Письмо в Калифорнию

Снилось, стоим на ветру среди площади, припоминая,
сколько же минуло, как ты уехал на поиски рая?

Свет ниоткуда. Брусчатка пустынная раннего часа.
Чуть ли не шёпотом ты произносишь: «забыл попрощаться...»

Брось сокрушаться об этакой мелочи, друг мой, и, кстати,
слипшимся пальцам не грех отдохнуть от прощальных пожатий.

Наше «нигде» (обстоятельство места?) печальней, чем «где-то».
Мы же покуда, хвала небесам, по сю сторону Леты —

стало быть, помним. В кармане не густо, но, в общем-то, хватит,
члены упруги и ветру на темени есть что лохматить.

Что ещё нужно? Найти собеседницу с видом подростка?
Шутит знакомый сексолог, мол, всё генитальное просто.

Зренье слабеет. Зато обнаружился слуха излишек.
Жаль, поверх детских голов не взглянуть — они вровень и выше.

Кажется, жизнь постепенно становится воспоминаньем
с привкусом горечи и ностальгии — быть может, по тайне?

Многое слишком известно заранее. Опыт? Едва ли.
Это как ради потехи, старик, наступаешь на грабли,

загодя каску напялив... Скажу тебе, грохот что надо!
Тем веселее забава, чем меньше в ней смысла и лада.

Миф о Сизифе — бестселлер античности! — если вглядеться,
краткая хроника жизни любого за вычетом детства.

Можно, однако, иначе взглянуть: безо всякой улыбки,
глыба сизифова — это же дом за плечами улитки!

Примем же всякое бремя как ношу, чей смысл где-то близко,
где бы ты ни был —
                впотьмах,
                в Тетюшах,
                впопыхах,
                в Сан-Франциско,

ибо чему ещё мог бы загривок служить или плечи?
Как-то спросил у орла Прометей: «Что ты ешь мою печень?»

Если ж серьёзно, виною земное всему тяготенье:
то, что сбылось нам воочью и кажет, чего мы хотели.

Ах, как отважно тогда налегке мы срывались со старта!
Видимо, юность всю глупость свою искупает азартом.

Впрочем, не в глупости юности дело — она ли повинна
в том, что пропавшие без вести дни суть почти половина

жизни, идущей к концу? И всё чаще подвержен обиде.
В том, что твой дар ненадёжен и мало кому очевиден,

в том, наконец, постоянстве (причины никак не постигну!)
чувства, как будто бы треснутым ногтем
                цепляешь шерстину...

Время, сплетая силки нам, течёт без лагун и излучин.
Вздумай судьба псевдоним себе выбрать,
он звался бы — «случай».

Умер мой брат по весне. Моментально, на улице...Сердце.
Именно так и хотел — на бегу, не успев оглядеться.

Город, где минуло детство, всё больше похож на некрополь.
Жертва кровавых побоищ — снарядом обрушенный тополь...

Как бы там ни было, show must go on дальше, дружище!
Есть ещё небо. Увы, не в алмазах, но всё-таки чище

помыслов наших, где прибыль возлюблена, страшен убыток...
Век на исходе. Дай Бог, чтоб оно не свернулось, как свиток.

Видишь, никак не закончу письмо... Полнолунье. Не спится.
Право, ну где ещё встретимся, как не на этой странице,

писаной в зимней глухой Бугульме, где по крышу сугробы...
Там, в апельсинных широтах, по снегу тоскуешь, должно быть?

Здесь он божественно целыми сутками валит и валит.
Хватит болтать. Обнимаю и жму пятерню твою. Vale!