Стихи ДС 7 Высеченный Амур

С картинками здесь http://starboy.name/sm5.htm 



   - Ах, как сладко это слово «ФемДом»!..         



          ***
    (Прокурор с большой буквы…)

 
(вообще я на стороне Поклонской, поддерживая Ее в чем-то… меня очень печалит, когда Ее пытаются как-то обижать…)


    
             ***
   («Никаких няш-мяш»)

 
               
    https://www.youtube.com/watch?v=xGLeW-0j7A0


    P. S. Не обижайте Наташу!



             ***
    Женщины-Прокуроры (для почитания)
    http://starboy.name/koti/Prok.html



            ***
    Туфли (и сапоги) Женщины-Прокурора должны быть без единой пылинки, буквально вылизаны языком… и со строгого, с иголочки мундира снята каждая ворсинка, буквально раболепно в ручную…



            ***
    Находиться под каблуком Госпожи-Прокурора…



            ***
    Целовать сапоги Госпожи-Прокурора…
   


            ***    
    Спать у ног своей (Снежной) Королевы… находясь в Ее ногах…



            ***
    Обдувать стопы своей Королевы, находясь в изножии Ее кровати… и в назначенное время после ночи службы (тёплым или прохладным – в зависимости от времени года) дыханием – живой печкой или холодильничком – нежно лизать Ей стопы, пробуждая ото сна для трудовой деятельности…   


    P. S. Вообще я сам где-то высший Прокурор (и адвокат, и судья в одном лице), - только не смейтесь! - ибо с общих философских позиций в истории могу судить не только царей, но и пророков, создателей религий, философов. Причем, подсознательно чувство справедливости у меня зашкаливает, это даже плохо, ибо во всем хороша умеренность…



            ***
    Манечка Величечка (говорят, моя подружка, - странно, для такого скромного человека с заниженной самооценкой - по определению психологов)



            ***
    Картина «Божественная Красота, Власть (женской) Красоты»: Гиперид, срывающий покрывало с Фрины перед судом гелиастов…



            ***
    Англия – Леди ящерица



            ***
    Раздобревшая Тётушка Германия



            ***
    Аист, Аистиха и маленькие… аистёнки… аистята…



            ***
      - Да-да, именно так!..

    



              ***
   - Лошади тоже копыта целуй!

 



           ***
    Шерон Стоун… Власть над мужчинами…

 



             ***
    Стерва парню:
    - Взялся за каблуки
    И сделал куни!



              ***
    О злых Женщинах, Трина Роббинс («Богини с плохой репутацией, книга для плохих девочек»):
    http://starboy.name/koti/womenevil.htm



             *** 
    Из книги «Императрицы Рима»:
    http://starboy.name/rimim.htm



P. S. «Римская Матрона: портрет в интерьере. Отправляясь ко сну, состоятельная римлянка обычно покрывала лицо тестом из вымоченного в молоке ослицы хлеба. За ночь такая мазь высыхала, так что утром казалось, что на ее лице коричневый гипс, покрытый трещинами. Просыпаясь, матрона поступала в распоряжение нескольких служанок. Одна из них осторожно снимала корку с лица госпожи и наносила на него румяна. Другая накладывала грим на лицо, третья красила брови жидкостью, составленной из свинца, сурьмы и висмута.
По поводу женских косметических ухищрений поэт Марциал ехидно замечал: «Галла, ты являешь собой сплошной обман: в то время как ты живешь в Риме, твои волосы растут на берегах Рейна. Вечером, снимая свои шелковые одежды… Твои щеки, твои брови – дело рук твоих рабынь».
Волосы завивались, в них вплетались красивые искусственные пряди, которые прикреплялись золотыми заколками. Причесывание матроны обычно заканчивалась тем, что волосы умащались восточными эссенциями. Как заметил другой писатель эпохи Империи, Анней Лукан: «Приблизившись к женщине, думаешь, что очутился среди благовоний счастливой Аравии». После этого матрона внимательно рассматривала себя в зеркале, которое держали рабыни. Зеркала в ту пору делались не из стекла, а представляли собою полированные пластинки из металла.
Потом подвергались обработке ногти госпожи; этот процесс был длительным и основательным, поскольку перчаток в ту пору не носили. Затем следовало облачение госпожи в роскошные одежды, из шкатулок извлекались украшения: нитки жемчуга, браслеты, кольца. Всего матрона могла носить до 16 колец, по два на каждом пальце; лишь средние оказывались не «окольцованными». После завершения туалета и облачения матрона считалась готовой к выходу.
Для богатого римлянина жена, да и к тому же молодая и красивая, была дорогим и хлопотным удовольствием. На этот счет комедиограф Плавт вложил в уста своей героини Адельфасии из комедии «Пуниец» такие слова:

Кто хочет спознаться с большою заботой.
Корабль тот и женщину пусть добывает,
Две вещи. Нигде не найдется похуже
Заботы, чем с ними. Начнешь снаряжать их —
Никак не снарядишь достаточно, вдоволь,
Все мало, ничем не сумеешь насытить.»



             ***
    Эммануил Кант: «удел женщины – владычествовать, удел мужчины – царить, потому что владычествует страсть, а правит ум».



