портретная память на лица

Портретная память на лица:
глаза в обожжённых ресницах,
злой каменщик из Биаррица,
всю жизнь проходивший в масонах,
с отчаяньем самоубийцы,
под кьянти, подделанном в Ницце,
намерен надменный патриций
по улицам шастать в кальсонах.

Он жался в кулисах к актрисам,
на сцене он бы Арамисом,
был пьян от пиалы кумыса
и вкуса калмыцкого хлеба,
на Сене, на Волге за мысом
он запросто мог быть приписан
как к галлам, так и к черемисам
под хмурым макарьевским небом.

Слова, что потворствуют лести,
дела, что творятся из мести,
он брезгует с ними быть вместе,
он может прожить в одиночку,
он может свободным быть в жесте,
снять порчу исчадий и бестий,
он служит посланником вести,
сном, предвосхищающим строчку.

Он благо транзитным и пешим,
лекало – латающим бреши,
спасенье во всём этом трэше
антропной гордыни и скотства,
над будущим и над прошедшим
он станет в столетье отцветшем
смешным городским сумасшедшим
в затравленной роли юродства.


Скрижали зажали корсетом,
не дышится грудью при этом,
дешёвой тесьмой эполеты,
жестянкой консервною орден
и быть бы давно пора лету,
но в изморось росы к рассвету,
он ищет того, чего нету
в подтаявшей наледи родин.

Вновь сыплется снег прошлогодний,
он мается по преисподним
с оборванной штрипкой в исподнем
сквозь запахи серные скверны,
не загодя и не сегодня
с назойливой бесовой сводней
он не был ни ровней, ни родней,
а лишь патологией нервной.

Он комкает время в эрзацы,
он в злом лицедействует танце,
с ним дружбу не водят тосканцы,
пьют кьянти марийцы на Вятке,
он вносит в реестры люстраций
корыстников, христопродавцев,
убийц, лицемеров, мерзавцев…

я тоже там в первом десятке.



                май 2018 года