕСТ:

- Но и кесарю – кесарево!
Кто казну наполнит златом?
Кто бойцов оденет в латы?
Кто заткнет глумливцам пасть?
Государственная власть!
Кто воздвигнет градов стены,
Акведуки и арены?
Государственная власть!
Власти – править, пряхам – прясть.
Если власть вручим мы пряхам,
Государство станет прахом.
Где найдешь глупца, однако,
Чтоб отдал ее монахам,
Государственную власть!

КИРИЛЛ:

- Город наш – логово,
Скопище бесово.
Господу – Богово.

ОРЕСТ:

- Но и кесарю – кесарево!

              Явление двенадцатое

Улица. Толпа ПАРАБАЛАНОВ под предводительством ПЕТРА ЧТЕЦА встречается с толпой монахов, ведомых АММОНИЕМ.

ПЕТР ЧТЕЦ:

 - Аммоний, снова ты? Явили удаль
Твои монахи! Суд их прям и скор.

АММОНИЙ:

- Мы жгли квартал, где родичи Иуды,
Христопродавцы жили до сих пор.
Теперь там пепелище, жид дрожит.
К Серапеуму верных путь лежит.

ПЕТР ЧТЕЦ (восхищенно):

- Поджечь его! В который раз уже!

АММОНИЙ (ехидно):

- Там много топлива – огонь разжечь.

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Скажи-ка мне, слыхал ты про Евтропа?

АММОНИЙ:

- Кто-кто?

ПЕТР ЧТЕЦ:

                - Евтроп! Ну, богохульник тот.

АММОНИЙ:

- Уплыл в Европу, скрылся к эфиопам…

ПЕТР ЧТЕЦ:

- Иль спрятался, как нильский бегемот.
Лежит, таится, в тростниках и тине,
А рядом – богомерзкая картина.

АММОНИЙ:

- Ты с нами, Петр, сжигать дурные книги?

ПЕТР ЧТЕЦ (встревожено):

- Я слышу грохот, так стучат калиги!

             Явление тринадцатое

На площадь вступают ЛЕГИОНЕРЫ, впереди их – ОРЕСТ и АРКАДИЙ.

ОРЕСТ – АРКАДИЮ:

- Как ночь александрийская тепла…

АРКАДИЙ:

- Так «греет» город злой огонь пожаров.
(Командует). Легионеры – стой! Что за толпа?
Вот наглецы! Ведь не страшатся кары.
Оружие немедля наземь брось!
Против мечей ничто дубины ваши.
А ну, бунтовщики, с дороги прочь!
И в три шеренги стройсь у старой башни!
Я не люблю приказов повторять
И не позволю город разорять!

ПАРАБАЛАНЫ и МОНАХИ нехотя бросают к ногам дубины.

Каменья из-за пазух тоже вынь!
Иль перейти мне с койне на латынь,
Коль вы по-гречески «не понимай»?
Эй ты, монах, булыжник вынимай,
Клади к ногам…

ОРЕСТ (указывая на АММОНИЯ):

                - Вот тот у них зачинщик.               

АММОНИЙ (выходя вперед):

- Орест-наместник верным не защитник!
Он лицемер, еретиков дружок,
Тех, что народ сегодня бил и жёг!
(Размахивается и швыряет в ОРЕСТА камень, поражая его в голову. ОРЕСТ падает).

АРКАДИЙ (бросаясь к ОРЕСТУ):

- Наместник ранен! Окружить мерзавцев!
Всех подозрительных немедленно хватать
И гнать в тюрьму! Там будут их пытать.
Как он посмел каменьями бросаться?
Взять дерзкого!

ЛЕГИОНЕРЫ наступают на толпу погромщиков, заслоняясь щитами. В них летят камни.

ОРЕСТ:

                - Не ранен, лишь ушиб.

АРКАДИЙ:

- Струится кровь.

ОРЕСТ:

                - И головокруженье.

АРКАДИЙ, приподнимая ОРЕСТА, командует:

- Где лучники? Пусть превратят в мишени
Всех тех, кто мечет камни. Словно рыб
Накрыть их сетью – так, как ретиарий
Мирмиллиона ловит. Живо сеть!
Иначе разбегутся, не успеть.
Кто вырвется, того мечом ударить,
Да насмерть, для острастки остальным.
Круши врага оружием стальным!