             ***
    ФемДом в детском саду на 8 Марта
    http://starboy.name/koti/detsad.mp4

    (немного отредактировал текст комментария для приемлемости)
    «Ура, Матриархат!» (шутка, ибо всему в мире есть место – и патриархату, и матриархату).
    "Женорабов с детства учат унижаться и пресмыкаться перед Женщинами. А девочек с малых лет учат командовать женорабами.
    Сцена первая. Мальчики лежат на животе. Девочки поставили ступни на спины мальчиков и демонстративно крутят тазом. Мальчики, лежат "под каблуком" и беспечно машут ножками. Девочки находятся в демонстративно доминирующем положении, вытирают от мальчиков ноги.
    Сцена вторая. Мальчики ходят на коленях вслед за девочками, которые обернулись к ним спиной. Девочки беспечно идут вперед, а мальчики должны за ними ползать на коленях. Девочки демонстрируют пренебрежение мальчиками, развернувшись к ним спиной. Ведет пару девочка, именно она задает направление движения, а мальчик за ней лишь следует.
    Сцена третья. Мальчики на четвереньках ползут за девочками. Девочки повернулись к мальчикам лицом. Девочки символически дрессируют мальчиков-собачек. Мальчики ползают и пресмыкаются, пытаясь достать замануху в виде девочки. Направление движения задает девочка, хоть и двигается спиной. Мальчик лишь следует за девочкой.
    В этих сценках отражаются мечты девочек, родительниц и воспитательниц. Именно так они видят желаемый сценарий взаимодействия мужского и женского пола. Мужчина унижается, а женщина командует и доминирует. Во всех сценах девочки стоят. Во всех сценах мальчики находятся в униженном положении: лежат, об них вытирают ноги, стоят на коленях, ползают на четвереньках. Во всех парах девочки задают направление движения. Девочки отбирают у мальчиков шляпы, символическое имущество.
    Важный момент: все это происходит на 8 марта. Наглядно можем видеть, какой смысл вкладывают в этот "праздник" воспитательницы, мамаши детей и большинство женщин на пост-советском пространстве. Для них 8 марта – это день мужского унижения, доминирования женщин над мужчинами.
    В этот день "педагоги" детсада на показ продемонстрировали результаты своей работы по воспитанию женорабов. Это видео наглядно и образно показало цели и задачи матриархальной системы воспитания и образования.
    Этот детсад и этот утренник не уникальны. Он лишь часть большей системы. Результатом работы системы образования становится ежегодный выпуск тысяч женорабов, готовых для дрессировки и эксплуатации Женщинами".



    Примечание. Женский приоритет. «Те кто согласен с существованием "рангов самцов", вы официально признаёте, что дифференцируют этих самцов по рангам - самки, т.е. признаёте за самками ПРАВО выбора самцов. Тем самым, согласно рангам, ставите себя в позицию омеги перед женщинами и ставите женскую иерархию выше мужской. Ведь вы сами ранговость и примативность определяете по критерию наличия "успеха" у самок, удачных/неудачных отношений с ними.»



              ***
    Доминирует грудью, по-матерински…

 



                ***
    Власть полных, лоснящихся женских ляжек…

 



                ***
    Коленки любимой Учительницы

 



                ***
    Трудится, старается под женской стопой…

 



             ***
    Паучиха

 



                ***
 


 



             ***
    Жена и муж

 



 



         ***
    Высокие отношения

 

 



                ***
    Рожден, чтобы лизать пятки Женщинам

 

    и целовать ножки…

 



               ***
     Место мужчины-коврика

 


 



              ***
    И все драгоценности Мира у Ее ног…

 



                ***
    Секси-Доминирование

 



                ***
     Мужчина – друг Человека

 



          ***
    (это верно)
 

    Примечание. Как в песне поется:

    «Я - это ты, ты - это я…
    Все, что сейчас есть у меня,
    Я лишь тебе одной отдам.»

    А тот, у кого нет материального, точно поэт, заверяет, что отдаст Солнце, Луну и звезды, весь мир – лишь любимой одной… Так устроено в Природе, что Женщина родит и воспитывает потомство, для чего Ей необходимо обеспечение… Вот и все, все остальное вторично. Поэтому лично я принимаю, что девушкам нужны деньги, что они меркантильны и т.д. Поскольку у меня этого нет, и в России я даже не могу этого иметь, имея нормальную работу, то я не на что не рассчитываю, у меня свои приоритеты…   



                ***
    Парень стоял на четвереньках, держа в зубах половую тряпку, находясь под ногой, стопой возвышающейся над ним длинноногой Девчонки, которую он имел неосторожность обидеть… На лбу у него было написано красной женской губной помадой «раб». А перед этим он вылизывал туфли и ножки наказывающей его Девахи, прося прощения… покорно глотая прах с Ее ног, что навсегда останется в нем, вместе с унижением перед Ней… Не обижайте девчонок!..   



                ***
    Целовать кроссовки хулиганке, оторве, которая тебя бьет и унижает… 



                ***
    Черный и белый ангелы – белый на коленях на поводке у черного…

 



                ***
     Собираясь на свидание…

 



                ***
    Тот, кто целует, лижет женские сапоги (туфли, ножки), глотая с них прах, глотает вместе с тем унижение, которое навсегда останется у него внутри… и в отношениях Верха и низа… 



                ***
    Солоноватый прах со ступней, пяток (чулок) Матери, просто чьей-то Матери (особенно унизительно какой-то чужой Женщины), глотая его, глотаешь частички материнства… переживая, сознавая, что служишь сущности Материнства, служишь чьей-то Матери…   



                ***
    Целуй каблук, каблук!

 



