Я, конечно, люблю яркость, броскость...

Я, конечно, люблю яркость, броскость.
Но пленяет меня простота,
умиляют стесненье и робость –
в этом видится мне красота,
красота скромной истинной правды,
не поддетой красивым словцом,
избегающей пылкой тирады –
ясным, детским простым языком
быть изложенной лучше желает,
ускользает от умных речей.
Правда редко в стихи попадает.
Сколько длинных бессонных ночей
уложению мыслей по строчкам,
отражению жизни дано!
А в десятку – одни только точки,
остальное – совсем не оно…
Не оно – что-то близкое, рядом,
но не то, что хотелось сказать.
Между правдой и словом – преграда.
Слову силу так хочется дать!
Ищешь яркое, стильное, с искрой,
чтоб побольше родилось огня.
А ускачешь куда-то от истин
далеко и не сдержишь коня…
А потом почему-то тоскливо.
И на совести камнем лежит
ощущенье, что всё-таки лживо
то, что в строчках излитых пестрит.
Жизнь сама по себе. Ей не надо
залезать на страницы, в экран.
Но уж если кому-то в награду
за удачу подарен талант,
то сдаётся упрямая правда
пред всевластным и острым пером:
жизнь как есть – без прикрас, без наряда –
распластается пёстрым листом –
зарифмована, связана в точных
и единственно верных словах.
Каждый пишущий этого хочет
и лелеет в надеждах, в мечтах…
Если всё же реальности сдаться,
наконец-то поняв: не силён,
то резонно в другое податься,
поменяв правду жизни на сон,
где нет почвы, там только движенье
переменчивых дивных миров.
Там такая свобода творенью!
Нет цепей, нет железных оков –
сочиняй и пиши себе вволю,
сколько хочешь миров создавай.
Совесть будет при этом в покое –
не терзайся, не плачь, не страдай.
Не смотри с неизбывным сомненьем
небу синему прямо в глаза,
зря пытаясь понять Его мненье
о творенье, что ты воссоздал.