ЛЕГИОНЕРЫ набрасывают сеть на толпу погромщиков, тех, кто вырвался, они преследуют и поражают мечами.

АРКАДИЙ (печально):

- Толкли мы долго воду в ступке пестом.
И вот злодеи ранили Ореста.
Орест – герой, бесстрашный воин, лев!
Месть будет тяжкой, и ужасен гнев,
И не уйти смутьянам от расплаты!

ОРЕСТ (ослабевшим голосом):

- Но правых разделяй и виноватых.

              Явление четырнадцатое

Фаросский маяк. На нем - маячный смотритель ОЛИМПИОДОР:

ОЛИМПИОДОР поет:

- Немало лет служу на маяке
Храню и берегу огонь Фароса,
Который, как пылающая роза,
Зажат в тяжелой каменной руке.
И мне отрадно видеть, как скользят
Галеры, и триремы, и биремы,
И как бурлит народ на побережье,
И челноки снуют вперед-назад.
Для тех, кто исправляет эту должность,
Недопустимо совершить оплошность.
Кормлю огонь. Гори, огонь!
За много стадий виден он.
И если бы явился сам Христос
И шел пешком до гавани по водам,
Чтобы предстать перед своим народом,
Путь указал лучом ему Фарос.
Фарос, Фарос, воздетый к небу перст,
Чей ноготь – полированная бронза,
Что направляет яркий луч Фароса,
Сокровище в ряду семи чудес.
Для тех, кто исправляет эту должность,
Недопустимо совершить оплошность.
Кормлю огонь. Гори, огонь!
За много стадий виден он.
Я знаю рейд: вот здесь вода мелка,
А здесь коварный риф как зуб акулий.
Когда ж залив туманищем окутан,
Путь указует свет от маяка.
Бывает так, что тучей мотыльки,
Слетаются на свет твой с побережья,
Соленый дух, шум волн и ветер свежий.
Храни, Господь, морские маяки.
Для тех, кто исправляет эту должность,
Недопустимо совершить оплошность.
Кормлю огонь. Гори, огонь!
За много стадий виден он.

Внезапно песня обрывается. ОЛИМПИОДОР вглядывается вдаль.

- Что вижу? Красные «цветки»
Зарделись в городских кварталах.
Не фонари, не маяки –
Пожары. И на фоне алом
Черны деревья и дома.
Опять погром, безумство черни!
Легионеров топот мерный
Донес мне ветер. Крики, тьма…
(Разворачивает бронзовые пластины). Покуда злобствует плебей,
В опасности мое жилище,
Моя семья, мой сад. Там хищный
Сброд уличный. Я – не еврей,
Не закоснелый еретик,
Не злонамеренный язычник.
Но чернь малейший повод ищет,
Чтоб дом в руины обратить.
Сейчас лучом я посвечу,
Во тьму приморского квартала.
Чуток левей… Не пострадала
Усадьба городская – чу! –
Шаги я слышу, голоса.
Нет, поверну слегка правее.
Вот он, мой дом! Как ветер веет…
Стоит мой дом и жив мой сад!
И не сбирается толпа
В уютном, сонном переулке,
Ничья злодейская стопа
Топтать не станет перья уток,
Что развожу в своем пруду,
Рука не вырубит оливы,
Жена жива, семья счастлива.
И свет в оконце. Я приду,
Ночную смену отслужив.
Мой дом, мой пруд, мой сад олив…

В дверь стучат ГОРОДСКИЕ СТРАЖНИКИ:

- А ну, немедленно открой!

ОЛИМПИОДОР отворяет дверь. ГОРОДСКИЕ СТРАЖНИКИ бьют и связывают его.

ОЛИМПИОДОР (отчаянно):

- За что меня? Я не погромщик!

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Но ты погромщикам помощник.
Ты им подсвечивал лучом…

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:

- Их направлял.

ОЛИМПИОДОР:

                - Я не причем!

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:

- Указывал дома еретиков.
Их много есть в квартале рыбаков.

