Случайные размышления о метафизическом реализме в

Как только не именовали этот литературный жанр. И менепеной, и утопией-антиутопией, и научной фантастикой, и фентази. По моему мнению, здесь наиболее уместно, особенно в отношении к русскому направлению, пронизывающему всю нашу литературу с древнейших времён, антиномическое определение – метафизический реализм.

Договоримся о терминах. Метафизика. Это слово отсутствует в политических словарях времён российского социализма. А в философских словарях тех времён метафизика трактуется, как область философии, занимающаяся наиболее отвлечёнными, умопостигаемыми проблемами бытия и познания, о сверхчувственной, божественной сущности мира, оторванной от науки рассуждениями о потусторонних, “первых началах” бытия.
“Метафизика” – название сборника философских работ Аристотеля, имевшие иной предмет, чем наука о природе,  названная им “первой философией”. Чем не угодила метафизика идеологам советского строя? Да тем, что стала мешать развитию их “научной мысли”, забродившей на дрожжах гегелевской  диалектики, автор которой панически, и отнюдь не диалектически, боялся её  тёмных бездн и глубин непостижимости.
Так почему метафизический реализм, а не, скажем, мистический? И звучит благозвучней и таинственней. Именно поэтому; из-за двойного смысла слова мистика. Mystikos – по-гречески – таинственный, а мистика – и вера в сверхъестественные силы, в возможность их постижения посредством откровения, духовного опыта; и религиозно-философское воззрение, основанное на признании потустороннего, чудесного мира, неподвластного законам материального бытия. И оба эти значения сужают ту область русской литературы, о которой пойдёт речь, отрезая от неё многие произведения писателей фантастов IXX - XX веков, использовавших метафизический реализм, как метод или художественный приём, для расширения рамок своего творчества. А также по ещё одной причине, которая будет ясна из рассуждений ниже по тексту.

Истоки этого течения, в нашей литературе, далеки и многообразны. Это и библейские тексты, и языческие мифы, и всемирный древний эпос, и народные сказки. С начала IXX века метафизический реализм с настойчивостью проявляется в классической русской литературе. И Пушкин, и Лермонтов не могут остаться в стороне. Особенное место метафизика занимает в творчестве В.Ф. Одоевского, которого, не без основания, считают основоположником научной фантастики, и, наконец, пышно и величественно расцветает в произведениях Гоголя. Нельзя не упомянуть такие великие имена, как Иван Тургенев, Лев Толстой,  Фёдор Достоевский, таких мастеров, как Константин Аксаков, Михаил Михайлов, Алексей Апухтин.
Серебренный век даёт метафизическому реализму новое качество. В поэзии всех имён и перечислить трудно. Проза Михаила Булгакова, Андрея Белого, Валерия Брюсова, Александра Куприна, Леонида Андреева. Дальнейшее развитие метафизический реализм получает под псевдонимом научной фантастики, уже в советское время, у Александра Беляева, Алексея Толстого, Замятина. Александр Грин создаёт свой особый, параллельный мир.
Вторая половина ХХ века; после “детской болезни” техногенной фантастикой, Ефремов, Стругатские, Колупаев, а позже Лукьяненко, Алексеев возвращаются к метафизическим и духовным вопросам.
Но  я не ставлю цель дать обзор нашей фантастической литературы, это давно,  замечательно и профессионально сделано. В “Литературной газете” последних лет анализу фантастического жанра отдавались целые полосы. Хотелось бы поразмышлять и разобраться, чем так притягателен метафизический реализм, для отечественных творцов и их почитателей, и в чём отличие русской фантазии, от фантазийных эскапад Запада и азиатской мистики. Эти заметки отнюдь не научная статья,   вовсе не эссе, а лишь субъективные рассуждения человека, пытающегося уяснить для себя некоторые стороны творческих процессов и их причины.  Если они попадутся кому-либо на глаза, прошу прощения за неточность возможных цитат (не хочется – лень одолела – лазить по книжным полкам из-за каждого чиха) и отсутствие ссылок на источники (коли будет настроение, приведу список вспоминаемой мной литературы, в конце).
