Под взглядом Стигейской совы

- До завода есть кто? – дежурно выкрикнул водитель маршрутки.
- Есть, -  ответила молодая женщина с тяпкой в руке. Рядом с женщиной, боясь отойти даже на шаг,  стояла девочка лет шести с букетом искусственных ромашек. Серые лучистые глаза смотрели серьёзно и грустно.
            Водитель миновал поворот и поехал прямо, остановился у магазина «Шатура мебель».
- Пойдём, Оля, - с отречённым  спокойствием произнесла женщина. Трогательная пара вышла из салона и направилась в сторону кладбища со странным для погоста  названием «Чугунка». Остановка пустовала и маршрутка, круто развернувшись, поехала  в обратном направлении мимо экскаваторного завода и фабрики, следуя  своему расписанию. Я продолжала смотреть в окно, раздумывая о своём.
     На просторной площади перед заводоуправлением с краю, недалеко от клумбы, припарковались две легковые машины. Не смотря на час пик, людей нет. Никто не спешит. Безлюдным  выглядит и само здание управления, двери закрыты.  Большие грязные окна заброшенных цехов напоминают зловещие глазницы Стигейской совы.  От этого неумолимого и беспощадного взгляда становится мрачно на душе. В длинной прямоугольной клумбе робко выпустили первые листья розы. Это единственное, что выглядит живым. С краю, почти у забора, высится скульптура мужчины, с молотком  в поднятой руке. Скульптура выполнена в стандартах социалистического искусства: правильные пропорции тела и просветлённое лицо строителя коммунизма. «А гримаса капитализма оказалась хитрее», - мелькает у меня в голове. Неестественная и гнетущая тишина поглотила некогда оживлённое место. Тихой сапой в душу вползает грусть.
      Подсознание начинает вяло протестовать. Настырная Память мигом высвечивает картинки - слайды из прошлого. Я умею держать чувства в узде,  давно научилась владеть настроением и легко прерываю ход мрачных мыслей. Сегодня же, напротив, мне хочется дать им волю. Нельзя забывать прошлое, пусть оно выльется в каждую фразу. Память сердца, ты сильней… И так всё сначала..            
    Жарким июльским днём 1969 года, когда стрелки часов приближались к двум, поезд под названием «Тихий Дон» остановился на станции Каменск-Шахтинский. На выходе в город, рядом с железнодорожным вокзалом, молодой таксист предложил нам свои услуги. «Отвезу в Донецк за три рубля», - позвякивая ключами, бойко сказал он. И вот мы с мамой, двумя чемоданами и плетёной из соломы сумкой мчимся в «Москвиче» из Каменска в Донецк.
Вокруг - выжженная, поросшая редким кустарником, степь и голубое, в мелких перистых облаках небо. В открытое окно дует горячий, чуть с горчинкой, ветер. Жарко. Я держусь стойко, даже воды не прошу, не хочу тревожить маму. Веду себя осознанно и ответственно, как было велено. Маму ждёт новая работа, здесь строится экскаваторный завод. Нужны специалисты, экономисты  в том числе. Надо организовывать производство, учёт и контроль. Тяжёлое машиностроение – это непросто!
     Первая встреча с городом началась с Верхней Ореховки, где мы прожили около месяца в доме Афанасьевны, доброй и ласковой женщины. Во второй половине августа, когда в степи пряно запахло полынком,а в садах яблоками, мы стали новосёлами первого заводского дома. Пятиэтажный, сделанный из красного кирпича, с балконами, шифер которых выкрашен в жёлтый и синий цвет, дом казался нарядным и богатым. В угловую, однокомнатную  квартиру,  ещё с не высохшей краской и мелом, были внесены две самодельные табуретки, кухонный стол, диван и холодильник, ручная швейная машина в деревянном чехле и маленький чёрно-белый телевизор «Старт3».
       ...Мама  готовит ужин. Я стою на балконе и наблюдаю, как  у нашего подъезда царит оживление. Мужчины осторожно, чтобы ничего не повредить, заносят мебель, а женщины - разную домашнюю утварь. Я слышу их деловито - взволнованные голоса. Все новосёлы  с разным говором. Моё внимание привлекла женщина в узбекском платье и тюбетейке, с редким именем - Павлина. Она пронесла в одной руке продолговатую связку книг, а в другой - настоящий узбекский казан. Павлина Васильевна возглавляет заводскую техническую библиотеку. Говорит по-русски чисто, мягко и убедительно.
