Окно, тополь, наводнение...

      И вот в глухую минуту навалится на тебя как будто бы невыносимая тягота… И подымешься с ложа, и подойдешь к окну – проникнешь на волю.
Ветер ударит тебе в лицо… И вот ты летишь!..
Вокруг всё твоё – и выше, и ниже, и с того, и  с другого края: и каменные дома в своих кварталах, и деревья качающиеся, и огни, и темная вода в берегах, и свежий осенний воздух…
                Олег Базунов


Читатель, наверно, узнал западный край острова Новая Голландия. С юга его омывает река Мойка, с севера – узкий Адмиралтейский канал.

Небольшой, почти игрушечный дом,  построенный  для себя архитектором Шрётером, стоит на углу  Мойки и  моей родной улицы Писарева.  Миновать еще одно здание, - и вот уже дом, в который меня принесли из роддома и где я прожил долгие, долгие годы. 

Рос я, и постепенно расширялось освоенное мною пространство…  Прямо напротив нашего дома – Алексеевский сад, сохранивший тогда черты дореволюционного: высокая каменная ограда, ворота, свистки сторожей вечерами  перед закрытием,  концерты среди благоухающих цветников, фонтан и даже замок-дворец…

По берегу острова вдоль Мойки ходили часовые с винтовками… По самой реке буксирчик тащил баржи с дровами; перед мостом матрос веревкой наклонял верх трубы, чтобы не зацепился…  Разгружали их недалеко, по другую сторону от моей улицы.  Сильные, оголенные по пояс мужчины бегали с одноколесными тачками по грохочущим железным полосам, цепляя деревяшки скобами.  Тогда ведь весь город жил на дровах.   

А чуть поодаль, на углу Мойки и Пряжки, визжала лесопилка. И на противоположном берегу –жуткий в те времена  Дом.  Сотней голосов сразу его несчастные обитатели кричали о своих бедах и фантазиях.

Переходил я, - конечно, поначалу с мамой – и через Храповицкий мост, устремляясь далее вдоль канала… На мостике через него, как вспоминали, нашел три картофелины, и мама мне их пожарила, - что было не лишним в сорок седьмом году…  На гигантских тополях находились очень крупные многолетние гнезда. Зимой их занимали вороны, неохотно уступая весной место хозяевам – грачам.  Немного далее располагался большой и очень интересный гараж грузовиков.  Многие из них стояли и на улице; некоторые - с колонками для дров в качестве горючего. Очень жаль было, когда на его месте появилась стандартная школа.

Нельзя перечислить все впечатления тех лет. И все я помню так, как будто было вчера, и даже ярче последних событий.  Конечно, с годами могло меняться осознание виденного. Так, не сразу я понял, что странная дама в черном, нередко появляющаяся с маленькими собачками у ворот  через несколько домов от нашего – блоковская Кармен…

Много лет спустя, уже после ухода родителей, я переехал на северную окраину города.  Район был ужеосвоенным и считавшимся лучшим среди новых.  Лесной, Политех,  Физтех, парк Сосновка… Была там и своя история… И все же не только на работу, но и  выходные я проводил в центре.  Сначала часто, а потом, правда, все реже заходил и к соседям в свою коммуналку.   Казалось, что жизнь разделилась на две нестыкующиеся  части – до и после, причем более реальной представлялась первая. 

Примерно в это время мне в руки попала только что вышедшая небольшая книжка, автор которой был почти моим соседом долгие годы.  Проживал он на Адмиралтейском канале (в то время – канале Круштейна), на третьем или четвертом этаже пятиэтажного дома  у мостика.  Перейдя этот мостик, автор подымает взор на свой дом –

«и тут-то вот понимаешь, насколько родное, насколько бесконечно родное лицо у твоего милого, родимого, многострадального и многотерпеливого дома; и тут-то ты, может быть, в первый раз осознаешь, что у дома твоего… не только, как водится у лица, профиль и фас, но и неповторимая, особенная, непохожая ни на чью другую душа».

Удивительно совпало авторское настроение  с моим тогдашним.  И книжка, в которой очень детально повествуется о повседневной жизни, мыслях и переживаниях автора, глядящего из своего окна, стала мне тогда близкой и дорогой.

Стыдно признаться, но фамилию автора я с ходом времени забыл.  Исчезла и книга. Но её мелодия запомнилась.  Тем более, что к родным местам я периодически возвращаюсь уже четвертое десятилетие…

И вот недавно каким-то чудом я действительно нашел книгу того же автора: не в магазине художественной литературы, в совершенно неподходящем отделе обратил почему-то внимание на книгу совсем другого вида – толстую и с другим названием[1] .  Прежнее составляло лишь часть её, но остальное содержание датировалось еще более ранними годами.  Странно и необычно было возвращаться к прежнему, но с опытом прошедшего в промежутке времени.

В крайне замедленном ритме, очень детально, автор описывал свои действия в комнате и на набережной напротив, а также размышления о них и вообще…Большую часть занимали наблюдения из окна; было так же о ремонте дома, внесении тополиных веток как предвестниц весны… На мою сторону Мойки автор мыслию не переходил…  Хотя, казалось бы, трудно не вспомнить хотя бы о Пряжке. Впрочем, этого он мог избегать осознанно: жить с такой  болезненно чуткой душой в тяжело здоровом мире было непросто…  Да что другая сторона, - он не вспоминает даже о наводнении 1955 года, когда его набережная залита быда водой, а по соседству (правда, за спиной его дома) выпрыгивал из воды огромный английский корабль… Притом, что вообще о ветре-наводнениях говорится немало.

И всё же, несмотря на сугубо локальный по видимости характер описываемого, несомненно:  такая книга могла родиться только в Питере.  Во вступительной статье упоминается введенная Топоровым концепция «Петербургского текста»[2].  Если и так, то проявляется он здесь  необычно: психология развивается не на фоне гигантских и часто устрашающих явлений ,  а на фоне мелких и мельчайших движений… Впрочем, недаром ведь говорили, что душа человека, как микрокосм, вмещает весь мир… Отчасти текст напомиает о петербургских ранних повестях Достоевского, с воспоминаниями о воспоминаниях, сокрушением об изменении облика любимых домов… Но только отчасти.

Как и мне, автору пришлось уехать из родного дома в новостройки, правда, недалеко от залива.  Представляю, как и его душа стремилась в прежние края…  Похоже, что все, что он написал -  было до переезда.  И пришлось ему еще труднее, чем мне: наступало катастрофичесое время России, в своей квартире, в гигантском доме-квартале он оказался одиноким и больным. Как пишут в статье, пытался продать у метро  латинских классиков, чтобы купить лекарство…

«С тех пор, как уехал из центра – я задыхаюсь. «Жить не хочется», - вот что постоянно слышу вокруг. И я не хочу. Не хочу видеть, как все продается и покупается…» - вспоминает его слова знакомый.

Наверно, 12 октября 1992 года Олегу Базунову особенно остро захотелось увидеть свой родной дом, свое прошлое… И он вышел из окна седьмого этажа, надеясь долететь туда, как  описал раньше  в своей книге…



1.Олег Базунов. Записки любителя городской природы.  Изд. Ивана Лимбаха, СПб, 2016.
2.см. https://www.proza.ru/2016/09/20/464

Фото из яндекс-картинок: fotokto.ru