Статьи по теме Выдающиеся люди - 1

Игра великого ума (шекспировский вопрос)
Экзюпери. Последний полет
Адольф Гитлер глазами психиатров
Семь жизней Лени Рифеншталь
Галатея империи (Любовь Орлова)
«Голубой ангел»
"Русская Жанна д’Арк": как Зоя Космодемьянская стала героиней войны
Один против войны
Надеяться на оправдание наивно (Инна Ходорковская)
Ее бы понял Данте
Она переводила «Дон Жуана» Байрона по памяти во внутренней тюрьме Большого дома в Ленинграде
И кстати о погоде
Отчаянная хулиганка (о Белле Ахмадулиной)
Алла Пугачева: <Я именно Алла Пугачева>. Интервью с Дмитрием Быковым
Самые удивительные женщины XX века
Самые знаменитые женщины XX века
Божественные итальянские актрисы
Болгарская «Кассандра»
---------------------

Игра великого ума
Журнал "Вокруг Света"
Александр Липиков

[Илья Гилилов. <Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса>]

Общеизвестно, что Уильям Шекспир, уроженец Стратфорда-он-Эйвон, являлся пайщиком актерской труппы <Глобуса>. Через 7 лет после его смерти было издано собрание его пьес - Первое, или Великое Фолио, а в его родном городе установили настенный монумент близ его могилы в церкви св. Троицы. Ныне сюда приходят паломники со всего мира. Особенно много их в день его рождения - 23 апреля, который весь мир празднует как День книги. Ну, кто еще внес такой вклад в культуру, как Шекспир? Великое Фолио не зря называют второй Библией человечества. Правда, есть и неувязочки...

Скажем, если считать изображение Шекспира на надгробии, как и портрет на гравюре в Фолио, достоверными (оба ведь сделаны современниками), то почему они так убийственно непохожи! На гравюре из Фолио - застывшая маска лорда, каковым стратфордец не был и не мог быть, на памятнике - толстый самодовольный колбасник с подкрученными усиками - таким вряд ли мог быть автор <Ромео и Джульетты> и <Гамлета>.

Необъяснимое несоответствие, если считать стратфордца и автора шекспировских пьес и поэм одним и тем же лицом. А если не считать?

Сомнений за долгие годы накопилось предостаточно. Сомневались, впрочем, не в авторстве Поэта (оно бесспорно), а в том, кто именно скрывается за маской - псевдонимом Шекспир. Стратфордский Шекспир (точнее, Шакспер - так он был записан в церковных книгах при крещении и отпевании) - лишь один из возможных претендентов на авторство.

Сомнения эти впервые возникли очень давно, уже в 1747 году, когда священник Джордж Грин обнаружил бесценный документ - завещание Шакспера. Бесценен он не только тем, что вообще документов, отразивших какие-либо события жизни Шекспира, немного, а тут и собственноручная подпись, и записанная с его слов последняя воля, и множество бытовых деталей, и, главное, вырастающий за ними человеческий характер.

Так вот: характер этот вполне жлобский, никак не вяжущийся с личностью художника, тем более - художника гениального. Подсчитано в доме все до последней вилки, расписаны проценты с капитала на поколения ожидаемых наследников, и при этом - ни слова о рукописях, о книгах, а уж о них-то забыть он не мог, хотя бы как о ценности материальной - они тогда стоили дорого. Значит, их не было. И это - у <властителя языка>! Добавим, что в Англии тех лет ни одной публичной библиотеки еще не было. Грин буквально заболел, потрясенный ничтожеством человека, почитаемого за гения.

Дальше - больше. Поколения исследователей собрали столько фактов, что от веры в авторство Шакспера не осталось камня на камне. Оказалось, Шакспер занимался ростовщичеством и тягал по судам беднягу соседа-кузнеца, вовремя не сумевшего расплатиться. Как-то это мало сопрягается с характером человека, написавшего <Венецианского купца>. Еще меньше сочетаются обширнейшая эрудиция в самых разных областях и беспримерный запас слов Шекспира (20 тысяч - ни у кого из европейских писателей ни того, ни всех последующих времен и близко такого не было) с... неграмотностью, в лучшем случае - с малограмотностью Шакспера. Он и подпись-то свою на документах с трудом выводил. Правда, на том самом памятнике, что в Стратфордской церкви, Шакспер изображен держащим в руке перо. Но вот напасть: перо-то, оказывается, было <приделано> где-то в XVIII веке, современники же с пером его не видывали, и никто никогда не видел ни единой строки, написанной его рукой.

В 1622 году, когда памятник был установлен, руки лежали на каком-то мешке - то ли с деньгами, то ли с шерстью - это документировано гравюрами. И уж, конечно, нигде и никогда не учась, ни разу не побывав за пределами Англии, не мог Шакспер знать французского, на котором написана целая сцена в <Генрихе V>, или читать в оригиналах итальянские или испанские книги. Неграмотными были и обе его дочери! И так далее, и так далее.

Порою можно услышать, что сомнения в авторстве Шакспера рождены, мол, лишь кознями завистников и злопыхателей. Тогда напомним, что этими <завистниками и злопыхателями> были Чарлз Диккенс, Ралф Уолдо Эмерсон, Бисмарк, Дизраэли, лорд Палмерстон, Уолт Уитмен, Анна Ахматова, Владимир Набоков, Зигмунд Фрейд - перечень далеко не полон. Марк Твен называл Шекспира самым великим из никогда не существовавших на свете людей...

С конца XIX века упорно шли поиски <подлинного Шекспира>. Кто только не предлагался на <вакантное место>! Первым кандидатом на него стал философ Фрэнсис Бэкон, в дальнейшем назывались еще имена графов Рэтленда, Оксфорда, Дерби, короля Иакова I, королевы Елизаветы, ее казненного фаворита Эссекса, сэра Уолтера Рэйли, драматурга Кристофера Марло... Были и версии группового авторства: в общей сложности число <Шекспиров> достигло полусотни. За многими из версий стояли свои доводы, иногда более, иногда менее веские, но ни одна из них не утвердилась как бесспорная. Полемика то утихала, то разгоралась - ответа не было.

Вилка, веер и зонтик

<Теперь, прежде чем приступить к описанию первого итальянского города, расскажу об интересном обычае, который я наблюдал во всех итальянских городах, больших и малых, и подобного коему не видел в других странах, где мне довелось путешествовать; наверное, такого обычая вообще нет ни в какой другой христианской стране.

Когда во время еды итальянцы (а также большинство чужестранцев, постоянно живущих в этой стране) режут жаркое, они используют при этом особенный предмет, похожий на маленькие вилы. В то время как ножом, который он держит одной рукой, итальянец отрезает себе кусок мяса от общего жаркого, в другой руке он держит эту самую рогульку, прижимая ее остриями жаркое. Если же кто-то (кто бы он ни был), обедая в их компании, необдуманно возьмется своими пальцами за жаркое, поданное на стол для всей компании, то в этом увидят оскорбление для всех присутствующих, пренебрежение законом хороших манер, и за такой промах к нему отнесутся с большим презрением, и он может даже получить публичное порицание за свою невоспитанность и неподобающее поведение. Указанный способ принятия пищи, как я убедился, принят во всей Италии, и они делают эти свои вилки большею частью из железа или стали, а некоторые даже из серебра, но серебряными вилками владеют только их джентльмены. Как я понял, причина такого их удивительного обычая - ни под каким видом не брать поданное к столу мясо руками - заключается в том, что пальцы у людей не всегда могут быть чистыми. Потом и я тоже посчитал, что будет добрым делом следовать этому итальянскому обычаю придерживать мясо при разрезании подобными вилками, и я делал это не только пока был в Италии, но также в Германии, а потом, по возвращении домой, и в нашей Англии, и однажды, увидев это, один весьма просвещенный джентльмен, мистер Лоренс Уитэкер, известный своим веселым нравом, назвал меня за столом канальей - только за то, что я пользовался вилкой, а отнюдь не по какой-либо иной причине>.

...Сейчас как-то с трудом верится, что в относительно недавние еще времена (а эти строки относятся к началу XVII века) практически вся просвещенная Европа, уже знавшая книгопечатание, проникшая в Вест- и Ост-Индию, создавшая великие шедевры живописи и зодчества, не ведала такой элементарной вещи, как вилка. Увы, не ведала. Она узнала о ней благодаря Томасу Кориэту и его объемистой книге <Кориэтовы нелепости> (откуда и заимствована приведенная цитата), описавшей его путешествие длиной почти в 2 тысячи миль. Именно благодаря ему Англия узнала назначение невиданного предмета - вилки, и ею смогли начать пользоваться не только канальи, но и люди попроще.

Тому же Кориэту Англия обязана еще и открытием <очень элегантной и прелестной вещицы> - веера: <Делается веер из бумаги и имеет маленькую деревянную ручку; бумага по обеим ее сторонам украшена изящными картинками, изображающими любовные сцены, способные развлечь владельца, а под ними остроумные итальянские стихи или красивые эмблемы... Стоит такой веер недорого, каждый может купить себе эту красивую вещь за сумму, соответствующую нашей английской четырехпенсовой монете>.

Он же познакомил соотечественников и с другой <изящной и полезной вещью, которая, однако, стоит гораздо дороже, не менее дуката> - с зонтом (<они называют эту вещь на своем языке umbrella и с ее помощью устраивают для себя тень, спасаясь от палящих лучей солнца>): благодаря ему слово umbrella вошло в английский язык.

Кто же такой этот Томас Кориэт? Нельзя сказать, что он - фигура совсем уж неизвестная. О нем есть обстоятельная статья в британском Национальном биографическом словаре (уже это - факт национального признания; о ком ни попадя там не пишут), ему посвящена монография Майкла Стрэчена, изданная в 1962 году. На русском о нем впервые заговорил Илья Гилилов, отдавший разгадке тайны Шекспира добрых три десятка лет. Итогом его трудов стала книга <Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса>, в которой он рассказал такое, что поразились даже англичане...

"Взяв пару башмаков, одну суму..."

Видимо, не случайно, что разгадка тайны пришла не из Англии, не из Америки, где вроде бы есть все для научной работы - и библиотеки с редчайшими ценными книгами, и подлинные документы, и сам воздух истории. Нашлась она в нашей стране, где Шекспира любят и ценят, но не возводят в степень религиозного культа, где всегда хватало людей талантливых, свободных от догм и предвзятостей, не боящихся идти вопреки мнениям авторитетов.

Гилилов - и в том его кардинальное отличие от многих других, сочинявших гипотезы об <истинном Шекспире>, - сознавал, что перед ним проблема научная и ответ на нее нужно искать научными методами.

А для этого нужны факты, конкретные исследования. Он не тасовал колоду современников, пытаясь найти в ней кого-либо, кто по тем или иным интеллектуальным и духовным качествам, по биографическим данным соответствовал бы <шекспировской вакансии>. Он жил в далекой от нас эпохе, стараясь постичь ее дух, понять ее систему ценностей, и сама эпоха подсказывала ему направление поисков. Опирался Гилилов только на документированные факты, отбрасывал наслоения всевозможных легенд. Работал по микрофильмам; в Фолджеровскую библиотеку в Вашингтоне получил приглашение уже тогда, когда были сделаны все главные выводы - и выводы неопровержимые. Он первым обратил внимание на странности персонажа по имени Кориэт, оставленные без внимания английскими исследователями. Отчего он путешествовал исключительно пешком, <взяв пару башмаков, одну суму>, но при этом останавливался в самых дорогих гостиницах? Почему-то чуть ли не все поэты елизаветинской Англии (в их числе Бен Джонсон, Джон Донн, Майкл Дрейтон, Джон Харрингтон, Иниго Джонс, Генри Пичем - всего 56 имен) посвятили ему восторженные панегирики на 12 языках, а иные - даже с приложением нот для пения. Его ставят в один ряд с Колумбом, Магелланом, Дрейком, Юлием Цезарем, Брутом, Ликургом, Соломоном, Меркурием, Протеем, Роландом, Дон Кихотом, Амадисом Галльским и даже Орлеанской девой!

<Мир обойти быстрее Кориэта, -
из смертных кто-нибудь горазд на это?>
<Споем осанну, глоток не жалея,
его штанам, протертым до филея!>
<Сих дней единственное чудо,
Воспеть тебя - взять сил откуда?>...

Полно, уж не похожи ли эти восторги на издевательства? Хью Холланд назвал свое стихотворное славословие - <К идиотам-читателям>. Не тех ли он имел в виду, кто примет всерьез этот хор ликований? Между прочим, Холланд - один из четырех поэтов, принявших участие в выпуске шекспировского Фолио!

Почему-то нищего путешественника, дорогой кормившего вшей, принимал сам король, дозволяя ему читать назидательные речи перед наследным принцем. Почему-то Джордж Кориэт, отец путешественника, позволял себе сочинять стихотворные опусы с советами самой королеве, а советовал он ей ни больше ни меньше, как побыстрее выйти замуж. Пусть это и было опубликовано после смерти Елизаветы I, но кто мог позволить себе такое панибратство? Что же известно о Томасе Кориэте, помимо того, что можно почерпнуть из якобы его сочинений? В книге <О достопримечательностях Англии (Соммерсетшир)> (1662 год) Томас Фуллер сообщает, что в окружении принца Генри, сына Иакова I, был некий Томас Кориэт, с головой, похожей на перевернутую сахарную. <Сама его физиономия носила отпечаток глупости, которую снисходительные люди называли веселостью>. Для принца и его компании служил он чем-то вроде шута-придурка, всеобщего посмешища. Известно, что во время одного представления его под хохот зрителей вытащили из сундука и поливали, похоже, не только водой...

Из других источников известно, что родился он в семье священника в маленьком городке Одкомбе, учился в Оксфорде, но курса не закончил. Можно ли всерьез поверить, что этот шут и пьяница вдруг с невероятной скоростью пешком обошел пол-Европы и написал книгу в 950 убористых страниц, полную цитат из латыни и массы всяких познаний? Что Джон Донн величал его гигантом ума? Что высокородные аристократы вроде Джона Харрингтона, крестника Елизаветы I, могли всерьез восхищаться им, величайшим, превосходящим и удивляющим весь мир непревзойденным путешественником? Что он, единственный в истории, пешком дошел до Индии?

Конечно же, это фарс, великолепный раблезианский розыгрыш, карнавальная потеха для круга посвященных. <Игра великого Британского ума>, как сказано в самой книге. А кто же главный заводила этой игры, ее сценарист и режиссер?

Ключ к этому Гилилов нашел в строках Бена Джонсона: <Роджер было истинное имя, но теперь правдивый Том заместил Роджера>. О каком Роджере идет речь? Гилилов обратил внимание на то, что маршруты европейских странствий Кориэта подозрительно совпадают с маршрутами Роджера Мэннерса, графа Рэтленда. И что книги <великого пешехода> были последними, пополнившими библиотеку графа незадолго до смерти, настигшей его в 1612 году.

Важно отметить и то, что среди великих поэтических имен, славящих Кориэта, нет самого великого поэта Англии - Уильяма Шекспира. Почему? Да потому, что Роджер Мэннерс, граф Рэтленд - и есть Шекспир, хотя и не он один.

Тайна Голубя и Феникс

Работа исследователя подобна работе следователя. К разгадке тайны можно прийти, только правильно поставив вопросы и найдя на них верные ответы. Вопрос первостепенный: почему эпоха никак не откликнулась на смерть Шекспира - ведь уход других поэтов, при этом несравнимых с ним по значению, становился днем национального траура. После смерти издавались сочинения усопшего, элегии, написанные в память о нем современниками. А тут - необъяснимое молчание. Или отклик все-таки был?

Еще в прошлом веке исследователей привлекла загадочная поэма <Голубь и Феникс>, оплакивавшая почти одновременную смерть некой необыкновенной четы, связанной платоническим браком, и подписанная <Шекспир>. Напечатана она была в так называемом честеровском сборнике, который весь был посвящен памяти Голубя и Феникс. До наших дней дошли три экземпляра сборника. Один датирован 1601 годом, другой, с совершенно другим названием на титуле, 1611-м, на третьем даты нет вообще. Предполагали, что ее по оплошности срезал переплетчик. Так когда же все-таки издана книга? Вопрос не праздный: без ответа на него не определить, кто скрыт за этими загадочными именами. А не узнав их, не понять и смысла этого самого таинственного из шекспировских произведений.

Предшественники Гилилова полагали, что имеют дело с двумя разными изданиями книги. Следовательно, прототипов героев надо искать среди тех, кто умер не позднее 1601 года. Никакие и близко подходящие фигуры не находились, исследователи приходили к абсурдным толкованиям вроде того, что речь идет о Елизавете I и казненном ею Эссексе. Это в 1601 году-то, когда Елизавета была жива, о здравствующей монархине писали как о покойнице! Не рискованно ли?

Гилилов предположил иное. Это не два, а одно издание той же самой книги. На титульных листах намеренно проставлены ложные даты. На третьем экземпляре дата срезана не переплетчиком, а в типографии или просто при печати литеры были перекрыты бумажкой. Книга не была зарегистрирована, что не случайно.

Регистрация стоила недорого - всего 6 пенсов, вдобавок к тому издатели сборника занимали в своем цеху видное место и сами карали штрафами сотоварищей, от этой процедуры уклонявшихся. Только по очень веской причине они могли нарушить заведенный порядок. По какой? Важные господа, эту книгу заказавшие, распорядились скрыть дату. Зачем? Чтобы истинные имена Голубя и Феникс остались ведомы лишь посвященным. Правоту Гилилова подтверждает идентичность набора сохранившихся экземпляров книги, идентичность опечаток и дефектов шрифта и, самое важное, - идентичность бумаги, на которой они напечатаны. Ни в Англии, ни в Америке за все прошедшие века шекспироведы не позаботились провести совсем несложную экспертизу: сопоставить водяные знаки экземпляров из Британской (Лондон) и Фолджеровской (Вашингтон) библиотек. Более того - никто не проверял, есть ли эти знаки вообще. Гилилов был уверен, что есть. Экспертиза подтвердила его правоту; водяные знаки были, в том числе и уникальные. И они были тождественны.

Следующий шаг - установление истинной даты выхода книги. Подсказку дало траурное упоминание в тексте некоего Солсбери, который, как удалось установить, умер 24 июля 1612 года. Значит, и книга вышла не ранее. Зная эту дату, а также то, что лондонский экземпляр датирован 1611 годом, уже можно было с уверенностью говорить, что за именами Голубя и Феникс скрыты Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд, и его жена Елизавета Сидни-Рэтленд, дочь великого поэта Англии Филиппа Сидни, связанные узами необыкновенного платонического брака и умершие почти одновременно с Солсбери. Ни одна из иных реально существовавших в те годы супружеских пар не напоминает тех, о ком скорбят авторы сборника.

В одной из поэм сборника <Жертва любви> ее герои - Голубь и Феникс - обращаются к священному огню с молением поглотить их, дабы из их праха, из общего пламени восстало одно имя. И когда эти редчайшие из земных существ сгорают вместе, перед глазами изумленных смертных встает еще более совершенное создание. О каком же создании идет речь? И тут, наконец, вырисовывается ответ, который уже давно искало шекспироведение...

Самое совершенное создание

Жемчужиной коллекции миниатюр королевского Виндзорского дворца, пуще глаза оберегаемой, почитается портрет неизвестного молодого лорда. Какое прекрасное одухотворенное лицо смотрит на нас! Молодой человек в шляпе с широкими черными полями, прислонившийся спиной к дереву, с руками, сложенными на груди и опертыми на меч. Печально-задумчивые глаза, припухлые губы, спадающие на плечи локоны. Кружевной воротник и манжеты, черная перчатка на левой руке, другая - на траве рядом... Кто это?

Сегодня можно уверенно говорить - Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, он же Уильям Шекспир.

После того как на <вакансию Шекспира> отпала единоличная кандидатура Фрэнсиса Бэкона, выплыла другая, очень возможная - граф Рэтленд, кстати, воспитанник Бэкона. Томас Луни - один из еретиков-нестратфордианцев и при этом отнюдь не сторонник версии Рэтленда, - на основе анализа произведений Шекспира вывел черты характера и <специальные характеристики> их автора. Главные - несомненная гениальность и творческая зрелость. Затем - эксцентричность, склонность к таинственности, необыкновенная чувствительность, высокоразвитый литературный вкус, превосходное знание драмы, глубокая образованность, принадлежность к кругу высшей аристократии, любовь к Италии и знание ее, знание многих видов спорта и развлечений, доступных только самым знатным и богатым лендлордам, знание музыки и любовь к ней, неуверенность, сомнения там, где дело касается женщин...

Граф Рэтленд всем этим характеристикам соответствует в полной мере, причем гораздо более, чем граф Оксфорд, кого Луни и полагал <истинным Шекспиром>.

В пользу кандидатуры Рэтленда говорит и многое другое. Бельгийский историк Селестен Демблон еще в начале прошлого века обратил внимание на то, что после 1612 года, когда умер Рэтленд, Шекспир не написал ни единой строки. Он же нашел в архивах Падуанского университета в Италии, где учился Рэтленд, фамилии датчан Гильденстерна и Розенкранца, памятных всем героев <Гамлета>. Рэтленд был с посольством в Дании - по поручению Иакова I вручал орден Подвязки датскому королю. Первое издание <Гамлета> вышло до этой поездки, второе - после. В нем появились многие, прежде отсутствовавшие, реалии датской жизни, в частности описание пьянства, царившего при королевском дворе.

Почти все те книги, из которых почерпнуты шекспировские сюжеты, есть в библиотеке Бельвуара, родового замка Рэтлендов. Рэтленд имел тот жизненный опыт, которого не было у Шакспера и без которого немыслимо было написать шекспировские пьесы. Он путешествовал по Европе, участвовал в военной кампании Эссекса в Ирландии, плавал по морю и на пути из Дании попал в страшную, две недели продолжавшуюся бурю, знал закулисье придворной жизни, знал жизнь леса, поскольку Рэтленды были хранителями королевского Шервудского леса (того самого, где скрывался легендарный Робин Гуд). Он участвовал в заговоре Эссекса, был арестован, сидел в Тауэре. Друзья обвинили его в малодушии на судебном процессе, закончившемся казнью Эссекса (который, помимо прочего, был ему тестем - спустя 4 года после гибели Филиппа Сидни его вдова вышла замуж за Эссекса). Все эти события хронологически точно совпадают с трагическим переломом, произошедшим в творчестве Шекспира в момент создания <Гамлета>.

В архивах Бельвуара русским профессором Петром Пороховщиковым, жившим в эмиграции, исследован редчайший автограф шекспировских строк (вариант песни из <Двенадцатой ночи>), написанный, как считал Пороховщиков, рукой Рэтленда.

Рэтленд - единственный из <кандидатов в Шекспиры>, чья связь со стратфордским Шакспером документально зафиксирована. В дворцовой книге Бельвуара есть запись о том, что спустя недолгое время после смерти хозяина дворецкий Рэтлендов вызвал к себе Шакспера и актера Ричарда Бербеджа и заплатил каждому по 44 шиллинга золотом <за некую импрессу моего лорда>. После чего Шакспер навсегда покидает Лондон и театр. Толковать эти слова можно по-разному - нам важен сам факт связи Рэтленда и Шакспера.

Известен особый интерес Рэтленда к театру. В письме одного из современников говорится, что графы Рэтленд и Саутгемптон, а именно Саутгемптону посвящены первые поэмы Шекспира, пренебрегают придворными обязанностями, проводя все время в театре.

К этим фактам, по крупицам собранным трудами многих шекспироведов, Гилилов добавляет и сведения о Елизавете Рэтленд. Сам Бен Джонсон говорил, что она <нисколько не уступала своему отцу сэру Филиппу Сидни в искусстве поэзии>. Но почему-то ни одна ее поэтическая строка при жизни не была опубликована под ее именем. Почему? Опять эта загадочная таинственность, подмеченная в творчестве Шекспира Луни...

Поверим Гилилову, упрямому в своей аргументации: то <одно имя>, то <еще более совершенное создание>, которое восстало из общего праха супругов Рэтленд, Голубя и Феникс, есть не кто иной, как Великий Бард Уильям Шекспир и все его творческое наследие...

Реквием

Несколько лет назад автору этих строк повезло поработать в Англии. Удалось мне выкроить время и для того, чтобы побывать в местах, связанных с Шекспиром-Рэтлендом. В величественном Бельвуаре есть эспланада для пушек, точь-в-точь такая, какая описана в Эльсиноре из <Гамлета>, - в Эльсиноре реальном ее нет. В городке Боттесфорд, лежащем в 4 милях от замка, в церкви Пресвятой Девы Марии вдоль стен и посреди нефа - ряды надгробий, внушительные изваяния, многие в латах, иные - в коронах. А почти у самого алтаря - надгробие с раскрашенной фигурой 5-го графа Рэтленда, выполненное, кстати, в той же мастерской Николаса Янсена и его брата Герарда, где делался и стратфордский памятник Шаксперу.

Граф лежит, воздев сложенные ладони к небу; чуть пониже, рядом с ним - его жена, графиня Рэтленд (хотя ее прах здесь никогда не покоился). На стене таблица, рассказывающая о странных обстоятельствах похорон графа. Почему-то его похоронили сразу же, не открывая гроба, как только в Боттесфорд привезли мертвое тело. Погребальная процедура состоялась двумя днями позднее. Вдова при ней не присутствовала...

Отчего все эти странности? Гилилов в своей книге расшифровывает их. Лет 80 назад было найдено (среди уже опубликованного!) письмо современника, рассказывающего, что графиня Рэтленд через неделю после смерти мужа приняла яд и была похоронена в Соборе св. Павла рядом со своим отцом Филиппом Сидни. Но почему же она не была на похоронах своего мужа? И еще вопрос: почему он ни словом не обмолвился о ней в своем завещании? Не забыл о слугах, о ближней и дальней родне - а о ней ни слова.

Объяснение одно: между ними было уговорено, что она за ним последует. На похоронах ее не было потому, что хоронили не Рэтленда. Потому - закрытая крышка гроба. Если бы это был он, отпала бы необходимость закапывать тело сразу же - оно было набальзамировано, есть запись об уплате за это. В могиле кто-то другой.

...Рэтленда Елизавета похоронила рядом с собой, в Соборе св. Павла. Не став единой плотью, они и в смерти остались единой сутью. Джульетта последовала за своим Ромео. Великая страсть, рожденная единением духа!

В 1666 году во время Великого лондонского пожара Собор св. Павла сгорел, сгорели его могилы и надгробия. Потом собор был отстроен заново, из камня...

В Соборе св. Павла я поинтересовался у служителей, где тут надгробие Филиппа Сидни. Мне дали в провожатые пожилую даму, и она повела меня в крипту, подвальный этаж, попутно объясняя, что могилы нет и нет надгробия, они сгорели, есть только мемориальная доска, установленная много позже. Я все это уже знал, но с благодарностью выслушал.

- Вы откуда? - спрашивает она.
- Из России.
- А-а... - в голосе удивление. - Я думала, вы из Нидерландов. Он там погиб. Не знала, что в России им тоже интересуются...

Черная мемориальная доска с медальоном-портретом из белого мрамора. Наверное, изображение делалось по портрету, хранящемуся в Национальной портретной галерее. На том портрете меня поразила надпись по-латыни: <Остальное - слава>. Почти как у Гамлета: <Остальное - молчание>. Видимо, в этой семье презрение к славе было наследственным... Умирая, Сидни завещал все свои рукописи сжечь. Его сестра Мэри наказ не выполнила - все сохранила, дописала и издала. Это благодаря ей Англия обрела великого поэта. Огромна и ее роль в издании и редактировании произведений Шекспира; возможно, к каким-то из них она приложила руку как соавтор...

А неподалеку от доски в честь Филиппа Сидни - сразу же привлекающая к себе внимание фигура из белого мрамора. Это статуя Джона Донна, единственная из надгробных, чудом сохранившаяся после пожара. Донн был настоятелем собора, причем священнический сан он принял по совету капеллана Рэтленда. Кто знает, может быть, поэт заранее готовил хранителя своей посмертной тайны.

В наследии Донна есть загадочное стихотворение <Канонизация>. Оно становится понятным, если сопоставить его с поэмами честеровского сборника: <Мы также, - говорят герои стихотворения, - догорающие свечи, и мы умираем по своей воле / И в самих себе мы находим орла и голубку. / В загадку Феникса нами вложено много ума, / Мы, двое, есть одно. / Так оба пола, соединяясь, рождают нечто нейтральное. / Мы умираем и восстаем, и утверждаем / Тайну этой любовью>.

Закутанная в балахон статуя-надгробие Донна стоит на урне. Не странно ли? А может быть, имеется в виду урна, хранящая прах Роджера и Елизаветы, Голубя и Феникс? Их духовный союз и обращенный в вечность творческий подвиг, их любовь и трагический уход из жизни, возможно, со временем станут одним из прекраснейших мифов человечества, таким же всеобщим, как мифы Ромео и Джульетты, Отелло и Дездемоны, Тристана и Изольды.

Предварительные итоги

<Примите мои поздравления по поводу качества Ваших аргументов и исследования. Я многое читал об этом предмете, но Вы привлекли внимание к новым моментам, особенно в части Кориэтовых сочинений>, - отрывок из письма Гилилову от Марка Рейленса, художественного директора шекспировского театра <Глобус>.

Совсем недавно в Нью-Йорке вышел из печати английский перевод книги Гилилова - и сразу восторженный отклик. Режиссер Кристофер Ньюпен пишет в письме Гилилову: <Снимаю шляпу перед вашим открытием!>

Отклик такого рода не первый. Уверен, признание это будет лишь шириться. Впрочем, наверняка будут и отклики противоположные. Они уже и были, отличаясь больше накалом эмоций, чем качеством аргументов. Много ругани - мало доказательств. Не будем вдаваться здесь в детали <антигилиловской> полемики. Очень трудно - таково уж свойство человеческой психологии - расставаться с привычными мифами...

Закрывает ли исследование Гилилова <шекспировскую проблему>? Сам он не торопится утверждать это - напротив, ждет серьезных научных дискуссий (английский перевод, надеемся, даст им пищу) и главное - продолжения конкретных исследований целого ряда важных проблем и фактов. Скажем, очень многое может дать предположение сравнения водяных знаков и полиграфических реалий честеровского сборника с реалиями других книг тех же лет издания. Это сделало бы датировку Гилилова бесспорной, а стало быть, и неопровержимыми все следующие из нее выводы.

Богаче или беднее становимся мы, узнав правду о Шекспире? Конечно же, богаче. Не только потому, что открываем для себя несколько десятков страниц шекспировских стихов, опубликованных в честеровском сборнике, ранее не идентифицированных. Главное - после книги Гилилова Шекспир перестает быть безликой маской, а жизнь и творчество его - никак не сопряжены. Он становится живым, из плоти человеком, его творения вырастают из биографии, из личного опыта интеллектуала, поэта, воина и дипломата, немало повидавшего и пережившего, чуть было не погибшего в буре на море, познавшего тюрьму и ссылку... Отсветы этого есть в любой из его пьес.

Гилилов впервые дает ответ на то, почему же истинный Шекспир, как сказал Владимир Набоков, <скрыл от нас чудовищный свой гений за маскою>. За этим стояла не политическая конспирация, как в 1920-е годы старались доказать у нас в стране, не презрение к низкому ремеслу драматурга, как и ныне считают многие. Ведь впервые имя <Шекспир> появилось как подпись к поэмам, а поэзией не считали зазорным заниматься и короли. Стояла за этим Игра - <Игра великого Британского ума>. А потому открытие Гилилова - это разгадка культурного феномена исключительного значения. Феномена Игры, литературного Карнавала.

Рэтленд и те, кто, следуя его воле, творили потом миф о Шекспире, создавали его основательно и надолго. Славный розыгрыш придумали они и, наверное, весело смеялись, сочиняя его детали. Как-никак розыгрыш не для компании приятелей, даже не для города, не для страны - розыгрыш для всего мира, на все века! В этой великолепной пьесе (не лучшей ли из всего наследия классика?), во всеохватном хэппенинге, длящемся уже четыре века, достаточно места для каждого. Весь мир - театр... Весь мир и мы с вами - как сторонники, так и противники канонической версии - восторженно играем в пьесе о великом драматурге из Стратфорда. Очень тяжко многим из актеров этого представления будет признать, что поучаствовали они в фарсе...

Уверен, постижение мифа о Шакспере - никак не в убыток Англии. Культура ее лишь озаряется новым блеском от приоткрывшейся наконец завесы. Какие интересные лица нам открываются! Какую великую душу надо было иметь, чтобы переплавить собственные надежды и страдания в страсти своих бессмертных героев - Ромео, Джульетты, Отелло, Макбета, Лира!.. Сколько надо было испытать и перечувствовать, чтобы написать мудрые строки сонетов! И сколько дерзости и гордыни надо было таить в душе, чтобы бросить человечеству вызов: <Я, величайший из поэтов, отрекаюсь от своей великой славы. Гонитесь, если хотите, за ее мишурой. Она - тщета. Мне хватит того, что вы повторяете мои строки, мои мысли, не ведая, кто дал их вам...>
---------------------

Экзюпери. Последний полет
«Человек без границ. Самое интересное в культуре и науке»
Личности > Великие европейцы
Андрей Грошев

      Один философ XX века сказал, что, если из истории убрать несколько
      десятков людей, от нее ничего не останется.
      Экзюпери, бесспорно, один из этих нескольких десятков — мыслитель, пилот,
      писатель, Человек.
      Размышляя о чуде Экзюпери, невольно задаешься вопросом: в чем секрет
      именно так прожитой жизни? как он был воспитан? кто были его учителя? кто
      вложил в него то, что потом выросло таким великолепным талантом?..
      Кажется, что кто-то его вылепил, что так сложились условия, таким было
      воспитание, случайные встречи так повернули жизнь...
      Но чем больше думаешь об этих условиях, тем настойчивее в тебе начинает
      звучать другая мысль: такие люди не воспитываются — они приходят с уже
      заложенными в них способностями, как зерно, скрывающее в себе то, что
      должно вырасти из него. Нет, условия лишь вторичный фактор, бесспорно
      влияющий, но не способный изменить суть, — ведь желудь, посаженный в
      плодородную или в более скудную почву, все равно будет стремиться вырасти
      дубом и ничем другим.

      Утро 31 июля 1944 года. Военный аэродром Борго на Корсике. Здесь все как
      обычно. Идет война. Антуану де Сент-Экзюпери — сорок четыре. В его
      возрасте, да тем более с такими многочисленными травмами, не летают. Но
      невероятными усилиями ему все же удалось добиться от своих командиров
      разрешения на пять дополнительных полетов. Сегодня последний, пятый. Уже
      подготовлен рапорт о его списании как летчика, но он об этом не знает. В
      7.30 Сент-Экс, как ласково называют его друзья по эскадрилье, уже в
      столовой — через час вылет. Вкус утреннего кофе ничуть не взбодрил его. Он
      неразговорчив и выглядит очень усталым. Хотя на небе ни облачка, он все же
      запросил погодные условия и, получив ответ от погодной службы «ясно и
      тихо», неторопливо зашагал к своему самолету. Механики эскадрильи 2/33
      разведывательной авиагруппы, к которой он приписан, уже закончили
      предполетную подготовку и даже успели прогреть двигатели его «Лайтнинга».
      По сравнению с первыми самолетами, на которых он начинал летать, его новая
      машина просто чудо техники. Прежде чем сесть в кабину, Сент-Экс по
      привычке похлопал по крылу своего боевого товарища, словно говоря ему —
      пораѕ. Многочисленные переломы сковывают его движения — ему трудно
      подниматься в кабину, и со стороны он выглядит очень неуклюже. Уже в
      кабине он получает из рук механика свой планшет, набитый картами разных
      районов Франции и солидной пачкой пустых листов. Их глаза встретились, и
      они, понимая друг друга, улыбнулись. Ни для кого не было секретом, что во
      время полета Сент-Экс умудрялся писать, а после приземления механикам
      приходилось долго собирать разбросанные по всей кабине скомканные листы с
      обрывками неудачных фраз.
      В 8.45, получив разрешение на взлет, его машина послушно начала свой
      разбег и через несколько минут растворилась в прозрачном голубом небе.
      Задание — авиасъемка дорог на юге Франции.
      Где-то через полчаса полета радар на Кап-Корсе засек самолет Сент-Экса,
      когда тот пересекал границу Франции. Под ним в развалинах лежала его
      любимая Родина. Она была похожа на развороченный муравейник. Брошенные
      деревни, невспаханные поля, изуродованные грузовики, искалеченные судьбыѕ.
      Сердце сжималось от несправедливости этого мира.
      Где-то там, в нескольких десятках километров, находился Сен-Морис, замок
      его детства, и Экзюпери погрузился в воспоминания. Память возвращала его в
      родные стены, под чердачные стропила, к заботливым, теплым рукам мамы — в
      детство, «чтобы снова почувствовать себя под его высокой защитой»...

      Король-Солнце

      Антуан родился 29 июня 1900 года.
      В 1904 году его мама Мари де Сент-Экзюпери овдовела, оставшись одна с
      пятью детьми в возрасте от 10 месяцев до восьми лет. Антуану в то время
      было всего четыре. Золотоволосый мальчуган в семье получил прозвище
      Король-Солнце и очень походил на описанного им позже Маленького принца. Он
      так же очень любил сказки и непрестанно задавал вопросы, и не
      успокаивался, пока не получал исчерпывающего ответа.
      Экзюпери рождался медленно. До 26 лет, кроме мамы, он никого особенно не
      интересовал и ничем не выделялся среди других. Он вел обычную для того
      времени жизнь. Разве что тяга к изобретательству отличала его от
      сверстников. Его увлекали телеграф, паровые машины и летательные аппараты.
      Юный изобретатель, приделав к велосипеду крылья, сделанные из прутьев и
      простыней, пытался взлететь с местного холма. Его первый «полет»
      закончился многочисленными ссадинами.
      Через всю жизнь он пронесет образ своего гнезда, где воспитывался,
      сохраняя в памяти мельчайшие детали: запах свечей на рождественской елке,
      пение органа в час полночной мессы, ласковые улыбкиѕ. И конечно, любовь к
      своей маме. Она будет ему верным другом всю его нелегкую жизнь. Ей он
      будет писать полные любви письма, она станет первым в его жизни родником,
      который он откроет и к которому часто будет припадать, чтобы утолить жажду
      глотком чистой воды.
      «...Ведомо ли вам, такой слабенькой, что вы ангел-хранитель, сильный и
      мудрый, исполненный благодати, которому молятся в одиночестве по ночам?»
      (письмо января 1936 года).
      В 19 лет, окончив гимназию, он попытался поступить в военно-морское
      училище и с треском провалился на вступительном экзамене: не приняли его
      сочинения!!! Вот уж ирония судьбы!
      Еще одна попытка продолжить обучение, на сей раз в архитектурной академии,
      оказалась неудачной. Через 15 месяцев, разочарованный в перспективе
      будущей профессии, он оставил учебу и поступил на службу в авиационный
      полк истребительной авиации, расположенный в Страсбурге. Здесь впервые,
      сев за штурвал самолета, он ощутил радость полета и испытал боль падения,
      проведя после аварии в госпитале много месяцев. С множественными
      переломами черепа он оказался не пригодным к военной службе и на три года
      стал никому не нужным юношей, меняющим то одну, то другую работу.
      Детство кончилось, а с ним потемнели золотые пряди волос нашего Маленького
      принца. Он превратился в длинного, худого и неуклюжего молодого человека,
      ожидающего от жизни нового поворота.

