Как не заблудиться в направлениях психотерапии. Часть 1
Как не заблудиться в направлениях психотерапии. Часть 2
Приход в сознание
А внутри пустота: почему наш мозг совсем не похож на компьютер
Почему мы испытываем дежавю и почему мы все забываем
«Нам хочется думать, что мы воспринимаем мир совершенно объективно». Биолог Николай Кукушкин - о теории временных окон и роли памяти в формировании личности
Бог - это статистика
Как понять всё
Почему вас всё бесит
Что такое время?
Доброта как модный наркотик
Что животные видят в зеркале? Отрывок из книги о зверином интеллекте
Ученые разрешили вековой спор о восприятии
Сверхвозможности опасны для их обладателя
Расщепление расщепления
Безумие в наследство
Весь в себе: что такое синдром Аспергера
6 книг о депрессии, психических расстройствах и мудрости психопатов
Ким Пик - «человек дождя». В чем был его феномен
Гениальные шизофреники
Неумение читать – признак выдающегося воображения и таланта
Гений и помешательство: Аномалии творчества
Как вычислить гения
Формула музыки
---------------------
Как не заблудиться в направлениях психотерапии? Часть 1
DigestWeb.ru - интересные новости и полезные статьи
Полезные советы
15 апреля 2010
источник: shkolazhizni.ru
В жизни каждого человека наступает момент, когда
он чувствует, что не в состоянии самостоятельно
справиться с ворохом навалившихся проблем. Многие
в такой ситуации принимают решение обратиться за
помощью к профессионалу – психологу или
психотерапевту.
Однако, начав поиски специалиста, человек
сталкивается с тем, что выбор методов психотерапии
огромен, и без предварительной подготовки сложно
сориентироваться во всех направлениях. Важно не
ошибиться в выборе и уметь распознать
недобросовестного специалиста. В этой статье я
представлю краткие характеристики наиболее
популярных на постсоветской территории школ и
направлений.
Начнем с «разговорных» (вербальных) методик, т.е.
тех, где ключевую роль играет беседа
психотерапевта и клиента.
Классический психоанализ.
Основоположники
направления – Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг.
Основная идея: всё поведение, привычки, склонности
человека задаются бессознательной частью психики,
которая формируется в раннем детстве. Задача
психоаналитика – умозрительно вернуться вместе с
клиентом в его детство и отыскать там травмирующий
фактор, ставший причиной психологических
сложностей в настоящем. С этой целью аналитик
может использовать метод свободных ассоциаций,
толкование сновидений, легкий гипноз. Как только
причина найдена и разъяснена клиенту, наступает
т.н. катарсис (очищение) и проблема исчезает сама
собой.
Курс психоанализа длится от года до трех-пяти лет.
Если вам предлагают психоанализ за пять сеансов –
скорее всего психотерапевт не очень сведущ в
заявленном направлении или не планирует вам
помогать. От профессионала-психоаналитика не стоит
ждать душевной теплоты в общении с вами: по
правилам школы психоанализа терапевт должен быть
максимально отстранен от клиента, избегать
эмоциональной связи с ним. Психоанализ – яркий
пример индивидуальной психотерапии, когда терапевт
и клиент беседуют один на один.
Гештальт-терапия (от нем. Gestalt – целостная
фигура, образ).
Основоположник метода – Фриц
Перлз. Основная идея: в жизни человека происходит
множество событий, которые остаются
неотреагированными, становятся неактуальными,
забываются. Таким образом, формируются
незавершенные гештальты – образы, могущие
впоследствии стать причиной психологических
сложностей. Задача терапевта – в беседе, «здесь и
сейчас» восстановить чувственную картину
какого-либо события в жизни клиента и помочь ему
эмоционально отреагировать на это событие или
ситуацию. Гештальт-терапевт избегает интерпретаций
и толкований, он полностью сосредотачивает
внимание на целостной чувственной картине
происходящего. По мнению гештальт-терапевтов,
целое не равно сумме его частей. Гештальт-терапия
может быть индивидуальной и групповой.
Гипноз.
Этот раздел психотерапии в настоящее время
представлен тремя крупными направлениями:
1. Классический гипноз. Метод основан на прямом
внушении человеку моделей поведения, чувственных
образов. Суггестия (внушение) может быть
индивидуальной и групповой. Яркий пример групповой
суггестии – некогда популярные в СССР сеансы
Анатолия Кашпировского. В настоящее время
большинство специалистов подвергают сомнению
эффективность этого метода. Сохранился
классический гипноз преимущественно в
государственных психиатрических больницах и
наркологических диспансерах как метод «лечения»
невротических расстройств и алкоголизма.
2. Эриксоновский гипноз. Созданный Милтоном
Эриксоном метод гипноза кардинально отличается от
классического своей недирективностью: терапевт не
дает клиенту инструкций и указаний, а помогает ему
войти в особое состояние – транс, когда человек
бодрствует и может активно общаться с терапевтом.
Обычному гипнозу поддается лишь некоторая часть
людей, в транс же можно ввести практически любого
человека. В этом состоянии человек концентрируется
на своих внутренних переживаниях и на время
перестает воспринимать окружающую реальность.
Эриксон считал транс естественным состоянием
человека, необходимым ему для обработки
внутреннего опыта. Кроме того, находясь в
состоянии транса, человек может вызвать к жизни
забытые, но продолжающие влиять на его жизнь
события, что является ключом к решению проблемы.
3. Нейролингвистическое программирование (НЛП).
Основоположники – Ричард Бендлер и Джон Гриндер.
Метод объединяет элементы эриксоновского гипноза и
особые приемы трактовки речи клиента, позволяющие
терапевту понять внутреннюю картину происходящего
и помочь клиенту расширить рамки своего видения
проблемы.
Важно знать! На постсоветской территории НЛП
практикуется преимущественно как прикладная
методика – в бизнес-тренингах, личностных
тренингах (т.н. тренинги успешности), тренингах по
пик-апу (от англ. Pick-up – случайное знакомство).
Если вы нашли специалиста, практикующего этот
метод в качестве индивидуальной или групповой
психотерапии, постарайтесь заранее убедиться в его
добросовестности и профессионализме, так как
приёмы НЛП равносильны оперативному вмешательству
в психику и в руках неумелого терапевта скорее
принесут вред, чем пользу!
Рациональная психотерапия.
Основоположник – Поль
Дюбуа. Метод основан на логически построенном
переубеждении клиента, объяснении ошибочности его
суждений. Метод широко (не означает - успешно)
практиковался в советской малой психиатрии
(терапии невротических расстройств) и до сих пор
сохранился на вооружении у психиатров. Как
самостоятельное направление подвергается сомнению
большинством специалистов, однако присутствует как
элемент в работе психотерапевтов и врачей.
Системные расстановки.
Основоположник – Берт
Хеллингер. Метод может быть групповым или
индивидуальным. Во втором случае вместо группы
терапевт использует в работе специальный набор
кукол. Если есть возможность выбрать – лучше пойти
в живую группу. Суть метода заключается в том, что
человек и его проблема рассматриваются не
отдельно, а в тесной взаимосвязи с ближайшим
окружением человека – семьей, рабочим коллективом.
Клиент на практике воссоздает эмоциональные
взаимосвязи между участниками ситуации с помощью
расстановки группы в пространстве – здесь важно
все: расстояние между участниками, поза, поворот
головы.
По мнению Хеллингера, в расставленной таким
образом группе людей, с заранее заданными ролями,
возникает уникальная энергетика реальной ситуации.
Терапевт сначала дает клиенту самому расставить
участников в комнате в соответствии с его
видением ситуации. Затем он беседует с каждым
участником и получает представление о нарушенных
звеньях системы. После этого уже сам терапевт
расставляет участников, исходя из своего видения
проблемы, иногда вводит новых участников или
удаляет кого-то. В итоге клиент получает
эмпирический опыт правильной работы системы. Его
осознание является ключевым моментом терапии, т.к.
после этого уже реальная система (семья,
коллектив) начинает функционировать правильно.
Метод хорош как в семейном, так и в
бизнес-консультировании, дает быстрые и стойкие
результаты.
В учебниках по психотерапии вы сможете отыскать
ещё несколько методов вербальной психотерапии, но
их практическое значение в настоящее время
невелико. Во второй части статьи речь пойдет о
«не-разговорных» (невербальных) методах.
Будьте здоровы и счастливы!
Автор: Анна Полонская
---------------------
Как не заблудиться в направлениях психотерапии? Часть 2
DigestWeb.ru
Интересные факты
15 апреля 2010
источник: shkolazhizni.ru
Сегодня мы продолжим навигацию по просторам
психотерапии. Напомню, что в первой части статьи
были рассмотрены вербальные («разговорные») методы
психотерапии, такие как психоанализ, гипноз,
гештальт-терапия и другие.
Перейдем ко второй группе – невербальных
(«не-разговорных») методик, где ключевую роль
играет действие, а не беседа.
Арт-терапия (от англ. Art - искусство).
У истоков
метода стояли Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Ганс
Принцхорн. Основная идея: творческое самовыражение
позволяет человеку раскрыть глубинные пласты его
личности, с помощью арт-терапевта найти причины
психологических сложностей, получить
удовлетворение от процесса самовыражения. Большим
заблуждением является то, что для прохождения
курса арт-терапии нужно уметь рисовать, лепить и
т.д. Напротив, человеку, не скованному рамками
специальных навыков, гораздо проще выразить себя.
В арт-терапии эстетическая красота вашего
произведения имеет минимальное значение. Главное –
ваши ощущения в процессе создания и та информация,
которую вы сможете получить о себе с помощью
интерпретаций арт-терапевтом вашего творчества.
Арт-терапия – не только хороший способ решения
конкретной психологической проблемы, но и
прекрасная возможность просто снять общее
напряжение.
Маскотерапия.
Основоположник метода – Гагик
Назлоян. Метод заключается в создании
скульптурного портрета клиента и направлен на
преодоление внутреннего одиночества человека,
налаживание диалога с самим собой и окружающим
миром. Метод индивидуальный и применяется как в
психотерапии, так и в психиатрии.
Психодрама.
Основоположник метода – Якоб Морено.
Психодрама – метод групповой психотерапии, в
котором клиент с помощью группы и терапевта в
спонтанном театрализованном действии имеет
возможность заново проиграть травмирующие события,
по-новому увидеть свою проблему и найти её
оптимальное решение. Ключевым понятием метода
является спонтанность – незапланированность
действий как отдельного участника, так и всей
группы. Задаются только роли и общая схема
ситуации, которая затем разыгрывается спонтанно.
Занятие проходит в три этапа: разогрев
(подготовка), непосредственно действие и шеринг
(обратная связь).
Холотропное дыхание.
Основоположник – Станислав
Грофф. Метод относится к разделу трансперсональной
психологии. Суть метода: специальная техника
дыхания позволяет человеку входить в измененное
состояние сознания и контактировать с глубинными
слоями собственной личности. Полученная в ходе
сеанса информация интерпретируется терапевтом,
намечаются пути дальнейшей работы.
Для этого метода считается нормой возникновение
видений и физических ощущений в течение сеанса,
очень часто человек заново переживает процесс
своего рождения. Как правило, требуется несколько
занятий для того, чтобы «раздышаться» - справиться
с неприятными физическими ощущениями. Метод
групповой, долгосрочный, для любителей экзотики и
острых ощущений.
Важно знать! Ни в коем случае не пытайтесь
практиковать эту методику без наблюдения
специалиста (самостоятельно или в
непрофессиональной группе). В связи с особым
способом дыхания может возникать физиологическая
компенсаторная остановка дыхания (на определенном
этапе вы просто чувствуете, что вам больше не
хочется дышать), и только специалист может
правильно сопровождать вас в такой ситуации.
Телесно-ориентированная психотерапия.
У истоков
метода – Вильгельм Райх, Ида Рольф, Александр
Лоуэн. Основная идея: работа тела регулируется
психикой. Следовательно, о психологических
процессах можно судить по их физическим
проявлениям: осанке, позе, манере двигаться и
говорить, т.е. личность и тело образуют
функциональное единство. Знание «языка тела» дает
терапевту значительно более достоверную информацию
о проблеме, нежели самый подробный рассказ
клиента. Получив информацию, терапевт начинает
работу с телом клиента: это может быть и терапия
танцем, и специальные упражнения – индивидуальные
и групповые. Помимо решения внутренних проблем,
этот метод дает также оздоравливающий,
общеукрепляющий эффект. Хорошо подходит для
терапии психосоматических расстройств.
Итак, теперь, когда вы знаете, чего ждать от
непонятного названия методики психотерапии - выбор
за вами. Будьте придирчивы в своем выборе (тем
более что услуги психотерапевта стоят недешево),
не стесняйтесь расспросить специалиста о
полученном образовании, ознакомиться с дипломами и
рекомендациями – в этом нет ничего
предосудительного. И главное: постарайтесь не
пропустить тот момент, когда вы почувствуете, что
проблема решена и можно отказаться от дальнейших
услуг терапевта.
Будьте здоровы и счастливы!
Автор: Анна Полонская
---------------------
Приход в сознание
Наука и технологии - Материалы сайта - Сноб
Илья Носырев
18.01.2017
Проблема сознания - самая сложная в науке: ученые не могут понять, откуда оно у нас берется и зачем вообще нужно
Одна из древнейших грез человечества - мечта о бессмертии: еще легендарный царь города Урука Гильгамеш искал средство, которое спасло бы его от старости и смерти. Но вот уже века прошли, а мы ничуть не ближе к цели: можно продлить жизнь здоровым питанием, правильно рассчитанными физическими нагрузками, а где надо - то и лекарствами, однако спастись от мрачного Танатоса по-прежнему не удается никому. Слишком уж в хрупком теле мы существуем - без радикальной перестройки организма методами генной инженерии нам свою личность не спасти. Но что если перенести нашу личность на более надежный носитель - например, на жесткий диск компьютера?
Именно на этом построена идея «цифрового бессмертия». Ее сторонниками выступают многие гуру IT-технологий: например, технический директор Google Рэй Курцвейл еще в 2006 году опубликовал книгу «Сингулярность рядом: когда люди превзойдут свою биологию», где рассказывал о практических возможностях копирования нашей личности на цифровые носители. А несколько лет назад он даже дату назвал: к 2045 году в мире появится первая цифровая личность - точная копия содержимого мозга, принадлежащего живому человеку, причем копия, способная мыслить и чувствовать. Идею вовсю популяризирует Голливуд - в фантастическом фильме «Превосходство» герой Деппа, убитый террористами, обретает надежное пристанище на новом носителе - внутри Всемирной сети, откуда продолжает любить жену и бороться за светлое будущее для всего мира.
Все знает современная наука - как лететь с Земли до звезд, как поймать лису за хвост, как из камня сделать пар… И даже если чего-то не знает, то непременно узнает когда-нибудь или, по крайней мере, построит десяток достоверных гипотез. Есть, пожалуй, лишь одно по-настоящему белое пятно, стереть которое не помогает даже лавинообразное накопление фактов: все гипотезы остаются крайне сомнительными, а подчас и демагогическими. Это проблема сознания, и пока она не будет решена, говорить о цифровом бессмертии просто смешно.
Как получается, что в мертвой материи, которой является вещество нашего мозга, возникает способность ощущать и принимать решения? И почему не получается воспринимать мир у компьютеров? Или все-таки получается? Понять, что такое сознание - не только сложнейшая из научных загадок: это дело чести для любого материалиста. Пока наука не может объяснить, откуда берется наше «Я», у верующих всегда будет железобетонный аргумент на любые доводы материалистов - ну хорошо, пусть наше тело состоит из органических молекул и работает как сложная машина, но способность воспринимать мир, а проще говоря, душа, все-таки свыше нам дается! А значит, есть и тот, кто ее вложил в наши тела, и место, куда она денется после смерти тела.
Душа в шишках
Что же это такое - наше «Я», благодаря которому каждый из нас воспринимает этот мир? На заре Нового времени ученые, напрепарировавшись вдоволь, вдруг осознали, что человеческий организм - в общем-то машина: наши мышцы, сухожилия и кости движутся по тем же законам механики, что и стрелки в часах, а кровь, текущая по венам, подчиняется той же неумолимой гидравлике, что и вода в бассейнах и фонтанах. Но как этой машине удается мыслить и чувствовать? Ведь заводные автоматы, которые вскоре войдут в моду по всей Европе, этой способности напрочь лишены. Французский философ Рене Декарт, споткнувшись о проблему сознания, в итоге «решил» ее во вполне средневековом духе: есть-де у нас в мозгу шишковидная железа (эпифиз), через которую душа из высшего мира соединяется с нашим телом. Представлял все это Декарт примерно так же, как создатели знаменитого фильма «Аватар», в котором оператор-человек, по беспроводной связи управляя громоздким биологическим телом негуманоида, смотрел на мир его глазами и чувствовал то, что чувствует его тело.
Позднейшие ученые-материалисты не могли воспользоваться удобной ссылкой на душу и вынуждены были придумывать отговорки материалистические. «Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни», - писали Маркс и Энгельс. «Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи», - вторил им Ленин - и тут же довольные философы уходили в рассуждения о роли труда в становлении сознания, не объясняя толком, ни что оно такое, ни каким образом вдруг возникает из неспособной осознавать себя материи. Ловкость рук и никакого мошенства.
И представьте, людям того времени всех этих формул умолчания вполне хватало! С особенной остротой вопрос о сознании встал лишь в эпоху компьютеров, когда выяснилось, что машины могут легко обыгрывать человека в шахматы и го, разговаривать с человеком на естественном языке и даже сочинять пусть довольно бессмысленные, но вполне ритмичные и красивые стихи. Мышление компьютеров оказалось вполне настоящим мышлением. Чтобы полностью имитировать человеческое, им не хватает разве что совершенства алгоритмов - но мостик между их способностью решать задачи и механизмами работы нашего мозга переброшен вовсе не через какую-то бездонную пропасть: уже сегодня нейросети, построенные по принципу наших нейронных связей, успешно учатся сами. Пройдет еще несколько десятилетий, и компьютеры научатся мыслить вполне по-человечески. Но появится ли у них сознание?
Иссиня-красный цвет
Декарт мог себе позволить не различать две принципиально разные способности - воспринимать мир и мыслить: «Я мыслю, следовательно, я существую». Современная аналитическая философия, имеющая перед глазами пример компьютеров, вынуждена их четко разделять: она так и именует эту сложную загадку - проблема «сознания и мозга» (Mind-Brain Problem). Ученым не удается понять, каким образом в нашем чисто материальном мозгу формируются нематериальные квалиа - ощущения от наблюдаемых нашими органами чувств предметов. Да что там: на самом деле не существует даже способов понять, насколько эти квалиа универсальны - одинаковые они для всех людей или разные.
Представьте, что ваш друг на самом деле видит красный цвет как синий, а синий - как красный. Поскольку он с детства приучен называть этот свой синий цвет раскаленной докрасна кочерги и помидора на грядке красным, он никогда не узнает, что в действительности все остальные видят этот цвет иначе. И если кому-то из людей вдруг придет в голову проверить, так ли наш герой видит этот цвет, выяснится, что сделать это невозможно: «Вот этот цветок для тебя - красный?» - «Красный». - «А эта краска?» - «Красная». - «А если мы смешаем ее с желтой, какая краска получится?» - «Оранжевая», - уверенно отвечает наш герой: он либо и оранжевый видит как зеленый, либо его синий в сочетании с желтым действительно дает оранжевый, и он с детства не замечает в этом ничего удивительного. Речь ведь не об оптике, а о квалиа, о восприятиях, возникающих внутри вашего сознания: у лучей есть только частота и длина волны, а уж как наше сознание их интерпретирует, как оно их нам показывает - это вопрос отдельный. Вполне возможно, что каждый из живущих на Земле людей видит красный вообще по-своему, но даже если вы решитесь проверить, так ли это, вы не найдете никакого подходящего способа.
Все ли, что мы чувствуем, проходит сквозь наше сознание? Если вы уколете спящего человека в пятку, он отдернет ногу, но может при этом не проснуться. Его сознание не зафиксировало никакого события, однако мозг узнал о раздражителе и принял меры. Если этот человек спит на жестком матрасе или в неудобной позе, в его кровь могут выбрасываться продукты стресса: когда он проснется, он может оказаться в дурном настроении. Но в каком настроении было его сознание, пока он спал? Если он не видел сны, то сознания просто не было. Получается, что сознание и мозг хотя и вынуждены взаимодействовать во время бодрствования, мозг вполне может обойтись и без сознания. И не только ощущать раздражители и запускать рефлекторные движения, но даже принимать сложные решения.
«Какой-то вы несознательный»
Об этом знает любой опытный водитель - сколько раз вам доводилось вести машину по знакомому маршруту, время от времени «просыпаясь» и удивляясь: а где вы были последние пару километров? Кажется, что умелые руки самостоятельно крутили баранку, а мудрые ноги сами выжимали сцепление. Да и за дорогой следил кто-то другой. Вы были в это время где-то далеко: думали о ссоре с женой или о том, как попросить начальника о прибавке к зарплате. О нет, разумеется, вы не были без сознания (ну разве что пару минут, когда совсем ни о чем не думали и ничего не воспринимали), но оно занималось одними вопросами, а мозг - другими.
«Коробка-автомат» есть не только у вашего автомобиля: вот так, машинально, вы совершаете десятки рутинных перемещений и дел. Это позволило психологам еще в середине XX века предложить гипотезу, представляющую мозг чем-то вроде расторопного слуги, который делает черную работу для рассеянного господина - сознания: если дело, которое вы делаете, хорошо вам знакомо, сознание не вдается в подробности, вполне доверяя работе мозга, а вот если возникает нетривиальная задача, оно «пробуждается» и начинает вникать.
Несмотря на кажущееся правдоподобие, гипотеза эта не выдерживает никакой критики: если бы дело обстояло так, сознательная и бессознательная работа мозга должны были бы выполняться какими-то разными отделами нашего мыслительного органа. Или, по крайней мере, по каким-то разным принципам. В действительности никакого отличия в активности зон мозга, включенных в процесс, найдено не было: и там, и здесь все делают одни и те же структуры. А места, где в мозге ютится сознание, и вовсе найдено не было - ни в шишковидной железе, ни где бы то ни было.
Да и точно ли наши «сознательные» решения принимает сознание? В 1985 году американский психолог Бенджамин Либет провел любопытнейший эксперимент: усадил добровольцев в зал и заставил их глядеть на движущуюся по экрану черную точку. В любой момент они могли нажимать на специальную кнопку: единственное, что от них требовалось - запомнить расположение точки в момент принятия решения. Время нажатия кнопки точно фиксировалось, а электроды, размещенные на головах участников, отмечали момент, в который активировалась зона мозга, связанная с принятием решений. Когда Либет сопоставил время, субъективно отмечаемое добровольцами как момент принятия решения, со временем активации упомянутой зоны мозга, выяснилось удивительное: мозг участников принимал решение раньше, чем это фиксировало их сознание!
Либет интерпретировал результаты так: все решения на самом деле принимает мозг, а сознание, которое выступает лишь пассивным наблюдателем, попросту приписывает себе чужую заслугу. В царстве нашей черепной коробки никакой оно не господин, а лишь не очень сообразительный и при том напыщенный резонер, уверенный, что от него зависит все. Сторонники Либета живо напомнили, что в минуту крайней опасности люди часто действуют совершенно неосознанно: мозг принимает решение, а сознание даже не успевает сделать вид, что это оно все придумало.
Влюбленный зомби
Мы привыкли к тому, что зомби - это покрытые слизью, отвратительные, зловонные живые мертвецы, которых эффектно рубит, кувыркаясь, киношная Мила Йовович. Но попадись ей не простой, а так называемый философский зомби, она нипочем не смогла бы отличить его от настоящего человека - такого, как мы с вами. Он бы сделал ей комплимент, подал пальто, а может быть, даже влюбился бы в нее. Он премилый субъект, этот философский зомби - так же здравомыслящ, вменяем и эмоционален, как мы сами. Он не отличается от обычного человека ни внешне, ни внутренне - за исключением одной лишь детали: у него нет сознания.
Совсем нет, вот ни на йоту. А зачем оно? Мы ведь только что узнали, что для принятия решений вполне достаточно мозга. Как и для того, чтобы получать информацию из внешнего мира, обдумывать ее, и даже для того, чтобы испытывать эмоции: ведь последние - не что иное, как передача сигналов внутри мозга, сопровождающаяся выбросом в кровь определенных гормонов. И если все это возможно и без сознания, то зачем природа им нас снабдила? - задается вопросом австралийский философ, специалист по теории познания Дэвид Чалмерс. Не логичней ли было возникнуть целой планете разумных и тонко чувствующих зомби, чье поведение и общество в целом никак бы не отличались от наших?
Загвоздка в том, что этологам и зоопсихологам не известен даже ответ на вопрос, на каком этапе эволюции возникло это загадочное сознание. Некоторые из них наделяют способностью осознавать мир даже амебу (есть раздражимость - значит, есть и сознание), а другие отказывают в этом драгоценном даре даже собакам. Широко известен «зеркальный тест», предложенный в 1970 году американским психологом Гордоном Гэллапом: спящему животному рисуют на ухе или макушке яркое пятно; проснувшись, животное видит у себя в вольере зеркало - и, глядя в него, рано или поздно замечает, что на обычно невидимой для него части тела появилась странная цветная штука. Если животное начинает ощупывать пятно или вертеться перед зеркалом, пытаясь получше его рассмотреть, нет сомнений: оно узнает себя в зеркале - а значит, сознает свое «Я». Животных, способных понять, что зверюга в зеркале - не их собрат, а они сами, не так уж много: успешно прошли «зеркальный тест» только человекообразные обезьяны, индийский слон, дельфин, кит-косатка и сорока. Те из психологов, кто особенно не щедры в раздаче прав на сознание, считают, что этим таинственным даром наделены лишь эти животные.
Но надежность «зеркального теста» то и дело подвергается критике: ученые спорят о том, насколько надежно интерес к пятну свидетельствует о способности животного узнавать себя, отмечают, что сторонники теста фактически путают два совершенно разных понятия - подлинное сознание и самосознание, способность отделять себя как деятеля от других живых существ. Самосознание, судя по всему, явление совершенно логическое. Для того чтобы оно возникло, вполне достаточно мышления. Им наверняка должны обладать философские зомби, теоретически ему можно обучить и компьютерные системы. Но это не означает, что у машин автоматически возникнет и сознание. Нейрофизиолог из Университета Нью-Йорка Джо Леду абсолютно уверен: никакие эксперименты не способны подсказать нам, существует ли у животных сознание - при всей схожести многих из их поведенческих особенностей с нашими.
А теперь позвольте погрузить вас, уважаемый читатель, в липкий кошмар, по сравнению с которым фильмы с Милой Йовович - сущая ерунда. Представьте, что вы единственный обладатель сознания на планете, а все остальные люди, включая и автора этой статьи - философские зомби. Вы никогда не поймете, так это или не так, никогда не сможете проверить, есть ли у ваших родных, коллег и случайных прохожих сознание. Вам придется принять на веру этот мир и до конца дней, сжимая в своей руке руку любимой, задаваться вопросом: а не прожили ли вы целую жизнь с философским зомби? Чтобы вас утешить, открою маленький секрет: у меня, пишущего эти строки, сознание все-таки есть - по крайней мере, я это ощущаю. А вот есть ли оно у других людей, включая вас, я уже не могу быть уверен. Впрочем, у вас есть все основания думать, что я лгу.
Нет, это непереносимо
Настала пора вернуться к цифровому бессмертию. Расскажу о небольшом психологическом эксперименте, в котором просил участвовать своих знакомых. Я просил их: представьте огромную, размером с целую планету, машину, сделанную из деревянных шестеренок, которые приводит в движение какая-нибудь «невысокая» энергия - например, рабы. Машина полностью имитирует все процессы, происходящие в мозгу какого-нибудь индивида, дотошно отображает все нейронные связи - пусть и с помощью столь странного носителя, как деревянные шестерни. Как вы думаете, - задавал я вопрос, - у такой машины возникнет сознание? Практически все знакомые отвечали: что за глупости, конечно, нет! А ведь, казалось бы, какая разница, какой конкретно носитель используется для имитации работы человеческого мозга, если мы достоверно скопировали все его механизмы? Почему мы верим в способность симулировать работу мозга на компьютере - хотя единички и нолики, закодированные электронами, ничуть не ближе к биологической основе нашего мозга, чем деревянные шестеренки? Вот и выходит, что люди просто очарованы всемогуществом компьютера, приучены к вере в особую силу цифровых технологий. А деревянная машинерия кажется им слишком грубым, технологически примитивным носителем для человеческой личности.
На самом деле наше недоверие к деревянным шестеренкам - это недоверие к возможности переноса сознания на другой носитель как таковое. Мы подозреваем, что свойства сознания прячутся вовсе не в том массиве информации и том наборе процессов, который мы теоретически могли бы считать из мозга индивида и имитировать в другой среде. А значит, любое «цифровое сознание» окажется лишь подделкой - никакой реинкарнации нашего «Я» не произойдет, даже если скопированная в компьютер наша личность будет вести себя вполне по-человечески. Собственно, убедиться в том, что переноса сознания не произойдет, поможет простая логика: если вы копируете свою личность в компьютер, а сами при этом продолжаете жить, совершенно очевидно, что у цифровой личности будет какое-то другое сознание, отдельное от вашего. И когда ваша жизнь оборвется, вы не окажетесь тем самым субъектом внутри компьютера - ведь он давно живет своей собственной жизнью.
Пессимизма фанатам цифрового бессмертия добавит и «теория вязанки» (bundle theory), которой придерживается известный когнитивный психолог и философ Дэниел Деннетт. Единство нашего сознания совершенно иллюзорно, считает Деннетт: в каждый момент времени наше «Я» складывается из работы совершенно разных центров мозга, которые в этот момент и считают себя нами. Наше «Я» не только постоянно меняет конфигурацию, подобно огонькам елочной гирлянды, зажигающимся в разных режимах, но и лишено преемственности во времени: «Я» сейчас и «Я» секунду назад - это два совершенно разных субъекта; нынешнему «Я» кажется, что он был в прошлом, лишь потому, что он черпает информацию о прежних впечатлениях и мыслях из памяти мозга. Таким образом, вся наша жизнь - это квадриллионы не связанных друг с другом «Я»: если бы мы могли это осознать, мы бы избавились от страха смерти - ведь мы умираем буквально каждый миг. Наше сознание эфемерно, как языки костра ветренной октябрьской ночью - стоит ли пытаться продлить цепь этих смертей и рождений вечно?
Эта грустная картина напоминает учение о колесе сансары великих восточных религий - индуизма и буддизма, и неудивительно, что кое-кто из ученых попробовал объяснить феномен сознания на стыке науки и религиозной философии. В 1989 году оксфордский физик Роджер Пенроуз выпустил книгу «Новый разум короля», где предложил шокирующую гипотезу: сознание - результат квантовых процессов и, как следствие, оно в принципе не может быть точно скопировано в форме цифрового кода и перенесено на другой носитель. Ставя крест на возможности цифрового бессмертия, Пенроуз тем не менее предлагает бессмертие совершенно другой природы, уверяя, что мы им давно обладаем. Физик предполагает, что индивидуальное сознание каждого человека может оказаться иллюзией - на квантовом уровне все сознания взаимосвязаны, и, вероятно, ими обладают не только люди, но и животные, а может быть, даже и деревья. Вполне в духе индуистских воззрений, согласно которым только Брахман реален, а весь мир иллюзорен, Пенроуз допускает, что все мы только воображаем себя отдельными личностями, а на самом деле являемся частями одной и той же вселенской сверхличности - как если бы наивные пальцы нашей руки вообразили себя отдельными существами.
Вдохновляет, правда? Впрочем, гипотезе Пенроуза от ортодоксальных мыслителей с самого начала досталось и достается до сих пор. Нетрудно заметить, что физик, по сути, прибегает к новой фигуре умолчания - так же, как Ленин отвлекал своих читателей ролью труда, Пенроуз уводит читателей своей книги в никому не понятный мир квантовых процессов. Нора, в которую мы проваливаемся в погоне за разгадкой проблемы сознания, все глубже, и дна ей не видно. И вряд ли оно когда-нибудь покажется.
---------------------
А внутри пустота: почему наш мозг совсем не похож на компьютер
«Теории и практики»
Макс Прошкин
17 октября 2016
Вы наверняка слышали о том, что работа человеческого мозга идет по тем же принципам, что и компьютерные процессы, при этом мозг - всего лишь набор алгоритмов. «Теории и практики» подготовили изложение статьи Роберта Эпштейна, ведущего научного психолога Американского института поведенческих исследований и технологий (Калифорния), который призывает как можно скорее забыть эту теорию.
Сколько бы усилий ни прикладывали нейрофизиологи и когнитивные психологи, они никогда не найдут образцов Пятой симфонии Бетховена или копий слов, изображений, грамматических правил или любых других внешних раздражителей в мозгу. Конечно, человеческий мозг пуст не в буквальном смысле. Но он не хранит большинство вещей, которые, как считают люди, он хранить должен; в нем не содержится даже такого простого объекта, как воспоминания.
Наше ложное представление о том, как устроен мозг, имеет глубокие исторические корни, при этом создание компьютера в 1940-х годах только усложнило ситуацию. Уже на протяжении полувека психологи, лингвисты, нейрофизиологи и другие исследователи человеческого поведения утверждают, что мозг человека работает схожим с компьютером образом.
Чтобы понять, насколько поверхностна эта идея, рассмотрим мозг младенца. Благодаря эволюции новорожденные, как и детеныши млекопитающих, появляются на свет максимально подготовленными к эффективному взаимодействию с миром. Зрение ребенка расплывчато, но он обращает особое внимание на лица и может быстро узнать лицо матери среди лиц других людей. Всем звукам младенец предпочитает человеческий голос и способен отличить один голос от другого. Человек, без сомнения, появляется на свет явно предрасположенным к социальному взаимодействию.
У здорового младенца с рождения есть десяток рефлексов, реакций на определенные раздражители, которые нужны для выживания. Он поворачивает голову в сторону того, что касается его щеки, и начинает сосать все, что попадает ему в рот. Он автоматически задерживает дыхание, если его погрузить в воду. Он хватается за вещи, если вложить их ему в руку, - так крепко, что почти может удержаться на весу. Но, пожалуй, самый важный навык, который есть у новорожденных, - это способность обучаться, которая помогает им развиваться и успешно взаимодействовать с окружающим миром, даже если этот мир уже совсем не тот, что был у наших предков.
Если задуматься, чувства, рефлексы и умение обучаться - это уже немало. Если бы мы не обладали хотя бы одним из этих навыков при рождении, нам было бы значительно труднее выжить. А вот перечень того, что при рождении у нас отсутствует: информация, данные, правила, программное обеспечение, знания, словарный запас, представления, алгоритмы, модели, воспоминания, образы, шифры, символы и буферы обмена, - все то, что позволяет цифровым компьютерам быть похожими на разумных существ. Более того, у нас не только с рождения нет этих вещей - мы даже не можем создать их внутри себя.
С рождения мы не содержим в себе слова или правила, которые объясняют нам, как их использовать. Внутри нас не хранятся картинки, которые затем можно перекинуть на флешку. Мы не извлекаем информацию или образы и слова из реестров памяти. Это делают компьютеры, но не живые организмы.
Компьютеры обрабатывают информацию: числа, буквы, слова, формулы, изображения. Чтобы компьютер распознал информацию, она должна поступить к нему в закодированном виде - в виде единиц и нулей (битов), которые, в свою очередь, собраны в маленькие блоки (байты). На моем компьютере каждый байт содержит 8 бит. Некоторые из них обозначают букву «D», другие - «O», третьи - «G». Таким образом, все эти байты образуют слово «DOG». Каждое изображение - скажем, фотография моего кота Генри на рабочем столе - представлено особенным рисунком миллиона таких байтов (1 мегабайт), окруженных специальными символами, которые помогают компьютеру отличить картинку от слова.
