Ленька Пантелеев
вдруг резкий выстрел: бах! в потолок.
Сверху летя, штукатурка кружится,
и начинается монолог:
- Минутку внимания, граждане!
Прошу сидеть тихо, не рыпаться!
Объясняю всем и каждому:
не хотелось бы засыпаться.
Дышите смелее!
С вами говорит
Леонид Пантелеев.
Для вас просто - Леонид.
Вольный художник-грабитель,
советский Робин Гуд.
Поделиться не хотите ль
тем, что и так сопрут?
Бумажники, кошельки, портмоне -
живо на скатерти!
Что так мало купюр и монет,
вы же не с паперти
явились сюда в ресторацию
без денег?
Проведем небольшую экспроприацию.
Эй ты, бездельник,
Адам, на фиг впёрся в зал?!
Твое место на стрёме у входа.
Мадам, nothing personal!
Именем трудового народа,
аккуратная реквизиция.
Ваши червонцы и рублики,
как говорит милиция,
пойдут на нужды республики.
Сдавайте нажитое обманом,
не надо, месье, так пялиться.
Прошу кавалеров очистить карманы,
дам - уши, шеи и пальцы.
Снимайте серьги, броши и кольца -
эти капитализма оковы,
не злите моего кольта.
Мерси, я гляжу, вы готовы.
Грабят, наверно, не в первый раз? -
видна выучка.
Шампанского? Нет, я – пас.
Сеня, займитесь выручкой!
Все готово? Сегодня хороший улов.
Что еще сказать напоследок?
Очень рад, что мы обошлись без стволов,
этот случай довольно редок.
Сэры нэпманы и их спутницы!
Не входите в пустые аллеи,
огибайте темные улицы,
вам советует Пантелеев.
Господа, старайтесь себя беречь!
Мадмуазель, Вам целую пальчики.
Адью, до новых, приятных встреч,
за мной, мальчики!
Свидетельство о публикации №118082305039
Развивается тема публичного насилия, маскируемого под политическую риторику, и театрализации преступления.
- Идея — показать, как революционные клише и официальная лексика могут быть присвоены низовой стихией (преступностью, популизмом) для оправдания корыстных действий; одновременно — комическое превращение грабежа в «перформанс».
Сцена открывается антуражем (музыка, пьяные лица), звук выстрела и падение штукатурки создают кинетический вступительный образ.
- За этим следует развернутый адресный монолог Пантелеева: инструкция жертвам, апелляции к «народной» морали, декларирование «экспроприации», призывы преступного лидера.
- Финал — выход лидера и банды, прощание «адью, до новых встреч», что придаёт сцене циркумстранный, повторяющийся характер.
Пантелеев — самопрезентующийся «советский Робин Гуд», «вольный художник‑грабитель». Это смесь театрального шантажиста, популиста и шоумена.
- Он использует официальную революную лексику («именем трудового народа», «реквизиция», «экспроприация»), но при этом говорит грубыми уличными выражениями («сопрут», «стрём», «колт»), что создаёт эффект лицемерия/пародии.
- Наличие имен («Сеня»), обращений к дамам и «месье», «мадмуазель» и финальное «за мной, мальчики!» дают ощущение организованной банды и сценического спектакля.
Язык и стилистика
- Смешение регистров — книжной/официальной лексики и разговорных, криминальных слов — ключевой приём. Это даёт сатирическое «культивирование» и показывает механизм оправдания насилия.
- Частая прямая речь и обращения к присутствующим усиливают эффект присутствия и делаю сцену «живой».
- Лексические контрасты: «червонцы и рублики» vs «капитализма оковы», «мерси»/«адью»/«nothing personal» — создают городской, многоязычный колорит и подчёркивают неискренность риторики.
- Юмор строится на комичности апелляций («дам — уши, шеи и пальцы») и на игре с официальными эвфемизмами (реквизиция вместо грабежа).
Стилистические приемы
- Ирония и сатирическая гипербола: самооправдание грабежа как «служение народу».
- Апострофы и обращения: усиливают риторику лидера.
- Императивы и повелительные конструкции подчиняют сцену воле героя.
- Памфлетная интонация: короткие ремарки, восклицания, риторические вопросы.
- Гротескные детали и буффонада — придают сцене карнавальный характер.
Ритм и форма
- Текст близок к свободному стиху/прозаическому монтажу, нет строгой метрики или рифмы — это усиливает эффект разговорной речи.
- Чередование коротких броских фраз и длинных пояснительных отрывков создаёт динамику, имитирует речевой темп манипулятора‑оратора.
Символика и мотивы
- Деньги и украшения — символы собственности и власти; их «экспроприация» парадоксально декларируется как дело «народа».
- Выстрел и падающая штукатурка — символ нарушения покоя и столкновения «публичного» с «подспудным».
- Французские и английские вставки подчёркивают международный, городской характер места и смешение социальных слоёв.
Историко‑социальный контекст
- Референция к «нэпманам» прямо ставит сцену в контекст НЭПа и 1920–30‑х гг.: время, когда на стыке рыночных и советских отношений появлялись новые социальные типы, часто объект сатиры.
- Текст можно читать как комментарий на эпоху, где формально «социальная справедливость» и реальные практики переходят в абсурдную и опасную форму.
Возможные интерпретации
- Социально‑сатирическая: критика тех, кто прикрывается идеей справедливости, чтобы грабить.
- Психологическая: исследование роли харизматического лидера и массовой податливости публики.
- Театрально‑постановочная: стихотворение легко увидеть как сценку, где каждый элемент — реквизит для пародии на публичную речь.
Стихотворение — удачная сатирическая сценка, где бытовой криминал превращается в пародийный перформанс, а революционная риторика служит ширмой для корысти. Автор использует смешение речевых регистров, прямую речь и театральные приёмы, чтобы показать лицемерие и абсурдность подобных «моральных» оправданий грабежа, сохраняя при этом живой, ироничный тон.
Кирилл Бериллов 18.08.2025 20:10 Заявить о нарушении
Благодарю!
Alexander Butenin 18.08.2025 21:20 Заявить о нарушении