СТРАЖНИКИ уводят ОЛИМПИОДОРА.
    
              Акт четвертый

              Александрийские утро и день

              Явление первое

Мастерская АРИСТИДА. Он собирает обломки разбитых статуй. Рядом – КАЛЛИСТРАТ.

КАЛЛИСТРАТ (скорбным голосом поет):

- Прощай, навек прощай, прощай, Гипатия!
В крови ступени и в лохмотьях платье.
Лежит, растерзана толпою мерзкою.
Не сворой варваров – монахов братией.
И тело, бывшее белее мрамора,
Лежит, растоптано, покрыто ранами.
Убита мудрая парабаланами.
Шумел погром вчера, как буря на море.

АРИСТИД (подпевает ему):

Мои творения все на пол сброшены,
Не боги древние – обломки, крошево.
О камни белые подошвы вытерли.
В пыли разбитые Вулкан с Юпитером.
Лежат, безрукие, лежат, безглавые.
Петр Чтец глумился, знать, со всей оравою.
И двери выбили, в углах нагадили.
Не Божье воинство – отродье адово!

КАЛЛИСТРАТ:

- Мне повезло… Один лишь камень
Злодеи швырнули в окно.
Булыжник выбил створку ставен.
Тогда слуга мой, эконом
С дубиной встал подле порога,
Глядел, как прокуратор, строго:
Мол, кто дерзнет – тому конец.
И, сплюнув, прочь ушел Петр Чтец,
А с ним погромщиков толпа,
Труслива, злобна и глупа.
Я в Персию хочу идти…

АРИСТИД (удивленно):

- К врагам исконным, вековечным?

КАЛЛИСТРАТ:

- Уйду. Коль защищаться нечем
И власть меня не защитит.
Громилам кесарь не указ,
Раз не приходится на раз:
Забрав дубину у слуги,
Со мной расправятся враги.

АРИСТИД:

- Но лучше ль в Персии, мой друг?
Свирепые огнепоклонцы
Своих еретиков в колодцы
Вниз головой. И вот ты труп!
В Александрии Петр Чтец,
Свои «Петры» и в Ктесифоне.

КАЛЛИСТРАТ:

- Так где ж укрыться мне сегодня?

АРИСТИД:

- У варваров. Там, где чабрец,
Ковыль, полынь шумят, шуршат,
Орлы возносятся над степью,
И туча накрывает тенью
Приволье трав. Персидский шах
Боится, как и кесарь наш,
Сарматии сынов отважных.
Там бег коней, и крик протяжный,
И свист стрелы. И я туда ж
Готов уйти – к народам юным,
Таинственным и страшным гуннам.

КАЛЛИСТРАТ (удивленно):

- Зачем?

АРИСТИД:

              - Ваянию учить!
На смену бабам плоскогрудым
Венер воздвигнут. Это чудо –
К искусству гуннов приобщить.

КАЛЛИСТРАТ:

- Они порвут тебя конями.

АРИСТИД:

- А земляки забьют камнями.

              Явление второе

Покои наместника. ОРЕСТ с забинтованной головой возлежит на ложе, рядом – ГЕРВАСИЙ с указом кесаря в руке.

ГЕРВАСИЙ:

- Доставлен утром кесаря указ.

ОРЕСТ (приподнимаясь на локте):

- Я вижу. Аккуратно приложила
К нему печать державная рука.
Знакомы эти жирные чернила.
Что пишет он?

ГЕРВАСИЙ:

                - Велит из града выслать
Еретиков, упертых донатистов.
Евреев также повелел изгнать.

ОРЕСТ:

- Вчера спасаем, а теперь ссылаем.
Что за политика?!

ГЕРВАСИЙ:

                - Не могу знать!
Указы кесаря не обсуждают,
Их надлежит лишь исполнять.

ОРЕСТ (прислушивается):

- Скажи, кто там кричит и воет?

ГЕРВАСИЙ:

- Легионеры стражей порют.
Бежали в страхе эти стражи
От обезумевшей толпы.
«Порядка верные столпы»
Насквозь прогнили – стыдно даже!

ОРЕСТ:

- А чьи там вопли долетают
Издалека?