      Капитан Птиц

      В 1926 году произойдет встреча, которая перевернет всю жизнь Экзюпери.
      Судьба сведет его с Дидье Дора, исполнительным директором компании
      «Латекоэр», занимающейся авиаперевозками почтовых грузов из Франции в
      колониальную Африку.
      Экзюпери опять в небе — он воздушный почтальон. Но как прекрасно его
      отношение к своему новому делу! Он не просто пилот набитого мешками с
      письмами самолета, он человек, переносящий мысли людей. Вот как опишет он
      суть своей новой профессии: «На рассвете тебе предстояло взять в руки
      мысли целого народа. В свои неумелые руки. И перенести их, как сокровища
      под плащом, через тысячи препятствий. Почта, — сказали тебе, — это
      драгоценность. Она дороже жизни. И она хрупка».
      В этих строчках ни капли романтики — здесь подлинное зерно Экзюпери. Он
      так видел, так жил, создавая узы со всем, к чему прикасался.
      Очень быстро его назначают начальником маленького аэродрома в Кап-Джуби на
      севере Африки. Подобные промежуточные аэродромы были просто необходимы,
      ведь совершить беспосадочный перелет, скажем, из Парижа в Дакар в то время
      было просто невозможно.
      Похоже, здесь, посреди пустыни и непокорных племен мавров, началась
      настоящая, полная приключений и откровений жизнь.
      «Джуби, 1927.
      Мамочка!
      Я обожаю Сахару. И когда приходится приземляться в пустыне, любуюсь
      окружающими меня солеными озерами, в которых отражаются дюны. (Впрочем,
      это здорово бесит, когда хочется питьѕ.) Чувствую себя великолепно.
      Мамочка, сын ваш счастлив. Он нашел свое призвание.
      Море в часы приливов заливает нас до самых стен, и, если ночью я сижу,
      облокотившись у моего окна с тюремными решетками — мы окружены непокорными
      племенами, — я вижу море перед собой, как с баркаса. И всю-то ночь оно
      бьется о мою стену.
      Другой наш фасад выходит на пустыню.
      Убожество полное. Дощатая постель с тощим соломенным матрасом, таз, кувшин
      для воды. Я забыл безделушки: пишущая машинка и папка с делами аэродрома!
      Монастырская келья.
      Самолеты прилетают каждые три дня. Между ними три дня молчания. А когда
      самолеты улетают — они мне как цыплята, и я волнуюсь, пока телеграф не
      сообщит, что они приземлились на следующей станции в тысяче километров
      отсюда. И я всегда готов вылететь на поиски пропавших. Крепко вас целую.
      Пишите.
      Антуан»
      Здесь, в Кап-Джуби, посреди пустыни и воинственных племен мавров, где нет
      элементарных человеческих условий, начнет пробиваться к свету росток
      Экзюпери, попав в настоящую питательную среду.
      Именно пустыня дала ему возможность понять основные постулаты жизни, от
      которых он никогда не отходил: «зорко одно лишь сердце — самого главного
      глазами не увидишь» - и еще один: «ты в ответе за тех, кого приручил».

      Умение видеть и создавать связи — вот главное, что определяет человеческую
      жизнь. Этим и занимался Экзюпери в том забытом Богом месте. Хотя именно
      там, как ни парадоксально, он и открывал Бога.
      «Знаешь, отчего хороша пустыня? — спросил Маленький принц. — Где-то в ней
      скрываются родники». Этими родниками для Экзюпери стало узнавание тайны,
      которая прячется порой за обычными вещами.
      Только в пустыне он начал замечать и ценить каждый зеленый росток, и
      наконец ему открылось таинство зеленого цвета. Пройдя десятки километров
      по пескам без капли воды, раздирая в кровь руки о песчаные барханы, он
      наконец почувствовал ее живой вкус. Только здесь он впервые понял цену
      настоящего братства и смог услышать голос Бога лишь тогда, когда заглушил
      в себе все остальные звуки.
      Он обожал пустыню, и, похоже, она отвечала ему тем же.
      Свободолюбивые обитатели пустыни — мавры за его смелость и доброту
      прозвали Экзюпери Капитаном Птиц. Они приходили к нему как к пророку.
      Подолгу сидели и пили с ним чай, советовались, стоит ли жениться или
      начинать войну с соседями. На одном из таких чаепитий после долгих
      переговоров он выкупит у них старого, обессилевшего раба, даст ему
      свободу...
      К нему в окно просовывали свои любопытные головы газели, обезьяны, часто
      приходил в гости его друг хамелеон. Создались трогательные узы с пустынным
      лисенком, который каждый раз садился чуть ближе. Да, да именно он стал тем
      мудрым Лисом из «Маленького принца», который открыл читателям таинство уз.
      «Моя настоящая профессия — Приручать», — писал Экзюпери из Кап-Джуби.
      Он был тысячу раз прав, говоря, что каждый должен обрести свой опыт
      пустыни, чтобы стало очевидным одно: чтобы что-то понять в этом мире, ты
      должен это что-то сначала заново для себя Открыть, а потом создать узы,
      Приручить. В этом и есть великая Тайна Жизни.
      «— На твоей планете, — сказал Маленький принц, — люди выращивают в одном
      саду пять тысяч роз... и не находят того, что ищут...
      — Не находят, — согласился я.
      — А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в
      глотке воды...
      — Да, конечно, — согласился я.
      И Маленький принц сказал:
      — Но глаза слепы. Искать надо сердцем».

      Большинство идей его последующих книг родились именно здесь. Их нельзя
      даже назвать идеями, ибо все так было, он так жил и понимал все именно
      так. Здесь, на этом маленьком пятачке марокканской пустыни, за полтора
      года он впервые понял еще одну великую истину — что он в ответе за все.

      Человек Планеты

      В октябре 1929 года Экзюпери переводят на новое место службы — в
      Буэнос-Айрес.
      «Мамочка, наконец-то я узнал, чем я буду заниматься. Меня назначили
      техническим директором авиалинии "Аэропост Аргентина" — дочерней компании
      Генеральной компании "Аэропосталь" с жалованием примерно в 225 тысяч
      франков. Надеюсь, вы довольны. Мне немного грустно, мне нравился мой
      прежний образ жизни. Мне кажется, что это меня старит».
      В Аргентине началась новая страница его жизни. Светская атмосфера, в
      которую попадает Сент-Экс, заставляет его принять новые правила игры.
      Уютные кафе, автомобили, доставляющие тебя в считанные минуты в любую
      точку города, его солидный кабинетѕ. Нет, все это лишь оболочка. Слишком
      сильным был опыт пустыни, чтобы так легко его можно было забыть. Среди
      достатка и спокойствия он понимает и принимает вызов Судьбы, которая
      начинает его испытывать. Он не сидит в кабинете. Новые полеты, подвиги,
      аварии и госпитали. В перерывах между ними старые проверенные друзья
      собираются за чашкой кофе, вспоминая былое и устремляя свои взгляды в
      будущее, к новым приключениям. В один из таких вечеров Антуан знакомится
      со своей будущей супругой Консуэло. Опуская подробности их непростых
      взаимоотношений, скажу лишь, что он никогда не оставлял ее, следуя своему
      особому правилу жизни — ты в ответе за тех, кого приручил. С изданием в
      1931 году повести «Ночной полет», за которую он получает премию «Фемина»,
      к нему приходит всемирная слава. Антуан де Сент-Экзюпери состоялся как
      пилот и писатель. Так считают все, но не он.
      Его теперешнее положение не вполне устраивает его. Ему-то ведомо, что
      значит быть с собой в ладу. Он мучительно жаждет живительной влаги,
      подобно страннику, что ищет в пустыне родник. Отчасти он находит ее у
      старых, добрых друзей — Гийоме, Мермоза, Этьена, им он отдает все, и они с
      щедростью возвращают ему любовь. Но душа его не успокаивается, она ищет
      новых откровений.

      В 1935 году он приезжает по приглашению в Советский Союз. Антуан
      поднимается в воздух на самолете «Максим Горький» — самом большом в то
      время самолете в мире . Он очарован — не столько гениальной машиной,
      сколько горящими глазами молодых талантливых людей. Через несколько дней
      он разделит с ними горечь утраты: самолет, на борту которого находились 43
      человека, столкнется в воздухе с самолетом сопровождения.
      29 декабря 1935 года. Экзюпери совершает неподготовленный до конца полет
      Париж — Сайгон и терпит аварию в ливийской пустыне. Он и его механик Прево
      пройдут за три дня 185 километров под палящим солнцем пустыни и,
      обессиленные, будут спасены проходившим близ Каира караваном.
      В 1937 году он в Испании. В 38-м в Америке, и опять авария, стоящая ему
      множества переломовѕ. Все эти годы он много пишет, но говорит, что писать
      еще не умеет, что «его книга еще не созрела». Его книга. Она созревала
      вместе с ним и должна была утолить жажду многим.
               Весной 1938 года Сент-Экс возвратился из США после тяжелой аварии.
            Он привез с собой рукопись "Планеты людей"
   В 1939 году началась война. Он не мог оставаться в стороне, он должен был
      сражаться на любом месте и в любом качестве. «Я знаю только один способ
      быть в ладу с собственной совестью: этот способ — не уклоняться от
      страдания».
      «Дорогая мамочка!
      Почему под угрозой оказалось именно то, что я больше всего люблю на этой
      земле? Больше всего меня пугает то, что мир сошел с ума. Разрушены
      деревни, разбросаны семьи. Смерть мне безразлична. Но я не хочу, чтобы
      война уничтожила духовную общность. Мне ужасно не нравятся приоритеты
      нашего времени. На сердце у меня тяжело, и это ощущение не заглушается
      переживаниями и преодолеваемыми опасностями. Единственный освежающий
      фонтан — я нахожу его в воспоминаниях детства — запах свечи в
      рождественскую ночь. А сейчас душа опустела. Я умираю от жажды».

      «Цитадель»

      Среди ужасов войны Сент-Экс создал свою самую светлую книгу. Он писал ее
      шесть лет и прекрасно отдавал себе отчет в том, что никогда не закончит
      ее. Были написаны уже семьсот страниц этой необработанной породы текстаѕ.
      «Ничем другим я заниматься не стануѕ. Мне никогда не дописать ее до концаѕ.
      Она вцепилась в меня, как якорьѕ. Поскольку я не погиб на войне, меняю себя
      не на войну, а на нечто другое... Буду работать, пока хватит силѕ. Моя
      книга — это лучшее, чем я могу статьѕ. Я хочу превратиться в нечто иное...»
      Так рождалась его «Цитадель» — храм, построенный из лучших камней его
      души. Живая мысль, послание его глаз и сердца, увидевших то, что, к
      сожалению, было и остается недоступным для большинства людей планеты. Ему
      было все равно, нравится она кому-то или нет, — он просто «менял себя на
      нее». Какое счастье, когда ты так ясно можешь сказать себе и другим, что
      ты понял, в чем смысл твоей жизни, во что ты хочешь превратиться.
      «Цитадель» — удивительная книга. Мало кто прочитал ее от начала до конца.
      В ней нет привычного для нас сюжета — она тайна, так любимая Сэнт-Эксом.
      Мало кто понял ее. Потому что Она — это Он. В этой книге — тайна пятисот
      миллионов родников, найденных им на бескрайних просторах нашей Планеты, и
      каждый из них может дать напиться. Эта книга для тех, кто похож на окно,
      распахнутое на море, в ком не уснул еще Моцарт...
      Вот и сейчас, этим утром 31 июля 1944 года, он писал «Цитадель». Здесь, на
      высоте, хранящей безмолвие, он оставался один на один с собой и с книгой.
      Привычным жестом он достал из планшета чистый лист бумаги и принялся за
      работу.
      «Господи, не то же ли и с возлюбленным моим врагом, с которым я становлюсь
      заодно, лишь возвысившись до следующей ступеньки? И поскольку он в
      точности такой же, как я, и идет ко мне навстречу, стремясь подняться на
      ступеньку более высокую. Исходя из нажитой мною мудрости, я сужу о
      справедливости. Он судит о справедливости, исходя из своей. На взгляд они
      противоречат друг другу, противостоят и служат источником войн между нами.
      Но и он, и я противоположными путями, протянув ладони, идем по силовым
      линиям к одному и тому же огню. И обретают наши ладони Тебя одного,
      Господи!
      Я окончу свой труд, облагородив душу моего народа. Мой возлюбленный враг
      окончит свой и облагородит свой народ. Я думаю о нем, и он думает обо мне,
      хотя нет у нас общего языка, чтобы мы с ним встретились, ибо по-разному мы
      с ним и милуем, и казним, разные у нас уклады и разные суждения, но мы
      можем сказать, он мне, я — ему: "Этим утром и я подрезал мои розы..."
      Ибо Ты, Господи, общая для нас мера. Ты — узел, что связал воедино
      несхожие деяния!»
      Именно этой мыслью заканчивается его «Цитадель», утверждая подлинное
      величие Человека, который в борьбе не с чем-то, а за что-то, продвигаясь
      по «силовым линиям» своей души, обретает смысл существования.

      ...Его сердце сжималось от несправедливости этого мира, он хотел вновь
      оказаться рядом с теми, кого так любил.
      Перед его глазами возникли лица Гийоме, Мермоза, Этьена, многих старых,
      настоящих друзей, с которыми он был в одной связке. Но война делала свое
      дело, все они погибли, и теперь у него не осталось никого, кому он мог бы
      сказать: «А ты помнишь?..»
      Он не мог и не хотел оплакивать своих близких, он только очень долго
      привыкал к их потере. Они всегда приходили к нему в полете...
      Вот и сейчас на высоте, до которой не могут долететь даже птицы, все они
      вернулись, и его сердце наполнилось радостью. На секунду ему стало очень
      легко — еще оттого, что ни для кого в этом безоблачном небе он не
      представлял никакой угрозы. Даже его самолет не имел никакого вооружения.
      Только нехитрое приспособление для фотографирования местности из кабины.
      Американская речь в наушниках его шлема на секунду прервала воспоминания.
      Он улыбнулся, говоря себе, что так и не выучил английский. Ничего не
      понимая в доносившихся через эфир словах, он снял свой потертый кожаный
      шлем и, казалось, стал еще более уязвимым.
      «— Видишь ли... это очень далеко. Мое тело слишком тяжелое. Мне его не
      унести.
      Я молчал.
      — Но это все равно что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего
      печального...
      Я молчал...
      — Знаешь, будет очень славно. Я тоже стану смотреть на звезды. И все
      звезды будут точно старые колодцы со скрипучим воротом. И каждая даст мне
      напиться...
      Я молчал.
      — Подумай, как забавно! У тебя будет пятьсот миллионов бубенцов, а у меня
      — пятьсот миллионов родников...
      И тут он тоже замолчал, потому что заплакал.
      — Вот мы и пришли. Дай мне сделать еще шаг одному... Ну... вот и все...
      Помедлил еще минуту и встал. И сделал один только шаг. А я не мог
      шевельнуться. Точно желтая молния мелькнула у его ног. Мгновение он
      оставался недвижим. Не вскрикнул. Потом упал — медленно, как падает
      дерево. Медленно и неслышно, ведь песок приглушает все звуки...»

      В этот день Антуан де Сент-Экзюпери не вернулся на базу Борго, оставив нам
      еще одну тайну — тайну своего исчезновения...
      Прошло больше шестидесяти лет. И все же понемногу я утешился. То есть не
      совсем. Но я знаю: он возвратился на свою планетку, ведь, когда рассвело,
      я не нашел на песке его тела. Не такое уж оно было тяжелое...
      Это, по-моему, самое красивое и самое печальное место на свете. Здесь
      Антуан впервые появился на Земле, а потом исчез.
      Всмотритесь внимательней, чтобы непременно узнать это место, если
      когда-нибудь вы попадете в Африку, в пустыню. Если вам случится тут
      проезжать, заклинаю вас, не спешите, помедлите немного под этой звездой! И
      если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет
      звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы, уж конечно,
      догадаетесь, кто он такой. Тогда — очень прошу вас! — не забудьте утешить
      меня в моей печали, скорей напишите мне, что он вернулся...
      Трудно предположить, что могло бы вырасти из славного зерна Экзюпери,
      попади оно в другую почву. А может, и не нужноѕ: ведь получилось то, что
      получилось — и это главное. Он смог вырасти, зацвести и дать прекрасные
      плоды, которые, словно колодцы в пустыне, способны утолить жажду наших
      сердец. Эти колодцы пробуждают память о наших собственных зернах, давая
      питательную влагу для того, кто должен вырасти из нас.
---------------------

Адольф Гитлер глазами психиатров
Паранормальные новости
16 Мая 2013

Вряд ли какому-нибудь психиатру удастся когда-либо точно диагностировать все психические заболевания Гитлера и объединить их в достаточно емкую и всеобъемлющую формулировку. Отклонений в психике немецкого диктатора было так много, что они просто не укладываются в стандартный диагноз для обычных больных.

Будущего диктатора нещадно избивал отец

Корни психических заболеваний обычно ищут в детстве больных. Поэтому, разумеется, психиатры не оставили без внимания и детство Гитлера. Его сестра Паула рассказала им, как отец жестоко наказывал маленького Адольфа, в результате появилось мнение, что агрессивность Гитлера была результатом эдиповой ненависти к отцу.

Отец диктатора, Алоис Шикльгрубер (в 40 лет поменял фамилию на Гитлер), слыл ненасытным сластолюбцем. Его многочисленных связей на стороне иногда не хватало, чтобы полностью удовлетворить его похоть. Однажды он свирепо изнасиловал отказавшую ему в близости жену на глазах малолетнего Адольфа. Возможно, этот случай наложил свой отпечаток на всю сексуальную жизнь будущего диктатора.

Мать Клара патологически любила своего мальчика (до него она потеряла трех сыновей), и он отвечал ей тем же. Из шести детей Алоиса и Клары выжили только двое — Адольф и слабоумная Паула. Гитлер всю жизнь называл себя маменькиным сынком. Патологическая любовь к матери и ненависть к отцу стали причиной многих негативных особенностей его психики.

Ослепший от страха

Если верить Гитлеру, то в Первую мировую войну он был храбрым солдатом и честно заработал свою награду — железный крест. Только газовая атака англичан в 1918 году, из-за которой он временно потерял зрение, прервала его военную карьеру. Однако недавно британскому историку Томасу Веберу на основании архивных документов, писем и дневников однополчан Гитлера удалось развеять эту легенду о героизме бравого ефрейтора в окопах Первой мировой.

Историк обнаружил переписку известного немецкого нейрохирурга Отфрида Фёрстера с американскими коллегами. В одном из писем тот упомянул, что в 1920-х годах в его руки случайно попала медкарта Гитлера и он прочитал диагноз, который тому поставили врачи.

Оказалось, что Гитлер временно потерял зрение не из-за газовой атаки, а из-за истерической амблиопии. Это редкое заболевание возникает при психических стрессах, например из-за сильного страха перед военными действиями. Мозг как бы отказывается воспринимать жуткие картины действительности и перестает принимать сигналы зрительных нервов, само же зрение при этом остается в порядке.

У храброго солдата такого заболевания просто не могло случиться, но Гитлер им и не был. Он служил связистом при штабе и находился далеко от линии фронта, однополчане даже прозвали его «тыловой свиньей». Однако Гитлер умел угодить начальству, за что, по мнению Вебера, и получил железный крест.

От слепоты Гитлера лечили с помощью сеансов гипноза. Лечебным гипнозом в госпитале занимался профессор неврологии Эдмунд Форстер из университета в Грайфсвальде. Именно к нему попал ослепший ефрейтор Гитлер. Около двух месяцев Форстер пытался подобрать ключик к подсознанию этого разуверившегося в своем будущем человека. Наконец профессор выяснил, что у его пациента крайне болезненное самолюбие, и понял, как благодаря этому он сможет воздействовать на психику больного во время сеанса гипноза.

В абсолютно темной комнате Форстер ввел Гитлера в гипнотический транс и сказал ему: «Ты на самом деле ослеп, но раз в 1 000 лет на Земле рождается великий человек, которого ждет великая судьба. Возможно, именно тебе суждено вести Германию вперед. Если это так, то Бог вернет тебе зрение прямо сейчас».

После этих слов Форстер чиркнул спичкой и зажег свечу, Гитлер увидел пламя... Адольф был просто потрясен, ведь он уже давно простился с надеждой когда-нибудь прозреть. Доктору даже в голову не пришло, что Гитлер отнесется к его словам о своем великом предназначении слишком серьезно.

По мнению психиатра и историка Дэвида Льюиса, написавшего книгу «Человек, который создал Гитлера», именно благодаря Форстеру в голове Гитлера зародилась мысль о его великом предназначении. Впоследствии это понял и сам Форстер. Когда в 1933 году Гитлер стал канцлером Германии, профессор, рискуя жизнью, переправил его историю болезни в Париж, надеясь, что она будет опубликована.

К сожалению, издатели не решились предать гласности эту историю болезни: Германия располагалась слишком близко, а у Гитлера в то время уже были длинные руки. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что этот демарш Форстера не остался для предводителя нацистов секретом. Через две недели после попытки обнародовать историю болезни Гитлера профессор погиб...

Как выяснил Вебер, были уничтожены все, кто знал об истинной болезни Гитлера, а его медкарты бесследно исчезли.

Кошмарный любовник

Своими выступлениями Гитлер доводил женщин буквально до экстаза. У него было много поклонниц, но стоило некоторым из них достичь заветной цели — интимной близости с фюрером, как их жизнь превращалась в настоящий ад.

Сюзи Липтауэр повесилась, проведя с ним всего одну ночь. Гели Раубаль, племянница Гитлера, говорила подруге: «Гитлер — чудовище... ты никогда не поверишь, что он заставляет меня делать». До сих пор уход из жизни Гели окутан тайной. Известно, что она погибла от пули. В свое время ходили слухи, что Гитлер застрелил Гели во время ссоры, официальная же версия нацистов гласила, что она покончила жизнь самоубийством.

Немецкая кинозвезда Рената Мюллер добилась близости с фюрером, о чем сразу пожалела. Гитлер стал ползать у ее ног и просить дать ему пинка... Он кричал: «Я мерзок и нечист! Бей меня! Бей!» Рената была в шоке, она умоляла его подняться, но он ползал вокруг нее и стонал. Пришлось актрисе его все-таки попинать и отшлепать... Пинки кинозвезды привели фюрера в крайнее возбуждение... Вскоре после этой «интимной близости» Рената покончила с собой, выбросившись из окна гостиницы.

Ева Браун, которая дольше всех продержалась рядом с Гитлером, два раза пыталась покончить жизнь самоубийством, в конечном счете ей пришлось это сделать в третий раз, уже в качестве супруги диктатора...

Многие психологи и сексологи сомневаются в том, что Гитлер был способен на нормальный половой акт.

Звериное чутье на опасность

На жизнь Гитлера было совершено, по разным оценкам, от 42 до пяти десятков серьезных покушений. Профессиональные телохранители и асы спецслужб совершенно не могут объяснить, как немецкому диктатору при этом удалось не только сохранить жизнь, но и не получить ни одного серьезного ранения. По их мнению, это уже не просто везение, а настоящая мистика. Обычно достаточно 2-3 хорошо подготовленных покушений (а чаще всего и одного!), чтобы по меньшей мере если не убить, то серьезно ранить человека и надолго вывести из игры.

Самое интересное, что Гитлеру часто удавалось сохранить свою жизнь за счет буквально звериного чутья на опасность. Например, в 1939 году во время покушения Эльзера, который организовал взрыв в мюнхенской пивной, Гитлер неожиданно рано покинул место встречи ветеранов партии, и это спасло его от смерти. Впоследствии он сказал одному из своих приближенных: «Мной овладело странное чувство, что я должен немедленно уехать...»

Однажды Гитлер сказал: «Я уходил от смерти несколько раз, но отнюдь не случайно, внутренний голос предупреждал меня, и я тут же принимал меры». В этот внутренний голос Гитлер верил до конца жизни.

Перевооружение германской армии, занятие демилитаризованной Рейнской области, аннексия Австрии, оккупация Чехии и Моравии, вторжение в Польшу — любое из этих действий в период с 1933 по 1939 год должно было привести к войне с Францией и Великобританией, войне, в которой у Германии не было никаких шансов на победу. Однако Гитлер как будто знал, что союзники будут бездействовать, и смело отдавал приказы, от которых генералы вермахта покрывались липким потом. Именно тогда у окружения Гитлера зародилась мистическая вера в пророческий дар фюрера.

Открывались ли в самом деле Гитлеру картины грядущего? Дж. Бреннан, автор книги «Оккультный рейх», полагает, что фюрер, подобно шаманам, входил в особое экстатическое состояние, позволявшее ему видеть будущее.

В припадке гнева Гитлер часто становился почти невменяемым. У человека, находящегося в таком состоянии, как показывает биохимический анализ, резко повышается содержание в крови адреналина и диоксида углерода. Это может приводить к изменениям в работе мозга и выходу на новые уровни сознания. «Интоксикация такого рода доводила Гитлера до того, — пишет Дж. Бреннан, — что он мог броситься на пол и начать жевать край ковра — такое поведение наблюдалось у гаитян, отдавшихся во власть духов при исполнении магических ритуалов. Это привело к тому, что за ним закрепилось прозвище Ковроед».

Германия под гипнозом

Школьный учитель Гитлера на всю жизнь запомнил странный взгляд подростка Адольфа, который приводил педагога в трепет. Многие из окружения фюрера говорили о его незаурядных гипнотических способностях. Были ли они врожденными или Гитлер брал у кого-то уроки гипноза, неизвестно. Умение подчинять себе людей очень помогло Гитлеру на его пути к вершинам власти. В конце концов практически вся Германия оказалась загипнотизированной бывшим ефрейтором.

Вот что писал о гипнотическом даре Гитлера генерал Бломберг: «...на меня постоянно влияла некая сила, которая исходила от него. Она разрешала все сомнения и полностью исключала возможность возражать фюреру, обеспечивая мою полную лояльность...»

Профессор Х. Р. Тревор-Ропер, бывший офицер разведки, писал: «У Гитлера был взгляд гипнотизера, который подавляет разум и чувства всех, кто попадает под его чары». Дж. Бреннан в книге «Оккультный рейх» описывает поразительный случай. Один англичанин, истинный патриот Британии, не знающий немецкого языка, слушая выступления фюрера, непроизвольно стал тянуть руку в нацистском приветствии и кричать «Хайль Гитлер!» вместе с наэлектризованной толпой...

«Адский коктейль»

В Гитлере было намешано столько психических отклонений, что любой, даже опытный психиатр пришел бы в явное замешательство, пытаясь разгадать состав «адского коктейля», который бурлил в голове этого невзрачного человека, безумца, вознамерившегося в свое время покорить весь мир. Явные сексуальные отклонения, возможности оказывать на людей гипнотическое воздействие, а также звериное чутье на опасность, позволяющее говорить об определенных способностях к ясновидению, — это далеко не все, чем Гитлер отличался от остальных людей.

Эрих Фромм, например, отмечал у него явную склонность к некрофилии. В качестве подтверждения он приводил следующую цитату из мемуаров Шпеера: «Насколько я помню, когда на стол подавали мясной бульон, он называл его «трупным чаем»; появление вареных раков он комментировал рассказом об умершей старушке, которую близкие родственники бросили в ручей как приманку, чтобы наловить этих тварей; если ели угрей, он не забывал упомянуть, что эти рыбы обожают дохлых кошек и лучше всего ловятся именно на эту приманку». Кроме этого, Фромм обращает внимание на странную мину на лице фюрера, которая видна на многих фотографиях, создается впечатление, что фюрер постоянно ощущает некий отвратительный запах...

У Гитлера была удивительная память, он обладал способностью сохранять в ней фотографически точное отображение действительности. Считается, что такая память в раннем возрасте присуща лишь 4% детей, но, взрослея, они ее утрачивают. В памяти Гитлера прекрасно отпечатывались как незначительные архитектурные элементы зданий, так и большие куски текста. Диктатор изумлял высший генералитет рейха, приводя по памяти многочисленные цифры, касающиеся вооружения как немецкой армии, так и ее противников.

Фюрер был прекрасным имитатором. Как вспоминает Ойген Ханфштенгль: «Он мог подражать шипению гусей и кряканью уток, мычанию коров, ржанию лошадей, блеянию коз...»

Актерские способности у диктатора также были на высоте, он даже умел с помощью самовнушения влиять на свою вегетативную нервную систему, например, без проблем заставлял себя плакать, что дано немногим профессиональным актерам. Слезы из глаз фюрера магическим образом воздействовали на аудиторию, усиливая эффект от его выступлений. Зная о подобном даре Гитлера, Геринг в самом начале нацистского движения в критических ситуациях буквально требовал: «Гитлер должен прибыть сюда и немного поплакать!»

Адмирал Дениц считал, что от Гитлера исходит некое «излучение». Оно оказывало на адмирала столь сильное влияние, что после каждого посещения фюрера Деницу требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя и вернуться в реальный мир. Геббельс также отмечал явное воздействие своего патрона, он говорил, что после общения с Гитлером он «чувствует себя как перезаряженный аккумулятор».

Во многом поступки Гитлера определял очень глубинный фактор — комплекс неполноценности, описанный Альфредом Адлером. Диктатор постоянно сравнивал себя с великими завоевателями прошлого и пытался их превзойти. Как считает Алан Буллок, «огромную роль во всей политике Гитлера играло присущее ему сильнейшее чувство зависти, он желал раздавить своих противников».

Не вызывает сомнения, что у Гитлера развилась болезнь Паркинсона, которая вызвана органическим поражением головного мозга. Правда, диктатор успел уйти из жизни до того, как этот недуг оказал серьезное влияние на его здоровье и психику. В 1942 году у Гитлера стала дрожать левая рука, а в 1945 году началось расстройство мимики лица. В последние месяцы жизни Гитлер, по воспоминаниям окружающих, напоминал развалину и передвигался с большим трудом. Известно, что болезнь Паркинсона нарушает логическое мышление и заболевший испытывает склонность к более эмоциональному восприятию действительности. С 1941 года Гитлера все чаще стала подводить его уникальная память.

Итак, Гитлер был настолько странным и ненормальным человеком, что существование подобной «психической аномальщины» даже трудно предположить. Поэтому диктатор практически не вписывался в тесные диагностические схемы различных психологических и психиатрических школ, и поставить ему всеобъемлющий диагноз не представлялось возможным, хотя такие попытки все же были.

Среди документов в одной из юридических библиотек несколько лет назад был обнаружен секретный психологический портрет Гитлера, составленный еще в 1943 году психиатром Генри Мюрреем из Гарвардского университета. Его заказало Мюррею руководство Управления стратегических служб США (предшественник ЦРУ). Американские военные и разведчики хотели побольше узнать о характере Гитлера, чтобы иметь возможность прогнозировать его действия в той или иной военно-политической ситуации.

Сотрудники Корнеллского университета опубликовали этот анализ психики Гитлера, содержащий 250 страниц текста и по существу являющийся одной из первых попыток исследования личности диктатора. «Несмотря на то, что психология шагнула далеко вперед, документ дает возможность увидеть некоторые черты личности Гитлера», — считает Томас Миллс, научный сотрудник библиотеки университета.

Этот любопытный документ имеет следующее название: «Анализ личности Адольфа Гитлера с прогнозами относительно его будущего поведения и рекомендациями по тому, как с ним обходиться сейчас и после капитуляции Германии».

Ясно, что Мюррей не имел возможности лично обследовать столь опасного «пациента», поэтому он был вынужден проводить психоаналитические исследования диктатора заочно. В ход шла вся информация, которую можно было достать, — родословная фюрера, сведения о его школьных годах и службе в армии, сочинения диктатора, его публичные выступления, а также свидетельства людей, общавшихся с Гитлером.

Какой же портрет удалось нарисовать опытному психиатру? Гитлер, по мнению Мюррея, был злым, мстительным человеком, не терпящим никакой критики и презирающим других людей. У него отсутствовало чувство юмора, зато с избытком хватало упрямства и самоуверенности.

В фюрере, считал психиатр, довольно сильно был выражен женский  компонент, он никогда не занимался спортом, физическим трудом, обладал слабой мускулатурой. С сексуальной точки зрения он описывает его как пассивного мазохиста, предполагая и наличие подавленной гомосексуальности.

Мюррей считал, что преступления Гитлера отчасти объясняются местью за те издевательства, которые он перенес в детстве, а также скрытым презрением к своим слабостям. Психиатр полагал, что, если Германия проиграет войну, Гитлер способен покончить жизнь самоубийством. Однако если диктатора убить, то он может превратиться в мученика.

В диагнозе Мюррея целый букет заболеваний. По его мнению, Гитлер страдал неврозом, паранойей, истерией и шизофренией. Хотя современные эксперты находят в этом психологическом портрете диктатора ряд неверных толкований и неточностей, объясняющихся уровнем развития психиатрии тех лет, обнаруженный документ, несомненно, является уникальным.

Сергей СТЕПАНОВ
"Загадки и тайны", май 2013
---------------------

Семь жизней Лени Рифеншталь
Звезды : Мир женщины : Subscribe.Ru

"Я хочу видеть, все остальное не важно. В этом вся моя жизнь. Я хочу видеть", - Лени Рифеншталь, сентябрь 1992 г.

Она родилась в августе, умерла в сентябре и прожила сто один год...

Лени Рифеншталь - одна из самых неоднозначных и загадочных фигур XX века... Она стремилась объять необъятное и становилась то жертвой, то победительницей. Ей приписывали романы, которых, возможно, и не было. Ей покровительствовал Гитлер.

Годы спустя в одном из интервью она скажет, что повстречай она Адольфа сегодня, заколола бы его собственной рукой, но с болью утраты, как если бы стала убийцей собственного сына. Но детей у Лени не было, как она могла сравнивать? Всю жизнь она отрицала свою причастность к фашизму. «Все, что я делала, я делала ради искусства», - говорила она.

Женщина железной воли и абсолютного таланта, первая среди равных, последняя среди ровесников...

ПОБЕДИТЬ СУДЬБУ

О Лени Рифеншталь писали: «Останься она только танцовщицей - и слава ее, верно, могла бы соперничать со славой великолепных Мари Вигман или Грет Палукки. Продолжи путь киноактрисы, на чем настаивали Йозеф фон Штернберг и другие режиссеры, - и ей было бы по силам затмить саму Марлен Дитрих… Не свяжись она так близко и так фатально с фюрером и не прервись из-за этого ее блестящая карьера кинодокументалиста - и «школа Рифеншталь» могла бы конкурировать со «школой Эйзенштейна»… Сосредоточься она исключительно на подводных съемках - и имя ее, как и имя Кусто, в равной степени служило бы символом движения за сохранение живой природы. Будь она только мастером фотографии, пионером этнографических фотоэкспедиций - и ее ждали бы бесчисленные гран-при на всемирных выставках».

Я видел ее живьем (во что теперь самому трудно поверить), в Санкт–Петербурге, летом 2001 года, в канун 60-летия со дня начала войны. Вероятность того, что она когда-нибудь посетит Россию, не превышала вероятностей падения тунгусского метеорита или столкновения Титаника с айсбергом, но, как и в двух предыдущих случаях, это произошло. Вероятность того, что она окажется от меня на расстоянии вытянутой руки – исключалась полностью. Но и это произошло. Хотя 99-летняя дама могла позволить себе отказаться от визита, чтобы поберечь силы. Она только успела подлечиться после авиакатастрофы. Летела на вертолете в Судан. Что-то не сработало. У вертолета отломилась лопасть, машина рухнула на землю с высоты 15 метров...

Приземлились, можно сказать, удачно. Ушибы, переломы ребер могли бы напугать и молодую женщину, но только не Лени. Да она сама во время съемок в ледниках Гренландии научилась управлять самолетом и сажала его на настоящий айсберг. Ребра - это такой пустяк!

И вот она в Ленинграде, о котором практически ничего не знает, кроме того, что город из-за проклятых фашистов пережил блокаду. Несмотря на все оговорки организаторов фестиваля «Послание к человеку», в рамках которого был запланирован показ фильмов «Триумф воли» и «Олимпия», питерская общественность взорвалась. В газетах появились заголовки «Триумф беспамятства», «Подруга Гитлера». Правительство города, опасаясь провокаций со стороны профашистских групп, было вынуждено рекомендовать оргкомитету фестиваля снять «Триумф воли» с публичных просмотров.

Но с каким бы знаком ни оценивалась Лени Рифеншталь, когда она вышла на сцену Дома кино, тишина, которая установилась в зале, была оглушительнее любых криков восхищения или негодования. Ее фигура, белоснежное облачко волос, осанка, уверенный и четкий со стальными звенящими нотками голос - красноречиво демонстрировали всем присутствующим, что она победила и возраст, и судьбу... И ее время еще не кончилось. Через год после визита в Россию Рифеншталь сняла новый документальный фильм о подводной жизни в Индийском океане, который вышел на экраны 22 августа, в день ее столетия...

КИНО И ТАНЦЫ

Родилась Хелена Рифеншталь в 1902 году в Берлине, в семье Берты и Альфреда Рифеншталь, владельца небольшой фирмы. Семья часто переезжает с места на место, отец, постоянно занятый работой, доверяет воспитание детей жене, определив на будущее дочери круг единственно достойных, по его мнению, занятий для немецкой женщины — Kinder, Kuche, Kirche, Kleider (дети, кухня, церковь, наряды). Мать безумно любит дочь и втайне от отца потакает всем ее желаниям, которые никак не связаны с представлениями отца. Но мечты отца не сбудутся: у Лени не будет детей, она не полюбит кухню, верить будет только в собственные силы, а ее лучшими нарядами станут альпинистское снаряжение и костюм аквалангиста...

В пятилетнем возрасте девочку принимают в члены плавательного клуба «Русалка», в ряды гимнастического общества и одновременно ставят на лед. Она катается на роликовых и ледовых коньках, кроме этого много читает, рисует и учится игре на фортепиано. «Как и любой ребенок, я испытывала радость от движений, но стремление укреплять себя физически никогда не поглощало меня целиком, я оставалась мечтательницей, ищущей смысл жизни». С раннего детства девочка проявляет поразительную самостоятельность, сама выбирает, когда и чем ей заниматься.

«Желание быть самостоятельной, ни от кого не зависеть становится все сильнее. Когда я видела, как порой отец обращается с матерью - например, в неистовстве топает ногами, если на накрахмаленном воротничке не расстегивается пуговица, - всякий раз клялась себе никогда в жизни не выпускать руля из рук, быть независимой и уповать только на собственную волю». В 16 лет, закончив обучение в лицее, Лени без разрешения отца, но при поддержке матери берет уроки танцев, ее влечет этот модный вид искусства, совмещающий пантомиму и драматическое искусство.

«Танец напоминает мне немое кино: можно вкладывать столько чувств в каждое движение, сколько не вмещают слова». Как и во всем остальном, у Лени очень быстро проявляются незаурядные способности. Но после первого публичного выступления между отцом и дочерью разгорается ссора. Это слишком легкомысленное занятие, считает отец. Для того чтобы окончательно закрыть танцевальный вопрос, он отсылает 17-летнюю дочь в пансион. Но и там она тайно занимается танцами, участвует в театральных постановках.

Через год отец забирает Лени из пансиона, чтобы устроить секретарем на свое предприятие. Лени очень быстро изучает бухгалтерию, стенографию и машинопись, но ставит непременным условием работы параллельные занятия хореографией. Отец вынужден согласиться, но ссоры в семье не прекращаются. Очередной скандал заканчивается уходом Лени из родительского дома, отец не находит себе места и сдается. Теперь она в течение трех лет открыто обучается классическому балету под руководством русской балерины Евгении Эдуардовой, одновременно изучая характерный танец в школе Ютты Кламт. Затем на полгода уезжает в Дрезден, берет уроки танца в школе Мери Вигман. 23 октября 1923 года Рифеншталь дает первое сольное выступление в Мюнхене и сразу влюбляет в себя публику.

Но главный успех ждет ее в Берлине, зал устраивает настоящую овацию. «В конце меня оглушил шквал аплодисментов. Раскланиваясь, я ощутила на себе взгляд отца… В тот вечер я добилась своей первой большой победы. Отец не только простил, он был глубоко тронут, поцеловал меня и сказал: «Теперь я в тебя верю»… Вечер принес не просто успех, а триумф, о каком я и мечтать не могла». Наутро все берлинские газеты пестрят восторженными рецензиями: «…величие танцовщицы, рождающейся раз в тысячу лет, совершенной, наделенной силой грации, беспримерной красотой…»; «…достигнута почти полная дематериализация художественных средств. Чувствуешь себя поднятым на высоты абсолютного искусства…». Молодой танцовщице рукоплещет и Лейпциг, и Цюрих, и Инсбрук, и Прага… Хрупкая, воздушная блондинка танцует и классический танец, и характерный. Очень скоро Рифеншталь становится одной из лучших танцовщиц Европы. Ее преследуют толпы обожателей – цветы, подарки, предложения руки и сердца. Поклонники напрасно ждут взаимности. Лени не до них. У нее новое увлечение – горы и кинематограф.