                ***
    «Баба – это круто! Баба – это сила! Узнает все, что захочет!..»



                ***
     (цитата) «Из насекомых уважаю только самку богомола, молодец баба! Полюбила, потрахалась, сожрала!..»



                ***
    раб утром, стоя на коленях, пробуждая, лизал пятки Женщине, руководящему работнику, имеющему множество подчиненных…

   

                ***
    Жена, работающая под Началом строгой и прекрасной, немного стервозной, прохладной и высокомерной, одетой с иголочки, выглядящей превосходно – на высоте, буквально высокой, деловой Начальницы – Любовницы ее мужа… дарящей ей мазохистскую пытку, каждодневное испытание… Это и приковываемый взгляд, направленный на Ее руки… на Ее, - доминирующую над ней, не только как Руководительница, но и как Женщина, - ноги, щиколотки, туфли, сапоги, - на все, вперемежку с чувством покорности, послушания, заискивания, подчинения, пресмыкательства… Иногда подчиненная буквально раболепно тряпочкой вытирала туфли и сапоги своей Начальницы – Любовницы мужа, иногда же в целях «семейного» интимного сближения делала руками Ей массаж ног, готовила и подносила дрожащими руками кофе, точно Ее секретутка…



                ***
   Шедевр, эталон: " Это привилегия – платить за Женщину".   
   (Женщина подразумевает):
   «Цени, что именно ты рядом со Мной.
   Цени, что я позволила тебе платить за Меня, материально обслуживать Меня.
   Цени, что я выбрала тебя…»         



                ***
   - Под каблук!..

   



                ***
    Надзирательница за рабами из древнего Египта…

 



               ***
    Игра на виолончели… Играй, Музыкант…

 



                ***
     Тема художественного полотна… (кстати, одна из самых распространенных)

 



            ***
    Поцелуй женскую пятку…

 



            ***
    Знающий свое место… подлизывающий его…

 



             ***
    Наказанный…

 

 
 


              ***
    «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство» (Указ Петра I).
    Дополнение: а также выражать всем видом и глазами готовность подчинения, послушания, исполнения.


            
              ***
    «— Пройдите в каждом большом городе по магазинам. Миллионы тут, не оценишь положенных туда трудов людей, а посмотрите, в 0,9 этих магазинов есть ли хоть что-нибудь для мужского употребления?
    Вся роскошь жизни требуется и поддерживается женщинами. Сочтите все фабрики. Огромная доля их работает бесполезные украшения, экипажи, мебели, игрушки на женщин. Миллионы людей, поколения рабов гибнут в этом каторжном труде на фабриках только для прихоти женщин. Женщины, как царицы, в плену рабства и тяжелого труда держат 0,9 рода человеческого.» («Крейцерова соната (1889)», Лев Никола;евич Толстой)



               ***
    Странствующий Ковбой и его Любовница…

 



                ***
    Баба – это сила,
    Баба – это страсть,
    Баба – это мило,
    Баба – это Власть!



                ***
    Художница, пишущая себя с натуры…

 



                ***
    Мужчина перед Женщиной порой, что свинья в грязи…

 



            ***
    Начинающий художник…

 



Так, картинки…

 

 

 



            ***
    Лучше, если Женщина садится не на шею, а на лицо… 



            ***
    Утро Женщины, имеющей прирождённого раба

 



             ***
    раб Жены друга



             ***
    Супруга друга – близко, созвучно!
             


             ***
    Светлая Светлана,
    Солнечная несмеяна.
    Сверху доминирует…

    



             ***
    Зрелость Женщины

 



          ***
    Ластовица похожа на женские губы
   
 
 


              ***
    Без комментариев

 



                ***
    Я подумал, если сколопендра будет Женщиной… Да любая (прекрасная) тварь женского пола меня съест…

 



              ***
    Улыбка Женщины в глубине, сквозь…

 



                ***
    Таскать каштаны из огня
    Покорно для любимой –
    (Нет счастья боле для меня)
    Вот страсть заветная моя,
    Натуры чувственной, стыдливой.



                ***
    Каблук

 



           ***
   Строгая Жена

 



               ***
    Строгая Любовница

 



 



                ***
     Ножницы, разрезающие, разрывающие существо нижнего

 



              ***
     Просто Хозяйка, Патронесса, Бизнес-Вумен…

 



        ***
   Госпожа, цепями зашнуровывающая ботинки…



        ***
    К приезду Господ холоп, прирожденный раб расчистил дорожки, постелил ковры, в доме вымыл полы, всюду тщательно прибрался, протер все вокруг до блеска, сходил в магазин, приготовил (то есть по сути сделал всю холопскую работу слуги) и, встав на колени во дворе, ожидал появления Господ и дорогих Гостей, дабы раболепно служить Им…



        *** 
    Судьба каблука

 



          *** 
    Азбука Женского Доминирования

 



            ***
    Влюбленная Пара, имеющая раба… раба Их Любви.



            ***
    Длинноногая девчонка-администратор в короткой юбке сидела на кожаном диване нога на ногу… рядом с Ней на коленях стоял парень, который посмел Ей нагрубить, оскорбить Ее… он был наказан (и при помощи охраны)… Не выдержав долгого стояния на коленках, парень склонил голову и стал целовать черные классические туфли девчонке, слизывая и глотая с них пыль… прося простить его, освободить, отпустить… На что та раздумывала, как поступить с ним… наказывать подоле или отпустить во восвояси, или потребовать еще что-нибудь… 



           ***
    Наказание за харассмент от Тины)
 

 

            ***
    Тина – интимна.



            ***
     Пятки Ням-Ням!..

 


 
                ***
    Агрессия цветов

 