        В первый подъезд прошла невысокая светлая женщина с плетёной корзиной в руке.Из корзины смешно торчали мужские валенки - катанки и высокие резиновые сапоги. Высокий худой мужчина пронёс сразу два мешка. По-видимому в них была одежда, потому что мешки казались лёгкими и он запросто подал их в отрытое кухонное окно. Сибиряки. У них смешной выговор. Они вместо букв «а» и «о» произносили букву «ы». Вчера мама пожаловалась соседке Валентине, стройной белокурой женщине в белоснежной гипюровой кофточке, что не можем налить воду в ванну – нет пробки. Их на тот момент жильцам ещё не выдали. Находчивая сибирячка, прибывшая в Донецк из Юрги, улыбаясь, рассказала, как запросто «вырезыла из кыртышки» пробку, и, вообще, что всё любит делать своими руками.  Мама поблагодарила соседку и воспользовалась её опытом. Больше всего мне нравился горьковский говор – поющий, протяжный.  Наверное, и люди такие же добрые, как их речь. С наслаждением вспоминаю речь Оксаны Васильевны Штепы. В каждой её фразе слышалась музыка.
        На следующий день, поздно вечером я увидела падающую звезду. Средней величины звёздочка падала так стремительно, что я не успела загадать желание. Но, совсем не огорчилась, потому, что была счастлива. За полтора месяца я успела привыкнуть к донскому лету, побывать в пионерском лагере при Доме пионеров, обзавестись подругами, полюбить тёплую воду Донца и вкус спелых абрикос. Мне нравилась наша новая квартира, большое окно, в котором можно наблюдать закат, титан, и  сложенная из красного кирпича печь, расположенная  в углу маленькой кухни. «Как уютно», - думала я. Счастье  не зависит от квадратных метров жилой площади и его кубатуры. Это иная субстанция.  Где главную составляющую являют собой чувства. Непременно  добрые. И самое важное среди них – любовь.
 
      Местные жители часто говорили нам: «Понаехали». «Понаехавшие» из разных городов и посёлков люди были: конструктора, технологи, инженеры, квалифицированные сварщики, электрики, ранее работавшие на других промышленных предприятиях страны. Но разного рода жизненные обстоятельства, а чаще всего отсутствие жилья, привели их в малоизвестный городок, в котором строился большой завод. С ним они связывали перспективу получения квартиры.
       Новосёлы были приблизительного одинакового возраста, как сейчас говорят – среднего, немногим старше тридцати лет. Это дети войны, испытавшие на себе немало трудностей, в том числе голод, зачастую из неполных многодетных семей (отцы погибли на фронте), они знали цену труду. По тому времени неплохо образованные востребованные специалисты, готовые не просто трудиться, а создавать! Они приехали строить новый машиностроительный завод, так необходимый стране. Укреплять её мощь!
       Я вспоминаю мужчин, которых часто видела во дворе. Многие из них носили очки в роговой оправе. В зимнее время  ходили в шапках–«домиках»,  драповых полупальто с искусственными воротниками. У большинства были строгие лица. Иногда они улыбались, но чаще были серьёзными. Утомлённые за время рабочего дня, они возвращались домой поздно, потому что часто задерживались на работе. В их разговорах присутствовали технические термины, название деталей, станков и марки сплавов.
       Женщины открытые, легко вступающие в диалог. Как нарядно они выглядели летом. В цветастых штапельных платьях с рюшами на груди и летящими подолами и ярко накрашенными губами. Каждое утро спешили на завод. Они отличались от местных женщин, которые зачастую оставались домохозяйками. В шахтёрских семьях так заведено.
       Все они (каких их называли ИТРовцы)  решали различные производственные задачи: проектировали, разрабатывали технологические процессы, заключали договора о комплектующих поставках, организовывали цеха, устанавливали станки, осваивали мощности.
      Я любила бывать у мамы на работе, в планово-экономическом отделе. В книжных шкафах на полках стояло много папок, завязанных на бантик, подписанных красивым шрифтом и непременно чёрной тушью. На столах лежали обыкновенные деревянные счёты. У некоторых  работников рядом  стояли металлические арифмометры с грозной надписью «Феликс». У встречавшихся в коридоре мужчин из нагрудных карманов простых льняных рубашек выглядывали наливные авторучки и логарифмические линейки. Вот на таких простых устройствах рассчитывалось тяжёлое машиностроение. Наверное, эти мужчины обладали определённым мужеством. Простые калькуляторы появились значительно позже.