А началось все с фильма Арнольда Фанка «Гора судьбы». Точнее, с афиши. Лени, проезжая на автобусе мимо обклеенной афишами тумбы, прочитала - «Гора судьбы». Красочный плакат приковал ее взгляд. Голубое небо. Белоснежные горы. Мужественные лица. Она выскочила из автобуса и побежала в кино. И влюбилась в кинематограф с первого взгляда - да и как не влюбиться в горы, в красивых, сильных и бесстрашных героев? Лени буквально видит себя среди покорителей «Горы судьбы», и без капли робости, срочно пишет письмо режиссеру, прикладывая к нему свои концертные фотографии и рецензии. Неизвестно, что из присланного больше воздействует на Фанка, но по приезде в Берлин он сразу же назначил встречу. Он настолько покорен ее красотой, энергией и уверенностью, что не только приглашает юную леди сниматься, но и специально для нее пишет сценарий к будущему фильму «Священная гора». А она с легкостью отрезает прошлое, в том числе и помолвку с теннисистом Отто Фройцхаймом, о котором больше не вспомнит. Вспомнят биографы.

Фанк приступает к съемкам, но, в отличие от других режиссеров, он работает не в павильоне среди декораций, а на натуре, то есть в горах. И там, среди скал и снежных вершин, как эдельвейс, расцветает талант Рифеншталь-актрисы. Ее физическая подготовка и азарт позволяют очень быстро освоить горные лыжи, альпинистские навыки и профессию скалолаза. Легкость и грация, с которой Лени выполняет сложные горные трюки, вызывают восхищение съемочной группы, а впоследствии - зрителей. Но это только внешняя сторона. На самом деле во время съемок несчастья преследовали и Лени, и всю группу. Режиссер, посчитав количество переломов и менисков, пришел в ужас и признал проект проваленным. Он сбежал в Берлин, тогда Лени сама взяла в руки камеру и отсняла 600 метров... Когда Фанк это увидел, он не поверил своим глазам! Лени спасла фильм! Оставалось закрепить знания в отделе копирования, где Лени освоила работу с пленкой и монтажом.

Премьера «Священной горы» состоялась 17 декабря 1926 года в Уфа-дворце берлинского зоопарка. Перед началом сеанса Лени в последний раз выходит на сцену в качестве танцовщицы. Теперь она – звезда «горного кино». Роль спортивной роковой женщины, разрывающейся между двумя мужчинами, была очень ей близка по духу, она играла саму себя... На нее посыпались роли, как из рога изобилия. Но главным режиссером ее жизни оставался Фанк. «Большой прыжок», «Белый ад Пицц Палю», «Бури над Монбланом», «Белое безумие - новое лыжное чудо», «SOS-айсберг»...

Но Лени мало быть известной актрисой, она лезет на кинокухню и вникает во все «рецепты» кинопроизводства (вот это - кухня для нее!). Она изучает операторское дело, пишет рецензии, правит сценарии и учится на практике у режиссеров, с которыми работает. Она не теряет времени. Даже на любовь. И уж коли приходит время любви, то и оно используется для творческого и профессионального роста. Избранник Лени – оператор Ганс Шнеебергер. Они встретились на съемках фильма «Большой прыжок». С его легкой руки Лени снова берется за камеру и уже чувствует себя профессионалом. Время любви истекло через три года. Обошлись без Kinder, Kuche, Kirche, Kleider. Насытили друг друга творческой энергией и разошлись.

БЕЛОЕ БЕЗУМИЕ

Получив предложение от Йозефа фон Штернберга стать его главной актрисой (вместо Марлен Дитрих, которая до этого извелась ревностью по поводу новой соперницы), Лени отвечает отказом. Ей мало быть актрисой, она уже чувствует себя режиссером и хочет все делать сама. В двадцать девять лет Лени Рифеншталь дебютирует как режиссер, сценарист, продюсер, монтажер и играет главную роль в фильме «Голубой свет». Чтобы все это сложилось, она открывает кинокомпанию «Leni Riefenstahl Studio-Film». Правда, денег хватает всего на три месяца. Но Лени не сдается. В целях экономии она снимает вместо актеров местных жителей, а чтобы оплатить производство, сама параллельно снимается в фильме Фанка «Белое безумие».

Белое безумие - пожалуй, так можно охарактеризовать ее отношение к работе. Во время ночных съемок у стоявшего рядом мальчика неожиданно взрывается факел, пламя обжигает лицо и руку Лени, но она продолжает снимать. Она не чувствует боль. Как и когда-то, ломая лодыжки, она продолжала танцевать. Боль приходила позже. «Голубой свет» отмечают на Венецианском фестивале, критики хором восхищаются и актерской игрой, и режиссурой, и оригинальным световым решением. Через много лет в своих мемуарах Лени напишет: «В «Голубом свете» я, словно предчувствуя, рассказала свою позднейшую судьбу: Юнта, странная девушка, живущая в горах в мире грез, преследуемая и отверженная, погибает, потому что рушатся ее идеалы - в фильме их символизируют сверкающие кристаллы горного хрусталя. До начала лета 1932 года я тоже жила в мире грез…»

РОКОВАЯ ВСТРЕЧА С ГИТЛЕРОМ

В 1932 году Лени попадает на выступление Адольфа Гитлера в берлинском Дворце Спорта, атмосфера митинга и красноречие фюрера завораживают Рифеншталь, как, впрочем, и подавляющее большинство немцев. «Хотя многого я не понимала, речь Гитлера оказала на меня колдовское воздействие. Слушателей словно оглушила барабанная дробь, и все почувствовали, что находятся во власти этого человека». Под впечатлением она пишет Гитлеру восторженное письмо. Оказывается, и он знает о существовании Рифеншталь. И это не удивительно.

К тридцати годам Лени воплощает секс-символ своего времени: бездонные глаза актрисы немого кино, спортивная фигура гимнастки, точеные ножки танцовщицы, оглушительный темперамент и обаяние, кроме того, она первая и единственная женщина-режиссер. В начале лета происходит роковая встреча Рифеншталь с Гитлером. Фюрер понимает, что талант Рифеншталь можно использовать в собственных интересах. Появился режиссер, с помощью которого «высокие» идеи национал-социализма могут быть поданы не тупо – в лоб, а с художественным вкусом.

Гитлер разбирался в искусстве. И Лени получает от него предложение, от которого невозможно отказаться: съемку большого документального фильма о грандиозном слете нацисткой партии, проходящем с 4 по 10 сентября 1934 года в Нюрнберге. В ее распоряжении: неизмеримый бюджет - почти две сотни человек, 30 камер, 36 операторов, 80 помощников и полная свобода действий. Рифеншталь применяет и изобретает все мыслимые и немыслимые способы съемки.

Статичная и движущаяся с разной скоростью и в разных плоскостях камера, одновременная съемка из разных точек, съемка с высоты птичьего полета, крупные планы участников и толпа как единый механизм. Съемки проходят всего 6 дней. Из сотен часов отснятого материала Лени в течение полугода монтирует 4-х часовой фильм «Триумф воли».

Так до нее никто не снимал, документальное кино превращается в киноискусство. В фильме мало слов, главное - изображение и музыка, но они воздействуют гипнотически. Лени никогда не была фанаткой фюрера, она просто сделала свою работу, сделала талантливо, но она не скрывала, что была им очарована и находилась под его влиянием. Лени не была из тех, кто мечтал родить от Гитлера ребенка. Никто не знает, была она его любовницей или нет; вынудил, по доброй воле или обошлось.

В фильме «Прекрасная, ужасная жизнь», отвечая на этот вопрос, она нервно смеется и полностью отрицает всякую сексуальную связь с нацистскими боссами в принципе. Возможно, действительно Геббельс валялся в ее ногах и умолял стать его любовницей, а она, как пишут биографы, «подняла его, крохотного, скрюченного, и вытолкала на лестничную площадку с возгласом: "Ступайте, доктор, вы сумасшедший!"». Возможно, он действительно ее возненавидел и строил всяческие козни. Возможно, и нет.

Во всяком случае, через десятилетия она уже говорила: «Я очень несчастлива, что сняла фильм "Триумф воли". Если бы я знала, что он сделает с моей судьбой, я бы никогда его не снимала». А пока Рифеншталь получает главную Немецкую кинопремию, премию за лучший иностранный документальный фильм в Венеции и золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. И не переживает, что ей удалось больше, чем всей Гебельсовской машине пропаганды.

Кстати, «Триумф Воли» до сих пор официально запрещен к показу в Германии.

СУМАСШЕДШИЕ РОМАНЫ

Лени 21 год прожила под строгим надзором родителей. И если в 15 она была уверена, что от поцелуя могут родиться дети, а для увеличения груди под блузку прятала чулки, то, буквально через пару лет в нее влюбляются не только ровесники, но и зрелые, добившиеся успеха мужчины. Влюбленный в нее еще со школы Вальтер Лубовски от безответной любви вскрывает себе вены.

Однажды, случайно зайдя на конкурс красоты как зритель, Лени занимает второе место. Причем первое де-юре достается приглашенной кинозвезде, но из-за внезапного триумфа Рифеншталь на «звезду» мало кто обращает внимание. С каждым годом число поклонников растет. Но красота не главное достоинство Лени. Она обладает абсолютным талантом, во всем становится первой, в том числе и среди объектов обожания мужчин.

В 30-е годы Лени настолько красива и знаменита, что, как часто бывает в жизни, мужчины ее боятся. Надо быть чуточку ненормальным, чтобы решиться на роман с такой женщиной. Рифеншталь снимает свой лучший фильм «Олимпия», об Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Картина дарит ей и славу, и бурный, но кратковременный роман с американским олимпийцем.

«Моррис спустился со ступенек и подошел ко мне. Я протянула ему руку и поздравила. Тут он обнял меня, одним движением рук распахнул блузку и поцеловал в грудь - прямо на стадионе, перед сотней тысяч зрителей. Сумасшедший, подумала я, высвободилась из объятий и побежала прочь. Но меня преследовал его странный взгляд… я вообразила, что он - тот мужчина, за которого я могла бы выйти замуж. Я совершенно потеряла голову... Мне еще никогда не доводилось испытывать такой страсти», - пишет она в своих воспоминаниях. Но судьба дарит им всего несколько встреч. Когда Гленн Моррис уезжает в США, роман гаснет так же внезапно, как и начался. Следующий «сумасшедший» - обер-лейтенант Петер Якоб. История их знакомства в 1940 году в чем-то повторяет начало предыдущего романа. На съемках очередного фильма Лени снова не может устоять перед бешеным напором.

«…Тут в дверь постучали. На мой вопрос, кто там, ответа не последовало. Стучать стали сильнее. Я не открывала, и тогда на дверь обрушился настоящий град ударов. С возмущением я слегка приоткрыла ее. Петер Якоб просунул в щель сапог, затем протиснулся сам, запер дверь на ключ и, преодолев бурное, но недолгое сопротивление, овладел мной. Никогда прежде я не знала такой страсти, никогда еще меня так не любили. Это событие оказалось настолько значительным, что изменило всю мою жизнь. Началась большая любовь…» Их бурные встречи продолжаются четыре года, лишь в 1944 году они наконец женятся. Несмотря на то, что официальный брак длился не долго, даже после расставания они остаются друзьями и в трудные минуты Якоб всегда приходит на помощь.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

В апреле 1945 года Лени Рифеншталь арестовали и обвинили в пособничестве нацизму. И хотя суд снял с нее обвинение в пропаганде фашизма, три года она провела в лагере. Все бывшие заслуги стали темой для обвинения. Те, кто еще недавно восхищались, рукоплескали, вручали премии и награды, отвернулись от нее. Если бы Лени покаялась, как многие другие, ее жизнь могла сложиться иначе, но она до конца верила в свою невиновность или хотела верить... Находясь на самом пике режиссерских возможностей, она не может работать. На ней – клеймо пособницы фашизма.

Ее спасает железная воля. Казалось бы, все пути перекрыты, но она не отчаивается. В возрасте 52 лет серьезно увлекается фотографией и предпринимает новые попытки вернуться в кинематограф. За один только 1955 год Лени начинает пять новых проектов, но ни один из них не удается довести до финала. Для Старого и Нового света она просто не существует. В 1962 году Рифеншталь организует экспедицию в Судан.

Средств не хватает, перед Лени стоит невыполнимая задача: ей нужны оператор, водитель и механик, готовые поехать в Африку, чтобы работать бесплатно в сложнейших условиях. И всех этих специалистов она чудом находит в одном лице – ассистента, оператора и автомеханика Хорста Кеттнера, влюбленного в Африку и готового трудиться бесплатно. «Я приветствовала немного застенчивого молодого человека, очень высокого, стройного и прекрасно выглядевшего. Его лицо с первого мгновения вызвало у меня доверие. Ребенком, имея немецких родителей, он рос в Чехословакии и только два года назад приехал в Германию. Мое имя ни о чем ему не говорило».

Ей - 60, ему – 20, но разве это помеха для двух талантливых людей? Разве это помеха – для женщины и мужчины? Долгие 40 лет они проводят вместе. Для Лени это не пылкий роман, это что-то большее, чем страстная любовь – это творческое взаимопроникновение. Он и друг, и соратник, и компаньон. И здесь, в пустыне, в трудных условиях, когда у них все начиналось, чувства были обострены до предела. Эта экспедиция становится знаковой. Ее фотоальбомы «Нубийцы - люди, будто пришедшие с другой звезды» и «Нубийцы из племени Кау» открывают миру белые пятна Черного континента. Именно после Рифеншталь племенами центрального Судана заинтересуются историки и антропологи, а Лени выйдет из забвения. Но тень прошлого не отпускает, несмотря на грандиозный успех фотовыставок, критики обнаруживают нацистскую эстетику в обнаженных черных телах нубийцев. И опять посыпались обвинения.

Как и где освободиться от призраков прошлого? Она находит это место. Это - океан. Любопытно, что плавать Лени научилась в пять лет, а первый опыт вполне мог стать последним: «Однажды, учась плавать, я наглоталась воды и едва не утонула. Все случилось так быстро, что я не успела даже испугаться и осознать, что происходит. С тех пор вода стала моей родной стихией…». И вот спустя почти семьдесят лет, опять не успев испугаться, Лени (в 72 года!) надевает акваланг, берет в руки камеру и без колебаний прыгает в воду. Причем, чтобы стать дайвером, она обманывает инструктора, уменьшив свой возраст на 20 лет!

И последующие четверть века со свойственной неуемностью Лени изучает подводный мир и наслаждается миром без людей и обвинений. Она совершает более 2000 погружений! Выставки ее работ с успехом проходят по всему миру. Фотоальбомы «Коралловые сады» и «Чудо под водой» признаются лучшими работами в области фотографии и многократно переиздаются. До 97 лет Лени продолжает нырять вместе с камерой в руках, и лишь в 98 – оставляет камеру на берегу... Зато на свой 100-летний юбилей надевает роскошное приталенное платье со смелым разрезом. Она по-прежнему приковывает взгляды и будоражит общественность. Тем, что она сделала, тем, что она есть...

8 сентября 2003 года, в возрасте 101 год Лени Рифеншталь ушла в мир иной. Ушла тихо, в своей постели, в своем доме в городке Пёкинг, на Штарнбергском озере. Она просто легла и заснула навсегда, так и не узнав, что такое старость... Рядом с нею был 61-летний Хорст Кеттнер... Он почувствовал себя стариком, только когда ее не стало...

Автор - Дмитрий Намычкин
Из выпуска рассылки «Фотография и Photoshop»
---------------------

Галатея империи
Владимир Бейдер
11 Май 2012

Как первая советская кинозвезда, самая несоветская советская женщина
СССР стала олицетворением советской эпохи

В косвенном соперничестве секс-символов XX века - главных блондинок
Западного и Восточного полушарий, двух воплощений женщины-мечты, двух
суперзвезд - русская победила американскую безоговорочно. Любовь
Орлова стала объектом вожделения миллионов за четверть века до Мерилин
Монро и оставалась неоспоримым эталоном красоты четверть века после.
Правда, каждую боготворили по свою сторону <<железного занавеса>>.
Примирить их могло бы лишь то, что обе они - порождение Голливуда. Но
американскую блондинку с ним и отождествляли, а русскую - нет. И это
тоже победа: обман удался.

Голливудское лекало

Мужики, понятное дело, кобелины бесстыжие, тащатся в полный рост, у
кого какой есть, от любой блондинки детородного возраста и весом
меньше центнера. Причем, чем она белее, моложе (хотя бы на вид),
тоньше в ватерлинии и пышнее ниже оной, а также в желанном желейном
бруствере палубой выше, тем дальше у них отлетает крыша - такой
видовой инстинкт. Всех этих первичных признаков вожделения было в
избытке у американской суперблондинки, аппетитной, как пышка, туго
перевязанная поперек, и умершей молодой. Неудивительно, что по ней
сходили (и сходят) с ума мужики. А русская - мало того что была и
оставалась несбыточной мечтой нескольких поколений советских мужчин,
дожив в этом ранге до старости и старости не поддавшись, - она и
женщин сводила с ума, причем многих буквально. В психиатрии
существовал официальный диагноз <<синдром Орловой>>: миллионы простых
советских тружениц сжигали себе волосы добела перекисью водорода,
погружали тело в глицерин перед сном и засыпали лицом в огуречном
салате, истязали себя отказом от пищи и изнурительной физзарядкой в
маниакальном стремлении быть похожими на единственную отечественную
кинозвезду. Но идеал оставался недостижим. За семьдесят с лишним лет
советской власти метрические данные всего двух женщин были широко
известны народу СССР: Венеры Милосской - 90-60-90 - и Любови Орловой -
талия 43 сантиметра при росте 158 (как ни гордилась родная страна
своей неназванной, но общепризнанной и бессменной королевой красоты,
однако обнародовать параметры ее груди и бедер не решалась - это все
равно как любому без разбору дать их погладить и пошлепать).
Легендарная до нереальности 43-сантиметровая талия, платиновые волосы,
завитые серпантином локоны, прозрачно бледная кожа, ресницы вороным
коньком и тонкими змейками брови (все в минималистски лаконичной
цветовой гамме черно-белого кино), высокий, чуть не на грани
сопранного писка, по возможностям тогдашней звукотехники, голос - все
было списано с натуры, с нее, и с нее же вписано в критерии эталона
красоты и нежной женственности, продержавшегося незыблемо почти
полвека. Она и в 70 выглядела (по крайней мере, на людях) на 30 с
небольшим. Это в Советском Союзе, где старухами - и, увы, по праву -
считали сорокалетних. Где женщины клали железнодорожные шпалы и
забивали сваи (даже появившийся потом для этой цели пневматический
молот продолжали называть <<бабой>>), прокладывали трамвайные рельсы и
катали вагонетки в заводских цехах, валили лес и сплавляли его по
рекам, запрягались вместо лошади в плуг на селе и ломами скалывали лед
в городах. В этой стране вплоть до конца 50-х существовало всего три
вида одеколона, даже манекенщицы Центрального дома моделей не
употребляли кремов для лица - не было, а когда коварно
воспользовавшийся гостеприимством советского правительства любимый до
визга французский певец и киноактер Ив Монтан, вернувшись из Москвы,
устроил в Париже выставку советского женского белья, от вида байковых
трусов с начесом, цвета мертвенной голубизны, выцветшей зелени,
розовой воды и грязного асфальта, трепетные француженки, говорят,
падали в обморок. Но и советские женщины, все это носившие, поскольку
другого не было, во всем этом жившие, поскольку некуда было бежать,
хотели быть красивыми, несмотря на это все, - и стремились к идеалу:
единственной и неповторимой Любови Орловой. Старались выведать секреты
ее красоты и вечной молодости, ловили каждое слово. Сведения были
скупы: про умывание кипяченой водой, обливание холодной, косметические
маски из доступных продуктов - раз Орловой удалось, так может каждая,
надо стараться. Не рассказывать же всем о том, как, примеряя
бежево-кофейные перчатки к новому концертному платью, она в сердцах
посетовала:
- Ну что ж это такое - совершенно не тот оттенок! Опять придется
лететь в Париж...
За одну такую мысль любую из ее соотечественниц укатали бы в лагерь. А
она и впрямь укатила в Париж менять перчатки. И при этом оставалась
олицетворением советской женщины, советской страны. Хотя и идеалом.
Голливуд! Но так же, как она сама была скроена по лекалам Голливуда,
ее судьба действительно кроилась по лекалам ее страны.

Первая роль

Происхождение у нее было ужасное. В общем, как и у Мэрилин, только
наоборот: ту зачерпнули с самого дна, а эту - из самых верхних сливок.
В перевернутом Октябрем мире это было очень плохо. Сливки сливали в
грязь. Но в начале века жизнь казалась праздником, и Любочка
произрастала среди избранных. По отцовской линии она принадлежала к
одному из двенадцати древнейших родов России, родословная велась от
Рюриковичей - первых правителей Руси. Среди более близких и известных
предков - всемогущий любовник Екатерины Григорий Орлов, вместе с
братьями взведший императрицу на престол, за что был пожалован в графы
и осыпан многими другими милостями, кроме ласк. Мать тоже <<из
графьев>> - родственница Льва Толстого, который однажды
по-родственному даже подписал Любе свою книгу <<Кавказский пленник>>.
Старшая сестра Нона дружила с дочерьми Шаляпина. В традициях
приличного общества того времени ставили семейные представления. В
особняке Шаляпина на Новинском бульваре эти домашние спектакли
соответствовали уровню хозяина: его именитые друзья из мира искусства
участвовали в подготовке детской самодеятельности. Постановка
сказочной оперетты <<Грибной переполох>> на Рождество 1908 года вышла
вообще грандиозной. Ее потом возили по нескольким домам московского
света. После премьеры Шаляпин поднял на руки самую маленькую актрису,
исполнительницу роли Редьки, - 6-летнюю Любочку Орлову, провозгласил:
- Эта девочка будет великой актрисой!
Мамаша, Елена Николаевна, запомнила это как пророчество. А может,
вспомнила задним числом, когда Любочка великой актрисой действительно
стала.

Московская молочница

Вообще-то ее хотели сделать пианисткой. С семи лет учили музыке. Потом
была Московская консерватория. Странно, что ее туда приняли - с такой
родословной. Может, успела проскочить, пока запрет на прием в вузы
отпрысков эксплуататорских классов еще не успел укорениться. Может, на
богатую аристократку уже не походила. По правде сказать, богатыми
Орловы и не были. Папаша, гуляка и игрок, наследное имение промотал
задолго до революции, семью содержал на скромное чиновное жалование,
так что особо нечего у него было отнимать. Революцию семья пересидела
в приданом Елены Николаевны - подмосковном имении Сватово. Громко
сказано <<имение>> - ферма. Потому мужики на нее и не позарились, не
пустили <<красного петуха>>, над барыней с барышнями не надругались.
Но коровы на ферме были, и два года сестры Орловы носили по утрам в
Москву молоко на продажу - так и спаслись. Тяжелые бидоны с молоком,
которые приходилось таскать в любую погоду, испортили нежным
аристократкам руки. Любовь Орлова стеснялась их всю жизнь. В фильмах
вы не увидите вблизи ее рук ни в одном кадре. Может, потому ей и не
лень было мотаться в Париж за перчатками к концертному платью - без
перчаток она не выступала. Может, потому (и именно вслед за ней)
советский изысканный наряд всегда включал перчатки. Глубоким декольте
и низким подолом, тоже присущими эталону - бальным платьям XIX века, -
легко пожертвовали, а перчатками - нет: законодательница моды и вкуса
Любовь Орлова без перчаток в свет не выходит, значит, и нам без них
нельзя... От каких порой невидимых миру слез и вполне случайных
эпизодов зависят вкусы поколений...

Кино и танцы

Да, так консерватория... Уже на втором курсе она нашла работу. По
специальности. В кино. Пока что по эту сторону экрана. Вернее - под
ним. Стала тапером в кинотеатре. Немые фильмы, если кто забыл, шли в
музыкальном сопровождении. Никакой <<фанеры>> - живая музыка. Для
любовных сцен - одна, для тревожных эпизодов - другая, для комичных -
третья. Без консерватории никак. Прокуренный зал, заплеванный пол,
солдатня, матросня, матерщина. А где еще была потребность в
пианистках? Где-где... Сказать?.. <<Пока народ безграмотен, -
втолковывал вождь и учитель В.И. Ленин своему наркому культуры А.В.
Луначарскому, - из всех искусств для нас важнейшими являются кино, а
также цирк>>. (Эту фразу, купированную только до кино, выбросив
постыдный цирк и еще более стыдный главный посыл, первопричину такого
выбора, повесят позже во всех советских кинотеатрах, равно как и
портреты Любови Орловой - в том числе из кинофильма <<Цирк>>.) Цирк у
нее будет потом. А пока, не доучившись в консерватории, Люба пошла в
балет: поступила на хореографическое отделение театрального техникума.
Это было время повального увлечения богемной Москвы якобы восточными
танцами, привезенными Айседорой Дункан, ныне больше известной в
качестве непропорционально взрослой любовницы златовласого юного
красавца Есенина (<<До свиданья, друг мой, до свиданья...>>), а тогда
- одной из основоположниц, в противоположность классическому,
балета-модерн. Она танцевала босиком, в одной полупрозрачной тунике,
московский начсостав из бывших пролетариев и революционных матросов
неистовствовал, это искусство страшно нравилось народу. Мудрено ли,
что и консерваторская барышня Орлова увлеклась модным веянием? К тому
же нетрудно было представить, насколько больше требуется новой публике
балерин, чем пианисток, и кто заметнее - тапер под сценой в темном
зале или полуголая танцовщица на освещенной софитами сцене.

Первый театр

Техникумовское образование пригодилось пуще консерваторского, хотя
удалось совместить и то и другое. В относительно новом московском
театре нужны были артисты, умеющие и петь и танцевать. В 1926 году ее
туда взяли артисткой хора и кордебалета. Легендарный (вместе со
Станиславским) основатель МХАТа - Владимир Иванович
Немирович-Данченко - создал этот театр от нужды. В 1919 году основная
труппа МХАТа во главе с примой - Иваном Качаловым - отправилась на
гастроли, но в сложных транспортных условиях Гражданской войны не
могла вернуться в Москву. Годами. Такова официальная историческая
версия. На самом деле большевистскую революцию приняли с восторгом
далеко не все артисты лучшего театра России, трудно даже сказать (хотя
и стыдно признаться), кто из них вообще ее принял. К тому же 1919 год
- самое голодное время в Москве и Питере. Обе столицы опустели, как
после чумы. Оттуда бежали все, кто мог. А центр культурной жизни
переместился на благодатный и почти сплошь белогвардейский юг России.
<<Рабу любви>> смотрели? Вот примерно так не могли покинуть юг там
<<застрявшие>> мхатовцы. А потом - <<здравствуй, мама, возвратились мы
не все>>. И вот, пока ведущие артисты МХАТа безутешно ждали
московского поезда на юге, основатель театра сидел в Москве и
придумывал, как, выражаясь современным языком, сохранить бренд во
время кризиса. Понятное дело, надо набирать новых артистов взамен
сбежавших: ясно, что первые вторых не заменят, но хоть вывеску
поддержат. Немирович-Данченко всегда (что особенно выяснилось позже)
умел держать нос поверху. Он понимал, какая публика у него теперь
основная и какой театр этой публике нужен. Класть они хотели на
<<Чайку>> и прочую драму, им кафе-шантан нужен, пляшущие девки с
голыми ногами и куплеты. И он открыл - при МХАТе, что было брендово
важно, - Музыкальную студию. Нашел-таки способ и невинность соблюсти,
и капитал приобрести: как бы МХАТ, но без скукотищи - фактически театр
оперетты, однако с другим названием. Как бордель под вывеской
массажного кабинета. Несознанка продолжается, кстати, до сих пор:
теперь это Музыкальный театр имени В.И. Немировича-Данченко - боже
упаси произнести неприличное слово. Тут только начни скрывать...
Принято скрывать и другое. Как <<в номерах служить - подол
заворотить>>, так и в оперетте - по тем временам, самом фривольном
месте времяпрепровождения. Новые хозяева жизни - меломаны из
совпартхозноменклатуры - ходили в оперетту, как новые русские в
стриптиз-клуб; после спектакля заглядывали к хористкам и кордебалету
за кулисы, а то и под подол, - show must go on. Отказывать сановным
ухажерам было не принято - <<в номерах служить...>>. Без их
<<спонсорства>> юным, аристократичным и бедным до нищеты актрисам было
бы не прожить. Помните переживания девицы-секретарши, будущей жены
Шарикова, в <<Собачьем сердце>>? Театральный человек Булгаков писал со
знанием дела. Везло тем, кому после предложений кабака и койки делали
предложение о браке. Браки чаще всего были неравными: трепетные
интеллигентки и изысканные дворянки отдавали себя неотесанным
мужланам, грубым рубакам и серым конторским мышам, но они-то сами чаще
всего были лишенками дурного происхождения, а избравшие их - хозяевами
нынешней жизни. Иди тут разберись, кто кому более не ровня...

Первый муж

Любови Орловой повезло. Ей сделал предложение очень приличный человек
- высокопоставленный чиновник наркомата земледелия Андрей Берзин.
Друзья однажды привели его в оперетту, после спектакля - за кулисы к
хористкам, а он, положительный тип, запал на одну. Она согласилась
сразу - такими партиями не бросаются, и, хотя большой любви к
педантичному экономисту не испытывала, женой была хорошей. Но пробыла
недолго. Берзин вскоре стал заместителем наркома земледелия - видного
ученого-аграрника, идеолога крестьянской кооперации Александра Чаянова
и его правой рукой. Вместе они загремели в 1930 году в связи с
образованием <<трудовой крестьянской партии>>, которой не было, но
дело по ней было - громкое, с суровыми карами. Чаянова вскоре
расстреляли. А Берзин еще пожил - в лагерях и ссылке, в перерывах
между сроками даже появлялся в Москве. Но больше Люба мужа не видела.
Рассказывают, после ошеломляющего успеха <<Веселых ребят>>
благоволящий к ней Сталин, встретив на кремлевском приеме Орлову, в
манере всесильного восточного деспота сказал:
- Проси, чего хочешь - ни в чем не будет отказа.
Обычно в таких случаях говорили о квартире, машине, должности, поездке
за рубеж. Она якобы попросила возможность выяснить судьбу мужа, и
Сталин пообещал. А через некоторое время ее вызвали к высокому чину
НКВД, и он ей сухо объявил:
- Ваш муж жив, и если хотите, можете с ним соединиться, хоть завтра.
Якобы намекая на то, что коль он ей так нужен - и ее, как его,
посадят. Все это слишком похоже на легенду, чтобы выглядеть правдой.

Первый успех

Лишившись мужа (а вместе с ним, надо сказать, и наркомовской
квартиры), актриса не ушла в монастырь и черное покрывало соломенной
вдовы на себя примерять не стала. Ей 28 - самый сок. Она красива и
свободна. Каждый вечер танцует и поет - работа такая, представление
должно продолжаться. Любители прекрасного по-прежнему приходят после
спектакля за кулисы поближе познакомиться с девчонками из кордебалета,
к хористкам шаловливым, и она их компании не чурается. Да и свои,
театральные, ее вниманием не обделяют. Сам мэтр, престарелый Владимир
Иванович Немирович-Данченко, живой классик, явно неровно дышит к этой
егозе. А его сын и по совместительству директор театра, Михаил
Владимирович, просто влюблен.
- Не упускай своего шанса, - торопят ее подруги, - хватай и окручивай,
пока трепещет.
- Но с ним же потом придется жить, - посмеивается, оправдываясь, она.
Шанса, однако, не упустила. Благодарный Немирович-младший дал ей роль
Периколы в одноименной оперетте Жака Оффенбаха в постановке
Немировича-старшего. <<Перикола>> - один из первых спектаклей театра -
к тому времени продержался на сцене десять лет. Но никогда он не имел
такого успеха, как с Орловой в заглавной роли. О ней заговорила вся
театральная Москва. Из кордебалета она вышла в примы. Другие роли.
Другой уровень поклонников и поклонений. Теперь ее постоянный ухажер -
австрийский инженер Франц. Он встречает ее после спектаклей - ужин в
<<Метрополе>>, роскошный отель, любовная идиллия... Райский сон
советского человека - островок сказочного изобилия <<Торгсин>>,
прообраз будущих <<Березок>>, - для нее всегда открыт. Так шикарно она
не жила даже с замнаркома, пусть бог хранит его на лесоповале... Франц
зовет с собой в Вену, обещает сделать из нее настоящую европейскую
звезду. За чем дело стало? То ли все длился его советский контракт. То
ли <<там, в краю далеком>>, у него <<уже есть жена>>. Но зарубежной
карьеры у нее так и не случилось. Биографы объясняли это верностью
родине. Ну да - спать с иностранцем русская патриотка может себе
позволить, а петь иностранцам - ни за что. Как знала, что всенародная
любовь и слава ждут ее дома.

Бракованная

До наступления эры телевидения путь к сердцам миллионов лежал через
другой экран - кинематографа. С кино у Орловой сразу не сложилось. Ее
попросту забраковали. Был объявлен набор на очередную картину. Она
решилась. Выстояла длинную очередь, а когда вошла, режиссер пришел от
нее в ужас.
- Что это у вас? - закричал он, тыча ей пальцем в лицо.
Стоило немалых усилий догадаться, чем она так неприятно поразила
творца. Оказалось, он разглядел у нее на носу родинку, глазастый. Она
попыталась было оправдаться, но тот и слушать не стал - замахал
руками:
- Знаю, знаю! Вы играете в театре, и родинка никак не мешает. Но кино
- это вам не театр. В кино мешает все! Это надо понимать.
Она выскочила в бешенстве. Так ее еще никто не оскорблял. Добро бы за
бездарность забраковали - а то ведь за уродство! Поклялась себе, что
больше никогда ноги ее не будет на киностудии. Но клятву нарушила уже
через несколько месяцев - когда режиссер Борис Юрцев предложил ей роль
в немом фильме <<Любовь Алены>>. Потом она сыграла Грушеньку в одной
из первых экранизаций Достоевского - звуковой ленте <<Петербургская
ночь>>. Обе картины появились на экранах в 1934 году. Однако в том же
году вышла главная картина ее жизни - и все прежнее, что было с ней
до, поблекло. В 1933-м ее счастливый билет еще летал в нездешних
высях, ей еще предстояло поймать его, занесенного чужим ветром, но его
уже несло.

Другое кино

О том, что в Советской России есть не только ужасы большевизма, но и
кино, мир узнал в 1925 году: вышел <<Броненосец <<Потемкин>>. Он до
сих пор в любом самом коротком листе лучших фильмов всех времен и
народов. Детальное знание <<Потемкина>>, использованных и впервые
примененных в нем ходов и приемов для кинематографистов так же важно,
как для музыкантов знание нот. А самое главное событие советской
истории - октябрьское вооруженное восстание 1917 года - советские люди
знали и представляли, в основном, по кадрам из фильма <<Октябрь>>,
вышедшего в 1927 году. Лишь после падения Советской власти выяснилось,
что не фильм отображал и воспроизводил события исторической ночи, а
вся официальная история Октябрьской революции написана по кадрам этого
фильма - такой художественной и пропагандистской силы получилось кино.
В мире больше нет кинематографических примеров такой прочной,
долговечной и тотальной подмены правды жизни <<правдой искусства>>.
Оба эти гениальных фильма снял Сергей Эйзенштейн. А его правой рукой,
вторым режиссером, ближайшим помощником и советчиком был Григорий
Мормоненко, более известный под псевдонимом Александров. В 1929 году
гения с подмастерьем и их оператора Эдуарда Тиссэ отправили на
стажировку за границу - в Голливуд. Что это означало по тем временам?
Советские люди, в общем, знали, что где-то, на другом конце света,
есть такая страна - Америка. Ну, это примерно как Луна. Только еще
дальше, потому что Луну можно увидеть, как стемнеет, а Америку - нет.
Некоторые, по крайней мере, в мире искусства, знали, что в Америке
есть Голливуд. И отдельные из них слышали, что это круто. Но как
круто, не знал никто, потому что не видел и до конца не понимал. Эти
трое (их там зазывали <<русская тройка>>) провели в Голливуде три
года. Причем приехали туда не как папуасы в город, а как ровня - за
ними уже стоял <<Броненосец <<Потемкин>>. Они были коллеги, их держали
за людей.

Школа

По дороге, в Берлине, где <<русская тройка>> остановилась для изучения
техники звукового кино, они подружились с голливудской знаменитостью,
будущим оскароносцем, режиссером и сценаристом Джозефом фон
Штернбергом. Вообще-то его звали Йозефом, точнее - Иосифом, а
аристократичный <<фон>> он добавил к фамилии, унаследованной от папы
Моисея, мелкого венского торговца, чтобы уравновесить свой выдающийся
шнобель и тяжелый немецкий акцент - английский ему давался плохо,
из-за чего он не смог одолеть даже первый курс колледжа. Но в
Голливуде дипломов не спрашивали. К моменту встречи с будущими
голливудскими стажерами фон Штернберг уже был знаменитостью, одним из
основоположников гангстерского кино и даже снял звуковой фильм. Один.
И не дождавшись премьеры, умчался в свой любимый Берлин, куда как раз
и прикатила <<русская тройка>> набираться заграничного опыта.
Голливудский немец переживал трудный период: сроки съемок на
берлинской киностудии УФА его новой, 14-й, картины - <<Голубой ангел>>
- уже подходили, а актрису на главную роль - певички из кабаре,
роковой блондинки, о прелести которой разбиваются вдребезги сердце и
принципы добропорядочного бюргера, школьного профессора, заглянувшего
к ней в воспитательных целях, - никак не удавалось найти. Уж как он ее
искал, еженощно перебираясь из одного берлинского кабака в другой, к
утру обессиленно засыпая неизвестно где и с кем, - и все напрасно.
Безутешный Йозеф привлек к этому утомительному занятию своих русских
друзей. Они стали тянуть этот тяжкий крест вместе, буквально не
просыхали, не знали отдыха и в остальном - шел 1929 год, великая
депрессия, в Берлине все дешево и особенно любовь. Их старания были в
конце концов вознаграждены. В одном кабаре Штернберг обратил внимание
на молодую танцовщицу, тут она еще и запела - хороша Маша, да не наша,
в ней было то, что нужно, - порочность, соблазн и беззащитность.
Режиссер пришел в такое возбуждение, что оробел, боялся подойти.
Низкорослый, тучный, с обвисшими усами, он, конечно, не производил
впечатления мага кино. Но в их компании был безусловный красавец -
высокий, статный блондин, которому не могла отказать ни одна женщина -
Григорий Александров. Он и привел ее со сцены к ним за стол. Это была
Марлен Дитрих. С <<Голубого ангела>> она стала звездой. В ходе съемок
со знаменитым режиссером случилось то же, что с его героем-профессором
в результате знакомства с певичкой: он влюбился по уши, бросил жену,
голливудскую актрису Ризу Ройс, Марлен затмила ему свет. После
ошеломительной премьеры <<Голубого ангела>> в Европе Штернберг привез
ее с собой в Америку - и сделал самой яркой звездой Голливуда. В то
время Александров уже был там. Он видел, как это делается, как это
сделал его берлинский собутыльник, голливудский гений Штернберг с
ресторанной певичкой Марлен. Сам кудесник, на всю жизнь обидевшийся на
свою Галатею за то, что та после шести фильмов ушла с его съемочной
площадки и из его постели, говорил, что до встречи с ним она была
пухленькой берлинской простушкой, не умеющей позировать даже
фотографу. Он выбелил ей волосы, посадил на диету, благодаря которой
она сбросила 15 килограммов, заставил удалить коренные зубы, чтобы
втянуть пухлые щеки и подчеркнуть скулы, приподнял брови и сложил в
изящное сердечко губы. Но главное - так выставил свет, что круглолицая
от природы, широконосая Дитрих стала выглядеть на экране изящной,
тонкой, большеглазой роковой красавицей, какой отродясь не была. С тех
пор Марлен снимали именно так, она сама проверяла расположение софитов
и отражателей на съемочной площадке, когда осталась без Штернберга,
вернее, оставила его. Даже в ее доме в Беверли-Хилз свет был
оборудован так, чтобы сохранить <<эффект Дитрих-Штернберга>>.
Александров знал эту схему. Он вообще в Голливуде времени даром не
терял. Домой привез описания звукотехники, эффектов, устройства
кинозалов, даже конструкции режиссерского стула, ну и, конечно,
секреты света. С Дитрих он общался часто, поговаривали даже, что у них
роман, но большинство мужчин в ее окружении подозревали в этом - она
давала основания для смелых обобщений. Более достоверные сведения - о
романтических отношениях русского красавца с Гретой Гарбо. Он умел
располагать к себе людей. Близко подружился с Чарли Чаплином - одним
из владельцев студии, которая принимала <<русскую тройку>>. А вот с
Сергеем Эйзенштейном в Америке дружба расстроилась. Александрова уже
тяготило положение юного оруженосца при мэтре. Он хотел снимать
голливудское - то есть народное, а по-нашему говоря, коммерческое
кино. Эйзенштейн считал это низким жанром. Их пути разошлись.