В первую очередь надо понять, что по преимуществу является питательной средой той или иной культуры. А это, без сомнения, бытиё, пронизанное религиозным духом народа,  вдохновлявшим его исторический путь, в течение многих веков, который, конечно же, невозможно полностью истребить, даже практически уничтожив несколько поколений, и ни какими иезуитскими попытками деформировать сознание выживших. Полная амнезия нации невозможна. И то, что не видимо на поверхности эмпирии, до поры до времени, зреет в глубинах национального самосознания, и с неизбежностью, так или иначе, проявится, да и проявляется постоянно, в тех или иных формах.
Так что же вдохновляло западную культуру, в её историческом становлении? Католическая религия, исказившая Христианство, до утилитарного, весьма агрессивного мистицизма, породившего теософские, экзистенциональные и материалистические философские школы, Бёме, Кантов, Лейбницев и Гегелей, утвердила в бытии приоритет человеческой индивидуальности и так называемых либеральных ценностей. За внешним блеском замысловатой западной фантастики, ощущается некая духовная ущербность крайнего индивидуализма героев - спасителей мира, пусть и озабоченных нравственными критериями, однако не вдающихся в размышления о сути их происхождения. Здесь, увлекательная сказочная форма не имеет того метафизического содержания, которое бы выражало искания, пускай даже и одинокой, мучимой своим дуализмом, страдающей души твари сущей. А вот таинственного, мистического  -- хоть отбавляй. Пища для изощрённого ума, но не для чуткого сердца.
Естественно, не всё так уж безнадёжно и на Западе. Такие корифеи как Бредбери, Воннегут, Саймак, Желязны – исследуют не только глобальные футуристические проблемы цивилизаций, но и поиски души человеческой своего места в бытии, отношения к миру и его первопричине. Особое место в мировой литературе занимает роман Лема “Солярис”, о мыслящем океане. Между тем, его предтечей была повесть Константина Аксакова “Облако”, появившаяся в русской печати, аж, в 1837 году. Недаром именно русский режиссёр Тарковский гениально довёл до ума и души эту тему, в своём знаменитом фильме. Но о кинематографе разговор отдельный. Всё-таки – зрелище.
Азия. Древнейшая культура Востока насквозь пропитана мистицизмом. Как ни странно, многообразные религиозно-философские воззрения азиатов, несмотря на их коренные различия с Православием, оказались намного милей душе современного русского человека, не зомбированной западными идеологами от псевдорелигиозного политиканства, чем католические умозрения. Вероятно, оптимизм, мягкость, отсутствие прагматизма – этой гнилоточины всякой религиозной доктрины, привлекательнее для русской души, на целое столетие потерявшей нравственную опору, но сохранившей на генном уровне духовною православную основу, чем утончённый, аккуратный, секарулизованный папизм.
Однако, современная восточная литература конца прошлого века, особенно японская, создаёт впечатление, что человек боится окружающего мира, и, смертельно напуганный, стремится как-то спрятаться, исчезнуть из враждебного ему бытия. Концебуро Оэ и его бомбоубежище;  Кабо Обэ  : “Женщина в песках”, “Вошедшие в ковчег”. И нельзя упрощать, сводя всё, к взрывам ядерных бомб. Это следствие многотысячелетних религиозных верований, культивирования самоценности неповторимой сущности души, с её индивидуальной кармической самостью, бесчисленными реакарнациями и вожделенной нирваной.
Ну, кажется, пора поразмыслить над тем, чем же так замечателен русский метафизический реализм. Кто знает историю Великороссии не только по произведениям светских писателей и учёных – Карамзина, Ключевского, Соловьёва, Иловайского и Рыбакова – ведь это то же, что судить о христианстве, прочитав «Жизнь Иисуса» Ренана или «Философию религии» Гегеля, а попытался вникнуть в суть становления русской православной души, со всей её антиномичностью, тягой к полярным крайностям – как писал историк – протоирей Лев Лебедев: “ 1) к Богу и движению в Богопознании, к духовному подвигу и самоотвержению, к горячему исповеданию веры и правды. ... 2) К разбою и вольной жизни во грехе” -  вплоть до конца XIX века, тот не может быть удивлён ни катастрофами, произошедшими в России в прошедшем столетии, на эмпирическом и на трансцендентном уровнях, ни тем, что происходит ныне, когда народ, подобно  тому самому барону, вытаскивает себя за волосы из болота, и вроде бы, вместе с конём.