       Мягкие щелчки костяшек и вплетающиеся звуки негромко работающего радио часто нарушали телефонные звонки и вносили в благозвучие какофонию, потому что диалоги бывали напряжёнными, да и связь была не такой хорошей, как сейчас.
      Женщин планового отдела я находила оригиналками. Мне нравился их юмор и выразительная манера общения. Помню, как мама поставила на верхнюю полку книжного шкафа  папку и спокойно, но назидательно сказала: «Я умру, а вы, пожалуйста, запомните, что папка с рацпредложениями будет стоять здесь, на верхней полке».
        Наступило время рабочего перерыва. Можно отвлечься и заняться своими делами. Ольга Григорьевна просматривает передовицу газеты «Советская Россия». Мама  перелистывает журнал мод Burda, разглядывает модели и радуется, что «выкройки прилагаются». Надежда Васильевна читает очерк в журнале «Огонёк». Фаина Николаевна открыла томик (Ленина!) и приступила к прочтению работы «О кооперации». Она зачитала вслух цитату из этой работы: «Строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма».         
       И вдруг из радиоточки мягко и проникновенно, после прелестнейшего вступления, зазвучал голос Муслима Магомаева. В кабинет пролилась несравненная Пахмутовская песня «Мелодия». Все замерли, слушая.  Женские глаза наполнились нежностью и мягкой задумчивостью.
       После длинной затухающей ноты повисла пауза. Нужно время, чтобы вернуться в прежнее рабочее состояние. Затем снова затрещали телефоны и в диалогах зазвучали экономические термины: «себестоимость», «энергозатраты», «транспортные», «прочие расходы», зашуршали папки, зачирикали счёты и арифмометры.
       Я вспоминаю, какую роль играло в нашей жизни радио. Тогда не было возможности прослушать то, что хочется или нужно. Все передачи велись в строго определённое время, их содержание обязательно утверждалось и  только тогда транслировалось. Вспоминаются замечательные песни и удивительные голоса: Людмилы Зыкиной, Ольги Воронец,  Георга Отца, Юрия Гуляева. Школьницей, я  часто слушала литературные чтения в исполнении Михаила Ульянова,  Ростислава Плятта, Николая Литвинова. До сих пор я помню их голоса, интонации и узнаю с первых фраз. Звучали строки из произведений Льва Толстого,  Михаила Шолохова, Николая Лескова. Ошеломляющим откровением стал для меня Олег Даль, читающий  Лермонтова. Отвлеклась немного, простите за лирическое отступление. Сегодня мама обещала мне показать, как собирается экскаватор. Я с нетерпением жду, когда же мы, наконец, пойдём в сборочный цех.
       Аккуратно, контролируя всё, что происходит вокруг, крепко держа за руку,  мама ведёт меня к сборочной линии. Очарованно смотрю, как в цехах идёт процесс изготовления деталей и узлов, предназначенных для будущей машины.
Пронзительный визг режущих металл станков, запах эмульсии, низкий гул перевозящих детали электрокаров, подвесные краны перетаскивающие грузы, запах сварки, летящая окалина.
      И вот он, сборочный цех. Смотрю, как на поворотную раму слесаря устанавливают кабину. У сборщиков недалеко на столе разложена рабочая документация, различные  приспособления, инструменты. Не было тогда 3D технологий и прочих ухищрений. Полагались на опыт, рабочую смекалку, чутьё и, конечно, знания.
       Первый экскаватор был выпущен к 22 апреля 1970 года, согласно строгой традиции социализма, ровно к столетию рождения Владимира Ильича Ленина. Тяжёлую машину установили на центральной площади, напротив почты. Стальная машина стоял чуть-чуть наискосок, что бы лучше была видна табличка, на которой в левом верхнем углу чётко виднелся символ завода, модель, серийный и ГОСТовский номер. Чёрный ковш крупными острыми зубами выразительно оскалился впереди кабины, выкрашенной оранжевой краской. Состоялась торжественная церемония, на которой играл духовой оркестр, и первый экскаватор (передали, а не продали!) Донецкому кирпичному заводу. Недавно в «Одноклассниках» я увидела сюжет, в котором говорится, что машина ещё цела и находится в автопарке частного владельца у нас в городе. Конечно, машина была простой, но, такой же, она оставалась и в работе, и в ремонте. Крепкий оказался старик, хотя модель даже по тем временам была устаревшей.