Явление Пигмалиона

Александров вернулся в Россию первым (мэтр задержался в Европе для
проведения мастер-классов), и все внимание к небожителю - первому
кинорежиссеру, побывавшему на американской Луне, - досталось ему. И
первый государственный заказ. Высочайшее благословение на первую
голливудскую советскую комедию он получил на даче у Горького лично от
Сталина. Нужна была идея. Самое американское, что нашел Александров в
СССР 1933 года, был джаз-бэнд Леонида Утесова в Ленинградском
Мюзик-холле. Режиссер решил перенести на экран утесовскую программу
<<Музыкальный магазин>> на музыку Исаака Дунаевского, драматургов
Николая Эрдмана и Владимира Масса усадил за сценарий. Таким образом,
все было - и сюжет, и стиль, и музыка, исполнитель главной мужской
роли, и даже эпизодических. Не хватало только героини. Он попал в
ситуацию Штернберга. Но искать приходилось не по кабакам - Москва не
Берлин, - а на киностудиях и в театрах. Столь же безуспешно. Пока не
вышел счастливый случай. Дальнейшие версии расходятся. По сюжету,
который предпочитал излагать сам Александров, знакомый художник
(назывались разные известные имена) в подмосковном Доме творчества
посоветовал ему сходить в Музыкальный театр на <<Периколу>>,
присмотреться к героине. Он пришел - обалдел, явился к ней в уборную
(<<Я увидела перед собой золотоволосого, голубоглазого полубога, -
вспоминала потом Орлова, не уточняя, правда, их место первой встречи.
- Для меня все было решено сразу же>>), пригласил назавтра в Большой,
на юбилейный вечер Леонида Собинова. В ходе концерта смущал ее,
утонченную любительницу музыки, шуточками по поводу оперы и оперных,
на банкете стал рассказывать о будущем фильме, но на прямое
предложение сниматься она ответила: <<Нет!>> Он ее уговаривал всю
дорогу, провожая домой, она сомневалась... Вот это и вызывает сомнение
ко всему сюжету. Актриса театра музыкальной комедии, уже
почувствовавшая вкус кино, отказывается от главной роли в первой
советской музыкальной комедии у одного из авторов лучшего фильма
советского кино, только что вернувшегося из Голливуда, молодого,
красивого, элегантного и, кстати, остроумного, как показал их первый
совместный вечер, в котором она ему уже не отказала на их первой же
встрече! Неправдоподобно. Впрочем, за Григорием Александровым вообще
ходила слава сочинителя небылиц, особенно про себя и Орлову, - тот еще
был враль. Другая версия не столь вегетарианская. По ней Орлова пошла
на пробы в <<Джаз-комедии>> (таково было первоначальное название
<<Веселых ребят>>), но впечатления на Александрова не произвела, а он
на нее - наоборот (то есть тогда она увидела в нем полубога, а не у
себя в уборной). И опытная девушка расставила женские силки - не особо
оригинальные, зато проверенные. Попросила свою подругу - режиссера
документального кино Лидию Степанову, хорошую приятельницу
Александрова, - пригласить его к себе на чай. И сама зашла случайно -
просто мимо проходила. А у Лиды вдруг срочные дела - не скучайте,
скоро вернусь. И они остались наедине. А к моменту возвращения подруги
все как-то сладилось - дело молодое. Вскоре она пришла к родителям уже
платиновой блондинкой - процесс пошел. А потом появились и тонкие
брови вразлет, и трогательная худоба. Та плотненькая, чтобы не сказать
пышненькая - кровь с молоком - девушка, которая смотрит на нас с
ранних фотографий Любови Орловой, исчезла навсегда. Начиная с
<<Веселых ребят>>, она снимается только у Григория Александрова,
потому что только он знает, как это надо делать, только он умеет
правильно поставить свет. Конечно, знает, и известно откуда. В
создании ее образа он так четко следует схеме, использованной Йзефом
Штейнбергом для строительства экстерьера Марлен Дитрих, что у него
получается почти точная ее копия. Даже цилиндр Дитрих в <<Голубом
ангеле>>, даже ее мех на платье - все появилось у Анюты, героини
<<Веселых ребят>>. Но фокус был в том, что оригинала никто из
советских людей, кроме допущенных к закрытым просмотрам, не видел. А
копию увидели все. И любили в единственном экземпляре... Сама Орлова
всю жизнь Дитрих не любила, хотя им и приходилось не раз встречаться
за границей, общаться. При ней нельзя было даже произносить имя
далекой соперницы. Была ли она действительно соперницей? Эту тайну
Александров унес с собой в могилу. Она ему явно нравилась - иначе не
стал бы повторять. А спал он с ней или нет - кто режиссерам считает?
Удовлетворение - как мужик, как творец, он все равно получил. Да, ему
пришлось отдать этому голливудскому недомерку женщину, которая ему
нравилась, да, тот сделал из нее богиню, которую вожделел весь мир, а
он с ней спал. Александрову, может, и было от чего ревниво кусать
локти. Ну и что? Он вернулся домой - и сделал себе точно такую!
Клонирования тогда не было. Это могло только кино. Чисто
пигмалионовский сюжет - самый достойный для режиссера. Но для полноты
сатисфакции ему нужно было, чтобы его Галатея была так же желанна.
Чтобы у нее был такой же успех. Надо было снять фильм. Абсолютно
техническая, прикладная задача. В 1934-м он вышел - и в Советском
Союзе появилась первая настоящая кинозвезда. В ее творчестве потом
были еще взлеты и падения. Но репутацию первой красавицы страны она
сумела сохранить сорок лет - до самой смерти в 1975-м. Копия оказалась
качественнее и оригинала, и возникавших впоследствии альтернатив.
Таких больше не делали.
---------------------

«Голубой ангел»
Звезды : Мир женщины

В начале мая 1992 г. вся Франция, казалось, была обклеена постерами с фотографией Марлен Дитрих. Кадр из фильма «Шанхайский экспресс» выбрали символом открывающегося 8 мая 45-го Каннского кинофестиваля. Но за два дня до открытия стало известно, что «символ фестиваля» ушел в мир иной.

Смерть Марлен в тот момент не вызвала никаких подозрений. Ей было уже 90 лет, и последние 15 из них она почти безвылазно провела в своей парижской квартире на авеню Монтень. Лишь десять лет спустя Норма Боске, секретарша Дитрих, высказала догадку, что причиной смерти звезды был не инфаркт, а самоубийство. После очередного кровоизлияния в мозг она больше не могла оставаться без постоянного присмотра, денег на сиделку не было, а переезжать в дом престарелых Марлен категорически не хотела. И она приняла смертельную дозу снотворного.

Тайна смерти – не единственная загадка в биографии кинозвезды. Некоторые факты ее биографии стали известны только после ее смерти, а некоторые – скрыты и до сих пор. Так, в 2007 г. была рассекречена переписка Марлен с Хемингуэем, а полные записи интервью, которое она дала Максимилиану Шеллу для его документального фильма, закрыты до 2022 г.

Марлен Дитрих – это не просто актриса и певица, легендарные голос и ноги, шедевры фон Штернберга, выступления во фронтовых бригадах, мужские костюмы и «голые платья», слухи о бесчисленных любовных связях. Марлен – это прежде всего легенда, вернее, целый снежный ком легенд, мифов, выдумок, загадок и разоблачений. «Белокурая Венера». «Красная императрица». «Дьявол – это женщина» (фильмы Штернберга). «Стальная орхидея» (определение Ремарка). Лорелея XX века.

Неясности начинаются с ее имени. Вызывавшее восхищение Жана Кокто: «Вначале оно звучит как ласка, а заканчивается как щелканье бича», а на самом деле вполне плебейское (Dietrich по-немецки значит отмычка). Считается, что это псевдоним, который Мария Магдалена фон Лош, девушка из старинной аристократической семьи взяла, поступая на сцену, по просьбе родственников. Как ни странно, это не так. Марлен Дитрих – настоящее имя. Его она получила – вместе с правильными чертами идеально симметричного лица – от отца, Луиса Эриха Отто Дитриха, красавца прусского офицера. Прелестная белокурая девочка родилась сразу после первого Рождества XX века, 27 декабря 1901 г., в берлинском пригороде Шенеберг. Отец ее, воевавший на Дальнем Востоке и даже получивший несколько наград, служил в Шенеберге лейтенантом полиции. Мать, Йозефина Фельзинг, принадлежала к семье богатых берлинских часовщиков и ювелиров, так что брак этот был типичным мезальянсом.

Будущую звезду, названную при крещении Марией Магдаленой, в семье звали Леной. Девочке это не нравилось, и она придумала для себя уникальное сочетание – Марлен. Так никого в мире больше не звали – и не будут звать, пока она сама не прославит это имя.

В мемуарах Марлен фигура отца возникает как смутная, неуловимая тень. Это и неудивительно – девочка его почти не помнила. Ей не было и шести лет, когда родители расстались. Вскоре лейтенант Дитрих умер – при неизвестных обстоятельствах. Есть версия, что он расшибся, упав с лошади. Во время Первой мировой войны мать Марлен вышла замуж вторично – за офицера-аристократа Эдуарда фон Лоша, в доме которого она работала экономкой. Венчание происходило прямо в госпитале, где лежал тяжело раненный жених. Блицбрак продолжался ровно неделю. В результате него Йозефина Фельзинг-Дитрих превратилась во фрау фон Лош. Удочерить ее девочек и дать им свою фамилию Эдуард фон Лош при всем желании бы не успел.

«Ее девочки» — еще одна тайна. У Марлен была старшая сестра Элизабет (Лизель). В воспоминаниях звезды она даже не упоминается. Более того, в разговоре с Максимилианом Шеллом Дитрих, глядя прямо на фотографию двух белокурых девочек, твердо заявила: «Я была единственным ребенком в семье». Вспоминать о существовании своей сестры Марлен перестала после Второй мировой войны. Дело в том, что в 1945 г. Лизель, ее муж Георг Вилль и их сын были обнаружены наступающими войсками союзников в концлагере Берген-Бельзен. Не в качестве заключенных, разумеется – тут нечего было бы стыдиться. Правда, Георг Вилль не был и эсэсовцем – он обеспечивал развлечения для лагерной обслуги, держал в Бельзене столовую и кинотеатр. Марлен, до войны всегда помогавшая сестре, теперь в домашнем кругу называла зятя «наци», а для публики просто вычеркнула его и сестру из своей жизни.

Воспитывала Марлен и Лизель мать. В отличие от отца она оказала огромное влияние на дочь. Классическая немецкая Hausfrau, жизнь которой состояла из трех «К»: Kinder, K?che, Kirche (дети, кухня, церковь). Домашние прозвали ее «драконом» или «хорошим генералом». Марлен вспоминала: «Моя мать не была доброй, не умела сочувствовать, не умела прощать и была безжалостной и непреклонной. Правила в нашей семье были жесткими, неизменными, непоколебимыми». Главными добродетелями почитались самодисциплина, умение скрывать свои чувства, тонкие лодыжки и прямая спина. Для выработки последних маленькой Марлен туго шнуровали ботинки и отправляли на занятия гимнастикой, где ее подвешивали наподобии пыточного снаряда.

В школу девочка пошла рано, училась хорошо, больше всего интересуясь французским языком: она обожала учительницу-француженку. Когда с началом войны учительница исчезла, для Марлен это стало едва ли не большим горем, чем смерть отца. Но самым большим ее увлечением была музыка: Марлен училась играть на скрипке, фортепьяно и лютне, пела и танцевала. Много читала, знала наизусть стихи Гете и Рильке, интересовалась театром и кино. Кумиром будущей актрисы была звезда довоенного немецкого немого кино Хенни Портен: Марлен буквально преследовала знаменитость на берлинских улицах.

Красивая девочка очень рано начала привлекать взгляды противоположного пола. Ей было всего 16, когда из-за неумеренного внимания к фройляйн Дитрих из школы уволили одного из учителей. Мать решила, что дочь лучше отправить подальше от столичных соблазнов, и в 1919 г. Марлен, не закончив школу, уехала учиться в консерваторию в тихий провинциальный Веймар. Занималась она старательно, хотя, в отличие от матери, не видела себя в будущем профессиональной скрипачкой. На дополнительные уроки скрипки отправлялась в платье из прозрачного шифона. До фрау фон Лош, видимо, дошли слухи о романе дочери с женатым профессором, и в 1921 г. она вернула Марлен домой. Предполагалось, что девушка продолжит учебу в Берлинской консерватории, но из этого ничего не вышло: Марлен повредила себе руку. На музыкальной карьере пришлось поставить крест.

Для заработка Марлен устроилась в оркестр студии УФА, аккомпанировавший немым фильмам. Из оркестровой ямы она изучала тонкости киноискусства, интересовавшего ее куда больше, чем музыка. Правда, продлилась эта работа недолго: Марлен была единственной женщиной в оркестре, и остальные музыканты постоянно забывали о профессиональных обязанностях, любуясь ножками фройляйн Дитрих. Пришлось фройляйн перейти в кордебалет: она выступала в кабаре и музыкальных ревю.

Спустя год Марлен решила всерьез заняться своей театральной карьерой и отправилась поступать в драматическую школу знаменитого режиссера Макса Рейнхардта. Вот еще один миф: якобы Рейнхардту девушка не понравилась, он даже бросил в нее подушкой во время экзамена, но в школу ее все-таки приняли. На самом деле все было с точностью до наоборот: Рейнхардт на экзаменах никогда не присутствовал и Марлен он впервые увидел только несколько лет спустя, когда она сыграла свою первую большую роль в театре. Экзамен же она провалила: не справилась с монологом из совершенно ей не подходящей «голубой» роли гетевской Маргариты, и в школу ее не взяли. Впрочем, с помощью знакомых Марлен все-таки стала ученицей одного из преподавателей школы.

7 сентября 1922 г. состоялся театральный дебют Марлен – в пьесе Ведекинда «Ящик Пандоры». Тогда же ей удалось – через богатого дядюшку Вилли, брата матери – попасть на пробы в студию УФА и сняться в крохотной роли в фильме «Маленький Наполеон». Кинодебют будущей звезды оказался на редкость неудачным: хорошенькая в жизни, на экране она выглядела полноватой, суетливой, с круглым невыразительным лицом («Я похожа на волосатую картофелину», — сказала Марлен).

Так началась актерская карьера Дитрих. Позднее она предпочтет вообще не вспоминать о работах, предшествовавших знаменитому «Голубому ангелу». У читателя ее мемуаров возникает ощущение, что она сыграла в этом фильме чуть ли не студенткой драматической школы. В действительности за плечами Марлен к тому времени имелся весьма достойный послужной список: 17 ролей в кино и 26 – в театре. Причем на сцене ее занимали в классических постановках: Шекспир, Мольер, Клейст, Шоу. Вот только практически все ее роли были второстепенными, эпизодическими, не замечаемыми ни зрителями, ни критиками. Марлен вспоминала, как для какой-то роли ей выдали странно вышитое платье: вышивка была только на спине. На ее недоуменный вопрос режиссер ответил: «А зачем нужна полная отделка? Ты ведь весь свой эпизод сидишь спиной к публике». Только в 1928 г. на Дитрих обратили внимание после участия в музыкальном ревю «Это носится в воздухе» — она пела «веселый лесбийский дуэт» со знаменитой певицей Марго Лион.

Единственным своим шансом Марлен считала роль в экранизации того самого «Ящика Пандоры». Но роль эта досталась Луизе Брукс. Дитрих же ожидал, как выяснилось, совсем другой шанс.

Студия УФА ставила фильм для прославленного немецкого актера Эмиля Яннингса. Для него были куплены права на роман Генриха Манна «Учитель Гнус» и приглашен с голливудского «Парамаунта» немецкоязычный режиссер Джозеф фон Штернберг. Не хватало только исполнительницы главной женской роли певички Лолы-Лолы, которая соблазняет героя, почтенного гимназического учителя, и доводит его до полного краха. Штернберг отсмотрел всех берлинских актрис и в конце концов остановился на не вызывавшей ни у кого энтузиазма Марлен Дитрих – он увидел ее в очередном ревю. Марлен пришла на пробы совершенно не подготовленная, сказала, что она не фотогенична и дерзко добавила, что, по ее мнению, Штернберг не умеет работать с актрисами. Несмотря на это, Штернберг ее взял – и не ошибся. Уже в ходе съемок стало ясно, что Марлен украла фильм у Яннингса. Он был в такой ярости, что в сцене безумия стал всерьез душить актрису, так что его еле оттащили. Руководство УФА, правда, ничего не заметило: оно было озабочено исключительно проблемами нравственности – и не предложило Марлен новый контракт. Зато контракт – на астрономическую для нее сумму – предложил «Парамаунт».

1 апреля 1930 г. с оглушительным успехом прошла премьера фильма, а уже в полночь «Голубой ангел» сел на поезд, чтобы отправиться в Америку. Здесь Марлен ждал второй их совместный со Штернбергом фильм – «Марокко», номинация на «Оскар» и мировая слава.

Решение уехать в Штаты было для Марлен не таким уж и легким. В Германии она оставляла семью. В 1922 г., снимаясь в очередной эпизодической роли в фильме «Триумф любви», Марлен познакомилась с ассистентом режиссера Рудольфом Зибером. Обаятельный блондин пользовался не меньшим успехом у женщин, чем Марлен – у мужчин, к тому же он был помолвлен с дочерью режиссера Джо Мая Евой. Марлен это не остановило. Она решила, что «встретила человека, за которого хотела бы выйти замуж». 17 мая 1923 г. Марлен и Руди поженились. 13 декабря 1924 г. у них родилась дочь Мария. А Ева, брошенная невеста, покончила с собой.

Про брак Марлен и Руди можно было бы сказать, что они прожили всю жизнь вместе спокойно и счастливо, если бы это счастье не было больше похоже на анекдот. Сексуально-романтические отношения между ними закончились после рождения дочери. Руди большую часть «всей жизни» провел вместе с русской танцовщицей Тамарой Матуль (настоящая ее фамилия была Николаева). Переехав в 1931 г. в Париж, они стали жить вместе, вот только Руди не хотел иметь детей и постоянно заставлял Тамару делать аборты. Возможно, поэтому в 50-е, уже в Америке, она попала в психиатрическую лечебницу и там и умерла. Похоронен Руди рядом с ней.

Марлен же таким постоянством не отличалась и меняла мужчин чаще, чем перчатки. Количество ее романов превышает несколько десятков: Штернберг, Морис Шевалье, Ремарк, Дуглас Фэрбенкс-младший, Джон Гилберт, Джеймс Стюарт, Джон Уэйн… Она заводила романы практически с каждым своим партнером по фильму. Когда в 1941 г. очередной партнер, Фред Мак-Мюррей, не ответил ей взаимностью, режиссеру пришлось утешать Марлен, объясняя, что «Фред ужасно любит свою жену». Во время войны ФБРовцы устроили слежку за звездой-немкой, но никаких порочащих ее связей с нацистами они не выявили, зато обнаружилось превышающее всякое воображение количество связей сексуальных. Были они в основном мимолетными, самые долгие длились полгода.

Пожалуй, только одно знаменитое знакомство Дитрих не имело никаких сексуальных последствий: Эрнест Хемингуэй. Они познакомились в 1934 г. на борту парохода и затем многие годы переписывались. Хемингуэй называл их отношения «несинхронизированной страстью»: «Когда мое сердце бывало свободно, то Немочка как раз переживала романтические страдания. Когда же Дитрих с ее волшебными ищущими глазами плавала на поверхности, то погружен был я».

Зачастую Марлен встречалась не с одним любовником, а сразу с несколькими. Так, летом 1939 г. она отдыхала на Ривьере с семьей и тогдашним «постоянным поклонником» Ремарком. Днем писатель занимался новой книгой, а по вечерам пил. Марлен же находила утешение в объятиях Джозефа Кеннеди – посла США в Британии, отца будущего президента – и Джо Кастерс, яхтсменки и наследницы нефтяной империи. Кстати, связи Марлен с семейством Кеннеди завершились четверть века спустя, когда, во время визита в Белый дом, звезда (ей было уже за 60) провела полчаса в президентской спальне. По крайней мере, так она об этом рассказывала сама, демонстрируя розовые трусики (платье Моники Левински, вероятно, было плагиатом).

Режиссер Фриц Ланг, с которым у Дитрих был короткий роман (он закончился тем, что прямо во время свидания Марлен позвонила другому поклоннику), говорил: «Когда она любила мужчину, то отдавала ему всю себя, но при этом продолжала поглядывать по сторонам. В этом заключалась главная трагедия ее жизни. Наверное, ей надо было постоянно доказывать самой себе, что на смену одному возлюбленному всегда может прийти другой».

В дон-жуанский список Марлен входили не только мужчины, но и женщины. Началось это, похоже, в середине 20-х, когда она играла в музыкальном ревю вместе с известной берлинской певицей и открытой лесбиянкой Клэр Вальдофф. Та обучила Марлен, как правильно пользоваться своими не слишком значительными вокальными данными – и, видимо, еще кое-чему. Приехав в Америку, Дитрих откровенничала: «В Европе никому нет дела, женщина вы или мужчина. Мы ложимся в постель с любым, кто покажется нам привлекательным» и даже: «С женщинами секс гораздо лучше, но не будешь же жить вместе с женщиной». Она то гонялась за юной русской балериной Верой Зориной, то дарила кольца с сапфиром киноактрисе Кэй Фрэнсис. Самый серьезный «женский» роман у Марлен случился со сценаристкой Мерседес д’Акоста (у которой была также связь с Гретой Гарбо). Дитрих жаловалась ей на свое «одиночество» в Голливуде и забрасывала цветами и другими подарками.

Образ Марлен вообще был откровенно двусмысленным – начиная со знаменитой сцены в «Марокко». В роли певички кабаре, одетая во фрак, брюки и цилиндр, она целовала в губы девушку-поклонницу. Именно после Дитрих началась мировая мода на женские брюки. Английский критик Кеннет Тайнен писал, что «у нее есть сексуальность, но нет пола».

Удивительная особенность Марлен – гармоничное сочетание в ней прямо противоположных свойств. Дисциплина и трудолюбие, воспитанные матерью («Ничегонеделанье – страшный грех. Всегда есть возможность сделать что-то полезное») - и поведение современной эмансипированной женщины. «Смесь сирены и домохозяйки». Она искренне любила мужа и дочь – они оставались постоянными величинами ее жизни, в то время как любовники были лишь временными явлениями. Марлен могла поставить на уши весь Голливуд, разыскивая лекарство для Руди или добиваясь паспорта для Тамары. Она навещала стареющего Руди на его калифорнийской ферме и собственными руками скребла полы, стирала и готовила обед. Став бабушкой, Марлен с удовольствием гуляла с внуками и меняла им подгузники. Другое дело, что времени на семейные заботы у нее оставалось не слишком много.

В Голливуд Марлен прибыла с контрактом, обещавшим, что она будет работать только со Штернбергом. Они сделали вместе семь фильмов, не имевших большого успеха (кроме двух первых). Последняя картина, «Дьявол – это женщина» была на треть порезана студией «Парамаунт», а затем и вовсе изъята из проката. Штернберга уволили со студии (на этом его режиссерская карьера фактически закончилась), а Марлен начала сниматься у других режиссеров. Впрочем, и здесь ее ждали неудачи. После трех провалов подряд в 1937 г. Дитрих попала в список, который владельцы кинотеатров назвали «кассовой отравой» (среди ингредиентов «отравы» значились, правда, и Гарбо, и Фред Астер, и Кэтрин Хепберн), тоже вылетела с «Парамаунта» и два года не снималась. С оценкой ее работ Дитрих вообще не везло: шедевры Штернберга и Орсона Уэллса с ее участием зрители принимали прохладно, зато валом валили на второсортные мелодрамы вроде «Песни песней», «Кисмета» или «Золотых серег».

Марлен, несомненно, была настоящей звездой. Она была наделена подлинным магнетизмом, «звездным качеством». Ее партнерша по сцене, Лили Дарвас, вспоминала: «Марлен обладала очень редким даром, даром стоять на сцене неподвижно и в то же время привлекать к себе внимание зрителей. У нее было главное качество звезды: она могла стать великой, ничего особенного не делая».

Была ли Марлен большой актрисой – другой вопрос. Многие киноведы признают за ней только одну действительно великую роль – в «Голубом ангеле». Здесь она – еще малоизвестная актриса – играет божественно легко, словно ни на что особенное не рассчитывая. «Редко когда соблазн был столь дьявольски бесстыж и столь ангельски безгрешен» (Вадим Гаевский). В следующих фильмах Штернберга Марлен все чаще приходилось создавать не характеры, а скорее статичную маску загадочной «роковой женщины», теряясь среди визуальных наворотов и экспериментов великого режиссера. Эту же маску она эксплуатировала и позднее, недаром ей постоянно доставались однотипные роли: певички, актрисы, воровки, проститутки, шпионки, содержательницы борделей. Правда, в ее послужном списке все же выделяется несколько мастерских работ. Вестерн «Дестри снова в седле», где Марлен неожиданно появилась в виде вульгарной и разбитной певички из салуна. «Свидетель обвинения» Билли Уайльдера: сразу несколько ролей, причем Дитрих преображалась настолько, что ее невозможно было узнать. «Нюрнбергский процесс» Стенли Крамера: здесь Марлен играла вдову немецкого генерала в удивительно тонкой, сдержанной, «мхатовской» манере.

Разные великие актрисы вошли в историю благодаря голосу («золотой голос» Сары Бернар) или лицу («божественное лицо» Гарбо). Марлен же прославилась благодаря своим «золотым ногам»: режиссеры снимали их постоянно. Они и вправду были золотыми: на съемке фильма «Кисмет» актриса выкрасила их золотой краской. Хотя слухи о том, что они застрахованы на миллион долларов – всего лишь очередная легенда. Впрочем, на остальные части тела Марлен тоже не приходилось жаловаться. Низкий, хрипловатый, «прокуренный» голос, о котором Хемингуэй писал: «Если бы у нее не было ничего другого, кроме голоса, все равно одним этим она могла бы разбивать сердца». Штернберг нашел для нее удачный ракурс съемки: всегда в фас (в профиль был заметен слегка вздернутый, «утиный» нос); тонкие, высоко поднятые брови, «словно взмах крыльев бабочки»; высокие скулы, загадочный взгляд. (Еще одна легенда – что Марлен вырвала себе зубы, чтобы добиться «эффекта впалых щек». На самом деле она просто похудела, а Штернберг подобрал для нее правильное освещение.)

В 1934 г. Марлен в последний раз побывала на родине. К тому времени нацистская пропаганда запретила демонстрацию ее картин (она слишком много работала с режиссерами-евреями, вроде Штернберга или Любича), но Гитлер и Геббельс обожали их смотреть. На Рождество 1936 г. в Лондоне Марлен навестил кто-то из фашистских бонз (не то Гесс, не то Геббельс, но скорее всего это был Риббентроп, германский посол в Британии) и предложил ей вернуться на родину, чтобы стать первой актрисой Рейха. «Фюрер ждет твоего возвращения». – «Ни за что!» Вместо этого Марлен обратилась с прошением о предоставлении ей американского гражданства.

Она вовсю занялась антифашистской деятельностью, помогала беженцам из Германии: давала деньги, хлопотала о получении виз. Вернувшись в 1939 г. в Голливуд, Марлен взяла под свое крыло французских эмигрантов: устраивала на работу, приглашала в гости и кормила французскими блюдами. Когда Штаты вступили в войну, Дитрих приняла участие в продажах облигаций военного займа, колесила по стране, даже сидела на коленях у посетителей ночных клубов, пока в банке проверяли их чеки. Для займа Марлен собрала денег больше, чем все остальные звезды, вместе взятые.

Во время войны Дитрих встретила, должно быть, самую большую любовь своей жизни – Жана Габена. Сначала она помогала ему с английским: актер получил роль в Голливуде, а языка не знал. Потом они поселились вместе. В своих мемуарах Марлен писала: «В Габене мне нравилось все. Он был совершенный человек. Ничего фальшивого – все в нем было ясно и просто. Он был собственником, упрямым и ревнивым. Я любила его как большого ребенка». В 1943 г. Габен вступил в войска де-голлевской «Свободной Франции» и отправился воевать в Северную Африку. Марлен последовала за ним в составе концертной бригады. В 1944-1945 гг. она дважды оказывалась на фронте: сначала в Северной Африке и Италии, а затем в Бельгии, Голландии, Франции и Германии. Выступала на передовой, спала в спальных мешках прямо на земле, умывалась растопленным снегом, выводила вшей, едва не умерла от пневмонии. Солдаты ее обожали, генерал Паттон подарил свой револьвер – на случай, если она попадет в плен. День Победы Марлен встретила в Баварии, на смотре танковой дивизии. Она металась между танками, выкрикивая распространенное французское имя Жан. Наконец из своего танка вылез Габен и поинтересовался: «Что ты здесь делаешь?» – «Я хочу тебя поцеловать!» Этим голливудским поцелуем для Дитрих закончилась война. Она была награждена американской Медалью Свободы и французским орденом Почетного легиона.

После войны в Голливуде давно не снимавшуюся Марлен никто не ждал. Она уехала к Габену в Париж, где они вместе снялись в неудачном фильме «Мартен Руманьяк». Отношения их не очень-то складывались: Габен ревновал Дитрих, даже поколачивал ее (возможно, не без причины – как раз в это время жена генерала Джеймса Гэвина подала на развод, обвинив мужа в измене с Марлен). Габен хотел жениться, завести семью и детей. Марлен было уже поздно становиться матерью. В 1947 г. она получила приглашение сниматься в Голливуде и уехала. В ее отсутствие Габен женился на молоденькой манекенщице Доминик Фурье, похожей на Марлен. Счастливый брак, трое детей. С Дитрих Габен отказывался встречаться и даже не поздоровался, столкнувшись с ней на балу. Он умер в 1976 г., через несколько месяцев после Руди. По выражению Марлен, она «овдовела во второй раз».

В конце 40-х — начале 50-х работы в кино становилось все меньше. Марлен старела, заводила романы с актерами лет на 10 (Майкл Уайлдинг), а то и 15 (Юл Бриннер, Раф Валлоне) моложе себя. Между тем надо было зарабатывать деньги. В середине 30-х Дитрих была самой высокооплачиваемой актрисой Голливуда, но от ее астрономических гонораров ничего не осталось. Она всегда легко тратила деньги: содержала всех своих родственников, помогала друзьям, жертвовала на благотворительность.

В декабре 1953 г. Марлен пригласили выступить с несколькими музыкальными номерами в лас-вегасском отеле «Сахара». С этого началась ее новая карьера – певицы. Со своим шоу Марлен объездила весь мир (включая даже Советский Союз). Успех был бешеный. В аэропорту Рио ее встречала 25-тысячная толпа поклонников, в Лондоне зрители занимали места за три часа до начала, в Нью-Йорке пришлось вызывать наряды полиции, а в Австралии в давке ей сломали два ребра. Марлен пела песни из своих фильмов, появляясь на сцене то в мужском костюме, то в знаменитых «голых платьях», сшитых для нее модельером Жаном Луи: расшитый блестками и стразами полупрозрачный шифон, меха и накидка из лебяжьего пуха. В гастролях Марлен сопровождал композитор, дирижер и аранжировщик Берт Бакарак – последнее ее серьезное увлечение. Он был почти на 30 лет моложе ее.

Только в одной стране Дитрих встретили без восторга – в родной Германии. Ее называли изменницей и предательницей и вывешивали плакаты: «Марлен, убирайся туда, где твой дом!». Впрочем, ей и здесь удалось переломить ситуацию: под конец гастролей, в Мюнхене, ее вызывали на сцену 62 раза. Но Марлен поняла, что о возвращении «на покой» в Германию ей лучше не думать. «Я потеряла Родину и свой язык», — говорила она с горечью.

Концертная деятельность Марлен продолжалась больше двух десятилетий. Она давно уже стала бабушкой, страдала от болезни ног, даже бросила курить, несколько раз падала на сцене, пила, чтобы заглушить боль. 29 сентября 1975 г. в Сиднее она в очередной раз упала в кулисах. Сложный открытый перелом – было ясно, что выступать Марлен больше не сможет. В Америке она ненадолго оказалась в одном госпитале с умиравшим от сердечного приступа Руди, но увидеться им больше не пришлось. «Вместе с Руди умерла и карьера Марлен», — заметил ее секретарь. Следующие 15 лет своей жизни Дитрих провела в затворничестве в парижской квартире. Она почти не вставала с постели, не принимала никого, кроме близких родственников: не хотела, чтобы ее видели старой и больной. Читала, смотрела телевизор, разбирала письма от поклонников, без конца разговаривала по телефону – телефонные счета составляли до 3000 долларов в месяц. «По телефону» пыталась даже вмешиваться в политику: звонила Рейгану и Горбачеву. Для заработка записывала пластинки, писала мемуары. Впрочем, эти воспоминания, в которых Марлен изобразила себя хорошо воспитанной, послушной немецкой фройляйн и не обмолвилась ни словом ни об одной из своих любовных связей, не вызвали особого интереса.

В 1978 г. Марлен в последний раз снялась в маленькой роли в фильме «Последний жиголо». В 1983 г. Максимилиан Шелл решил сделать о ней документальный фильм. Ему пришлось нелегко: Дитрих отказалась фотографироваться, на все вопросы отвечала: «Это есть в моей книге!» или «Это защищено авторским правом!». Разговорчивой она становилась только в конце дня, напившись «своего чая» (с добавлением коньяка), когда она думала, что микрофон уже выключен. Из этих-то пленок, с добавлением визуального ряда из ее старых фильмов, Шелл и смонтировал картину. Она была номинирована на «Оскара».

6 мая 1992 г. Марлен умерла. Во время отпевания в церкви гроб ее был накрыт французским флагом. Затем сверху на него положили американский флаг и отправили самолетом в Берлин. Там гроб украсился еще одним, германским флагом. Похоронили Марлен в Шенеберге, рядом с ее матерью.

Автор - Анна Александровская
Из выпуска от 02-07-2012 рассылки «Диалоги о кино»
---------------------

"Русская Жанна д’Арк": как Зоя Космодемьянская стала героиней войны
BBC Русская служба
Артем Кречетников
29 ноября 2016

75 лет назад в деревне Петрищево Московской области нацисты повесили 18-летнюю комсомолку Зою Космодемьянскую.

В январе 1942 года на освобожденную территорию приехал в поисках материала корреспондент "Правды" Петр Лидов. О случившемся он узнал случайно от пожилого крестьянина из соседнего села, бывшего свидетелем казни: "Ее вешали, а она все грозила им".

Лидов отправился в Петрищево, расспросил жителей и на основе их рассказов написал статью "Таня", опубликованную в "Правде" 27 января (Зоя назвалась Таней, и, по свидетельству хозяйки дома, где происходил допрос, никакой другой информации немцам не открыла).

На статью обратил внимание Сталин, сказавший: "Вот народная героиня". Так началось прославление Зои Космодемьянской.

Немедленно создали комиссию, которая к 4 февраля установила, кого повесили и похоронили в Петрищево. 18 февраля "Правда" напечатала новую статью Лидова: "Кто была Таня". Двумя днями ранее вышел указ о посмертном присвоении Зое Космодемьянской звания Героя Советского Союза. Она стала первой женщиной, получившей эту награду в годы Великой Отечественной войны.

В мае 1942 года прах Зои был перенесен на Новодевичье кладбище Москвы. Впоследствии на месте казни установили монумент со словами "Зое, бессмертной героине советского народа".

Свет и тени

Наряду с Александром Матросовым, Николаем Гастелло, молодогвардейцами и панфиловцами, Зоя Космодемьянская стала одним из главных плакатных героев войны, которых в СССР знали все от мала до велика. Ее именем назвали улицы, школы, корабли и даже сорт сирени и астероид.

Конечно, в этом имелся элемент случайности. Не окажись в нужном месте и в нужное время журналист Лидов, она канула бы в безвестность, как Вера Волошина из ее диверсионной группы, повешенная в тот же день в другой подмосковной деревне, Головково. Но личный героизм и жертвенность Зои Космодемьянской несомненны, и слава заслуженна.

(В новейших публикациях отразились некоторые факты биографии Зои Космодемьянской, замалчивавшиеся в советское время, но отразились, как в кривом зеркале, в чудовищно искаженном виде
Михаил Горинов, историк)

Вокруг трагической истории накопилось немало не то чтобы лжи, но полуправды и умолчаний. При этом российские власти считают, что к историям о подвигах советских героев, в том числе и Зои Космодемьянской, нужно относиться как к "житиям святых".

Партизан или диверсант?

В публикациях советского периода Зою Космодемьянскую называли партизанкой.

В эпоху наполеоновских войн партизанами именовали военнослужащих регулярной армии в неприятельском тылу. Но ко времени Великой Отечественной войны смысл слова поменялся: оно стало обозначать гражданских жителей оккупированных территорий, взявшихся за оружие по собственному выбору.

"Зоя Космодемьянская никакой партизанкой не была, - заявила в интервью военно-историческому сайту "Чтобы помнили" ветеран фронтовой разведки Александра Федулина. - Она являлась красноармейцем диверсионной бригады, которой руководил легендарный Артур Карлович Спрогис. В 1941 году он сформировал особую воинскую часть Н9903 для проведения диверсионных действий в тылу вражеских войск. Ее основу составили добровольцы из комсомольских организаций Москвы и Подмосковья. В октябре 1941 года мы учились в одной группе с Зоей Космодемьянской. В ноябре я была ранена, а когда вернулась из госпиталя, узнала трагическую весть о мученической смерти Зои".

Без подготовки

Отборочная комиссия Московского горкома комсомола забраковала Зою как физически хрупкую и недавно перенесшую менингит, но девушка была настойчива.

31 октября 1941 года она в числе двух тысяч добровольцев явилась к месту сбора в кинотеатре "Колизей" и в тот же день была направлена в диверсионную школу в Кунцеве.

О "школе" в официальной биографии говорится для красного словца: уже 4 ноября Зоя оказалась на фронте под Волоколамском.

Как вспоминала боец той же группы Клавдия Милорадова, они "три дня ходили в лес, ставили мины, взрывали деревья, учились снимать часовых, пользоваться картой". Как можно было овладеть множеством непростых навыков за три коротких зимних дня - вопрос риторический. Молодых энтузиастов посылали практически на верную гибель.

История болезни

По свидетельству матери Зои, Любови Космодемьянской, у дочери в 1939 году проявилось некое нервное заболевание, вылившееся в большие трудности в общении со сверстниками: девушка постоянно была одна и жаловалась, что ее никто не понимает.

