Которые пахнут

      Я не боюсь старости. Уже давно. Наверное, к этому возрасту у меня скорее любопытство, нежели страх приближающейся смерти. Помню, как разглядывала бабушкины руки.  Я брала ее ладонь в свою, гладила, пытаясь рассмотреть как можно лучше: кисть была тонкой, слегка вывернутой в запястье после неправильно сросшегося перелома, пальцы длинные, узловатые, кожа от старости не загрубела, была такой же нежной и гладкой, без морщин, как восковая, слегка желтоватая от смывшегося к зиме загара, сквозь которую просвечивали выдававшиеся бугорками вены как притоки какой-то огромной реки. А она в это время рассказывала мне, как будучи еще детьми, возвращались они с сестрами с покоса, да попали в грозу, и с тех пор ее панически боится: закрывает при первых раскатах грома ставни, прячется под одеяло и причитает: «Господи, помилуй!» Жалею, что не записала за ней, все откладывала на потом,  да так и не успела…
     В войну она работала в пекарне, но со своим ремеслом не рассталась и в мирное время, будучи простой домохозяйкой. Все знали ее знаменитые булки, «которые пахнут». В ее доме была старинная русская печь, которую она любила топить непременно осиновыми дровами. «От них жару больше», -  говаривала она. Это было целое событие, когда горел огонь в чреве белёного гиганта, занимавшего пол-кухни. Нам, тогда еще детям, разрешалось только наблюдать, иногда участвовать в лепке булочек и пирожков, к чему запрещено было относиться как к баловству.
     Я выросла, вышла замуж. Однажды мы готовились к встрече Рождества. Как всегда к празднику, затопили печь. Тесто уже было готово, и бабушка разрешила мне самой «крутить булки» - так у нас это называлось. Она сидела за столом, на котором я разрезала ножом тесто, скатывала его в шарики и лепила из них булочки «вырезнушки»: раскатывала шарик теста скалкой в лепешку, разрезала на три части один край, заплетала косичку и соединяла вкруговую концы – получалось похоже на розочку, или окунала шарик-заготовку сначала в растопленное масло, а потом в смесь муки и сахара – получался комочек, похожий на подтаявший снежок. Она смотрела на мои руки внимательно, долго, будто что-то вспоминая, потом сказала: «Ты сможешь».
      В следующий раз она доверила мне все делать самой. Почему-то ни одной из трех своих дочерей она не передала эту премудрость. Это было похоже на колдовство! С вечера нужно было завести опару, «Где-то за час до полуночи», - вкрадчиво начинала она. Я брала два литра молока, двести грамм дрожжей, подсыпала сахар, и когда это начинало бродить, добавляла примерно килограмм муки, накрывала фартуком и ставила в теплое место. «Встать завтра надо пораньше»,  - наставляла она, - «часов в шесть-семь, и замесить тесто». Тесто она месила в ведре или большом тазу. На два литра молока уходило четыре килограмма муки. «Добавь сдобу», - я разбивала десять яиц, высыпала сахар, вливала масло. Многие пытались записать рецепт ее «волшебных» булок, но ни у кого не получалось так, как у нее. Наверное, секрет был не в этом. Мы замесили тесто и стали ждать, когда оно поднимется.
     Тесто уже раз поднялось, нужно было его обмять. «Вымеси ладОм», - говорила она и подавала мне «веселку» - такую деревянную лопатку. С непривычки было очень тяжело, я поняла, какую надо иметь силу в руках, чтобы вымесить тесто.
     Часов в девять утра затопили печь. Осиновые дрова мерно потрескивали, в кухне был приятный сухой жар и пахло дрожжами. Пока горел огонь, я уже привычными движениями накрутила шарики и налепила булок. Мы сложили их на длинные противни, оставшиеся у нее еще с военного времени, и поставили на расстойку в печном выступе, где-то возле трубы, и начали делать пирог с рыбой и «капустники» - так она называла обычные пирожки с капустой.
     Я раскатала пласт теста, разложила его на противне, разровняла поверх него рис, сверху посыпала лук колечками, поперчила и уложила на них куски свежей рыбы. «Полей маслом, сочнее будет», - контролировала она мои действия. Я полила и закрыла таким же пластом раскатанного теста.
       В «капустниках» главной премудростью была начинка. «Капусту нарежь, залей горячим сливочным маслом и поставь на огонь разогреться, только не долго, а то сопреет», - не забывала она наставлять меня. Так капуста получалась слегка хрустящей и сохраняла свой вкус и запах.
     Булки были уже на подходе: они увеличились раза в два и были готовы нырнуть в печь. Она выгребла клюкой угли, пощупала воздух в полукруглом своде печи: «Пусть слегка простынет», - и закрыла заслонку. Мы немного подождали. Она делала все на глаз – полувековой опыт. Я же достала часы и стала замерять время. На выпечку булок ушло всего пять минут. Казалось, что прошло мгновение, а они уже зарумянились.
     Достали первый противень – по кухне распространился приятный аромат горячей сдобы. Вторыми пошли в печь «капустники». Жар уменьшился. «А теперь пирог», - сказала она. Он был в печи минут двадцать пять. Из оставшегося теста вышел еще каравай: «А это в конце поставь. Так дойдет».
      Время прошло быстро, я даже не заметила, что мы все испекли. Она заварила свой любимый плиточный чай в пол-литровой кружке, села на стул в привычную позу, подогнув под себя ногу, и засияла. Она была довольна. Весь стол был уставлен свежей выпечкой. Мы взяли каждая по булке – надо было снять пробу. Пирог мы решили разрезать, когда все вечером сядут за стол.
       Она ничего не говорила, просто пила чай и улыбалась. Наверное, была довольна, что дело ее не умрет и в этом доме всегда будут ее булки, «которые пахнут».