               ***
    Состоятельные Женщины, как правило, в гардеробе имеют довольно обширный и эксклюзивный набор обуви, которая после даже разового использования, носки (да и просто находясь на полках) требует ухода, чистки, увлажнения и т.п. Здесь-то для этих целей как нельзя лучше и подходит прирожденный фетишист. Нанимая прислугу для подобных работ (а также для уборки, мытья, глажки, стирки и т.д.), Женщинам стоит писать: требуется слуга фетишист. Такому даже зачастую и плата не нужна, он и сам готов платить за выполнение работы, если в состоянии. Но лучше оплачивать данный труд, как труд прислуги. И найм фетишиста имеет массу плюсов – это и преданность, и не вороватость, и расположенность, и старательность, и готовность с радостью понести наказание, если что не так, за любую провинность. Так что Вы останетесь довольны… (стоит ли говорить, что в таком случае обувь будет буквально вылизана, ухожена и будет блестеть от чистоты!) Такой слуга даже может оказывать и более интимные услуги, что не считается вовсе зазорным, как не считается зазорным использовать любые вещи для собственного комфорта и услады. В общем-то вещи для того и предназначены, чтобы служить владельцу или нанимателю, берущему их в пользование.


               ***
    Когда состоятельная, деловая Женщина принимала слугу на работу по уходу за Ее обувью… в силу уже самой этой ситуации он опустился перед Ней на колени, готовый служить…



               ***
    Принимать на работу продавца в отдел женской обуви или даже в магазин женской одежды лучше фетишиста (в объявлении так и писать: желательно фетишиста женской обуви и\или одежды). Вот уж точно кто не будет равнодушен к женской одежде, обуви, женским ножкам, да и вообще к Женщинам (женскому полу)! И будет работать с пристрастим, с огоньком. Приветливо очаровывая, проявляя обаятельность, угодливость и услужливость. Так, что Дамы будут довольны.   



    Примечание. И о сексуальных воспоминаниях, идущих изнутри натуры. (цитирую) «Ваша память — это монстр. Вы забываете, она нет. Она всё копит в себе. Она сохраняет всё это для вас. Она прячет это от вас, — она сама решает, когда излить на вас всё, что накопила. Вы думаете, вы имеете память, — нет, это она имеет вас.»



               ***             
      (По мотивам автобиографии Эдуарда Лимонова «История его слуги», где, возможно, на его месте я был бы более счастлив в силу своей натуры…) Хаускипер, работающий в доме у американской Леди, Хозяйки Нэнси (а также убирающий территорию и помогающий Ей по саду) однажды решил сделать Ей приятное и вычистил (буквально языком вылизал) всю Ее обувь (что не входило в его обязанности, хотя по необходимости он должен был ухаживать за обувью Хозяина, Ее мужа, и чистить его ботинки); но это понравилось Хозяйке, Ей было приятно, и она поощрила своего работника-слугу. А поскольку к хорошему привыкают быстро, это как-то само собой вошло в обязанности хаузкипера. Отныне он следил и за обувью Хозяйки, чтобы она всегда была в порядке, чистой… А через некоторое время это воспринималось уже как должное. Да и вообще людям нравится, когда им служат другие люди, это возвышает, придает чувство удовлетворенности собственной властью, превосходством, особостью… 

     Примечание. Паж и Лакей http://starboy.name/Lakey.htm

     Примечание. Протестантизм есть отрицание католичества и вместе с тем восхождение в новое качество.