ГЕРВАСИЙ:

                - В тюрьме пытают
Погромщиков. С пристрастьем ищут,
Кто буйства дикого зачинщик.

ОРЕСТ (устало):

- Известно кто: Кирилл-епископ,
Хоть нет его в арестных списках.
Он в проповедях был неистов.
А докажи, поди проверь…
Быть может, кается теперь?

ГЕРВАСИЙ:

- Суд скоро…

ОРЕСТ:

                - Разберутся быстро,
Всем воздадут и всех казнят,
Чтобы наглядно доказать:
Есть власть! Тот суд без адвокатов?

ГЕРВАСИЙ:

- Да, упрощённый…

ОРЕСТ:

                - А вакантна
Все ж должность Лоллия?

ГЕРВАСИЙ:

                - Мефодий
Тот пост займет.

ОРЕСТ:

                - Негоден вроде
Для исправленья службы этой…

ГЕРВАСИЙ:

- Он всех в обратном убедил.

ОРЕСТ:

- Скажи уж лучше – заплатил
Своим собратьям и клевретам.

ГЕРВАСИЙ:

- Ну, что поделать. Он – патрикий,
Известный городской политик.

ОРЕСТ:

…Да, о Кирилле. Говорил
Однажды мне Аркадий-сотник,
Как в день священный некий столпник
Владыку дерзко оскорбил.
Сидел торжественно Кирилл
В расшитом златом паланкине,
Как прежде древняя богиня
Иль бог. Он над толпою плыл,
Так парусник плывет к причалу,
А стражи грозные бичами
Пугали псов и детвору.
Он в придорожную траву
Швырял медяшки нищебродам.
Мимо столпа проплыл он гордо.
А столпник смачно плюнул вслед
И громко крикнул: - Ты ослеп
От злата и каменьев алых!
А многолюдная толпа,
Стоявшая подле столпа,
Лишь, потрясенная, молчала.
…Ну, что ж, Господь ему судья,
Как нам с тобой державный кесарь,
Парящий, как орел над лесом.
Добычей, может, стану я.

               Явление третье

В темнице сидит ПЕТР ЧТЕЦ и стонет.

ПЕТР ЧТЕЦ (поет):

- Приди, приди ко мне, Кирилл,
Я здесь, в узилище, страдаю.
И голова теперь седая,
И бороду тюремщик сбрил.
Я слаб; отчаянно орал,
Когда подвешен был на дыбу.
Аммоний, тот молчал как рыба,
Хоть плоть палач клещами рвал.
Но я за Господа стоял,
Желал над ересью победы.
Приди, Кирилл, и исповедай.
Я все, что Аристид ваял,
Его кумиров, лжебогов,
Разбил на мелкие осколки,
Я бюсты, сбросив на пол с полки,
Крушил, как черепа врагов.
Я бил, я гнал – и мне грозит
Честной главы усекновенье.
Меня сегодня же, наверно,
Палач на площади казнит.
Мой зов к тебе похож на бред.
Приди – и отпусти мой грех.
Мне страшно ведь, мне тяжко ведь
Без покаянья умереть.

Внезапно открывается дверь, появляется ТЮРЕМЩИК.

ТЮРЕМЩИК:

- Ты, Пётр, виновник тяжких смут? (ПЕТР ЧТЕЦ кивает).
Пора идти на скорый суд!

                Явление четвертое

По улочке крадется ЕВТРОП с картиной под мышкой.

ЕВТРОП:

- Ну, слава Богу, шкуру спас.
Есть в Дельте потайные тропы.
О злоключениях Евтропа
Кто б написать сумел рассказ?
Шалаш построив в камышах,
Всю ночь провел в холодной дрожи.
И каждый шорох, каждый шаг
Меня страшил, пугал, тревожил.
Вот и сейчас – озноб, продрог.
Быть может, это малярия?
Болота, тростники сырые…
То мстит за оскорбленье Бог?
Снует народец в жаркий полдень,
Кто на носилках, а кто пеш.
И на него взирает столпник,
Укрыв от солнца шапкой плешь.
А жар такой – вот-вот мозг лопнет! (Прикрывает от солнца голову картиной).
Народ спешит, гудит, снует.
Меня ж никто не узнаёт. (Садится в углу).
Произведенье распакую… (Раскрывает картину – и застывает на месте, остолбенев).
Проклятье! Черт! Судьбу такую
Не пожелаю никому!
От жуткой сырости и гнили
Все краски по холсту поплыли!
Теперь картина – лишь одно
Большое пестрое пятно.
Боялся, думал, Он накажет,
Как предков древний грозный Зевс:
Зачем, в меня вселившись, бес
Холсты таким кощунством мажет?
Сразил бы молнии ударом…
Ничтожен я, ничтожна кара.

