Перевёртыш

   Небольшой уютный двухэтажный домик, срубленный на века из калиброванных брёвен дуба, прячется от окружающего его тенистого первозданного леса за надёжной кирпичной изгородью, протянувшейся, наверно, на гектар... /Мне мало интересно обмеривать земельную площадь/. Зачем тратить время на ерунду, когда тебе просто достаточно места для того, чтобы не чувствовать себя загнанной в тесные рамки обусловленной внешними факторами реальности. Здесь, вдали от шумного многоэтажного мира так хорошо, что кажется будто я только что появилась на свет в этой бескрайней безыскусной красоте тишины и умиротворения. Здесь каждый день особенный, неповторимый; и я никогда не перестану удивляться многообразию окружающих меня тайн и чудес. Просто пить чистейший, заваренный на созревших травах воздух — уже неописуемое волшебство...
   Возможно, это Кавказ, так как неподалёку плещется в утренней неге бурная неугомонная речка, с незамутнённой прозрачнейшей водой, глядясь в которую видишь сопротивляющихся потоку рыбёшек, что нет-нет да и выныривают из несущего их течения, смешно барахтаясь и переливаясь серебристо-розоватой чешуёй в лучах мягкого утреннего солнца. А может быть, это клочок девственно чистой, не изъезженной туристами Уральской тайги или даже затерявшийся и диковинно уцелевший уголок нехоженого Подмосковья... Я не слишком сильна в географии. Да и какая разница, где тебе хорошо: главное ведь не в точке на карте заключается.
   Находившись босиком по прохладным камешкам, зарядившись бодростью целебного водного массажа, я обулась и побрела по узенькой лесной тропке, к дому. Всё вокруг было знакомо до мелочей и, вместе с тем, удивительно новым.
   По пути я аккуратно срезала крохотным ножичком попавшийся на глаза островок изумительно рыжих, кудрявых и необыкновенно притягательных своей доверчивой неприкрытостью лисичек, опоясывающий у корней огромный, цепляющийся ветвями за проплывающие над ним облака шатёр бука. Отбиваясь прутиком от липких паучьих ловушек, под разноголосый щебет невидимых глазу птиц я безошибочно добралась до калитки в воротах, закрытой на самый обыкновенный крючок, хотя и довольно массивный. По дорожке, заботливо выложенной мозаичной тротуарной плиткой, прошла мимо небольшого искусственного, живописно окольцованного разноцветными валунами пруда, засаженного стрелками декоративного камыша, лиловыми и тигрово-лмонными ирисами, алыми невесомыми маками и желтоглазыми колдовскими ромашками, к дому. Обернулась, помахала рукой двум огромным золотым рыбкам, которые приветственно забили хвостами по воде, завидев меня. Оставив корзинку с грибами на террасе, я вернулась, чтобы покормить витаминизированными гранулами молчаливых питомцев. Фантастические создания. Никак в голове не укладывается, как они меня узнают, и что заставляет их, забыв природную осторожность, высовываться на полкорпуса из водоёма и хватать корм прямо с ладони?
   Затем я спустилась в погребок за картошкой. Приготовила на завтрак ароматные золотистые грибочки с лучком и рассыпчатыми жёлтыми клубнями, переложила угощение в белоснежную фарфоровую супницу, полила это всё густой сметанкой, накрыла крышкой и обернула махровым полотенцем, чтобы продукты томились, пропитываясь сочностью друг друга. После срезала на грядке благоухающий пучок укропа, в теплице сорвала с куста пару мясистых ярко-красных помидорчиков и отщипнула два аппетитно-созревших изумрудных огурца, покрытых влажными пупырышками, из открытой форточки парника. Накрошила салат. Щедро сдобрила оба блюда  зеленью. Заварила чай из мяты. Отнесла это великолепие на террасу, где стоял круглый столик, накрытый клетчатой оливково-серой скатертью, оттенённой пересекающимися по диагонали тонюсенькими сиреневыми полосочками. Достала две тарелки и две чашки из того же сервиза, что и супница с салатником, и столовые приборы на двоих.