     Примечание. Введение. «Англосаксонская идеология Америки» (Дмитрий Михеев), «как антисоветчик, сотрудник помощников президента США, разочаровался в Америке».
    «Я был физиком-теоретиком (окончил МГУ) и был уверен, что живу в тоталитарном государстве (СССР). При этом я не скрывал своих взглядов. В результате, пришлось отсидеть шесть лет в лагере. В 1979 году эмигрировал в США, работал старшим научным сотрудником в Hudson Institute, сотрудничал с консервативными think tanks по стратегическим вопросам, преподавал в американских университетах и колледжах, консультировал американские корпорации, ведущие бизнес в России. Мне довелось также работать с ближайшими помощниками президента США Рональда Рейгана – генералами Уильямом Одомом, возглавлявшим Агентство национальной безопасности, и Дэниелом Грэмом, начальником разведки министерства обороны и советником Рейгана по Стратегической оборонной инициативе. Джей Киворт и Митч Дэниелс были советниками президента Рейгана по науке и политике. Именно они возглавили Гудзоновский институт и пригласили туда меня. Ненавидя коммунистический режим, я помогал им бороться с «империей зла».
    Я стал убеждать их в том, что Россия – это не СССР, ведь она стремится к демократии, ввела частную собственность и рынок, а также освободила «порабощённые народы». Её надо поддержать и помочь войти в семью «нормальных» стран. Об этом я написал в своей книге «Россия трансформируется». Однако мои начальники не разделяли такого мнения. Они по-прежнему считали Россию воплощением абсолютного зла, которая только притворяется рыночной, демократической страной, и продолжали работать на её развал.
    Прожив в США 20 лет, общаясь с политической и бизнес-элитой этой страны, я многое понял. Поскольку я был высоким голубоглазым блондином, женатым на англичанке, они не стеснялись в моём присутствии выражать своё мнение о представителях других рас и культур.
    Сегодня настоящие WASP (белые, англосаксы, протестанты) составляют всего 7% населения США. Однако именно они придумали идеологию, на которую опирается эта страна, и именно они до сих пор контролируют политику и экономику США. За всю историю в США был только один президент не протестант и не англосакс, а католик и выходец из ирландской семьи – Джон Кеннеди, и он, как известно, был вскоре застрелен среди белого дня.
    Дело в том, что англосаксы чётко разделяют людей по расовым признакам, в частности по цвету кожи. Белые – это вершина, а чем темнее кожа и волосы, тем человек неполноценнее. Согласно их расовой теории, даже такие качества, как трудолюбие, свободолюбие, законопослушание и творческий потенциал, закодированы в ДНК. Поселившись в Новом Свете, они стали ещё более ортодоксальными расистами – не только ввели официальную классификацию людей по расовым признакам, но и законодательно запретили белым заводить семьи с «цветными». Штат Вирджиния, например, отменил закон о расовом смешении только в 1968 году.
    У американских англосаксов в голове чёткая расово-культурная иерархия человечества, хотя в этом они никогда не признаются. Народы северной Европы занимают в ней высшую ступень, ниже находятся народы юга Европы, ещё ниже – «промежуточные» расовые группы, затем азиаты, а на самом дне – африканцы. Англосаксонская теория расовой иерархии, модифицированная в 1920-е годы, чтобы включить всех белых, прочно укоренилась в США. В целом, чем белее кожа у группы, тем её представители считаются красивее, энергичнее, талантливее, упорнее и свободолюбивее.
    В конце XIX века англосаксонская интеллектуальная элита подняла расовую теорию на новый уровень. Перенеся эволюционную теорию Дарвина на людей, она создала теорию социального дарвинизма. Согласно этой теории, жестокая, безжалостная борьба за существование, которая господствует в живой природе, происходит в смягчённом виде и в обществе. В основе культурного кода англосаксов лежит философия Томаса Гоббса, согласно которой жизнь – это борьба всех против всех. И действительно, вся американская история – это бесконечная расово-культурно-цивилизационная война между протестантами и католиками, белыми и чёрными, евреями, мормонами, индейцами…
    В ходе борьбы за ограниченные ресурсы и господство, слабые и неприспособленные погибают, а «наиболее жизнеспособные экземпляры», физически и умственно более сильные, выживают и дают потомство. Так природа выращивает совершенную породу людей. Расслоение общества на классы, на «массы» и элиту – естественный и вполне даже здоровый процесс.
    Согласно логике бескомпромиссной борьбы, совершенная порода – это не только физически и умственно более сильные люди, но и беспощадные, хитрые, жестокие, упорные, беспринципные, одержимые жаждой денег и власти. Не правда ли, что совершенный человек в представлении англосаксов очень похож на дьявола?
    Теория социального дарвинизма объясняет как механику социального отбора в обществе, так и взаимодействие больших групп – рас, культур и цивилизаций. Я называю это культурным дарвинизмом (КД). Согласно теории КД, все расы, этнические группы, религии и культуры так же борются за ресурсы и доминирование, как и индивидуумы и классы общества. Конкуренция и соперничество за рынки, влияние и доступ к ресурсам – это лишь мягкие формы эволюционной борьбы, периодически переходящей в острую стадию войны. Таким образом, насилие, террор и пропаганда являются инструментами эволюции, с помощью которых она отбирает наиболее жизнеспособные народы и цивилизации. Самая жизнеспособная цивилизация побеждает в борьбе с другими и становится «естественным лидером человечества».
    В мире насчитывается примерно 30 тыс. религиозных верований, которые англосаксы также ранжируют по шкале от абсурдных до единственно верной. На вершине иерархии находятся три монотеистические религии, из них истинная – это христианство. Из всех христианских верований самым истинным является протестантизм, а самой чистой ветвью протестантизма – пуританизм (или его современная форма – евангелизм). (прим. ред. Господи, какие они умственно отсталые с их религиозными верованиями, эти англосаксы!)
    Например, испанцы, немцы и французы скрепя сердце согласились на первенство англосаксов. А вот русские не только не хотят бороться за более высокое место в иерархии, они её в принципе отвергают и продолжают настаивать на равенстве и равноценности разных культур и цивилизаций. Это несёт экзистенциальную угрозу самому существованию англосаксов. Поэтому они оказывают колоссальное давление на Россию, провоцируя там междоусобицу. Российская модель должна быть дискредитирована, а для этого Россию надо представить миру, как самое коррумпированное, реакционное и агрессивное государство.
    Англосаксонская культура построена на культе разума – холодного, логического, методичного ментального процесса. Эмоции имеют телесное происхождение, являются проявлениями нашего животного начала. Эмоции антагонистичны разуму. Сильные, немотивированные эмоции разрушают мыслительный процесс, его логику и запускают инстинктивные реакции: бегство, агрессию или паралич, то есть программы действия, якобы вписанные эволюцией в генетический код. Из этого следует, что эмоции желательно держать под жёстким контролем.