                Явление пятое

Скорый суд. Перед тремя СУДЬЯМИ предстают обвиняемые.

ТЮРЕМЩИКИ вводят АММОНИЯ.

АММОНИЙ (с вызовом):

- Неправый суд, гори в аду!

ПЕРВЫЙ СУДЬЯ (язвительно):

- После тебя.

АММОНИЙ (твердо):

                - Я в рай пойду!

СУДЬИ (хором):

- Закон суров, но он закон.
Пусть рухнет мир, ему стоять.
Всю ночь сидел ты под замком,
Теперь пойдешь на плаху, тать.
Тебе – конец, тебе – увы,
Усекновение главы.

АММОНИЯ уводят. Вводят группу ПАРАБАЛАНОВ.

ВТОРОЙ СУДЬЯ:

- Бесчинствовали на погроме,
При этом бросивши больных.
А в результате среди них
Скончались без ухода трое.

СУДЬИ (хором):

- Закон суров, но он закон.
Пусть рухнет мир, ему стоять.
Всю ночь сидел ты под замком,
Теперь пойдешь на плаху, тать.
Всем вам – конец, всем вам – увы,
Усекновение главы.

ПАРАБАЛАНОВ уводят.

ПЕРВЫЙ СУДЬЯ – ВТОРОМУ:

- Их поведут на казнь всем скопом.

ВТОРОЙ СУДЬЯ:

- Как жаль, что нет меж них Евтропа.
Его бы в лапы палача,
Да малый задал стрекача.

ТЮРЕМЩИКИ вводят ЛИКОМЕДА.

ЛИКОМЕД:

- О, судьи, в чем я виноват?
Что создал из моих клиентов
Против погромщиков отряд?

ТРЕТИЙ СУДЬЯ:

- Чтоб грабить лавки конкурентов.
Ты в беспорядках уличён.
Предстанешь ты пред палачом!

СУДЬИ (хором):

- Закон суров, но он закон.
Пусть рухнет мир, ему стоять.
Всю ночь сидел ты под замком,
Теперь пойдешь на плаху, тать.
Тебе – конец, тебе – увы,
Усекновение главы.

ЛИКОМЕДА уводят. Вводят ФИЛИППА.

ФИЛИПП (дрожащим голосом):

- Я – горожанин… звать Филипп.
Я не участвовал в бесчинствах.
Знаком с Петром… случайно влип.
На мне нет крови, руки чисты.
Я просто мирный обыватель.
Меня ж в колодки обувают.

СУДЬИ (хором):

- Закон суров, но он закон.
Пусть рухнет мир, ему стоять.
Всю ночь сидел ты под замком,
Теперь пойдешь на плаху, тать.
Тебе – конец, тебе – увы,
Усекновение главы.

ФИЛИППА уводят. Вводят ОЛИМПИОДОРА.

ОЛИМПИОДОР:

 - Я вижу, суд ваш будет скор,
Но знайте – не был я виновен,
Маячник Олимпиодор.
Зачем нахмурили вы брови?
Меня суровый страж схватил…

ПЕРВЫЙ СУДЬЯ:

- Ведь ты погромщикам светил
И был пособник преступленьям?

ОЛИМПИОДОР:

- Я – не погромщик, просто пленник,
Заложник простоты своей.

ВТОРОЙ СУДЬЯ (раздраженно):

- Эй, увести его скорей!

СУДЬИ (хором):

- Закон суров, но он закон.
Пусть рухнет мир, ему стоять.
Всю ночь сидел ты под замком,
Теперь пойдешь на плаху, тать.
Тебе – конец, тебе – увы,
Усекновение главы.