Для немца  -- Мюнхгаузен – фантазёр, пустой мечтатель, но для русского, особенно для того, который хоть раз выкарабкивался из “всемирного” запоя, когда было плевать на все конституции, -- это реалист, в образной форме выражающий суть ситуации, в сложной, трагической своей судьбе. Такой вот образный, метафорический способ осознания своего мирского временного бытия, в конкретной данности Божьей непостижимой реальности – отличительная черта русского метафизического мышления, будь это литература, философия, или сегодняшние, сравнительно юное искусство кино. У больших мастеров образы и метафоры, иллюстрирующие восторги и страсти мечущейся человеческой души и мучения постоянно рефлектирующего разума, развёртываются шедеврами, позволяющими во всей полноте, с высот, недостижимых обычному разуму, находящемуся в гуще земной суеты, рассмотреть нашу истинную суть и жизнь, во всей её непостижимой многогранности. Вот и скачут по булыжным мостовым медные всадники, за нашими спинами, и грустные демоны сидят одиноко на утёсах, а убиенные панночки летают в гробах. Скачут всадники с Воландом во главе, пробирается в таинственную зону, за неисполнимым желанием Сталкер, и фея, появившаяся из бутылки кашинской водки, обижается на простого аптекаря. И земное воплощение демона Кадма, десантник Виктор, ценой собственного исчезновения из всяческого бытия, останавливает темпоральное чудовище, чем исправляет расколотость вселенной.
Сегодня даже многие приверженцы дарвинизма признают, что качественный скачёк, в развитии человека из обезьяны, необъясним одним лишь естественным отбором. Анализируют библейские тексты и гадают – а что же такое произошло в раю, при вкушении запретного плода с древа познания? И за что человек, предоставленный своей собственной воле, был изгнан страдать на грешную Землю? Безусловно, должно было случиться нечто такое, что взорвало его спокойное и послушное, животное, мировосприятие.  Вдруг “спросила кроха - что такое хорошо, что такое плохо?” Да, как она посмела! Вот, посмела-таки. Именно те вопросы, которые впоследствии нарекут «проклятыми», выделили человека из природной среды. А может быть, и весь частный смысл становления человечества, в бесконечном приближении к ответам на эти вопросы, в самоосознании. И какой настоящий русский художник, конечно не только русский, -- просто “лежание на печи” наиболее способствует – не задавал их и не пытался найти ответа?
Образно-метафорическая палитра русского метафизического реализма имеет чрезвычайно много оттенков. Бесовщина, здесь, не занимает преимущественного пространства, однако имеет и не последнее место. Она весьма своеобразна и не обязательно строго отрицательна. Это как бы бесовщина, найденная в самом себе; зло пытающееся победить само себя, неудовлетворенное своим предопределением. Квинтэссенция – булгаковские герои: Коровьев, кот Бегемот, Азазелло и опекун их Воланд, исполняющий просьбы Га-Ноцтри и Маргариты. Но о Булгакове, коли приспичит, позже. По преимуществу, бесы нашей литературы не столь ужасны и кровожадны, сколь смешны. “Поднимите мне веки!” - ой, как страшно. То есть зло внутреннее, впускаемое в душу, не так ужасно и тем паче не всесильно – с ним можно справиться. С Божьей-то помощью.
Зато мир внешний – противостоящий  -- зачастую, чудовищен. Блеклое, вязкое бесформенное нечто, обволакивающее судьбу, туго пеленающее волю к сопротивлению, алогичное. Зло – как отпавшее от Божьего промысла. И это исторически сложилось. Да, жизнь на Руси, испокон веку, была тяжела и непредсказуема. И если бы не вера Православная, то, вообще, не ясно как бы всё обернулось.