    Для них дикарь живёт всецело под властью эмоций – он пуглив, порывист, импульсивен, хаотичен, несобран и неорганизован. Он либо безрассудно храбр, либо смертельно испуган, он не умеет планировать, не знает дисциплины, тем более самодисциплины. С их точки зрения, мы также немного дикари.
    Самодисциплина – это власть над своими собственными инстинктами, побуждениями, желаниями и прихотями. Это даётся длительной, систематической тренировкой. Европейские элиты, в особенности англичане, культивировали рациональное, строго логичное поведение, всецело подчинённое разуму. Для этого они посылали детей в специальные интернаты, где мальчики, вырванные из семьи, учились укрощать свои животные инстинкты, импульсы и сиюминутные желания.
    При всех очевидных достоинствах, такое разумное, тщательно выверенное поведение имеет серьёзные изъяны. Почему-то предполагается, что животные инстинкты являются исключительно негативными, заряженными ненавистью, агрессией и разрушением импульсами. А что, любовь, жалость, сострадание не существуют? Разве мало примеров инстинктивного альтруизма, спонтанного самопожертвования? Да, соглашаются англосаксы, жалость, сострадание существуют, но они только вредят борьбе за существование.
    Американцы считают, что нет ничего плохого и аморального в том, чтобы использовать одни силы зла против других. Во время Второй мировой войны они вошли во временный альянс с одними силами зла (коммунистической Россией) против других – нацистской Германии. Победив нацистов, они продолжили борьбу с другим злом – коммунизмом, а из соображений целесообразности использовали недобитых, но очень квалифицированных врагов – нацистов.
    Всё очень логично: такая гибкая тактика позволяет англосаксам использовать каких угодно преступников – мафиози, профессиональных киллеров, диктаторов, исламистов – в борьбе за «светлые идеалы свободы и демократии». Это мы считаем такую тактику беспринципной и циничной, а с их точки зрения они ведут себя рационально и вполне принципиально. Да, говорят они, двойная мораль: одна – для сил добра (тех, кто с нами), другая – для слуг дьявола (кто против нас).
    На самом деле тут не двойная мораль, а множественная, а ещё точнее – отсутствие какой-либо морали. Одних просто оккупируют, других бомбят, третьих давят санкциями, а четвёртых подрывают методами ползучего империализма. Например, сербов можно бомбить, поскольку они слабые, «не совсем белые», да и христианство у них неправильное (православие). А вот с нами приходится бороться с помощью «мягкой силы».
    Всю свою 400-летнюю историю американцы ощущали себя во враждебном окружении. Глядя на мир, они видели диктаторские режимы, хаос, войны… и радовались тому, что живут в благословенной Богом стране, на острове свободы, демократии, стабильности и процветания.
    Рядовые американцы не понимают того, что их элиты часто сами провоцируют нестабильность и войны. Вооружая одних бандитов против других, они увеличивают их число. Пытая, унижая и издеваясь над «слугами дьявола», они их создают. На словах борясь со злом, на деле американские элиты множат зло. По сути, они сами создают этот враждебный, нестабильный, опасный внешний мир, которым пугают своих граждан. Так они поддерживают у собственного народа комфортную иллюзию своей избранности, исключительности и значимости.
     Англосаксы убедили себя, что в беспощадной эволюционной борьбе их ветвь арийской расы доказала своё превосходство. Именно она создала наиболее жизнеспособную цивилизацию – особую, истинную форму христианства, наиболее эффективную экономическую и социально-политическую модель общественного устройства. Итак, генетическое, социальное, культурное и цивилизационное неравенство подразумевает иерархическое мироустройство – как иерархическую модель общества, так и право высшей цивилизации на лидерство и привилегии в мировом сообществе. Это, по их мнению, естественно и справедливо.
     Немцы и французы пытались бороться с англосаксами за мировое лидерство, но их победили (трижды руками русских солдат) и загнали на третью и четвёртую позиции в иерархии. Как-то у Кондолизы Райс спросили, почему американские войска остались на территории Германии после окончания холодной войны. Она ответила: «Мы должны быть там, чтобы держать немцев под каблуком, а русских – за порогом Европы». Теперь, когда голову поднимает когда-то презренная ими китайская раса и цивилизация, англосаксы очень нервничают и пытаются поссорить Россию с этой страной.
    Какое равенство, какая демократия! Это величайшая ложь и фикция. Глубинной сутью англосаксонской социальной философии является вера в элитарность – деление человечества на избранных и на массу. Они считают, что основная масса человечества состоит из глупого, ленивого, покорного и завистливого быдла. Лишь немногие одарены особыми физическими, умственными данными и талантами. Они энергичны, креативны и физически привлекательны.
    Как происходит дифференциация, как выявляется элита? Элита, эти «естественные аристократы человечества», используя терминологию Томаса Джеферсона, выявляется естественным путём – в соревновании, в свободной конкурентной борьбе. Элита организовывает, ведёт, мотивирует, эксплуатирует, контролирует, поощряет и наказывает «простых смертных» – разумеется, для их же блага. Поскольку на неё падает бремя благородной миссии – вести массы и всё человечество к прогрессу и счастью, – элита должна обладать всей полнотой власти.
    Безусловно, колоссальное социально-политическое неравенство существовало всю историю человечества. Заслуга англосакской интеллектуальной элиты состоит в том, что она «научно» обосновала и сумела внедрить в сознание американцев и значительной части человечества идею, что безграничное социальное неравенство не только естественно, не только справедливо, но и является наиболее могущественным двигателем прогресса.
    Именно выдающиеся, героические личности, будь то Вашингтон, Линкольн, Форд или Бил Гейтс, меняют ход истории. Они тащат человечество в светлое будущее, как упирающегося осла. И разве «массы» не заинтересованы, чтобы ими управляли лучшие из лучших? Ведь, если их не подгонять, они погрязнут в лености, праздности и нищете.
    Осуществляя свою благородную и тяжкую миссию, элита заслуживает исключительные права и привилегии – как правило, это власть и собственность. Положим, но в какой степени? И по каким критериям определяется «качество человеческого материала»? Тим Кук, глава компании Apple, например, получил в 2013 году вознаграждение, равное суммарной зарплате 6 тыс. инженеров. Он что, так же умён и полезен компании, как 6 тыс. инженеров?
    Более того, идеологи американской модели утверждают, что безграничное имущественно-социальное неравенство прекрасно сочетается с демократией. Но главные принципы демократии: «Народ правит страной через своих избранников; государство – это инструмент, который назначается и содержится народом для общенациональных проектов, в первую очередь для защиты и т.д. Перед законом все равны, один человек – один голос, любой человек может стать президентом…» полностью искажаются и нивелируются тысячекратным имущественным неравенством.
    Дело в том, что оно имеет тенденцию трансформироваться в политическое неравенство, которое затем создаёт машину подавления демократии. Их демократические выборы – это гигантское реалити-шоу, разыгрываемое каждые два года для поддержания у народа иллюзии, что он контролирует власть…»
    