Компьютеры в буквальном смысле слова перемещают эти паттерны с одного места на другое в разных отделах запоминающего устройства на электронных компонентах платы. Иногда система копирует паттерны, а иногда изменяет их самыми разнообразными способами - это похоже на ситуацию, когда мы исправляем ошибку в документе или ретушируем фотографию. Правила, по которым компьютер перемещает, копирует или проводит другие операции с этими наборами данных, также хранятся внутри компьютера. Набор этих правил называется программой или алгоритмом. Собранные вместе алгоритмы, помогающие нам в чем-то (например, при покупке акций или поиске данных онлайн), называются приложениями.
Прошу прощения за это введение в информатику, но я хочу четко донести одну мысль: компьютеры работают с символическими репрезентациями мира. Они буквально хранят, извлекают, обрабатывают информацию и обладают физическими воспоминаниями. Они следуют алгоритмам во всем, что делают, - без исключений. Люди, в свою очередь, так не делают, никогда не делали и делать не будут. Учитывая это, хочется спросить: почему же многие ученые рассуждают о нашей психике так, как будто мы компьютеры?
В книге «In Our Own Image» (2015 год) эксперт в области искусственного интеллекта Джордж Заркадакис описывает шесть различных метафор, которые люди использовали в течение двух последних тысячелетий, пытаясь описать природу человеческого разума.
Согласно первой метафоре, библейской, люди были созданы из глины и грязи, которую затем разумный Бог наделил своей душой.
Изобретение гидравлической техники в III веке до н. э. привело к распространению гидравлической модели человеческого интеллекта. Суть ее состояла в том, что различные жидкости нашего тела (телесные жидкости, гуморы) считались причастными и к физическому, и к психическому функционированию. Отметим, что это представление сохранялось более 1 600 лет, препятствуя развитию медицинской практики.
К XVI веку были придуманы автоматические механизмы из пружин и шестеренок. Они подтолкнули ведущих мыслителей того времени (в частности, Рене Декарта) к мысли о том, что люди похожи на сложные машины. В XVII веке английский философ Томас Гоббс выдвинул теорию, что мышление возникло из-за микроскопических механических движений в мозге. К началу XVIII века открытия в области электричества и химии привели к новым предположениям, касающимся человеческого интеллекта, - и снова глубоко метафорическим по своей природе. В середине того же столетия немецкий физик Герман фон Гельмгольц, вдохновленный достижениями в области связи, сравнил мозг с телеграфом.
Каждая идея о природе мозга отражала самые передовые мысли эпохи, которая их и породила. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в эру зарождения компьютерных технологий в 40-х годах прошлого века все стали сравнивать работу мозга с компьютерными процессами: мозг - хранилище информации, а мысли - программное обеспечение. Публикация книги психолога Джорджа Миллера «Язык и общение» (1951 год) положила начало когнитивистике. Миллер предположил, что ментальный мир можно изучать при помощи понятий, заимствованных из теории информации, машинного вычисления и лингвистики.
Эта теория была полностью описана в 1958 году в книге «Компьютер и мозг». В ней математик Джон фон Нейман прямо заявляет, что деятельность нервной системы человека, на первый взгляд, имеет цифровую природу. Несмотря на то что сам Нейман признавал, что роль, которую играет мозг в человеческом мышлении и памяти, слабо изучена, он продолжал проводить параллель за параллелью между компонентами вычислительных машин того времени и элементами человеческого мозга.
Стремление ученых, вдохновляемых достижениями в области компьютерных технологий и исследований мозга, познать природу человеческого интеллекта привело к тому, что идея о схожести человека и компьютера прочно засела в умах людей. Сегодня этой теме посвящены тысячи научных работ и популярных статей, а в исследовательские проекты вложены миллиарды долларов. В книге Рэя Курцвейла «Как создать разум» (2013 год) отражена все та же идея о компьютере и мозге, о том, как разум «обрабатывает данные», и даже описано внешнее его сходство с интегральными схемами и их структурами.
Идея о том, что человеческий мозг обрабатывает информацию как компьютер, в наши дни доминирует в умах как обывателей, так и ученых. По факту не существует дискуссии о разумном человеческом поведении, которая бы проходила без упоминания этой метафоры, так же как в определенные эпохи и внутри определенной культуры не обходилось без отсылок к духам и божествам. Справедливость метафоры об обработке информации в современном мире, как правило, воспринимается как само собой разумеющееся.
Однако данная метафора - всего лишь метафора, история, которую мы рассказываем, чтобы уловить смысл чего-то, чего мы сами не понимаем. И, как и все предшествующие метафоры, эта, безусловно, в какой-то момент уйдет в прошлое и будет заменена или очередной метафорой, или истинным знанием.
Чуть больше года назад во время посещения одного из самых престижных исследовательских институтов я бросил вызов ученым: объяснить разумное человеческое поведение без отсылок к любому из аспектов компьютерно-информационной метафоры. Они просто не смогли этого сделать. Когда я снова вежливо поднял вопрос об этом в электронной переписке месяцы спустя, они так ничего и не смогли предложить. Они понимали, в чем проблема, не открещивались от задачи. Но все равно не могли предложить альтернативу. Другими словами, эта метафора прижилась. Она обременяет наше мышление словами и идеями настолько серьезными, что у нас возникают проблемы при попытке их понять.
Ложная логика идеи достаточно проста в формулировке. Она основывается на ложном аргументе с двумя разумными предположениями и единственным ложным выводом. Предположение Н1: все компьютеры способны вести себя разумно. Предположение Н2: все компьютеры есть информационные процессоры. Ложный вывод: все объекты, способные на разумную деятельность, являются информационными процессорами.
Если отбросить формальную терминологию, идея того, что люди являются информационными процессорами лишь потому, что компьютеры ими являются, звучит глупо, и когда в один прекрасный день эта метафора себя изживет, она наверняка будет рассматриваться историками именно так, как мы сейчас смотрим на высказывания о гидравлической или механической природе человеческого разума.
Если это звучит так глупо, почему же эта идея так успешна? Что удерживает нас от того, чтобы отбросить ее в сторону как ненужную, так же как мы отбрасываем ветку, которая преграждает нам путь? Существует ли способ понять человеческий интеллект, не опираясь на выдуманные костыли? И сколько мы должны будем заплатить за столь долгое использование этой опоры? В конце концов, на протяжении десятилетий эта метафора вдохновляла писателей и мыслителей на огромное количество исследований в самых разных областях науки - но какой ценой?
Во время занятия, которое я проводил за эти годы уже множество раз, я начинаю с выбора добровольца, которого прошу нарисовать на доске купюру в один доллар. «Побольше деталей», - говорю я. Когда он заканчивает рисовать, я закрываю рисунок листом бумаги, достаю купюру из кошелька, прикрепляю ее к доске и прошу студента повторить задание. Когда он или она заканчивает, я убираю лист бумаги с первого рисунка - и тогда класс комментирует различия.
Поскольку есть вероятность, что вы никогда не видели подобной демонстрации, - или, быть может, вам трудно представить себе результат, я попросил Джинни Хен, одного из интернов в институте, где я провожу свои исследования, сделать два рисунка. Вот рисунок по памяти:
А вот срисованный с купюры рисунок:
Джинни была удивлена результатом не меньше остальных, но в этом нет ничего необычного. Как вы можете видеть, рисунок, выполненный без взгляда на купюру, довольно примитивен по сравнению с тем, что был срисован с образца, - несмотря на то, что Джинни видела долларовую купюру тысячи раз.
В чем причина? Разве у нас нет загруженного в мозговой регистр памяти представления о том, как выглядит долларовая банкнота? Неужели мы не можем просто-напросто извлечь его оттуда и использовать при создании нашего рисунка? Очевидно, нет, и никакие тысячи лет исследований в области неврологии не помогут найти представление о виде долларовой банкноты, которое хранится в человеческом мозге, потому что его там попросту нет.
Результаты множества исследований человеческого мозга показывают, что в действительности многочисленные и иногда обширные участки мозга часто вовлечены в, казалось бы, самые рутинные задачи по запоминанию информации. Когда человек испытывает сильные эмоции, миллионы нейронов в мозгу могут стать более активными. В 2016 году нейрофизиолог из Университета Торонто Брайан Левин с коллегами провел исследование, в котором приняли участие люди, выжившие в авиакатастрофе. Исследование показало, что при воспоминании об аварии у выживших пассажиров возрастала нейронная активность в «миндалевидном теле, медиальной височной доле, передней и задней срединной линии, а также в зрительной коре» головного мозга.
Выдвинутая рядом ученых идея о том, что специфические воспоминания каким-то образом сохраняются в отдельных нейронах, нелепа; если уж на то пошло, это предположение лишь поднимает вопрос памяти на еще более сложный уровень: как и где в конечном счете память хранится в клетке?
Что же происходит, когда Джинни рисует долларовую банкноту, не глядя на образец? Если бы Джинни вообще никогда прежде не видела купюру, ее первый рисунок, вероятно, вообще не был бы похож на второй. Тот факт, что она видела долларовые банкноты прежде, каким-то образом на нее повлиял. В частности, ее мозг изменился таким образом, чтобы она смогла наглядно представить себе банкноту, что эквивалентно - по крайней мере, отчасти - тому, чтобы заново пережить ощущение зрительного контакта с купюрой.
Разница же между двумя рисунками говорит нам о том, что визуализация чего-либо (то есть представление чего-то, что мы не видим) намного менее точна, чем непосредственно возможность видеть что-либо. Именно поэтому мы лучше распознаем что-либо, чем вспоминаем это. Когда мы воспроизводим что-то в памяти (англ. re-member от латинского re, «снова», и memorari, «помнить»), мы должны попробовать снова пережить этот опыт. Но вот когда мы пытаемся распознать что-то, мы просто должны осознать тот факт, что ранее уже сталкивались с опытом переживания этого объекта или явления.
Возможно, вы возразите - Джинни видела долларовые банкноты и раньше, однако она не делала осознанных попыток запомнить детали. Вы также можете сказать, что если бы она постаралась запомнить, то результат был бы иной. Но и в этом случае никакое изображение банкноты не «хранилось» бы у нее в мозгу. Она просто подготовилась бы к тому, чтобы нарисовать детали, так же как пианист готовится к исполнению фортепианного концерта, не загружая в себя копию нот. Этот простой эксперимент дает нам возможность выстраивать новую основу теории интеллектуального поведения человека, согласно которой мозг, может, и не полностью пуст, но, по крайней мере, свободен от информационно-компьютерных метафор.
В течение жизни мы подвержены воздействию внешних раздражителей. Перечислим основные из них: 1) мы наблюдаем за тем, что происходит вокруг (как ведут себя другие люди, звуки музыки, слова на страницах, изображения на экранах); 2) мы выстраиваем связи между незначительными раздражителями (например, звук сирен) с более важными стимулами (появление полицейских машин); 3) мы бываем наказаны или вознаграждены за то, что ведем себя определенным образом.
Мы более эффективно развиваемся, если используем этот опыт, чтобы изменить себя: наблюдения дают нам навык прочитать стихотворение или спеть песню, а также следовать инструкциям; причинно-следственные связи позволяют реагировать на менее важные раздражители так же, как на важные раздражители (которые, мы знаем, скоро последуют - прим. ред.); мы воздерживаемся от поведения, за которым следует наказание, и чаще всего ведем себя так, чтобы получить награду.
Несмотря на вводящие в заблуждение заголовки популярных статей, ни у кого нет ни малейшего представления о том, как именно меняется мозг после того, как мы научились петь песню или выучили стихотворение. Однако мы точно знаем, что ни песни, ни стихотворения не «загружаются» в мозг. Наш мозг просто меняется таким образом, что теперь мы можем спеть песню или рассказать стихотворение при определенных условиях. В момент выступления ни песня, ни стихотворение не «извлекаются» из какого-то места в мозге - точно так же, как не «извлекаются» движения моих пальцев, когда я барабаню по столу. Мы просто поем или рассказываем - никакого «извлечения» для этого нам не нужно.
Несколько лет назад я спросил Эрика Кандела (нейробиолога из Колумбийского университета, получившего Нобелевскую премию за то, что он идентифицировал некоторые из химических изменений, происходящих в нейтронных синапсах морской улитки после того, как она учится чему-то), сколько времени, по его мнению, понадобится для того, чтобы мы поняли природу человеческой памяти. Он быстро ответил: «Сто лет». Правда, я не додумался спросить его, считает ли он, что доминирующая сейчас в науке теория замедляет прогресс в области нейрологии, однако некоторые нейроученые в самом деле начинают подозревать немыслимое - что компьютерная метафора не так уж и незаменима.
Некоторые ученые-когнитивисты, в частности Энтони Чемеро из Университета Цинциннати, автор книги «Radical Embodied Cognitive Science» (2009 год), уже сейчас полностью отрицают представление о том, что деятельность человеческого мозга схожа с работой компьютера. Распространенное мнение гласит, что мы, как и компьютеры, познаем мир, обрабатывая мысленно воссозданные образы предметов и явлений. Однако Чемеро и другие ученые по-другому описывают понимание интеллектуальной деятельности человека, предлагая смотреть на мыслительный процесс как на процессы прямого взаимодействия между организмами и окружающим их миром.
Мой любимый пример, иллюстрирующий огромную разницу между компьютерной метафорой и «антирепрезентативным» взглядом на функционирование мозга, включает в себя два способа объяснения того, как бейсболист пытается поймать высоко отбитый мяч. Этот пример был прекрасно описан Майклом МакБитом из Университета Аризоны и его коллегами в журнале Science в 1995 году. В логике компьютерной метафоры игрок должен сформулировать приблизительную оценку условий полета мяча (силу воздействия, угол траектории и так далее), потом создать и проанализировать внутреннюю модель траектории, по которой пролетит мяч, а уже потом применить модель, чтобы непрерывно направлять и вовремя корректировать движения, направленные на перехват мяча.
Все было бы так, если бы мы функционировали как компьютеры. Но МакБит и его коллеги объясняют процесс ловли мяча проще: чтобы поймать мяч, игроку нужно всего лишь продолжать двигаться так, чтобы постоянно сохранять с ним визуальную связь с учетом расположения основной базы и общей расстановки на поле (то есть придерживаться линейно-оптической траектории). Звучит сложно, но на самом деле это предельно просто и не подразумевает никаких вычислений, представлений и алгоритмов.
Два целеустремленных профессора психологии из Leeds Beckett University - Эндрю Уилсон и Сабрина Голонка - приводят пример с бейсболистом в ряду множества других, позволяющих просто и доходчиво избежать компьютерных сравнений. В течение многих лет они писали о том, что сами называют «более гармоничным и естественным подходом к научному изучению человеческого поведения… по сравнению с преобладающим когнитивистско-нейрологическим подходом». Это, конечно, еще не движение; большинство когнитивистов по-прежнему бездумно барахтаются в парадигме компьютерной метафоры, а некоторые авторитетные мыслители уже сделали грандиозные предсказания о будущем человечества, исходя из неоспоримости этой метафоры.
Согласно одному из таких предсказаний - сделанному, среди прочих, футуристом Курцвейлом, физиком Стивеном Хокингом и нейрологом Рэндалом Коэном, - вскоре человеческое сознание (которое, по общему предположению, работает по принципу программного обеспечения) можно будет загрузить в компьютерную сеть, которая нереально усилит наши интеллектуальные способности и, возможно, даже сделает нас бессмертными. Эта теория легла в основу фильма-антиутопии «Превосходство», в котором Джонни Депп играет главную роль - ученого типа Курцвейла, мозг которого был загружен в интернет (что привело к ужасающим последствиям для всего человечества).
К счастью, у нас нет необходимости беспокоиться о том, что разум человека сойдет с ума в киберпространстве или что мы получим бессмертие, загрузив свое сознание на внешний носитель: компьютерная аналогия работы мозга даже близко не соответствует реальности. Но неверна она не только потому, что в мозгу нет программного обеспечения в виде сознания, - проблема еще глубже. Назовем эту проблему проблемой уникальности - одновременно вдохновляющей и огорчающей.
Так как в мозгу нет ни «банков памяти», ни «репрезентаций» внешних стимулов, а все, что нужно мозгу для того, чтобы исправно функционировать, это меняться в результате приобретенного опыта, у нас нет оснований верить в то, что один и тот же опыт может изменять каждого из нас одним и тем же образом. Если бы мы с вами посетили один и тот же концерт, то изменения, которые бы произошли у меня в мозгу при звуках Пятой симфонии Бетховена, были бы наверняка не похожи на ваши. Какими бы они ни были, они создаются на основе уникальной нейронной структуры, которая к тому моменту уже существовала и развивалась на протяжении всей жизни под воздействием уникального набора переживаний.
Именно поэтому, как писал в своей книге «Вспоминая» (1932 год) сэр Фредерик Бартлетт, два человека не повторяют услышанную ими историю одинаково, а со временем их рассказы будут все больше и больше отличаться друг от друга. Не создается никакой «копии» истории; скорее, каждый индивид, услышав историю, меняется - в степени, достаточной для того, чтобы позже (в некоторых случаях спустя дни, месяцы или даже годы) суметь вновь пережить те минуты, когда он слушал историю, и воспроизвести ее, хотя и не очень точно (см. пример с банкнотой).
Я полагаю, что, с одной стороны, это вдохновляет, так как это значит, что каждый из нас по-настоящему уникален: не только по своему генетическому коду, но даже и по тем изменениям, которые происходят с нашим мозгом. Но, с другой стороны, это и печально, потому что ставит перед нейроучеными обескураживающую задачу. При изменениях, происходящих после переживания опыта, задействуются миллионы нейронов или даже весь мозг, и процесс изменений различен для каждого отдельного мозга.
Чтобы понять хотя бы основы того, как мозг обеспечивает питанием интеллект человека, нам может потребоваться проанализировать состояние всех 86 миллиардов нейронов и 100 триллионов их связей.
Что еще хуже, даже если мы вдруг сможем сделать моментальный снимок всех 86 миллиардов нейронов мозга, а затем смоделировать состояние этих нейронов на компьютере, этот полученный шаблон не будет иметь вообще никакой ценности - вне физического тела мозга, который его произвел. Возможно, непонимание этой идеи и есть самое страшное последствие распространенности идеи о компьютерном строении человеческого разума. В то время как компьютеры и в самом деле сохраняют точные копии информации, которые могут оставаться неизменными в течение долгого времени, даже если сам компьютер был выключен, наш мозг сохраняет интеллект только до тех пор, пока мы живы. У нас нет кнопок «включить» - «выключить». Либо мозг работает, либо нас нет. К тому же, как отметил невролог Стивен Роуз в своей книге «Будущее мозга» (2005 год), моментальный снимок состояния живого мозга также может оказаться бессмысленным, если мы не учтем полную историю жизни владельца - вплоть до знаний об окружении, в котором он вырос.
Просто задумайтесь, насколько сложна эта проблема. Чтобы понять хотя бы основы того, как мозг обеспечивает питанием интеллект человека, нам может потребоваться проанализировать не только состояние всех 86 миллиардов нейронов и 100 триллионов их связей, но и то, как ежесекундная деятельность мозга влияет на целостность этой системы. Добавьте к этому уникальность каждого мозга, вызванную уникальностью жизненного контекста каждого человека, и предсказание Кандела (100 лет на понимание проблемы мозга. - Прим. ред.) начинает казаться чересчур оптимистичным. В вышедшей недавно колонке редактора The New York Times нейробиолог Кеннет Миллер предположил, что задача выяснить природу хотя бы базовых нейронных связей займет века.
Тем временем огромные суммы денег тратятся на исследования мозговой деятельности, основанные зачастую на ошибочных идеях и невыполнимых обещаниях. Наиболее вопиющий случай того, как нейробилогическое исследование пошло не так, задокументирован в отчете Scientific American и относится к проекту Евросоюза «Человеческий мозг», на который в 2013 году было выделено около 1,3 миллиарда долларов. Комиссия поверила харизматичному Генри Маркраму, который утверждал, что сможет воссоздать копию человеческого мозга на суперкомпьютере к 2023 году и совершить прорыв в лечении болезни Альцгеймера. Власти ЕС профинансировали проект без каких-либо ограничений. Меньше чем через два года проект превратился в «заворот мозгов», и Маркрама попросили уйти.
Мы живые организмы, а не компьютеры. Пора смириться с этим. Давайте и дальше пытаться понимать себя, отбросив в сторону ненужный интеллектуальный багаж. Компьютерное сравнение просуществовало полвека и принесло нам не слишком много открытий (если вообще хоть какие-то). Настало время нажать на кнопку «delete».
---------------------
Почему мы испытываем дежавю и почему мы все забываем
«Афиша Daily»
21 октября 2016
Из-за чего мы испытываем дежавю и почему все забываем: объясняет Мария Фаликман
Видеоэксперимент: как быстро мы все забываем? Можно ли стереть свои воспоминания? Когда мы перевираем прошлое, это мы виноваты или наш мозг виноват? Грандиозная беседа с психологом Марией Фаликман состоялась в рамках проекта InLiberty в парке «Музеон».
Мария Фаликман
Доктор психологических наук, старший научный сотрудник Центра когнитивных исследований филологического факультета МГУ, ведущий научный сотрудник психологического факультета МГУ, ведущий научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований НИУ ВШЭ
— Как вообще началось изучение памяти и как человечество узнало о том, что память не лучший инструмент для правды и хороший инструмент для лжи?
— Память изучали еще в античности: например, Платон пытался сравнить память с восковой дощечкой и сразу приметил, что воск бывает чистый, а бывает загрязненный, и следы бывают, соответственно, точные, а бывают расплывчатые.
Но первые экспериментальные исследования памяти были проведены в XIX веке. И для этого пришлось очень постараться, потому что очевидно, что любая вещь, которую мы пытаемся запомнить, попадает в память, где очень много всего хранится: любые новые слова, любые новые сведения встраиваются в сложную сеть. Поэтому для того, чтобы изучать «чистую» память, психолог Герман Эббингауз придумал специальный материал — бессмысленные слоги, которые в эту сеть никак бы не встраивались. А дальше стандартная схема: некоторое время тратилось на заучивание этого бессмысленного материала, потом пропускался определенный период времени, и через разные периоды времени психолог проверял на себе, сколько из этих тысяч бессмысленных слогов он может вспомнить.
А в XX веке — очень интересные наблюдения, которые сделал, как ни удивительно, Зигмунд Фрейд. Фрейд первым попытался ответить на вопрос, почему мы забываем. Почему не можем вспомнить, например, чье-то имя, или какое-то иностранное слово, или дом, в котором двадцать раз бывали, а потом проходим по улице и не можем его найти. Или, может быть, что-то, что обещали кому-то сделать, какое-то собственное намерение. Вот так обещаем коллеге на работе принести какую-то книгу, день обещаем, не можем принести, неделю обещаем, никак не получается — и так далее. И он выдвинул такую спорную, но на тот момент вполне обоснованную гипотезу, что раз не можем вспомнить — значит, не хотим. А все потому, что соответствующее воспоминание или знание могло бы нас травмировать. Нам этот дом неприятен, потому что мы поругались в нем с любимым человеком. Или мы не можем принести книгу, потому что мы просто не хотим ее отдавать.
— Это такой определенный вид защиты?
— Да, вроде того. А в 1930-е годы в Кембриджском университете работал сэр Фредерик Чарлз Бартлетт — первый исследователь памяти как конструктивного процесса. У Бартлетта было два метода, которые, как оказалось, работают совершенно одинаково (идею подарил ему будущий создатель кибернетики Норберт Винер). Суть метода — пересказ людьми историй по цепочке, как в игре в «испорченный телефон». Либо один человек слушал историю во время эксперимента, потом приходил в лабораторию через пару дней, через неделю, через месяц и пересказывал то, что у него осталось от истории в памяти.
Что Бартлетт обнаружил? Что есть история сама по себе, независимая от слушателя, есть история в момент прослушивания (мы пытаемся понять, что там происходит) и есть история в момент воспроизведения, в момент припоминания — и все эти три истории друг от друга отличаются. А из-за чего? Из-за того, что на самом деле каждый раз мы историю строим. А по мере того, как мы ее каждый раз строим, с ней происходят закономерные изменения. Собственно, я это сейчас могу показать на эксперименте.
(Эксперимент Фредерика Чарлза Бартлетта показывает, как быстро из памяти стираются детали истории и как легко можно переврать и саму историю)
Первое, что мы заметили в эксперименте, — это то, что история очень сильно сократилась, а сократившись, больше не менялась. Мы потеряли лишние детали вроде каких-то имен, названий, но самое главное, что изменилась и сама история. Она была несвязанная, нелогичная и постепенно, по мере пересказов, сгладилась и приблизилась к восприятию современного человека. Бартлетт назвал это явление конвенционализацией — подгоном под общепринятые представления. Теперь представьте, что в нашей жизни происходит абсолютно ежедневно: кто-то по телефону нам что-то рассказывает про наших знакомых, что-то мы слушаем по телевизору, по радио, не можем не поделиться этим с товарищами. Никто никого не обманывает — обманывает одна только память.
— Можно ли классифицировать ошибки памяти?
— Мы только что увидели ошибку, которая относится к типу так называемых конфабуляций — привнесения деталей или целых воспоминаний в наши рассказы о прошлом. Типичный пример конфабуляции — это барон Мюнхгаузен, который, абсолютно веря в то, что он сообщает, рассказывает, как он тащил себя за волосы из болота, как на лбу оленя выросло вишневое дерево и так далее. Это, с одной стороны, может быть ошибка, связанная с болезненными состояниями, когда у человека очень смутные воспоминания о прошлом, как, например, при корсаковском синдроме, вызываемом алкоголизмом, он просто пытается компенсировать эти провалы. Иногда это способ привлечения внимания к себе: рассказчик, увлекаясь, может дополнять воспоминания яркими, но неправдоподобными деталями, хотя сам он в них верит.
— Да, это тип ошибки, который свойствен хорошим рассказчикам. И причем чем они убедительнее в это веря, тем лучше у них получается история.
— Да, судьи и присяжные очень верят ярким и эмоциональным рассказам, даже когда свидетели совсем врут. Помимо этого мы можем соединять, слеплять воспоминания разрозненные в единое целое — такие ошибки называются контаминациями. Например, мы можем поход в школу в первый класс случайно слить с походом в школу во второй класс и вспоминать, как мы принесли в первый класс учительнице большой букет гладиолусов, хотя на самом деле этот букет мы принесли во второй класс, а в первый вовсе даже розы. Либо мы можем случайно соединить имя одного человека и фамилию другого, считая, что это какой-то один и тот же человек, особенно если это, допустим, какой-нибудь известный певец или артист.
— Ну а какая мотивация у такой ошибки памяти? Если в первом случае, понятно, это для классной истории, скажем так, то здесь почему это происходит, как вы думаете?
— Ну совершенно необязательно для классной истории. Иногда для большей логичности. Почему происходит контаминация? А как раз потому, что воспоминания не слишком сильно друг от друга отличаются. Вот поход в школу, поход в ресторан, свидание — за этим стоит общая схема, и, реконструируя на ее основе воспоминания некоторого отдельного события, мы невольно зацепляем детали другого события, соответствующего этой же самой схеме.
Еще одна интересная ошибка, которую очень много изучают и механизмов которой до сих пор не могут понять, — это феномен «уже виденного», «уже слышанного», феномен дежавю. Кстати, есть и похожий феномен «никогда не виденного» в знакомом месте — феномен жамевю, — но он более редкий. Поэтому изучают все именно дежавю — как более яркий, броский, хотя на самом деле тоже недостаточно частый, чтобы вот так вот его ловить и изучать.
— Дежавю в фильме «Матрица» объяснялось сбоем в системе. А как же объясняется в реальности дежавю?
— Ну на самом деле нам достаточно того же самого понятия схемы. Обстановка, событие, другой человек, которые совпадают в нашем воспоминании с тем, что происходит сейчас, по достаточному количеству точек, параметров, приводят к ложному узнаванию этого человека, или обстановки, или события. То есть, по сути дела, мы оцениваем сходство как тождество: не похожий, а тот же самый. И совершенно необязательно, чтобы похожее воспоминание в памяти хранилось. Мы могли его когда-то себе нафантазировать, навоображать, и, в конце концов, все города, все гостиничные номера, где эти феномены чаще всего наблюдаются, в чем-то похожи друг на друга. Типичные последовательности событий в том или ином общественном месте тоже. Мы приходим в ресторан, нам навстречу выходит официант. Если он похож на какого-то виденного нами ранее официанта или такого, которого мы могли бы себе помыслить просто на основе общей схемы прихода в ресторан, мы его ошибочно опознаем как уже виденного.
— То есть память просто набирает какие-то зацепки?
— Да, и когда этих зацепок достаточно, мы ошибочно опознаем похожее как уже хранящееся в нашей памяти.
— А как то, что вы назвали жамевю, работает?
— Зацепок недостаточно.
— Значит, я видел этот памятник при другом свете, с другим человеком, в другом настроении и под другую музыку в наушниках, и мне кажется, что этого памятника здесь никогда не стояло?
— Да, совершенно верно. А есть еще очень интересная ошибка, которую описал, кстати сказать, тот же самый Зигмунд Фрейд, — ошибка источника, связанная с тем, что мы что-то придумываем, что-то сочиняем, что-то порождаем, совершенно не ведая, что мы случайно украли чью-то чужую, некогда прочитанную, услышанную, а может быть, свою собственную мысль. Например, вот что-то такое гениальное сочинили, записали, оказалось, что пять лет назад мы это уже сочинили или записали. Или что такая строчка уже была у Пушкина или еще у кого-нибудь. Фрейд назвал эту ошибку ошибкой зашифрованного источника, или криптомнезией. То есть, по сути дела, это случай невольного плагиата.
Ну и скажем сразу, что есть ошибки памяти, которые вовсе даже не ошибки памяти, а, например, ошибки внимания. Мы что-то неправильно припоминаем из-за того, что не обратили на это должного внимания. Например, лицо собеседника или во что он был одет. Восприятие наше тоже схематично, и внимание выхватывает одни детали, упуская другие. Например, обширные университетские исследования показали, что студенты могут смотреть на лектора на протяжении полутора часов и, выходя из аудитории, уже не могут сказать, какого цвета у него была рубашка.
— А когда память становится общественной проблемой?
— Понятное дело, прежде всего в тех случаях, когда на основании воспоминаний, и только воспоминаний, решается судьба другого человека, то есть это прежде всего память свидетельских показаний.
На самом деле память как социальное явление существует еще в одном широко потребляемом виде — это мемуары известных людей, на которых, кстати, современники постоянно обижаются, что те пишут предвзято, неполно, неточно, причем делают это специально, хотя, как мы поняли, все может быть совершенно непреднамеренно.
Но память свидетельских показаний — это действительно очень серьезный вопрос, потому что если свидетель неточно вспоминает ход событий или неверно опознает лицо подозреваемого как совершившего преступление, оказывается, что этот человек может невинно пострадать.
Вот в Соединенных Штатах Америки в последнее десятилетие эта проблема очень-очень активно обсуждается. Когда где-то в начале 2000-х годов начали проводить ДНК-экспертизу, выпустили 28 человек, и оказалось, что из этих выпущенных 80% были осуждены исключительно из-за ошибок памяти свидетеля. То есть это были именно ошибки припоминания и ничего другого. Но при этом свидетель тоже мало что может с собой поделать. Вот, пожалуй, самая известная исследовательница в этой области, американка Элизабет Лофтус даже написала такую острополемическую статью, где предложила заменить клятву «Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды» на клятву «Клянусь говорить правду, только правду и то, что я считаю содержанием своей памяти».
— Существуют примеры такого массового заблуждения свидетелей?
— Ну на самом деле эти примеры очень красиво иллюстрируются экспериментами той же самой Элизабет Лофтус, экспериментами, которые впоследствии продолжили ее коллеги. В 70-х годах, взяв за основу судебный прецедент, она стала искать причины искажения воспоминаний. Опыт был очень простой. Студенческой аудитории показывали короткий фильм, в котором навстречу друг другу ехали две машины, сталкивались, после чего, условно говоря, проводился опрос свидетелей. Или машина ехала, врезалась в фонарный столб, опять же, проводился опрос свидетелей.
Что обнаружила Лофтус? Что основная причина искажения воспоминаний — это вопросы, которые задаются свидетелям. Например, в видеофрагменте две машины едут навстречу друг другу. И мы спрашиваем нашего участника эксперимента или свидетеля: «А вы помните, как машины соприкоснулись?» Человек говорит: «Помню». — «А скажите, было ли битое стекло?» Человек говорит: «Да нет». — «Скажите, а на какой они примерно скорости ехали?» Человек говорит: «Километров 20 в час». Либо мы можем так спросить: «А скажите, пожалуйста, а вы помните, как машины друг в друга вмазались?» Человек говорит: «Помню». — «А было ли битое стекло?» Скорее всего, человек скажет, что было. И скорость оценит раза в три выше. Лофтус даже выстроила целую линеечку градаций вот этих слов — от «соприкоснулись» до «вмазались» через «врезались» (ну и еще несколько английских синонимов), которая давала повышение субъективно воспринимаемой скорости и вот всех этих сопутствующих мятых крыльев, битых стекол и так далее.
Элизабет Лофтус обнаружила, что самая серьезная причина и самые серьезные эффекты искажения дают средства массовой информации. То есть даже очевидец события, человек, который присутствовал лично при событии, прослушав искаженное сообщение по телевизору, скорее всего, вспоминать впоследствии будет то, что он услышал, а не то, что он увидел своими глазами.
— А почему это происходит? Просто потому, что телевидение сформулировало за него его позицию?
— Я бы не сказала, что позицию. Там, опять же, были высвечены опорные точки, дана схема события, и все, что в наших с вами воспоминаниях туда не укладывалось, теряется навсегда. По сути дела — так.
А с другой стороны, Лофтус озадачилась вопросом: а можно ли создать у человека заведомо неверные воспоминания? По сути дела, имплантировать их — так, как имплантируют органы, зубы, что угодно. Это тоже был вопрос не на пустом месте. Он был спровоцирован огромной волной судебных разбирательств в тех же самых Соединенных Штатах Америки. Это были в основном иски подросших дочерей к своим отцам, дядям, учителям, педиатрам по поводу того, что те совершили над ними насилие в раннем возрасте. Иногда это были живые отцы, врачи и так далее, иногда уже ушедшие из жизни, с этими было легче, они не могли сопротивляться. Но выяснилось, что большинство вот этих вот дам, которые выступали с такими исками, проходили длительную психотерапию, где их стимулировали, собственно, прорабатывать свое детство, искать там травматические события.
Они ходили год, другой, десять лет к психотерапевту, а потом, соответственно, шли в суд и подавали иск по поводу вот этого пережитого насилия. И, собственно говоря, Элизабет Лофтус смогла показать, что можно создать у человека воспоминания о том, что не являлось частью его опыта, причем эти воспоминания вообще никак не будут отличаться ни по каким характеристикам — ни по количеству деталей, ни по насыщенности, ни по эмоциональности, ни по яркости — от тех событий, которые реально были пережиты человеком.