       Как говорит Тонино Гуэрра: «В детстве мы бессмертны». От себя добавлю: и уверенны, что всё самое лучшее ждёт впереди. Время течёт незаметно. Осень сменяет лето, а весна - зиму. За пятилеткой «качества», пришла пятилетка «количества». но неизменно лозунг «Слава труду» каждый вечер ярко загорался на торцах пятиэтажных "хрущёвок" тринадцатого квартала. Мне казалось: ничто и никогда не нарушит эту традицию. Ибо истина нерушима.  Мама по-прежнему пишет отчёты в Госплан, изучает новые постановления министерства Тяжёлого машиностроения, но считает уже на калькуляторе.
       В конце семидесятых годов, в разгар, как сейчас принято считать «застоя», появляется новый лозунг: «Экономика должна быть экономной». Длинные виражи – кружева я плела на зачёте в институте, раскрывая мудрёное содержание данного лозунга.
        Умер генеральный секретарь Цк КПСС Леонид Ильич Брежнев. Политические лидеры менялись один за другим. Наступило время пышных похорон. Лозунг «Слава труду» стал не актуален, погасли лампочки на торцах зданий тринадцатого квартала, и на улице стало темно. Зато появились новые горбачёвские выражения «плюрализм мнений», «новое мЫшление» и, казавшиеся тогда безобидными, и даже правильными понятия, «самоокупаемость» и «самофинансирование». «Западные партнёры» безжалостно выбивали основы социалистического ведения хозяйства. И первым рушилось сложное технологичное производство, требующее государственного подхода, как повелось в России. Ветер перемен принёс в страну ваучеры. Мама, без долгих раздумий, вложила свой ваучер в родной завод и он, конечно, довольно быстро обесценился, точнее сказать, что вовсе потерял какую-либо стоимость. Театр абсурда играл драму. Чужой сценарий безжалостно воплощался в реалии нашей страны.
       Как-то раз я застала маму в крайне взволнованном состоянии. Потрясённая, она живо рассказала мне обо всём, что увидела на заводе. В то время она уже была на пенсии и на заводе оказалась для решения частного вопроса. Рассказывала о том, что осталось в цехах, в лаборатории и в кабинетах заводоуправления. На меня смотрели растерянные, полные слёз глаза.  Тихо и обречённо она произнесла сакральную фразу: «Всё, что сделано, оказалось напрасным». Вдруг стало холодно и горько. Многие в то время смотрели на события сквозь слёзы с немым вопросом: Зачем? Почему? За что? А надо было: Кому всё это выгодно? Но это сейчас, спустя столько лет. А тогда...
Наверное, этот факт, если не прямо, то косвенно, сыграл роковую роль в жизни многих, кто строил завод и долгое время работал там, честных и добрых людей, отдавших молодость и силы, как оказалось, обманной мечте.
       Как быстро пролетает  время перерыва, не успеваешь порадоваться ему. Я вышла на улицу подышать свежим воздухом через аварийный выход на заднюю площадку спортивного комплекса. Передо мной железобетонная стена, отделяющая территорию завода от нашей. За стеной отчётливо видны торцы зданий цехов. Они угрюмы и величавы. А над их угрюмостью по гладкой синеве неспешно проплывают лёгкие облака. Безмятежное весеннее небо дарит свой свет и горьким кажется отблеск разбитых стёкол заброшенных цехов. Потерянная цивилизация, оставленная нашими родителями. И как апофеоз - гордость завода «чугунно-литейный комплекс», давший название новому кладбищу.   
       Чудны дела твои, о Господи! Как много возникает вопросов, на которые трудно найти ответы: Как? Почему? В силу чего? Что привело нас к такому состоянию?
 Легковесно отнеслись к своим достижениям? Повелись на сладкие чужие речи? А может просто - не любили свою страну?! Но Россия - страна исполин. Сколько раз она поднималась из пепла! Возрождалась заново. В ней скрыта особая сила. В Россию надо верить! Но неумолимая статистика говорит о печальном.
       Академик РАН Жорес Алфёров в недавнем интервью сообщил, что производственная наука на данном этапе остаётся невостребованной. Значит, в стране не развивается промышленность. Банковско-кредитный капитал опутал всех кредитами и непомерными процентами. Вся жизнь в долг. Что может быть обидней? Удручает многое: падение нравов, замена приоритетов. Как мало осталось духовности в общении людей. И, всё - таки, открыто и смело смотрю в пустые глазницы Стигейской совы. Не боюсь её уханья. Я знаю: "Остаётся опыт. Остаётся память! Её нельзя предавать. В ней спасение". Это мои частные раздумья и печали, которыми я поделилась с читателями, не требуя ничего в ответ.