На следующий год она перенесла острый менингит, после которого проходила реабилитацию в санатории по нервным болезням в Сокольниках, где, по чистому совпадению, одновременно с ней лечился писатель Аркадий Гайдар, и они вроде бы много разговаривали.

В ноябре 1991 года газета "Аргументы и факты" опубликовала статью трех врачей Научно-методического центра детской психиатрии, в которой сообщалось, что Зоя Космодемьянская перед войной неоднократно консультировалась у специалистов центра и лежала на обследовании в детском отделении больницы имени Кащенко с подозрением на шизофрению.

Со ссылкой на коллег-ветеранов авторы писали, что сразу после войны в архив НМЦ пришли два человека и изъяли ее историю болезни.

Разумеется, подозрение - не диагноз. Грань между нормой и патологией в психиатрии достаточно размыта. Вышеприведенные факты не умаляют подвига Зои Космодемьянской, а лишь свидетельствуют, насколько "тщательно" отбирали и проверяли кандидатов в разведчики осенью 1941 года.

Родные "не в порядке"

"Космодемьянская" - характерная церковная фамилия. Зоя родилась 13 сентября 1923 года в селе Осино-Гай на Тамбовщине в семье, относившейся к потомственному духовенству. Ее дед по отцу, священник местной церкви, в августе 1918 года был зверски замучен красными (утоплен в пруду).

В 1929 году семья уехала из родных мест в село Шиткино на Енисее. Многие, у кого, с точки зрения советской власти, в прошлом имелись пятна и кто почувствовал надвигавшийся "великий перелом", спешили от греха в места, где их никто не знал.

Впоследствии семья перебралась в Москву при помощи сестры матери, работавшей в Наркомпросе.

Авторы некоторых публикаций высказывали предположения, что Зоя Космодемьянская пошла в диверсанты из карьеристских побуждений: мечтала поступить в престижный Институт философии, литературы и истории, понимала, что просто так с "контрреволюционным" дедушкой ей не светит, и захотела отличиться.

Однако в диверсионной группе гораздо вернее можно было проститься с головой, чем сделать карьеру. Это, а главное, поведение Зои в руках гитлеровцев не позволяет сомневаться в ее искреннем патриотизме.

Последние слова

Согласно показаниям жительницы Петрищева Прасковьи Кулик, около 7 вечера 28 ноября немцы привели к ней в дом девушку "с истекшими губами и вздутым лицом", поставили у дома часовых и ушли спать.

Между ней и лежавшими на печи супругами Кулик произошел короткий разговор. На вопрос, кто накануне поджег дома в деревне, девушка ответила, что она. Затем поинтересовалась, сколько немцев ей удалось при этом убить, и очень огорчилась, услышав, что те успели выскочить, а погибли только 20 лошадей.

Известный рассказ о том, что Зою всю ночь держали на морозе босой и в одном белье, свидетели не подтверждают.

Около 9 утра явились немцы, выгнали хозяев из дома и, судя по всему, принялись допрашивать пленницу, но уже в 10:30 повели на казнь, повесив ей на грудь табличку с надписью: "Поджигатель домов".

При расправе присутствовали почти все жители Петрищева, впоследствии единогласно утверждавшие, что последними словами Зои были: "Нас двести миллионов! Всех не перевешаете! Вам отомстят за меня".

Слова "Сталин с нами! Сталин придет!" приписали погибшей журналисты.

История, будто вождь велел выяснить, к какому полку принадлежал гарнизон Петрищева, и военнослужащих этого полка в плен не брать, также является легендой.

Мертвое тело около месяца висело на виду. В новогоднюю ночь пьяные солдаты искололи его штыками и отрезали грудь. После такого безобразия командование велело жителям убрать виселицу и похоронить казненную за околицей деревни.

Было ли предательство?

Про обстоятельства пленения Зои Космодемьянской в СССР говорили глухо: "Схватили фашисты".

В ночь на 22 ноября две группы новоиспеченных диверсантов численностью по 10 человек перешли линию фронта с заданием сжечь несколько занятых немцами деревень. Каждому вручили пистолет, три "коктейля Молотова", сухой паек на пять дней и бутылку водки.

Почти сразу же они напоролись на засаду около деревни Головково и были почти полностью уничтожены.

Трое уцелевших - командир одной из групп Борис Крайнёв, Василий Клубков и Зоя Космодемьянская - решили продолжать миссию.

Вечером 27 ноября они достигли Петрищева. Крайнёв велел подчиненным пробраться в деревню по одному и попытаться что-нибудь сжечь, а сам остался ждать их в лесу.

(Я в ее присутствии показал, что это действительно Космодемьянская Зоя, которая вместе со мной прибыла в деревню для выполнения диверсионных актов, и что она подожгла южную окраину деревни. Космодемьянская и после этого на вопросы не отвечала. Несколько немцев начали сильно избивать ее резиновыми палками. Космодемьянская заявила: "Убейте меня, я вам ничего не расскажу". После чего ее увели, и я ее больше не видел
Из протокола допроса Василия Клубкова, 11 марта 1942 года)

Около двух часов ночи заполыхали дома жителей Кареловой, Солнцева и Смирновой, которые Зоя Космодемьянская подожгла бутылками.

Почему она не явилась на место встречи с командиром, уже не установить. Проведя день в лесу, на следующий вечер Зоя попыталась действовать самостоятельно и была задержана при попытке запалить сарай с сеном, принадлежавший некоему Свиридову, который увидел ее и позвал немецких солдат.

Не дождавшись никого, Крайнёв вернулся к своим. Командование сочло, что он действовал правильно.

Клубков также перешел линию фронта, но подозрительно не скоро, в феврале 1942 года.

На допросах он признался, что был схвачен немцами, завербован и вернулся к своим со шпионским заданием.

Более того, утром 29 ноября его якобы привели в дом, где находилась Зоя, и он опознал ее.

Выходило, что немцы, узнав все, что можно, от Клубкова, потеряли интерес к упрямой пленнице, прекратили ее истязать и отправили на виселицу.

При этом жители Петрищева, в том числе супруги Кулик, в чьем доме допрашивали Зою, по их словам, Клубкова в глаза не видели.

16 апреля 1942 года Клубкова расстреляли, но его дело оставалось засекреченным до 2000 года.

Соответствовали ли признания действительности, стопроцентно утверждать невозможно. В руках представителей "сталинских органов" люди наговаривали на себя и не такое.

Историк Михаил Горинов предполагал, что особисты хотели "оправдать" попадание героини в плен, недостойное, согласно тогдашней морали, советского человека, однако кто-то весьма высокопоставленный принял решение версию предательства не раскручивать.

Главная тайна

В любом случае, в гибели Зои непосредственно виноват был не Клубков, а Семен Свиридов.

Пожалуй, самый охраняемый в советское время секрет этого дела состоял в том, что многие сельчане отнеслись к ней без сочувствия.

(На другой день после пожара я находилась у своего сожженного дома, ко мне подошла гражданка Солина и сказала: "Пойдем, я покажу, кто тебя сжег». Мы направились в дом Куликов, где был штаб. Войдя в дом, увидели находившуюся под охраной немецких солдат Зою Космодемьянскую. Я и Солина стали ее ругать. Во время казни Космодемьянской, когда немцы привели ее к виселице, я взяла деревянную палку, подошла и ударила ее по ногам, что я при этом говорила, не помню
Из протокола допроса Аграфены Смирновой, 12 мая 1942 года)

Когда Зою подвели к виселице, местная жительница Аграфена Смирнова ударила ее по ногам палкой, крикнув: "Кому ты навредила? Мой дом сожгла, а немцам ничего не сделала!", а подруга Смирновой Фекла Солина облила ее помоями.

В результате разбирательства, последовавшего за освобождением Петрищева, Свиридов, Смирнова и Солина были расстреляны.

После первого пожара в ночь на 28 ноября немцы оповестили жителей о том, что в лесу, вероятно, продолжают скрываться поджигатели, и многие мужчины согласились караулить на улице.

"Народные мстители"

Партизанское движение в немецком тылу - одна из наиболее мифологизированных страниц истории.

Разумеется, бывало всякое, но в целом послевоенное представление о стариках с берданками и юных пионерах, по зову сердца массово поднявшихся на борьбу, далеко от реальности.

Краснодонская "Молодая гвардия" оттого и приобрела такую известность, что являлась редким исключением.

Основу партизанских отрядов и подполья составляли другие люди.

"Большинство партизанских отрядов полностью формировались из сотрудников НКВД и милиции, без привлечения местных жителей", - утверждал в книге "Партизаны и армия" доктор исторических наук, полковник КГБ Вячеслав Боярский.

"На февраль 1942 года органы НКВД перебросили в тыл врага 1798 отрядов и 1533 диверсионные группы общей численностью 77939 человек. Если исходить из того, что общее число партизан составило около 90 тысяч человек, а отрядов две тысячи, то получается, что почти 90% было подготовлено органами. Они же и руководили ими", - писал хорошо осведомленный исследователь.

При этом цвет советского спецназа был истреблен в годы Большого террора, так что с началом войны пришлось замещать профессионалов неопытными добровольцами.

Бригада Спрогиса, в которую была зачислена Зоя Космодемьянская, подчинялась не "органам", а штабу Западного фронта. Но сути это не меняло.

Численность немецкой оккупационной полиции и карательных подразделений достигала 320 тысяч человек.

Количество партизан, по данным Центрального штаба партизанского движения, которые цитирует Боярский, в конце 1941 года составляло около 90 тысяч человек, к середине 42-го сократилось до 65 тысяч, хотя площадь и население оккупированных территорий возросли. Лишь в 1944 году, когда исход войны стал ясен, оно увеличилось до 200 тысяч - во многом за счет тех самых полицаев, которым за своевременный переход на советскую сторону было обещано прощение.

Само собой, это относилось не к виновникам тяжких преступлений, а к тем, кто лишь где-то дежурил в тулупе с винтовкой. Но после прихода Красной армии партизан чохом призывали в ряды вооруженных сил, что нередко позволяло затеряться и избежать ответственности реальным карателям и палачам, которых находили до 1980-х годов.

Цели и средства

География СССР однозначно указывала на главную точку приложения усилий партизан - борьбу с железнодорожными коммуникациями противника, от которых полностью зависело снабжение фронта.

Однако до масштабной "рельсовой войны" советские руководители додумались только к лету 1943 года, перед Курской битвой. Из 18 тысяч успешных диверсий на железных дорогах 15 тысяч были проведены в последний год пребывания оккупантов на советской территории.

До этого партизанам почти не отправляли на парашютах взрывчатку на том основании, что грузы могут угодить в руки немцев. Партизаны на Украине за все время войны получили лишь 147 тонн, при том что советская авиация не прицельно (до создания "умных" боеприпасов оставались десятилетия) сбросила на противника свыше миллиона тонн бомб, из них 100 тысяч тонн на железные дороги.

"Даже самое незначительное перераспределение ресурсов могло позволить многократно увеличить снабжение партизан оружием и взрывчаткой, а в конечном итоге - нанести врагу несравненно больший урон", - пишет историк Марк Солонин.

Вместо этого была принята тактика "выжженной земли" по отношению к собственной стране.

Уже в знаменитом радиообращении 3 июля 1941 года Сталин поставил задачу: "При вынужденном отходе частей Красной Армии не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Все ценное имущество, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться".

Выполнение этого указания в полном объеме означало бы голодную смерть для "братьев и сестер", в основном не по своей воле остающихся под оккупацией.

(Вот такую задачу выполняли в Подмосковье бойцы бригады Спрогиса, в том числе Зоя Космодемьянская. После войны руководителям страны не хотелось муссировать информацию о том, что бойцы действующей армии жгли деревни, поэтому вышеназванный приказ Ставки и другие документы такого рода долгое время не рассекречивались
Александра Федулина, ветеран фронтовой разведки)

17 ноября 1941 года Верховный главнокомандующий подписал секретный приказ Н0428: "Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе широко использовать команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами".

Зоя Космодемьянская и ее товарищи ушли на задание спустя четыре дня.

"После появления лозунга "Гони немца на мороз" они быстро этой ситуацией воспользовались. Дескать, не хотите вместе с детьми оказаться на тридцатиградусном морозе - идите и охраняйте себя сами от поджигателей. Получилось, что мы сами подтолкнули местных жителей к немцам", - отмечал в воспоминаниях патриарх советских диверсионных подразделений полковник Илья Старинов.

"В глазах товарища Сталина население оккупированных областей не имело более никакой ценности: этих людей невозможно было использовать ни как рабочую силу, ни как "призывной контингент". Хуже того - эти люди находились вне его контроля, они могли теперь иметь свое личное мнение и обменяться им с соседом, они могли видеть живых иностранцев, они могли быть использованы противником. Прошли десятки лет после войны, а вопрос "Проживали ли вы на оккупированной территории?" оставался в анкетах, и положительный ответ считался пятном на биографии. А уж в разгар войны Сталин и вовсе не собирался церемониться с этим "шлаком", поэтому сожженная деревня рассматривалась им как вполне приемлемая цена", - писал Марк Солонин.

Так что встречающееся в постсоветских публикациях утверждение, будто Зоя Космодемьянская на почве неустойчивой психики самовольно и без разбора жгла крестьянские избы, неверно. Она делала ровно то, что приказано.

Но тогда стоит ли удивляться и количеству полицаев, многие из которых не столько служили немцам, сколько спасали свой кров, детей и скудное добро, и тому, что часть жителей Петрищева проводила несчастную девушку в последний путь бранью?
---------------------

Один против войны
Комментарии - Новая Газета
Алексей Поликовский
02.12.2015

Карл фон Осецкий: «Более опасным считается тот, кто указывает на грязь, чем тот, кто ее разводит». История одной фотографии

Заключенный NO 562 стоит у стены и отвечает на вопросы подошедшего поговорить эсэсовца. Эсэсовец выше на голову, у него преимущество: крупное телосложение и он бесконечно уверен в себе, в своей правоте, в правоте дела, которому он служит, в силе и здоровом духе поднимающейся с колен, строящей новое будущее Германии. Вся его поза говорит об этом, и особенно упертая в бок рука, которой он небрежно держит щегольские кожаные перчатки.

В его голосе ленца и скрытая насмешка, а заключенный ничего такого позволить себе не может. Он даже не может позволить себе молчания в ответ. Он стоит у стены, опустив веки, и четко отвечает на вопросы. Голос его сюда, к нам, не доносится, но мы можем быть уверены, что он не уворачивается, не лицемерит, не скрывает своих взглядов, а говорит о них с твердостью и точностью.

Ну-ну, NO 562, разве вы сами не видите, что провалились с вашим пацифизмом? Страна не хочет вашего пацифизма, страна хочет нашей силы, нашего национального подъема, наших самолетов в небе других стран, нашей борьбы и победы с тлетворным влиянием разлагающегося англосаксонсого мира. Мы создадим империю, и наши поезда и корабли повезут уголь из Украины и нефть из Египта. А про вас забудут и не вспомнят. Вы сгинете в лагере за проволокой, в бараке без света и тепла, человек без имени, но с номером. И все, что вы написали, не будет никому интересно. Вас забудут. Вы — труп.

Удивительно, какой тупостью и слепотой снабжена сила. Чтобы прозреть, ей требуются кровь и война. Удивительно, как ограниченны в своих словах и действиях ефрейторы с комплексами и генералы с манией величия, изрыгающие жуткую чушь в своих лживых речах. То, что они ошибаются, и то, что их власть рухнет, ясно всякому человеку, не потерявшему автономность ума в кислотной атмосфере пропаганды. И NO 562 тоже знает, чем все это кончится. Но без него. С того дня, как сделан этот кадр, ему остается четыре года жизни.

Провидец в белой рубашке, часами и сутками сидевший за пишущей машинкой «Ундервуд», он объяснял людям неопровержимо и с блеском, что стране не нужна война и нужно вытравить из мозгов милитаристскую дрянь и строить другую страну и другую жизнь. Когда бизнес работал на себя, а власть на войну, он работал на Лигу за права человека. «Солдаты — убийцы»,?— эта фраза, напечатанная в газете, которую он редактировал, вызывала белую пену бешенства на губах фашистов, милитаристов, патриотов, идиотов. И он был прав: страна станет другой, новой, пацифистской Германией, но только цена этого будет огромна. И ужасна.

Главный редактор знаменитой Weltbuhne, он принимал на себя ответственность за тексты своих журналистов, которые не стеснялись в словах, описывая монокли в глазах чиновников и выходки уличных фашистов. Его судили на закрытых процессах, потому что он делал открытыми сведения о вооружениях, которые Германия не должна иметь. Этот интеллигентный человек спокойно собирал чемоданчик и шел в тюрьму на восемнадцать месяцев, хотя друзья и читатели со всех сторон кричали ему: «Уезжай! Неужели ты не видишь, чем это кончится?»

Никуда не уеду. Останусь тут. Это был не политический, а человеческий выбор. Здесь у него была работа, квартира, жена, страдавшая алкоголизмом, и ее врачи, своя компания, друзья. Но все же, что это за инстинкт у человека, противоположный инстинкту самосохранения? Как одиночка выдерживает столкновение с миллионами впавших в злобное безумие сограждан? Откуда, из каких глубин сердца он берет силу терпеть, хотя видит вокруг себя хари погромщиков и улюлюкающую толпу, которой рассказали, что он и его газета — «пятая колонна»?

Мир шумит, волнуется, собирает подписи за освобождение. Нацистские бонзы скривят лица и выпустят его из лагеря в полицейскую больницу, потому что даже им неприлично и неудобно держать в бараке лауреата Нобелевской премии мира 1935 года. Но сначала они замучают его почти до смерти. Швейцарский дипломат Буркхард, посетивший его в тюрьме, видел «дрожащее, мертвенно бледное нечто, существо, которое казалось бесчувственным, глаз заплыл, зубы выбиты, он волочил сломанную, плохо залеченную ногу».

Карл фон Осецкий, журналист и пацифист, главный редактор самой яркой, самой живой, самой острой демократической газеты Германии, знает, стоя у стены в концлагере Папенбург—Эстервеген, что должен отвечать, когда охранник обращается к нему. И он отвечает. «В Германии более опасным считается тот, кто указывает на грязь, чем тот, кто ее разводит».
---------------------

Надеяться на оправдание наивно
Личности : Стиль жизни : Subscribe.Ru

Накануне объявления приговора в Хамовническом суде Инна Ходорковская согласилась дать интервью. Она рассказала о том, как она выживает, почему, несмотря на просьбы мужа, не уезжает с детьми из страны, о том, что невозможно привыкнуть к вранью. О том, каково быть женой когда-то самого богатого человека в России, а ныне самого известного в мире заключенного.

Февраль 2011 г.

- Инна, завтра Хамовнический суд должен вынести приговор вашему мужу. Вы верите в возможность оправдательного вердикта?

- Нет. Не верю. Муж будет сидеть до 2012 года однозначно, а после - кто знает, что произойдет? Никто.

- В отличие от родителей Михаила Ходорковского, вы не занимаете активную публичную позицию. Не встречаетесь с журналистами, почти никогда не даете интервью. Почему?

- Я выбрала эту позицию. Хотя это было не просто - от меня ждали другого.

- И ваш муж?

- Да, и он. Но все эти годы я решала совсем другую задачу. Чтобы помогать ему, я должна была выжить. Просто физически жить. Не утонуть, не захлебнуться в своем горе. Как я сейчас понимаю, три первых года у меня длился просто шок. Еще два года ушло на то, чтобы собрать себя по кускам, осознать и принять то, что человек осознавать и принимать отказывается. Это трудно было объяснить окружающим. Многим не нравилась моя пассивность, упрямство. В конце концов мне удалось доказать, что публичность - это не мое. Мне некомфортно отвечать на вопросы, говорить речи. Я другой человек.

- Вы обращались к психологам, врачам?

- Я девять месяцев сидела на транквилизаторах. Мне прописали разнообразные тормозящие вещества. Так как после ареста мужа я осталась в России, фактически один на один со всем этим кошмарным парадом, я была ограничена в выборе. Мне вообще не хотелось с кем-либо разговаривать. Я просто погружалась в черную яму.

- Сколько времени у вас ушло на то, чтобы преодолеть шок?

- Шок длился два года, шок конкретный. Ведь все рухнуло, не осталось ни одной точки опоры... Вы можете себе представить, в каких условиях я жила до ареста мужа? Я была как цветок под колпаком, роза. В "Маленьком принце", помните? Я познакомилась с Мишей в 18 лет, когда училась в институте.

- Вы выросли в Москве?

- Да. Я выросла в Медведкове. Сначала мы с мамой и сестрой жили в коммуналке на улице Зорге, а потом нас переселили в спальный район. Мама была рада до ужаса, что это отдельное жилье. Неважно, что все там было уродливое. Главное - свой угол. Я помню ее радость. А мне было совершенно по барабану. Детям вообще все равно, где они находятся. Самое главное в их жизни - родители. Детские мозги не настроены на ужасы жизни. Потом были школа, институт. Там мы встретились с Мишей в 1986 году. Он закончил, я только поступила на вечернее отделение в Менделеевский. Мы встретились на "нейтральной полосе" - в институтском комитете комсомола. Он был женат. Но, видимо, есть какая-то интуиция у людей - почему они сходятся или расходятся. Притянуло... Там уже вместе пошли по жизни. Он решил: это - мое.

- Он решил. А вы?

- Знаете, он четко принимает решения. А у меня творческий процесс в голове может идти кругами, в пять слоев. Так что я просто поверила ему. Как потом верила во всем и всегда.

- Вы сразу поженились?

- Мы поженились, когда у нас уже был ребенок. А стали жить вместе в 1990-м. Из института я ушла в 1989 году.

- Вы помните момент, когда осознали, что вы замужем за богатым человеком?

- Никакого специального момента не было. Мы когда стали жить вместе, сначала снимали квартиру на шоссе Энтузиастов, потом уехали на Павелецкую, там снимали, потом на 1-й Успенке дом. Мы до сих пор снимаем... Свой дом мы построили только в 2000 году.

- Вы говорите о доме в поселке "Яблоневый Сад" в Жуковке?

- Да.

- А сейчас вы живете не в нем?

- Нет. Его сдают. Как и большинство домов в этом поселке бывших "юкосовцев". Из наших там, по-моему, только жена Платона Лебедева осталась. Наш дом формально нам не принадлежит. Теперь, кажется, в нем живет какой-то олигарх. Мы построили его, когда родились мальчишки. Это нормальный, просторный дом, у каждого из нас была своя спальня.

- Когда этот дом появился, вас не осенила мысль: "Вот эта вся красота - у меня, девчонки из Медведкова! Дом на Рублевке и муж - олигарх!"

- Реально нет. Может быть, до меня до сих пор это не дошло? Может, я все еще расту? Я принимала жизнь как она есть. У меня никогда не было звезданутости. Жизнь просто шла и шла. Возможно, если бы мне тогда было лет 30, у меня были бы какие-то ощущения. Но все это произошло с 17 до 20. Не было времени пройти, мысленно протащиться через нашу жизнь. В 17 лет я только начинала жить, работать, свои деньги зарабатывать. Но появился Миша, и я стала жить как цветок, как розочка в колпачке прозрачном - моим миром был он, а не квартиры или дома.

- И когда это закончилось?

- Что закончилось?

- Жизнь в качестве розочки. Когда колпак сняли?

- Да, колпак сняли...

- Вы помните день ареста? Как все происходило?

- А надо это вспоминать? (После долгой паузы.) Он для меня не только мужем был. Он для меня отцом был. Я отца никогда не знала. Кроме мамы, у меня была только старшая сестра. В 1988 году она трагически погибла. Он для меня стал еще и сестрой - у нас разница в возрасте шесть лет, как и с ней. Он пришел ко мне, когда она погибла. И у меня в сознании полная замена произошла. Стеклянный колпак, про который я говорю, - это не благополучие и не деньги. Когда Мишу арестовали, я сразу лишилась всего - и отца, и брата, и мужа... Он был всем для меня в одном лице. Вот вы спрашиваете: "Как вы почувствовали, что стали богаты?" Для меня не это важно, для меня важно, что я, настрадавшись из-за отсутствия близких людей, вдруг чудесным образом обрела их всех в лице моего мужа.

- Вы когда-нибудь говорили ему об этом?

- Нет, конечно. Зачем? Я и сама с трудом осознавала, что нашла нишу, где мне комфортно, спокойно, что мои страхи ушли. Я не могу сказать, что у нас были невероятно гармоничные отношения. Конечно, мы ссорились, ругались, выясняли отношения, смеялись, шутили. Как обычно во всех семьях. То, о чем я вам рассказала, мы никогда не обсуждали. Я пытаюсь рассказать, что чувствовала тогда и во что превратился этот опыт сейчас.

- Вы сказали, что переживали шок два года?

- С 2003-го. Это был шок и в мозгах, и в теле. Когда что-то нехорошее происходит у вас в мозгу, это все отражается на теле. Я сбежала от врачей, потому что не могла на транквилизаторах сидеть. Врачи хотели помочь. Они молодцы. Я пришла к ним тогда и сказала: "Ребята, сделайте что-нибудь: у меня ничего не усваивается, вся еда вылетает, я худею на килограмм в день". Вес дошел до такой степени, что казалось, скоро начнут растворяться органы. Есть не могла, спать не могла. Врачи меня просто дубасили транками девять месяцев. Потом я встала на ноги и пошла сама. Я чувствовала себя как конченый алкоголик, который принял решение завязать, потому что понял, что хочет не умереть, а жить.

- У вас не было мысли о самоубийстве?

- Это не мое. Наверное, я всегда стараюсь выплыть, куда-то выгрести. У меня так мозг устроен: я всегда ищу варианты, и жизнь мне помогает. Самоубийство - наверное, самый легкий выход. Не то чтобы я ищу сложности. И даже если бы я стала думать о смерти, меня бы остановил страх, что дети останутся одни. Это ощущение матери ни с чем не сравнимо. Только я всерьез подумала, что их куда-то заберут, как сразу встала и пошла. Материнский инстинкт хорошо работает.

- Вы виделись тогда с мужем? У него был шок?

- Шок? Еще какой! Он даже закурил в тюрьме. У человека выбили землю из-под ног.

- Опытные зеки говорят, что три года тюрьмы полностью меняют психику обычного человека. То есть они говорят жестче: после трех лет ты уже не человек, тюрьма полностью меняет реакции, психологию, мышление на уровне матрицы. Как вы считаете, произошло ли подобное с вашим мужем?

- Совершенно не произошло. Шок от тюрьмы он преодолел за три месяца. Муж вообще очень стабильный человек. Знаете, я смотрю на него сейчас и искренне наслаждаюсь тем, как он себя ведет, как говорит, как держится в любой, даже самой трудной ситуации. И я мысленно говорю себе и вообще всем: "Эй, выше нос! Равнение на середину!" А тогда, представьте, 2004 год. Он, бедняга, сидит. Меня по всей катушке катает, мне дико страшно, меня заклинило. Я хожу к нему на свидания, он сидит в тюрьме - не я, а он! И через 15-20 минут общения с ним я успокаиваюсь, у меня все проходит. Это та же самая психосоматика, но в другую сторону. Как только я видела его, все симптомы уходили.

- Он вас за руку держал?

- Нет, за руку не мог держать: там стеклышко. Без стекла можно было только в колонии. Там на трое суток свидания дают.

- Расскажите немного про ваши свидания в Краснокаменске. Где вы виделись?

- Это был такой специальный барак. Длинный коридор и комнатушки, общая кухня, туалет, ванная. У нас было четыре свидания в год. По три дня. Я летела сначала в Читу. Потом ехала 15 часов на поезде. Через три дня его забирал назад в зону специальный человек, а я ехала обратно.

- Как вы сейчас общаетесь с мужем?

- Я привожу в тюрьму детей. Это не обсуждается даже. У нас проблема в том, что, например, мальчики, с четырех лет впитывая эту обстановку, создали совершенно мифический образ отца. Он для них - какой-то благородный всадник на белом коне, который где-то ходит, но до нас никак не доходит. Как бы я его ни материализовала, ничего не получается, потому что с четырех лет папа у нас где-то. Дети задают вопрос: а почему, зачем? У всех есть папы, у них - только образ и подобие. Никто, конечно, их не попрекает. Я периодически говорю: если бы сейчас был папа, он бы с вами разобрался, но они как-то не осознают. Они его почти не помнят, тем более - приходил-уходил, командировки бесконечные. И за час, который нам дают, они только начинают отходить, понимать, что это папа, живой, смеется, что-то говорит им. Я помню, мы ездили в Читу на свидание, там три часа дали. Только после двух часов дети расслабились, папа расслабился, и начался нормальный диалог. Это очень маленький промежуток. Его то и дело клинило, потому что ему было тяжело.

- А вам никогда не было обидно, что муж поставил вас и детей в такое положение? Что, играя в свою, жесткую мужскую игру, он поставил на карту жизни - вашу и ваших детей? Поступи он иначе, более разумно, осмотрительно, вы могли бы продолжать жить счастливой жизнью, дети росли бы с отцом. Тем не менее он предпочел принести ваше счастье в жертву собственным амбициям. Вы никогда не злились на него за это?

- Нет, я никогда на него не злилась. Единственное, о чем я очень сожалею, это о том, что он не успел реализовать себя в воспитании детей. Я бы хотела, чтобы он это осуществил. Все остальное - его жизнь, предпочтения. Мне кажется, что работа должна занимать очень существенную часть жизненного пространства нормального мужчины. Если у мужчины нет этой ниши, то он какой-то кособокий. У него обязательно должна быть работа - высокая, низкая, перпендикулярная! Так мужчины устроены. Этот сегмент должен быть заполнен. Пусть оно будет, я туда не лезу, это его игры, воды, где он хорошо плавает, но он должен оставлять достаточно времени для детей. Я в этом категорична. На каждом свидании я делаю на это упор. Я говорю: вот сидят трое лапсиков, и ты за них отвечаешь. Я справляюсь, но им не хватает второй стороны, мужского начала - что девочке, что двум мальчикам. Я не то что в обиде - мне просто очень жалко времени, которое он им не посвятил. Я вижу, что мы прихрамываем. Я не могу быть папой, я буду всегда мамой. Сначала я взяла на себя роль мамы и папы.

- Это как?

- Это была ошибка. В моей голове было забито много его установок, и мне очень легко было быть папой. Бедные дети смотрели на меня и не могли понять. У них начиналась шизофрения: то она такая, то такая. Потом я поняла, что я мучаю их, себя. Я все из головы повыбрасывала и твердо сказала ему: "Пап, все, что я повыбрасывала, ты уж давай как-то осуществи сам". Пока не осуществляется. Пока у нас царит чистое бабство. Я никогда не смогу заполнить это пространство. Быть отцом - не моя роль. Моя роль - мама, строгая, мягкая, добрая, ласковая, но мама. Так что мы ждем. Миша, имей в виду, мы подождем.

- Какая у вас атмосфера дома? Вы одна живете с детьми?

- Да, мы живем одни. По хозяйству помогает домработница. У нас хорошая атмосфера: веселая, дружелюбная, все нормально. Живем в доме, папу ждем.

- Телевизор включаете?

- Иногда новости смотрим.

- И как вам новости?

- Никак. До 2006 года мне было очень тяжело видеть телевидение, где все перевернуто вверх ногами. У меня вся физиология этому вранью так сильно сопротивлялась, что больно делалось, хотелось кричать. То, что я чувствовала, было даже не ненависть. Я не понимала: зачем эти потоки лжи? Главное, что ты не можешь ничего сделать. Это надо было принять. У меня не злость была, а жуткий протест, гнев. Со мной творилось что-то жуткое. Например, я помню любительскую съемку, которую в Краснодарском крае сделали коллеги моего мужа. Они однажды отправились туда "на покатушки" - ездили по пересеченной местности на машинах, такое мужское развлечение. Я тогда еще просилась: возьмите меня. А они сказали: мы только мужским составом едем, никаких женщин. Я говорю: я не буду женщиной, не буду мешать, никуда лезть не буду. Все равно не взяли. Они всей компанией поехали ездить по грязи. На пленке они на этих джипах, в грязи, все перепачканные, веселые. Они отрывались. Потом пленку, видимо, у кого-то изъяли. И показали по телевизору с сопровождением: вот, тренируются боевики ЮКОСа. Стреляют, готовятся убивать. Я стояла как громом пораженная. Я до того была по жизни наивна, что не могла в голове уложить, как телевизор может врать, да еще так тупо, откровенно! Но он врал, и мой мир продолжал куда-то за грань катиться, хотя вроде уж некуда было. Это жутко. Я не знаю, как другие люди реагировали, но у меня реакция была из ряда вон. Я задыхалась от того, что творилось вокруг. В конце концов я перестала кого-либо слушать, кроме своего организма - а организм уже орал: вали, уходи от всего этого! Хотя от телевидения, конечно, не уйдешь.

- Сейчас вы более спокойно относитесь к тому, что показывают в новостях?

- Сейчас в новостях нас не показывают.

- А вообще?

- Тяжело. Такое ощущение, что мы подходим к какой-то черте взрыва. Средства массовой информации насыщают эфир в основном негативом или какими-нибудь глупыми сериалами. Народ постепенно проникается  ощущением страха, паники, конца света. Я в Швейцарии была, спрашиваю врача своего: ну как у вас? У нас в 2012 году ожидается конец света. Врач улыбается: "А у нас - нет. Может, вы на каком-то другом свете живете?" Действительно, здесь все это бесконечно муссируется, в головы вкладывается. По-моему, целенаправленно. Так что я редко смотрю телевизор. Чтобы не погружаться в негатив, я просто ухожу. Мне надо голову в порядке держать ради моих детей. И сохранять хладнокровие. Я всегда говорю: если я буду в порядке, все вокруг меня будут в порядке. Это как в самолете - обеспечь маской сначала себя, потом ребенка. Некоторые принимают это за эгоизм. Зря.

- Инна, почему, когда все случилось, вы не переехали жить за границу? Вероятно, это было бы намного комфортнее.

- Да, Миша настаивал на нашем переезде в Швейцарию. Но я была против. Для меня важно находиться здесь. И детей растить здесь.

- Зачем?

- Знаете, мы с мужем такие люди. Мы заточены под то, чтобы разбирать хаос. Внутри и вовне. Он на своем уровне, а я на своем. Мне кажется, что здесь для таких, как мы, самое подходящее место. Недавно я смотрела на мавзолей Ленина. У меня такое ощущение, что пока его не уберут, у нас так и будет гадость кругом. Мы не вылезаем из сложившейся ситуации, потому что в центре города Москвы, мегаполиса, стоит гроб. Гроб надо убрать. На собственном опыте я пришла к выводу: чтобы измениться, можно начать с любой точки. Главное - начать это делать. Надо принять, пережить и забыть прошлое, которое давит. Если мы это не прорабатываем, мы не идем дальше. Я убедилась в этом, что называется, на собственной шкуре.

- Ваш муж обсуждал с вами, хочет ли он в дальнейшем заняться политикой?

- Нет, не обсуждал.

- Как вы отреагируете, если он все же примет такое решение?

- Я поддержу любое решение мужа при условии, что он найдет достаточно времени для того, чтобы растить и воспитывать детей.

- Вы верите в положительные намерения президента Медведева в отношении вашего мужа?

- Мне кажется, он более лоялен, более мягок, не крут. В отличие от премьер-министра он не был лично вовлечен в конфликт.

- Вы считаете, нынешнее положение вашего мужа - результат личного конфликта?

- Я думаю, да, но это мое ощущение. Там, кроме Путина, были и другие игроки, в которых злобы намного больше. Мне кажется, Путина тогда просто заразили злобой, а заражать его очень легко, растрепать до злобы. Все мы люди. Никто не автомат. Даже неуязвимый человек уязвим. Я думаю, там так было: один поддел, другой подцепил и пошло по цепной реакции. А дальше заработала система. А как работает наша судебная система? Ты можешь митинговать, кровью харкать, умирать, а она работает себе. Работают люди.

- Представим себе ситуацию, что вы вновь оказались в 2003 году и от вас зависит, что произойдет с вашим мужем: он поссорится с Путиным и попадет в тюрьму, а вы пройдете тот путь, который прошли. Или он прогнется, договорится с ВВ, заплатит, куда и сколько надо, и будет жить так, как сейчас живет Абрамович или там Фридман. Если бы выбор зависел от вас, что бы вы выбрали?

- Я давно не видела Абрамовича. Но Дерипаску по телевизору помню. Случайно тогда включили. Сюжет был про Пикалево, кажется. Когда Путин Дерипаске говорит: "Ручку верни!" И тот как будто на глазах потеет, и у него становится очень глупое лицо...

- Но Дерипаска может спокойно воспитывать детей, и его жене не надо ездить в колонию на свидание.

- Ксения, самый хороший путь тот, который уже пройден. Другого не надо. Мы много пропахали - муж у себя, я у себя. Миша не смог бы передать эту ручку. Просто не смог бы и все! Это непредставимо, нереально. Поэтому тогда, в 2003-м не было вариантов, вернее, был только один вариант. Это был его путь, он попал на него. Все шло к этому.

- Путин постоянно повторяет, что у Ходорковского на руках кровь.

- Какая кровь?! Я умоляю вас. Я не знаю, что он имеет в виду. К нему нельзя подойти, спросить. Я бы подошла.

- Он говорил, например, о том, что с санкции вашего мужа был убит мэр Нефтеюганска Петухов.

- Я очень хорошо помню день 26 июня 1998 года, когда убили мэра Петухова. Это был день рождения моего мужа. Я встала очень рано, готовилась, у меня был для него подарок. Потом позвонил телефон - домашний. Мобильные тогда еще были большой редкостью. Ему сообщили про это убийство. Он весь побледнел. Я не поняла, что произошло, что могло такого уравновешенного человека так вывести. Он сразу же полетел туда. Какой убийца?! Убийцы так себя не ведут.

- Премьер имеет в виду не то, что ваш муж собственноручно убивал. Возможно, он отдавал приказы или просто такие дела делались с его ведома. Многие, и среди них ныне действующие олигархи, рассказывают о том, что ваш муж наиболее жестко из них всех разбирался с конкурентами и врагами.

- Нереально. Он не мог такие приказы отдавать. Я не берусь говорить, что конкретно у них там в бизнесе происходило, я этого не знала. Но я знаю его всего изнутри. Это не тот человек. Он не мог переступать через трупы. Для меня жить с таким человеком было бы неприемлемо. Меня бы не могло быть рядом с ним!

- А если бы вы точно знали, что да, он отдавал такие приказы, вы по-прежнему поддерживали бы его?

- Я не знаю. Это надо прочувствовать, побыть в этом состоянии, понять и принять решение. Думаю, изначально я не смогла бы жить с таким человеком. Все-таки человек, способный хладнокровно убивать, обладает определенными чертами характера, и эти черты были бы для меня невозможны. Полагаю, что, если бы мой муж легко убирал конкурентов путем убийства, он бы вряд ли находился там, где сейчас находится. Убийцам несвойственна такая принципиальность. Расчетливый убийца конкурентов быстро бы просчитал ситуацию и сбежал - благо такая возможность у него была.

- Может, стоило воспользоваться этой возможностью?

- Я уже говорила, что это против его принципов, против самого его существа. Он бы себя там сожрал, и я бы себя сожрала.

- Вы имеете в виду, что ваш муж подверг себя такому испытанию сознательно?

- Скорее интуитивно, но да. Хотел сам себя на вшивость проверить.

- Проверил?

- Это не одним днем доказывается. Он пошел дальше, перестал ломаться вообще. Теперь он не отступит ни при каких условиях, я вам точно говорю.

- А вы зафиксировали момент, когда он перестал ломаться?