Сначала она воспользовалась вообще очень простенькой методикой, которую условно называют как «методика потерявшегося в супермаркете». Человека просто сначала спрашивали, что он помнит о своем детстве, параллельно опрашивая его семью о том, что с ним на самом деле бывало. Например, убедившись, что он никогда не терялся в супермаркете, рассказывали ему, что вот, какая-то троюродная тетушка поведала такую вот душещипательную историю о том, как он потерялся, и он начинал вспоминать: да, вокруг бегали люди, ездили тележки, он сидел на полу в углу и плакал — и, в общем, порождал огромное количество событий. Дальше Лофтус поступила так: она большой студенческой аудитории дала список примерно из сорока событий, чтобы люди оценили вероятность того, что эти события происходили с ними в детстве, — ну вроде той же ситуации потерявшегося в супермаркете, или поездки в Диснейленд, или каникул на ранчо, или что угодно. Люди оценивали вероятность этих событий, их на неделю отпускали, через неделю половину этих людей попросили вообразить, как эти события могли бы с ними происходить. Вот как бы они могли потеряться в супермаркете, как бы они могли провести каникулы на ранчо. Потом их отпускали еще на некоторое время, и когда все должны были уже все забыть, им второй раз выдавали этот опросничек снова с просьбой оценить вероятность того, что это с ними происходило. Естественно, вероятность всех воображаемых событий как принадлежащих к личному опыту завышалась по сравнению с первой серией эксперимента.
Но на самом деле самые интересные, на мой взгляд, эксперименты были с имплантацией принципиально невозможных воспоминаний. Там было несколько разных серий, и самая яркая, наверное, была с кроликом Багз Банни — продуктом компании «Уорнер Бразерс». Брали таких испытуемых, которые в детстве бывали в Диснейленде, об этом немножко разговаривали, они что-то припоминали, потом показывали людям видеоролик якобы компании «Дисней» со всеми знакомыми героями: Микки-Маус, Дональд Дак — в общем, кто там положено, — и среди них этот самый Багз Банни, которого там быть никак не могло просто потому, что вот это конкурирующая компания. Показывали этот ролик, через некоторое время снова просили припомнить, как люди были в Диснейленде, кого они там видели. Многие… но не слишком многие, между нами, на самом деле имплантации воспоминаний поддается не больше четверти, по самым высоким оценкам — трети, в этом эксперименте это было 16%, но вот эти 16% вспоминали, что они видели Багз Банни, кто-то пожимал ему лапку, кто-то трогал его за хвостик, кто-то с ним обнимался, кто-то вместе фотографировался. То есть, по сути дела, человек порождал воспоминание, которое в принципе не могло никаким образом быть частью его опыта, будучи довольно-таки уверен в том, что все так и было.
— Да. На всякий случай еще раз уточню, что Багз Банни — это «Уорнер Бразерс», в то время как Микки-Маус — это «Дисней». Хотя, может, за последнее время кто-то кого-то купил, это очень сложно понять. Собственно, в таком случае логичный вопрос: как мне отделить ложные воспоминания от настоящих?
— Да практически никак. Единственный статистический эффект, который поймали (подчеркну — именно статистический): в ложных воспоминаниях человек немножко меньше уверен, чем в истинных. На самом деле по части уверенности там тоже очень много сомнений, потому что самое, пожалуй, великое исследование в этой области провел в 1995 году известный когнитивный психолог Ульрик Найссер. Он опросил группу студентов на следующий день после взрыва космического корабля «Челленджер». Это было такое довольно яркое событие в американской истории, много обсуждавшееся. И меньше чем через сутки после события участникам эксперимента был задан ряд вопросов: что они делали, когда услышали о взрыве, о чем думали, чем занимались, ну и около того. Люди писали ответы на эти вопросы, после чего их отпускали и два с половиной года спустя (нашли, правда, уже половину только участников первого эксперимента, но тем не менее выборка была довольно большая) попросили вновь ответить на те же самые вопросы и оценить степень своей уверенности в ответах.
Ну начнем с того, что вообще только четверть участников эксперимента вспомнила, что их опрашивали первый раз, остальные напрочь об этом забыли. Тем не менее обнаружилась удивительная вещь: в ответах участников только в среднем 40% сведений совпадают с их первоначальными ответами. При этом, по-моему, около двух десятков человек вообще не показали ни одного совпадения.
— Вопросы одинаковые задавались?
— Да, вопросы были те же самые. То есть это был абсолютно идентичный опросник. При этом вот кто-то не дал ни одного одинакового ответа, в среднем где-то процентов 40 совпадений. Но при этом средняя оценка уверенности в собственных воспоминаниях составляла примерно 83%. Люди были очень уверены, многие давали стопроцентную уверенность и приходили в изумление, когда им показывали их собственный листочек, написанный два с половиной года назад, отказывались верить, что это писали они. То есть на самом деле степень уверенности в том, что мы все помним так, как оно было, особенно там, где дело касается так называемых «воспоминаний-вспышек», воспоминаний по типу запечатления всех подробностей некоего яркого события, может оказаться довольно высокой. Поэтому, поскольку ни яркость, ни эмоциональность, ни насыщенность, ни даже уверенность по большому счету нам помочь не могут, единственное, что реально годится для оценки воспоминаний, — это их географическая, биологическая, историческая и так далее возможность: а вообще могло быть так или нет? В большинстве этих судебных разбирательств все время всплывают как раз, если аккуратно анализировать материалы дела, какие-то детали, показывающие, что так быть не могло. Например, совершивший насилие проживал совсем в другом городе, или насилие было совершено в такой день и в такой год, когда жертве не было полугода, и, соответственно, там в принципе не может (мы знаем из психологии) быть никаких совершенно воспоминаний об этом событии, и тем не менее они имеются. Или какие-то искажаются последовательности событий. Но проблема в том, опять же, что судьи и присяжные, если это суд присяжных, больше верят как раз деталям и эмоциональности вспоминающего, нежели берутся скрупулезно проверять возможность описываемых событий. А иногда такой возможности нет.
— Как вы считаете, вообще несет ли человек ответственность за ложные воспоминания?
— Тут двойственный ответ: одновременно и да, и нет. Потому что, с одной стороны, есть прецеденты в судебной системе, когда человек нес ответственность за ложные обвинения. Например, огромные иски, которые истерические дамы выдвигали против своих врачей и учителей, в некоторых случаях оканчивались штрафом для несчастных дам, которые были абсолютно убеждены в том, что рассказывают. Кстати сказать, та же самая Лофтус по той же самой схеме с двойным опросом и получасовым сеансом психотерапии — срежиссированной, естественно, — показала, что психотерапия может формировать ложные воспоминания. А можно ли осуждать человека за лжесвидетельство в случае ошибок памяти, таких прецедентов не было.
Все, что мы знаем о памяти, говорит нам о том, что, скорее всего, человек расскажет так, как он помнил. Нам сегодня в эксперименте все рассказывали про события вокруг кокосов так, как они запомнили. И это было абсолютно честно, искренне и так далее. То есть это скорее вопрос к судебной системе, как учитывать, насколько доверять и насколько проверять. И скорее все-таки проверять, чем доверять, потому что память — инструмент очень ненадежный, особенно в том случае, если других источников нет.
— Но, в принципе, в том, что я что-то неправильно запомнил, виноват не совсем я, а мое устройство?
— На самом деле это очень хороший, эффективный, тысячелетиями складывавшийся в эволюции механизм работы памяти, который позволяет ей быть гибкой и адаптироваться к событиям. Просто проблема в том, что в принципе любое припоминание — абсолютно любое припоминание — это всегда перезаписывание. Даже по данным на животных с использованием методов молекулярной биологии уже абсолютно ясно показано, что воспроизведение какого-то следа (у животного это обычно поведенческие последовательности: например, они учатся выходить из лабиринтов, искать кормушку), любое воспроизведение — это перезаписывание и, соответственно, стирание предыдущего следа.
4 лучших вопроса из зала
— Правда ли, что люди во время своей жизни запоминают почти все, что с ними происходит, и потом с помощью специальных методик можно вытащить из них какую-то информацию?
— Когда-то известный нейрохирург Уайлдер Пенфилд проводил такие эксперименты с вживлением электродов во время операции на открытом мозге, в которых получал якобы спонтанное воспроизведение рассказов о событиях из прошлого: кто-то мог рассказывать, как стоит во время какого-то праздника на крыльце и держит большую связку шариков. То есть человек рассказывал о чем-то, о чем он никогда в жизни не рассказывал и, судя по воспоминаниям родственников, не слышал, но это никогда и не могло быть проверено. Потому что он мог рассказывать о чем-то, что воображал, о чем-то, что ему приснилось. Что за процесс был реально запущен этим раздражением нервной клетки электродами (или группы нервных клеток), никто до сих пор не знает.
По поводу гипнотических техник тоже неизвестно, порождается воспоминание или порождается некоторая реконструкция рассказа, стимулируемая экспериментатором. То есть гипотеза не может быть названа ни доказанной, ни опровергнутой. Может быть, мы все помним, но пути к этим воспоминаниям, увы и ах, теряем — из-за этой путаницы, из-за сходства, из-за того, что не обращаемся к ним ежедневно, ну и еще по самым разным причинам, включая фрейдовские мотивационные.
— Когда мне было лет 45, я попала в Египет, и когда мы шли вокруг статуи жука-скарабея, у меня возникло такое ощущение, такое чувство, будто я уже там была и это все видела. Откуда могло это возникнуть? В 17 лет я целый день провела в зале Древнего Египта в Эрмитаже. Еще у меня была книга о Египте. Права ли я, что память сыграла со мной такую шутку с подменой впечатлений?
— Это как раз чудесное, замечательное описание феномена дежавю, который вы сами для себя и объяснили. Проблема психологов заключается в том, что они этот феномен никак не могут взять тепленьким. То есть человека он настигает где-то, и все отчеты о нем оказываются ретроспективными, то есть обращенными в прошлое. Сколько-то лет назад со мной такое случилось, это было очень ярким и удивительным, для него есть какие-то основания, но что там, собственно, в этот момент происходит, так до сих пор никто и не знает. Хотя, скорее всего, за ним действительно просто стоит вот это вот сходство увиденного реально с тем, что раньше представлялось, творилось в воображении.
— Как формируются детские воспоминания и как они пропадают потом? Допустим, есть две девочки сходного возраста, они были на одном событии вдвоем, через год одна может вспомнить все в подробностях и в деталях, кто во что был одет, что они ели, куда ходили и о чем разговаривали, вторая вообще не помнит этого события.
— На самом деле есть здесь, конечно, фактор генетический, хотя нельзя сказать, что наследование хорошей памяти так или иначе изучалось детально. В чем может заключаться биологический вклад? Есть в психологии такое понятие эйдетической памяти, когда запечатлевается, сохраняется без искажений полная картина происходящего. Эта эйдетическая память, считается, есть у детей практически у всех в возрасте 2–3–4 лет. Это не всегда можно проверить, потому что не все дети одинаково хорошо говорят и могут описать. Но постепенно она теряется и замещается культурной формой памяти, памятью-рассказом, которая заставляет выделять главное, отбрасывать лишнее, переводить эту картинку в речевую форму. Но у некоторых эйдетическая память сохраняется дольше, у некоторых до взрослого возраста. Вот время от времени появляются описания таких людей с феноменальной памятью, но не памятью, вооруженной средствами, а просто способностью, например, посмотреть на картинку и мысленно ее «сфотографировать». Я знаю, что такие особенно ценятся в медицинских университетах во время сдачи экзаменов по анатомии.
Классик российской психологии Александр Романович Лурия даже описал единичный яркий случай человека с такой феноменальной памятью. Эта книжка очень небольшая, очень легко написанная, научно-популярная, так она и называется: «Маленькая книжка о большой памяти». Прочитайте обязательно. Там, с одной стороны, о достоинствах, невероятных возможностях памяти человека, а с другой стороны, об оборотной стороне такой феноменальной памяти, о тех проблемах, которые она может вызвать. Собственно, не исключено, что у одной из этих девочек мы имели дело со случаем эйдетической памяти, а у другой нет. Но наверняка можно сказать, естественно, только видя девочек, видя, как они припоминают, рассказывают о событии. То есть в одном случае, возможно, это действительно запечатление с возможностью сканирования вот этого запечатленного образа (вот вам и одежда, и прически, и все что угодно), в другом случае только общая схема события, а может быть, и полное отсутствие воспоминания о нем. Точно так же как участники эксперимента с «Челленджером» не помнили, что они участвовали в таком эксперименте.
— Можно ли стирать свои воспоминания — почти как в фильме «Вечное сияние чистого разума»?
— Точно так же как мы можем запоминать, используя так называемые мнемотехники, начиная от примитивных узелков на платке и заканчивая усложненными, например, «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», точно так же человечество давным-давно изобрело летотехники, или техники забывания. Записать — стереть, сжечь. Как индейцы завязывали узелки на веревочке по количеству грехов и сжигали, чтобы об этих грехах забыть навсегда.
Про эти летотехники пишет тот же самый Лурия в «Маленькой книжке о большой памяти». Но в принципе можно и научиться забывать то, что хочется забыть, и манипулятивными техниками сделать так, чтобы свидетель не вспомнил о том, что нужно. Вот мы задали ему пять вопросов, не задав пять других. То, о чем мы его спросили, он, скорее всего, запомнит, потому что проговорил, представил и так далее; то, о чем не спросили, с высокой вероятностью ускользнет, если не сразу, то через неделю точно.
---------------------
«Нам хочется думать, что мы воспринимаем мир совершенно объективно». Биолог Николай Кукушкин - о теории временных окон и роли памяти в формировании личности
Журнал «Нож»
Агата Коровина
01.09.2017
Все говорят
Два года назад молодой биолог Николай Кукушкин перестал писать для нас свои чудесные статьи и растолковывать простым языком с использованием юмора и метафор новости ученого сообщества. И это один из редких случаев, когда мы были рады такому повороту - ведь Коля предпочел журналистике настоящую науку, которая меняет жизни людей гораздо серьезнее, чем печатное слово. Агата Коровина поговорила с преподавателем Нью-Йоркского университета о том, зачем люди спят, как долгосрочная память переходит в краткосрочную и насколько можно доверять «объективному восприятию реальности».
- Практически в каждой своей лекции на YouTube ты упоминаешь о слизнях или лаборатории, где работаешь со слизнями. Что ты там с ними делаешь?
- Официально они называются морские зайцы или аплизии. Но «слизень» нормальное слово, мне нравится.
Работать со слизнями не я придумал и не наша лаборатория. Это известная модель для исследования нервной системы, потому что она у них очень простая. Чисто для сравнения: в мозге человека примерно 100 миллиардов нейронов, а у аплизии 20 тысяч. Разница в пять миллионов раз. А так как меня интересуют вопросы глобальные, не как работает мозг человека, а что такое память, нервная система, откуда все это взялось и так далее, слизняки подходят идеально.
Их можно разбирать, как роботов, а потом восстанавливать всю последовательность событий нервной системы: куда был отправлен сигнал, что где преобразовалось, запомнилось. Это машина поведения и запоминания, которую можно достаточно легко изучить.
- Тогда мне вдвойне интересно, почему ты на стене ВКонтакте написал: «Пожалуй, главная мудрость, которую дает Слизень - это относительность жизни, смерти, восприятия, памяти, поведения и вообще почти любого биологического процесса»?
- Когда ты несколько лет работаешь с животным, то смотришь на него - ну, животное и животное, оно двигается, ест, спаривается. А потом ты достаешь из него мозг и помещаешь в соленую воду. Там он у тебя живет еще два дня и понятия не имеет, что с ним что-то произошло. В нем все работает так же, как и раньше. Вот этот мозг - он еще живой или уже мертвый? Где молекулы становятся животным?
Следующий шаг понимания - качественно мы, люди, ничем не отличаемся от других животных. Конечно, экзистенциально мы сложнее, но, по сути, точно так же разбираемы до молекул и клеток.
И если человека так же разобрать, то возникнет точно такой же вопрос: где человек, а где его составные части, в какой момент возникает его жизнь как качественно описываемое?
В биологии в принципе так устроено, мы всегда ищем категориальные единицы: организм, жизнь, сознание. Далеко не обязательно, что система сама знает об этих единицах. Далеко не обязательно, что они на самом деле существуют в какой-то определенной форме, которая отделима от нашего представления.
- Я так понимаю, именно после работы с аплизией ты открыл явление «временных окон», о котором недавно писал в статье. Расскажи, что это такое.
- Да, конечно. Временное окно - это отклонение мозга от состояния равновесия, к которому он рано или поздно возвращается. Моя идея состоит в том, что всю память можно свести к системе таких отклонений. Изначально они возникают под воздействием внешней среды, но в определенных комбинациях порождают новые отклонения, которых раньше не было. Грубо говоря, сумасшедший мужик на улице - это отклонение от равновесия, пьяный мужик - тоже отклонение, но только когда они на улице вместе, тетя Груша звонит ментам - и возникает еще одно отклонение, более длительное и серьезное. В мозгу тоже так: любой стимул из внешней среды вызывает временные окна в мозгу, а он превращает их комбинации и паттерны в новые временные окна.
Допустим, мы посмотрели на солнце, закрыли глаза, и несколько секунд нам мерещатся пятна. Солнце уже не светит, но в мозге как бы сохранился его отпечаток. Это краткосрочная память. В какой-то момент мозг придет к балансу, отпечаток исчезнет, временное окно закроется, память исчезнет. Но пока отпечаток есть, он может взаимодействовать со всем остальным, что в мозгу происходит в данный момент.
Представим, что мы слушаем музыку. Она, как и солнце, отпечатывается в мозге на некоторое время, потом исчезает. Но если мы услышим эту музыку еще раз, пока ее отпечаток не успел окончательно исчезнуть, этот новый стимул совпадет по времени с тем, что сохранился с предыдущего раза. И это совпадение приведет к возникновению нового временного окна повышенной длительности - так краткосрочная память становится более долгосрочной.
В примере с мужиками и тетей Грушей всего один уровень превращения: громкие мужики превращаются в полицейский визит. В мозге уровни превращений могут исчисляться сотнями и тысячами. Музыка совпадает с музыкой из прошлого, с эмоциями из настоящего, с контекстом, мотивацией и так далее. Вся механика памяти состоит в превращении одних отклонений в другие: из мгновенных - в более длительные, из краткосрочных - в более долгосрочные, из мельчайших - в более масштабные. Поэтому память не существует отдельно от мозга. Память - это сохраненные состояния ума. Это что-то из прошлого твоего сознания, то, что ты воспринимал.
Моя работа основана на сравнении памяти слизняков и нашей памяти. Как проявляется память у слизняков? Если их ущипнуть, то они потом эту часть тела будут втягивать быстрее. Никого этим не удивишь, это достаточно понятная реакция, странно было бы ожидать чего-то другого. Но люди, когда слышат, чем я занимаюсь, часто спрашивают: «А у слизняков что, есть память?» Они пытаются представить, что у аплизии человеческая память, что они воспринимают мир, как мы.
Но память - это не только то, что помнят люди. В более общем смысле это то, что остается внутри животного после какого-то опыта, что в дальнейшем изменяет его поведение: с животным что-то произошло, в организме что-то поменялось, в дальнейшем изменяется поведение организма. Память большинством ученых определяется через поведение.
Но я пытаюсь доказать, что память - это нечто еще более общее, чем поведение. Движение - это не единственная вещь, которую организм делает. Например, он может производить какие-то гормоны, изменять метаболизм - это никак не проявится внешне, но это все равно реакция на что-то, что сохранилось в организме после предыдущего опыта. В своей статье я показываю, что понятие памяти не завязано на поведении животного, оно завязано на превращении какого-то краткосрочного стимула в некое более долгосрочное отклонение системы.
Чем, например, движение хвоста у улитки принципиально отличается от движения молекул в ее клетках? Первое традиционно считается поведением, а второе - возможно, механизмом поведения, но никак не самим поведением. Мне кажется, такая фиксация на движении тела мешает пониманию более общего феномена памяти в живых системах.
Работая с аплизией, прийти к такой мысли гораздо проще, потому что проще сам организм: от самых мелких, молекулярных и клеточных отклонений до отклонений поведения и состояния целого организма всего несколько шагов. Так проще увидеть, что памятью обладает не только целое животное, но и каждый уровень его внутреннего устройства: органы, клетки, даже молекулярные ансамбли. То, что мы субъективно воспринимаем как память, - на самом деле оркестр из колебаний всех этих систем во времени.
- То есть краткосрочная и долгосрочная память работают одновременно?
- Именно так. Долгосрочная память как бы выводится из краткосрочной. Выводится из комбинаций паттернов краткосрочных воспоминаний точно так же, как краткосрочные воспоминания выводятся из паттернов стимула. На самом деле краткосрочность и долгосрочность памяти - это просто время, на которое в организме что-то качнулось. Качается много чего, куча этих уровней, сотни и тысячи. Какие-то из них качаются на короткое время (краткосрочная память), а какие-то на длительное время (долгосрочная память). И на каждом уровне мы извлекаем какой-то паттерн из того, что мы получили изначально из внешней среды. А получили мы распределение стимулов. Например, с какой периодичностью фотоны падали нам на сетчатку, в какой момент звуковые волны достигли ушей, в какой момент рецепторы на коже с чем-то соприкоснулись. Все остальное организм сам как-то высчитывает: он решает, что означают краткосрочные сигналы, их повторение с периодичностью в пять минут, месяц, несколько лет. Чем долгосрочнее паттерн, который организм усваивает, тем долгосрочнее память об этом паттерне.
Ключевой момент - да, что краткосрочная и долгосрочная память существуют одновременно. Краткосрочная память не становится долгосрочной. Краткосрочная есть каждый раз, когда мы что-то воспринимаем, она существует в этот момент. Долгосрочная выводится из многих-многих комбинаций краткосрочных временных окон. Мы используем и то и то постоянно просто для восприятия.
Вот ты ешь у бабушки борщ, тебе очень хорошо. Краткосрочная память говорит, что ты только что поел, а долгосрочная - что этот суп замечательный еще с тех пор, как ты его 25 лет назад впервые попробовал, появляются все ассоциации, связанные с этим супом, бабушкой, домашним уютом. Все это наслаивается и формируется восприятие борща.
Нам хочется думать, что мы воспринимаем мир совершенно объективно. Но на самом деле мы все усваиваем сквозь призму опыта. Иначе мы бы не могли воспринимать мир. Любой предмет для нас не просто предмет, а все, что с ним связано: все ассоциации, слова, люди. Все это мы воспринимаем через иерархию разных памятей.
- Именно поэтому мы можем увидеть лицо даже в розетке, а перевернутое лицо нигде считать не можем? У нас просто нет такой модели, такого опыта?
- Этот конкретный пример чуть-чуть посложнее, потому что способность распознавать лица в нас заложена физиологически. Даже если бы мы никогда не видели лиц, мы все равно их узнали бы. Если ты видишь симметричную фигуру с двумя глазами и носом посередине, значит, на тебя кто-то смотрит в упор. В живой природе редко встречаются вертикально-симметричные объекты помимо взгляда, направленного на тебя, а такой взгляд опасен.
- Воображение влияет на память?
- Воображение основано на памяти. Это вымышленные комбинации каких-то образов, усвоенных ранее. Из чего бы мы воображали, если бы мы этих вещей не знали? Но да, память тоже может быть основана на воображении - если что-то очень хорошо вообразить, то потом можно и не отличить от того, что произошло. С точки зрения мозга эта граница очень зыбкая.
- Как бы ты сам оценил свою память?
- Я очень плохо запоминаю то, что мне неинтересно, и очень хорошо запоминаю то, что мне интересно.
- Ты используешь какие-нибудь схемы для лучшего запоминания?
- Нет, у меня нет такой проблемы. Все, что мне нужно запомнить, запоминается очень легко. А если не нужно, то зачем мне это знать? Я просто вышел из возраста, когда надо было в большом количестве запоминать неинтересные вещи. В институте это еще происходило, но потом… Бывает, я неделями забываю купить зубную щетку, потому что мне очень скучна эта память. Но статью, из которой мне нужно извлечь какую-то полезную информацию, я могу прочитать один раз и запомнить все, что нужно.
Мне кажется, я пребываю в хороших отношениях со своим мозгом. Я его не насилую. Если я понимаю, что не идет, то я не буду форсировать, я просто подожду.
- Если бы тебе вмонтировали жесткий диск, ты хотел бы, чтобы на него автоматически записывалось все, что ты видишь и думаешь, или только то, что ты сам хочешь сохранить?
- Память невозможно представить как нечто отделимое от мозга, соответственно, тебя самого. У нас есть эта компьютерная метафора, которая очень удобна, которую интуитивно очень хочется использовать, но память - это все, что происходит во всем мозге, даже во всем теле. Твой вопрос подразумевает, что есть некий «я», который отделен от мозга и памяти и может сказать: «Так, я хочу сохранить вот это и вот это». Что собой представляет этот «я» - я не знаю, его в отдельном виде не существует. Представление о себе - это тоже комбинация конструктов памяти. «Я» - это мой образ себя.
Допустим, я хочу сохранить, как я ходил пить пиво с друзьями. Но я же запоминаю какие-то картинки не в вакууме, я запоминаю то, что испытывал в конкретный момент, к этому добавляются мои знания о друзьях, наших с ними взаимоотношениях и так далее. У памяти нет границы. Я не отвечаю на твой вопрос напрямую, но потому, что это один из главных моментов - память неотделима от вспоминающего.
- Хорошо. Тогда зайдем с другой стороны. Кембриджский нейрофизиолог Майкл Андерсон в своих экспериментах показал, что нам под силу осознанно управлять памятью, в том числе забывать какие-то вещи. Достаточно «уводить» мысль, не додумывая до конца, или, например, формировать ассоциацию-подмену. Получается, мы сами можем решать, что забывать, а что помнить. Какой-то чудо-таблетки от ученых можно и не ждать?
- Тот факт, что мы можем что-то забыть сознательно, не означает, что все забывание под нашим контролем. Да, есть работы, очень интересные, про то, как можно подавить какую-то память. Но если смотреть на память как на временные окна, то все встает на свои места. Есть временное окно, какая-то память, оно движется по своей временной траектории. Каким-то сознательным усилием мы можем изменить траекторию этой памяти, мы заставляем это окно раньше закрыться. Это легко можно представить, это доказано экспериментально. Но в то же время закрытие любого временного окна - это то, что в него заложено по определению.
В любой памяти заложено свойство забывания. Вопрос в том, когда оно наступит: через секунду или через много лет. Забывание - это обязательная часть запоминания.
- Я могу гулять по улице и не замечать, как что-то забываю?
- Сейчас считается, что забывание происходит во сне, будто это центральная функция сна. Сон - очень интересное явление, потому что, с одной стороны, это что-то очень опасное для организма: ты на половину суток отключаешься от внешней среды и никак на нее не реагируешь, тебя за это время можно убить и съесть. С другой стороны, очень странно, что нет ни единого животного с нервной системой, которое бы не спало.
Спят все, притом что это очень плохая идея. Должно быть какое-то глобальное объяснение. Сейчас этим объяснением является забывание.
Предполагается, что за день, если мы дневные животные, в мозгу что-то записывается, записывается, записывается, и на каком-то этапе все это начинает сливаться в единую кашу. Чтобы мозгу с этим справиться, ему нужно на определенное время отключаться от внешней среды и всю эту память немного снижать, приводить к неизменному общему состоянию.
Каждый день мы выводим какие-то воспоминания вперед, а каждую ночь равномерно снижаем силу всей памяти вместе взятой. Автоматически за несколько циклов сна слабая память начнет пропадать, а то, что мы вспоминаем каждый день, о чем мы напоминаем своему мозгу регулярно, мы обновляем, поддерживаем впереди других воспоминаний.
- А люди с фотографической памятью?
- Я могу предположить, что это крайний случай эффективного запоминания. Это вряд ли дефект забывания. Если не спать несколько суток, то эффект будет не как при фотографической памяти. Очень скоро перестанешь понимать, что происходит. Воспоминания начнут наслаиваться на текущее восприятие, появятся галлюцинации. Без забывания невозможно нормально существовать. И даже у людей с фотографической памятью какое-то забывание должно быть.
- Сможем ли мы когда-нибудь создавать ложные воспоминания и использовать эту технологию дистанционно как оружие?
- Скажем так, теоретически… наверное, да. Но мне с ходу не представить, как это было бы устроено. Опять возвращаемся к тому, что память - это не файл. Память - это масса наслаивающихся друг на друга состояний мозга, которые существуют как результат всего предыдущего опыта. Для того чтобы создать воспоминания, соответственно, нужно воспроизвести весь этот опыт во времени.
Ключевой момент в памяти - это время - промежутки между стимулами. Опыт нужно воспроизводить за все время, которое нас интересует. Если мы хотим воссоздать память какого-то одного дня, то нам нужно потратить как минимум день на то, чтобы эту память восстановить.
Я могу представить, что будут существовать приборы, которые можно будет подключить к мозгу, и они вместо глаз и ушей станут образовывать звуки и картинки в голове, но память все равно создается мозгом, это то, что мозг извлекает. Без перестройки мозга как физической машины создать память, которая была бы реалистична, с нуля и быстро, мне кажется, нельзя. Возможны варианты с виртуальной реальностью, пожалуй, можно как-то обмануть человека, если он не знает, проживает ли реальную жизнь или находится в матрице. Но как это сделать дистанционно?
- Память - это не файл, понятно, но сможем ли мы когда-нибудь оцифровать себя, записывать и хранить свою личность на внешнем носителе?
- Да, можно, но для этого нужно воспроизвести точно такой же мозг. Носителем твоей памяти должна быть копия твоего организма. Тогда это можно провернуть. Иначе будет какое-то упрощение, редукция твоей памяти.
- Значит, цифровой системой и единым организмом мы, люди, тоже не станем?
- Все зависит от того, что такое «мы». Если поставить вопрос, будет ли существовать какая-то цифровая система, единицы которой будут воспринимать себя как сознательные люди, я вполне могу такое допустить. Будут ли эти люди нами - я не знаю. И где граница между искусственным интеллектом и оцифровкой себя?
- Философ Гёдель считал, что никакая система не может понять другую систему, которая сложнее, чем она. Ты с этим согласен?
- Зависит от того, что такое «понять» и что такое «сложнее». Это может быть заложено просто в определение этих слов. Если сложнее, чем я, то это может означать, что у меня нет способа это концептуализировать, и поэтому я не могу это понять. Если под «сложнее» подразумевается количество составных единиц, то я не могу с этим согласиться. Мне кажется, мы уже понимаем то, что сложнее нас.
- То есть ты веришь, что мозг можно изучить полностью?
- Да. Но мозг не сложнее, чем мы. Это и есть мы.
- Но ты сам говорил, что не насилуешь свой мозг. Следовательно, ты разделяешь себя и свой мозг.
- Я не разделяю свой мозг и тело, но все равно мозг дает команды телу. Мозг объясняет мышцам, куда нужно идти.
- Но ты не можешь это контролировать.
- А что такое «ты»?
- Мы снова пришли к фундаментальным вопросам.
- Да, это фундаментальные вопросы, но твои вопросы их требуют. Ответы на них кроются как раз в определении этих понятий.
Нам кажется, что есть «я», что есть память, что есть мозг. На самом деле это все одна система. «Я» - это симптом работы этой системы, память - это свойство этой системы.
Тот факт, что мы воспринимаем какую-то часть мозговой деятельности как «я», и то, что нам кажется, что эта часть работы системы как-то от нее независима, не значит, что она на самом деле от нее независима.
Чем отличаются восприятия мной чего-то от восприятия чего-то моим мозгом?
- Боюсь, сейчас я не смогу на это ответить.
- Ну, вот я тоже. Мне кажется, «я» - это лишь конфигурация мозга.
---------------------
Бог - это статистика
Журнал «Нож»
Николай Кукушкин
журнал «Метрополь», 6 января 2014
Классика
Дебора Нолан, профессор статистики в Университете Калифорнии в Беркли, предлагает своим студентам выполнить очень странное на первый взгляд задание. Первая группа должна сто раз подбрасывать монетку и записывать результат: орёл или решка. Вторая должна представить, что подбрасывает монетку - и тоже составить список из сотни «мнимых» результатов.
Группы формируются рандомно, втайне от профессора. На время проведения экспериментов Нолан выходит из аудитории. Вернувшись, она просит показать ей оба получившихся списка «орлов» и «решек». Пробежав по ним глазами, профессор - к изумлению студентов - безошибочно указывает на группу, которая подбрасывала монетку только мысленно.
Как ей это удаётся? Очень просто. Дело в том, что «настоящие» данные всегда содержат участки, которые большинству людей показались бы «неслучайными»: скажем, шесть «орлов» подряд. В попытке симулировать случайность мы стараемся избегать таких последовательностей. Это и позволяет без труда отличить «настоящую» случайность от «поддельной».
Это упражнение ярко иллюстрирует простой факт: люди недооценивают силу случайности. В попытке осмыслить любое наблюдаемое явление мы не можем адекватно оценить, насколько удивительными могут быть последствия сугубо бессмысленных феноменов.
Один на миллиард
С первых уроков химии в средней школе мы привыкли думать о химических реакциях как о чём-то имеющем смысл и направление. Кровожадная молекула кислорода атакует беззащитную молекулу водорода и превращает её в молекулу воды. Торжество окисления! Победа дипольного момента! Мы описываем весь процесс в виде уравнения, в котором читается целая драма химического взаимодействия. В нём есть завязка, напряжение, кульминация - и разрешение, в котором взрыв гремучего газа сопровождает возврат к извечным ценностям стабильности и покоя - просто шекспировский сюжет.
Но присмотримся к сути химической реакции. Чтобы примерно представить себе масштаб, о котором идёт речь, возьмём для примера реакцию нитрата серебра с сульфидом натрия. В результате неё молекулы обмениваются составными частями, образуя сульфид серебра, который сразу же выпадает в осадок. В нашем примере мы бросим в литр воды по тысячной миллиграмма каждого из исходных веществ. При этом практически всё серебро прореагирует с сульфидом, да ещё и почти мгновенно.
Удовлетворившись этим не особенно впечатляющим результатом, посмотрим на произошедшее с точки зрения математики. Сколько молекул каждого из исходных веществ в нашей литровой реакции? Это несложно рассчитать, но на случай, если на уроках химии вы списывали домашние задания по литературе, мы сделаем это за вас.
В нашем мысленном эксперименте нитрат серебра реагирует с сульфидом натрия. Но помимо них в реакции есть и третье вещество - вода. Расчёт показывает: на каждую молекулу нитрата серебра приходится десять миллиардов молекул воды - и только две молекулы сульфида натрия. Выходит, реакция между серебром и сульфидом - это почти то же самое, что поиск человеком своей «второй половинки» среди всего населения планеты.
Чем можно объяснить такую феноменальную способность молекул находить друг друга, кроме как волшебством или божественным провидением? Есть одна сила, которую мы привыкли игнорировать: случайность. Между серебром и сульфидом нет какого-то особого притяжения. Они не знают о существовании друг друга, пока не врежутся друг в друга - случайным образом. Только в этот момент внезапно оказывается, что они составляют прекрасную пару.
Но перед тем, как найти свою пару - сульфид - серебро может за доли секунды врезаться в миллиарды молекул воды, никак с ним не реагирующих. Человеческий мозг не создан для операций с такими скоростями.
Наше изумление связано именно с тем, что мы не можем представить себе скорости процессов, происходящих в микромире. В результате этого мы склонны видеть «неслучайность» там, где её нет. Точно так же мы не можем осознать обратное: скажем, что такое три с половиной миллиарда лет с момента зарождения жизни, в течение которых протекала эволюция. Поэтому аргументы креационистов находят столь широкий отклик в обществе.
Тем не менее молекулы реагируют. Реакции протекают. Осадок выпадает. Неуловимая бессмыслица приносит осязаемые плоды. Мы недооцениваем силу случайности.
Взрыв на фабрике иммунитета
Когда в ваш организм попадает вирус гриппа, иммунная система опознаёт его и уничтожает за несколько дней. То же самое происходит с тысячами других вирусов, бактерий и паразитов. Когда ребёнку делают прививку от полиомиелита, его иммунная система «набивает руку» на убитом вирусе, чтобы в случае попадания в организм живого «пресечь» его на месте. Есть и более печальные примеры работы иммунитета: аллергические реакции на пыльцу, клубнику, орехи.