   Так-так... Интересно, а с кем же я здесь живу? Очевидно, что не одна. Одной среди леса даже за надёжным забором страшновато должно быть...
   Решила я обойти участок в надежде найти того, кому дом этот принадлежит.
   По постриженной нежно-зелёной травке, минуя ухоженные овощные грядки, я двинулась в сторону садовых деревьев, откуда, как мне показалось, доносился непонятный еле уловимый звук.
   И тут я увидела Его. Огромный, загорелый, слегка сутулящийся. Он поливал водой из шланга взрыхлённую землю вокруг тонких кружевных, увешанных налитыми сочными ягодами, деревец мелколистных, трогательных, почти воздушных вишен.
Завидев меня, Он добродушно улыбнулся, перекрыл подачу воды, по-мальчишечьи обтёр руки о шорты, захватил небольшое ведёрко собранных ягод, и, слегка приобняв меня за плечо, отправился завтракать.
   Я смотрела, как вкусно Он ест, радуясь, что моя готовка доставляла ему явное удовольствие, сама тоже с аппетитом опустошала свою тарелку. Всё-таки лисички — одни из самых изысканных грибов, нежные, утончённые...
   Мне почему-то совсем не хотелось спрашивать, кто Он. Я знала это наверняка. А Он просто глядел на меня с нескрываемой любовью, собирая в прищуре серых участливых глаз тёплую сеточку морщинок. Мы чуть-чуть поклевали вишен, а потом немного побродили по лесу. Кажется, Он что-то рассказывал мне о диковинных карликовых деревьях, но я почти не слушала: зачем мне знать о каких-то карликах, когда вокруг неописуемо красивые гигантские ели, перемежающиеся с лиственными высокорослыми деревьями? Мы подвязывали кусочки сала над сооружённой Им кормушкой для птиц, насыпали в неё какие-то крупы... Потом я угостила белку печенькой, прихваченной из дому. Та сначала, опасливо оглядываясь, подбиралась к нам, а потом, отважившись, схватила протягиваемое ей лакомство и шустро вскарабкалась по стволу сосны почти на саму вершину.
   Внезапно на залитой солнцем поляне, куда мы выбрели из тенистых лесных дебрей, над высоченной, достающей мне до груди травой, замелькали рога благородных оленей. По неосторожности мы вспугнули чутких животных, и потревоженное семейство гордых красавцев бросилось наутёк.
   Вернувшись с прогулки, мы поиграли в теннис на корте, расположенном рядом с домом. Потом я любовалась Его мускулами, которые вздувались от напряжения, когда Он, подтягивался на турнике. У меня руки слабые: я на турнике только кувыркаться умею. А ещё Он раскачивал меня на качелях во дворе; и сердце моё одновременно замирало от восторга и от страха перевернуться. Я заливалась смехом, как маленькая.
   После полудня мы отправились с Ним на рыбалку. К реке шли той же тропкой, которой я поутру добиралась к дому. Я впервые в жизни держала в руках удочку и, поймав единственную, но "вот такую" рыбищу, гордилась ею, как трофеем, добытым в неравной битве с кишащими морским чудовищами... Он искренне восхищался моим подвигом, хотя сам за это время наловил и начистил рыбки на знатную ушицу, которую мы сварили тут же в котелке, подвешенном над костром. Ничего вкуснее я жизни не пробовала.
   Утомленные, но счастливые, мы около шести часов вечера оказались дома. Я прилегла в гостиной на небольшом диванчике, уютно примостив голову у Него на коленях. Он, бережно поглаживая меня по голове, тихонько напевал колыбельную:
"Баю-баюшки-баю.
 Не ложися на краю.
 Придёт серенький волчок..."
Я задремала...