ТЮРЕМЩИКИ выталкивают ОЛИМПИОДОРА, готового упасть в обморок.

ВТОРОЙ СУДЬЯ – ТРЕТЬЕМУ:

- А где средь подсудимых Петр?

ТРЕТИЙ СУДЬЯ:

- Сказал мне надзиратель Терций,
Что лопнуло Петрово сердце.
Лежит он, ножками вперед.

ПЕРВЫЙ СУДЬЯ:

- И у злодеев есть сердца?

ВТОРОЙ СУДЬЯ:

- У всех. И у Петра Чтеца.

               Явление шестое

Возле дома КИРИЛЛА в отчаянии мечется ЛЕВКАДИЯ, жена ОЛИМПИОДОРА, НИКОДЕМ не впускает ее в дом.

ЛЕВКАДИЯ:

- Мой бедный муж семью кормил,
И знал смотрителя весь город.
Пускай заступится Кирилл
За грека Олимпиодора.
Владыка, я тебя зову!

НИКОДЕМ (преграждая ей путь):

- Он отдыхает от трудов.
К чему ему стенанья вдов?

ЛЕВКАДИЯ (пораженная):

- Как ты сказал? «Вдова», «вдову»…

НИКОДЕМ (равнодушным тоном):

- Уж час, как на дворе тюремном,
Твой муж-погромщик лег под меч.
Так воротись в свою деревню…

ЛЕВКАДИЯ:

- Я горожанка. Что за речь:
«Казнен», «погромщик»… Он живой!
Не верю! (Рыдает).

НИКОДЕМ (раздраженно):

                - Прочь! И дома вой.

ЛЕВКАДИЯ:

- Зачем ты так жестокосерден?
Но ты, как твой владыка, смертен.
И вашим душам нет спасенья,
Ведь на Суде своем Господь
Всем вам, святошам, фарисеям
И палачам воздаст!

НИКОДЕМ (с издевкой):

                - Что ж, спой,
Левкадия, свой плач Оресту.
Оставь, покинь святое место.

ЛЕВКАДИЯ уходит, плача.

               Явление седьмое

КИРИЛЛ сидит на скамье. Мимо него проходит ОРИГЕН, за ним вереницей – ГИПАТИЯ, РАХОТЕП, ИССАХАР, ЕВТИХИЙ, ОЛИМПИОДОР, умершие БОЛЬНЫЕ, опираясь на посохи, евреи, греки, египтяне в традиционных одеждах – безвинные жертвы погрома.

КИРИЛЛ:

- Скажи хоть слово, Ориген,
Ты молчаливей мрачных стен!

ОРИГЕН подходит к двери, возле которой стоит страж с мечом.

КИРИЛЛ, вскакивая со скамьи, бросается к стражу. Тот останавливает КИРИЛЛА, направив ему в грудь лезвие меча.

Ты, дерзкий, кто?

СТРАЖ:

                - Апостол Петр!

Процессия уходит, следом за ней – АПОСТОЛ ПЕТР, закрывая дверь. КИРИЛЛ устало садится на скамью. Неожиданно он замечает СТОЛПНИКА, стоящего в противоположном углу сцены.

КИРИЛЛ:

- Ты кто, поведай, мудрый столпник?

СТОЛПНИК:

- Один из многих. Просто плотник.

КИРИЛЛ:

- Сойди ко мне.

СТОЛПНИК:

                - Я вознесусь…

КИРИЛЛ (вскакивает):

- Неужто это Иисус?!

СТОЛПНИК:

- Скажи, Кирилл, где Златоуст,
Собрат твой?

КИРИЛЛ:

                - Господи, не знаю.
То ль в ссылке, то ли вновь в столице.

СТОЛПНИК:

- Прощай, воздастся всем сторицей.

Столп со СТОЛПНИКОМ уплывает за сцену. Скамья становится ложем, на котором сидит заспанный КИРИЛЛ, протирая глаза.

КИРИЛЛ:

- Я задремал тут в полдень ясный.
Кошмарный сон! И явь ужасна…

ЗАНАВЕС