Вы не задумывались, откуда ваше тело знает, как выглядит вирус гриппа? Откуда организм младенца знает, что такое убитый полиомиелит и как именно надо на него реагировать? Как у сибиряка в пятом поколении может быть аллергия на экзотических морских гадов, о которых он даже не слышал?
Распознавание чужеродных веществ в организме осуществляется специальными белками, наиболее известными из которых являются антитела. То вещество, которое антитело распознаёт, называется антигеном. Таким образом, компоненты вируса гриппа или, скажем, клубники являются антигенами, и на них реагируют специальные антитела.
Молекулы антител, внешне похожие на английскую букву Y, распознают антигены одной из своих верхних «лапок». Там находятся участки, которые в точности подходят к антигенам по форме. Антиген как бы «вставляется» в антитело, как «ключ в замок» (метафора, настолько набившая оскомину в биохимии, что её пора бы уже запретить). Соединяясь с антигеном, антитело подаёт сигнал иммунной системе: вот враг, его нужно уничтожить!
Самый поразительный факт заключается в том, что для каждого вообразимого антигена есть своё собственное антитело. Это сложно уложить в голове, но специфическое антитело, в принципе, можно получить почти для любого антигена. Причём в большинстве случаев, когда в организм попадает новый антиген, антитело к нему уже есть.
Организм млекопитающего способен произвести специальный белок-распознаватель для всего что угодно. Даже для того, что ни сам организм, ни его предки никогда не встречали.
Как это возможно? Антитела, как и другие белки, кодируются в ДНК. Если производить антитело для каждого вообразимого антигена - то, выходит, для их кодирования нужны миллионы генов! Они бы просто не уместились в клетке. Поэтому иммунная система работает совершенно уникальным образом. Она использует силу случайности.
Вначале все клетки, которые собираются производить антитела, кодируют их одинаковым геном. Но при созревании клеток-производителей этот ген в каждой из клеток случайным образом перекраивается. Какие-то фрагменты вырезаются, какие-то сшиваются, какие-то удваиваются и так далее. Причём это происходит именно в тех участках гена, которые кодируют «распознающую» часть антитела - кончики «лапок» Y-образной молекулы.
Таким образом, из одного и того же гена образуются миллионы генов, нарубленных и перестроенных случайным образом. Этот процесс называется V(D)J-рекомбинацией. В итоге образуются миллионы и даже миллиарды разнообразных «замков» - такое количество, что практически любой попадающий в организм «ключ» подойдёт хотя бы под один из них.
Таким образом, весь иммунный арсенал млекопитающих - самый совершенный в живой природе - формируется благодаря «взрыву на макаронной фабрике» - или, скорее, фабрике замков. Воистину, мы недооцениваем силу случайности.
Дважды два - вероятно, четыре
Случайность сложно понять, но её можно рассчитать. Для этого существует целая наука - статистика. Тот факт, что единичные события происходят исключительно случайным образом, совсем не значит, что их нельзя предсказать: этим занимается теория вероятностей.
Не стоит полагать, что теория вероятностей - это инструмент, который мы используем только от недостатка знаний, не имея возможности точно определить причинно-следственные связи между явлениями. На самом деле «вероятностность» - фундаментальный принцип организации вселенной.
Возьмём распад радиоактивного атома. Сложно представить себе явление более случайное - ни один из атомов не знает, что происходит с другими атомами вокруг него, и в принципе может распасться в любой момент. Тем не менее, если речь идёт хотя бы о миллионе атомов - а это исчезающе мало, - то динамику радиоактивного распада можно описать с высочайшей точностью.
Это объясняется тем, что каждый тип атома имеет постоянную вероятность распада - поэтому когда речь идёт о многих миллиардах этих атомов, скорость их распада «в общем зачёте» становится постоянной величиной.
То же относится и к большинству биологических процессов. Если измерять в отдельных клетках, например, среднюю скорость синтеза РНК (этот процесс постоянно активен в любой живой клетке), то она будет «гулять» из стороны в сторону совершенно случайным образом. Если же измерить ту же скорость, скажем, сразу в целой печени - то мы получим постоянную и чётко определённую величину. Миллионы случайностей выравнивают друг друга, создавая на отдалении впечатление «неслучайности».
Боги случайности
Человеку свойственно находить закономерности там, где их нет. Это легко объяснимо с эволюционной точки зрения.
Для предков человека поиск закономерностей был важнейшей способностью: именно в этом заключается основной смысл интеллекта в природе. Если зверь несколько раз был замечен около реки - то значит, он там не случайно, и этим можно воспользоваться для охоты. Если несколько сородичей, поев странных ягод, заболели - значит, к ягодам лучше не приближаться.
Неудивительно, что эта способность не всегда объективна. Именно поэтому для нас так характерно верить в богов и другие непознаваемые силы. Не имея возможности объяснить, откуда берутся дождь и гром, человек отчаянно пытался найти закономерность в их «поведении». Для этого древним людям и потребовались боги: если во всём искать причинно-следственную связь, то рано или поздно придётся придумать для случайности объяснение, каким бы фантастическим оно ни казалось. Чем меньше мы знаем об окружающем мире - тем больше религии нам нужно для комфортного существования.
Если бы пещерный человек знал о химических реакциях или V(D)J-рекомбинации, то он, несомненно, увидел бы в них однозначное доказательство существования бога. Современные люди смотрят на них с приземлённых позиций теории вероятностей. Возможно, это просто вопрос терминологии. Как здесь не вспомнить цитату из величайшего поэта последних десятилетий: «Бог - это просто статистика».
---------------------
Как понять всё
Журнал «Нож»
Николай Кукушкин
30.11.2015
Как правильно
«Бог не играет в кости», - сказал Альберт Эйнштейн, человек-цитата. И всё запутал. Высказывание классика вонзилось в мягкие части популярной культуры и до сих пор там сидит воспалённой занозой. Во-первых, в бога Эйнштейн, разумеется, не верил. Бог - удобная метафорическая конструкция. Во-вторых, в контексте вопроса, о котором шла речь, Эйнштейн ошибался. Бог-таки действительно играет в кости. Ну, или по крайней мере так теперь считают почти все, кто разбирается в вопросе.
Эйнштейн писал в письме другому немецкому физику Максу Борну, что бог не играет «в кости со вселенной», в знак протеста. Дело было в 1926 году. Сам Эйнштейн был уже пять лет как Нобелевским лауреатом. Борн получит Нобелевскую премию в 1955 году ровно за то, что так раздражало Эйнштейна.
На момент написания гневного письма никто не спорил с тем, что всё большое и тяжёлое состоит из маленького и лёгкого - из элементарных частиц. Проблемы были с осмыслением того, что именно это маленькое и лёгкое из себя представляет. Серия экспериментов начала XX века показывала довольно однозначно, что элементарные частицы размазаны в пространстве и времени: они занимают какое-то конкретное место, только если их пытаться ловить приборами. Как будто бог не знает, где что лежит, а играет в кости каждый раз, когда вы пытаетесь что-то найти.
Само по себе это наблюдение - факт, хоть и сильно здесь упрощённый. Но вот как его понимать - вопрос, до сих пор однозначно не решённый.
Борн, которому Эйнштейн писал своё гневное письмо, представлял лагерь физиков, чьё видение вопроса в конечном итоге стало мейнстримом.
Частицы, из которых всё состоит, это на самом деле не частицы, а нечто иное, для чего у нас, людей, нет специальных слов. Волны вероятностей.
Вспомните модель атома из школьного учебника физики, где электрон вращается вокруг ядра с протонами и нейтронами, как Земля вокруг Солнца. Согласно фактически принятой сегодня Копенгагенской интерпретации квантовой механики, электрон - не вращающаяся планета, а как бы вероятностная оболочка сложной формы, обёрнутая вокруг ядра. Замкнутая волна потенциальных возможностей существования. Электрон не летит по конкретной траектории, а одновременно существует везде, но только с определённой вероятностью. То, что мы называем частицами и считаем чем-то вроде маленьких летающих камушков, на самом деле как бы состоит из вероятности.
Это сложно представить, потому что на первый взгляд это полный бред. Эйнштейн считал, что это не объяснение, а халтура, затычка философской дыры: мы не можем объяснить, почему у нас такие странные показания приборов, поэтому добавляем в уравнения эдакий коэффициент необъяснимости и говорим, что теперь всё сходится.
В чём, собственно говоря, состоял спор?
Эйнштейн не пытался опровергнуть эксперименты. Он не ставил под сомнение данные. Спор был не о данных, а об их осмыслении.
Почему частицы выглядят размазанными - потому, что метафорический бог создал их фундаментально размазанными, или потому, что мы чего-то не понимаем? Эйнштейн считал, что понимания нет, потому что поведение частиц не предсказать. Нильс Бор, Эрнест Резерфорд, Макс Борн и другие считали, что в непредсказуемости и заключается объяснение. Копенгагенская интерпретация - это не экспериментальные данные, а философская идея.
Игра в знание
XX век получился тематической вечеринкой по постановке мира с ног на голову.
Вечеринка удалась. Квантовая механика с её переосмыслением понятия существования - пожалуй, чемпион. Недалеко ушёл и сам недовольный Эйнштейн с теорией относительности, по которой выходит, что пространство и время можно вязать узлом, масса - это энергия, а полёты со скоростью света - отличный способ омолодиться. Для разнообразия уроки физики перемежались уроками военного дела. В первый из них народы въехали в эполетах на коне, а выехали в противогазе на танке. Во второй влетели на самолёте, а вылетели на атомной бомбе. Неожиданно выяснилось, что теоретически убить можно вообще всех. Остаток столетия мы потратили на подготовку к третьему уроку. Ради этого мы впервые за четыре миллиарда лет существования жизни на Земле выбрались за пределы планеты и скопили достаточно вооружения для превращения в пыль небольшой галактики.
Не отставали от переворачивания мира и медицина с биологией.
Сначала стало понятно, что всех людей в мире не прокормить, потому что не хватает удобрений. Затем оказалось, что удобрения можно делать из воздуха. Без этого планетарного хака треть сегодняшнего населения Земли умерли бы от голода.
Помимо голода, человечеству, как выяснилось, угрожают полчища микроскопических злобных существ, которыми кишит всё, везде, всегда. До учёных это стало доходить в конце XIX века, но по-настоящему народная микробофобия расцвела в XX-м. Вместе с новым врагом появилось и новое оружие - антибиотики. Война за судьбу человечества переехала одновременно в космос и в микромир. Список переворачиваний мира можно продолжать очень долго.
Научные откровения - это любопытный зверь. С одной стороны, наука стоит на передовой интеллектуального развития человечества. С новым знанием мы вслед за ней переосмысливаем мир и выходим на новый этап развития. С другой стороны, кто такие мы? В случае с квантовой механикой, это последние три-четыре поколения профессиональных физиков. Вот это люди, которые действительно что-то там поняли и куда-то там вышли. А остальные «мы» - так, узнали любопытный факт.
Узнать и понять - не одно и то же. Знаниям можно обучить, но понимание можно только обнаружить. Самому.
Наука питается новыми знаниями, но движется вперёд новым пониманием этих знаний. Чем дальше она продвигается - тем больше знаний нужно для понимания. Чем больше знаний нужно - тем меньше людей ими обладает.
Человечество в целом, как команда, за последние десятилетия поняло вселенную лучше, чем кто-либо когда-либо в истории жизни на Земле. Но это понимание распределено среди разрозненных горсток специалистов по квантовой механике, астрофизике, популяционной генетике или нейрофизиологии. Специалист - это тот, кто понимает то, что знает. Остальные обычно в лучшем случае знают.
Бар-мицва человечества
Знаменитая книга британского зоолога Ричарда Докинза «Эгоистичный ген» открывается следующим образом: «Разумная жизнь на планете становится взрослой, когда она впервые додумывается до причины своего существования. Если бы превосходящие нас существа из космоса посетили Землю, первый вопрос, который они бы задали, чтобы оценить уровень развития нашей цивилизации, был бы: „Открыли ли они уже эволюцию?“»
В этом состоит, на мой взгляд, самый главный исторический результат XX века. Мы поняли, откуда всё взялось и что оно значит.
По крайней мере в общих чертах.
Раньше всё было просто и понятно: пришёл волшебный дядя и создал. Теперь без поллитра не разберёшься. Мир появился в результате взрыва, который продолжается до сих пор и который можно услышать, если взять антенну и направить её в небо. Жизнь появилась из молекул, которые однажды научились копировать сами себя и с того момента не прекращали этого делать. Всё живое на планете происходит от одного микроскопического предка. Небольшая часть потомков этого предка доросла до огромных размеров и придумала специальные клетки, чтобы соединять разные части тела электрическими сигналами. Человеческий разум - это те же самые электрические сигналы, пульсирующие в самой сложной машине вселенной.
Эволюцию человечество действительно открыло - можно праздновать если не совершеннолетие, то по крайней мере бар-мицву. Мы даже в какой-то мере просветили об эволюции население планеты, чего не скажешь о квантовой механике. Средний землянин, заканчивающий среднее учебное заведение в среднем государстве, по крайней мере слышал про естественный отбор и даже что-то про гены и, может быть, про мутации. Но вот по опросам выходит, что как-то плохо слышал. Половина нашей страны считает, что гены содержатся только в генетически модифицированных продуктах, а ещё половина считает, что человек произошёл не от животных, а, видимо, из волшебного эфира. Мне очень хочется верить, что это по крайней мере одна и та же половина.
Загвоздка, простите за каламбур, в понимании понятия понимания. Знание - это информация, которую вы можете воспроизвести. Понимание - это включение знания в систему других знаний. Обнаружение логических, метафорических, ассоциативных, эмоциональных взаимоотношений между новым знанием и остальной моделью реальности, построенной на предыдущих знаниях. Чтобы знания стали пониманием, их нужно годами втирать себе в мозг.
Знания у всех разные. Модели реальности, соответственно, тоже. Поэтому и результат втирания знаний в мозг - понимание - имеет разные пределы.
Если ваша модель реальности состоит из работы, дома и магазина, то знание о теории относительности или об эволюционной генетике с нее будет свисать бесполезным украшением, пыльным орнаментом, который можно при желании выкинуть и заменить иконой Николая Чудотворца - ничего не изменится.
Чтобы знание - о происхождении жизни на Земле, например - стало полноценным пониманием, модель реальности должна включать в общих чертах четыре миллиарда лет истории планеты и миллионы ныне существующих видов животных, растений, грибов, протист, бактерий и архей. Чтобы понять что-то одно, короче говоря, надо знать всё остальное. Сколько людей знает, кто такие протисты?
Краткий курс понимания
Желание понимать реальность заложено в нас от рождения. Мы все хотим замкнуть свою картину мира в единую, цельную систему причинно-следственных связей. Исторически для такого замыкания использовалась идея бога. Это самый простой и эффективный способ одним махом заткнуть все философские дыры. Почему всё так, как есть? Потому что так сказал тот самый волшебный дядя и велел прекратить спрашивать.
Наука - это гораздо более сложный способ, потому что затыкание философских дыр в ней требует новых знаний, а новые знания открывают новые философские дыры. Так продолжается очень долго, возможно - бесконечно.
Научное знание - это не решение проблемы, а лопата с инструкциями, где копать.
Как джинн из бородатого анекдота. «Хочу домой!» - требует странник в пустыне. «Ну пошли», - говорит джинн. «Нет, я быстро хочу!» - объясняет странник. «Ну, тогда побежали», - отвечает джинн.
Есть основания полагать, что XXI век будет посвящён осмыслению человеческого мозга. Я говорю «осмыслению», потому что нигде разница между знанием и пониманием не ощущается так остро, как в нейробиологии.
Мы уже знаем достаточно, чтобы признать всё предыдущее понимание устаревшим. Но сколько из этого знания мы искренне, полноценно понимаем и используем в быту?
Восприятие - не отражение реальности, а продукт воображения, реальностью иногда корректируемый. Всё, что вам кажется - иллюзия.
Мышление - не формальный логический процесс, а субъективная иерархическая абстракция бессмысленных сигналов из внешнего мира, статистически настраиваемая этими же сигналами. Всё, что вы думаете, вы думаете потому, что вас так научили.
Память - не картинки в голове, а вероятности соединений между нервными клетками, распределённые по всему мозгу. Почти как электрон, обёрнутый вокруг ядра вероятностной оболочкой.
Знания - не проблема. Проблема - их понимание. Учёные ежедневно что-нибудь открывают, расшифровывают, обнаруживают и опровергают. Но если мы, человечество XXI века, хотим продолжать взрослеть, то ответы нужно искать не в будущем открытии, которое внезапно объяснит всё. Открытия нужно знать. А понимать нужно себя. Копенгагенская интерпретация сознания зарыта в каждом из нас. Чтобы её обнаружить, придётся сесть за учебники.
---------------------
Почему вас всё бесит
Журнал «Нож»
Николай Кукушкин
журнал «Метрополь», 5 марта 2015
Классика
Если и есть в нейробиологии одна идея, в справедливости которой мне хотелось бы убедить всех людей на Земле, то такой идеей я считаю следующую: сознание - это пассажир мозга, который мнит себя машинистом.
Почему это важно? Потому, что если вы этого не понимаете, то с большой вероятностью ведете себя как дебил. Вот представьте, что вы разговариваете по телефону с другом, заходите в лифт, связь прерывается, говорить становится невозможно. И тут вы вместо того, чтобы минуту подождать, начинаете сердиться, ругаться и грозить другу расправой при встрече за то, что он над вами так издевается. Тупо? Тупо. Друг же не виноват, что у вас в лифте телефон не ловит. Вот примерно настолько же резонны 99% любых проявлений раздражения.
Маршрутка высадила в лужу и вообще понаехали тут шумахеры? Работа третий год бессмысленна и безобразна? По телевизору все тот же мордоворот? Булка черствая, кофе горький, водка жидкая, жена жирная, погода дрянь, кругом фашисты? Каждый из этих пунктов вы наверняка готовы защищать хоть в суде: приводить статистику иммиграции, взвешивать жену, измерять черствость булки и доказывать, что все ваше раздражение совершенно объективно и обоснованно.
И вот тут самое время взять и открыть учебник по нейробиологии. Мы не машинисты, а пассажиры. Мы - пассажиры эмоций, решений, морального выбора - вообще практически любых своих действий, включая выбор объектов, на которые мы обращаем внимание и которые нам безразличны, которые нас радуют и которые бесят.
Нам всем кажется, что мы самые умные: мы знаем что делаем, поступаем рационально и взвешенно, если нам что-то не нравится, то для этого есть веские основания, а если на кого-то ругаемся, то за дело. Иногда это действительно так: поездом управляет машинист - но пассажир может и стоп-кран дернуть.
Однако в подавляющем большинстве случаев веские основания для своего раздражения мы придумываем уже после того, как раздражаемся, что несколько компрометирует вескость этих оснований. Нам настолько хочется быть машинистами, что на каждом повороте поезда мы находим совершенно логичное объяснение тому, почему поезд повернул именно так.
Постой, паровоз, не бесите, колеса
Со времен зарождения психологии как науки ученые придумывали пассажиру и машинисту разные названия: «сознание» и «подсознание», «эго» и «ид», «контроль» и «автоматика», «аналитика» и «интуиция», «рефлексия» и «импульсивность». Британский психолог Джонатан Эванс только в литературе, вышедшей за последние 15 лет, обнаружил десяток разных названий этих двух сущностей нашего «я» и от безысходности предложил вообще плюнуть и называть их просто «система 1» и «система 2». Система 1 - подсознание, система 2 - сознание.
Сразу отмечу, что на сегодняшний день никто не знает точно, что именно представляют собой две эти системы с физической точки зрения, как они связаны и какая из них за что отвечает. Но если оставить в стороне громоздкие построения Фрейда и взглянуть на ситуацию с позиций современной нейробиологии, становится очевидно, что система 2 - это очень вкусная и питательная вишенка на гигантском и эволюционно древнейшем торте системы 1.
Посудите сами. Сознание - система 2 - в каждый момент времени оперирует только тем, что укладывается в рабочую память, - это общепринятое и в целом очевидное положение. Сколько укладывается в рабочую память? Зависит от того, что запоминать, но для простых вещей типа цифр или слов - обычно от 5 до 7 штук. Система 1 по определению оперирует всем остальным.
Это, конечно, еще не значит, что система 2 ничего не решает: если быстро-быстро копаться в собственных мыслях, то и 5 штук за раз может хватить. Но на такой перебор уходит много времени: сознательный, рациональный анализ по мозговым меркам занимает целую вечность. И тут мы приходим ко второму аргументу в пользу первичности системы 1 - тоже, если на секунду задуматься, очевидному: система 1 работает элементарно быстрее, чем система 2.
Представьте, что психолог показывает вам картинку с котиками или с расчлененкой и просит описать ваши чувства. Сколько времени вы будете думать перед тем, как подыщете нужные слова? По крайней мере пару секунд. Но эмоции реагируют почти мгновенно: разницу в восприятии мозгом веселых и страшных картинок можно засечь уже через 120 миллисекунд.
Эмоции вызываются не обдумыванием - наоборот, обдумывание объясняет возникшие эмоции. И тратит на это в десятки раз больше времени. Исследования убедительно показывают, что «эмоциональный мозг» - он же система 1 - принимает решения быстрее, чем «рациональный» - он же система 2. Человек сначала чувствует, а потом думает.
«Видимо, эмоциональный компонент присутствует в любом восприятии. Мы никогда не видим просто „дом“. Мы видим „красивый дом“, „уродливый дом“ или „претенциозный дом“. Мы не просто читаем статью о меняющихся взглядах, или о когнитивном диссонансе, или о гербицидах. Мы читаем „интересную“ статью о меняющихся взглядах, „важную“ статью о когнитивном диссонансе или „тривиальную“ статью о гербицидах. То же самое относится к закату, разряду молнии, цветку, ямке на щеке, заусенцу, таракану, вкусу хинина, Сомюру, цвету почвы в Умбрии, шуму машин на 42-й улице и в той же степени - звуку тона на 1000 Гц и внешнему виду буквы Q».
Роберт Зайонц, «Чувства и мысли: предпочтения не требуют умозаключений», 1980
Единственное объективное, что есть в вашем раздражении, виновниками которого стали маршрутчики, жена, фашисты или черствая булка, - это само раздражение. Нейрохимические реакции в мозгу. Приливы и отливы нейромедиаторов, завихрения электрических полей в лобных долях и миндалине. Булка, может, и черствая, зато колбаса отличная. Маршрутчик не умеет водить, зато веселые анекдоты рассказывает. О политике даже не буду вспоминать: мне кажется, любому здравомыслящему человеку понятно, что политический дискурс - это просто условный набор реплик, о котором группа людей договаривается друг с другом.
Вопрос не в том, почему вас все бесит, - вопрос в том, почему вы от всего беситесь и что с этим делать - вам, а не маршрутчику.
Хакнуть эмоции
В формировании настроения - а наряду с этим и в процессе восприятия окружающей реальности - участвует несколько независимых, но тесно сплетенных мозговых систем. Поэзия Лермонтова и учение Дона Хуана в конечном итоге просто способы описания этих систем. С практической точки зрения нет особой разницы, называть ли содержимое мозга «нейронами», «чакрами» или «лучами силы», - но мне кажется, что с нейронами как-то проще.
Первое, от чего вы беситесь, - это сниженная активность системы вознаграждения. В природе эта система нужна для того, чтобы программировать поведение. Хорошим настроением вознаграждается добытая пища, освоенный навык, покорение самки и т. д. Система вознаграждения устроена так, чтобы мы радовались правильным вещам. Но это очень хитрая система. «Сумма» награды - выраженная в степени активности нервных клеток, выделяющих дофамин, - не задана раз и навсегда, а относительна. Достижением считается не просто что-то полезное, а то, что лучше, чем обычно.
Задача системы вознаграждения - чтобы вы никогда не расслаблялись. Для этого она калибрует вознаграждение, реагируя на привыкание. Если хорошего вдруг стало столько, что усилий для его добычи прилагать не надо, система вознаграждения перестанет на него реагировать и погонит вас искать что-нибудь еще более хорошее.
Все дело в том, что в природе хорошего очень мало, поэтому к нему просто так не привыкнуть. Проблемы, как обычно, возникают оттого, что мы живем в совершенно чуждых своей природе условиях: неограниченные калории, масса развлечений и теплая кровать. Поэтому обезьяне для радости достаточно банана, а нам нужны плазменные телевизоры, техно-вечеринки и ежеминутные дофаминовые уколы фейсбучных комментариев.
Если ваш рабочий день проходит монотонно и скучно, а после работы вы каждый вечер отправляетесь с друзьями в шумный бар, то ваша система вознаграждения привыкает именно к шумному бару. И каждое утро начинает ныть: «Ты что, дурак? Зачем ты садишься за компьютер, когда в баре так весело?» Объективно в этот момент у вас в голове замолкают дофаминовые нейроны. Субъективно вы раздражены, не находите себе места, не можете сконцентрироваться и ищете, на ком бы сорваться.
Опасность алкоголя и наркотиков не столько в том, что они вредны сами по себе, сколько в том, что они перекашивают привычный уровень вознаграждения. С ними так хорошо, что все остальное начинает бесить. Если вы вместо бара после работы читаете книжку и отправляетесь спать, то избегаете резкого перепада вознаграждения. В итоге работа с утра уже не кажется настолько противной, а мелочи: смешной ситком по телевизору, хорошая погода, чашка кофе - начинают радовать.
Это вовсе не означает, что пить и веселиться нельзя. Периодические всплески дофаминовой активности нужны всем. Но стоит всплескам стать привычкой - как они перестают быть всплесками и становятся фоном для оценки всего остального.
Хорошая новость в том, что перекалибровка системы вознаграждения редко занимает больше пары недель. Если вас все бесит, кроме вечеринок, постарайтесь месяц на них не ходить: какое-то время будет еще хуже, но потом вы вдруг обнаружите, что просыпаетесь в хорошем настроении.
Относитесь к себе как к персонажу игры Sims, а к дофамину - как к ограниченному ресурсу: распределяйте его с умом и старайтесь извлекать из правильных вещей. Если у вас не клеится работа, сделайте перерыв и поиграйте в компьютерную игру. Если, наоборот, у вас получилось что-то хорошее, полюбуйтесь своим достижением подольше, покажите кому-нибудь, кто вас похвалит, выложите в социальную сеть. Мозг проассоциирует дофаминовый всплеск с выполненной работой и запомнит: работа - это хорошо. Если вам предстоит тяжелая неделя, купите билеты на субботний концерт и поднимите свой дофаминовый фон с помощью предвкушения.
Разум против чувств
Гораздо хуже понятна работа другой мозговой системы, связанной с еще одной «молекулой настроения» - серотонином. Отчасти это объясняется тем, что если дофамин в мозгу выполняет более-менее однотипные функции, то серотонин в разных отделах мозга и даже в разных типах клеток делает совершенно разные вещи. О том, что он поднимает настроение, мы можем заключить на основании того, что недостаток триптофана (предшественника серотонина) вызывает депрессию. А большинство антидепрессантов, наоборот, блокирует его обратное всасывание (чем хуже всасывается - тем дольше работает).
Считается, что серотонин, как и дофамин, программирует наше поведение, но не через вознаграждение, а через наказание. Человек с пониженным уровнем серотонина лучше предсказывает, какое из его действий приведет к чему-нибудь плохому. Соответственно, повышенный серотонин предсказание плохого ухудшает. В быту такое ухудшенное прогнозирование плохого называется оптимизмом.
Настроение зависит от того, в каком свете вам представляются собственные жизненные перспективы - как краткосрочные (сколько у меня сегодня работы), так и долгосрочные (что я вообще делаю в жизни). Так вот, оказывается, что оценка этих перспектив может резко измениться при изменении уровня определенной аминокислоты. Если вы вдруг недоели триптофана, то в течение нескольких часов у вас упадет уровень серотонина и жизнь внезапно начнет казаться конченой, работа непосильной, друзья убогими, а развлечения бессмысленными. Надо ли объяснять, что эти оценки никак не связаны с реальностью?
Серотонин - слишком сложная штука, чтобы его можно было тупо «поднять» для улучшения настроения (более-менее уверенно порекомендовать такой способ можно только при клинической депрессии). Но даже само понимание того, что оптимизм и пессимизм могут управляться не зависящими от вас факторами, очень полезно.
Если знать, что ощущение безысходности - это что-то вроде больного горла, то справиться с ним гораздо проще. Это, наверное, самый главный практический вывод. Чтобы справиться с тем, что вас все бесит, надо, прежде всего, знать, с чем именно вы пытаетесь справиться. Бороться с раздражителями напрямую обычно непродуктивно: если проблема в вас, то вы всегда найдете, от чего беситься, даже если решите текущую проблему. Гораздо перспективнее работа над собой. Первый шаг такой работы - прислушаться к собственным эмоциям. Научиться опознавать оптимизм и пессимизм, вознаграждение и раздражение. Это сложнее, чем может показаться: большинству из нас трудно отделить свое «я» от собственных эмоций и вообще от работы мозга.
Лично мне в этом помогают две вещи. Первая - как ни странно, мозговой тренажер Lumosity. О том, делает ли он вас умнее, можно спорить, но одно несомненно: когда вам каждый день замеряют состояние разных функций мозга, то со временем вы начинаете их чувствовать, как ваша бабушка чувствует повышенное или пониженное давление (я вот, например, такой способностью не обладаю).
Второй помощник в деле самоанализа - нейробиология. Но на ее месте могут быть психология, философия, даже, прости господи, религия. Главное - чтобы у абстрактных, неуловимых чувств появились конкретные названия. Врага - собственные эмоции - надо знать в лицо или, по крайней мере, по имени.
---------------------
Что такое время?
Журнал «Нож»
Николай Кукушкин
журнал «Метрополь», 6 апреля 2015
Классика
Почему мы живем от рождения до смерти, а не от смерти до рождения? Почему время на работе идет так медленно, а на вечеринке - так быстро? Что такое «сейчас» и сколько именно оно длится? Николай Кукушкин - о времени, главной иллюзии живой природы.
Чем прошлое отличается от будущего?
Прошлое уже произошло, а будущее - еще нет. Прошлое напоминает о себе на каждом шагу: помятым лицом в зеркале, следами позора на кухне, свербящим чувством стыда за бесцельно прожитые годы. Будущее загадочно и непредсказуемо. Оно скрывается за толстым слоем ожиданий, прогнозов, страхов и надежд.
Но представьте на минуту, что вы фотон, летящий сквозь межзвездное пространство созвездия Андромеды в сторону беты Кассиопеи. Летите вы уже несколько миллиардов лет, и за это время ничего особо интересного с вами не случилось. И вряд ли скоро произойдет. Помятого лица у вас нет, равно как и надежд на будущее, полет ваш протекает с постоянной скоростью в одном направлении, бояться вам нечего, ожидать - тоже. Чем отличается прошлое от будущего для вас? В сущности, ничем.
С точки зрения теории относительности время не существует независимо от пространства, а образует с ним единую четырехмерную систему - пространство-время. Пространство не движется из прошлого в будущее - и время, и пространство просто есть.
Для физики прошлое и будущее, в принципе, эквивалентны - как и направления в пространстве. Магниту, например, все равно, в какую сторону его повернут, - он действует влево и вправо одинаково; точно так же для физической силы (например, гравитации или электромагнетизма) нет разницы, действует ли она в сторону прошлого или в сторону будущего. Этот принцип называется «Т-симметрией». Вы как фотон не отличаете полет Андромеда - Кассиопея из прошлого в будущее от полета Кассиопея - Андромеда из будущего в прошлое.
Будущее и прошлое появляется, когда фотонов, других частиц или вообще чего угодно становится много. Потому что когда чего-то много, срабатывают не столько физические, сколько статистические законы - начала термодинамики.
Второе правило Сани
Когда я учился в средней школе, у нас в классе бытовал довольно богатый фольклор, со своими мудростями и ценностями, в котором особой популярностью пользовалось «второе правило Сани»: «Если что-то долго крутить, то оно отвалится». Первое правило Сани не имеет к теме отношения, там нецензурно объяснялись правила осторожного поведения «в чужом районе» (дело было в Купчине). Но оно всегда шло в дополнение ко второму.
Второе правило Сани - это емкая, даже метафорическая формулировка второго начала термодинамики. Если что-то долго крутить, то оно отвалится. Если что-то долго трясти, то оно перемешается (это уже мои сочинения по мотивам). Если что-то долго делать - все что угодно - то беспорядка и хаоса становится больше. Мусор копится в углах, стаканы бьются, мороженое тает, а все, что может крутиться, подчиняется второму правилу Сани. Я не знаю, кстати, при каких обстоятельствах Саня его придумал, - вполне возможно, что изначально это мнемоническое правило - с урока физики, но вообще могло иметь место и чисто практическое наблюдение по результатам кручения предметов быта.
Более известная бытовая формулировка второго начала термодинамики: «Беспорядок всегда возрастает». Беспорядок, он же энтропия - то, что отличает омлет от яйца, горячее от холодного, мертвое от живого, отвалившееся от прикрученного.
Почему беспорядок всегда побеждает порядок? Теория вероятностей. Книги на полке в правильном порядке - одно-единственное состояние книг. Книги на полу - тысячи возможных комбинаций, и любая из них - уже беспорядок. Жизнь существует в узких и шатких границах температуры, влажности и освещения, а тлен, хаос и пустота занимают всю Вселенную. Если не прилагать усилий, все упорядоченное рано или поздно становится неупорядоченным: беспорядок всегда вероятнее порядка.
При чем тут прошлое и будущее? Когда мы говорим «беспорядок всегда возрастает», мы имеем в виду «беспорядок возрастает в будущем». И дело не в том, что будущее магически притягивает к себе беспорядок, а прошлое его отталкивает. Просто беспорядок возрастает в одном из направлений времени, и это направление мы, люди, называем «будущим».
Химические процессы, которые ежесекундно необходимы для работы каждой клетки нашего организма, пользуются повышением энтропии как движущей силой. Повышая хаос вокруг себя - обычно путем выделения тепла, - молекула может сделать продуктивное усилие и запустить, например, нервный импульс по нейрону. Поскольку ощущение, что время куда-то идет, - продукт химических реакций в голове, оно тоже подчиняется законам термодинамики.
Человеческое сознание - следствие работы нервных клеток в головном мозгу. Работа нейронов, в свою очередь, определяется химическими процессами внутри них. Химические процессы движутся параллельно возрастанию энтропии. Поэтому наше сознание тоже направлено «вдоль» повышения беспорядка: будущее для нас лежит там, где энтропии больше.
Мы воспринимаем логичным тот мир, в котором разбитый стакан следует после целого стакана. Второе правило Сани, таким образом, можно переформулировать следующим образом: «Будущее - это когда отваливается то, что ты крутишь».
Где спрятаны часы?
Человеческое восприятие времени представляет собой несколько разных независимых явлений.
Во-первых - ощущение, что прошлое и будущее имеют направление, так называемая стрела времени. Это и есть тот термодинамический вектор, который определяется молекулами нашего тела. Во-вторых - оценка интервалов: сколько времени, по нашим ощущениям, прошло от момента А до момента Б. В-третьих - восприятие последовательности и одновременности: что за чем произошло и в какой момент. Наконец, ощущение «сейчас» - определенного промежутка времени как единого текущего момента.
Из всех этих аспектов только стрелу времени можно считать более-менее объективной. Она в нас заложена на физико-химическом уровне. Все остальное - субъективные ощущения, генерируемые мозгом. Иллюзия, иными словами.
