Сон Есфири

Над графином с водой
голоцокольной лампы желток.
На дощатом полу световое подобие круга
И Есфирь временами смотрела на потолок,
А потолок - на нее
Так смотрели они друг на друга.

И Есфирь говорила сквозь горький, отрывистый плач:
"Да какие же черти забрали тебя или боги?"
И ходила сутулясь,
Как негр из тупых передач,
Будто плащ из бананов
Скрывал её смуглые ноги.

В дурно пахнущий год он почти ничего не писал.
Слухи были - в редакции ищут замену.
Он сказал: "Мы с тобой ещё сходим в "Версаль",
Я для этого случая лучший пиджак свой надену"
Ей хотелось поверить, что празднество будет "потом",
Но сказать, когда точно - подобных оракулов нету.
И в углу не у дела пылился его "ремингтон",
А он всегда лишь сидел
И всего лишь курил сигарету.

Да, он кашлял в ту ночь,
А затем, когда месяц взошед,
Повалился с кровати,
Беспомощный, высохший, старый.
Почему-то запомнился синий, с полосками, плед,
Тот, в котором его унесли санитары.

Бесполезный и глупый набор заклинаний из книг,
Чей тираж был исчислен ещё до обыденной вёрстки.
И из чахлых гортензий
За пыльным окошком цветник.
Репродукция, море, скорее всего, Айвазовский.
Пустота,
От которой не можется смежить ресниц
И беззвучие воздуха - след понятийной улитки.
Не совсем тишина. То таинственный скрип половиц,
То бродяга с гармонью "коль славен"
Поёт у калитки.

Постучали.
Есфирь не пошла отворять.
Да и был ли то стук, или просто - подобие бреда.
А он явился во сне и уселся в ногах
На кровать
И на нём был пиджак
Перешитый из синего пледа