Сивиллина книга

Ночь дана для размышлений о загадках бела дня,
пред которыми бледнеют и «тарелки», и Бермуды...
По степи весьма степенно в никуда невесть откуда
два вола влачат телегу, долу головы клоня...

Тени их на тонких ножках, достигая горизонта,
с шелестением жестяным пригибают стебли трав,
и лежит на той телеге книга с надписью истёртой —
сохранилось на обложке лишь четыре буквы: прав...

Что бы это означало: справедливость или правда?
право или оправданье? правнук? правило? правёж?
Допроси о том, попробуй
                дождь со снегом, ветер с градом
или солнце, но во всяком
                случае никак не ложь.

И повсюду всякий встречный,
                будь то конный или пеший,
все, кого попутный ветер к той упряжке заносил,
любопытствовать пытались сгоряча и безуспешно —
приподняв едва обложку, наземь падали без сил,

ибо сказано: по свету два вола влачат поклажу,
со стоическим терпеньем бесконечный держат путь,
но гораздо бесконечней путь до сути, если б даже
удалось каким-то чудом фолиант перелистнуть.

Кое-где на переплёте след разгневанной подошвы,
отпечатки жирных пальцев и благоговейных губ.
Иногда волов пугает скорбный вздох или истошный
крик о помощи, подобный мощи ерихонских труб.

Солнце близится к закату и, поди ж ты, зацепилось
за рога! — и вечер медлит, шевеля седой ковыль,
и невидимо, как будто
                благодать или же милость,
непрочитанную книгу
                тихо
                покрывает
                пыль.