***

   Кто-то настойчиво тыкал меня в бок чем-то острым...
Кое-как разлепив веки, я с удивлением обнаружила рядом с собой Кузнечика — моего соседа по парте. Кузнечиком я обзывала его за смешную привычку, сидя, обвивать одну голень вокруг другой, как лиана, и за дурацкую манеру глядеть из-за плеча, выворачивая при этом шею чуть ли не на сто восемьдесят градусов. Кузнечик упорно колол меня в бок остриём шариковой ручки.
— Чё надо? — недовольно поморщилась я.
А тот, скорчив уморительную, гримасу, затряс головой в определённом направлении. Я зевнула и последовала взглядом в сторону его намёков.
   У классной доски стоял новый географ Геннадий Петрович, появившийся у нас в середине учебного года после благополучного ухода в декретный отпуск нервной и крикливой Геопузихи. Этот пузом недалеко от неё ушёл. И я моментально дала новоявленному преподу кличку Крокодил. Из-за мультяшного имени и оттопыренных, как хвост, фалд тесного пиджака. Так вот, этот самый Крокодил, буквально пробуравив насквозь мою, ещё не до конца проснувшуюся головушку, зоркими глазками-щёлочками, обутыми в тяжеловесную роговую оправу очков, взывал меня к ответу у доски. Делать нечего: поднялась из-за стола. Вышла.
— Будьте любезны, Катерина, если не ошибаюсь, — вкрадчиво начал он, — повторите-ка классу то, что я только что рассказывал о климатических условиях и природе Заполярной тундры.
— Сколько я знаю, — уверенно начала я, покопавшись в памяти, — в тундре очень холодно. Лето там короткое, зима нескончаемая и суровая. Ещё там можно наблюдать такое уникальное явление, как северное сияние, красочное и нигде, кроме, как в северных широтах не встречающееся.
— Так-так, — удивлённо цокнул языком Крокодил, — а какая же растительность покрывает сию территорию? Напомните мне, если Вас не затруднит.
"Вот ведь зануда-выкалка: он с тем же успехом мог спросить у меня, как выглядят марсиане. — Откуда мне знать?"
Собравшись с мыслями, я начала бойко наобум рассказывать о дремучих непроходимых лесах, о буке, окружённом лисичками, о благородных оленях, отдыхающих в высокой траве, о реке, несущейся стремительным потоком...
   В классе послышалось лёгкое хихиканье.
— Да уж, Катерина, — констатировал Крокодил, — познания Ваши весьма глубоки, но к теме сегодняшнего урока не имеют ни малейшего отношения. Согласитесь, что весьма некрасиво засыпать посреди занятий. Вы что ночами вагоны разгружаете? Несите дневник. Я вынужден поставить Вам единицу и вызвать, если позволите, для беседы Вашего отца, так как, будучи мужчиной, предпочитаю разговаривать с мужчинами. Высыпаться необходимо дома. А в школу надо приходить со свежей головой.
— Да нет у неё никакого отца, — усмехнулся с задней парты двоечник Петрушин, — бросил он их с матерью, когда Катька ещё пешком под стол ходила, и с тех пор носа своего не кажет. Так что не придёт папашка, Геннадий Петрович, не рассчитывайте. Вызывайте маменьку на светскую беседу.
   Весь класс дружно в голос расхохотался. А я, еле подавляя подкатившие к глазам слёзы, схватила рюкзак с учебниками и сбежала по лестнице к раздевалке. Второпях накинула на себя куртку и выскочила на мороз без шапки, без варежек, даже про обувь сменную забыла. Захлебываясь слезами уже не сдерживаемой обиды, неслась я по сугробам, не разбирая дороги, пока не провалилась в яму, выкопанную под посадку дерева ещё весной да щедро присыпанную снегом. Как я про неё забыла? Замёрзла совсем, пока пыталась из ямы той выкарабкаться...

  "Какой ужасный нелепый сон. Надо себя посильнее ущипнуть, чтобы проснуться."

***
   Боясь открыть глаза, уткнулась я носом в отцовские колени, вцепилась в них обеими руками:
— Папочка, миленький, ты же никогда меня не бросишь? — прохрипела я простуженным голосом.
— Ну, слава богу, очнулась, — услышала я в ответ. — Куда же ты так спешила полураздетая по морозу то?

   Тёплая мужская рука гладила и гладила меня по голове...

Ю.Королева
18.08.2018

Иллюстрация — Наталья Сюзева