- Когда "отморозился", надеяться перестал. Мне зеки рассказывали. У них такая фигня: когда сидишь, лучше выбрать пожизненное в своем сознании, чем рассчитывать на освобождение. Тогда проще существовать. Представить себе бесконечность этих дней, переварить, смириться. Это, конечно, безумно огромная работа, но мой муж - сильный человек. Они все так делают, чтобы жить. Он мне это объяснял. Он все решил для себя и не рассчитывает сейчас ни на что. Он просто говорит: готовь вещи. Я шью для него эти робы, одежду для зоны. Мы готовимся конкретно. Приходит адвокат, говорит: да ладно вам, все еще может быть по-другому, все хорошо может быть. А я говорю: уйдите-ка отсюда, мы тут сами пара санитаров и делаем свое дело. Мы так решили. А эмоции... Мой муж меня многому научил своим поведением. Держаться достойно - это намного лучше, чем дать себя размазать по пространству. Варианты какие-то искать, ходить, юлить, выгадывать. Зачем? Мы все продумали, все сделали, закрыли тылы, мы готовы. Может случиться, что на приговор никого не пустят в зал суда. Проведут в режиме телеконференции - и все. Мы готовы. Могут увести его по этапу сразу после приговора. И такое может быть. Это нас тоже не удивит.

- Я слышала, ваш муж в тюрьме крестился.

- Я тоже слышала, но мне не хотелось бы сейчас обсуждать эту тему.

- Но вы заметили какие-то перемены после этого? Муж говорил с вами о религии?

- Никакой внешней религиозности я в нем не заметила. Миша всегда очень внимательно относился к религии как важному элементу в человеческой жизни. Но я не думаю, что, подобно многим людям в его положении, он ищет в религии спасения.

- Вы сами ходите в церковь?

- Нет, не хожу.

- Но, может быть, вы что-то хотели бы попросить у Бога?

- Я не думаю, что надо чего-то просить. Надо скорее работать с собственной головой. Если справишься с собой, остальное придет. Знаете, как говорят в тюрьме: "Не верь, не бойся, не проси. Даже у Бога".

- Жестко.

- Но так и есть! Мы просим у Бога, просим у врачей, спасите-помогите, а все плохое, что происходит с нами - это результат наших мыслей, поступков. Тебе ясно говорят: не туда идешь, развернись. Самому тяжело приводить себя в порядок. Но когда человек ищет, ему удается найти разгадку. Главное - этого хотеть. И тогда все получится. Я научилась этому самостоятельно, теперь учу свою дочь и мальчишек. Не надо куда-то бежать или просить что-то. Виноват - осознай свои ошибки и иди дальше. Ты человек, и это твой опыт, шикарный опыт! Классно, что ты правильно пошел.

- В интервью четыре года назад я спросила вас, что бы вы хотели 
сказать Владимиру Путину? Вы тогда ответили: "Просьб и жалоб у меня нет". Что бы вы сказали ему сейчас?

- О, сейчас бы я с ним поговорила! Я бы спросила его: "Владимир Путин, ты зачем это сделал?" Без ненависти, доброжелательно бы спросила. Потому что мне действительно интересно, какая у этого человека травма в душе, что с ним не так, что заставляет его так поступать. И какой страшный путь он внутри себя проходит. Я знаю, какой путь прошли и проходим мы. Могу только догадываться, что происходит с ним. Думаю, его внутренние обстоятельства страшнее того, что благодаря ему происходит с нашей семьей во внешнем мире. Я желаю ему стойкости. Хотя бы миллионной доли той стойкости и благородства, которые демонстрирует мой муж. И я желаю ему любви. Надо, чтобы хоть кто-нибудь его по-настоящему любил. Пусть попросит у Бога - говорят, он всех любит.

Автор - КСЕНИЯ СОКОЛОВА, ЖУРНАЛ "СНОБ", февраль 2011 г.
Из выпуска от 09-04-2012 рассылки Секреты Женщины
---------------------

Ее бы понял Данте
Общество - Новая Газета
Зоя Ерошок
17.06.2016

18 июня в Екатеринбурге открывается VI Международный конкурс пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко

Начну — с неопределившихся. Согласно свежему опросу «Левада-центра», 52% россиян поддерживают Сталина. К этим «позитивчикам» вернусь позже. А пока хочу сказать о других цифрах опроса: наименее положителен Сталин молодым людям в возрасте от 18 до 24 лет. Но и здесь «безусловно отрицательной» его роль назвали 14% таких респондентов. Среди молодежи — только 14%? Самую низкую оценку дали москвичи — 22% жителей столицы России назвали роль Сталина «безусловно отрицательной». Но и этой цифре как радоваться? Меньше четверти всего?
Сколько ж крови ЕЩЕ должно пролиться, чтобы те, кто не определился в своем отношении к Сталину, — определились?
Так вот: я не то чтобы хочу рассказать про Веру Лотар-Шевченко этим неопределившимся… просто бросаю эту историю им в лицо.

Она родилась в Париже. Отец — француз, известный математик, профессор Сорбонны. Мать — испанка, филолог.

Ее воспитанием занимались мать и четыре гувернантки. Англичанка, которую она не любила за высокие требования по гимнастике. Немка учила немецкому языку, и потом Вера любила читать по-немецки. Француженка преподавала хорошие манеры, светские привычки. И еще была гувернантка, ответственная за ее наряды.

С четырех лет Веру обучали музыке. Педагогом был великий французский пианист Альфред Корто.

В четырнадцать она играет с самым знаменитым в мире оркестром под управлением Артуро Тосканини. От ее исполнения Бетховена приходит в восторг Ромен Роллан. В те же четырнадцать начала концертировать, объездила всю Европу и Америку. В пятнадцать закончила Парижскую консерваторию и поступила в Венскую академию музыки.

В ее распоряжении лучшие концертные залы Европы. После гастролей в Америке самая крутая фирма в мире — «Стейнвей» — предложила Вере Лотар играть на своих роялях и доставляет инструмент на любой концерт, даже в малодоступные горные районы Швейцарии. А в знак благодарности за согласие и рекламу «Стейнвей» дарит ей свои рояли. Это поистине царские подарки.

Кстати, у Ярослава Кирилловича Голованова я прочла: «…качество роялей «Стейнвей» зависит от травы, где паслись овцы, из шерсти которых сделан фетр на ударяющих по струнам молоточках».

Ну значит - европейское и американское турне… успех, успех, успех… она молода, красива, богата, счастлива… влюбленные молодые люди…

Она выбрала не совсем молодого, совсем не богатого. Выбрала нерасчетливо, безрассудно, просто потому что полюбила. Как скажет потом ее друг, режиссер Владимир Мотыль: пошла за чувствами.

Отец ее имел тягу ко всему русскому. Он и детям своим дал русские имена — дочь назвал Верой, сына — Дмитрием. И ввел ее в круг своих друзей. Там она и встретила будущего мужа — Владимира Яковлевича Шевченко, инженера-акустика, создателя смычковых инструментов, «русского Страдивари».

Его отец эмигрировал из России после революции 1905 года. Володя был тогда подростком. А в 1917-м отец вернулся на родину. Сына же оставил в Париже продолжать образование.

Владимир Яковлевич мечтал вернуться в свою страну. И вот наконец добился разрешения вернуться. И приехали они с Верой в Ленинград, о господи, в 1937 году. Он, она и двое его сыновей от первого брака.

Поселили их в крохотную комнату в общежитии, работы не было, жить не на что. Он подрабатывал где мог. Она продавала свои парижские платья.

По законам того страшного времени все отнеслись к ним очень подозрительно.

Впрочем, нет, не все. Заступничество великой пианистки Марии Вениаминовны Юдиной позволило Вере Лотар-Шевченко получить «соответствующую исполнительскую категорию» и начать работать в Ленинградской государственной филармонии.

Тут я должна сделать небольшое отступление. Есть легенда, связавшая Сталина и Юдину. Эту легенду — или быль? — любил рассказывать Дмитрий Дмитриевич Шостакович.

Юдина была самой эксцентричной фигурой за всю историю русской музыки. Окончила Петроградскую консерваторию в 1921 году по классу фортепиано профессора Леонида Николаева (у которого учился и Шостакович). На сцену выходила всегда в черном длинном платье со свободными «поповскими» рукавами (почти что ряса) и с огромным крестом на груди.

Говорят, никому не были ведомы такие тайны звукоизвлечения, как Юдиной. Она играла с силой десяти мужчин!

Музыкальные интерпретации Марии Вениаминовны воспринимались аудиторией, по свидетельству музыковеда Соломона Волкова, как исступленные проповеди. Но ей самой «только лишь» музыки было мало, и она часто, прервав свой концерт, обращалась к публике со стихами запрещенных тогда Пастернака и Заболоцкого.

За это ее саму надолго запрещали, выгоняли с преподавательской работы, а она упрямо стояла на своем. Сломать и уничтожить ее могли только физически, но у нее была «охранная грамота».

Однажды Сталин услышал по радио Моцарта в исполнении Юдиной и потребовал себе эту запись. Все были в шоке. Никто не мог решиться сказать вождю, что это была прямая трансляция и записи просто нет. Юдину срочно вызвали в студию, и всю ночь она записывала с оркестром тот концерт. За ночь сменилось несколько дирижеров, пока наиграли пластинку, дирижеры вырубались от усталости и страха… а Юдина все играла и играла.

Утром пластинку поднесли Сталину. Тираж записи уникален — один экземпляр.

Получив пластинку, Сталин вознаградил Юдину какой-то офигительно крупной суммой денег. Юдина поблагодарила его письмом, в котором сообщила, что жертвует эти деньги на нужды своей церкви. И добавила, что будет молиться Богу, дабы Сталину были прощены его тяжкие прегрешения.

Такое письмо было хуже самоубийства. Но никаких репрессий против Юдиной не последовало.

Рассказывали, что когда Сталин умер, то эту самую пластинку Моцарта нашли на проигрывателе рядом с кроватью вождя.

Можно как угодно относиться к этой истории, но даже очень скептический Шостакович настаивал на ее правдивости.

В 1941 году, перед войной, Владимира Яковлевича Шевченко арестовали.

Со всей своей французской отвагой и темпераментом, в котором бурлила мамина испанская кровь, Вера кинулась в НКВД и стала кричать, путая русские слова и французские, что муж ее — замечательный честный человек, патриот, а если они этого не понимают, то они — дураки, идиоты, фашисты, и берите тогда и меня…

Они и взяли. По статье «сто шешнадцать пополам».

И будет Вера Лотар-Шевченко тринадцать лет валить лес. В Тавде Свердловской области.

Узнает о смерти мужа в лагере и детей в блокадном Ленинграде. Не сразу узнает.

Многие годы пишет мужу в никуда. Строчка из одного ее письма мужу — из лагеря в лагерь: «Мы еще будем жить настоящей жизнью».

Сволочи! Знали же — был еще тот учет и контроль! — что нет ее мужа в живых.

Первые два года в лагере умирала. А потом сказала себе: раз не умерла, значит, надо жить. Следовала завету Бетховена всем страждущим: Stirb oder Auf! Умри или Будь!

Освободилась в Нижнем Тагиле. И прямо с вокзала в драной лагерной телогрейке из последних сил бежала поздним вечером в музыкальную школу, дико стучала в двери, умоляя о «разрешении подойти к роялю»… чтобы… чтобы «играть концерт»…

Ей разрешили. И тут она первый и последний раз в жизни испытала страх. Никак не могла решиться дотронуться до клавишей.

Пальцы пианиста деревенеют, если он не играет даже один день. А она тринадцать лет не прикасалась к роялю.

Ей казалось: вот Шопена сможет играть, а Баха не сможет… смогла и Шопена, и Баха… а вот Бетховена не сможет… смогла и Бетховена…

У закрытой двери, не смея зайти, рыдали навзрыд педагоги. Было же понятно, откуда она прибежала в драной телогрейке.

Играла почти всю ночь. И заснула за инструментом. Потом, смеясь, рассказывала: «А проснулась я уже преподавателем той школы».

Директор музшколы — Мария Николаевна Машкова — была первым человеком, кто пригрел и приютил ее в Нижнем Тагиле. Взяла на работу иллюстратором, поселила прямо в школе. Вера Августовна играла детям любую классику, о которой на уроке говорил педагог. Счастливые те дети! Кого слушали…

На первую свою зарплату возьмет напрокат кабинетный рояль. На вторую - сошьет себе черное концертное платье в пол. Явно для филармонических стен, хотя до них было ох как далеко.

А потом, скопив денег, купит шубу. После лагерной или с чужого плеча одежды — это ж такое женское счастье идти по снежному Тагилу в новой теплой элегантной шубке.

И вот как-то поздним вечером догоняют ее два бандита, нож к горлу и говорят: «Раздевайся! Гони шубу!» «Чего?! — вместо того чтобы испугаться, впала во гнев Вера Августовна. — Это моя первая одежда после лагеря!» Бандиты растерялись: «А ты где сидела? Кто был начальником?» Разговорились, нашли общих знакомых. Потом они галантно проводили ее домой и сказали: «Извини, не знали. Ходи в своей шубе спокойно. Больше тебя в этом городе никто не тронет!»

А когда через несколько лет перед первым ее концертом в Уральской консерватории ведущая заглянет в гримерку, чтобы проверить, прилично ли выглядит Лотар-Шевченко, и, удивленно-одобрительно оценив то самое черное в пол платье, удалится — Вера Августовна скажет, улыбаясь: «Она думает, я из Тагила. Она забыла, что я из Парижа».

Кстати, о Париже. Ее звали туда вернуться. Там оставались родственники. Но она неизменно отказывалась. Объясняла: «Это было бы предательством по отношению к тем русским женщинам, которые поддерживали меня в самые трудные годы в сталинских лагерях».

В 1957 году ее нашел старший сын Владимира Шевченко Денис. Он выжил в блокадном Ленинграде. Потом ушел на войну. После войны продолжил дело отца — стал мастером-акустиком, создателем смычковых инструментов. И тоже был очень талантлив — получил Большую золотую медаль Международного конкурса альтов в Италии.

В 1965 году о Вере Лотар-Шевченко рассказал в «Комсомольской правде» Симон Соловейчик. А позже много писал о Вере Августовне мой друг и коллега Юрий Данилин, который в те годы был собкором «Комсомолки» по Западной Сибири.

Последние шестнадцать лет своей жизни Вера Лотар-Шевченко жила в Академгородке под Новосибирском.

Она не просто восстановится после лагеря как музыкант, но и начнет активную гастрольную деятельность. Москва, Ленинград, Одесса, Омск, Свердловск, Чита, Хабаровск, Красноярск, Львов, Киров, Киев…

Иногда к ней возвращалось французское легкомыслие.

Как-то в предновогодний вечер Вера Августовна прикатила к Данилину в корпункт «Комсомольской правды» на такси (двадцать пять километров от Академгородка) и с порога объявила: «Будем кутить!» «Давайте здесь», — предложил Данилин, понимая, что такое предпраздничная ночь в городе. Но понимание реалий ее никогда не интересовало. «Здесь надо работать, а не кутить», — сказала она о корпункте.

И вот они поймали на улице какую-то случайную, но дорогую машину и долго, долго ездили по городу в поисках романтического места. Вдруг — кафе «Волна». «Что значит — «Волна»?» — спросила Лотар-Шевченко. Странно, но при абсолютном знании почти всех европейских языков русский ей не очень давался. Данилин хотел честно признаться, что ничего хуже этого гадюшника в Новосибирске нет, но измотанный водитель закричал радостно: «Это море такое, брызги, вода, фейерверк…» — и высадил их.

Грязная забегаловка, синюшные лица, дым коромыслом. Она оглядывается и говорит удивленно: «Здесь нет рояля». «Господи, — подумал Данилин, — хорошо, если посуду моют хотя бы раз в день».

Вера Августовна - в старенькой каракулевой (той самой!) шубке, которая, впрочем, смотрится на ней, как горностаи. Она всегда умела быть заметной. Вот и пьянчужки в «Волне» вдруг притихли и с какой-то почтительной тревогой на нее посматривают. Женщин в зале вообще мало. А такой они не видели никогда.

Лотар-Шевченко царственно подходит к барной (якобы) стойке, ведет там короткие переговоры и говорит, обращаясь непосредственно к посетителям: «Месье! Есть водка (показывает, высоко поднимая вверх, две бутылки). Нужен рояль!»

От столиков поднимаются два «месье», ни слова не говоря берут бутылки «Посольской» и уходят в ночь. «Навсегда», — думает Данилин, зная местные нравы. И ошибается.

Уже минут через двадцать все прильнули к окнам и видят, как через трамвайные пути те два «месье» катят приличного вида кабинетный рояль. Выменяли на водку у сторожа соседнего Дворца культуры. Не «Стейнвей», конечно, но вполне пригодная «Эстония».

И вот в новогоднюю ночь в промышленном районе Новосибирска в кафе «Волна» играют Брамса! И — как!!!

Явилась вся кухня, вышли швейцары, гардеробщики. И все стоя благоговейно слушают музыку. Полтора часа никто не шевельнулся. С ума сойти! Не «Волна», а зал Дворянского собрания.

И, провожая их, ручку все Вере Августовне целуют, и машину находят, и трогательно прощаются. «Нет, не знаю я своего города!» — думает Данилин.

Не знаем мы своей страны, своего народа — добавлю я от себя.

Разговариваю с Натальей Алексеевной Ляпуновой, биологом, генетиком, доктором наук. Ее отец — Алексей Андреевич Ляпунов — знаменитый математик, из тех, кто вопреки мракобесию отстаивал у нас кибернетику как науку. С Верой Лотар-Шевченко они познакомились в Академгородке.

«Вера Августовна не любила рассказывать о лагере. Но если все-таки вспоминала — только хорошее. Пять лагерей сменила. А все рассказы ее — какие там замечательные люди! Вот в одном лагере начальник был приличный человек. И там сидело много музыкантов, кстати, очень знаменитых. И начальник придумал создать в лагере оркестр. Какие-то струнные они нашли, духовые, даже на гребенке играли. Классику, между прочим. И Вера Августовна для каждого написала партитуру и сама дирижировала. Рояля, конечно, не было. Но на ней весь оркестр держался. Освоила баян, аккордеон. И ее там очень любили. К ней невозможно было плохо относиться — она была беззащитна и вся в музыке.

Потом кто-то донес на того начальника лагеря, его убрали. Но Веру Августовну и после него спасали как могли — перевели на какое-то время с лесоповала на кухню. На мытье посуды. «Это было счастьем, — вспоминала она, — руки в теплой воде!»

На ее концерты в Москве и Петербурге билеты в первый ряд не продавали. Места здесь — всегда! — предназначались для тех, с кем она сидела в сталинских лагерях. Пришел — значит, жив.

Пальцы у Веры Августовны до конца жизни были красные, корявые, узловатые, гнутые, изуродованные артритом.

И еще — неправильно сросшиеся после того, как их на допросах переломал («не спеша, смакуя каждый удар, рукоятью пистолета») старший следователь, капитан Алтухов.

Фамилию эту она помнила потом всю жизнь и никогда его не простила. Это при ее-то привычке держаться только за хорошее и доброе!

Нет, все правильно: надо уметь прощать и уметь не прощать.

Так вот: продолжим о людях. Живя в Академгородке, Вера Августовна все выходные проводила в семье Ляпуновых.

«Мама смазывала ей руки облепиховым маслом, — рассказывает Наталья Алексеевна, — папа говорил с ней, к ее счастью, по-французски, а я всегда сопровождала ее на концерты. У папы не было музыкального слуха, но он специально для Веры Августовны купил в наш дом рояль, не «Стейнвей», конечно, но приличный Bekker. И часто она на нем играла. Вообще в быту была человек неприспособленный. Рассказывала мне: «Натусь, я ставлю курицу сварить на кухне и ухожу играть к себе в комнату, играю, играю, пока дым вовсю из кухни не пойдет, ну тогда иду и выбрасываю почерневшую кастрюлю с курицей». Зато она научила меня делать сыр камамбер, без которого как француженка жить не могла: «Заворачиваете в полиэтилен плавленый сырок «Дружба», кладете на теплую батарею и забываете. Через три месяца от батареи начинает идти очень французский запах, сыр покрывается плесенью — вот вам и камамбер…» И смеялась при этом так счастливо, как будто не было пяти лагерей, тринадцати лет на лесоповале… Такая детскость души…»

А потом ей купили новенький «Стейнвей». Говорят, сын Владимира Шевченко — Денис — прислал из Москвы. Но ее не-музыкальные пальцы не успели к нему прикоснуться. 10 декабря 1982 года Вера Августовна Лотар-Шевченко умерла.

В декабре 2006 года в Новосибирске состоялся первый Международный конкурс пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко. Так основатель конкурса Юрий Данилин перевел Веру Августовну с нелегального положения на легальное. И огромное спасибо Фонду Ельцина, который стал учредителем конкурса и очень помогал и помогает.

Многие годы на могиле Лотар-Шевченко стоял обелиск со звездой. Как будто она — родственница Марксу, Энгельсу и Ленину. Ну не было в местной погребальной конторе других надгробий.

Артем Соловейчик, сын Симона Соловейчика и главный редактор газеты «Первое сентября», установил на могиле новое надгробие. На белом мраморе выбиты слова Веры Августовны: «Жизнь, в которой есть Бах, благословенна…»

В сентябре 2007 года лауреаты Международного конкурса пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко играли в Париже. В стенах ее родной школы — зале Корто. А Вера Августовна смотрела с афиш на родные улицы.

В этом году впервые французская Высшая школа музыки им. Альфреда Корто с радостью объявила о начале официального сотрудничества с Международным конкурсом пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко.

Директор школы Франсуаза Ноэль-Марки сказала, что ценности, которые несет в себе конкурс и ее учебное заведение, совпадают. И главная средь этих ценностей — креативность. Качество, в высшей мере присущее Вере Лотар-Шевченко.

А всего несколько лет назад, когда первые победители конкурса играли в Рахманиновском зале нашей консерватории в память о Вере Лотар-Шевченко, французский посол, помню, плакал. И говорил сквозь слезы, что во Франции ее никто уже не помнит.

* * *

В лагере зэки кухонным ножом вырезали для нее на нарах фортепианную клавиатуру. И она по ночам играла на этом безмолвном инструменте Баха, Бетховена, Шопена. Женщины из барака уверяли потом, что слышали эту беззвучную музыку, просто следя за ее искореженными работой на лесоповале пальцами и лицом.

Я думаю, та клавиатура на лагерных нарах, тот самый необычный музыкальный инструмент XX века — это и был настоящий «Стейнвей».

P.S. 52% россиян, которые, согласно опросу, считают, что Сталин сыграл положительную роль в жизни страны, — не думаю, что абсолютно все они — убежденные сталинисты. Скорей всего, так ненавидят то, что происходит сегодня… что, да, хотят, чтобы хоть на минуточку вернулся Сталин. Но сталины на минуточку не возвращаются.
---------------------

Она переводила «Дон Жуана» Байрона по памяти во внутренней тюрьме Большого дома в Ленинграде
Ефим Эткинд

Когда аплодисменты стихли, женский голос крикнул: «Автора!» В другом конце зала раздался смех. Он меня обидел, нетрудно было догадаться, почему засмеялись: шел «Дон Жуан» Байрона. Публика, однако, поняла смысл возгласа, и другие закричали: «Автора!» Николай Павлович Акимов вышел на сцену со своими актерами, еще раз пожал руку Воропаеву, который играл заглавного героя, и подступил к самому краю подмостков.

Ему навстречу встала женщина в длинном черном платье, похожем на монашеское одеяние, — она сидела в первом ряду и теперь, повинуясь жесту Акимова, поднялась на сцену и стала рядом с ним; сутулая, безнадежно усталая, она смущенно глядела куда-то в сторону. Аплодисменты усилились, несколько зрителей встали, и вслед за ними поднялся весь партер — хлопали стоя.

Вдруг, мгновенно, воцарилась тишина: зал увидел, как женщина в черном, покачнувшись, стала опускаться — если бы Акимов ее не поддержал, она бы упала. Ее унесли — это был инфаркт. Догадывалась ли публика, собравшаяся на генеральную репетицию акимовского спектакля «Дон Жуан», о происхождении пьесы? Был ли возглас «Автора!» всего лишь непосредственной эмоциональной репликой или женщина, первой выкрикнувшая это многозначительное слово, знала историю, которую я собираюсь рассказать?

Татьяна Григорьевна Гнедич, праправнучатая племянница переводчика «Илиады», училась в начале тридцатых годов в аспирантуре филологического факультета Ленинградского университета; занималась она английской литературой XVII века и была ею настолько увлечена, что ничего не замечала вокруг. А в это время происходили чистки, из университета прогоняли «врагов»: вчера формалистов, сегодня вульгарных социологов, и всегда — дворян, буржуазных интеллигентов, уклонистов и воображаемых троцкистов.

Татьяна Гнедич с головой уходила в творчество елизаветинских поэтов, ни о чем ином знать не желая. Ее, однако, вернули к реальности, на каком-то собрании обвинив в том, что она скрывает свое дворянское происхождение. На собрании ее, конечно, не было — узнав о нем, она громко выразила недоумение: могла ли она скрывать свое дворянство? Ведь ее фамилия Гнедич; с допушкинских времен известно, что Гнедичи — дворяне старинного рода. Тогда ее исключили из университета за то, что она «кичится дворянским происхождением». Действительность была абсурдна и не скрывала этого. Единственным оружием в руках ее жертв — в сущности, беспомощных — был именно этот абсурд; он мог погубить, но мог, если повезет, спасти. Татьяна Гнедич где-то сумела доказать, что эти два обвинения взаимоисключающие — она не скрывала и не кичилась; ее восстановили.

Она преподавала, переводила английских поэтов, писала стихи акмеистического толка, даже стала переводить русских поэтов на английский.

Мы жили с нею в одном доме — это был знаменитый в Петербурге, потом Петрограде и Ленинграде дом «собственных квартир» на Каменноостровском (позднее — Кировском) проспекте, 73/75. В этом огромном здании, облицованном гранитом и возвышавшемся у самых Островов, жили видные деятели российской культуры: историк Н.Ф. Платонов, литературовед В.А. Десницкий, поэт и переводчик М.Л. Лозинский.

Случилось так, что я в этом доме родился — мой отец владел в нем квартирой № 2, но позднее я оказался в нем случайно: нам, только что поженившимся, досталась на время комната отчима моей молодой жены — в большой коммунальной квартире. Татьяна Григорьевна Гнедич жила вдвоем с матерью в еще более коммунальной квартире, по другой лестнице — в комнате, пропахшей нафталином и, кажется, лавандой, заваленной книгами и старинными фотографиями, уставленной ветхой, покрытой самоткаными ковриками мебелью. Сюда я приходил заниматься с Татьяной Григорьевной английским; в обмен я читал с ней французские стихи, которые, впрочем, она и без моей помощи понимала вполне хорошо.

Началась война. Я окончил университет, мы с женой уехали в город Киров, а потом — в армию, на Карельский фронт. О Гнедич мы знали, что перед самой войной она вместе с матерью переехала в деревянный особнячок на Каменном Острове. Потом, уже на фронте, нам стало известно, что в блокаду умерла ее мать, дом сгорел, она оказалась переводчицей в армии, в Штабе партизанского движения. Иногда от нее приходили письма — часто стихи, потом она исчезла. Исчезла надолго. Никаких сведений ниоткуда не поступало. Я пытался наводить справки — Татьяна Гнедич как сквозь землю провалилась.

После войны мы с женой оказались в той же квартире, в доме 73/75. Прежнего населения не осталось: почти все умерли в блокаду. Лишь изредка встречались чудом уцелевшие старорежимные дамы в шляпках с вуалью.

Однажды — дело было, кажется, в 1948 году — за мной пришли из квартиры 24; просил зайти Лозинский. Такое случалось редко — я побежал. Михаил Леонидович усадил меня рядом на диванчик и, старательно понижая свой низкий голос, прохрипел: «Мне прислали из Большого дома рукопись Татьяны Григорьевны Гнедич. Помните ли вы ее?» Из Большого дома, с Литейного, из государственной безопасности? (Лозинский по старой памяти говорил то ЧК, то ГПУ.) Что же это? Чего они хотят от вас? «Это, — продолжал Лозинский, — перевод поэмы Байрона «Дон Жуан». Полный перевод. Понимаете? Полный. Октавами, прекрасными классическими октавами. Все семнадцать тысяч строк. Огромный том первоклассных стихов. И знаете, зачем они прислали? На отзыв. Большому дому понадобился мой отзыв на перевод «Дон Жуана» Байрона».

Как это понять? Я был не менее ошеломлен, чем Лозинский, — возможно, даже более; ведь мы не знали, что Гнедич арестована. За что? В те годы «за что» не спрашивали; если уж произносили такие слова, то предваряли их иронической оговоркой: «Вопрос идиота — за что?» И откуда взялся «Дон Жуан»?

Перевод Гнедич и в самом деле был феноменален. Это я понял, когда Лозинский, обычно сдержанный, вполголоса, с затаенным восторгом прочел несколько октав — комментируя их, он вспоминал два предшествующих образца: пушкинский «Домик в Коломне» и «Сон Попова» Алексея Толстого. И повторял: «Но ведь тут — семнадцать тысяч таких строк, это ведь более двух тысяч таких октав… И какая легкость, какое изящество, свобода и точность рифм, блеск остроумия, изысканность эротических перифраз, быстрота речи…»

Отзыв он написал, но я его не видел; может быть, его удастся разыскать в архивах КГБ.

Прошло восемь лет. Мы уже давно жили в другой коммунальной квартире, недалеко от прежней — на Кировском, 59. Однажды раздалось три звонка — это было к нам; за дверью стояла Татьяна Григорьевна Гнедич, еще более старообразная, чем прежде, в ватнике, с узелком в руке. Она возвращалась из лагеря, где провела восемь лет. В поезде по пути в Ленинград она читала «Литературную газету», увидела мою статью «Многоликий классик» — о новом однотомнике Байрона, переведенном разными, непохожими друг на друга поэтами, — вспомнила прошлое и, узнав наш новый адрес на прежней квартире, пришла к нам. Жить ей было негде, она осталась в нашей комнате. Нас было уже четверо, а с домработницей Галей, для которой мы соорудили полати, пятеро.

Когда я повесил ватник в общей прихожей, многочисленные жильцы квартиры подняли скандал: смрад, исходивший от него, был невыносим; да и то сказать — «фуфайка», как называла этот предмет Татьяна Григорьевна, впитала в себя тюремные запахи от Ленинграда до Воркуты. Пришлось ее выбросить; другой не было, купить было нечего, и мы выходили из дому по очереди. Татьяна Григорьевна все больше сидела за машинкой: перепечатывала своего «Дон Жуана».

Вот как он возник.

Гнедич арестовали перед самым концом войны, в 1945 году. По ее словам, она сама подала на себя донос. То, что она рассказала, малоправдоподобно, однако могло быть следствием своеобразного военного психоза: будто бы она, в то время кандидат партии (в Штабе партизанского движения это было необходимым условием), принесла в партийный комитет свою кандидатскую карточку и оставила ее, заявив, что не имеет морального права на партийность после того, что совершила. Ее арестовали. Следователи добивались ее признания — что она имела в виду? Ее объяснениям они не верили (я бы тоже не поверил, если бы не знал, что она обладала чертами юродивой). Будто бы она по просьбе какого-то английского дипломата перевела для публикации в Лондоне поэму Веры Инбер «Пулковский меридиан» — английскими октавами. Он, прочитав, сказал: «Вот бы вам поработать у нас — как много вы могли бы сделать для русско-британских культурных связей!» Его слова произвели на нее впечатление, идея поездки в Великобританию засела в ее сознании, но она сочла ее предательством. И отдала кандидатскую карточку.

Понятно, следствие не верило этому дикому признанию, но других обвинений не рождалось. Ее судили — в ту пору было уже принято «судить» — и приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей по обвинению в «измене советской родине» — девятнадцатая статья, означавшая неосуществленное намерение.

После суда она сидела на Шпалерной, в общей камере, довольно многолюдной, и ожидала отправки в лагерь.

Однажды ее вызвал к себе последний из ее следователей и спросил: «Почему вы не пользуетесь библиотекой? У нас много книг, вы имеете право…» Гнедич ответила: «Я занята, мне некогда». — «Некогда? — переспросил он, не слишком, впрочем, удивляясь (он уже понял, что его подопечная отличается, мягко говоря, странностями). — Чем же вы так заняты?» — «Перевожу. — И уточнила: — Поэму Байрона».

Следователь оказался грамотным; он знал, что собой представляет «Дон Жуан». «У вас есть книга?» — спросил он. Гнедич ответила: «Я перевожу наизусть». Он удивился еще больше: «Как же вы запоминаете окончательный вариант?» — спросил он, проявив неожиданное понимание сути дела. «Вы правы, — сказала Гнедич, — это и есть самое трудное. Если бы я могла наконец записать то, что уже сделано… К тому же я подхожу к концу. Больше не помню».

Следователь дал Гнедич листок бумаги и сказал: «Напишите здесь все, что вы перевели, — завтра погляжу». Она не решилась попросить побольше бумаги и села писать. Когда он утром вернулся к себе в кабинет, Гнедич еще писала; рядом с ней сидел разъяренный конвоир. Следователь посмотрел: прочесть ничего нельзя; буквы меньше булавочной головки, октава занимает от силы квадратный сантиметр. «Читайте вслух!» — распорядился он. Это была девятая песнь — о Екатерине Второй.

Следователь долго слушал, по временам смеялся, не верил ушам, да и глазам не верил; листок с шапкой «Показания обвиняемого» был заполнен с обеих сторон мельчайшими квадратиками строф, которые и в лупу нельзя было прочесть. Он прервал чтение: «Да вам за это надо дать Сталинскую премию!» — воскликнул он; других критериев у него не было. Гнедич горестно пошутила в ответ: «Ее вы мне уже дали». Она редко позволяла себе такие шутки.

Чтение длилось довольно долго — Гнедич уместила на листке не менее тысячи строк, то есть 120 октав. «Могу ли чем-нибудь вам помочь?» — спросил следователь. «Вы можете — только вы!» — ответила Гнедич. Ей нужны: книга Байрона (она назвала издание, которое казалось ей наиболее надежным и содержало комментарии), словарь Вебстера, бумага, карандаш, ну и, конечно, одиночная камера.

Через несколько дней следователь обошел с ней внутреннюю тюрьму ГБ при Большом доме, нашел камеру чуть посветлее других; туда принесли стол и то, что она просила.

В этой камере Татьяна Григорьевна провела два года. Редко ходила гулять, ничего не читала — жила стихами Байрона. Рассказывая мне об этих месяцах, она сказала, что постоянно твердила про себя строки Пушкина, обращенные к ее далекому предку, Николаю Ивановичу Гнедичу:

С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали.
И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали…

Он «беседовал один» с Гомером, она — с Байроном.

Два года спустя Татьяна Гнедич, подобно Николаю Гнедичу, сошла «с таинственных вершин» и вынесла «свои скрижали». Только ее «таинственные вершины» были тюремной камерой, оборудованной зловонной парашей и оконным «намордником», который заслонял ебо, перекрывая дневной свет. Никто ей не мешал — только время от времени, когда она ходила из угла в угол камеры в поисках рифмы, надзиратель с грохотом открывал дверь и рявкал: «Тебе писать велено, а ты тут гуляешь!»

Два года тянулись ее беседы с Байроном. Когда была поставлена последняя точка в конце семнадцатой песни, она дала знать следователю, что работа кончена. Он вызвал ее, взял гору листочков и предупредил, что в лагерь она поедет только после того, как рукопись будет перепечатана. Тюремная машинистка долго с нею возилась. Наконец следователь дал Гнедич выправить три экземпляра — один положил в сейф, другой вручил ей вместе с охранной грамотой, а насчет третьего спросил, кому послать на отзыв. Тогда-то Гнедич и назвала М.Л. Лозинского.

Она уехала этапом в лагерь, где провела — от звонка до звонка — оставшиеся восемь лет. С рукописью «Дон Жуана» не расставалась; нередко драгоценные страницы подвергались опасности: «Опять ты шуршишь, спать не даешь? — орали соседки по нарам. — Убери свои сраные бумажки…» Она сберегла их до возвращения — до того дня, когда села у нас на Кировском за машинку и стала перепечатывать «Дон Жуана». За восемь лет накопилось множество изменений. К тому же от прошедшей тюрьму и лагеря рукописи шел такой же смрад, как и от «фуфайки».

В Союзе писателей состоялся творческий вечер Т.Г. Гнедич — она читала отрывки из «Дон Жуана». Перевод был оценен по заслугам. Гнедич особенно гордилась щедрыми похвалами нескольких мастеров, мнение которых ставила очень высоко: Эльги Львовны Линецкой, Владимира Ефимовича Шора, Елизаветы Григорьевны Полонской. Прошло года полтора, издательство «Художественная литература» выпустило «Дон Жуана» с предисловием Н.Я. Дьяконовой тиражом сто тысяч экземпляров. Сто тысяч! Могла ли мечтать об этом арестантка Гнедич, два года делившая одиночную камеру с тюремными крысами?

В то лето мы жили в деревне Сиверская, на реке Оредеж. Там же, поблизости от нас, мы сняли комнату Татьяне Григорьевне. Проходя мимо станции, я случайно встретил ее: она сходила с поезда, волоча на спине огромный мешок. Я бросился ей помочь, но она сказала, что мешок очень легкий — в самом деле, он как бы ничего не весил. В нем оказались игрушки из целлулоида и картона — для всех соседских детей. Татьяна Григорьевна получила гонорар за «Дон Жуана» — много денег: 17 тысяч рублей, да еще большие «потиражные». Впервые за много лет она купила себе необходимое и другим подарки. У нее ведь не было ничего: ни авторучки, ни часов, ни даже целых очков.

На подаренном мне экземпляре стоит № 2. Кому же достался первый экземпляр? Никому. Он был предназначен для следователя, но Гнедич, несмотря на все усилия, своего благодетеля не нашла. Вероятно, он был слишком интеллигентным и либеральным человеком; судя по всему, органы пустили его в расход. <…>

Режиссер и художник Акимов на отдыхе прочитал «Дон Жуана», пришел в восторг, пригласил к себе Гнедич и предложил ей свое соавторство; вдвоем они превратили поэму в театральное представление. Их дружба породила еще одно незаурядное произведение искусства: портрет Т.Г. Гнедич, написанный Н.П. Акимовым, — из лучших в портретной серии современников, созданной им. Спектакль, поставленный и оформленный Акимовым в руководимом им ленинградском Театре комедии, имел большой успех, он держался на сцене несколько лет.

Первое представление, о котором шла речь в самом начале, окончилось триумфом Татьяны Гнедич. К тому времени тираж двух изданий «Дон Жуана» достиг ста пятидесяти тысяч, уже появилось новое издание книги К.И. Чуковского «Высокое искусство», в котором перевод «Дон Жуана» оценивался как одно из лучших достижений современного поэтического перевода, уже вышла в свет и моя книга «Поэзия и перевод», где бегло излагалась история перевода, причисленного мною к шедеврам переводческого искусства. И все же именно тот момент, когда поднявшиеся с мест семьсот зрителей в Театре комедии единодушно благодарили вызванного на сцену автора, — именно этот момент стал апофеозом жизни Татьяны Григорьевны Гнедич.

После возвращения на волю она прожила тридцать лет. Казалось бы, все наладилось. Даже семья появилась: Татьяна Григорьевна привезла из лагеря старушку, которая, поселившись вместе с ней, играла роль матери. И еще она привезла мастера на все руки «Егория» — он был как бы мужем. Несколько лет спустя она усыновила Толю — мальчика, сохранившего верность своей приемной матери. Благодаря ее заботам он, окончив университет, стал филологом-итальянистом.

«Казалось бы, все наладилось», — оговорился я. На самом деле «лагерная мама», Анастасия Дмитриевна, оказалась ворчуньей, постоянно впадавшей в черную мрачность; «лагерный муж», водопроводчик Георгий Павлович («Егорий») — тяжелым алкоголиком и необузданным сквернословом. Внешне Татьяна Григорьевна цивилизовала его — например, научила заменять излюбленное короткое слово именем древнегреческого бога, и теперь он говорил, обращаясь к приходившим в дом ученикам своей супруги и показывая на нее: «Выпьем, ребята? А что она не велит, так Феб с ней!» В литературе «мама» и «муж» ничего не понимали, да и не хотели и не могли понимать. Зато Егорий под руководством супруги украшал новогоднюю елку хитроумными игрушечными механизмами собственной конструкции. Случалось, что он поколачивал жену. Когда я спросил, не боится ли она худшего, Татьяна Григорьевна рассудительно ответила: «Кто же убивает курицу, несущую золотые яйца?»

