Шесть времён года

1

Летает по городу пух тополиный.
Докучливый и ежегодный обряд —
как будто в домах выбивают перины,
чтоб после упрятать их до ноября.

Над судьбами нашими, над головами,
то плавно и медленно, то всё быстрей
метелью вослед дребезжащим трамваям
летят семена — сыновья тополей.

Отцов корневища глубокие держат...
Ты где приземлишься, ажурный десант,
посланец, пушинка в обнимку с надеждой?
О, только бы, только бы не на асфальт!

Летает по городу пух тополиный.
Наверно, был чьей-то надеждой и я,
пускаясь в полет, да вернулся с повинной —
узнавший вкус быта, но не бытия.

Ещё одно лето.
День длинный и яркий!
Я набело жить собираюсь опять,
но тот черновик, где сплошные помарки,
куда же девать мне?
Куда мне девать?


2

Слезлива осень, как обычно.
Тоска наносит мне визит,
и всё сидит она, сидит,
забыв о правилах приличья.

По мокрым улицам бродяжить
уйду, покинув теплый кров,
и на душе такая тяжесть,
как будто пролил чью-то кровь...

Помилуй, Бог, и вразуми!
Вчера на склонах Гималаев,
где снег лежит и без зимы,
разбился пассажирский лайнер.

Среди погибших нет родни,
и всё же щупальцами спрута
душа сжимается как будто,
едва представлю на минуту,
как с неба падали они...


3

Россия бежит вдоль вагона.
Куда ты,
            куда ты,
                куда
и кто тебя,
                кто тебя гонит?
Вдогонку меж елей звезда...

Колеса созвучны подковам.
Опаздывают слегка.
И стрелочница под Псковом
точь-в-точь постамент для флажка!

А осень лесами по-лисьи
крадется... Березовый свет.
Пиная багряные листья,
уйти бы за нею вослед!

Вечернего чая утеха
вмещает кочевничий быт.
Небось, и на гребне успеха
несбывшееся не болит?

Три бабы, как будто с иконы.
Проснешься чуть свет от жары —
их головы в раме оконной
качаются, как шары.


4

... и фары, едва пробиваясь сквозь снег, были матовы,
по тёмным задворкам змеились крахмальные струйки,
как будто метель, отвернувшись от всех богоматерей,
как в драме актриса, заламывала белы руки,
кликушеским голосом в роли покинутой женщины
звала, вопрошала, прощала, просила, молила
и жаждала счёты свести с временами прошедшими —
любила, любила, любила, а не пригубила!

Как будто мукою обсыпаны плечи и спины
спешащих под крыши, затем разноцветные окна
глазели весь вечер уютом своим нестерпимым,
как билась в падучей метель с диким воплем:
свободнаааа!


5

Ловит искоса в витрине
отражение своё.
За спиною длинный-длинный
шарф свисает у неё.

Где-то на аллее парка
заарканил ловелас,
но отпрянула дикарка
и петля оторвалась...

Что ж, охотник неуклюжий,
худо быть в плену твоём,
но беглянкой еще хуже...
Солнце, ослепив из лужи,
повенчало снег с огнём.


6

Зима сужает улицы на треть.
Что раньше было праздником для глаз,
теперь ненужным хламом громоздится
вдоль всех обочин. В тот укромный час,
когда бесшумно коридорами больницы
сестра сопровождает (слова «смерть»
здесь избегают!) тело на качалке —
точь-в-точь сугроб под волглой простыней! —
из города по направленью к свалке
гружёных самосвалов вереница
урчит натужно, и на головной
в стекле маячит ради очевидца
картонка с чёрно-траурной каймой,
внутри которой стынет слово «снег».

То март берёт разбег.