Сказка с Былью

Когда то, в свое время, то,
В фантасмагоричной окраине чужой
Блуждал дремучими и опалимыми стезями
Царственный воевода, излишне странствиями избитый.
Был размерен, хотя нажимавший срок, к острогу, очагу.
В прерии дикой застланой пылюгой жгучей
Обрисовалась мрачная лесная чаща
Накалывающая пиками ока малахит.
Вздрогнуло в предчувствии нутро,
Ретивое не в такт забилось, заскребло:
Страшися поения неизведанного, неживого,
Тесни шпоры, поводья натяни.
Глух к мольбам сердечным воевода
Прижавшись к соратника гриве вороной
Метнул на всех карьером рассекая
Взяв кургановы высоты чащи.
Свернул внутрь края рубиконы перейдя,
Шагом подков пустынные измерил кордоны,
Завершил елань броднями душить,
Зубастые превозмог высоты.
И завернул в яругу потонувшей в крапиве
И дремучей ельника стежиной, неразличимой, тайной
Выбрался, жалимый языками поросли дичи
Набрел, поение и животный след.
И не послушался  вновь клич нервный,
И не насторожился бою призывающего чуя,
Спустил соратника вороного с кручи
Опоить студеной ключевой водицей.
А ключ берет начало гробни глубины,
Опоясана та горючим воском подземелья.
Испарины окисью недра обжигают
Угари дыханье разуменье помутило, преисподня  отварилась.
И в туманище пунцовом,
Пеленою заволочившей взгляд,
Отрешенные вопрошающие к жизни клики
Разгласились зыбко россыпью лазурных датолитов.
И в ту же пору яругой жгучей,
Встрепенувшись напрямки неколебимо
Оседлавши буцефала волю
В набатную тень метнулся.
И узрел воевода пылкий,
И прижался вплоть к рукояти копи,
Драконью бошку длинношеею
Хвост клиновидный, чешуйчатую бронь.
Полымем косматым разодрав зевло
Запускал в приволье рдяное светило,
От зарева кромешная распалась
Хребтина безмужницы дважды окольцованная щемила.
Тулово нескончаемо позвоночное жадное,
Сцепилось с кожею пятерней жал ядовитых,
Приобняло, сжало в ревности объятиях
Уложившись склонив собственничество на плечи.
Обрядность той неприветливой чужбины
Красу-безмужницу в откупную кинуть
На поживу дремучему хозяину черному гремучему
Тем оберечь свои душенки лачужные на десяток лет.
Пал ниц земелюшки странственной воевода
Устремил взор мыслями в высь небесную, возмолился отчаянно
Обнажил ланец кровию упитанный для брани великой
Обнялися единоверцы, вздергнулись мановением молниеносным.
Запахнуты отягченные вежды.
Поднебесье. Облака.
Водева. Броды. Артерии рек животворящих.
Лета и века.
Воевода схваткой в латах сшибленный,
Неподвижно сырец прижимает.
Буцефал, брат названный, багровой освященный
Копытом давит ненавистно гортань.
Покойное тело нескончаемо позвоночного
Подле высится плоть вороная некрушимая.
Воевода в беспамятстве немом,   
Безмужницу узы столбняка сковали.
Блаженный свод пшеничный,
Нежность лазурной глади.
Кто есть оная? Царица?
Дочь выси небесной? Или же княжна?
То полнота блаженства сладкого
Стекающего троицей святой с глазниц пересеченных,
То бывшие под игом забвенья и живой дремоты
Души возвратившие силу жил любовных.
То раздается раскат сердец созвучных,
Попеременно селящиеся пробудится.
То он, вырвясь из рук морфея, заключит ее в объятья
То она, воспрянув ото сна, прильнет к его израненной груди.
Запахнуты отягченные вежды.
Поднебесье. Облака.
Водева. Броды. Артерии рек животворящих.
Лета и века.