Жила Татьяна Григорьевна последние десятилетия, как ей всегда мечталось: в Павловске, на краю парка, поблизости от любимого ею Царского Села — она посвятила ему немало стихотворений, оставшихся неопубликованными, как большая часть ее стихов:

Как хорошо, что парк хотя бы цел,
Что жив прекрасный контур Эрмитажа,
Что сон его колонн все так же бел,
И красота капризных линий та же…
Как хорошо, что мы сидим вдвоем
Под сенью лип, для каждого священной,
Что мы молчим и воду Леты пьем
Из чистой чаши мысли вдохновенной…
20 августа 1955 г.
г. Пушкин <…>
---------------------

И кстати о погоде
Общество - Новая Газета
Марина Токарева
25.12.2015
 
Мария Лондон, самая популярная телеведущая в интернете, для нас — человек года
 
Новосибирск на беглый взгляд приезжего — город без лица. Ну мелькнет изредка среди новых домов деревянный красавец, возникнет книжный магазин «Плиний Старший» или прогремит театральное событие. Но этот замороченный трудяга больше привычен к скудному бюджету, разбитым дорогам, неказистым домам, будто прополз по нему бажовский змей, оставив угрюмый след — ссыльнопоселенчества, неволи. Равнина, река, и каждый новый начальник начинает с заботы о себе.
 
Здесь живет Мария Лондон. Телеведущая, чей эфир смотрят сотни тысяч людей в Сети, журналистка, взорвавшая в этом году интернет.
 
«Говорит и показывает Лондон» — эта банальность сопровождает ее уже почти двадцать лет. Но так, как говорит она, сегодня на федеральных телеканалах давно не говорят. Передача «Кстати о погоде» (три минуты эфирного времени) врезана в сетку ТВ?3. Ведущих четверо, Мария Лондон — одна из. Но именно ее присутствие в передаче — событие. Прогноз погоды в России, как известно, больше чем прогноз; погода — решающее обстоятельство русской жизни. А погода, за которой наблюдает Мария,?— ментальная.
 
В эфире она — снежная королева, жесткий мастер атакующей аналитики. В жизни смотрит жалеющим взглядом, и ясно: эти синие очи видели многое. Но и в эфире, и в жизни в Марии Лондон переливается редкое вещество звездности. Ее тексты выстраивают биографию года, а мы попытаемся обвести контуром ее личность.
 
Из здания бывшего детсада напротив телебашни, снятого под частную студию Независимого телевидения Новосибирска, никто не уходил до ночи. Крещение было историческим: вещать начали в ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Было негласное правило: жизнь (а значит, новости) круглосуточна. Одержимые сотрудники «четверки» — кроме них, власть трогать не решался никто — готовы были «рыть», «копать», монтировать, пока не приходила с суровыми лицами охрана. Рейтинг зашкаливал. Коллеги с госканалов, не говоря о начальниках, честность наотмашь прощали с трудом. Это было время самой классной, самой счастливой работы, какую могла дать профессия.
 
Из программы: «…9 Мая мой дед — десантник, встретивший победу в Чехословакии, надевал фронтовые ордена, выпивал фронтовые сто грамм и пел «Катюшу», а потом мы ехали к монументу славы, где выгравирована фамилия второго моего деда, героически погибшего под Донецком. От Парада Победы у меня мурашки по коже и безграничная гордость за своих предков. За всех, кто отстоял наше право на жизнь. Но сегодня мне стыдно. И чем ближе 9 Мая, тем острее чувство стыда. …на празднование 70?летия Победы власти потратят около 7 миллиардов рублей. Это только бюджетные деньги… По сообщению РБК, самая крупная группа госзакупок — чуть менее 3 миллиардов — размещение информации о достижениях властей в связи с празднованием. Управделами президента заплатит комбинату питания «Кремлевский» 78 миллионов за блюда (цитирую) высокого качества в соответствии с утвержденным меню... Не будем считать, сколько стоит прогон военной техники… Опустим вопрос, во что обошлась военная форма для парада: для нее были воссозданы узоры вышивки на офицерских кителях, точная копия формы 43?го года. Наверное, точность узора для кого-то важна. Но явно не для ветеранов. Их осталось в России меньше 200 тысяч. На парад приглашены по одному из каждого региона, всего 85 человек. Дмитрий Песков сказал, что Красная площадь не резиновая. Так чей это праздник?
 
Бряцая оружием, мы пугаем Европу байкерами. А старики ветераны сидят в российских областях в завалившихся избах. Без воды, туалета и средств к существованию. Может, тем же байкерам стоило мотопробегом по деревням — крыши ветеранам поправить, огород вскопать? А управделами стоило не иностранные делегации баловать, а своих старых солдат, победивших фашизм, уважить… Кстати о погоде: не важно, что обещают синоптики,?— 9 Мая было и остается самым светлым днем».
 
…Чтобы учиться в музыкальной школе у отца Марии, знаменитого Эдуарда Левина, стоят очереди. Он создал уникальный детский оркестр и назвал его — «Соша Бининс». Соша — симфонический оркестр школьников Академгородка. Бининс — аббревиатура девиза «Двух капитанов»: бороться и искать, найти и не сдаваться!
 
Однажды привели упрямца, не желающего учиться. Открытое окно в кабинете было увешано детскими рисунками.
— А можно входить через окно? — спросил мальчишка.
— Пожалуйста! — ответил педагог.
Упрямец теперь в пражском оркестре.
 
Пять кларнетов, пять виолончелей, пять скрипок, флейты, две трубы… Такой оркестр-подарок составили ученики со всего мира, собравшиеся, когда Эдуарду Левину исполнилось восемьдесят. Мария гордится отцом. И хотя в школе руки она специально натирала шариковой ручкой, чтобы опухали суставы (ненавидела уроки музыки, любила фехтование и парусный спорт),?— с детства ее утешают Моцарт, Бах, Бетховен и Вивальди.
 
Из программы: «…Похоже, Фемида в нашем отдельно взятом городке — дамочка еще та. Кого хочет, сажает, кого хочет, выпускает. Гуманны наши судьи лишь к хорошо обеспеченным гражданам. Зато простого помощника машиниста Виктора Гончара, спасавшего своих детей от уголовника, раскатают по полной. Кстати о погоде. На улице холодно, а в душе тепло. Оттого, что новосибирцы поднялись на защиту Виктора Гончара: под петицией с требованием о пересмотре дела уже подписались тысячи горожан».
 
…Их роман начался в 90?х. Яков Лондон, создатель Независимого телевидения Новосибирска, и тележурналист Мария Чащина были и остались очень похожи. Как жить рядом с упрямым, сильным и азартным альфа-самцом, который хочет управлять всем, и твоей жизнью в том числе? Только оставаясь собой — упрямой, сильной, бешено жадной до работы.
 
Мост через Обь перекрывали с двух сторон, чтоб остановить ее машину «за превышение», она висела на стене со скалолазами, выходила на сцену с актерами, спускалась в шахту с шахтерами, прыгала с парашютом, брала интервью у Путина на шахте «Распадская», потянув дверь, заблокировала себя в американской тюрьме, училась в школе Познера… Сотрудники знали: со срочным сюжетом ее можно поднять в любое время, среди ночи встанет и поедет. Когда вышла замуж, не изменилось ничего.
 
Город наблюдал за ними ревнивыми глазами. Порой и злыми. Какой женой она была? Строптивой. Настаивающей на своем, уезжающей, улетающей. Надежной, как настоящий мужик. Таинственной, как цыганская гадалка. И до черты у них было — шесть лет. Черту подвели заказчики-конкуренты. 2 января 1998 года.
 
…В доме все стояло вверх дном: новогодняя елка, открытые чемоданы, спит полугодовалый сын. Завтра Лондоны летят в отпуск. Муж поехал за бумагами на студию. Вот его звонок. И выстрелы за дверью.
 
Яков Лондон никогда не погоняет с сыном мяч по траве. Больше не сможет ходить, сядет в инвалидную коляску. Но, учитывая пять пуль в упор, это чудо. Он еще займет пост председателя ГТРК «Новосибирск», будет кандидатом на выборах мэра, поднимется в коляске на Эверест. И, как считает Мария Лондон, станет только сильнее.
 
Из программы: «…Чайки — усердные мусорщики, крадут добычу, очень прожорливы, и чтобы добраться до корма, проявляют немалую изобретательность. Цитата созвучна с информацией ФБК. Нас вроде коррупцией давно не напугаешь, но до какой степени надо обнаглеть, чтобы воровать миллиардами в компании самых кровавых преступников новой России? И — под прикрытием Генпрокуратуры. …И кстати о погоде: в Новосибирске, где, по утверждениям Фонда борьбы с коррупцией, у сына прокурора имеется совсем не свечной заводик, очень скользко…»
 
Первый раз в Чечню приехала без аккредитации и пропуска. Привели в комендатуру. Конечно, она убедила военного коменданта. «Вот вам три дня,?— сказал он,?— не появитесь, объявим в розыск». Этого хватило, чтобы навести мосты. Она села на фронтовую иглу. Рвалась в Чечню, казалось, жизнь только там, где смерть. Два года. Семь командировок. Сняла со своей командой фильм «Боже, дай нам разум» — документ подлинной истории той войны.
 
Стала почтальоном живых писем. Дома записывала на пленку родителей, в полевых лагерях — записывала солдат. Не забыть, как, заслышав голоса матерей, они утирали кулаками слезы. А когда возвращалась с войны в Новосибирск, родители, только и жившие ожиданием, толпами шли в студию, получив запись «своего», плакали в голос.
 
Из программы: «…Дайте мне таблеток от жадности, да побольше! Усмирить патологическую жажду близких к власти коммерсантов не могут ни акции протеста, ни общественное мнение. Ротенберги добрались до дальнобойщиков. Тысячи фур намерены идти на Москву.
 
…Власть может наткнуться на водительскую монтировку. В России более трех миллионов дальнобойщиков. Если они не отстоят свои права, Ротенберги войдут во вкус. Платный километр накроет всех. Самое время правительству вспомнить Аристотеля: Платон мне друг, но истина дороже».
 
Студия залита светом. Передачу «Точка зрения» Марии Лондон смотрели все: до губернаторских выборов 1995?го оставалась неделя. Прямой эфир. Посреди разговора основной претендент на победу Иван Индинок сорвался, прошипел на всю область: «Говорили мне, не ходи к ней!»
 
В истерику вогнал вопрос ведущей: «Почему спортивной команде «Чкаловец» выделили 12 миллионов, а в Чечню нашим ребятам во внутренние войска дошла одна вязаная шапка?» И — крупным планом — монолог рассерженного штабного полковника: «Нас здесь бросили, на нас плюнули!» За 10 минут до конца эфира Якова Лондона, главу НТН?4, сняли с поста и распорядились не пускать на территорию. Само собой, это касалось и Марии.
 
На выборах Индинок провалился с треском. И учредители попросили Лондонов вернуться. Как оказалось, ненадолго. В 2005?м сквитались круто и за все сразу: отняли канал.
 
Из программы: «…Из-за кризиса россияне мутируют и превращаются в шизофреников — заявление сделали психиатры на встрече в Общественной палате РФ. Доктора душевные отчитались: с конца прошлого года Россию одолевает эпидемия шизоидных состояний. Число шизофреников стремительно растет. Причины — экономический кризис, постоянные скачки курсов валют и прочая нестабильность. Последствия, по утверждениям специалистов, могут стать необратимыми — шизоидная мутация начнет распространяться с невероятной скоростью. Теперь внимание! Психиатры утверждают: именно больные шизофренией склонны к выполнению задач неординарными способами. А мы-то удивляемся: что в стране происходит? Что они там наверху творят? Что творят — выполняют задачи! Неординарными способами. Свинину жгут, пармезан с ландшафтом равняют, по персикам на катках катаются. На прошлой неделе Минпромторг предложил расширить список медицинских изделий и оборудования, запрещенных к ввозу в Россию. Предложено запретить презервативы, антисептики, дефибрилляторы, протезы сердечных клапанов, тест-полоски для определения диабета…
 
Кстати о погоде. Погода неустойчивая, как психика сильных мира сего. Впереди осеннее обострение и, соответственно, масса новых шизоидных инициатив».
 
Мария курит, сидя на деревенском крыльце. В деревне Каменка Ордынского района живет одна из ее лучших подруг. Их сыновья на тетрацикле, пересекая шоссе, попали под машину с пьяным водителем. В больнице, выхаживая мальчишек, сцепились неразлучно. В доме, где у Светланы растут трое парней, в деревне, где в лавке продукты дают в долг под запись, а после восьми вечера перестает ходить паром, отрезая от того берега, Марии спокойно, как нигде. С этого крыльца и еще из нужника во дворе видны такие яркие, такие высокие звезды…
 
Из программы: «…Вся страна ждала решения по делу Васильевой. Не забываем: девушка - почетный орденоносец. Кого же на УДО, как не ее? Половину срока под домашним арестом посидеть в СИЗО придется, но СИЗО, между прочим, образцовое, салоны красоты имеются, доставка ресторанной еды и показы мод с актуальным названием «Красота вне закона». Уже приезжали правозащитники, выясняли - тепло ли девице, выяснилось - не очень, матрас тонковат. Обещали помочь.
 
Кстати о погоде. Майские праздники выдались теплыми, а кое-где даже жаркими. В российских колониях прошла серия бунтов против жестокого обращения с заключенными. Есть убитые и раненые».
 
Ураган поддержки и цунами злобы — в комментах после каждого эфира: от «Лондон — моя героиня!» до «Русофобка, предательница, жидовка!». Через долгих девять месяцев жизни в Израиле, где лечили Якова Лондона (муж в больнице, двое детей, одиночество),?— как никогда почувствовала себя русской. В жилах течет еврейская, польская, цыганская кровь. Цыганская видней прочих. Низкий голос обволакивает, как южный воздух.
 
В Новосибирск вернулась с облегчением. Ни Штаты, где недолго училась, ни Европа, ни Израиль не выманят ее из своего дома: стекла заклеены витражной пленкой, на потолке цветные сполохи. Комната забита книгами, старинными вещами, флаконами. Она любит редкие духи, чтоб пахли книгами, шоколадом, прежней жизнью. А за окнами — площадь Ленина.
 
Из программы: «…Если начинают говорить о патриотизме, знай: где-то что-то украли. Трудно спорить с самим Салтыковым-Щедриным. А если украли практически все, и протестные настроения начинают попахивать революцией? Нужна не просто волна патриотизма. Нужно патриотическое цунами. Как тут не вспомнить знаменитую фразу шефа жандармов царской России Плеве: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». Проще говоря, правительство, размахивающее кувалдой на чужой, заведомо более слабой территории, хочет отвлечь внимание от собственной страны, от провала своей же внутренней политики… Денег нет. Импортозамещение превратилось в анекдот. Минпромторг предлагает ввести продуктовые карточки. Лечить некому и нечем. Минздрав, спустив миллиарды на оптимизацию, оставил без медицинской помощи полстраны. Образование в кризисе. Но на фоне событий в Сирии и ситуации на Украине внутренние проблемы — не тема для обсуждения на федеральных каналах. Кстати о погоде. Все настолько озаботились погодой в Сирии, что совсем забыли: важней всего погода в доме. И она у нас так себе».
 
Марию Лондон журналистское сообщество Новосибирска только что назвало лучшим журналистом года.
 
«На работу меня здесь никто не возьмет»,?— бросает легко. В родном городе она меченая — белая ворона, женщина с легендой, вызывающей сложные чувства. Ее увольняли, снимали, были долгие паузы. Жизнь изменилась, выросли дети. Но в эфир она вернулась той же, точной и отважной, вопреки всему. И все еще уверенной: «Делай, что должно, и пусть будет, что будет».
 
Она никогда не была в Лондоне, но любит гулять под дождем. И камера любит ее больше, чем она себя: ненавидит наряжаться, для передачи — один костюм, в эфире ничего лишнего. Из этого сибирского угла, из студии в одну комнату, диктуется новая повестка разговора с обществом, по сути, возникает модель будущего российского телевидения.
 
«В моем возрасте не начинают»,?— говорит она. Само собой — продолжают. Куда ж девать багаж, за который плачена такая цена.
 
Бывает, что обстоятельства стискивают непосильно. Тогда — автобус до Академгородка, перелезть один забор, обогнуть другой — и вот она, Золотая долина детства. Теперь лес, где жили ученые, вырубили, выстроили коттеджи для новых владельцев, но ветер с Оби над долиной будоражит по-старому. И можно вслед за Скарлетт — обо всем подумать завтра!
 
Три минуты эфира. Полторы страницы пулевых текстов Марии Лондон выстреливают каждую неделю в центр мишени, точно рассекая нерв конфликта между государственной ложью и жизнью граждан. Она говорит от лица России, трудно живущей, сильной терпением, и в ее голосе — боль за людей и страну. Если б страна могла ее слышать, погода в ней изменилась бы. Правда — самоценна. Если ее открывать, она станет рычагом, налегая на который можно сдвинуть ось старого мира.
---------------------

Отчаянная хулиганка
Звезды : Мир женщины

10 апреля Белле Ахмадулиной исполнилось бы 80 лет. В ближайшие дни в издательстве «Молодая гвардия» выходит книга Марины Завады и Юрия Куликова «Белла. Встречи вослед». Это произведение - беседы с близкими Ахмадулиной людьми. Собеседниками авторов стали Марина Влади, Михаил Шемякин, Азарий Плисецкий, дочери поэта Елизавета и Анна… Отрывок из книги - интервью с писателем Владимиром Войновичем

Дружба Беллы Ахмадулиной с Владимиром Войновичем возникла позже, чем с теми поэтами, вместе с которыми в шестидесятые она брала стадионы. Но если о товарищах ранней поры спустя десятилетия она аккуратно скажет «Все мы стали немножко разными», то неспешно зарождавшаяся симпатия к Войновичу с годами переросла в неразрывность, передать которую под силу, кажется, лишь Ахмадулиной: «С Володей мы как-то кровопролитно близки, уж некуда ближе, а все сближались…»

- Правда, что вечерами после работы на стройке вы посещали семинар поэта Коваленкова в Литинституте, чтобы поглазеть на «неземную красавицу Ахмадулину»?

Владимир Войнович: Так вышло, что этот Коваленков пригласил меня к себе в семинар. Я пошел. Не думаю, что задержался бы там: занятия проходили днем, мне приходилось как-то исхитряться, выкручиваться, удирать с работы.

Долго так продолжаться не могло, но когда я увидел Беллу, то стал регулярно ходить, чтобы посмотреть на нее.

Кстати, она еще посещала семинары Михаила Светлова. Я и туда записался из-за возможности украдкой на нее пялиться. Белла меня в упор не замечала, да я к этому и не стремился. Я был провинциал, бедно одет, работал плотником на стройке. Разумеется, во мне жила надежда, что перестану им быть, но я еще точно в этом не был уверен […]

Как мы стали друзьями? Толчком для сближения, по-моему, послужила встреча на премьере в театре на Таганке. У меня тогда с Таганкой завязался роман, репетировали пьесу по моей повести «Хочу быть честным». После одной из премьер в кабинете Любимова устроили что-то вроде банкета. Все подвыпили, я тоже. Будучи «под мухой», залез на стул и начал в присутствии Ахмадулиной, пародируя ее, читать нараспев «Дуэль»: «Так кто же победил: Мартынов / Иль Лермонтов в дуэли той?» Белла - у нее же великолепное чувство юмора - не обиделась на шутку, а развеселилась. С тех пор она меня стала немного выделять, мы теплее общались, хотя вспомнить, что я ходил с ней на один и тот же семинар Коваленкова, она так и не смогла. А затем мы оказались соседями по «писательскому» дому на улице Черняховского.

Я бывал у Ахмадулиной дома, последовательно общался с тремя ее мужьями. Геннадий Мамлин был детским поэтом, драматургом. Этот брак (гражданский или официальный, не знаю) продолжался коротко и казался мне странным. Забавляло, что супруги обращались друг к другу на «вы».

Следом за Мамлиным появился Эльдар Кулиев, сын классика балкарской литературы Кайсына Кулиева. Эльдар производил впечатление резкого и нервного молодого человека. Белла от него родила дочку Лизу. Маленькими Беллиных детей я плохо помню, поскольку приходил в гости поздно: дочки уже спали. Но сейчас мы с Лизой нежно общаемся. Она дружит с моей дочерью Ольгой, живущей в Германии. Лиза - умный, талантливый, глубокий человек. Литературно одарена. И она очень-очень, на мой взгляд, похожа на маму…

Я всегда испытывал радость, когда встречал Беллу. Когда она ко мне приходила или я к ней. Когда мы выпивали, и Белла что-то говорила своим певучим голосом.

За ее немножко высокопарными словами я видел серьезный и критичный ум. Проницательность. Она сразу чувствовала фальшь. И не терпела ее. Бурно взрывалась.

- На вечере в ЦДЛ, посвященном вашему семидесятилетию, Ахмадулина сказала о вас: «Замечательный писатель. Замечательный человек. Не думаю, что эти два качества могли разминуться в одной личности». Ну, по отношению к вам не станем возражать. А вообще-то спорная мысль. Вы, кстати, в «Автопортрете» утверждаете, что крупный писатель не может не быть наделенным трезвым, часто циничным взглядом на жизнь. А коли так, без грима и прикрас рисуете разных известных людей, с коими сводила-разводила судьба. Исключение, пожалуй, составляет только Ахмадулина. Почему? Ведь она слишком безмерна, чтобы быть безгрешной… Вы не видели в ней изъянов? Или - не хотели видеть?

- Никакая Белла не безгрешная. Она была живым человеком, увлекалась мужчинами, несколько раз выходила замуж, может, еще кто-то был, не знаю и вдаваться не хочу. Ей удавалось восхищать мужчин самых разных поколений. Твардовский Белле симпатизировал. Он был противником новых направлений в поэзии, но об Ахмадулиной отзывался с большой теплотой... Она не без удовольствия принимала восторги очень пожилого Антокольского. Его преклонение перед Беллой было не только поэтическим.

- Мужским?

- Ну да. И старческим (смеется). […] Белла была отчаянной хулиганкой. Году в восьмидесятом (Ахмадулина уже написала письмо в защиту Сахарова, впала в немилость) она поехала в Иваново. А когда человек в опале и КГБ им интересуется, начинаются разные мелкие провокации. На перроне Беллу схватили и привели в линейный отдел милиции. Она спрашивает: «В чем дело?» - «Вы пьяная». Белла пожала плечами: «Ну и что? Я же не собираюсь вести этот паровоз!» Она была на редкость быстра и остра на язык.

Вы спрашиваете, видел ли я в Белле недостатки. Видел. Хотя что считать недостатками? Я близко дружил с Виктором Некрасовым, честнейшим, талантливым писателем, добрым и скромным человеком. Знаменитый автор правдивой повести о войне «В окопах Сталинграда» дал мне рекомендацию в Союз писателей. Вика был ужасным пьяницей, матерщинником, и все такое. В то же время я знал людей, которые не пили, не ругались матом, но при этом были негодяями, понимаете?

Нормальный человек - это живой человек, он не обязан быть святым. Порядочным - другое дело. Так вот, Белла была очень порядочным человеком.

Поверх всех своих прочих достоинств она хороший товарищ. Сердечный, отзывчивый, преданный. Вначале я даже вообразить не мог, что это так. Относился к ней как к неземному существу, не подозревая за ней никаких таких благородных качеств. Храбрости, например, которую проявляла впоследствии […]

- К сожалению, совсем скоро и вам, и Ахмадулиной жизнь предоставила шанс выказать истинную отвагу. Ахмадулина засобиралась в дорогу - навестить высланного в Горький Андрея Сахарова. Кто б допустил эту встречу! Но, может, она рассчитывала на магнетическую силу своего «восточного, исподлобья» взгляда, перед которым расступятся стерегущие академика топтуны?

- Беллу я лично отговорил от поездки, напугав, что ее снимут с поезда на каком-то затерянном ночном полустанке. Ничего путного из ее затеи не вышло бы. Тем не менее сам слышал байку, будто в шикарной шляпе, с букетом цветов она появилась на лестничной площадке перед квартирой Андрея Дмитриевича, и милиционеры на посту, узнав Ахмадулину, смягчились, позволили войти. Этого и близко не было. Красивая легенда, однако ее почему-то не сочинили ни про кого другого… Действительно, кто, кроме Беллы, способен переиграть караул? Поскольку я топтуном не был, не знаю, как бы она на меня подействовала своим гипнотическим взглядом. Боюсь, я бы ее пропустил (смеется).

- После того, как вас исключили из Союза писателей, перестали печатать в СССР, взялись гнобить, произошло то, что рутинно во все века происходит с изгоями - их пугливо избегают. Вряд ли вас это особенно удивило, как, очевидно, не удивил и тот факт, что Ахмадулина начала демонстративно часто приходить в ваш дом. Насколько вы нуждались в ее поддержке?

- Я нуждался в поддержке каждого человека.

Когда ты становишься изгоем, любой знак солидарности бесценен. Правда, я в одиночестве не оказался, у меня остался круг друзей. Но Беллина поддержка была очень важна.

Разумеется, я не думал в таких расчетливо-эгоистических категориях, но каждый ее приход был для меня особо приятным событием. Позже она сказала, что в затянувшееся предотъездное время мы почти не расставались. Это не преувеличение. Белла специально приезжала ко мне с Поварской. Едва ли не каждый день. Телефон в квартире был уже отключен. Вечером вдруг раздавался звонок в дверь, я открывал - на пороге стояла она. Входила, мягко отстраняла меня и шла на кухню. Мы часами просиживали за столом, говорили, говорили… Здесь, на кухне, как-то забывалось, что я обложен со всех сторон. О наших ночных посиделках я сочинил пародийное стихотворение, посвященное Белле. Оно ей нравилось, и она потом в компаниях не раз просила меня его прочитать: «Воспоминаний полая вода / Сошла и ломкий берег полустерла. / Нальем в стаканы виски безо льда, / Ополоснем сухую полость горла. / И обожжем полуоткрытый рот, / И помянем, мой друг и собутыльник, / Давнишний год, метро «Аэропорт», / Шестой этаж и белый холодильник…»

- Ахмадулина вспоминала: «угощая уста ободряющим, утешающим напитком», вы в один из вечеров сошлись на том, что можно поступиться жизнью, но честью и совестью - нет, ни за что. В наказание обязательно покинет дар. Неужели и в вас, и в Белле, над которой нависли свои тучи, безмолвствовал инстинкт самосохранения?

- Есть инстинкт самосохранения себя как физического существа, а еще есть инстинкт самосохранения личности.

Мы с Беллой одинаково полагали: предав важные для тебя взгляды, ты перестаешь этой личностью быть. Такое равносильно духовному самоубийству.

Безусловно, существует много людей, считающих: «Пусть лучше я буду жить тлей, тараканом, лягушкой, да кем угодно, чем не жить вообще». Но поскольку мы с Ахмадулиной, как говорят, художники, для нас вопрос так никогда не стоял. Мы это действительно обсуждали. Конечно, напрасно рисковать своей жизнью ни Белла, ни я не хотели. Мы же не самоубийцы. Но иногда наступает такой момент, что тебя ставят перед выбором: или ты откажешься от самого себя, или мы тебя уничтожим. Ну, тогда ничего не остается, кроме как сказать: тогда уничтожайте.

- «Рукописи, если постараться, все же горят». Это ваши слова. Ахмадулина предложила устроить на Поварской прощальный вечер перед вашим отъездом в Мюнхен? Вместе с вами жгла несколько мешков машинописных страниц, ворошила кочергой тлеющие бумаги?

- Незадолго до моей высылки, зная, что я собираюсь попрощаться с друзьями, Белла сказала: «Володя, что, если проводы сделать в мастерской?» Я обрадовался. Наша квартира была небольшой, не могла вместить всех, кто хотел со мной напоследок обняться. Тем не менее я выразил сомнение: «Может, не стоит?» Поняв, что не хочу ее подставлять, Белла пресекла возражения: «Всё. Решено, и не спорь».

Дня два шла подготовка. Закупали продукты, обзванивали друзей, я привозил бумаги в мешках.

В основном это были черновики и те рукописи, которые хотел уничтожить. Сейчас о многих из них жалею, думаю, зря сжег. Они сопротивлялись, не хотели гореть. Пришлось орудовать кочергой.

Белла была рассеяна и печальна, испытывая двойную грусть: сочувствие ко мне, попавшему в беду, и сочувствие к себе. У меня тоже было тошно на душе. Такое тяжелое настроение, словно нахожусь на собственных похоронах. Хотя - я это не раз говорил и писал - уезжая, был уверен, что вернусь… Мастерская была набита битком. Прихода некоторых людей я никак не предполагал. А вот о желании Андрея Вознесенского проститься со мной Белла мне сообщила. По ряду причин я был на Вознесенского зол, и когда Белла спросила: «Можно, Андрей заглянет? Он очень хочет», - я жестко возразил: «Нет, если Вознесенский придет, тогда не приду я».

Обычно я Белле ни в чем не отказывал, ни разу до этого так резко не говорил с ней. Вероятно, моя непримиримость подпитывалась тем, что давно находился в отчаянном положении, был гоним, отвержен, многими предан. Беллочка, которая страдала, если кто-то из ее товарищей друг с другом конфликтовал, вдобавок относилась к Андрею с особенной теплотой. И все-таки она мне поддалась, не позвала Вознесенского, как ни мучителен для нее был разговор с ним. Теперь я понимаю, насколько был неправ. Андрей оказался гораздо лучше, чем я о нем тогда думал. Кроме того, когда я вернулся на родину, мы с ним сошлись, и я осознал, что на самом деле он - добрый человек...

- «Душа во сне глядит в чужие краи / на тех, моих, кого люблю, кого / у этих мест и у меня - украли». Стихотворение «Ладыжино» Ахмадулина написала в Тарусе через два месяца после вашего отъезда и посвятила вам. Когда вы впервые его прочитали?

- «Ладыжино» она мне передала с какой-то оказией. Текст был напечатан на машинке, а сверху Беллиной рукой надписано: «Владимиру Войновичу». Я был тронут. У меня полно друзей-поэтов, но никто мне до того ничего не посвящал. Потом некоторые поэты мне все-таки посвящали стихи. Например, Булат Окуджава, Александр Володин и прочие. Но Белла была первая.

- Слова Ахмадулиной из другого посвященного вам стихотворения: «Войнович / и я - / не разрываемы / тщетой житья-бытия / и всем, что - после» - не преувеличение?

- Может, и преувеличение. Но я не стану его опровергать, потому что Беллино признание мне лестно.

- Вы чувствуете в какой-то мере нечто похожее?

- Чувствую. Конечно, чувствую. Мы - разные, но Белла мне совершенно родная душа…

- Вы с юмором рассказывали, как после окончания ремесленного училища парторг завода не доверил вам на демонстрации нести то ли транспарант, то ли знамя, припечатав: этот человек способен по дороге выкинуть то, что дадут. Вы были обижены, но в зрелые годы пришли к выводу, что парторг оказался проницательным, ибо «вообще нет таких символов и таких портретов, которые я хотел бы носить над своей головой». Что до Ахмадулиной, то, быть может, портреты Пастернака, Ахматовой, Марины Цветаевой она и готова была пронести по людной площади, но такие портреты как-то носить не заведено. Да и вопрос: стала бы? Ее чувства к кумирам были сокровенны. Про властителей же без добавления «дум» Ахмадулина давно воскликнула: «Всяк царь мне дик и чужд». Вы говорили с Беллой в новейшие времена о политике?

- Говорили, безусловно. Достаточно критически. Но, как правило, мимоходом. Мне гораздо приятнее было услышать от нее: «Володя, как я рада твоему звонку», «Мне тебя так не хватает» или: «Вчера у меня брали интервью, и я о тебе замечательно рассказала», чем обсуждать политиков. К большинству из них Белла относилась безразлично.

Она все так же стояла особняком, но еще в девяностые (а может, и позже) продолжала подписывать правозащитные письма.

В октябре 1993-го Белла поставила свою фамилию под знаменитым «письмом сорока двух», призывавшим власть жестко защитить демократические перемены.

Булата тогда буквально затравили за это письмо... К Беллиной подписи оппоненты отнеслись снисходительней, считая, что с ее стороны это импульсивный поступок. Так мог рассуждать лишь тот, кто плохо ее знал. Белла всегда действовала осознанно. Подобно Булату, она увидела нависшую над Россией опасность и не захотела остаться над схваткой даже во имя чистоты своего образа.

- Вы разговаривали с Беллой по телефону за три дня до ее смерти. Можете припомнить какие-то детали? Мелочи, если по отношению к Ахмадулиной это слово уместно.

- У нас был совсем короткий разговор. Я спросил, как она себя чувствует, и сказал: «Беллочка, хочу к тебе на днях заехать». А она, ну как она всегда говорила: «Володя, это замечательно. Я так по тебе соскучилась!» Все в таком роде… Мы не договорились о конкретном дне. Я обещал позвонить накануне. И - не успел... Если бы меня попросили расставить знакомых людей по степени благородства, Белла стояла бы высоко-высоко. Мне ее остро не хватает. На Беллином месте фантомная боль. Последнее время мы не часто общались. Однако я знал, что она есть, что можно хотя бы изредка услышать ее голос. И тогда, как писал о ней Булат, «конечно, сразу мне станет легче жить». Да-а-а. Уже не станет.

Из выпуска от 10-04-2017 рассылки Газета.Ru - Первая полоса
---------------------

Алла Пугачева: <Я именно Алла Пугачева>. Интервью с Дмитрием Быковым
Общество - Новая Газета
30 октября 2015

- Сейчас понятно, что с Родиной нам, в общем, повезло. Нам - это людям семидесятых и восьмидесятых годов, когда мы росли и закладывались наши представления о жизни. Воплощением нашей Родины была Алла Пугачева. Не Брежнев - про которого говорили, что он второстепенный политический деятель пугачевской эпохи, не КГБ, не войска в Афганистане, не космос и не Тарковский, а вот она. Она была самый универсальный символ, олицетворение лучших качеств России - таланта, широты, эгоцентризма и, скажем так, не очень хорошего вкуса.

ПУГАЧЕВА: - Минуточку! Господа, товарищи! Если бы я на каждом этапе соответствовала вашим вкусам, меня бы: я не существовала бы вообще! Балахон придумал Зайцев, человек вовсе не без вкуса, как к нему ни относись, - и в этом балахоне я стала, простите, иконой стиля. Хотя в газетах меня называли королевой плебеев и мешком с лохматой головой. За волосы мне доставалось отдельно, хотя демонстрировала я их вовсе не потому, что просто гордилась волосами, - они нужны были для сценического имиджа, но кто же тогда произносил слово <имидж>?!

- :У нее были блестящие удачи, оглушительные провалы, и ни то ни другое не сводило ее с ума: она к ним относилась спокойно и даже насмешливо. Одни ее терпеть не могли, другие обожали до неприличия, но говорили о ней все. Наедине с собой она часто грустила, но на людях демонстрировала абсолютную непробиваемость. За границей - кроме дружественных соцстран - успех ее был умеренный и несколько недоуменный: там было таких много, а у нас одна, и ясно было, что дело не в хитах, не в чартах, даже не в качестве песен.

ПУГАЧЕВА: - Опять минуточку! Поверьте, я не из тех, кто собирает вырезки. Мама собирала, пока была жива, потом брат: пока был жив: Но газета <Асахи> написала, что два главных лица России - Гагарин и Пугачева. И в <Олимпии> я пела в семьдесят шестом. <Арлекино> тогда убирал всех - в Швеции, Дании, в Париже, - и я знала, что всех убираю, и это было сильное чувство. И меня звали на гастроли по всему миру, спрашивали: <С кем говорить? Кто ваш продюсер?> И пьяноватый дядечка из Госконцерта говорил: <Вы нам шлите, мы будем думать!> И они думали, и ехала я туда, куда они думали. А между тем китайские девочки красились под меня в несвойственный им рыжий цвет, и вся Япония пела <Миллион алых роз>. А в Америке я могла бы делать переаншлаги только за счет русской диаспоры, которая и тогда была немалая, а теперь уж вовсе:

- Ну я же про это и пишу! <Дело было именно в том, что в ней видели Родину, и эстафету эту она переняла непосредственно от Шульженко - тоже, между прочим, не столько красивой, сколько ужасно обаятельной>.

- Ну, это ладно, это пусть будет.

- И теперь мы видим, товарищи, что тогдашний образ Родины был хороший. Особенно по сравнению с нынешним, когда Родина уже не поет.

Я хочу сначала про Советский Союз, потому что это - вы знаете, может быть, - моя больная тема.

- Ну, давай. Мы на <вы> или на <ты>?

- Вы со мной на <ты>, безусловно. Я вот что хочу понять: сейчас вроде бы почти все вернулось, а все-таки совершенно не то. Чего не хватает?

- Многого. Жизнь в Советском Союзе давала прежде всего чувство защиты, а сейчас главное мое чувство прямо с утра - незащищенность. Может быть все, и со мной можно сделать все, и никакой предсказуемости ни в чем. Может быть, в <совке> этого даже слишком много было, и возникал определенный инфантилизм, человек очень многого просто не допускал, он существовал в довольно узком секторе жизни. Он доверял некоторым вещам абсолютно - например, милиции. Никто не мог представить, что эта милиция будет тебя грабить или насиловать. При этом в СССР не было свободы, и только благодаря этому на меня сразу стали обращать внимание. Потому что у меня эта свобода была, и взлетела я только благодаря ей.

Мне Советский Союз отсюда кажется, наверное, лучше, чем он был, потому что я молодая была. В Советском Союзе была такая странная и мало тогда ценимая вещь, как быт, его постоянство. Вот сегодня я включаю телевизор и в любом русском сериале вижу много наркотиков, порядочное количество убийств и взяток. Ткани жизни как она есть - нет вообще, потому, наверное, что ее и вокруг нету. Изобразить норму ведь очень трудно. Про преступление снимай не хочу, тут не требуется знание жизни, не нужна логика - он убийца, какой с него спрос? А рассказать про то, как человек растит детей и работает, сегодня уже не могут. И не то чтобы сегодня не работали - нет, они из сил выбиваются, - но это выживание, заработок. Без малейшей уверенности - человеку совершенно необходимой, кстати, - что ты можешь получить, накопить и оставить детям. Советский человек работал, и в этом для него был смысл:

- Но, может, это и был самогипноз? Он работал, чтобы не думать, не задавать вопросов, и когда положительный герой в кино начинал спрашивать о смысле жизни - ему всегда говорили: знаешь, иди-ка ты на завод:

- Говорили, но, может, смысл жизни действительно в работе - тебе не приходило это в голову? Я не говорю про конский труд, про принудительную скучную работу ради выживания, про бессмысленные вещи, которыми людей действительно глушат. Я про те вещи, которые в радость.

В Советском Союзе было, признаю, много поводов для счастья: достала красивую косынку - восторг! Выезд в соцстрану на неделю - экстаз! В Советском Союзе очень много возились с детьми. Их рвали на части, пристраивая в кружки. Считалось неприличным не ходить в кружок, театральный или авиамодельный. Я в школе была страшно активная, нас было две рыжих активистки - я и Кира, впоследствии Прошутинская. И представь - этого не стыдились тогда. Сегодняшняя активность - она все-таки совершенно иной природы.

- Мне кажется, распад СССР начался с Чернобыля: вы туда добровольно поехали?

- А как туда можно было не поехать? Туда вылетел кто-то из правительства, сейчас не помню уже, и спрашивает: в чем вы нуждаетесь в первую очередь? Постараемся дать все. Они кричат: апельсинов! и Пугачеву! Как можно было отказаться? Разговоры, периодически возникающие, что там было не опасно и вообще все преувеличено, мне кажутся дурацкими, потому что один наш мальчик умер через год, пусть не напрямую от лучевой болезни, а от собственных усилившихся хронических заболеваний; вообще радиация ударяет по слабому месту, и от своих эндокринных проблем я мучаюсь именно с тех пор.