“Все мы вышли из “Шинели” Гоголя”, - сказал кто-то из писателей фразу, ставшую штампом, чуть ли девизом. Но так ли сие высказывание бесспорно. С тем же пафосом можно утверждать, что  вышли мы из Пушкинских “Медного всадника”, “Лукоморья” или “Косморамы” Одоевского. Нет, нечто иное стало прародиной нашей творческой инициативы. “Свет во тьме светит, и тьма не объяла его”. Евангелие от Иоанна. Гл 1. 5.  Вот, наверное, тот пароль, с помощью которого можно открыть  туда доступ, к проблеме теодицеи – проблеме присутствия зла в мире.
По философски пытался осмыслить этот вопрос, пожалуй, самый чуткий религиозный философ Семён Франк, в своей фундаментальной работе “Непостижимое”. Так, подводя итоги своим размышлениям он пишет, что “даже преодоление – с чуемой нами перспективы самого Бога –  всей грубой, дурной фактичности не исчерпывает проблемы, а имеет лишь силу в антиномистическом единстве с противоположной, человечески земной перспективой, для которой непонятный факт “грехопадения”, отпадения от Бога остаётся неустранимой горькой реальностью”. Но это не ответ, а только попытка конкретного человеческого разума как-то осознать, упорядочить свои ощущения, дабы обрести некоторое подобие душевного равновесия.
Поисками такого равновесия, относительного баланса эмоций и рассуждений, мысли и чувства, в той или иной мере заняты все подлинные художники человечества. И ещё раз я спрашиваю себя – в чём всё-таки разница в их творчестве? Где та самая тонкая грань, отделяющая область трансцендентного, измучившего русский ум и сердце, за которую не может проникнуть ни искушенный западный рассудок, ни тонкая восточная мудрость, пытающаяся обрести покой и уют, на далёких уровнях самовоплощения, ни темпераментное латиноамериканское томление духа. Почему я отделяю творчество Одоевского, Гоголя, Булгакова от  исканий По, Ибсена, Оруэлла или Борхеса с Маркесом. Может, всё объясняется просто – “квасным патриотизмом”?
Попробуем спокойно разобраться, Исследовать тему не с боку – предвзято;  не изнутри – преодолев соблазн, а как метод лечения больного оценивают его близкие. То, что мир хронически болен злом, словно раковой опухолью, пустившей метастазы в наше бытиё – непреложный факт. Симптомы проявляются во всех областях эмпирической и духовной жизни. Так каково же должно быть лечение?

Лира может пробуждать в душах как чувства добрые, так и наоборот. Люди с развитым воображением наиболее впечатлительны и, как следствие, более чувствительны, к болезненным явлениям бытия. Они, как бы, индикаторы здоровья цивилизации. По их реакции на воздействие информации, поданной в той или иной форме: художественной, проповедческой, пропагандистской, -- пусть субъективно, весьма приблизительно,  но всё-таки  некоторым образом можно судить, о ценности и силе его, об отрицательном или положительном влиянии. Художественные произведения оказывают влияние на важнейшую, самую ранимую, нежную, соответственно и самую повреждённую сферу человеческой жизни -- именно она отличает Homo Sapiens от остальных млекопитающих обитателей Земли – сферу духовную. Мистика, в наше время, уже не может полностью господствовать над душами тварей сущих, отравленных многознанием, прагматизмом и скепсисом. Одно сердце, без участия разума, уже не в состоянии принимать окончательные решения, и нести главную ответственность за людские поступки. Необходим контроль рассудка, осмысление разумом своих чувств и инстинктивных стремлений. Откровение должно быть проверено разумом.
