История одной встречи, случившейся в осеннем саду

…В саду было сыро и тепло. Дождь только что прошел, и время от времени с листьев деревьев падали тяжелые одинокие капли. Запах чуть прелых листьев смешивался с душистым ароматом сада и смолой одиноко стоящих в нем елей. Какая-то особенная прелесть и очарование окутывали все вокруг. Хотелось просто думать или читать стихи, или прислушаться в ожидании какого-либо знака: будь то кружащийся в воздухе лист или севшая на ветку птица, а может быть – спустившаяся откуда-то сверху паутинка или блеснувший из-за тучи луч солнца. Всё предполагало возникновение некоего чуда, а неопределенность обещала случиться изумлению.
…Два светлых облачка появились из ниоткуда и зависли над одинокой скамьей, стоящей в саду. Через секунду они начали принимать очертания человеческих фигур и обретать цвет. Еще мгновение – и в них уже можно было узнать тех Двоих. Он был смуглым и синеглазым, Она – с рыжеватыми волосами и с зелеными глазами. Они изумленно смотрели друг на друга, причем в Ее взгляде читалось явное и отчетливое узнавание. Он же почти беспомощно озирался вокруг себя, поеживаясь от осенней прохлады и не переставая с интересом глядеть на Нее.
– Вы ли это? – хотела спросить Она, но не смогла произнести ни одного звука. Она как-то сразу и безоговорочно поняла, что сможет говорить только при одном условии. Условие было удивительным и странным: Она могла говорить только строчками своих стихов. В тот же миг эта мысль пришла и к Нему. Они смотрели друг другу в глаза, точно связанные по рукам и ногам. Сколько вопросов было у Них! Сколько слов! Сколько мыслей! Но условие – и Они это чувствовали – было неизменным, и, постепенно успокаиваясь, Они начали перебирать в уме быстро бегущие перед мысленным взором строки своих стихов.
Он начал первым:
– "Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может".

Она ответила:
– "И взглянул, как в первые раз;
Не глядят.
Черные глаза глотнули взгляд.
Все до капли поглотил зрачок
И стою.
И течет твоя душа в мою".
И тут же добавила:
– "Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле – деревья,
Это бродят золотым вином – гроздья,
Это странствуют из дома в дом – звезды,
Это реки начинают путь – вспять!
И мне хочется к тебе на грудь – спать".

Его глаза сделались печальными, казалось, еще минута и! – по смуглым щекам его потекут слезы. Едва справляясь с чувствами, он ответил:
– "Что в имени тебе моём?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувший в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я".

Она плакала, по щекам Ее текли слезы. Чуть хрипловатым голосом Она медленно произнесла:
– "Никто ничего не отнял –
Мне сладостно, что мы врозь!
Целую вас через сотни
Разъединяющих верст.
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел вам вслед…
Целую вас – через сотни
Разъединяющих лет".

Он был заметно потрясен: какая-то неженская сила и нежность исходила от Нее. Казалось, Она была окутана легким свечением, которое усиливалось, как только Она обращалось к Нему. Почти неожиданно для себя Он воскликнул:
– "Все в ней гармония, все диво,
Всё выше мира и страстей:
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Её нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В её сиянье исчезает".

Осенний ветер усилился и дул теперь с такой настойчивой силой, будто тоже хотел что-то сказать. Легкая шаль заколыхалась на Ее плечах. Она пристально смотрела на Него. Ей захотелось встать, но Она не смогла, точно приросла к скамейке. И вот тогда – Она произнесла смело и точно, прямо глядя в Его глаза:
– "Ревнивый ветер треплет шаль,
Мне этот час сужден – от века.
Я чувствую у рта и в в;ках –
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!..
–Так вот она, стрела Господня!
– Какое зарево! – Сегодня
Я буду бешеной Кармен".

Он вторил Ей в каком-то слепом исступлении:
– "Пред ней задумчиво стою;
Свести очей с неё нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!"

Чувствуя, что время, отведенное Им, неумолимо близится к концу, Она собрала все свои силы и почти выкрикнула:
– "Дарю тебе железное кольцо:
Бессонницу – восторг – и безнадежность.
Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,
Чтоб позабыл ты даже слово: нежность.
Когда ж к твоим пророческим кудрям
Сама Любовь приникнет красным углем,
Тогда молчи и прижимай к губам
Железное кольцо на пальце смуглом".

Ее силуэт начал медленно таять в звенящем воздухе осеннего сада. А Он, превозмогая страшную боль от предстоящей разлуки и мистически прознав всю предстоящую муку будущих не-встреч, промолвил едва слышно:
- "В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать".
И уж совсем тихо прошептал:
- "Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего…"

…Сад восторженно замер. Деревья печально улыбались, а с их крон падали медленные слезы. Они умели хранить много священных тайн, а эта была одна из них. И все же в воздухе звенело серебряными колокольчиками настоящее колдовское счастье! Случилось то, что невозможно было себе вообразить, что не поддавалось человеческой логике. И только очень высоко, в синих-синих Небесах, ласково смотрели на это мудрые глаза Того, кому подвластно всё. Его явленная власть победительно разливалась малиновым закатом в предвечерней глубине уходящего в Космос пространства. Деревья сомкнули мокрые ветки, словно смыкая бархатный занавес. Вселенная глубоко вздохнула…