    Примечание. «Васпам» приятно иметь русских слуг, в нижеприведенном жизнеописании даже африканке дали русское имя, это особенно тешит их самолюбие, чувство превосходства, доминирования. И уж особый цинус снобизма – это иметь в слугах настоящего русского поэта, тем как бы утверждая свое превосходство и над русской культурой.

    P. S. Здесь опять же можно провести параллели. Запад – наследник латинского языка и древнего Рима, который в силу своего мирового господства любил иметь в домашнем рабстве древнегреческих философов и поэтов, тем утверждая свое превосходство над древнегреческой культурой, которая, в силу своего превосходства, преобразила древний Рим, его культуру, да и весь западный мир. Россия же является и по языку, и по культуре наследницей древней Греции.   
    Хотя, я считаю, что эти два мира взаимно необходимы друг другу.

    Примечание. Мне в общем-то понятен уровень американской поэзии. Когда Иосиф Бродский (даже не Евтушенко!) становится американским нобелевским лауреатом в поэзии, то это просто смешно! Это свидетельство, это показатель! Это их американский нобелевский уровень (поэзии)…

    P. S. Благодаря Эдуарду Лимонову отныне Стивен и Нэнси (пусть останутся эти имена) войдут в мировую историю и как покровители искусства, Хозяева Васпы, имевшие в слугах русского поэта, который поднял и прославил их…
   
    По отношению к древней Греции древний Рим стал Гегемоном, влиятельным Владыкой, Господином, Хозяином, завоевавшим, покорившим, подчинившим себе древнюю Грецию. В свою очередь, культура древней Греции стала служить древнему Риму, и древнегреческие учителя, выдающиеся люди искусств, наук, поэзии обращались в рабство римлянами, становясь рабами в домах богатых и знатных Господ, служа им.
    Проводя параллели с сегодняшним днем, можно сравнить США с древним Римом, а Россию с древней Грецией. Конечно, США не завоевали России, но имеют существенное экономическое, технологическое, военное и политическое влияние. Так, что многие российские граждане сами отправляются на запад, там становясь буквально слугами новых Господ Мира, иногда являясь людьми искусств и наук, становясь домашней прислугой, хаузкиперами и т.п.
     P. S. Что ж, видимо, и мне подобает лизать пятки англо-американским Господам… особенно прекрасным Женщинам, имеющим ауру возвышенности, мировой доминантности (но это лично мое мнение).
 
     Из книги Эдуарда Лимонова (основателя «Национал-большевистской партии» в России, принимавшего участие в деятельности «Социалистической рабочей партии США», причем, создание им партии давняя его идея. Которая красной нитью проходит через его жизнь и отражается, как у Гитлера, в его писаниях) выделил интересное, довольно близкое мне до глубины существа; если хотите прочесть всю книгу целиком, то автор данной книги может вызывать отвращение (нет, не матом, не чем-то сексуальным, а отвратительными мыслями, поступками, отношением к людям в деталях, хотя и чувствуется сила автора, который в своем стремлении к превосходству пробивается с самого дна общества).