Главная сложность измерения времени мозгом заключается в том, что нервные клетки работают с миллисекундными скоростями, а воспринимаем мы промежутки от секунд до лет. Чтобы быстрым нейронам ориентироваться в нашем «медленном» времени, им нужна особая накопительно-измерительная система, внутренние часы, отсчитывающие, сколько времени прошло.
Существует две основных версии. Согласно первой, у мозга есть одни центральные часы, которым все подчиняется. По другой, каждая функция мозга ориентируется во времени самостоятельно: у слуховых отделов свои часы, у двигательных - свои. Точно известно одно: ощущение времени зависит от количества поступающей в мозг информации и от внимания, на нее направленного.
Когда вам скучно, время тянется часами, а когда весело - пролетает быстро, но потом в памяти, наоборот, кажется длиннее. Чем больше информации поступает в мозг и чем сильнее вы на ней концентрируетесь, тем меньше замечаете время.
Но память в дальнейшем растягивается, чтобы вместить все, что произошло за истекший период. По этой же причине под воздействием многих психотропных веществ кажется, что проходит час, когда на самом деле проходит пять минут: просто за эти пять минут вы получаете в несколько раз больше впечатлений, чем обычно, и когда вы вызываете эти впечатления в памяти, они заполняют целый час «обычного» времени.
С последовательностью и одновременностью тоже не все однозначно. Два звука, разделенные промежутком в 1 - 2 мс, распознаются как последовательные, а два изображения с тем же интервалом - как одновременные. Слух - самое быстрое из наших чувств. Возможно, эволюционно это связано с тем, что наш слуховой аппарат - самый эффективный орган чувств для защиты от внезапного нападения: обоняние принципиально работает слишком медленно (молекулам запаха нужно физически долететь до носа), осязание - когда уже поздно, а зрение - плохой помощник в ночном лесу или если хищник хорошо прячется.
Интересно и то, что, хотя отличить одновременное от последовательного мы можем за 2 мс, на восприятие конкретного порядка событий нужно в 10 раз больше времени - около 20 мс. В этом случае различий в скорости между органами чувств уже не наблюдается. Видимо, создание «списка событий» - это более сложная операция, чем простая регистрация «неодновременности» этих событий. Мозг сначала собирает информацию от всех органов чувств и только потом анализирует ее, утверждая конкретную последовательность.
Не исключено, что для этого используется та же самая система, что и при производстве речи. Когда мы говорим или воспринимаем речь, мозгу приходится очень быстро планировать или расшифровывать сложные последовательности звуков: от их перестановки может измениться смысл слова или предложения. У некоторых пациентов одновременно с нарушениями речи (в частности, при повреждении левого полушария мозга) наблюдаются и проблемы с воспроизведением последовательностей - например, им труднее вспомнить, в каком порядке им показали пять картинок.
Наконец, ощущение «сейчас», или субъективное настоящее, тоже иллюзия. Наше настоящее - это на самом деле короткий промежуток прошлого. Психологи обычно называют интервал примерно от 4 - 5 секунд назад до текущего момента, если точнее - от 4 - 5 секунд назад до 80 мс назад. Наше сознание существенно отстает от происходящего вокруг: чтобы сориентироваться в настоящем, мозгу нужно время. Поэтому когда нам кажется, что событие произошло, на самом деле с этого момента минула почти десятая доля секунды.
Субъективное настоящее отличается от более далекого прошлого тем, что мы воспринимаем его как единый блок ощущений. По прошествии нескольких секунд он превращается в набор отдельных образов в памяти. Есть данные, которые позволяют заключить, что у галлюцинирующих шизофреников субъективное настоящее ужато по сравнению с «сейчас» здоровых людей. Возможно, у таких пациентов «образное» прошлое как бы наползает на «ощущаемое» настоящее, и в результате человек видит и слышит результаты своего мышления.
Время кажется нам незыблемым и объективным, но на самом деле незыблема только наша уверенность в собственных чувствах. С точки зрения физики будущее есть то же самое, что прошлое. С точки зрения мозга недавнее прошлое - это настоящее. С точки зрения большинства людей время направлено вперед, потому что так принято говорить. Но у южноамериканского народа аймара прошлое, наоборот, впереди, а будущее сзади, а у некоторых полинезийцев прошлое на востоке, а будущее на западе. Как и весь остальной мир, время - это иллюзия, данная нам в ощущениях.
---------------------
Доброта как модный наркотик
Журнал «Нож»
Николай Кукушкин
журнал «Метрополь», 4 сентября 2015
Классика
Во-первых, доброта - это заразно
Заразнее, чем грипп или ВИЧ. С гриппом надо на кого-то покашлять, с ВИЧ - куда-то что-то засунуть, а с добротой достаточно кожного контакта. А то и вообще взгляда. Или даже разговора по душам.
В 1984 году психологи Эйприл Краско и Кристофер Ветцел опубликовали исследование «Прикосновение Мидаса», ныне считающееся классическим. В нем ученые изучали факторы, влияющие на размер чаевых, которые клиенты оставляли официанткам в ресторане. Двум группам официанток поручали либо просто доставить чек, либо легонько коснуться при этом плеча или руки посетителя.
Далее ничего не подозревающих клиентов просили поделиться впечатлениями от ресторана. В ходе опросов удалось выяснить, что прикосновение официантки никак не влияло на мнение посетителя о ресторане. Две группы клиентов - те, кого трогали, и те, кого нет, - в среднем одинаково оценивали и еду, и ресторан, и самих официанток. Но вот с чаевыми вышло интересно: потроганные едоки оставляли их существенно больше.
«Эффект Мидаса» с тех пор детально изучался, ситуации, его вызывающие, многократно воспроизводились, но при этом общая картина заметно усложнялась: оказалось, что далеко не всегда прикосновение вызывает щедрость. Насколько можно судить по данным, имеющимся на сегодняшний день, эффект прикосновения довольно похож на действие вируса иммунодефицита человека. Прикосновение само по себе не столько вызывает доброту, сколько обезоруживает человеческий иммунитет перед этим опасным недугом.
В 2008 году группа ученых из Калифорнии, в состав которой входили специалисты по неврологии, нейроэкономике и дерматологии, проводила следующий эксперимент. Сначала половине участников давали просто отдохнуть в комфортной обстановке, а другой половине при этом делали легкий массаж, все цивильно, никакой эротики. Далее всех релаксирующих случайным образом объединяли в анонимные пары: добровольцы друг друга не видели и не знали, кто им достался.
Первому участнику в паре выдавали 10 долларов и предлагали любую часть из этой суммы перевести второму участнику. Переведенная сумма при этом умножалась на три. Допустим, первый участник подарил второму 5 долларов - тогда второй получил 15. Второму участнику предлагали часть полученных средств вернуть - в благодарность за подарок. Эта сумма уже не умножалась. Допустим, второй участник отправил назад тоже 5 долларов - тогда у обоих стало по 10. Чем больше доверия первый участник проявил ко второму при первой транзакции, тем больше оба могли заработать. Если вы первый участник и доверяете второму на 100%, то логичнее всего отдать сумму полностью. При этом ВВП вашего со вторым участником братского союза утроится: 10 долларов превратятся в 30, и вы оба сможете заработать по 15 долларов. С другой стороны, второму участнику ничто не мешает забрать все 30 долларов себе и заработать еще в два раза больше. Но если его переполняет благодарность, он может отправить обратно хоть все 30. Соответственно, вторая транзакция должна отражать реакцию второго участника на оказанное ему доверие.
Выяснилось следующее. Массаж перед игрой увеличивал сумму первого перевода, но только слегка - в среднем с 5 до 6 долларов. А вот на второго участника массаж влиял очень сильно. Без массажа участники в среднем возвращали 2 доллара, а с ним - 7, то есть в 3,5 раза больше. Прикосновения изменяли не сам альтруизм, а реакцию человека на альтруизм, проявляющуюся в альтруизме. Это даже хуже, чем просто заразная доброта. Оказывается, прикосновения - это социальный ВИЧ. Если не прекратить друг друга трогать незамедлительно, население планеты окажется под серьезной угрозой пандемии добра - «пандобрии».
Во-вторых, доброта вызывает гормональные сдвиги
Под ее воздействием ваш организм необратимо меняется. Исследования дружбы, любви, альтруизма, привязанности и вообще положительных социальных взаимодействий неизменно вращаются вокруг одной и той же молекулы - окситоцина. Окситоцин - многофункциональный гормон, воздействующий на целый ряд органов от мозга до матки, но матку мы сейчас оставим в стороне. Что мы знаем об окситоцине в мозгу? Когда вы хорошо и доверительно с кем-то пообщались, у вас его там становится больше - это раз. Когда его там становится больше, вы, в свою очередь, начинаете хорошо и доверительно общаться со всеми вокруг - это два.
В эксперименте с прикосновениями и пересылкой денег у испытуемых по ходу дела брали пробы крови. У тех участников, которым делали массаж, заметно повышался уровень окситоцина. Причем у разных людей повышение было разным. Чем больше становилось окситоцина в крови - тем добрее человек действовал. Если после массажа участник попадал во вторую группу, получал денежный подарок и задумывался о том, сколько денег вернуть, то по уровню окситоцина можно было предсказать, какую сумму он пожертвует. Те, у кого выброс окситоцина был слабым, оставляли себе всю выручку. Те, у кого его было больше всего, были самыми щедрыми. Окситоцин можно вводить искусственно. Обычно это делается через нос (самый прямой путь в мозг). Выясняется действительно, что капли в нос с окситоцином повышают доверие. Если быть точнее, они повышают готовность принять риск, связанный с межличностными взаимоотношениями. Важно, что это никак не отражается на желании рисковать в принципе - например, делать более высокие ставки в игре типа рулетки. Окситоцин именно повышает доверие, а не снижает общую осторожность.
Дело не в реакции на прикосновение, звук или, допустим, изображение лица друга. Мозг поручает специализированным нервным клеткам выбросить в кровь окситоцин в ответ на приятное социальное взаимодействие в принципе. Прикосновения только один из примеров.
Они, кстати, работают (и у нас, и у животных), только если касается нас кто-то хороший и при этом мы не чувствуем угрозы. Голос - еще один типичный триггер окситоцина. Лучше всего это видно у младенцев, у которых выброс этого гормона вызывает голос матери. Другой важный компонент нашего общения - зрительный контакт. Глаза - это часть мозга, выведенная за пределы головы. Встречаясь глазами, мы фактически устанавливаем контакт «мозг в мозг»: оба участника точно знают, что взаимодействие между их нервными системами в данный момент двухстороннее. Такая взаимность - суть любого общения. В нашумевшем исследовании взаимодействия собак с их хозяевами впервые показано, что зрительный контакт может вызывать выброс окситоцина, даже когда он происходит между разными видами. Хорошо известно, что повышение содержания окситоцина в крови усиливает нашу склонность смотреть людям в глаза, что, в свою очередь, улучшает «чтение мыслей» и понимание их эмоций.
Гормональные изменения, вызванные добротой и в доброте выражающиеся, начинаются в детстве и могут быть необратимыми. Джеймс Уинслоу из Национального института психического здоровья в Вашингтоне установил, что у обезьян, выращенных в отрыве от матерей, во взрослом возрасте наблюдается существенно сниженный уровень окситоцина. Это соответствует резко сниженному интересу к общению, эмоциональной неустойчивости, большей чувствительности к стрессу и даже, как показывают другие работы, обезьяньему алкоголизму. Активное общение со сверстниками помогает, но только отчасти.
У людей прослеживается прямая зависимость между счастливым детством и уровнем окситоцина во взрослой жизни. Согласно данным ученых из Университета Эмори в Атланте, у взрослых из плохих семей наблюдается сильно сниженный уровень окситоцина в нервной системе по сравнению с теми, кому повезло с любящими родителями. Особенно плохо с «гормоном доверия» у людей с историей эмоционального насилия в семье.
В-третьих, доброта - это наркотик
Лучше не начинать - не заметите, как подсядете. Американский нейробиолог Пол Маклин в своей влиятельной работе 1990 года, посвященной эволюции мозга, утверждает, что переход от древних рептилий к млекопитающим ознаменовался появлением у наших предков трех новых форм поведения. Это выкармливание потомства, голосовая коммуникация между родителем и детенышем и игра. Согласно его гипотезе, эти три поведенческих нововведения стали возможными благодаря появлению группы структур мозга, называемых общим термином «лимбическая система» (современные нейробиологи, правда, считают этот термин несколько искусственным). Маклин предположил, что зависимость от химических веществ - наркотиков например, - это попытка заместить другие вещества, в норме вырабатываемые в ответ на эти три новых типа поведения. То есть, по Маклину, привязанность, общение и игра вызывают выброс «наркотиков» мозгом млекопитающего, а героин и кокаин - их жалкое подобие. С точки зрения современной нейробиологии, гипотеза Маклина в целом верна, хоть и излишне конкретна.
Дело не в том, что наркотиками мы заменяем конкретно любовь. Дело в том, что любые наши желания и мотивации в принципе обусловлены одними и теми же механизмами, независимо от того, хотите вы увидеть жену или желаете ширнуться хмурым.
Сначала наш мозг распознает что-то хорошее и неожиданное. Потом он активно перестраивает свою структуру таким образом, чтобы хорошее и неожиданное стало ожидаемым и необходимым. И в дальнейшем, если ожидание не сбывается, пытается изменить поведение так, чтобы оно сбылось. Наркотики просто искусственные аналоги «хорошего и неожиданного», а зависимость - их превращение в «ожидаемое и необходимое».
Все указывает на то, что доброта в форме окситоцина вызывает точно такую же «зависимость». Нейробиолог Томас Инсел в статье «Является ли социальная привязанность расстройством зависимости?» утверждает, что социальные сигналы, с одной стороны, и отделы мозга, ответственные за выработку привычек и зависимостей, с другой, связаны между собой окситоцином, который выступает как передатчик информации. К окситоцину - а значит и к дружбе, любви и доброте - мы привыкаем точно так же, как к любому наркотику. Как и в случае с другими наркотиками, доброта вызывает эйфорию, которая приводит к еще большей тяге к доброте. В английском есть даже специальный термин hepler’s high, который можно приблизительно перевести как «щедрокач», «доброштыр» или, допустим, «помогаторч».
Уникальная особенность доброты по сравнению, например, с героином заключается в том, что размывается граница между ее потребителем и производителем. Добрые поступки других людей вызывают удовольствие у тех, по отношению к кому они совершаются, благодаря чему их желание тоже совершать добрые поступки возрастает. С другой стороны, исследования показывают, что если вы сами сделали что-то хорошее, вас это тоже торкает - вот вам и «доброштыр». От этого вас, скорее всего, потянет сделать еще больше хорошего. Человеку вообще-то достаточно всего лишь сказать, что он добрый, чтобы он стал выказывать больше доброты. В одном исследовании люди заполняли фальшивые тесты личности, после чего им случайным образом оглашали выдуманные результаты. В частности, людям сообщали, что они относятся либо к «интеллектуальному типу», либо к «просоциальному». После этого участникам говорили, что эксперимент окончен, и просили пройти в другую комнату. По пути за ними увязывались подсадные студентки, которые роняли на пол 500 перфокарт (дело было в 1981 году) и громко говорили: “Oh shoot!” (эквивалент «Черт побери!» в фильме «Бриллиантовая рука»). Собственно эксперимент состоял в наблюдении за дальнейшими действиями участников. Исследователей интересовало, с какой вероятностью представители разных групп останавливались помочь студентке поднять перфокарты, а также они замеряли затраченное ими время и точное количество перфокарт, поднятое каждым участником.
Те испытуемые, которым говорили, что они добрые (относящиеся к «просоциальному типу»), помогали студенткам ровно в два раза чаще, чем «интеллектуалы», - притом что на самом деле по «типам» они распределялись случайным образом, и такое распределение не имело никакого отношения к реальности. «Добрые» реагировали на возглас студентки в полтора раза быстрее, чем «умные», тратили на помощь в два раза больше времени и поднимали в два с лишним раза больше перфокарт. Одной виртуальной инъекции наркотика «я - добрый» достаточно, чтобы сделать человека вдвое добрее.
В-четвертых, добрые люди захватывают планету
Может показаться, что «Исламское государство», Иран и прочие режимы религиозных злыдней им успешно противостоят, но статистика неумолима. Добрые люди дольше живут и лучше себя чувствуют, что однозначно подтверждает масса исследований, в которых внимание уделяется сторонним факторам вроде общего качества жизни. Например, в 1956 году исследователи из Университета Корнелла начали долгосрочное наблюдение за 427 молодыми женщинами, пытаясь выяснить, как семейное положение, стресс и привычки влияют на их здоровье. К 1993 году, когда исследование было окончено и опубликовано, стало ясно, что ни количество детей, ни образование, ни социальный класс, ни работа по отдельности не оказывали существенного влияния на продолжительность жизни. Куда более важным фактором неожиданно оказалось участие в волонтерских организациях. За 30 лет наблюдений женщины, не занимавшиеся благотворительной деятельностью, серьезно заболевали в 52 проц. случаев, а те, кто активно занимались волонтерством, - всего в 36 проц.
Точно так же доброта повышает шансы тех, к кому она обращена, прожить здоровую и долгую жизнь. Материнская и супружеская любовь связана с пониженными рисками широкого спектра болезней, от ангины до язвы и от сердечно-сосудистых заболеваний до алкоголизма. Это подтверждают даже исследования с участием животных. В 1980-х американские ученые решили выяснить, какое влияние оказывает диета на развитие атеросклероза у кроликов, и обратили внимание, что у двух одинаковых групп наблюдаются существенные различия в симптомах.
За группами ухаживали разные лаборантки - остальные условия содержания были абсолютно идентичными. Эксперимент повторили дважды с разными людьми и опубликовали его результаты в одном из самых авторитетных научных журналов Science. У кроликов, к которым относились «по-доброму»: регулярно играли с ними, разговаривали, гладили их, - наблюдалось 60-процентное ослабление симптомов атеросклероза.
Добрые люди не только более здоровы и счастливы - они, гады, еще и привлекательнее. К такому выводу пришли авторы крупного социологического исследования, в рамках которого были опрошены 10 027 молодых людей из 33 стран на шести континентах и пяти островах. О ком мечтают жители планеты Земля? Оказалось, что во всех культурах, независимо от части света, страны и пола, вариант ответа номер один всегда «добрый и понимающий».
Не внешность, не богатство, не духовность - доброта и понимание. Нет вируса заразнее, наркотика опаснее и оружия мощнее, чем доброта. Ну хорошо, эбола, героин и «Тополь-М» чуть сильнее, не придирайтесь.
---------------------
Что животные видят в зеркале? Отрывок из книги о зверином интеллекте
«Открытая Россия»
Сергей Простаков
8 January 2017
Животные ведут войны, ведут переговоры, а также испытывают проблемы с идентичностью, убежден биолог Франс де Вааль
Голландский биолог, исследователь поведения животных Франс де Вааль в книге «Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?» знакомит читателя с относительно новой сферой знания - исследованиями в области эволюции познания. Какие способы коммуникации практикуют животные, и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? Ответы на эти вопросы столетиями казались очевидными, но де Вааль на основе огромного массива экспериментальных данных их пересмотрел.
«Открытая Россия» с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует отрывок из книги Франса де Вааля «Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?».
Способность узнавать себя в зеркале часто рассматривается в качестве решающего испытания. Согласно Гэллапу, первопроходцу в этой области, вид либо проходит этот тест и тогда обладает самосознанием, либо нет - и тогда лишен его. Очень немногие виды на это способны. За долгое время только люди и крупные человекообразные обезьяны проходили тест, да и то не все. Гориллы провалили испытание, что породило ряд теорий, объясняющих, почему эти несчастные существа лишены самосознания.
Эволюционная наука между тем плохо согласуется с делением на черное и белое. Трудно представить, что в любом ряду близких по происхождению видов одни обладают самосознанием, а другие, за неимением лучшего определения, остаются в неведении. Каждое животное нуждается в том, чтобы отличать собственное тело от его окружения, и должно иметь ощущение, что контролирует собственные действия. Вам бы не захотелось быть обезьяной высоко на дереве без уверенности, что нижняя ветка, на которую вы собираетесь перепрыгнуть, выдержит вес вашего тела. И вам бы не пришлось по вкусу вступать в потасовку с такой же обезьяной, когда в переплетении рук, ног и хвостов вы бы по глупости кусали собственную ногу или хвост! Обезьяны никогда не допускают подобных ошибок, всегда кусая в схватке ногу или хвост противника. У них хорошо развиты представления о принадлежности тела и отличии своего от чужого.
В действительности эксперименты показывают, что виды, не способные узнавать себя в зеркале, превосходно отличают собственные действия от действий окружающих. В тестах перед экраном компьютера они без труда понимают, когда сами контролируют курсор с помощью джойстика и когда он движется сам по себе. Распознавание собственных действий - необходимая составляющая активности животного, причем любого животного. В дополнение некоторые животные могут обладать собственными необычными способами самоидентификации, как, например, летучие мыши и дельфины, отличающие отражения издаваемых ими ультразвуковых сигналов от всех остальных.
Когнитивная психология также не приветствует крайних различий, но по другой причине. Проблема с зеркальным тестом состоит в том, что на его основе было введено ложное абсолютное разграничение. Вместо того чтобы резко отделить людей от животных - что, как мы видели, долгое время было главным положением этой области психологии, - зеркальный тест Гэллапа слегка передвинул границу, чтобы присоединить несколько новых видов. Свалить в кучу людей и человекообразных обезьян, чтобы возвысить гоминидов как группу до другого умственного уровня по сравнению со всем остальным животным царством, не получилось. Это понизило особый статус человечества. Утверждение, что какие-либо виды, помимо нашего собственного, обладают самосознанием, до сих пор многих приводит в шок, а дебаты относительно распознавания себя в зеркале приобретают откровенно враждебный характер. Более того, многие исследователи почувствовали необходимость провести эксперименты с зеркалом со своими подопечными животными, обычно с разочаровывающими результатами. Эти рассуждения привели меня к саркастическому выводу, что зеркальному тесту придают значение только специалисты, работающие с горсткой видов, способных его пройти, в то время как всем остальным он совершенно безразличен.
Поскольку я изучаю животных, которые узнают себя в зеркале, а также тех, кто на это не способен, и у меня высокое мнение и о тех и о других, я чувствую, что разрываюсь на части.
Я уверен, что самостоятельное узнавание что-то означает. Это может свидетельствовать о лучшей самоидентификации, которая необходима для того, чтобы взглянуть на ситуацию с точки зрения другого, и оказания целевой помощи. Эти качества ярче всего проявляются у животных, способных пройти зеркальный тест, а также у детей, достигших двухлетнего возраста. Это тот возраст, когда дети постоянно требуют внимания, например, «Мама, посмотри на меня!». Предполагается, что обострившееся ощущение различия между самим собой и окружающими позволяет им легче принимать чужую точку зрения. Тем не менее я не могу поверить, что самоощущение отсутствует у других видов и у детей младшего возраста. Достаточно очевидно, что у животных, которым не удается связать свое отражение в зеркале со своим собственным телом, представление о мире значительно различается. Маленькие певчие птицы или бойцовые рыбки, например, не могут оторваться от зеркала, продолжая его атаковать. Весной, когда птицы особенно активно охраняют свою территорию, синицы и сиалии реагируют на боковые зеркала автомобилей и прекращают враждебные действия, только когда машины уезжают. Это совсем не похоже на поведение обезьян и многих других животных. Мы не смогли бы держать зеркала в наших домах, если бы кошки и собаки вели себя подобным образом. Возможно, эти животные не узнают свое отражение, но зеркало не приводит их в замешательство, а если и приводит, то ненадолго. Они привыкают не обращать внимания на свое отражение.
Некоторые животные продвинулись еще дальше в понимании того, как устроено зеркало. Они не узнают свое отражение, но могут использовать зеркало как орудие. Если спрятать пищу так, чтобы ее можно было обнаружить только с помощью зеркала, обезьяны без труда решат эту задачу. Многие собаки также способны на это: если они, наблюдая за вами в зеркало, увидят у вас в руках лакомство, то обернутся. Любопытно, что эта ситуация непосредственно связана с их телом, отражающимся в зеркале, которое им не удается опознать. Но даже этому можно научить макак-резусов, если присовокупить физические ощущения. Необходима метка, которую они могут одновременно видеть и ощущать, такая как луч лазера, раздражающий кожу, или кепка, закрепленная на голове. В отличие от обычного визуального теста с меткой, этот тест лучше назвать тестом с чувствительной меткой. Только так макаки научаются связывать свое отражение со своим телом. Очевидно, что это поведение отличается от умения человекообразных обезьян узнавать себя в зеркале, основываясь на одном изображении, но оно предполагает сходство основополагающих познавательных способностей.
Несмотря на то, что капуцины не прошли визуальный тест с меткой, мы решили исследовать их способом, который, как ни странно, никто раньше не применял. Наша задача состояла в том, чтобы проверить, действительно ли обезьяны воспринимают свое отражение как «чужака», как все полагают. Капуцинов посадили перед панелью из прозрачного пластика, за которой мог находиться знакомый член их группы, неизвестный им представитель их вида или зеркало. Сразу стало ясно, что отношение к зеркалу - особое. Капуцины реагировали на зеркало совсем не так, как на настоящую обезьяну. При этом им не требовалось время для принятия решения - они реагировали в течение секунд. Обезьяны поворачивались к чужаку спиной, едва взглянув на него, и в то же время долго глядели в глаза своему отражению, как будто потрясенные тем, что видят себя. Они не проявляли никакой нерешительности по отношению к отражению в зеркале, которой можно было бы ожидать, если бы они принимали его за чужака. Матери, например, позволяли своим детенышам свободно играть перед зеркалом, тогда как в присутствии чужака прижимали их к себе. Но капуцины никогда не изучали себя в зеркале, как всегда поступают человекообразные обезьяны. Они не открывали рот, чтобы заглянуть туда. Таким образом, хотя капуцины и не узнавали самих себя в зеркале, но они и не путали свои изображения с кем-либо другим.
В результате я стал сторонником постепенных изменений. Существует множество уровней восприятия зеркала - от крайней растерянности до полного понимания, что оно отражает. Эти уровни прослеживаются также у детей, которые интересуются своим отражением в зеркале задолго до того, как проходят тест с меткой. Самосознание развивается, как луковица, - слой за слоем, а не возникает на пустом месте в определенном возрасте. По этой причине нам следует перестать рассматривать зеркальный тест в качестве лакмусовой бумажки для определения самосознания. Это всего лишь один из множества существующих для этого способов.
Как бы то ни было, чрезвычайно интересно, каким образом представители нескольких видов сумели пройти этот тест без посторонней помощи. Помимо гоминидов, только слоны и дельфины оказались способны узнавать себя в зеркале. Когда Дайана Рейсс и Лори Марино пометили пятнами краски бутылконосых дельфинов в Нью-Йоркском аквариуме, животные помчались к зеркалу, расположенному на значительном расстоянии в другом бассейне, и вертелись перед ним, чтобы лучше себя рассмотреть. При этом дельфины проводили перед зеркалом больше времени, разглядывая себя, когда были помечены, чем без метки.
Как и следовало ожидать, зеркальный тест был испробован на птицах. Большинство видов птиц пока что оказались не способны его выполнить, за единственным исключением - обыкновенной сороки. Это очень интересный вид для проверки в зеркальном тесте. В детстве меня предупреждали никогда не оставлять маленькие блестящие предметы, такие как чайные ложки, без присмотра вне дома, потому что эти шумные птицы таскают все, что помещается у них в клюве. Такое представление о сороках, почерпнутое из фольклора, вдохновило Россини на оперу «Сорока-воровка». В наши дни этот взгляд приобрел экологическую окраску: сороки - грабители и убийцы, совершающие налеты на гнезда певчих птиц. Так или иначе, эти птицы считаются черно-белыми гангстерами.
Однако никто и никогда не обвинял сорок в глупости. Эти птицы принадлежат к семейству врановых, оспаривающему первенство в познавательных способностях. Немецкий психолог Хельмут Прайор провел с сороками зеркальный тест, который контролировался не менее строго, чем тесты с человекообразными обезьянами и детьми. Желтая метка, прикрепленная к черным перьям на груди сороки, была видна только в зеркале. Птиц специально ничему не учили, что было важным отличием от проводившихся задолго до этого опытов с тщательно обученными голубями, которые были призваны опровергнуть зеркальный тест. Оказавшись перед зеркалом, сороки начинали скрести метку ногой, пока не удаляли ее. Они не делали ничего подобного, если не видели себя в зеркале, и не пытались удалить черную метку на черных перьях. В результате высшая лига животных, узнающих самих себя в зеркале, пополнилась первым пернатым участником. За ним могут последовать другие.
Следующим рубежом исследований стало выяснение, заботит ли животных их отражение в зеркале до такой степени, чтобы приукрашивать свой внешний вид, как это делаем мы, используя макияж, стрижку, серьги и так далее. Пробуждает ли зеркало тщеславие? Стали бы отличные от нас виды делать селфи, если бы смогли? Такая возможность впервые получила подтверждение в 1970 году в результате наблюдений за Сумой, самкой орангутанга, в Оснабрюкском зоопарке в Германии. Юрген Летмате и Герти Дюкер так описывали склонность Сумы к самолюбованию:
«Она собрала салатные и капустные листья, потрясла каждый лист и сложила их в стопку. Наконец она положила один лист себе на голову и отправилась прямиком к зеркалу. Она села прямо напротив зеркала, внимательно изучила свой головной убор в зеркале, сжала его в кулаке, затем положила лист на лоб и начала подпрыгивать вверх-вниз. Позднее Сума приблизилась к решетке [где стояло зеркало] и снова положила лист на лоб, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркале».
Вааль Ф. Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? / Пер. с англ. Николай Майсурян - М.: Альпина нон-фикшн, 2017
---------------------
Ученые разрешили вековой спор о восприятии
«Человек без границ»
Ученые заявили в воскресенье, что им удалось раскрыть загадку человеческого восприятия, над которой ученые и философы ломают головы вот уже 323 года - с тех пор, как ирландский политик сформулировал ее в своем письме к Джону Локу.
Представь себе, писал Уильям Мулинекс к великому британскому мыслителю, что человек, слепой с рождения, который научился на ощупь идентифицировать такие объекты, как сфера и куб, неожиданно обрел способность видеть.
Вопрос в том, продолжил он, "Сможет ли он, увидев их и не дотрагиваясь до них, определить, что - сфера, а что - куб?".
Для философов того времени ответ на "вопрос Мулинекса" позволил бы разрешить фундаментальную неопределенность о человеческом уме.
Эмпирики считали, что ум новорожденного человека подобен чистому листу, на который с течением времени накладывается накопленный жизненный опыт.
Нативисты возражали им, считая, что человеку присущи врожденные идеи, которые могут только лишь активироваться зрением, слухом и осязанием.
Они говорили, что если бы слепой человек, каким-то чудом восстановивший зрение, мог исключительно с помощью зрения отличить куб от сферы, то это означало бы, что знания имеют врожденную природу.
"Красота вопроса Мулинекса еще и в том, что он затрагивает способ представления полученного опыта в мозге", - сказал Паван Синха, профессор Массачусетского технологического института, который проводил исследование.
"Складываются ли различные модальности или ощущения, полученные от органов чувств, в единое представление - или они хранятся независимо и несвязанно друг с другом?" - сказал он.
Недавние исследования позволяют предположить, что ментальные картинки, которые мы собираем с помощью зрения и осязания, могут перемешиваться в "общем котле" впечатлений и могут быть изменены и идентифицированы с помощью друг друга.
Но пока никому не удавалось поставить точный эксперимент.
Синха смог найти пятерых человек, четырех мальчиков и одну девочку в возрасте от 8 до 17 лет, которые, в случае проведения операции, превращались из полностью слепых в абсолютно зрячих.
В решающем эксперименте они сначала ощутили предметы на ощупь, а затем попытались различить их с помощью обретенного чувства зрения. Оказалось, что их результаты были немногим лучше, чем если бы они выбирали предметы наугад.
"Они не смогли сформировать связь", - сказал Юрий Островский, соавтор исследования, который также работает в Массачусетском технологическом институте.
"Вывод заключается в том, что не существует кросс-модальности", - сказал он. То есть чувства не пересекаются.
Таким образом, ответ на вопрос Мулинекса: нет, информация, которую слепые люди получают с помощью чувства осязания, что позволяет им различать на ощупь вазу и чашку, не транслируется и не трансформируется в зрительную, а значит, не доступна через зрение.
Но в то же время поражает то, с какой скоростью мозг адаптировался к новым ощущениям и возможностям. "Это ставит под сомнение догму о "критических периодах", согласно которой в том случае, если ребенок не мог видеть в первые три или четыре года своей жизни, в будущем могут возникнуть проблемы с визуальным различением", - сказал Синха.
Полученные результаты позволяют сделать вывод, что человеческий мозг более гибкий и податливый, чем считалось ранее.
http://globalscience.ru
---------------------
Сверхвозможности опасны для их обладателя
Психология : Мир женщины : Subscribe.Ru
Для работы мозга хватает совсем небольшой энергии, а по мощности он превосходит любые суперкомпьютеры.
Как устроен человеческий мозг? Способен ли он познать сам себя? Откуда берутся интуиция и творчество? Об этом и многом другом «АиФ» рассказал российский физиолог, академик, директор Института мозга человека РАН Святослав Медведев.
Мыслящий студень
Владимир Кожемякин, «АиФ»: - Святослав Всеволодович, что в деятельности мозга кажется вам наиболее загадочным и необъяснимым?
Святослав Медведев: - То, чему я посвятил, по сути, свою научную жизнь: не решенный до сих пор вопрос о том, как нейроны мозга организуются в систему. Представьте себе: компьютер и мозг. Количество элементов в мозге - 100 млрд нейронов. Для описания взаимодействия между ними нужен объем компьютерной памяти, сравнимый с числом частиц в видимой нами Вселенной. При этом скорость распространения информации по мозгу - всего 1400 м в секунду. В компьютере же это фактически скорость света. И, кстати, работает мозг на энергии, по мощности сравнимой с той, которую даёт автомобильный аккумулятор. Замечу, что в мощных компьютерах только на охлаждение идут десятки киловатт. Но при этом эффективность мозга неизмеримо выше, чем у любого из известных ныне сверхмощных компьютеров... Каким образом нейроны могут организовываться при столь медленной работе мозга? Почему до сих пор эффективность его деятельности далеко превосходит все, что сейчас достигается компьютерами? Мы не представляем себе, как это происходит с точки зрения законов физики.
- Вы видели живой человеческий мозг?
- Конечно, ведь я присутствовал на многих нейрохирургических операциях. И это на самом деле производит впечатление: всё наше интеллектуальное сокровище выглядит как некий студень с прожилками. И даже нам, исследователям, бывает трудно осознать и до конца поверить, что в 1,5 килограмма этой бугристой розовой студенистой массы в черепной коробке содержится все богатство нашего внутреннего мира, все разнообразие поведения!
Может быть, в этом и есть главная загадка мозга: как в этом студне заключены все связи Вселенной? Каким образом в нем происходит взаимодействие между идеальным и материальным? Как наши чувства превращаются в биохимические процессы, и наоборот - как эти процессы превращаются в эмоции? Вот вы не знаете? Я тоже. Пока…
- На сколько процентов вообще изучен мозг?
- Ответа на этот вопрос не существует. Кстати, о процентах. Считается, будто человек использует только 10, 15 или 20% возможностей мозга. Это чепуха! Представим, что в эпоху XIX в. исследователи человеческого мозга высадились на неизведанный берег и понемногу начали разведку местности: постепенно продвигались вглубь континента, прокладывали дороги, осваивали земли, строили мосты, обходили горы. И в итоге освоили достаточно небольшую территорию, скажем, полуостров, а остальная земля осталась им неизвестной. Так продолжается и сейчас: у нас, выражаясь фигурально, до сих пор нет ни спутников, ни самолётов, и мы даже не знаем, насколько велик наш материк.