Мне сказали выступать в шапке, я отказалась, повязала огромный бант, чтобы прикрыть голову. За этот бант меня потом ругали отдельно. Нам сказали всю одежду, в которой мы выступали, дома немедленно сжечь или сдать на уничтожение, пить много красного вина или виски (тут никто особенно не сопротивлялся) и не брать никакой еды в зоне, если будут угощать. Не брать, сам понимаешь, было нельзя.

Было ли ощущение полной катастрофы тогда? Нет, я не думала. И с распадом СССР: это как распад семьи, я думаю. Понимаешь, я даже в браке всегда тянула до последнего. У меня правило: если рвешь, то рвешь, окончательно, без возобновления. Но чтобы я порвала - это надо действительно сильно постараться. Только если я вижу, что меня действительно совсем не любят. И то были случаи, когда я тянула эти отношения:

Мне кажется, тот распад был преодолим, потому что: надо было тянуть ради людей, как тянут ради детей.

- Детям это нужно?

- Дети должны рождаться в браке, иначе на них стоит клеймо, карма у них портится. Хорошо помню, как объясняла своему внуку Никите: он пришел из школы и рассказал очень хмуро, что их попросили нарисовать семью. Хорошо, говорю, давай рисовать семью: вот мама, вот папа: <Папы у меня нет>, - говорит он мрачно. Как - нет?! Это у Кристины, твоей матери, нет мужа, но папа у тебя есть, куда же он денется?! Вот я, вот мой муж, вот собака наша - такую семью ему нарисовала, что загляденье.

- Сейчас-то Кристина замужем?

- Сейчас да, слава богу. А Никита говорит: ненавижу свою фамилию! Со сцены: Я ему говорю: не будь ты дураком, они же не поймут, что ты хочешь сказать на самом деле! Я-то не обижаюсь, я понимаю, что ты имеешь в виду: на тебя давит репутация талантливых родителей, ну и я как-никак человек известный: Но цитировать-то будут <ненавижу фамилию>.

А он намерен играть собственную музыку, довольно сложную, кстати, никому сейчас не нужную, - я совершенно уверена, что за ней будущее и что его еще будут рвать на части, тащить в кино, но не сегодня.

- Сложное сейчас не нужно - а что нужно?

- Я не знаю. Наверное, <Лучок>. Ты знаешь эту песню про лук-лучок?

- Слышал.

- Очень профессиональная песня в своем жанре. Вот, наверное, она - прав Ургант - и есть главное в году.

- У вас не возникает все-таки желание спеть еще?

- Оно возникает изредка, но не ездить по гастролям - хватит, - а выпустить иногда песню, которая понравилась. Вот так я захотела спеть <Войну>. И спела. Потом гляжу - ее выкладывает Ярош (Лидер <Правого сектора> - запрещенной в России украинской националистической организации. - Ред.).

- То есть вы продолжаете объединять, когда это уже нельзя делать.

- Да, что-то такое. Я всегда была всехняя. Рядом со мной были люди ничуть не менее одаренные. Толкунова, скажем, или Ротару. И у каждой был свой круг. А я была на всех. Сначала, правда, интеллигенция несколько воротила нос, но потом подтянулась и она - в особенности после Мандельштама. Мандельштам воспринимался начальством сложно - просили, допустим, вместо <еврейский музыкант> спеть <прекрасный музыкант>, но эти комиссии ведь тоже были не совсем твердокаменные. Двадцать пять рублей или бутыль коньяка хорошего творили чудеса.

- Чем вы объясняете эту свою всехность?

- Понимаешь, я ведь никогда свои песни не слушала, пока еще выступала и ездила. Только если это надо было по работе. И не анализировала. Но три года назад я перестала ездить, и тогда стала слушать, - и знаешь, что я тебе скажу? Я поняла, что по тем временам это было ге-ни-аль-но!

- А если всерьез?

- А если всерьез: то, наверное, вот что. Они как-то во мне чувствовали, люди, что я не очень за все это держусь. А это единственное, что подкупает. Я всегда понимала, что если не смогу петь, или мне запретят, или я всем надоем и на меня перестанут ходить, - я всегда смогу стать женщиной, которая не поет.

Я музыку сочиняю в принципе неплохо. Я стихи сочиняю, по крайней мере песенные, довольно прилично.

- Я еще слышал, что вы шьете и что идея многих костюмов была ваша:

- Вот чего нет, того нет: иглу держать не умею. Рисую неплохо, да. Но костюм я придумала единственный - пиджак с колготками, потому что так случилось, что не было на выступлении юбки. Ее забыли. Пришлось надеть три пары колготок и пиджак, и многие ругали, но всем понравилось. Вот и в жизни так, понимаешь: если нет юбки, то я выкручусь без юбки, - если не смогу петь, то не буду петь. И поэтому была мне присуща некая безбашенность, и эту безбашенность люди чувствовали и ее любили. Кстати, вот почему любят Земфиру?

- Не знаю. Я люблю только раннюю.

- Нет, и сейчас отлично. Так почему? А потому, что она может себе позволить делать все, что хочет, и тогда, когда хочет. Она не ставит себя на конвейер. У нее альбом выходит тогда, когда набирается на него, и не зависит она ни от продюсеров, ни от публики. Ну, ей помогает Абрамович, тоже спасибо ему:

- А Шнур вам нравится, например?

- Шнур - это такой в чистом виде фольклорный коллектив, <Ленинград>, они поют частушки, народное творчество.

- Фольклорный?! У него, как у Шарапова, два высших образования на лбу написано.

- Хорошо, предлагаю термин <хитро-фольклорный коллектив>. Они предоставляют народу его идеальный образ. Музыка у них заводная, стихи запоминающиеся - без народного ансамбля какой же праздник?

- Вас сильно напрягали скандалы и резкие отзывы?

- Про резкие отзывы хорошо сказал Михалков: в молодости это еще не заботило, а сейчас уже не трогает. А скандал у меня был единственный, прописью, в гостинице <Прибалтийская>.

Для артиста, вообще говоря, много значит номер, в котором он живет. Я всегда обожала гастроли, потому что с хорошей командой ездить, посидеть после концерта, похохмить - это большое счастье, и не верь тому, кто жалуется на такую жизнь. Вот ты приехал, вот твой автобус чуть не несут на руках, справа толпа восторженная, слева толпа озлобленная, которая на тебя не попала, - это вообще довольно приятно, собирать стадион. Возникает какое-то чувство в спине, в шее: крылья? - не крылья, но, в общем, бессмысленно это объяснять.

Стадионы собирал до того только Магомаев, и он честно мне сказал, что не ждал повторения ни от кого из современников. Ты вряд ли помнишь, как по нему сходили с ума, вот, а потом так сходили по мне, и это был восторг. Но при этом очень важно, чтобы у тебя в каждом городе были привычные места, чтобы ты хоть куда-то приезжал, как домой, и у меня был номер в <Прибалтийской> с очень любимым и привычным видом.

Я однажды приезжаю, а этот номер занят, там живет другой человек и очень негодует, что я пытаюсь войти. Я совершенно спокойно разговаривала с этой женщиной у стойки - она мне возьми да и скажи, что это интурист, и пусть я буду благодарна, что меня вообще туда селят. Вот тогда я не выдержала: а вот, говорю, у вас сидят : - они тоже интуристы? А почему тогда мне нельзя, главной : Советского Союза, и к тому же поющей? Больше там ничего сказано не было, и скандал по нынешним меркам был скромный, и я могла вообще его остановить, потому что мне привезли гранки статьи <Звезда распоясалась> и сказали: если не хотите, печатать не будем. Но это не казалось мне чем-то ужасным - я только потом поняла, что это раскручивалось не без умысла - чтобы сорвать мне гастроли с Удо Линденбергом. Он, видишь ли, оказался антисоветчиком. Но не сорвали же. Так что: Когда писали всякую ерунду, я волновалась, только пока были живы родители. А вообще меня это не волновало совершенно, потому что я-то знаю правду, ну и достаточно. Очень долго писали, например, что я не Пугачева, что это не моя фамилия.

- А вы Пугачева?

- Клянусь, я Пугачева.

- А когда вы слышите или читаете о себе, или смотрите себя по телевизору: не знаю, как сформулировать: вы можете ощутить, что это все один человек? В вас где-то сидит еще та девушка, которая спела <Арлекино>, или поверх этого наросло что-то неузнаваемое?

- Я понимаю вопрос, но отвечаю абсолютно честно: я и сейчас та девушка, которая спела <Арлекино>. Люди, которые про меня говорят, могут иметь в виду разное: Пугачеву семидесятых, Пугачеву девяностых: Но для себя я всегда одна и та же - та, которая была Пугачевой уже и в роддоме.

- Чем вы сейчас главным образом заняты?

- Школой. Это для моих детей, когда подрастут. Ты знаешь, что я молодая мать? Хочу, чтобы к их семилетию эта школа уже была. Там будут учить не только петь и танцевать, но и вести себя, и жить: Вроде лицея. Пока это не приносит мне ни копейки. Но когда-нибудь принесет.

- А драматическую роль вы сыграть не хотите? По-моему, интересно было бы.

- Хочу, потому что - вот Галя Волчек мне предложила поработать, но в театре я ничего не понимаю. А в кино - здесь у меня опыт есть, хотя <Женщину, которая поет> я не считаю настоящей киноролью. Я сыграла бы хорошую роль, и это бы у меня получилось, но не предлагают пока - вероятно, понимают, что может ведь и получиться. А кому это нужно? Я бы сыграла, может, из классики что-то, но осовремененной. Хотя Островского даже осовременивать не надо, и я бы очень хотела <Последнюю жертву>. Но тут как раз закрыли казино, и вряд ли фильм на эту тему сейчас возможен:

- Как, по-вашему, надолго это все?

- Вот это все? Надолго. В России все надолго. Про меня тоже говорили, что я ненадолго, а видишь, как оказалось:

- Будут про Путина говорить, что он политический деятель вашей эпохи?

- Нет, конечно. Сейчас не моя эпоха. Я, может, специально ушла, чтобы про него так не говорили:

- Зачем вам был нужен Прохоров?

- С Прохоровым было интересно: и сам он интересный, и я узнала от него множество вещей про бизнес. Я никогда не занималась бизнесом и не очень люблю само это слово - был у меня, допустим, опыт с чипсами. Придумали мы чипсы, было вкусно. Потом началось производство, я их попробовала - ну невкусно совсем! Я поняла, что все вкусное там разворовывается, и чтобы их делать нормально, там надо сидеть на производстве, не отходя от конвейера. Ну и продала это, дороже, чем купила. Потом обувная фабрика, благодаря которой, собственно, я сейчас и живу, и неплохо, - но это спасибо концерну <Эконика>. У меня там одна линия <Алла Пугачева>.

Прохоров мне много интересного рассказал, а потом я поняла, что в политику надо идти с готовностью ко всему. С готовностью пойти до конца и потерять все. Готовность у него, может, и была: но он это себе не до конца представлял. А я - поскольку опыт провала у меня был - представляла.

- Многих раздражало ваше непрерывное участие в новогодних программах и весь ваш клан, который там непрерывно светился:

- Но это же не мое пожелание. Мое - это <Рождественские встречи>, которые как раз были не для моего клана и не для моей рекламы, а там впервые удалось появиться множеству людей, которых иначе никуда бы не выпустили, потому что это заведомый неформат. А что касается Нового года - это ведь каналы требуют. Им непонятно, как может быть <Голубой огонек> - и чтобы в нем не было звезд. Я не очень понимаю, честно говоря, какой теперь смысл в <Голубых огоньках>. Тогда это был народный групповой портрет страны, токари-пекари-доярки, и все смотрели на этих людей - кто-то с насмешкой, кто-то с гордостью, - и все понимали: вот небывалый новый класс, такого нигде в мире не было, на них следует равняться. А на кого они должны равняться в сегодняшних <Огоньках>? Где там новый класс? По мне, так уж лучше доярки.

- Что за человек Кобзон?

- Он непростой человек, интересный, ему место в Книге рекордов Гиннеса, потому что дольше петь не может никто. Я на одном его юбилее высидела три часа и пошла поблагодарить. А он мне: <Ты что, на второе отделение не останешься? Вот там-то я развернусь, настоящее спою, а не все эти романсы!> Я говорю: но можно, я хотя бы из кулис посмотрю? Я не могу сидеть три часа физически! Он говорит: ладно, лучше уж тогда вообще уходи: Нет, он многим помог, он довольно непредсказуем в дружбах и связях, что важно: И потом - вспомни, сколько у него было бесспорных хитов! <А у нас во дворе есть девчонка одна> - какая песня, я и сейчас наизусть помню!

- А я вот хорошо помню ваше интервью с Юлианом Семеновым. И он меня тоже чрезвычайно интересует. Что это было такое?

- Хм. Напиши: долгая пауза. Он был: я, кстати, не помню тот разговор с ним совсем:

- В <Смене>, с участием дочек.

- Дочки удивительные, потому что они вместе с ним шли в ресторан, когда он срывался. Не пили, нет. Но когда он начинал задираться - это был непременный этап, он принимался задирать соседний столик, будучи боксером, и это могло кончиться серьезной дракой - девочки начинали мило хихикать, показывая всем присутствующим, что это папа так шутит. Он был человек со страшным внутренним надломом. Вероятно, потому, что мог одно - а писал другое, и очень хорошо понимал, что поставил себя на службу сомнительному делу. За этапом задирательства наступал этап мрачных восклицаний <Я все могу! Вы все не знаете, кто я такой!>. Это значило, что пора укладывать его спать, а уложить его спать было очень трудно. Да: он в обычной жизни был человек удивительно трезвый, прекрасного самообладания, но такой червь его точил, что наступали эти ужасные срывы. Так он расплачивался. И все так расплачиваются, не надо иллюзий.

- А у вас никогда не возникало этого чувства - <Я все могу! Вы все не знаете, кто я!>?

- Не возникало, потому что это все выражалось в довольно смешной форме. Например, приходит письмо: <Москва, Кремль, Пугачевой>. И оно доходило. Я на концерте однажды про это рассказала и добавила только: <Благодарю тебя, мой народ!> После этого несколько дядечек в серых костюмах попросили меня никогда больше этого со сцены не рассказывать, а я честно ответила, что никогда на концертах не повторяюсь. У меня, кстати, была тогда идея сделать концерт вообще без разговоров с залом - только песни. <Пришла и говорю> - концерт, получившийся именно из этого желания. Я там как начинала с ахмадулинского текста, так прозой ничего уже не говорила. Легко было понять, был человек на концерте или нет. Если он начинал пересказывать мои слова оттуда - значит, не был. Впрочем, ему могло показаться, что это все мои монологи, а не чужие стихи.

- Ахмадулина-то как к этому относилась?

- Однажды она, осушив, по обыкновению, бокал, сказала, что как душеприказчица Цветаевой она глубоко возмущена: как это я пою <Бабушку>, превращаю гениальный текст в эстрадную попсу? Но потом, осушив бокал уже в моем обществе, сказала, что ей очень нравятся мои песни и что она мне все простила, увидев меня однажды в каких-то красных носках. Господи помилуй, в каких красных носках?!

- А как по-вашему - хорошие нравы в шоу-бизнесе? Говорят, ужасные:

- Не знаю. Я никогда не занималась шоу-бизнесом. Вокруг меня были нравы хорошие и люди остроумные.

Однажды Киркоров - он совсем мальчиком ездил с нами на гастроли - попросил Сашу, клавишника, придумать ему сценический образ. И Саша - остроумный едкий человек с двумя зубами во рту - сказал ему: <Лучезарный : !> (похоже на обалдуй. - Ред.). По-моему, это превосходно, не знаю только, как ты это напишешь. На следующий вечер он спрашивает: ну а сегодня как я? Саша отвечает: уже не лучезарный: Он и сегодня это припоминает моим музыкантам, говорит: пойдем получезарим:

- Вы не думали книгу написать?

- Однажды в самолете - у меня по молодости лет была еще аэрофобия - мы попали в сильную турбулентность, и надо мной еще пошутили, что шасси не выпускается. И я тогда взмолилась: Господи, пусть не сейчас, ведь я еще не написала книгу! С тех пор и не пишу: пока не написала - может, Он меня бережет как-то? Я потому, кстати, и не люблю интервью: если рассказывать, то рассказывать надо все. Иначе выйдет проще, глупей, чем было: А как расскажешь все? Писать я не решаюсь, потому что знаю свои границы: я дура, но при этом умная. Дура - потому, что обычная женская глупость всегда служит прекрасным фоном для ума. За счет этого сочетания я и произвожу впечатление, но как это написать?!

- Что сейчас делать?

- Растить детей. Вот мои, например, очень похожи на нас с Галкиным, прямо маленькая я и маленький он.

- Напоследок: почему у вас в мейле упоминается <Орфей>-75? Это для вас до сих пор самая дорогая награда?

- Да не то чтобы: но просто когда знакомый программист придумывал мне адрес, он сказал: назовите что-нибудь, чего вы уж точно не забудете. Так вот, этого я уж точно никогда не забуду.

- Я тоже.
---------------------

Самые удивительные женщины XX века
Звезды : Мир женщины

Любовь Петровна Орлова

Звезда N 1 советского кино. Вместе с мужем Григорием Васильевичем Александровым
они до 50-х годов определяли ключевые направления развития советского
кинематографа. Удивительно, как потомственная дворянка (её отец Петр Федорович
Орлов был потомком тверской ветви Рюриковичей) стала олицетворением
рабоче-крестьянской жизни.

София Шиколоне (Софии Лорен)

Признается секс-символом эпохи. Она сломала стереотипы женской красоты и стала
эталоном на десятки лет вперед.

Лени Рифеншталь

В числе поклонников очень красивой и бесспорно талантливой Рифеншталь оказался и
Адольф Гитлер, предложивший ей снять для национал-социалистов несколько
пропагандистских фильмов. О её жизни написаны книги, снят фильм. Вхожая в высшие
эшелоны власти фашистской Германии, она не постеснялась рассказать о себе в
мемуарах. Удивительно, сколько ей прощали фашисты и те, кто с ними боролся. Сама
она объяснила сей феномен с очень женской простотой: «Я снимала жизнь, ни
больше, ни меньше».

Ванга (Вангелия Пандева Гуштерова, урождённая Димитрова)

Её унес смерч. Маленькую девочку нашли только через несколько часов. Глаза Ванги
были серьезно травмированы, и до конца жизни она осталась слепой. После этого
случая у неё проявились особые умения. Ванга обладала способностью определять
заболевания людей с большой точностью и предсказывать их дальнейшую судьбу.

Габриель Бонёр Шанель, прозванная Коко Шанель

Была ведущим французским кутюрье, чей модернизм, вдохновлённость мужской модой и
следование дорогой простоте в создаваемой одежде сделали из неё, возможно, самую
важную фигуру в истории моды XX-го столетия. Шанель принесла в женскую моду
приталенный жакет и маленькое чёрное платье. Влияние Коко на высокую моду было
настолько сильным, что её - единственную из истории моды - журнал «Тайм» внёс в
список ста самых влиятельных людей XX века.

Маргарет Хальда Тэтчер

Известна как «железная леди». Первая и пока единственная женщина на посту
премьер-министра Англии. С её именем связывают крупнейшие экономические реформы
в Англии, которые позволили выйти стране из тяжелого экономического кризиса.

Раиса Максимовна Горбачёва (урождённая Титаренко)

Сибирская красавица, первая женщина, названая на территории СССР «Первой леди».
Вместе с супругом руководила страной и успешно довела её до демократического
развала. За что стала героиней Германии, США и Евросоюза. В своей стране терпела
неприязнь соотечественников и соотечественниц.

Виктория
Из выпуска от 04-06-2010 рассылки «Здоровье и красота»
---------------------

Самые знаменитые женщины XX века
Шоу-бизнес : Стиль жизни

Секс-символ N 1. Норма Джин Бейкер родилась 1 июня 1926 года в Лос-Анджелесе.

Детство будущей мировой звезды было нелегким. Оно прошло в основном в приютах. В 16 лет (1942 г.) девушка вышла замуж за Джеймса Доугерти. Брак оказался недолгим, просуществовав всего 2 года.

Норма Джин Бейкер стала моделью в 19 лет. Она сделала несколько пластических операций на лице и груди. Именно тогда она решила взять себе псевдоним. Так практически никому не известная Норма Джин Бейкер со временем превратилась в секс-символ - Мэрилин Монро.

В марте 1948 г. она подписывает свой первый контракт со студией Columbia.

Вторым мужем уже знаменитой голливудской киноактрисы стал Артур Миллер.

В конце 1961 года Мэрилин Монро была представлена Джону Кеннеди.

Секс-символ первой половины XX века была обнаружена мертвой в своем особняке 5 августа 1962 года. При каких обстоятельствах наступила смерть – неизвестно. До сей поры никто достоверно не знает, что действительно случилось той ночью.

За всю свою непродолжительную жизнь Мэрилин снялась в 30 фильмах. Её карьера продолжалась шестнадцать лет.

Однако для режиссеров Мэрилин Монро оставалась красивой, сексапильной женщиной, и никто из приглашавших ее сниматься не видел и не хотел видеть в ней актрису.

Мэрилин Монро прожила яркую, но короткую и трудную жизнь. Она стала предметом воздыханий миллионов мужчин, красавица, которой завидовали женщины, актриса, чей стремительный взлет был настоящим чудом. На самом же деле это была женщина с трагической судьбой.

Она оставила после себя знаменитые фильмы, которыми мы восторгаемся и сегодня, и тонны бумаги с собственным изображением.

Все в Мэрилин было уникально: взгляд, походка, умение держаться, фигура, прическа, улыбка. В ней сочеталось обаяние ангела с соблазнительностью искусительницы.

Бриджит Бордо

Потрясающая девушка с пухлыми губами, белокурыми волосами, Бриджит Бордо была секс-символом 50-х и 60-х годов XX века. Она родилась в конце сентября 1934 года в Париже.

В семье считали, что Бриджит должна выйти замуж за сына промышленника или адвоката. Но она сначала пробует себя в балете, затем попадает на обложку журнала. И, как положено в сказке, на девушку обращает внимание режиссер Марку Аллегре, он приглашает Бордо на кинопробы... Так засияла звезда Бриджит Бордо на небосклоне звездного Олимпа.

На съемочной площадке она знакомится с Роже Вадимом и выходит за него замуж. Но роман оказался недолгим. Бриджит понравилось наслаждаться жизнью. Молодая актриса вспыхивала, как порох, отдавала любимому себя всю, но не могла принадлежать одному мужчине.

В старушке Европе не было семьи, которая бы не обсуждала поведение Бордо. Мужчины сходили по ней с ума, женщины ненавидели. В 1973 году, незадолго до своего сорокалетия, Бордо объявила о завершении кинематографической карьеры и в дальнейшем посвятила свою жизнь борьбе за права женщин.

Она снялась в 41 фильме.

Одри Хепберн родилась в начале мая 1929 года в Брюсселе. Золотого детства у девочки не было, так как родители постоянно ссорились, а перед войной развелись.

В начале 50-х годов Одри начала брать уроки актерского мастерства и снялась в нескольких британских фильмах.

В 1951 году французская писательница Колетт, увидев Одри на съемках, настояла на том, чтобы она исполнила главную роль в бродвейской постановке ее романа "Жижи". Вскоре Хепберн снялась в нашумевшей картине «Римские каникулы», за которую получила «Оскара».

Потрясающая внешность наряду с актерскими способностями обеспечили Одри Хепберн головокружительную карьеру в кино и шоу-бизнесе.

Ее партнерами по фильмам были знаменитые актеры Грегори Пек, Гари Купер, Шон Коннери, Фред Астер, Хамфри Богарт, Питер О'Тул.

Королева красоты умерла 20 января 1993 года в Швейцарии.

Опрос, проведенный среди известных журналистов, модных фотографов, дизайнеров, специалистов в области макияжа и представителей агентств манекенщиц, показал, что Одри Хепберн является королевой красоты всех времен и народов. Опрос проводился журналом Elle и компанией Evian.

София Виллани Чиколоне родилась 20 сентября 1934 года.

С раннего детства она не была обделена красотой. В 15 лет София победила в местном конкурсе красоты и была приглашена работать фотомоделью. В 1949 году на девушку обратил внимание продюсер Карло Понти. Именно он превратил Софию Чиколоне в Софи Лорен, которую сегодня знает весь мир.

К середине 50-х годов София стала звездой и секс-символом Италии. Софи Лорен - обладательница почетных премий всех основных кинофестивалей: Каннского (1961), Венецианского (1958, 1998), Московского (1965, 1997), Берлинского (1994). Софи Лорен - лауреат пяти премий "Золотой глобус" (в специальной номинации "любимица мировой публики"). Первая лауреатка премии "Оскар" за лучшую женскую роль в фильме на иностранном языке (1961).

В 2007 году семидесятидвухлетняя актриса снялась обнажённой для известного календаря «Пирелли». Из аксессуаров на ней были лишь бриллиантовые серьги.

Софи Лорен снялась в 92 фильмах.

Элизабет Тейлор родилась в конце февраля 1932 года в Лондоне. В 1939 году семья переехала в США в Калифорнию. Воспитанием дочери занималась мать. Она мечтала сделать из девочки кинозвезду, поэтому заставляла Элизабет играть на пианино, учила хорошим манерам. В одиннадцать лет с Элизабет Тейлор заключила контракт американская киностудия «Метро-Голдвин-Майер».

Плеяду её мужей открыл миллионер Ник Хилтон, сын знаменитого владельца всемирной сети отелей. Произошло это событие 6 мая 1950 года.

Вторым мужем Элизабет стал сорокалетний американский актер Майкл Уиндинга. За пять лет брака Элизабет Тейлор родила двух сыновей.

Третьим мужем актрисы в 1957 году стал голливудский продюсер Майкл Тодд. От этой любви на свет появилась дочь.

Последним официальным мужем актрисы стал 39-летний строительный рабочий Лэрри Фортенски. В 1991 году они поженились, а в 1997-м развелись.

Элизабет Тейлор обожает украшения, являющиеся музейной редкостью. Майкл Тодд подарил ей бриллиант в 30 карат, диаметром полтора дюйма. Ричард Бартон преподнес ей бриллиант Круппа 23,3 карата, жемчужину "Перигрина", подаренную Марии Тюдор в 1554 году, и уникальное колье, где царствует бриллиант "Тадж-Махал"...

Элизабет Тейлор снялась в 69 фильмах, получив два «Оскара»...

Автор: София Каждан
Из выпуска от 17-02-2011 рассылки «Психология Звезды. Смех и слезы. Рассылка MyJane.ru»
---------------------

Божественные итальянские актрисы
Звезды : Мир женщины

Итальянское кино славится своей незабываемой атмосферой, но его главной жемчужиной были и есть, конечно же, актрисы. Яркие и неповторимые, они покоряют сердца миллионов мужчин, а их талант и красота стали эталоном женственности.

Софи Лорен

В эту женщину был влюблен весь Советский Союз. Невероятно красивая и харизматичная актриса, и к тому же самая титулованная в итальянском кино. Она получила «Оскар» за лучшую женскую роль, и это был первый случай, когда премия в данной номинации была вручена за фильм, снятый не на английском языке.

Моника Беллуччи

Моника Беллуччи — это женщина-мечта. Она не похожа на других актрис точно так же, как все актрисы ни капельки не похожи на нее. Ее называют «итальянской богиней». Именно она воскресила в современном кино образ настоящей кинодивы.

Орнелла Мути

Орнелла Мути — эталон женской красоты. В ее кинематографической карьере никогда не было неинтересных ролей. В одном из интервью Орнелла сказала, что после завершения съемок она остается наедине с самой собой и той женщиной, которой еще вчера «отдавала» свои лицо, нервы, слезы и улыбку.

Джина Лоллобриджида

Из всех кинозвезд послевоенной Италии Джина Лоллобриджида была и остается самой очаровательной. Она — яркий пример средиземноморской красоты, горячая, дикая и страстная. Удивительно женственная фигура и прекрасные актерские способности сделали ее звездой международного масштаба по прозвищу Итальянский Вулкан.

Пьер Анджели

За всю свою недолгую жизнь Пьер Анджели сыграла 33 роли в кино. Уже после первых своих ролей она стала получать самые высокие оценки кинокритиков, которые сравнивали ее красоту и талант с талантом и красотой Греты Гарбо.

Изабелла Росселлини

Изабелла Росселлини — дочь знаменитых родителей, режиссера Роберто Росселлини и актрисы Ингрид Бергман. Излюбленная актриса Дэвида Линча, у которого сыграла свою самую знаменитую роль в фильме «Синий бархат».

Азия Ардженто

Будет верным сказать, что прекрасная Азия Ардженто многогранна. Она писатель-романист, режиссер и одна из самых востребованных актрис в итальянском и европейском кино.

Алида Валли

Алида Валли снялась в фильмах почти всех великих итальянских режиссеров: Висконти, Бертолуччи, Пазолини, Ардженто, Антониони. Каждая ее роль стала классикой итальянского кинематографа.

Клаудия Кардинале

Еще одна великолепная и знаменитая итальянская красавица. Одна из любимых актрис Висконти, впервые заговорившая своим голосом с экрана у Феллини и отказавшая во взаимности Алену Делону и Марлону Брандо.

Марина Берти

Очень красивая актриса, которую знает каждый поклонник классического итальянского кино. За свою актерскую карьеру эта очаровательная женщина сыграла в 100 фильмах и сериалах. Особую популярность она приобрела благодаря ролям в лентах «Камо грядеши» и «Бен-Гур».

Из выпуска от 17-03-2015 рассылки «AdMe.ru»
---------------------

Болгарская «Кассандра»
Библиотека:
Интересные люди

Люди, обладающие даром ясновидения, жили во все времена. Вспомним вещую Кассандру. Влюбленный Аполлон, отвергнутый ею, обрек прорицательницу на печальную
участь: никто не верил в то, что она говорила, хотя сбывалось все. XX век явил миру свою «Кассандру» с собственной нелегкой судьбой...

Рождение чуда

Однажды летним вечером недалеко от маленькой болгарской деревушки Петрич играющие дети заметили в небе странное облако. «Гроза», - забеспокоились ребята.
Но молний и грома не было. Только зловещий ледяной ветер погнал по дороге клубы пыли, завился воронками смерча, подступая все ближе, ближе - и вдруг подбросил
в воздух Евангелию, двенадцатилетнюю дочку вдового пастуха Пандева. Два километра смерч тащил ее по полю. Перепуганную насмерть девочку еле нашли под завалом
камней и веток. Она чудом осталась жива и навсегда потеряла зрение. Казалось, с рождения Вангу преследует злой рок: появилась на свет недоношенной, вскоре
мама умерла, а отец ушел на первую мировую войну, а теперь еще и слепота. Трехлетнее лечение в Доме слепых результата не дало.
Ванга  плакала ночи напролет, моля о чуде. Она еще не знала, что чудо уже свершается.

Сверхъестественные способности Ванги раскрывались постепенно. Только по прошествии времени односельчане вспоминали, как девочка еще до слепоты играла в
странную игру, страшно раздражавшую отца: положит на улице какой-нибудь предмет и ищет его, крепко закрыв глаза, - как будто готовилась к предстоящей ей
участи. Как помогла отцу найти украденную овцу из стада, точно описав двор, где ту прятали. Как любила играть в «лечение», прописывая подружкам разные
травы. Как гадала им на суженого и никогда не ошибалась...

Но тогда некогда было обращать внимание на странности и чудачества девочки. Мачеха Ванги умерла, родив третьего ребенка. На руках у девушки остались обезумевший
от горя отец, младшие братья и сестры, которым она на долгие годы заменила мать. Семья перебивалась с хлеба на воду. Зимой и летом ходили босиком. Ванга
боролась с нищетой, как могла: вязала, шила, пряла. Днем выбивалась из сил, а по ночам к ней стали приходить странные сны. Прозрачные существа рассказывали
в них о грядущих событиях. Что делать с их пророчествами, она не знала.

И вот однажды Ванге привиделся огромный незнакомый человек, который сказал: «Завтра начнется война. Ты должна будешь говорить людям, кто погибнет, а кто
выживет. Помоги им избежать смерти!» Первым, кого Ванга попыталась предостеречь, стал ее старший брат Васил. Она умоляла его не уходить в партизанский
отряд, утверждая, что он погибнет в 23 года. Васил не поверил предсказанию. А через несколько месяцев был зверски убит фашистами. К дому же Ванги потянулись
женщины. Каждая хотела знать судьбу ушедших на войну мужа или сына. Слухи о чуде из села Петрич быстро распространились по всей
Болгарии,
а через несколько десятилетий о Ванге знал весь мир.

«Охота на ведьму»

Казалось, закончится вторая мировая, и жить станет легче. Бесконечный поток людей нес к Ванге боль и отчаяние, терзая ей душу. Только природа дарила ей
радость и вдохновение. Травы и цветы были ее любовью. Она поняла, что хоть и не может предотвращать людские судьбы, но зато может лечить людей, как мечтала
в детстве. Между тем тучи над ней сгущались. Священники объявили Вангу посланником дьявола, отторгающим паству от церкви. А пришедшие к власти коммунисты
стали преследовать слепую прорицательницу за то, что она насаждает суеверия и отвлекает народ от строительства социализма.

Помог забавный случай: у одного важного чиновника пропал портфель с секретными документами. Ему грозило лишение партбилета со всеми вытекающими последствиями.
Весь уголовный розыск был поднят на поиски злополучного портфеля. Но только Ванга указала место, где он находится. В награду она была удостоена характеристики
«полезного для народной власти человека». А потом строители коммунизма сообразили, что на народной целительнице можно неплохо заработать. Они взяли на
контроль ее посетителей, установив таксу: десять левов для болгар и пятьдесят долларов для иностранцев. Всего к 90-м годам в государственную казну Болгарии
благодаря «бабе Ванге» поступило более девяти миллионов левов. Но и это не спасло ее от гонений. Примерно за полгода до смерти Сталина Ванга имела неосторожность
обмолвиться о скорой смерти вождя всех времен и народов. Кто-то из вездесущих «доброжелателей» донес куда надо, и ее арестовали. Неизвестно, чем закончилась
бы эта история, если бы предсказание не сбылось.

А в середине 70-х она вновь впала в немилость. Ею вплотную занялись спецслужбы. Началась череда обысков и допросов. Это после смерти Ванги появились утверждения
о том, что болгарские спецслужбы ее «раскручивали»! Мол, стране было престижно иметь известную на весь мир прорицательницу и целительницу, к которой не
только простые смертные обращались, но и знаменитости, в том числе политики. Информация о них собиралась всеми: от таксиста до приближенных Ванги. И главное
- были задействованы архивы самих спецслужб, отсюда и осведомленность болгарской «кассандры»... А тогда, в 70-е, газеты пестрели карикатурами на «шарлатанку,
мошенницу и ведьму». А «товарищи»-сыщики не постеснялись конфисковать из дома слепой женщины все деньги до последнего лева.

Конец травли положила дочь бывшего болгарского руководителя Тодора Живкова - Людмила. Она пользовалась большим авторитетом и в партийном руководстве, и
среди интеллигенции, да и просто была чутким к чужим страданиям человеком. Она и взяла Вангу под свое «крыло». А та не смогла оправдать свое имя Евангелина
- «носительница благой вести». Людмиле было суждено погибнуть в автокатастрофе, и Ванга это знала.

Не спасла Ванга и любимого человека - мужа Димитра. В последние годы он много пил и в муках умирал от цирроза. Она все понимала, но изменить предначертанный
ему путь не могла, не имела права. В тот же миг, как Митко умер, Ванга заснула и спала до самых похорон. Очнувшись, она сказала: «Я проводила его до того
места, которое ему было уготовано!»

Свои и чужие страдания, невозможность ни избавиться от своего дара, ни изменить к лучшему судьбы близких ожесточили Вангу. Ее вспоминают как резкую, громко
говорящую короткими, рублеными фразами старуху с навечно закрытыми глазами, с неподвижной маской вместо лица. Толпы так называемых поклонников и последователей
открыли свою охоту на Вангу, стремились попасть к ней любыми путями, но она далеко не всех привечала. Тех, кто приехал из праздного любопытства, чувствовала
сразу. Научилась отказывать и тем, чьи дни были сочтены - слишком тяжелая ноша для дряхлеющей женщины. Экстрасенсов, в изобилии расплодившихся в 90-е,
на дух не переносила: Кашпировского с Чумаком просто прогнала со двора!

Она жаждала покоя. Больше старалась проводить времени с цветами в саду, а не с людьми. Постоянно контактируя с умершими («Я - врата для них в этот мир!»),
Ванга поняла: смерти не надо бояться, ведь душа бессмертна.

«Я вернусь!»

Сейчас уже трудно понять, что слепая Ванга на самом деле чувствовала зрячей душой, а что привиделось верующим в нее людям. Современная наука не может ни
доказать феномены общения с загробным миром или предсказания будущего, ни опровергнуть их.

Пророчества Ванги, как правило, носили очень расплывчатый характер в самых важных сферах и изобиловали мельчайшими деталями в событиях личного характера.
Иллюстрацией этому может послужить история, произошедшая с любимым нашим народом «Штирлицем» - актером Вячеславом Тихоновым, посетившим Вангу в 1979 году.
Она встретила его вопросом: «Ты почему не выполнил желание своего лучшего друга Юрия Гагарина? Перед своим последним полетом он тебя попросил купить часы-будильник!»
Актер был так потрясен, что ему пришлось принять валерьянку. А Ванга добавила: «Гагарин не умер. Он был взят...» Но кем, как и почему, она так и не открыла.

По подсчетам профессора Георгия Лозанова, сбылось около 70 процентов пророчеств Ванги, в том числе II мировая война, путч в России 1991 года, приход к
власти Бориса Ельцина. Но многое из сказанного ею и не случилось: в 70-е годы она пророчила СССР ввод войск в Чили, в 90-м предрекала Бушу-старшему развод
и взрыв его самолета.

Следует отметить и тот факт, что все точные и ясные исторические предсказания Ванги были документально зафиксированы не до, а после того, как сбылись.
Так, ее слова о том, что в 2000 году погибнет Курск, никто не воспринял как тему для анализа. Единственное предположение, которое приходило на ум, это
взрыв атомной станции, но никак не то, что утонет атомная подлодка.

Ванга оставила нам и предсказания,
которые еще ждут своего подтверждения или опровержения: «Россия все сметет на своем пути и не только сохранится, но и станет властелином мира!», «В космосе
найдут жизнь, и станет ясно, как зародилась жизнь на Земле», «К 2018 году добыча нефти прекратится, земля сможет отдохнуть. А машины будут питаться от
солнца», «Все религии придут в упадок. Только Учение «Живая Этика», как белый цветок, покроет всю Землю», «Китай, Индия и Москва сойдутся в одной точке»,
«Через двести лет человек установит контакт с пришельцами из других миров, которые уже давно живут на нашей планете». Последнее пророчество Ванги относительно
России свелось к одному жесту: она, не проронив ни слова, очертила руками большой круг.

После смерти прорицательницы в 1996 году многочисленные последователи и «ученики» стали приписывать ей то, чего она и не говорила. Как теперь проверишь
утверждения этих «детей лейтенанта Шмидта»? Даже по поводу предсмертных слов Ванги «Я вернусь!» бытуют две различные версии. Согласно одной, Ванга якобы
предсказала, что вскоре после ее кончины в Болгарии родится девочка с ее душой. А если верить воспоминаниям Василия Варламова, одного из ее «учеников»
из Нижнего Новгорода, Ванга общалась с душой своей умершей матери, которая обитает в парижском соборе Нотр-Дам, и та открыла ей, что второй раз Евангелина
будет рождена во Франции. У девочки тоже будет физический недуг. А дата рождения - 2005 год. Возможно, новое чудо уже произошло, и мир скоро вновь встретится
с великой прорицательницей.

Автор: Марина Холодова
---------------------