Трилистник скорбный

1

Встав на крыло,
помаши сиротеющим гнёздам!
Ветрено слишком в отечестве, мало ли что...
По возвращении мысль, вопиющая «поздно!!»
все твои алиби в пыль превращает, в ничто.

Отче, взгляни,
бестолково топчусь перед дверью
в роли ходатая за разорённых дотла —
милостив буди к душе обезумевшей Веры,
что самовольно с твоей карусели сошла!

Стены немотствуют.
Стены едва ли расскажут,
даже минуя подробности, повесть о том,
как одиночество дом этот взяло под стражу,
как тишина оккупантом вошла в этот дом.

Господи, если внутри ничего, кроме боли,
и никого, кто сумел бы унять эту боль,
вешалка в доме опасней, чем минное поле!
Ангел в испуге кружит и кружит над тобой.

Дни-жернова как-то надо с набухшей аортой
волоком дальше волочь, и в последний черёд
очи до долу, когда с полосы горизонта
зимнее солнце в лицо киноварью плеснёт.


2

От глаз посторонних, как тать, скрываясь в глухие чащобы, уходят слоны умирать. Прощайте, родня и зазнобы! Звериный обычай гуманен: один, без рыданий и слёз, почуяв кончину всерьёз, вдохнёт ещё запах тумана, деревьев, предутренних рос — и;рухнет, срывая лианы, пернатых напуганных с веток... Тогда-то, наверное, слон впервые узрит небосклон, протяжно трубя напоследок:

«...спасибо что я жил
спасибо что я был
вполне поверить в это чем дальше тем труднее
придавленные травы воспрянут от дождя
и здесь мой след исчезнет
и всё-таки я жил
то мирно то мятежно
то горбясь тяжело под бременем вины
к тому что нет меня в конце концов привыкнут
и те которых мучил и те кого любил
безумно и без меры
и всё-таки я жил
в изношенных надеждах
упасть на грудь земли о Боже как легко
на сердце тишина жаль некому поведать
сородичи гурьбой за новым вожаком
ушли уже ушли
и всё-таки я жил
я тоже очевидец
чреды ночей и дней рождений и смертей
единокровный брат плывущих облаков
я знаю как свежо о спину плещут ливни
спасибо небесам
пускай они глухи ко всем моим восторгам
спасибо что я жил
спасибо что я был...»


3

По тому, как столпились в гортани слова,
не слагаясь никак в покаянный мотив,
чую ужас потери в канун Рождества.
Ком солёный с грехом пополам проглотив,
я беру до некрополя спальный билет,
чтобы в сумрачном тамбуре сутки почти
дым глотать и гадать, хватит ли сигарет...

Вот и он — слюдяная полоска Днестра...
В декабре всё стремительно сходит на нет:
белый день, год и силы, и божья искра,
и мучительней мысль, что ты всё-таки жив,
что ты всё-таки топчешь траву, несмотря...

Будто палец мне кто-то к губам приложил.