Часовой в голове
- Интуиция, внутренний голос, шестое чувство - что это?
- Я думаю - накопленный в течение жизни опыт и подсознательный анализ ситуации. Например, человек видит признаки опасности, но полностью осознать увиденное не успевает. Однако, основываясь на этих признаках, мозг молниеносно дает команду, которую мы считаем подсказкой внутреннего голоса. Мы можем инстинктивно остановиться посреди улицы или, напротив, резко ускорить шаг, заметив краем глаза падающую с крыши сосульку или кирпич.
В мозге человека есть механизм сравнения реальной ситуации с контрольной, то есть некой матрицей стереотипов. Образно говоря, в нашей голове все время дежурит часовой, который собирает общую картину, обрабатывает ее, закрепляет, а потом мониторит текущую обстановку, проверяя, не поменялось ли что. Если возникают изменения, в мозге появляется сигнал: смутное беспокойство, ощущение - мол, что-то не так. Заметьте: мозг не говорит, что именно не в порядке, а просто «портит вам настроение». Задача «часового» - это следить за отклонениями от стандарта и обратить на них внимание, а там пусть уж человек сам принимает решение, что ему делать.
- Но тогда почему такое смутное беспокойство зачастую появляется задолго до события? Что это? Предвидение?
- Отвечу присказкой: «Если господин гусар идет играть в карты на всю ночь, то еще днем, когда пока что ничего не случилось, его жена уже начинает беспокоиться, не проиграется ли он в пух и прах». Иначе говоря, вы приблизительно понимаете, что плохого может произойти, и начинаете переживать заранее, прикидываете шансы на успех. Предвидение - это анализ ситуации.
- Насколько, на ваш взгляд, велико влияние человеческой воли? Где черта, за которой она уже бессильна? Или человек способен на все, пока не умрет?
- Конечно, нет, не способен. Такая черта - это выход за нормальную ситуацию: тяжелая болезнь, серьезная травма, наркотическое отравление… Мозг хорошо работает в условиях стабильности. Когда возникающие нестабильности держатся в рамках, он прекрасно их выравнивает. Но бывают ситуации, когда ничего не поможет: будет сила воли, не будет - уже все. Например, есть воздействия, против которых мозг бессилен: если вводить в организм определенные вещества, например психотропные, наркотические, то сопротивление практически невозможно. Известны легенды о волевых разведчиках, которые молчали под любыми пытками. Но после обработки специальными психотропными препаратами человек теряет волю и отвечает на любой вопрос.
- Вы, помимо прочего, исследуете феномен творческого начала в человеке, «божьей искры», как говорится. Если не секрет, на каких приборах это делается?
- Их достаточно много: позитронно-эмиссионный томограф, магнитно-резонансный томограф, различные устройства, использующие современные методы электроэнцефалографии. Мы предлагаем людям выполнять определенные творческие задания: например, придумать нестандартную фразу. И видим на приборах, как в этой ситуации происходит функционирование мозга.
Творчество - это, пожалуй, единственный вид деятельности, при которой активизируется весь мозг. Например, когда вы просто ведете беседу, то задействуется область мозга около виска, когда слушаете речь - область чуть-чуть сзади. При творчестве этого не происходит, потому что человек не знает, какие ресурсы будут нужны для решения задачи. Как ни странно, одни и те же нейроны участвуют и в процессе мышления, и в выполнении каких-то действий, и в контроле за функциями внутренних органов.
Последняя научная монография моей матери, Натальи Петровны Бехтеревой, была написана на тему «Умные живут дольше». О том же говорит и известный геронтолог Владимир Анисимов: ученые тех специальностей, где творчество обязательно, зачастую могут похвастаться своим долголетием.
Сверхвозможности опасны?
- Есть расхожее представление, что мозг обладает некими сверхвозможностями, скрытыми в подсознании. Это действительно так?
- Не стоит переоценивать роль идеального в работе мозга. Отсюда появляются мифы о его сверхвозможностях и скрытых резервах: мол, человек в обычной жизни якобы задействует всего лишь малую долю того, что ему на самом деле подвластно. Кто, например, не слышал историю о прохожем, который, спасаясь от собаки, перелез через трехметровую стену, хотя никогда ни до, ни после не мог перелезть даже через двухметровую… Вариаций на эту тему предостаточно. В финале обычно делается вывод, что у каждого из нас есть масса нереализованных возможностей, и вот если бы научиться их использовать… Что ж, это несложно. Вкатите себе лошадиную дозу допинга и дерзайте. Скорее всего, вы умрете уже при второй пробе...
Подобные представления похожи на миф о покорении природы. Да, у организма есть резервы. Но они потому и резервы, что приберегаются для редких, действительно экстремальных случаев. Человек может многое, но далеко не все. При этом за свершения приходится платить иногда слишком высокую цену…
К примеру, существует теория, будто реальная сила мышц во много раз больше, чем та, которую мы показываем на соревнованиях. Ситуация такая же, как с суперсовременными сверхмощными машинами, в которых скорость ограничена искусственно. Ограничения же на силу мышц происходят за счёт ломкости костей, недостаточной прочности сухожилий. Почему же бесконечны истории о прыжках и невероятной силе? Да потому, что в момент опасности в организме выделяется лошадиная доза адреналина. Организм умно сконструирован. Он понимает, что когда, скажем, нападает тигр, не время думать о правильном распределении энергии, а растянутые связки можно починить потом. Но когда обсуждают нераскрытые возможности мозга (сверхпамять, сверхбыстрый счет и другие феномены), то скучные представления о естественных барьерах сразу забывают.
Весь вопрос тут в цене сверхвозможностей. Известно, что практически все чемпионы олимпийского уровня - больные люди. Их рекорды связаны с
запредельной мобилизацией сил организма: такое даром не проходит. Платой за медаль в 18 лет часто становится инвалидность в 40. Человек работает на износ, не думая о будущем. Или, скажем, есть люди, которые никогда не спят: как ни странно, им нельзя водить машину. Отсутствие нормального сна они компенсируют тем, что засыпают на секунду-другую. А за секунду, между прочим, автомобиль может проехать десятки метров…
Кстати, и сами по себе сверхвозможности - это не всегда благо. Возьмем, к примеру, ту же память. Мгновенно и навсегда сохранять в голове огромные объемы информации - это великолепно. Но и способность забывать - тоже великое дело. Представьте себе, что один из супругов помнит обо всех семейных скандалах, психологических травмах, поражениях. С такой памятью трудно жить. Великий сыщик Шерлок Холмс избегал ненужных знаний. С подобной проблемой сталкиваются все, кто работает на компьютере: диск объемом 500 гигов можно заполнить очень быстро, но как потом найти нужный файл? Тот, кто помнит всё, зачастую мало что может использовать: он завален информацией.
Пока что большинство случаев выдающихся возможностей человека вели к потерям в будущем или даже настоящем. Почти любое отклонение от стабильности человеческого организма не приводит к благу. Отсюда следует вывод: сверхвозможности, по идее, должны быть запрещены на биологическом уровне стремлением самого мозга и организма к сбалансированности. Поэтому мозг вносит достаточно жёсткие ограничения в наше мышление, подобно тому, как в басовом регистре нельзя сыграть быструю мелодию.
Сверхвозможности опасны для их обладателя. Возьмем жизнь и смерть Владимира Высоцкого, который, несомненно, обладал сверхвозможностями, но они «сожгли» (в буквальном смысле, если говорить об энергетике) его организм. Или, скажем, судьбы Пушкина, Лермонтова… Если плата за развитие своих способностей и умений в пределах нормы - это тренировка и здоровый образ жизни, то цена сверхвозможностей - гипертрофия какого-то одного качества за счет других и, возможно, преждевременная смерть.
- Если мозг изучен не до конца, значит, нельзя отказывать ему и в каких-то паранормальных способностях?
- Думаю, придет время заняться изучением явлений, которые сейчас считаются несуществующими: феноменом предвидения, выходом души из тела, возможностями телепатии, вещими снами. Например, телепатия: есть она или нет? Ясно одно: передача мыслей на расстояние сделала бы невозможным существование высокоразвитых форм жизни. А так называемый выход души из тела происходит только в критических состояниях, например когда человек при смерти. Почему? Когда жизнь угасает, нарушается согласованная работа различных систем. Их еле-еле хватает на самообеспечение, но уже не на взаимодействие. И тогда, возможно, в мозге перестают действовать некоторые запреты и ограничения… У некоторых людей это врожденные качества (в этом случае мы говорим о таланте или даже гении). Они могут проявляться, например, при постановке сверхзадачи в виде озарений и сопровождаться изменением внутреннего режима времени.
- То есть время в мозге течет как-то иначе?
- Возможно, что и так. В особенно сложных структурах энергия может переходить во время или пространство и наоборот. Иначе говоря, не исключено, что мозг в своём объёме способен изменять законы пространства-времени. Теоретически можно себе представить, как сложная нейронная сеть (совокупность миллиардов нейронов) локально, в объёме головы, модифицирует свойства пространства в зависимости от своей структуры и состояния.
- Ваша новая книга называется «Мозг против мозга». Что имеется в виду?
- По-английски эта фраза звучит более близко к смыслу книги: «Мind vs brain». То есть мозг, который мыслит (сознание, знание, разум), против мозга как материального тела. Способен ли человеческий мозг познать мозг, то есть сам себя? Как можно с помощью понимания, науки, логики постичь работу невероятно сложного «устройства» (или, кто знает, может быть, «существа»), заключенного в нашей голове? Ученые впервые столкнулись с ситуацией, когда «прибор» и объект его изучения одинаково сложны. Вы не поверите, но все, что мы до сих пор исследовали, будь то атом или Галактика, было проще, чем мозг человека. Можно ли вообще познать его? Я думаю, что до конца - вряд ли. Надежду даёт только то, что число научных открытий в исследовании мозга не прекращается. Такое ощущение, что мозг шутя раскрывает свои тайны, полагая, будто их у него бесконечно много, а значит, можно немного «подкинуть» любопытствующим учёным.
Из выпуска рассылки Аргументы и Факты
---------------------
Расщепление расщепления
N+1
Даниил Кузнецов
26 Май 2015
Что известно и что неизвестно о природе шизофрении
В 1908 году Ойген Блейлер впервые ввел в медицину диагноз «шизофрения». 30 апреля этого года исполнилось 158 лет со дня его рождения. Подарок мэтру слегка запоздал – 4 мая в журнале Nature Neuroscience вышла статья, в которой группа нейрофизиологов из Университета Дьюка (США) представила экспериментальные доказательства существования универсального нейромолекулярного механизма, вызывающего три типа патологических изменений в головном мозге, которые традиционно связывают с возникновением шизофрении у людей. И хотя результаты пока получены только на мышах, а само исследование требует независимых подтверждений, тем не менее открытие одного общего фактора, лежащего в основе целого букета неврологических симптомов, может поставить точку в одном длительном споре, длящемся уже полтора века. Споре о природе шизофрении.
Шизофрения: рождение болезни
То, что современная медицина называет позитивной симптоматикой при шизофрении: бред, галлюцинации, двигательные расстройства, странное и неадекватное ситуации поведение, спутанное мышление и речь – известны с незапамятных времен. Многие древние египетские, греческие и индийские тексты описывают людей с галлюцинациями или бредом.
Например, Гиппократ приводит следующее описание галлюцинаций: «В некоторых случаях девочка (говорила) ужасные вещи: (видения приказывали ей) броситься в колодец и утонуть, как будто это полезно для нее и служит благой цели». А Аретеус (150-200 гг. н.э.) ... бреда: «Пациент может воображать, что он принимает другую форму, перестав быть тем, кем он был. Один считает, что он Бог, оратор или актер, важно поднимая пучок соломы и воображая, что держит скипетр Мира».
Известный американский психолог и историк психологии Джулиан Джейнс в книге «The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind» вообще развивает теорию о том, что до определенного исторического момента – возникновения письменности древние люди не обладали сознанием в современном понимании этого слова, а их поведение управлялось слуховыми и зрительными галлюцинациями, которые они трактовали как явления и волю Богов. Так, в гомеровской «Илиаде» ко всем главным персонажам то и дело являются олимпийские Боги, иногда прямо во время битвы, со своими советами и поручениями. Процесс же перехода к сознанию (т.е. восприятию реальности на основе самоидентификации) происходил в течение нескольких столетий примерно три тысячи лет назад.
Иными словами, целый класс явлений, которые сейчас трактуются как симптомы психических заболеваний, долгое время воспринимались совсем в ином ключе. Другой историк психологии Альфред Лоренцер говорит о трех этапах в понимании отклоняющихся форм поведения – сакрализации, секуляризации и медикализации безумия. В первом случае безумцев полагали блаженными, их не пытались лечить, а либо, в одни эпохи, почитали как святых, а в другие – изолировали. Знаменитый средневековый «корабль дураков» успешно сочетал обе эти стратегии. Отправляя сумасшедших в плавание, их одновременно отделяли от общества «нормальных» людей и предоставляли в руки провидения, высших сил. Безумцы отправлялись в иной мир, откуда, как считалось, они и прибыли.
Но с наступлением эпохи Просвещения и победного движения ученых-атеистов второе символическое значение «корабля дураков» отпало. Сумасшедших стали воспринимать как экономически неэффективную и опасную часть населения. Ненормальными стали считать нищих бродяг; бунтовщиков и революционеров; людей, не желающих трудиться или служить в армии. К концу XVII – началу XVIII века в связи с почти полным исчезновением проказы в Европе освободилось большое количество лепрозориев. Власти быстро перепрофилировали их в дома и узилища для умалишенных. На этапе секуляризации понятие психического заболевания стало довольно размытым. Под ним теперь понималось любое антисоциальное поведение.
К концу XVIII века безумие начинает быстрыми темпами медикализироваться. Заключенные в «убежищах» «ненормальные» были поражены в своих социальных правах и стали, с одной стороны, объектами дисциплинарных «нормализующих» процедур (обливания ледяной водой, смирительные рубашки и т.д.), а с другой - предметом исследования набирающих силу и влияние естествоиспытателей-медиков. Стали предприниматься попытки исследования общих закономерностей развития психических расстройств и их реализации у отдельных больных, систематизация и первые классификации.
Эпоха Просвещения сформулировала идею Разума как высшего достоинства человека, и, следовательно, сумасшествие в таком ключе есть противоположность Разума. Его причиной может быть лишь болезнь. Как способность ходить есть естественное свойство человека, которого он лишается при травме или болезни, так и Разум естественен и может быть утрачен лишь в силу каких-либо патологий. Такие патологии первые психиатры (Филип Пинель, Джон Гослэм, Жан-Этьен Эскироль) стали называть «деменцией» или слабоумием.
В 1860 году французский психиатр Бенедикт Морель заметил, что у подростков, поступающих в его психиатрическую клинику, наблюдается схожая картина симптомов, прежде всего непоследовательность и странность в мышлении. Впервые проявляются они в период полового созревания и с возрастом только усиливаются. Морель предположил, что это наследственное дегенеративное заболевание, и дал ему название Dementia praecox – раннее слабоумие.
Спустя десять лет в Германии психиатры Людвиг Кальбаум и Эвальд Гекер, обследовав около 500 пациентов-подростков, обнаружили у некоторых из них нарушения в мышлении, бессвязность в речи и крайнюю степень эксцентричности в поведении. По их мнению, это были симптомы одного и того же заболевания, названного ими гебефренией или гебефренической деменцией (от др.-греч. ??? — юность и ?????? — сознание).
Также Кальбаум выделил в качестве отдельного заболевания кататонию – двигательное расстройство, характеризующееся в одних случаях спонтанной, бесцельной, чрезмерной моторной активностью; эхолалией и эхопраксией – повторением за врачом его слов и действий. В других же, наоборот – длительным ступором и оцепенением. И паранойю – нездоровую подозрительность, страхи, сверхценные идеи (например, бред ревности – абсолютная уверенность, что партнер изменяет со всеми вокруг и любое его знакомство или общение с лицами противоположного пола – это подготовка к адюльтеру). Существует широко распространенное мнение, что паранойю впервые выделил Валентин Маньян, однако еще за двадцать лет до него Кальбаум говорил о психозах с постоянными (неменяющимися) симптомокомплексами, в том числе паранойе и диастрефии.
Наконец, в 1893-1896 годах другой немецкий психиатр Эмиль Крепелин, долгое время возглавлявший психиатрическую клинику в университете Тарту, развил концепцию Dementia praecox. Он показал, что симптомы, которые Морель принимал за отдельное заболевание – всего лишь ранняя манифестация более общей и более тяжелой болезни, которая длится на протяжении всей жизни. Далее он доказал, что гебефрения, кататония, паранойя и ряд других уже выделенных симптомокомплексов также не являются отдельными заболеваниями. Все это синдромы одной общей болезни – Dementia praecox. Крепелин четко обозначил, что предметом психиатрии (сейчас ее называют «большой психиатрией», отличая от «малой», занимающейся неврозами и пограничными расстройствами) должны стать два заболевания - собственно Dementia praecox и маниакально-депрессивный психоз.
Крепелин выделил два важных момента. Первый – неблагоприятный прогноз развития Dementia praecox – с годами состояние больного только ухудшается, случаев ремиссии ничтожно мало и во всех них пациент не возвращается к полностью здоровому, нормальному состоянию. Второй – симптомы деменции связаны с неизвестной патологией в головном мозге, даже если средствами современной ему медицины и физиологии о ней ничего пока нельзя сказать определенно.
В противоположность Крепелину, Блейлер, предложивший вместо Dementia praecox устоявшийся термин «шизофрения» (от др.-греч. ????? — расщепление и ???? — сознание), стоял на совершенно иных позициях в интерпретации ее природы. Ретроспективно и достаточно условно можно обозначить подход Крепелина как невропатологический, а Блейлера - как «психологический».
Ойген Блейлер заведовал клиникой Бургхельцли при Цюрихском университете, был учителем Карла Юнга и тесно общался с Зигмундом Фрейдом. По его мнению, при шизофрении происходила потеря связи между разными функциями сознания. Из-за этого мысли становятся бессвязными, утрачивается координация между эмоциональными, познавательными и волевыми процессами, и в конечном итоге они становятся слабыми и неэффективными.
В общей сложности Блейлер работал с 647 пациентами с диагнозом шизофрения. Он полагал, что существует «ядерная» симптоматика этой болезни, связанная с собственно течением заболевания, и «вторичная» - реакции пациента на само заболевание, обстановку и свое ближайшее окружение. В этом он радикально расходился с Крепелином. По факту, к вторичным симптомам Блейлер относил все то, что Крепелин считал главными диагностическими признаками: бред, галлюцинации, ухудшение мыслительных способностей в целом.
Блейлер предложил иную диагностическую модель. По его мнению, диагноз шизофрения можно поставить даже в том случае, если у пациента никогда не было бреда или галлюцинаций. Следовательно, к гебефренической, кататонической и параноидальной формам шизофрении необходимо добавить латентную и простую шизофрению.
На курсах психиатрии в университете его модель диагностики называют 5А (иногда 4А или 6А) Блейлера, так как главные, ядерные, симптомы шизофрении - это: апатия (безразличность и безучастие к происходящему вокруг), абулия (безволие, потеря воли и желаний), аутизм (отсутствие социальных контактов, дефицит общения, замкнутость в себе), амбивалентность (одновременное присутствие взаимоисключающих эмоций или идей), ассоциативные размышления (мышление перескакивает с одного объекта на другой через малозначительные ассоциации), аномальная аффективность (странные или притупленные эмоциональные реакции).
Блейлер был поборником «разговорной» психотерапии, активно использовал психоанализ и развивал идею уденотерапии, гласящей, что часто естественное течение заболевания, если ему не мешать, может привести к излечению.
В настоящее время под шизофренией понимают полиморфное психическое расстройство или группу психических расстройств, связанных с распадом процессов мышления и эмоциональных реакций. А основной диагностической моделью является разделение на позитивные симптомы: бред; слуховые галлюцинации или «голоса»; субъективное ощущение больного, что его тело захвачено потусторонней силой или сущностью, а мысли надиктовываются извне (ЦРУ, МОССАДОМ, инопланетянами и т.д.); дезорганизованная речь, мышление и поведение; кататония. И негативные симптомы: уплощение эмоций и обеднение эмоциональной жизни, бедность и бессвязность речи, неспособность к целенаправленным действиям и поведению; неспособность получать удовольствие и радость.
Главная проблема
Разногласия между Крепелином и Блейлером наметили главное противоречие в понимании шизофрении. И заключается оно в надежности диагнозов.
Так, концепцию Блейлера неоднократно подвергали критике в связи с, впрочем признаваемой им самим, невозможностью чётко определить симптоматику, течение, исход и этиологию, общие для всех расстройств, которые он объединял в рамках понятия «шизофрения». С точки зрения Блейлера, «пути протекания», клинические проявления и исход этих расстройств чрезвычайно разнообразны. Психофармаколог Пол Янссен даже как-то пошутил по этому поводу: «Этиология шизофрении - это сам доктор Блейлер».
В то же время Крепелин всегда считал, что шизофрения - это болезнь, для которой при правильном поиске должен быть обнаружен ощутимый физический маркер нарушений, который лежит в ее основе. При отсутствии подтверждения при помощи конкретного физиологического маркера определение шизофрении остается в каком-то смысле произвольным.
И действительно, не так давно была высказана гипотеза, что различия Крепелина между маниакально-депрессивными нарушениями и шизофренией неоправданы, и существуют лучшие шансы найти нейронные маркеры для объединённого понятия психоза. Возможно, что тогда будет предложена диагностическая схема, которая отделит природу заболевания от его проявлений более точно. Когда нейронные и генные маркеры будут выявлены – исход и реакции на лечение можно будет точно предсказать. Пока же об этом остается только мечтать.
Для постановки диагноза шизофрении стандартным требованием является исключение органических повреждений мозга, интоксикации психоактивными веществами, соматических патологий, которые могут обусловливать развитие симптоматики, сходной с таковой при шизофрении. Означает ли это, что психозы носят исключительно функциональный характер и не могут иметь нейрофизиологической основы? Очевидно – нет.
Чтобы понять, что такое шизофрения, надо, в первую очередь, выяснить, какие изменения в функционировании головного мозга возникают в период, предшествующий первым ее манифестациям, наблюдаются на разных стадиях заболевания и в конце жизни пациента. Необходимо определить их генетические предикторы и «спусковые механизмы», ответственные за актуализацию болезни.
Роль генетики
Генетические исследования показывают, что риск заболеть шизофренией в общей популяции не более одного процента. У родственников больного шизофренией вероятность заболеть гораздо выше, причем риск пропорционально возрастает для тех из них, кто генетически наиболее близок к больному. Так, для его племянника или дяди риск развития заболевания в тот или иной период на протяжении жизни составляет около двух процентов (вдвое выше, чем в общей популяции), а для однояйцевого близнеца (генетически идентичного больному) риск приближается к 50 процентам.
Исследования лиц, усыновленных/удочеренных в раннем детстве, обнаруживают, что повышенный риск шизофрении среди родственников тех, кто страдает этой болезнью, обусловлен скорее наследственностью, чем средой. Один и тот же повышенный уровень частоты случаев данного расстройства наблюдается среди детей, больных шизофренией, независимо от того, воспитываются они своим биологическим родителем, страдающим шизофренией, или растут в приемной семье. Тем не менее до сих пор ряд клинических психологов продолжает оспаривать генетические корни заболевания. Например, Джей Джозеф в книге «The Gene Illusion» оспаривает валидность экспериментов на близнецах, однако эта точка зрения маргинальна и почти не поддерживается другими клиницистами.
Множество психогенетических работ последних десятилетий нанесли сокрушительный удар по господствовавшим в середине XX века представлениям о «шизофреногенных семьях и матерях» и коммуникативным теориям шизофрении. Вопреки представлению, широко распространенному среди специалистов вплоть до 70-х годов прошлого века и все еще пропагандируемому популярными изданиями, на сегодня нет никаких научных данных, которые бы подтверждали, что такие факторы, как отклонения в ролевых взаимоотношениях или нарушенное общение в семье либо неадекватное родительское воспитание, способны вызвать шизофрению.
Еще в 1948 году Фрида Фромм-Рейхман произнесла знаменитую фразу: «Мать, провоцирующая шизофрению». Тогда же психоаналитики выдвинули предположение о том, что матери, придерживающиеся холодной и отстраненной манеры воспитания ребенка, тем самым фактически культивируют у него шизофрению. Другие психологи видели причину в «расколе», «расщеплении» во взаимоотношениях между родителями и в неадекватных, сбивающих с толку паттернах общения в семье. Согласно теории двойственных (несовместимых) требований – «double bind», предложенной антропологом Грегори Бейтсоном в 1956 году, развитию шизофрении способствуют противоречивые родительские указания при невозможности для ребенка избежать подобных ситуаций.
Такого рода теории, хоть и снискавшие признание у широкой публики, не выдержали адекватной научной проверки, прежде всего методами психогенетики. И хотя специфические особенности общения и взаимоотношений действительно выявлены в семьях людей с шизофренией, они скорее являются следствием психологических отклонений у психически больного члена семьи, нежели их причиной.
Интересная теория была выдвинута о связи возраста родителей детей-шизофреников, генетических мутаций и устойчивости уровня заболеваний шизофренией во всей популяции. Израильские генетики на выборке в 87 907 человек (рожденных с 1964 по 1976 годы) обнаружили, что возраст отца является критическим фактором для возникновения шизофрении у его потомков. Чем старше отец, тем большее количество мутаций в генах его сперматозоидов. Так, у детей, чьим отцам на момент зачатия было больше 50 лет, риск возникновения шизофрении был в три раза выше, чем у детей молодых родителей. Это может объяснить, почему, несмотря на то что больные шизофренией редко женятся и заводят детей, тем не менее эпидемиологический уровень заболеваемости шизофренией остается относительно стабильным.
Спустя восемь лет в США, на выборке в 25 025 человек, а также посредством мета-анализа 9 других исследований приведенные выше цифры были уточнены: риск заболевания у потомков отцов старше 50 лет по сравнению с молодыми папами колебался между значениями в 1,46 и 3,37 раза. Наконец, в прошлом году газета The New York Times так подытожила новейшую проверку этой теории: «По сравнению с детьми, родившимися от отцов в возрасте 20-24 года, их же отпрыски, но родившиеся после того, как им исполнилось 45, имеют в два раза большие шансы развития психозов и более чем в три раза - аутизма…»
То, что шизофрения возникает не в результате «поломки» какого-то одного гена, а является полигенным заболеванием, было признано еще в 2002 году. В настоящий момент генетики посредством полногеномного поиска ассоциаций (genome-wide association study) обнаружили более сотни генетических маркеров шизофрении. Но это, к сожалению, пока никак не приблизило современную медицину к созданию надежного диагностического теста, применимого в клинической практике. С 2009 года ряд независимых работ показал, что в возникновение шизофрении вовлечены от десяти до тысячи разных генов, которые, по всей видимости, сложным образом взаимодействуют друг с другом, приводя в результате к развитию заболевания. Недавнее крупнейшее исследование связало максимальный риск развития шизофрении с маркером из 6 хромосомы, хотя в целом можно сказать, что сотни таких маркеров «размазаны тонким слоем» по всему геному.
Собственно, трудность в определении генетических маркеров связана как с полигенной природой шизофрении, так и с расплывчатыми диагностическими критериями. Некоторые психиатры, например широко известный Карл Леонгард, утверждают, что в настоящий момент можно выделить до 22 синдромов в шизофрении – это значительно затрудняет прицельные генетические исследования. Необходимы четкие объективные критерии, связанные с физиологией – морфофункциональные нейробиологические корреляты, какие-либо нейрональные маркеры, однако до сих пор таких критериев нет.
Шизофрения с точки зрения нейрофизиологии
В 1972 году невролог Фред Плам назвал шизофрению «кладбищем для невропатологов», в том смысле, что на тот момент, как и во времена Крепелина, отсутствовало какое-либо ясное представление о нейрофизиологических механизмах заболевания. Бурный рост науки о мозге улучшил с того времени наши представления о естественных основаниях шизофрении, однако картина все так же далека от полной ясности.
Впервые анатомические различия между мозгом людей, страдающих шизофренией, и здоровых людей были выявлены в 1910-1915 годах. Невропатолог Эрнест Саузард показал, что у шизофреников, при посмертном визуальном осмотре, значительно увеличены мозговые желудочки (четыре естественные полости внутри мозга, которые в норме заполнены спинномозговой жидкостью). Он даже назвал этот феномен «внутренней гидроцефалией». Грубо говоря, увеличение желудочков означает деградацию серого вещества и уменьшение количества нервных связей внутри мозга.
Спустя 60 лет эти данные были многократно подтверждены методом компьютерной томографии. Затем ряд исследований показал, что эти структурные изменения мозга не связаны с теми жесткими методами, которые применялись для лечения заболевания — электросудорожной терапией, инсулиновыми комами и тяжелыми нейролептиками. В 1986 году Нэнси Андреасен с помощью структурной магнитно-резонансной томографии доказала, что у шизофреников в среднем лобные доли меньше, чем у здоровых людей. Впрочем, как и общий объем мозга.
В совокупности все эти результаты объединили в одной теории, гласящей, что шизофрения есть следствие или патологического развития мозга, или его дегенерации на протяжении жизни, что, кстати, объясняет, почему первые манифестации шизофрении происходят в подростковом возрасте. Тем не менее у этого подхода есть и множество оппонентов, утверждающих, что дегенеративные изменения не причина, а следствие шизофрении.
Развитие техники функциональной позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ) позволило исследовать работу живого мозга в ходе решения испытуемыми тех или иных задач. С помощью ПЭТ-сканирования у шизофреников была обнаружена повышенная активность нейронов в височных долях, и особенно в гиппокампе — подкорковой структуре, отвечающей за ориентацию и кратковременную память. А электроэнцефалографические исследования подтвердили, что большинству больных шизофренией, по-видимому, свойственны чрезмерно повышенное реагирование на повторяющиеся внешние раздражители и более ограниченная (по сравнению с другими людьми) способность устранять ненужную информацию. Наряду с этим были также получены данные о том, что структуры мозга, которые, как предполагается, отсеивают не относящиеся к делу раздражители (например лобная доля), демонстрируют пониженную активность при ПЭТ-сканировании.
Затруднение в отборе сенсорных стимулов может быть следствием нарушения работы нервных клеток особого типа — ингибиторных интернейронов. Их основная функция – торможение деятельности основных нервных клеток мозга. Интернейроны призваны не допустить их чрезмерного реагирования на большое количество входных сигналов. Тем самым они защищают мозг от перегрузки слишком мощным потоком сенсорной информации, поступающей из окружающей среды. В мозге больного шизофренией количество тормозного нейромедиатора – гамма-аминомасляной кислоты (ГАМК), высвобождаемого этими интернейронами, значительно меньше, чем в мозге здорового человека, из чего следует, что функция торможения, направленная на предотвращение перегрузки мозга, выполняется менее эффективно.
Нарушенное функционирование этих интернейронов, вероятно, приводит к изменениям в мозговых клетках, высвобождающих нейромедиатор дофамин. Его ролью в этиологии шизофрении ученые заинтересовались уже давно, так как известно, что определенные психоактивные вещества (например амфетамины), усиливающие действие дофамина, могут вызывать психозы, напоминающие шизофрению. В то же время препараты, блокирующие дофаминовые рецепторы или ослабляющие его действие, эффективны при лечении психозов. Дофамин усиливает чувствительность клеток мозга к раздражителям. Обычно обострение чувствительности полезно - оно повышает уровень осознания человеком обстановки во время стресса или опасности. Но для больного шизофренией, чей мозг и без того находится в состоянии повышенной активности, дополнительное воздействие дофамина может стать фактором, который погрузит его в психотическое состояние.
Из этих данных следует, что основное невропатологическое отклонение при шизофрении – это недостаточная регуляция мозговой активности интернейронами. Она приводит к тому, что мозг чрезмерно реагирует на многочисленные сигналы, поступающие из окружающей среды, и утрачивает способность отсеивать нежелательные раздражители. Помимо этого, у шизофреников постепенно сокращается объем височных долей мозга, где обычно происходит процесс обработки сенсорных входных сигналов. Это еще больше усугубляет проблему – больному человеку становится все сложнее адекватным образом реагировать на новые раздражители.
Кроме того, дофаминергические нейроны находятся в стриатуме – полосатом теле, которое играет ключевую роль в регуляции мышечного тонуса и двигательной активности человека. Повышенный уровень дофамина здесь может служить причиной приступов кататонии.
Роль паттернов гиперактивности нейронов в одних зонах мозга при пониженной их активности в других зонах легла в основу еще одной теории нейрофизиологических маркеров шизофрении. Так же как и дисбаланс в выработке нейромедиаторов стал краеугольным камнем катехоламиновой теории этиологии шизофрении.
Новая работа ученых из Университета Дьюка демонстрирует, что и деградация нервной ткани, и гиперактивность нейронов, и повышенный уровень дофамина могут иметь одну нейромолекулярную причину – отсутствие в нервных клетках больных шизофренией актин-связывающего белка Arp2/3. И если в последующих исследованиях будет доказано, что это и вправду общий фактор, вызывающий все главные патологические изменения мозга, что уровень белка Arp2/3 регулируется определенными генами, чья экспрессия может зависеть как от эндогенных, так и от экзогенных факторов (типа тяжелого стресса), - то мечта Крепелина об универсальном физиологическом маркере шизофрении наконец осуществится. И он выиграет в своем давнем заочном споре с Блейлером и психоаналитиками. Может, потому американские физиологи и повременили с публикацией, дабы не портить старику Ойгену день рождения?
---------------------
Безумие в наследство
N+1
Аркадий Голов
26 Дек. 2016
Что такое эволюционный парадокс шизофрении и как генетики пытаются его разрешить
Шизофрения - одна из самых загадочных и сложных болезней, причем во многих смыслах. Ее тяжело диагностировать - до сих пор нет консенсуса о том, одно это заболевание или много похожих друг на друга. Ее сложно лечить - сейчас есть лишь препараты, которые подавляют т. н. позитивные симптомы (вроде бреда), но они не помогают возвратить человека к полноценной жизни. Шизофрению сложно исследовать - ни одно другое животное, кроме человека, ею не болеет, поэтому и моделей для ее изучения почти нет. Шизофрению очень тяжело понять с генетической и эволюционной точки зрения - она полна противоречий, которые биологи пока не могут разрешить. Однако хорошие новости заключаются в том, что в последние годы наконец дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Об истории открытия шизофрении и первых результатах ее изучения нейрофизиологическими методами мы уже подробно писали. На этот раз речь пойдет о том, как ученые ищут генетические причины возникновения болезни.
Важность этой работы даже не в том, что шизофренией болеет почти каждый сотый человек на планете и прогресс в этой области должен хотя бы радикально упростить диагностику, - даже если создать хорошее лекарство сразу и не получится. Важность генетических исследований в том, что они уже сейчас меняют наши представления о фундаментальных механизмах наследования сложных признаков. Если ученым все-таки удастся понять, как может «прятаться» в нашей ДНК такая сложная болезнь, как шизофрения, это будет означать радикальный прорыв в понимании организации генома. И значение такой работы выйдет далеко за пределы клинической психиатрии.
Сначала немного сырых фактов. Шизофрения - это тяжелое, хроническое, ведущее к инвалидности психическое заболевание, поражающее обычно людей в молодом возрасте. От нее страдает около 50 миллионов человек по всему миру (немногим менее 1% популяции). Заболевание сопровождается апатией, безволием, часто галлюцинациями, бредом, дезорганизацией мышления и речи, моторными нарушениями. Симптомы обычно становятся причиной социальной изоляции и снижения работоспособности. Повышенный риск суицида у больных шизофренией, а также сопутствующие соматические заболевания приводят к тому, что общая продолжительность жизни у них снижается на 10-15 лет. Кроме того, больные шизофренией имеют меньше детей: мужчины меньше в среднем на 75 процентов, женщины - на 50 процентов.