И наибольшие возможности такого воздействия являет метафизический художественный реализм, раздвигающий рамки для восприятия реальности. Ну, и спрашивается, чего я мучаюсь, пытаясь разделить наш якобы родимый метафизический реализм от, вроде бы, инородного мистического рационализма? И не слишком ли претенциозно, хирургически грубо и искусственно такое разделение? Не слишком ли они сплетены, сращены друг с другом. Шекспир и Достоевский, Байрон и Пушкин, Гофман и Одоевский, Эдгар По и Андрей Белый. И те и другие задаются одними и теми же вопросами, тщатся над теми же тайнами бытия: загадками психологии, парадоксами творчества и принципом “пользы”. И у тех и у других вопросы сильнее ответов. Но и сиамских близнецов разделяют, и разделяют успешно.
Мистик Эдгар По. Как-то язык не поворачивается назвать автора “Падения дома Ашеров” и “Ворона” реалистом. Но сверхгений Улиям Шекспир. Сервантес. Свифт. Уайльд. Голова идёт кругом. А если копать ещё глубже? Дант, Овидий, Гомер. Сюй Вей, Ли Юй, Низами... Но так и должно быть. Близнецы выходят из одного чрева. И пусть это уже сиамская тройня или, Бог мой, семерня. А чего тут – всё мы дети божьи! Однако, почему бы не посмотреть на повзрослевших братьев.
Как Православие и Католицизм – две христианские конфессии, выросшие из единого зерна –два совершено различных колоса, так и “русский” метафизический реализм и “ западный” мистический рационализм родственники, но получившие разное воспитание, в разных домах, у разных опекунов. Если после разрешения христологических вопросов и принятия догматов отцами церкви, на IV и VI вселенских соборах, вера восточного христианина обрела опору в разуме, и на первый план вышла нравственная парадигма человеческого бытия, то напротив –  христиане-католики, потеряв надежду доказать разумность вероучения, обречены были верить слепо, что с неизбежностью привело к демонологизации сознания. Уже одно только допущение католицизмом исхождения Духа не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына, так нарушило равновесие в Святой Троице, что это повлекло за собой необратимую мистифицированность, демонизацию всего мировосприятия западного человека. Впрочем, это замечательно, подробно и предельно ясно изложено Олегом Алёшиным в статье “Метафизика христианства”, а я лишь пытался – очень хотелось  -- не вторгаясь на чужую территорию, посмотреть, как религиозные воззрения отразились на художественном творчестве, и к каким итогам мы пришли на заре нового тысячелетия.

Казалось бы, мистический рационализм сегодня занимает господствующее положение почти во всех областях культуры: в литературе, кинематографе, даже в компьютерных играх. Не без основания говорят о возникновении нового, “третьего”, виртуального мира. Пусть  видится так. Но это колос на глиняных ногах. Да, компьютер теперь лучше человека играет в шахматы, уже пытается сочинять романы и музыку, но нужна ли такая музыка и эти романы человеку. Не знаю, уж, что там труд сделал с обезьяной, но знаю точно, во что могут превратить человека телевизор с компьютером. В амёбообразный, безвольный придаток к равнодушному искусственному, вторичному разуму. И будут называть его уже не Homo sapiens, а Homo virtualikus. Однако, вряд ли человек этого захочет. Или смирится с ролью пассивного зрителя? Потому как участником исторического процесса он быть перестанет. Кому такой virtualikus нужен?  Ни Богу кочерыжка, ни чёрту кочерга.
Отнюдь не творчество главная потенциальная мощь человеческой натуры – это лишь тот самый грозовой фронт, на стыке трансцендентного  и трансцендентального отношения собственного Я к внешней реальности, но только глубоко укоренённое чувство сопричастности к непостижимым непросветлённой логике рассудка первоосновам мироздания, вдохновенное и зрячее религиозное чутьё, способное дать душе искомое равновесие, на её истинном пути, по осознанной и принятой восходящей эволюциноиде становления вечности. Во, как загнул! Сам-то понял, что сказал? Так, значит, мыслит просветлённая логика? А что – и мудрёно, и метафизично, и красиво! А впрочем, какие могут быть возражения?
И какие выводы следуют из этой многозначительной сентенции? А такие, что лишь реалистичная метафизичность, наполняющая практически всё русское творчество, может быть источником того духовного света, который  и во тьме светит, светит в сумерках сегодняшнего миросозерцательного хаоса.
Декабрь 2007