Последние полвека стали временем бурного прогресса во многих областях медицины, однако этот прогресс почти не затронул профилактику и лечение шизофрении. Не в последнюю очередь это связано с тем, что мы до сих пор не имеем внятного представления о том, нарушение каких именно биологических процессов является причиной развития заболевания. Такой дефицит понимания привел к тому, что со времени появления на рынке первого антипсихотического препарата хлорпромазина (торговое название: «Аминазин») более 60 лет назад так и не произошло качественного изменения в лечении болезни. Все ныне существующие одобренные для лечения шизофрении антипсихотики (как типичные, включая хлорпромазин, так и атипичные) имеют один и тот же основной механизм действия: они снижают активность дофаминовых рецепторов, что устраняет галлюцинации и бред, но, к сожалению, слабо влияет на негативную симптоматику вроде апатии, безволия, расстройств мышления и т. д. Про побочные эффекты мы даже не упоминаем. Общее разочарование в исследованиях шизофрении проявляется в том, что фармацевтические компании уже давно уменьшают финансирование разработки антипсихотиков, - и это при том, что общее число клинических испытаний только растет. Однако надежда на прояснение причин возникновения шизофрении пришла с довольно неожиданной стороны - она связана с беспрецедентным прогрессом в молекулярной генетике.
Коллективная ответственность
Еще первые исследователи шизофрении заметили, что риск заболеть тесно связан с наличием больных родственников. Попытки установить механизм наследования шизофрении были предприняты почти сразу после переоткрытия законов Менделя, в самом начале XX века. Однако, в отличие от многих других болезней, шизофрения никак не хотела укладываться в рамки простых менделевских моделей. Несмотря на высокую наследуемость, связать ее с одним или несколькими генами не получалось, поэтому к середине века все большей популярностью стали пользоваться т. н. психогенные теории развития болезни. В согласии с крайне популярным к середине века психоанализом, эти теории объясняли видимую наследуемость шизофрении не генетикой, а особенностями воспитания и нездоровой атмосферой внутри семьи. Появилось даже такое понятие, как «шизофреногенные родители».
Однако теория эта, несмотря на свою популярность, прожила недолго. Окончательную точку в вопросе о том, является ли шизофрения наследственной болезнью, поставили психогенетические исследования, проведенные уже в 60-70-е годы. Это были прежде всего близнецовые исследования, а также исследования приемных детей. Суть близнецовых исследований заключается в сравнении вероятностей проявления какого-то признака - в данном случае развития заболевания - у одно- и разнояйцевых близнецов. Поскольку разница в действии среды на близнецов не зависит от того, однояйцевые они или разнояйцевые, то различия в этих вероятностях должны происходить главным образом от того, что однояйцевые близнецы генетически идентичны, а разнояйцевые имеют в среднем лишь половину общих вариантов генов.
В случае шизофрении оказалось, что конкордантность однояйцевых близнецов более чем в 3 раза превышает конкордантность разнояйцевых: для первых она составляет приблизительно 50 процентов, а для вторых - менее 15 процентов. Эти слова надо понимать так: если у вас есть страдающий шизофренией однояйцевый брат-близнец, то вы сами заболеете с вероятностью в 50 процентов. Если же вы с братом разнояйцевые близнецы, то и риск заболеть составляет не более 15 процентов. Теоретические расчеты, которые дополнительно учитывают распространенность шизофрении в популяции, дают оценку вклада наследуемости в развитие болезни на уровне 70-80 процентов. Для сравнения, примерно так же наследуется рост и индекс массы тела - признаки, которые всегда считались тесно связанными с генетикой. Кстати, как оказалось позже, столь же высокая наследуемость характерна для трех из четырех остальных основных психических заболеваний: синдрома дефицита внимания и гиперактивности, биполярного расстройства и аутизма.
Результаты близнецовых исследований полностью подтвердились при изучении детей, которые родились у больных шизофренией и были усыновлены в раннем младенчестве здоровыми приемными родителями. Оказалось, что риск заболеть шизофренией у них не снижен по сравнению с детьми, воспитанными своими родителями-шизофрениками, что однозначно указывает на ключевую роль генов в этиологии.
И здесь мы подходим к одной из самых загадочных особенностей шизофрении. Дело в том, что если она так сильно наследуется и при этом очень негативно влияет на приспособленность носителя (напомним, что больные шизофренией оставляют по крайней мере вдвое меньше потомков, чем здоровые люди), то как ей удается сохраняться в популяции по крайней мере на протяжении нескольких сотен тысяч лет? Это противоречие, вокруг которого во многом и происходит главная борьба между разными теориями, получило название «эволюционного парадокса шизофрении».
До недавнего времени ученым было совершенно неясно, какие именно особенности генома больных шизофренией предопределяют развитие болезни. На протяжении десятилетий горячие споры велись даже не о том, какие именно гены изменены у больных шизофренией, а о том, какова общая генетическая «архитектура» болезни.
Имеется в виду следующее. Геномы отдельных людей очень похожи друг на друга, отличия в среднем составляют менее 0,1 процента нуклеотидов. Некоторые из этих отличительных особенностей генома довольно широко распространены в популяции. Условно считается, что если они встречаются у более чем одного процента людей, их можно называть распространенными вариантами или полиморфизмами. Считается, что такие распространенные варианты появились в геноме человека более 100 000 лет назад, еще до первой эмиграции из Африки предков современных людей, поэтому они присутствуют обычно в большинстве человеческих субпопуляций. Естественно, что для того, чтобы существовать в значительной части популяции на протяжении тысяч поколений, большая часть полиморфизмов должна быть не слишком вредна для своих носителей.
Однако в геноме каждого из людей есть и другие генетические особенности, - более молодые и более редкие. Большая часть из них не предоставляет носителям какого-либо преимущества, поэтому их частота в популяции, даже если они фиксируются, остается незначительной. Многие из этих особенностей (или мутаций) имеют более или менее выраженное отрицательное влияение на приспособленность, поэтому они постепенно удаляются негативным отбором. Им взамен в результате непрерывного мутационного процесса появляются другие новые вредные варианты. В сумме частота любой из новых мутаций почти никогда не превышает 0,1 процентов, и такие варианты называют редкими.
Так вот, под архитектурой болезни имеется в виду то, какие именно генетические варианты - распространенные или редкие, имеющие сильный фенотипический эффект или лишь слегка увеличивающие риск развития болезни, - предопределяют ее появление. Именно вокруг этого вопроса до недавнего времени и велись основные споры о генетике шизофрении.
Единственный факт, бесспорно установленный молекулярно-генетическими методами относительно генетики шизофрении за последнюю треть XX века - ее невероятная сложность. Сегодня очевидно, что предрасположенность к болезни определяется изменениями в десятках генов. При этом все предложенные за это время «генетические архитектуры» шизофрении можно объединить в две группы: модель «распространенная болезнь - распространенная изменчивость» («common disease - common variants», CV) и модель «распространенная болезнь - редкие варианты» («common disease - rare variants», RV). Каждая из моделей давала свои объяснения «эволюционного парадокса шизофрении».
Согласно модели CV, генетическим субстратом шизофрении является некий набор генетических особенностей, полиген, - сродни тому, что определяет наследование количественных признаков вроде роста или массы тела. Такой полиген - это набор полиморфизмов, каждый из которых лишь немного влияет на физиологию (они называются «каузальными», т. к. хоть и не по одиночке, но приводят к развитию болезни). Чтобы поддерживать характерный для шизофрении довольно высокий уровень заболеваемости, необходимо, чтобы этот полиген состоял из распространенных вариантов - ведь собрать в одном геноме много редких вариантов очень сложно. Соответственно, и каждый человек имеет десятки таких рискованных вариантов в своем геноме. Суммарно все каузальные варианты определяют генетическую предрасположенность (liability) каждого отдельного человека к заболеванию. Предполагается, что для качественных сложных признаков, таких как шизофрения, имеется некое пороговое значение предрасположенности, и заболевание развивается только у тех людей, чья предрасположенность превышает это пороговое значение.
Впервые такая полигенная модель шизофрении была предложена в 1967 году одним из основателей современной психиатрической генетики Ирвингом Готтесманом, внесшим также значительный вклад в доказательство наследственной природы болезни. С точки зрения приверженцев модели CV, сохранение высокой частоты каузальных вариантов шизофрении в популяции на протяжении многих поколений может иметь несколько объяснений. Во-первых, каждый отдельный такой вариант имеет довольно незначительное влияние на фенотип, такие «квази-нейтральные» варианты могут быть невидимы для отбора и оставаться распространенными в популяциях. Особенно это касается популяций с низкой эффективной численностью, где влияние случайности не менее важно, чем давление отбора - к таковым относится и популяция нашего вида.
С другой стороны, выдвигались предположения о присутствии в случае шизофрении т. н. балансирующего отбора, т. е. позитивного влияния «шизофренических полиморфизмов» на здоровых носителей. Это не так уж и сложно представить. Известно, например, что для шизоидных личностей с высокой генетической предрасположенностью к шизофрении (которых много среди близких родственников больных) характерен повышенный уровень творческих способностей, что может слегка увеличивать их адаптацию (это показано уже в нескольких работах). Популяционная генетика допускает такую ситуацию, когда положительный эффект каузальных вариантов у здоровых носителей может перевешивать негативные последствия для тех людей, у которых этих «хороших мутаций» оказалось слишком много, что привело к развитию болезни.
Вторая базовая модель генетической архитектуры шизофрении - модель RV. Она предполагает, что шизофрения - это собирательное понятие и каждый отдельный случай или семья с историей заболевания - это отдельная квази-менделевская болезнь, связанная в каждом отдельном случае с уникальными изменениями в геноме. В рамках этой модели каузальные генетические варианты находятся под очень сильным давлением отбора и довольно быстро удаляются из популяции. Но так как в каждом поколении происходит небольшое количество новых мутаций, то между отбором и возникновением каузальных вариантов устанавливается некое равновесие.
С одной стороны, модель RV может объяснить, почему шизофрения очень хорошо наследуется, но ее универсальных генов до сих пор не найдено: ведь в каждой семье наследуются свои собственные каузальные мутации, а универсальных просто нет. С другой стороны, если руководствоваться этой моделью, то приходится признать, что мутации в сотнях разных генов могут приводить к одному и тому же фенотипу. Ведь шизофрения - заболевание распространенное, а возникновение новых мутаций происходит редко. Например, данные по секвенированию троек отец-мать-ребенок показывают, что в каждом поколении на 6 миллиардов нуклеотидов диплоидного генома возникает лишь 70 новых однонуклеотидных замен, из которых в среднем только несколько теоретически могут оказывать какое-либо влияние на фенотип, а мутации других типов - еще более редкое явление.
Тем не менее некоторые эмпирические данные косвенно подтверждают такую модель генетической архитектуры шизофрении. Например, в начале 90-х годов было обнаружено, что около одного процента всех больных шизофренией имеют микроделецию в одной из областей 22-ой хромосомы. В подавляющем большинстве случаев эта мутация не наследуется от родителей, а происходит de novo в ходе гаметогенеза. Один из 2000 людей рождается с такой микроделецией, приводящей к разнообразным нарушениям в работе организма, названным «синдромом Ди Джорджи». Для страдающих этим синдромом характерны серьезные нарушения когнитивных функций и иммунитета, часто они сопровождаются гипокальциемией, а также проблемами с сердцем и почками. У четверти больных синдромом Ди Джорджи развивается шизофрения. Заманчиво было бы предположить, что и другие случаи шизофрении объясняются сходными генетическими нарушениями с катастрофическими последствиями.
Другим эмпирическим наблюдением, косвенно подтверждающим роль de novo мутаций в этиологии шизофрении, является связь риска заболеть с возрастом отца. Так, по некоторым данным, среди тех, чьим отцам было больше 50 лет на момент рождения, в 3 раза больше больных шизофренией, чем среди тех, чьим отцам было меньше 30. С другой стороны, довольно давно выдвигались гипотезы о связи возраста отца с возникновением de novo мутаций. Такая связь, например, давно установлена для спорадических случаев другой (моногенной) наследственной болезни - ахондроплазии. Эта корреляция совсем недавно была подтверждена вышеупомянутыми данными по секвенированию троек: количество de novo мутаций связано с возрастом отца, но не с возрастом матери. По расчетам ученых, от матери ребенок в среднем получает 15 мутаций независимо от ее возраста, а от отца - 25, если ему 20 лет, 55, если ему 35 лет, и более 85, если он старше 50. То есть количество de novo мутаций в геноме ребенка увеличивается на две с каждым годом жизни отца.
Казалось, что вместе эти данные довольно ясно указывают на ключевую роль de novo мутаций в этиологии шизофрении. Однако ситуация на самом деле оказалась гораздо сложнее. Уже после разделения двух основных теорий на протяжении десятилетий генетика шизофрении находилась в стагнации. Не было получено почти никаких достоверных воспроизводимых данных в пользу ни одной из них. Ни об общей генетической архитектуре болезни, ни о конкретных вариантах, влияющих на риск развития заболевания. Резкий скачок произошел за последние 7 лет, и он связан прежде всего с технологическими прорывами.
В поисках генов
Секвенирование первого генома человека, последующее усовершенствование технологий секвенирования, а затем появление и повсеместное внедрение высокопроизводительного секвенирования позволили наконец получить более или менее полное представление о структуре генетической вариабельности в человеческой популяции. Эта новая информация сразу стала использоваться для полномасштабного поиска генетических детерминант предрасположенности к тем или иным заболеваниям, в том числе и к шизофрении.
Строятся подобные исследования примерно так. Сначала собирается выборка неродственных больных людей (cases) и примерно такая же по размеру выборка неродственных здоровых индивидуумов (controls). У всех этих людей определяется наличие тех или иных генетических вариантов - как раз в последние 10 лет у исследователей появилась возможность определять их на уровне целых геномов. Затем производится сравнение частоты встречаемости каждого из определенных вариантов между группой больных людей и группой контроля. Если при этом удается найти статистически достоверное обогащение того или иного варианта у носителей, его называют ассоциацией. Таким образом, среди необъятного числа существующих генетических вариантов находятся те, которые связаны с развитием болезни.
Важной величиной, характеризующей эффект ассоциированного с болезнью варианта, является OD (odds ratio, отношение рисков), которое определяется как отношение шансов заболеть у носителей данного варианта по сравнению с теми людьми, у которых он отсутствует. Если величина OD варианта равна 10, это означает следующее. Если взять случайную группу носителей варианта и равную ей группу людей, у которых данный вариант отсутствует, окажется, что в первой группе больных будет в 10 раз больше, чем во второй. При этом чем ближе OD к единице у данного варианта, тем бОльшая выборка нужна для того, чтобы достоверно подтвердить то, что ассоциация действительно существует, - что это генетический вариант действительно влияет на развитие болезни.
Подобные работы позволили к настоящему времени обнаружить по всему геному более десятка субмикроскопических делеций и дупликаций, ассоциированных с шизофренией (их называют CNV - copy number variations, одна из CNV как раз вызывает уже известный нам синдром Ди Джорджи). Для обнаруженных CNV, вызывающих шизофрению, OD колеблется в интервале от 4 до 60. Это высокие значения, однако из-за чрезвычайной редкости даже суммарно все они объясняют только очень небольшую часть наследуемости шизофрении в популяции. Что же отвечает за развитие болезни у всех остальных?
После сравнительно неудачных попыток найти такие CNV, которые бы вызывали развитие болезни не в нескольких редких случаях, а у значительной части популяции, сторонники «мутационной» модели возлагали большие надежды на другой тип экспериментов. В них сравнивают у больных шизофренией и здоровых контролей не наличие массивных генетических перестроек, а полные последовательности геномов или экзомов (совокупностей всех кодирующих белки последовательностей). Такие данные, получаемые с использованием высокопроизводительного секвенирования, позволяют находить редкие и уникальные генетические особенности, которые невозможно обнаружить другими методами.
Удешевление секвенирования сделало в последние годы возможным эксперименты такого типа на довольно больших выборках - включающих в последних работах несколько тысяч больных и столько же здоровых контролей. Каков результат? Увы, пока удалось обнаружить лишь один ген, редкие мутации в котором достоверно ассоциированы с шизофренией - это ген SETD1A, кодирующий один из важных белков, участвующих в регуляции транскрипции. Как и в случае с CNV, проблема тут та же самая: мутации в гене SETD1A не могут объяснять сколько-нибудь значимой части наследуемости шизофрении из-за того, что они просто очень редкие.
Есть указания на то, что существуют и другие редкие и уникальные варианты, которые влияют на предрасположенность к шизофрении. И дальнейшее увеличение выборок в экспериментах с использованием секвенирования должно помочь отыскать некоторые из них. Однако несмотря на то, что исследование редких вариантов еще может принести некоторое количество ценной информации (особенно эта информация будет важна для создания клеточных и животных моделей шизофрении), большинство ученых в настоящее время сходятся во мнении, что редкие варианты играют лишь второстепенную роль в наследуемости шизофрении, а модель CV намного лучше описывает генетическую архитектуру болезни. Убежденность в верности CV модели пришла прежде всего с развитием исследований типа GWAS, о которых мы подробно расскажем во второй части. Коротко говоря, исследования такого типа позволили обнаружить ту самую распространенную генетическую изменчивость, описывающую значительную долю наследуемости шизофрении, существование которой предсказывалось моделью CV.
Дополнительным подтверждением CV модели для шизофрении является связь между уровнем генетической предрасположенности к шизофрении и так называемыми расстройствами шизофренического спектра. Еще ранние исследователи шизофрении заметили, что среди родственников больных шизофренией часто встречаются не только другие больные шизофренией, но и «эксцентрические» личности со странностями характера и симптоматикой, сходной с шизофренической, но выраженной менее ярко. Впоследствии подобные наблюдения привели к концепции, согласно которой существует целый набор болезней, для которых характерны более или менее выраженные нарушения в восприятии реальности. Эта группа болезней получила название расстройства шизофренического спектра. Помимо различных форм шизофрении, к ним относят бредовые расстройства, шизотипическое, параноидное и шизоидное расстройства личности, шизоаффективное расстройство и некоторые другие патологии. Готтесман, предлагая свою полигенную модель шизофрении, предположил, что у людей с субпороговыми значениями предрасположенности к болезни могут развиваться другие патологии шизофренического спектра, причем тяжесть заболевания коррелирует с уровнем предрасположенности.
Если эта гипотеза верна, логично предположить, что генетические варианты, обнаруженные как ассоциированные с шизофренией, будут обогащены и среди людей, страдающих расстройствами шизофренического спектра. Для оценки генетической предрасположенности каждого отдельного человека используется специальная величина, называемая уровнем полигенного риска (polygenic risk score). Уровень полигенного риска учитывает суммарный вклад всех идентифицированных в GWAS распространенных рискованных вариантов, имеющихся в геноме данного человека, в предрасположенность к болезни. Оказалось, что, как и предсказывала модель CV, значения уровня полигенного риска коррелируют не только с самой шизофренией (что тривиально), но и с другими болезнями шизофренического спектра, причем тяжелым типам расстройств соответствуют более высокие уровни полигенного риска.
И все-таки остается одна проблема - феномен «старых отцов». Если большая часть эмпирических данных подтверждает полигенную модель шизофрении, как согласовать с ней давно известную связь между возрастом отцовства и риском детей заболеть шизофренией?
Некогда было выдвинуто изящное объяснение этого феномена с точки зрения модели CV. Предполагалось, что позднее отцовство и шизофрения не являются соответственно причиной и следствием, а представляют собой два следствия общей причины, а именно генетической предрасположенности поздних отцов к шизофрении. С одной стороны, высокий уровень предрасположенности к шизофрении может коррелировать у здоровых мужчин с более поздним отцовством. С другой стороны, очевидно, что высокая предрасположенность отца предопределяет повышенную вероятность того, что его дети заболеют шизофренией. Выходит, что мы можем иметь дело с двумя независимыми корелляциями, а значит, накопление мутаций в предшественниках сперматозоидов у мужчин может почти никак не влиять на развитие шизофрении у их потомков. Недавно полученные результаты моделирования, учитывающего эпидемиологические данные, а также свежие молекулярные данные по частоте de novo мутаций хорошо согласуются именно с таким объяснением феномена «старых отцов».
Таким образом, в настоящий момент можно считать, что убедительных аргументов в пользу «мутационной» RV модели шизофрении уже почти не осталось. А значит, ключ к этиологии болезни лежит в том, какой именно набор распространенных полиморфизмов вызывает шизофрению в соответсвии с CV-моделью. Тому, как этот набор ищут генетики и что им уже удалось обнаружить, будет посвящена вторая часть нашей истории.
---------------------
Весь в себе: что такое синдром Аспергера
«Теории и практики»
20 июля 2017
Каждую неделю «Теории и практики» рассказывают о нон-фикшн-литературе, которая в этом году вошла в длинный список премии «Просветитель». В книге «С ума сойти: путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города» Дарья Варламова и Антон Зайниев объясняют, как устроена человеческая психика и почему она ломается. «Теории и практики» публикуют отрывок о том, как аутистов раньше принимали за эльфийских подменышей, почему small talk может стать пыткой для людей с синдромом Аспергера и что такое дефицит социального познания.
Проделки фей и «Человек дождя»
В средневековой Британии родители должны были тщательно присматривать за ребенком, особенно хорошеньким, - его в любой момент могли похитить феи. Ведь, как известно, волшебные существа любят человеческих детей и с удовольствием воспитывают их в своем царстве. А на их место подкладывают собственных отпрысков, заколдовав подменышей так, чтобы они были внешне очень похожи на пропавших. Но отличить эльфийского ребенка можно было по ряду признаков - в их число входили необщительность малыша и его неравномерное развитие, а также неожиданная любовь и способности к одному роду деятельности (как правило, к музыке). Среди некоторых ученых и писателей, исследовавших историю аутизма, существует мнение, что за подменышей принимали детей с разными нарушениями развития - в том числе и с регрессивным аутизмом (когда ребенок развивается нормально до одного-двух лет, а потом начинает проявлять симптомы расстройства).
С укреплением позиций христианства вера в фей постепенно перетекла в веру в сатанинские проделки. Один из предполагаемых случаев аутизма был упомянут в записях застольных бесед Мартина Лютера - там говорилось о 12-летнем мальчике, предположительно страдавшем этим нарушением развития. Вердикт Лютера был безжалостным: он посоветовал задушить ребенка (по другой версии - утопить), считая его порождением дьявола - телом, не имеющим души. «Он (дьявол) способен причинять детям вред, вызывать болезни сердца, слепоту, красть их или даже извлекать детей из колыбельки и сам ложиться на место украденного ребенка», - писал Лютер. В 1747 г. брак шотландского дворянина Хью Блэра с дочерью местного врача был аннулирован из-за странного поведения жениха. По воспоминаниям современников, Блэр слабо разбирался в приличиях и нюансах общения (например, мог без спроса прийти в гости), всегда носил одну и ту же одежду (на прохудившиеся места он ставил заплаты, вырезая их из новой одежды - часто заимствованной у окружающих), коллекционировал птичьи перья и всегда заявлялся на любые похороны в городе вне зависимости от того, знал ли умершего. Впрочем, расторжение брака произошло не без участия Джона, младшего брата Хью, который был не заинтересован в появлении новых наследников поместья и титула. По мере развития науки стало ясно, что странности в поведении вызваны не феями и демонами, а дисбалансом в психических и неврологических процессах. Термин «аутизм» (от греческого «сам») в 1910 г. придумал швейцарский психиатр Юджин Блейлер. Правда, тогда он применял его в первую очередь для обозначения симптома шизофрении. А в 1944-м австрийский психиатр и психотерапевт Ганс Аспергер описал четверых детей с ограниченной эмпатией, физической неловкостью, узконаправленными интересами и слабыми способностями к невербальной коммуникации. Годом ранее его соотечественник Лео Каннер, иммигрировавший в США, описал такое же расстройство. Шла война, поэтому долгое время работы Аспергера оставались незамеченными в США. Лишь в 1991 г. его труды были переведены на английский язык и стали доступны широкому кругу специалистов.
Первая половина 1940-х была не самым удачным периодом для людей с психическими расстройствами и отклонениями в развитии. Подробности взаимоотношений Аспергера с нацистами неизвестны, но, согласно популярной точке зрения, Третий рейх, заинтересованный в евгенических проектах и избавлении от всех «лишних», поддерживал исследования психиатра. Но Аспергер сознательно преувеличивал положительные стороны своих пациентов и доказывал их необходимость для общества, чтобы спасти от истребления. Доктор называл своих подопечных «маленькими профессорами» и предрекал, что их необычные способности найдут применение в будущем. Ближе к концу Второй мировой войны он открыл школу для детей с «аутистической психопатией» - но ее разбомбили, и большая часть работ психиатра была потеряна.
Людям с синдромом Аспергера свойственны узконаправленные интересы, проблемы с коммуникацией и другие особенности восприятия и поведения, но их речевые и когнитивные способности развиты настолько, что позволяют им более или менее адаптироваться в обществе, а в каких-то случаях и преуспеть. Кстати, образ героя фильма «Человек дождя» Реймонда Бэббита, которого среднестатистический зритель воспринимал как стопроцентного аутиста, на самом деле был списан с человека с совершенно другим диагнозом. Его прототип американец Ким Пик родился с черепно-мозговой грыжей и повреждением мозжечка. Особенности строения мозга сформировали феноменальную память - Пик запоминал до 98% поступающей информации. Это яркий пример савантизма - невероятной одаренности человека с отклонениями в развитии. Около 50% савантов - аутисты, но только 10% аутистов становятся савантами.
Социальный дальтонизм
Самая яркая черта и самая серьезная проблема людей с синдромом Аспергера - сложности с коммуникацией и в первую очередь непонимание контекста и невербальных сигналов. Им сложно уловить то, что находится «между строк», поэтому они либо воспринимают все буквально, либо начинают теряться в гипотезах о том, что может означать то или иное слово либо жест. Такому человеку сложно прочесть эмоции визави по его интонации или мимике, понять, что уместно говорить, а что нет, интересен ли собеседнику разговор или он давно перестал слушать. Аспи могут впадать в ступор, когда с ними здороваются, потому что им сложно выбрать один из нескольких вариантов приветствия. Одни из них асоциальны и не интересуются окружающими, другие хотели бы общаться с людьми, но плохо понимают неписаные правила коммуникации, и их утомляют попытки в этом разобраться.
В фильме-биографии «Игра в имитацию» юный Алан Тьюринг - в будущем талантливейший математик, криптограф и основоположник информатики - узнает от своего друга Кристофера о том, что такое криптография: «Сообщения, которые никто не может увидеть и про которые никто не знает, что они означают, пока у тебя нет ключа». «А чем это отличается от разговора?» - спрашивает Алан. И хотя в фильме много художественных преувеличений, а доказать наличие у Тьюринга синдрома Аспергера уже не представляется возможным (хотя есть много спекуляций на эту тему), это хорошая метафора, помогающая понять, как коммуникация может быть загадкой для людей с расстройствами аутистического спектра.
Большинство людей трактуют существующие в обыденной жизни негласные правила интуитивно - они понимают, как одеваться, как держать себя, как говорить, какие позы принимать. А у людей с аспергером своего рода социальный дальтонизм - они могут говорить слишком громко, подходить к собеседнику слишком близко, не понимать юмора, буквально воспринимать вопросы или проявлять честность там, где ожидается деликатность и ложь во спасение. Они могут откровенно сказать, что суп невкусный, а платье вас полнит, совершенно не предполагая, что на это можно обидеться (за что же тут обижаться, если это правда?). Поэтому их поведение в обществе часто кажется наивным, а иногда и грубым. Вот что говорит про себя один из аспи: ««Как дела?» и «Что интересного?» я перевожу как «Давай поговорим, только я не знаю о чем». Поскольку мне всегда не о чем говорить, отвечаю «никак» или «ничего». Больше вопросов не возникает». Но честность и прямота - ценные качества. Человек с синдромом Аспергера не будет лгать, лицемерить или нарушать взятые на себя обязательства.
«Помогите мне отреагировать», - просит друзей герой популярного сериала «Сообщество» Эбед Надир, попав в ситуацию, требующую быстрого эмоционального отклика. Эбед похож на типичного аспи - плохо сходится с людьми, часто не понимает чужие эмоции и контекст общения и имеет узконаправленные интересы (кино, ТВ и поп-культура). Забавно, что создатель сериала Дэн Хармон изначально не собирался наделять своего персонажа никаким конкретным расстройством, но, послушав фанатов, начал копать эту тему и в итоге обнаружил синдром Аспергера у себя самого. Симптомы есть и у других известных сериальных героев - например, у Мосса из «Компьютерщиков», Шелдона Купера из «Теории Большого взрыва» или детектива Саги (в американском ремейке - Сони) из сериала «Мост». Один из любимцев и положительная ролевая модель у аутистов - Спок из «Звездного пути»: он так же пытается понять непростой мир человеческих эмоций с помощью логики.
Инструкция к общению
Считается, что у аспи слабо развита эмоциональная эмпатия - им сложно понять и разделить чувства других людей. Недостаток эмпатии многие ассоциируют с потенциальной угрозой: «Если он не может поставить себя на мое место, значит, ему будет легко причинить мне боль». Но это не так - помимо эмоциональной существует и когнитивная эмпатия, когда человек пытается проанализировать чувства окружающих и отреагировать так, как другой этого ожидает. Несмотря на то что в этой области у аутистов тоже есть проблемы, от них можно избавиться с помощью обучения и опыта. К тому же есть этические рамки, в которых можно держаться, опираясь на рассудок, а не на эмоции. Эти способы вполне доступны аутичным людям. Существует и противоположная теория, за которую выступают, в частности, психологи Генри и Камилла Макрам из Института изучения мозга (входящего в состав Швейцарского федерального института технологии в Лозанне): аспи настолько остро воспринимают окружающий мир (в том числе и чужие эмоции), что просто не успевают переработать эту информацию. Происходит эмоциональная перегрузка, и именно этим объясняются скупые реакции на слова и действия окружающих. В любом случае слабые реакции не означают, что аутичные люди эмоционально черствы. Проблема в том, что они не всегда способны придать своим чувствам форму, понятную другим. Поэтому переживаемые ими эмоции часто не соответствуют произносимым словам, интонациям или выражению лица. Многие люди с синдромом Аспергера учатся имитировать «нормальное» социальное взаимодействие. Они могут наблюдать и запоминать манеры и интонации наиболее успешных людей из своего окружения, работать над ошибками и продумывать алгоритмы социально приемлемого поведения для разных ситуаций. В помощь им разработаны программы по обучению распознаванию чужих чувств - аутистам показывают ролики с лицами людей, испытывающих разные эмоции, и объясняют их поведение.
Высокофункциональный аутист Марк Сегар, написавший книгу «Совладание: Руководство по выживанию для людей с синдромом Аспергера» (Coping: A Survival Guide of People with Asperger Syndrome), дает своим читателям полезные советы для случаев, которые не представляют трудности для неаутичного большинства: «Если кто-то говорит с вами о том, что вызывает у него сильные эмоции, а вы не реагируете на них своим языком тела, то этот человек может решить, что вам все равно», «Если вы показываете на человека, когда вы говорите о нем с кем-то другим, то, если он это заметит, это будет воспринято как грубость», «Иногда некоторые люди отвечают вам, не давая закончить предложение. Тем не менее если они правильно вас поняли, то обычно вам не нужно заканчивать свою мысль». При более глубоком общении притворство часто вскрывается, но со стороны такая игра может выглядеть вполне убедительной. Иногда из этого вырастает настоящий актерский талант - несмотря на то что актерство предполагает публичность, казалось бы, непереносимую для аспи. Например, известная актриса Дерил Ханна открыто призналась в том, что у нее заболевание аутистического спектра.
Как это устроено: зеркальные нейроны и наследственность
Результаты исследований семей и близнецов показывают, что генетика играет заметную роль в возникновении аутизма: по некоторым оценкам, ее вклад составляет до 90%. Распространенность расстройства у братьев и сестер аутичных детей приблизительно в 15-30 раз превышает показатель в целом у населения. При этом, похоже, за аутизм отвечает не один ген (точнее, вариант определенного гена), а комбинация из нескольких. Более того, симптомы из основной триады (трудности коммуникации и социального взаимодействия, ограниченность интересов и склонность к повторяющимся действиям) могут вызываться не связанными друг с другом причинами.
Согласно нейроанатомическим исследованиям, изменения в развитии головного мозга, запускающие синдром, начинаются вскоре после зачатия - они могут быть вызваны аномальной миграцией эмбриональных клеток во время развития зародыша. Больше всего страдает префронтальная кора, в которой новые нейроны образуются между 10-й и 20-й неделями беременности. В ходе одного из исследований, результаты которого были опубликованы в Journal of the American Medical Society, выяснилось, что в префронтальной коре детей-аутистов на 67% больше нейронов, чем в мозге здоровых ровесников. Все дети рождаются с избытком нервных клеток, так что это не было бы проблемой, если бы у аутистов нормально работал естественный процесс ликвидации лишних нейронов, который запускается перед рождением и уничтожает примерно половину от исходного количества нервных клеток. «Лишние» нейроны значительно усложняют процесс передачи и обработки информации в нейронных сетях и мешают разным отделам мозга адекватно выполнять свои функции.
Причиной нарушений поведения при аутизме может быть и дисфункция зеркальных нейронов, открытие которых считается одним из самых важных событий в современной нейронауке. Эти нейроны активизируются тогда, когда человек совершает какое-либо действие, так и тогда, когда он просто наблюдает за его выполнением. Считается, что зеркальные нейроны позволяют нашему мозгу установить соответствие между созерцаемым действием и тем, которое мы можем произвести сами. Например, когда ребенок видит, как мама подносит ложку ко рту, и пытается повторить ее движения. Или когда мы определяем чужое настроение по выражению лица и позе собеседника (т. е. представляем, каким нашим собственным эмоциям соответствуют такая поза и выражение). Если бы не эти клетки, мы не смогли бы «примерять» на себя чужие действия, а воспринимали бы их чисто абстрактно. Многие ученые (от сотрудников Национального университета Ян-Мин до ученых Университета Пенсильвании) полагают, что зеркальные нейроны играют важную роль в таких процессах, как имитация, обучение физическим действиям, освоение навыков, связанных с речью, и понимание эмоциональных реакций других людей. Поскольку все вышеперечисленное вызывает проблемы у аутичных людей, было бы логично предположить, что зеркальные нейроны в мозге аутиста работают не так, как у обычного человека. Но пока эта гипотеза остается неподтвержденной. Кроме того, она не объясняет другие симптомы аутизма - например, гиперчувствительность или избегание визуального контакта с собеседником.
Их пытается объяснить другая концепция - теория эмоционального ландшафта. Эмоциональный ландшафт - это своего рода «запись» всех эмоциональных реакций человека на разные раздражители, карта значимости объектов и событий, его окружающих. Он формируется в нейронной сети - от коры головного мозга, где перерабатывается свежая сенсорная информация, к лимбической системе через миндалевидное тело, играющее одну из ключевых ролей в возникновении эмоций. Из разных отделов лимбической системы поток сигналов попадает в ассоциативную зону коры головного мозга, подготавливающую человека к определенной реакции, а выбранный вариант поведения контролируется префронтальной корой. Если связь между какими-то звеньями этой цепочки нарушена, ландшафт «распадается» - эмоциональная реакция человека на тот или иной раздражитель становится непредсказуемой, а зачастую и экстремальной.
Кроме того, существует несколько нейропсихологических теорий о механизме расстройств аутистического спектра. Одна из них касается дефицита социального познания - способности обрабатывать и хранить информацию о других людях и взаимоотношениях с ними. Аутист дотошно систематизирует свои впечатления от событий, но у него возникают сложности, когда эти события связаны с другими людьми. Кроме того, страдающие аутизмом не владеют «моделью психического», т.е. не способны осознать, что их собственное психическое состояние не тождественно состоянию другого человека. Эту способность можно определить с помощью теста Салли-Энн или его модификаций. Человеку предлагается прокомментировать следующую ситуацию: девочка по имени Салли оставляет какую-то вещь в коробке и уходит. Другая девочка, Энн, перекладывает эту вещь из коробки в корзинку. Салли возвращается - куда, по мнению тестируемого, она должна заглянуть, в коробку или корзинку? Обычный человек укажет на коробку - он понимает, что Салли ничего не знает об изменениях, которые произошли в ее отсутствие. Аутист укажет на корзинку - он не понимает, что другим людям может быть неизвестна какая-то информация, которая известна ему. Поэтому человек с синдромом Аспергера часто не считает нужным предупредить окружающих о каких-то вещах, считая, что все знают о них то же самое, что и он. Например, студент не приходит на экзамен из-за болезни, но не сообщает об этом заранее преподавателю и в итоге получает неудовлетворительную оценку.
---------------------
6 книг о депрессии, психических расстройствах и мудрости психопатов
«Теории и практики»
29 августа 2017
Каждую неделю номинанты премии «Просветитель» этого года советуют для «Библиотеки T&P» литературу по своей теме. В новом выпуске Дарья Варламова, один из авторов книги «С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города», рассказывает, что еще почитать о том, как устроена человеческая психика и почему она ломается.
Дарья Варламова
журналист, автор блога на Snob.ru о психологии и психиатрии
Эндрю Соломон. «Демон полуденный. Анатомия депрессии»
Лучшая, на мой взгляд, книга о депрессии, одновременно проникновенная и информативная. Тут есть и личная история автора, и беседы с психиатрами и нейробиологами, и данные исследований, и культурный контекст, и социальная проблематика - все это складывается в цельное повествование и написано прекрасным языком. В 2002 году «Демон» попал в финал Пулитцеровской премии, а также получил множество наград от американских психиатрических ассоциаций.
Кевин Даттон. «Мудрость психопатов»
Главным экспертом по психопатам в мире считается Роберт Хаэр, но лично меня немного смущают мрачные параноидальные интонации в его книгах. Впечатлительным людям я бы посоветовала почитать более оптимистичного Кевина Даттона, который попытался составить более сложную картину из точек зрения разных ученых. Получилась интересная, проблематизирующая и очень насыщенная информацией книга. Правда, она не подойдет тем, кто хочет составить однозначное мнение по вопросу, - зато понравится читателям, которым интересен мир психопатологий в его сложности и многообразии.
Марк Сегар. «Совладание: Руководство по выживанию для людей с синдромом Аспергера»
Сегар - высокофункциональный аутист, который более-менее разобрался в загадках коммуникации и достаточно прокачал социальные навыки, чтобы написать дельный мануал для тех, кто столкнулся с похожими трудностями. Но книга пригодится и неаутистам - это лучший способ прочувствовать, с какими трудностями ежедневно сталкивается человек с синдромом Аспергера, какие неочевидные вещи в вашем поведении могут поставить его в тупик и почему стоит обращаться с ним бережно.
Кей Джеймисон. «Беспокойный ум. Моя победа над биполярным расстройством»
Это очень откровенная и глубокая книга о том, как живется человеку с одним из самых ярких и, по мнению многих специалистов, креативных психических расстройств. История Кей Джеймисон тем интереснее, что ей удалось не просто совладать со своими изматывающими эмоциональными качелями, но и стать выдающимся психиатром.
Марк Гоулстон. «Как разговаривать с мудаками»
Строго говоря, это книга не о психиатрии (хотя и написана психиатром). Это мануал по повседневному обращению с теми, кого мы называем «психами» в широком смысле слова: иррациональными, невыносимыми, манипулятивными людьми. Гоулстон использовал свои знания об устройстве психики для того, чтобы собрать в одной книге эффективные методы.
---------------------
Ким Пик - «человек дождя». В чем был его феномен?
DigestWeb.ru
История, культура и искусство
15 августа 2010
источник: shkolazhizni.ru
Умер легендарный Ким Пик, ставший прототипом героя
Дастина Хоффмана в фильме «Человек дождя»...
Ким Пик родился 11 ноября 1951 года в
Солт-Лейк-Сити, США. Он родился с аномально
большой головой, позже врачи поставили ему диагноз
аутизм. Однако диагноз был не вполне верен: не
аутизм, а синдром одаренности (savant syndrome).
Этот синдром выражается в том, что носитель этого
редкого заболевания имеет феноменальное развитие в
какой-либо определенной области.
Возможности «Кимпьютера», так его прозвали
близкие, были намного шире. Он держал в памяти
данные из многих областей жизни: музыка, кино,
спорт, география, история и т.д. Свои знания он
черпал из книг, на чтение одной у него уходило
чуть более часа, на чтение одной страницы книги -
около десяти секунд. Всего в памяти он держал
около десяти тысяч книг, причем мог в любой момент
процитировать по памяти отрывок, вплоть до запятой
из любой из них. Помнил календарь за две тысячи
лет! А еще – телефонный справочник Солт-Лейк-Сити
с численностью населения в 1,5 миллиона человек!
Начав читать еще в три года, он перечитал все
книги в семейной библиотеке. Прочитанные книги он
ставил корешком вверх, как бы показывая, что эта
книга уже записана в его мозг. Способности
«Кимпьютера» были вызваны отсутствием мозолистого
тела в мозге, которое делит его на правое и левое
полушария. Из-за этого его мозг работал как единое
целое.
Несмотря на выдающиеся возможности своего мозга,
Ким не мог без посторонней помощи выполнять
простые повседневные задачи: чистить зубы,
одеваться, подниматься по лестнице. Его мозжечок
был развит недостаточно, вследствие чего имелось
нарушение координации движения.
Кроме феноменальной памяти, Ким обладал
способностью делать точные логические выводы,
обладал хорошим чувством юмора и был колок на
язык.
В 2002 году он открыл для себя фортепиано,
несмотря на свои недуги, делал успехи, по памяти
исполняя фрагменты и целые пьесы известных
композиторов.
В 1984 году произошла его встреча с писателем
Барри Морроу, который приехал по приглашению
«Ассоциации умственно отсталых людей». Поговорив с
Кимом, писатель был поражен его начитанностью,
знанием литературы. Под впечатлением от этой
встречи он написал сценарий к фильму «Человек
дождя». Фильм имел огромный успех у публики и у
критиков, получил золотые статуэтки за лучшую
режиссуру, лучшую мужскую роль, лучшую картину.
Еще недавно изгой, Ким Пик стал популярным, его
работа со съемочной группой сделала его смелее:
если раньше он старался избегать людей, то теперь
с удовольствием рассказывал о себе и о своих
способностях. Глядя на него, многие люди, по воле
судьбы ставшие инвалидами, поняли, что они не
одиноки, в их душах поселилась надежда на лучшую
жизнь.
Ученые, медики до конца так и не познали феномен
по имени Ким Пик, он унес свои тайны с собой в
лучший мир. Пусть его пример служит нам указанием,
что люди, которые кажутся нам ненормальными, быть
может, на самом деле просто другие, быть может,
лучше, чище и гениальнее нас с вами.
Автор: Алексей Кожин
---------------------
Гениальные шизофреники
Личности : Стиль жизни : Subscribe.Ru
Пять человек из тысячи больны шизофренией. Этот недуг в равной степени распространен у мужчин и женщин. А первые описания шизофреноподобных симптомов можно встретить уже в XVII веке до нашей эры, в «Книге Сердец» — части древнего египетского папируса Эберса. Кто же из гениальных людей болел шизофренией?
1. Бетти Пейдж
Американская фотомодель Бетти Пейдж является секс-символом 50-х годов прошлого века. Снималась в жанрах эротика, фетиш и пин-ап. В 1958 году Пейдж заинтересовалась религией, в 1959-м становится христианкой. В дальнейшем она активно работала в христианских организациях. В 1979 году врачи поставили диагноз «шизофрения».
2. Филип К. Дик
Считается, что легкая форма шизофрении была у писателя Филипа К. Дика, прославившегося скай-фай-романами «Мечтают ли андроиды об электроовцах», по которому сняли фильм «Бегущий по лезвию бритвы», и «Воспоминания оптом и в розницу», который лег в основу фильма «Вспомнить всё». Некоторые полагают, что именно болезнь помогла автору создать подобные сюжеты книг.
3. Винсент Ван Гог
Считается, что большую часть картин нидерландский художник-постимпрессионист создал в тот момент, когда у него участились шизофренические припадки. В это время он творил по несколько картин в день и мог не спать целыми сутками.
4. Фридрих Вильгельм Ницше
Исследователи сходятся во мнении, что этот известный философ без гражданства был обладателем пугающего диагноза — «ядерная мозаичная шизофрения». В настоящее время эту хворь называют одержимостью, а самым ярким ее симптомом является мания величия. Вероятнее всего, именно шизофрения послужила импульсом к идее о сверхчеловеке.
5. Николай Васильевич Гоголь
Исследователи творчества и жизни Гоголя считают, что он страдал шизофренией, которая была дополнена периодическими приступами психоза и клаустрофобии. Николая Васильевича часто посещали звуковые и зрительные галлюцинации. Именно на их основе писатель создал некоторых героев своих произведений. Апатия и депрессия резко сменялись периодами чрезмерной активности и вдохновения. О себе писатель говорил, что органы в его теле смещены или вовсе расположены вверх ногами.
6. Исаак Ньютон
Часть исследователей полагают, что Исаак Ньютон страдал от шизофрении и биполярного расстройства. Он был гениальным математиком и физиком, но с ним было очень сложно разговаривать и настроение его менялось ежечасно.
7. Парвин Баби — индийская актриса
Знаменитая индийская актриса, которая уже в тридцатилетнем возрасте начала лечиться от шизофрении. Считалась самой гламурной актрисой Болливуда. Обвиняла ЦРУ, КГБ, Моссад в том, что те хотят ее смерти.
8. Александр Николаевич Скрябин
Александр Николаевич был человеком мнительным и крайне религиозным. Пугал родных и друзей резкими изменениями в настроении, а также своими взглядами на все происходящее. Помимо неповторимой музыки, к его заслугам относится первое в истории использование и популяризация цветомузыки. По мнению врачей, Александр Николаевич страдал шизофренией.
9. Майя Мякила
Шведская художница, которой поставлен диагноз «шизофрения». Она проживает в небольшом городке Норркопинг. Ее рисунки также изучают лечащие врачи. Считается одной из самых провокационных художниц современности.
10. Джон Нэш
Джон Форбс Нэш-младший — известный американский математик, который работал в области теории игр, а также дифференциальной геометрии. Является лауреатом Нобелевской премии по экономике 1994 года. Общественности известен благодаря фильму «Игры разума», снятому о его жизни. Примечательно, что Джон Нэш смог смириться со своей болезнью и научился не обращать внимания на ее проявление, что врачи первоначально посчитали улучшением. Погиб в автокатастрофе в мае 2015 года.
Из выпуска от 09-11-2015 рассылки Fresher - Лучшее из Рунета за день
---------------------
Неумение читать – признак выдающегося воображения и таланта
ЗДОРОВЬЕ - Аргументы и Факты
Автор: Майя Миличь
15 ноября 2010
Ученые выяснили секрет таланта Леонардо Да Винчи и успеха Пабло Пикассо.
Оказалось, что он кроется в болезни, прозванной в народе «словесной слепотой».
Открытие сделали психологи из Мидлсекского университета в Лондоне. Они заявили,
что могут объяснить причины гениальности отдельных выдающихся мастеров и
непреходящую ценность их работ.
По версии ученых, именно такое заболевание, как дислексия, зачастую отличает
художника-ремесленника от первоклассного мастера. Дислексия – это избирательное
нарушение способности к овладению навыком чтения и письма при сохранении общей
способности к обучению. Эта болезнь характеризуется неспособностью быстро и
правильно распознавать слова, осуществлять декодирование, осваивать навыки
правописания. Эти затруднения связаны с неполноценностью фонологических
компонентов языка и существуют, несмотря на сохранность других когнитивных
способностей и полноценные условия обучения. Также возникают нарушение понимания
текста, дефицит читательского опыта и словаря. Болезнь поражает в среднем одного
из 12 детей.
Визуально-пространственное восприятие
Психологи из Мидлсекского университета провели эксперимент, в котором принимали
участие 41 человек. Мужчины и женщины подверглись тестированию, которое
оценивало их визуально-пространственное восприятие. Дело в том, что это не
только умение читать карты или правильно и быстро парковаться. Ощущение
пространства часто имеет отношение к точной обработке 3D-информации и
соответственно к успеху в живописи и дизайне.
Эксперимент показал, что примерно половина подопытных были дислектиками, то есть
на протяжении всей жизни испытывали трудности с распознанием слов, чтением и
правописанием. При этом мужчины-дислектики справлялись лучше женщин с тестами, в
которых надо было вспомнить поворот головы Королевы на почтовой марке и
воспроизвести рисунок с цветными предметами. Также они быстрее и точнее
прокладывали маршрут через «виртуальный город» в компьютерном задании.
Женщины-дислектики никаких особенностей в пространственной ориентации не
проявили.
Исследователи рассказали о своей работе в журнале Learning and Individual
Differences в статье «Визуально-пространственное превосходство дислектиков: миф
или реальность?».
Компенсация
По результатам исследования ученые сделали вывод, что дислектики компенсируют
фонологические языковые проблемы развитием пространственного восприятия. «Кроме
того, многие дислектики предпочитают решать проблемы в первую очередь головой,
крепко все обдумывая, а не языком. Это развивает те необходимые черты, которые
приводят к успеху в художественных, творческих профессиях», - говорит доктор
Никола Брунсвик, ведущий автор работы.
Возможно, именно дислексия приводит пространственное восприятие к новому
качеству. Отметим, что исследования на эту тему проводились и ранее. «В прежних
работах в основном фигурировали тесты типа «Вот вам бумага и карандаш...», но
разве так можно «измерить» реальные способности? А теперь мы имеем стопроцентные
доказательства того, что мужчины-дислектики в этой области лучше», - рассказал
доктор Брунсвик.
Болезнь или признак гениальности?
Дислексия принесла много житейских неприятностей самым известным художникам. В
частности, от этой болезни страдали Леонардо Да Винчи, Пабло Пикассо, Роден и
Энди Уорхол, пишет compulenta. Возможно, что именно дислексия сыграла основную
роль в становлении великих изобретателей вроде Томаса Эдисона и ученых —
например, Майкла Фарадея.
Кстати, Леонардо Да Винчи страдал еще и синдромом дефицита внимания и
гиперактивностью, также он писал справа налево. А Пикассо, имевший серьезные
проблемы с чтением, немало испытал от этого в школьные годы...
Но если выводы ученых верны, и дислексия, болезнь, от которой дети во время
обучения страдают и чувствуют себя изгоями, является признаком таланта или
каких-то возможностей в развитии ребенка, то это может открыть новый путь для
обладателей этой болезни. В частности, это может изменить отношение родителей и
педагогов к ним и помочь ребенку развивать присущие ему способности и таланты
более эффективно. Ведь ребенок с дислексией мыслит не словами и фразами, как
большинство людей, а трехмерными образами. Основные свойства, характерные для
дислектиков – это высокая степень осознанности окружающей обстановки,
любопытство, развитая интуиция и проницательность. Такие дети думают и
воспринимают действительность в многомерном представлении, используя все органы
чувств, они могут воспринимать мысли как реальность и имеют яркое воображение.
Если эти способности не подавлены и не загублены воспитательным процессом, то
они дадут в результате как минимум две характеристики: интеллект выше среднего
уровня и высоко развитые творческие способности.
---------------------
Гений и помешательство: Аномалии творчества
Паранормальные новости
24 Мая 2010
Общественное мнение давно подметило связь между умственным здоровьем (точнее – нездоровьем) и творческими способностями. Похоже, связь эта действительно существует, на уровне физиологии мозга.
Целый ряд психологических исследований продемонстрировал, что высокие творческие способности действительно чаще встречаются у людей, близкие родственники которых страдали от психических заболеваний.
По-настоящему творческие люди, как считается, обладают повышенным риском развития шизофрении и биполярных расстройств личности. И вообще некоторые психологические особенности, такие как формирование неожиданных ассоциативных связей, выражены именно у шизофреников – и у здоровых людей с повышенной «творческой жилкой». Теперь эта связь установлена и на молекулярном уровне.
Шведские ученые, работая под руководством профессора Фредрика Уллена, исследовали дофамин, нейромедиатор, являющийся одним из важнейших компонентов системы внутреннего подкрепления. Упрощенно говоря, он вызывает позитивные переживания и выбрасывается мозгом, чтобы выработать у самого себя положительную реакцию – как подкорм во время дрессировки собак. Кстати, именно в дофаминовую систему встраиваются многие наркотики, либо сами связываясь с рецепторами дофамина и стимулируя их (как амфетамин), либо поддерживая неестественно высокий уровень дофамина (как кокаин).
«Круговорот» дофамина в мозге организован в рамках 5-ти различных путей, причем для больных шизофренией показано нарушение их нормального функционирования. У них наблюдается и патология одного из 5-ти типов дофаминовых рецепторов, D2, которые как раз участвуют в работе механизма подкрепления.
Именно D2-рецепторы стали объектом исследования шведских ученых, которым удалось показать, что аномалии в их работе свойственны не только больным, но и здоровым людям, которые проявляют повышенные творческие задатки. Творческие способности участников эксперимента оценивались в ходе дивергентных психологических тестов, в которых требуется найти максимальное количество различных решений одной задачи.
Люди, показавшие максимальные результаты в этом тестировании, обладают сниженной плотностью расположения D2-рецепторов в таламусе, чем менее творческие личности. Именно эта особенность характерна и для шизофреников. Однако как именно одно связано с другим и как одно из другого вытекает, пока что совершенно непонятно.
Сам по себе таламус выполняет роль своего рода «центра сбора и первичной обработки информации», здесь сходятся нервные окончания от органов чувств и затем перераспределяются по нужным отделам мозга. Считается, что он играет ключевую роль в формировании памяти, поскольку при повреждении этого участка человек теряет способность запоминать новую информацию.
Профессор Уллен высказывает предположение, что сниженное число D2-рецепторов в таламусе обусловливает менее «эффективную» фильтрацию входящей информации. Это и может приводить к тому, что мозг больных и творческих людей формирует такие ассоциации, которые нам, людям здоровым и скучным, кажутся совершенно неожиданными – до нашего мозга соответствующая информация просто «не доходит».
Вообще, шизофрения – чрезвычайно интересное и загадочное заболевание. Даже на генетическом уровне оно охватывает, видимо, десятки генов. Это крайне сложное заболевание, вызывающее мании и фобии, галлюцинации и нарушения мышления. Природа ее до сих пор остается загадкой для науки – ученые и сегодня дискутируют о роли органических нарушений и генетики в развитии шизофрении. Между тем проблема отнюдь не маргинальная: этой болезнью страдают не менее 1% взрослого населения Земли.
Некоторые специалисты считали, что генетические исследования помогут выделить ген или набор генов, мутации в которых и приводят к развитию болезни. Но вышедшие на днях результаты работы сразу двух групп ученых показывают, что «генетическая подпись» шизофрении намного сложнее. Зафиксированные изменения затрагивают десятки, а то и сотни генов, работа которых нарушается вставками или делециями (выпадениями) фрагментов ДНК.
Такие мутации можно найти и у обычных людей – но у шизофреников они встречаются намного чаще. Проведя анализ ДНК 150 больных и 268 здоровых, ученые обнаружили их у 15% шизофреников и лишь у 5% здоровых людей. А если речь идет о больных с детства, то вставки и делеции обнаруживаются уже у 20%. При этом каждая такая мутация уникальна, так что весь их набор у каждого больного неповторим. Но точно можно сказать, что большинство мутировавших генов так или иначе связаны с развитием и жизнедеятельностью мозговой ткани.
В исследовании было охвачено 24 генов, но ученые уверены, что речь стоит вести о намного большем количестве, что должны подтвердить дальнейшие исследования.
popmech.ru
---------------------
Как вычислить гения
Паранормальные новости
15 Марта 2014
Мы называем отдельных людей гениями, скажем, за выдающиеся открытия в какой-то области… Между тем, до недавних пор в науке не существовало четких критериев определения гениальности. И все же по некоторым чертам можно установить, есть ли у человека по крайней мере потенциальные задатки гения. К такому выводу пришли большинство ученых мира.
Казалось бы, гениальным можно назвать человека, у которого "зашкаливает" уровень интеллекта. Но дело в том, что существует много видов интеллекта (скажем, визуально-пространственный, телесно-кинетический или музыкальный), которые невозможно "измерить" стандартными тестами IQ. Такой человек может отставать в физике или математике, но при этом проявлять выдающиеся способности к литературе, музыке, живописи или другим вещам.
Специалисты полагают, что залогом гениальности могут являться нестандартное мышление и жизненная мудрость, которая обычно приходит с опытом. Ранее считалось, что гениальность — это исключительно врожденное качество. Но это еще не все. Итак, какими же качествами должна обладать гениальная личность?
Мультипотенциальность
О таких людях говорят: "Талантливый человек талантлив во всем". Если вы превосходите окружающих сразу в нескольких областях — допустим, в математике, рисовании и спорте, то у вас есть все шансы стать гением. Но речь идет именно об исключительных талантах и навыках, а не просто о способностях.
Сверхчувствительность и сверхвосприимчивость
Эти люди воспринимают поступающую извне информацию куда более глубоко и тонко, чем большинство, и куда успешнее ее обрабатывают. Они часто уделяют внимание таким вещам, которым остальные просто не придают значения, у них прекрасная интуиция.
Окружающие нередко считают такого человека слишком уж ранимым, сосредоточенным на себе и некоммуникабельным, определяя их тип как "интроверт". Однако именно эти качества способствуют глубочайшему анализу полученных внешних данных, а также защищают психику интроверта от перегрузок.
Высокая степень любознательности
Еще в детстве такие люди обожают задавать вопросы — им необходимо знать все об окружающем мире. В шесть лет их любимым времяпрепровождением может быть чтение томов энциклопедии. Не говоря уж о том, что они запоем читают книги на самую различную тематику.
У них масса интересов, они любят учиться и обычно имеют по нескольку высших образований, не считая различных курсов. Причем учатся они не ради получения диплома и профессии, а ради новых знаний. Также они любят путешествия и экстрим, так как это дает им новые впечатления о мире.
Правда, им постоянно необходима "подпитка", поэтому они нередко не могут долго заниматься одним делом, находиться в одном месте или поддерживать отношения с одним человеком: в этом случае они ощущают неудовлетворенность жизнью и иногда депрессию.
Перфекционизм
Такие люди требовательны к себе и окружающим. Они все досконально отслеживают и проверяют. Могут переделывать работу по многу раз, чтобы добиться идеального результата, и того же требуют от других, поэтому с ними трудно иметь дело.
В этом есть и отрицательная составляющая. Если такой человек не добивается совершенства, то он бросает работу. Он может никогда не дописать книгу, картину, оперу, диссертацию, так как не знает, как довести свой проект до совершенства, а просто хороший результат для него неприемлем. Но некоторые люди учатся использовать энергию перфекционизма и действительно достигают высоких результатов.
Целеустремленность
Гениальная личность умеет ставить перед собой цель и настраиваться на конечный результат. Такой человек не станет тратить время на бесперспективную, с его точки зрения, деятельность. Если работа не спорится, он начнет искать "обходные пути", предлагать нестандартные решения, что может вызвать непонимание у окружающих… Если для достижения конечной цели не требуется участие других людей, у такой личности выше шансы добиться желаемого.
Благодаря целеустремленности и четкому видению конечных результатов он действительно зачастую добивается выдающихся успехов, так как обладает некоей движущей силой, ведущей его к цели.
Разумеется, если вы или кто-то из ваших знакомых обладаете одной или двумя из рассмотренных выше характеристик, то это еще не дает основания называть человека гением. А вот если таких качеств наберется хотя бы более трех — это уже повод задуматься…
---------------------
Формула музыки
Заметки : Стиль жизни
Незадолго до новогодних каникул ко мне в кабинет пришла очередная посетительница.
- Вы мне не поможете, - констатировала немолодая женщина с опущенными уголками губ, усаживаясь в кресло. Одета она была без всякого стиля, с явным безразличием к сочетанию вещей и цветов, стрижка самая простая.
- Может быть, вы сначала расскажете, в чем дело? - предложила я. - А там посмотрим.
- Да, конечно, расскажу, - согласилась она. - Тем более что я к вам из Томска приехала.
- Я была в Томске, очень красивый город, - сказала я для установления контакта. - Считала себя неплохим пловцом и чуть в Томи не утонула. А еще потом мне из ваших архивов присылали документы, когда мы с подругой исторические романы писали.
Контакта не получилось. Женщина смотрела безучастно.
- Рассказывайте, - вздохнула я.
Тамара, мать-одиночка. Была замужем, по любви, муж был ярким и вроде перспективным, но с юности много пил («У нас все пьют», - не осуждая, опять констатировала она) и довольно быстро после женитьбы стал ощутимо «простеть», а потом и разваливаться как личность. То и дело терял работу («а найти ее в Томске ох как непросто»), стал агрессивным. После второго эпизода домашнего насилия она подала на развод. Сыну Илье было четыре года, он уже умел читать и писать печатными буквами.
Тамара закончила филфак Томского университета, но когда поняла, что творится с мужем, проявила дальновидность и еще в замужестве выучилась на бухгалтера. После развода бралась за любую работу, была сначала неопытным, но очень тщательным исполнителем, слушала советы, постепенно зарабатывая репутацию. В конце концов устроилась так, что работала в трех местах, но удаленно - можно было работать ночью, а днем заниматься Ильей. В садик он не ходил, но посещал какую-то студию раннего развития, где охотно беседовал с преподавателем, блестяще выполнял все задания и почти не общался с детьми. В последний год перед школой не было и студии - Илья явно перерос все там происходящее. К школе он умел читать, писать по-русски и по-английски, играл несложные вещи на пианино и ксилофоне - научился фактически сам, Тамара просто показала ему ноты и научила читать их с листа (заниматься с преподавателем и ходить в музыкальную школу Илья отказался наотрез), сочинял музыку, прочел всего Конан-Дойля и Жюля Верна. Обожал Марка Аврелия (книгу нашел у матери на полке). Тогда же просил всех объяснить ему про Пифагора. Никто из окружающих, включая мать, не понимал, что ему собственно надо, но все согласно решили, что у мальчика математические способности. Со взрослыми Илья разговаривал охотно, был хорошо воспитан, умел слушать, любимое предложение при новом контакте: «А расскажите мне, пожалуйста, о…» Как и Тамара, любил советы - что еще почитать, посмотреть, чему научиться. Очень любил книги Лёвшина про математическую страну Карликанию. В математике его нешуточно завораживали идея бесконечности, отрицательные, мнимые числа, число пи и прочие абстракции. Мать закономерно гордилась удивительным сыном, но вела себя по-умному, вслух восхищавшихся им взрослых мягко обрывала, «звездной болезни» в сыне не культивировала, говорила: ты просто такой уродился мне на радость, судьбу надо благодарить или Бога, если он все-таки есть.
Детей-сверстников Илья сначала вовсе не сторонился, не совсем понимал, что с ними делать. Когда пошел в школу, явно экспериментировал от нечего делать (программа начальной школы, по понятным причинам, не представляла для него не только трудности, но и интереса). В своих экспериментах Илья вполне разумно шел от имитации - пытался бегать рядом с одноклассниками на переменах, кричать то же, что и они, попросил Тамару купить ему меч джедая, пистолет и - чуть позже - мобильный телефон. Тамара все это поощряла, но успехов не видела. Меч Илье сломали, пистолет отобрали, мобильный телефон куда-то пропал. Илья пожал плечами - ну, я пытался, не получилось, - и вернулся к книгам, энциклопедиям, позже - компьютеру с интернетом.
В конце года директор школы сам предложил перевести мальчика в гимназию, причем сразу в третий класс. Тамара согласилась, а Илья за пару недель лета с воодушевлением прочитал и изучил все полагающиеся учебники, перерешал все задачи.
В гимназии Илье, как ни странно, понравилось меньше, чем в обычной школе. Пытаясь объяснить это матери, он сказал: «Там всем всё было все равно или смешно, они даже когда дрались, толком не злились, а здесь они смотрят, видят, сравнивают и злятся». Тамара до сих пор не знает, что именно он имел в виду, но чувствует в словах сына какую-то правду - обстановка в гимназии была действительно неприятная.
Гимназический учитель математики, он же - классный руководитель, ранжировал детей по участию в олимпиадах. Воспитанный в уважении к старшим Илья по его наказу принимал участие во всем и почти везде занимал какие-то места. В конце концов закономерно поступило предложение от Новосибирской школы-интерната для одаренных детей: «Там он будет среди своих», - так сказал человек, который отбирал способных школьников со всего региона. «Я туда не хочу, но поеду», - так сказал сам Илья.
Тамара заплакала светлыми слезами - в сущности, много лет она жила только ради сына. Теперь он уедет и вряд ли вернется в Томск. А что же остается ей? «Главное, чтобы он был счастлив», - сказала она себе и улыбнулась сквозь слезы.
Из интерната Илья писал матери письма, похожие на охлажденное жидкое молоко (образ самой Тамары) - из них нельзя было понять, нравится ему там или нет. Но никаких жалоб, никаких тревог, никаких конфликтов. Никаких закадычных друзей, влюбленностей, но есть приятели. Учился очень хорошо. Играл на флейте в местном ансамбле. Подросткового кризиса не было. Только однажды руководительница класса сказала: я его почему-то не вижу, как будто где-то там - темное стекло. Тамара неделями ходила и думала об этих словах. Так ничего и не надумала.
Потом, после интерната, вполне ожидаемо - МГУ, математический факультет. Поступил, учился. Сначала жил в общежитии, потом стал снимать комнату, мать сама предложила оплачивать, почувствовала, что от общежития Илья за много лет устал.
А потом однажды днем позвонил из Москвы незнакомый человек - куратор курса - и сказал, что Илья в больнице. В психиатрической.
Почему-то она почти не удивилась. Конечно, сорвалась, поехала. Попыталась разобраться, что произошло. Илья перестал ходить в университет. Сидел дома, из комнаты круглые сутки доносились какие-то странные звуки электронного синтезатора - видимо, он что-то сочинял. Не ел, не спал, почти не выходил в туалет. Встревожившиеся соседи по коммуналке пытались поговорить с самим Ильей, но он на контакт не шел, причем выглядел ужасно. Тогда позвонили медикам. Медики поартачились, но приехали. Потом уже они сами связались с университетом.
Илья при встрече был слегка заторможен, спокоен.
- Ты понимаешь, что нужно учиться? - с отчаяния Тамара заговорила как самая обычная мать с самым обычным ребенком.
- Да, понимаю. Это было неправильно. Я еще не готов.
Выписался, восстановился в университете (там вошли в положение, конечно). Еще два года, диплом. На последнем курсе работал. Через полгода после диплома - еще одна госпитализация. Диагноз - шизофрения.
Я смотрю сочувствующе. Увы, я действительно ничем не могу ей помочь. Только выслушать. Мне жаль, ужасно жаль…
Но Илья опять вышел на работу. И работал еще три года (еще одна госпитализация где-то в промежутке). А потом однажды с небольшим чемоданом появился на пороге материнской квартиры.
- Мама, здравствуй, я приехал домой, - сказал он и прошел мимо нее в свою комнату.
С тех пор он из нее практически не выходит.
- Он принимает лекарства?
- Не знаю. Я ему их покупаю и даю.
- А что же он делает целыми днями?
- Работает. Часов по девятнадцать-двадцать в день. Он очень мало спит, а ест за работой. Он говорит, что ищет формулу музыки.
- Что?!
- Он говорит, что музыка лежит в основе мира. Еще Пифагор это знал. Но тогда не было способов, технологий. А сейчас уже расшифровали геном человека и поэтому пора. Геном - следующий этаж, музыка - это более глубоко. Нужно найти формулу, пока люди не наломали дров на верхних этажах, не зная, что в основе, и не погибли. Музыкой зашифрован сам мир, и это уже можно постичь и использовать, потому что настало время. Нужен только инструмент. А когда он будет, тогда космические перемещения и всякие изменения человека, биосферы, пространства, времени, регулировки - все возможно. Но это уже потом. А его задача - инструмент, отмычка в каком-то смысле… Может быть, все и не так, но я не могу лучше вам объяснить.
«Очень высокоспециализированный бред», - подумала я, но вслух ничего не сказала. Что она, сама не понимает, что ли?
- Но есть же этот Перельман, в конце концов, - сказала Тамара. - Что-то же он там реально открыл…
«Думаю, что его матери от этого не легче», - подумала я, а вслух сказала:
- Открыл, да. А Илья совсем ни с кем не общается?
- Общается. По интернету. Довольно много. С кем-то там консультируется, когда не понимает чего-то, у него же нет музыкального образования. Иногда ему два его однокурсника по скайпу звонят (один из Москвы, один из Калифорнии) и еще один бывший коллега. Он им рассказывает, как у него дела продвигаются, они его ободряют, я слышу.
- Это хорошо, - сказала я. А что еще я могла сказать?
- Спасибо вам, - сказала Тамара. - Поговорила вот, и вроде легче чуть-чуть. Вы ведь не испугались этого всего? Подумали: тоже жизнь?
- Ничуточки не испугалась, - грустно подтвердила я. - Наука имеет много гитик.
- Вот и пойду теперь жить дальше. А это вам на память, - она протянула мне дешевую флешку.
- Что это? - удивилась я.
- Какая-то часть его формулы…
- Простите, но я ничего не понимаю в формулах!
- Там музыка. Дома послушаете. Если захотите.
И она ушла.
***
Флешку я убрала в сумку и наткнулась на нее случайно недели через три после нашей встречи с Тамарой. Включила компьютер, вставила флешку в разъем, ожидая, что она окажется нечитаемой. Открылась, внутри всего один файл.
Это действительно была музыка. Сначала она напомнила мне электронное сопровождение к советскому фильму моего детства - «Отроки во Вселенной», а потом…
Потом она напомнила мне сразу все. Я ее больше не слышала. Но меня как будто с размаху швырнуло в собственное прошлое - запахи, цвета, прикосновения, мелькание лиц и событий. Слишком остро, слишком ярко… невыносимо!
В смятении, почти наощупь я выдернула вилку из розетки. Компьютер умолк и погас. Я долго сидела перед черным экраном, опустив руки. В голове звучали какие-то синергические отголоски произошедшего.
Флешку я аккуратно вынула и спрятала в дальний угол ящика.
На следующий день я первым делом открыла свой журнал - обычно я записываю адрес и телефон своих клиентов, для иногородних - только телефон. Кажется, мне есть что сказать этой женщине, даже если придется звонить в Томск. Но телефона Тамары там не было: я увлеклась ее рассказом и не спросила номер.
Но вот эта история. Для вас, уважаемые читатели, и для нее. Что мы знаем о мире? Какую часть его загадок и чудес? И сколько нам еще предстоит узнать?
Катерина Мурашова
Из выпуска от 11-01-2017 рассылки Snob.Ru
---------------------
Статьи по теме Психология - 4
© Copyright: Марина Андреева 10, 2018
Свидетельство о публикации №118080302251
Свидетельство о публикации №118080302251
Рецензии