    «Я был влюблен в него, я восхищался им ровно два месяца. Двадцать восьмого февраля 1979 года, я хорошо запомнил эту дату моего унижения, рано утром за ним приехал лимузин, везти его в аэропорт, он улетал в Калифорнию, и тогда, в последние несколько минут, он устроил мне грязную истеричную сцену. Он топал ногами, бегал по лестницам и кричал все одну и ту же фразу: «God damn you! God damn you!» (Будь ты проклят! Будь ты проклят!) Лицо его налилось кровью и стало багровым, борода топорщилась, глаза были готовы выпрыгнуть из глазниц. До этого, снизу из кухни, мне уже приходилось слышать, как он орал на Линду, нашу секретаршу, но я никогда его не видел в таком состоянии, я только слышал.
      Я стоял, прижавшись к дверной раме спиной, и пытался понять, в чем же я виноват. Я отослал в чистку его серые брюки, которые он сам же положил на сундук, стоящий у самой парадной двери нашего дома. Брюки были в пятнах и лежали среди других испачканных вещей, предназначавшихся для отправки в чистку. Сундук — наше специально условленное для этой цели место. Он же, оказывается, хотел взять серые брюки с собой, это были его особые самолетные брюки. Бедняга, он не имел больше брюк, в шкафах висело, может быть, с сотню костюмов.
      Так я стоял в дверном проеме, ведущем в обеденную комнату, — а он бегал по лестницам и орал все одно и то же: «God damn you! God damn you!» и «Ask! Just ask!» При этом он еще что-то бросал тяжелое и открывал двери. Первое «God damn you!» он проорал, нависая надо мной, он был куда выше и больше меня — слуги, мой хозяин, в сравнении со мной он был прямо головорез, все последующие проклятия он вылаивал уже в отдалении. Может быть, он сбежал, опасаясь, что не выдержит и ударит меня? Не знаю.
      Вот в те-то несколько минут я и начал его ненавидеть. Я был даже немного испуган, не то что я боялся, что он ударит меня, нет. Я бы его убил в ответ, одолел бы как-нибудь, прибежал бы из кухни с мясницким ножом, в конце концов. Я был испуган явной нездоровостью его истерики и незначительностью повода, которым она вызвана.
      «Ну и *** с тобой! — подумал я. — Ори себе, я знаю, что я не виноват, ну не нравится тебе — увольняй! Большое дело!»
      Мысленно уже собирая вещи, я прошел через обеденную комнату в кухню, а оттуда спустился по лестнице в бейсмент, взял из ящика бутылку содовой воды, проследовав в самую дальнюю комнату бейсмента, заваленную сломанной мебелью, употребленными, истрепанными его детьми игрушками, сел на поломанный стул, открыл бутыль и стал пить зашипевшую воду.
      Тут я обнаружил, что руки у меня дрожат. Это наблюдение меня разозлило. Какого х…я должен я быть вовлечен в чьи-то истерики, в другого человека неспособность справиться с самим собой. Почему? Видения себя, удаляющегося с чемоданом в зияющую свободу, умилили и ободрили меня.
      Наверху грубо затопали. Может, он искал меня?
      «Пусть ищет, еб…на мать, — подумал я. — Х…й я отсюда выйду, пока он не уедет. Не желаю я видеть его отечное лицо и вытаращенные глаза. Чего он так топает? — подумал я. — Может, у него плоскостопие? Набиваю же я ему особые резиновые набойки, от которых у него не трутся ноги, может, и плоскостопие».
      Набиваю, впрочем, не я, а грек из ремонта обуви, я только отношу обувь к греку. И еще я время от времени чищу ему туфли. В нашем доме их у него пар тридцать или сорок. Чистить его обувь — одна из моих обязанностей, я ведь служу ему, он платит мне за это деньги. Когда он живет здесь, в Нью-Йорке, я готовлю ему брекфесты и ланчи.
Ему и его еба…ым бизнесменам. Во время ланчей они часто ворошат свои бумаги.
      Топот и грохот продолжались. Дому уже, наверное, лет 50–60, потому нет ничего удивительного, что в бейсменте хорошо слышно, как бегает истеричный Гэтсби. Великий Гэтсби. Мой хозяин. Мой босс. Мой угнетатель.
      Великим Гэтсби называю я его, разумеется, за глаза. Стивен Грэй — мультимиллионер, Председатель Совета Директоров, Основной Держатель Акций и Президент Корпораций, конечно, не знает, что я его так называю. Если бы знал, наверное, гордился бы прозвищем, человек он начитанный, окончил Гарвард, одна его бабушка была писательница, прадедушка дружил с Уолтом Уитменом, в каждой комнате нашего дома полки с книгами — порой во всю стену. Мистер Грэй знает, кто такой Гэтсби, и был бы доволен.
      Впрочем, сейчас, сидя в бейсменте, скрываясь от его истерики, я уже вкладываю в образ Великого Гэтсби совсем иной смысл. Я уже подозреваю, а не был ли и тот Гэтсби только красивым фасадом, обращенным к женщинам и друзьям? Хорошо бы послужить у него хаузкипером, поглядеть на него из кухни, тут бы я и увидел, кто он на самом деле.
      Стивен Грэй, в последний раз прогрохотав каблуками у меня над головой, захлопнул входную дверь. Тут же раздалось фырканье лимузина. Посидев еще минут пять для верности, глотая воду и пытаясь подавить в себе возмущенные пылкие обвинительные речи в его адрес, я прошествовал на кухню. Было восемь пятнадцать утра. Вся эта история продолжалась пятнадцать минут. Я прошел через дайнинг-рум в холл нашего, его дома, вошел в элевейтор, поднялся на свой четвертый этаж его дома, вошел в свою, принадлежащую ему спальню, и стал собирать вещи. Возмущенные речи горячили голову, я произносил их и про себя, и вслух, обращаясь к вымышленному жюри, к арбитрам, называя их «ребята» (или «господа») и указывая им на мою правоту и на распущенность, истерию и хамство Гэтсби. Среди других мыслей вдруг неожиданно подумалось: «Вот придут советские ребята в вылинявших гимнастерках, придут братишки и отомстят всем, и Гэтсби-хозяину за обиды, которые мне пришлось вытерпеть. Ох, отомстят…»
      Я не собрал много вещей, все только разбросал, когда раздался звонок в дверь. Я прошествовал обратно в элевейтор, спустился на первый этаж, размышляя о том, кого черт принес в такую рань.
      Оказалось, что пришла Ольга. От волнения я совсем забыл, что сегодня среда. Ольга — единственная моя подчиненная, черная женщина пятидесяти лет, родом с острова Гаити. Она приходит к нам в мультимиллионерский домик четыре раза в неделю. Она перестилает белье (в том числе и мне на моей постели — моя привилегия), оперирует стиральными машинами и утюгами — в бейсменте у нас есть специальная лондри-рум, т. е. бельевая комната. Еще Ольга чистит ванны и туалеты нашего дома, чистит серебро, вытирает пыль с наших поверхностей и должна совершать всякие другие рабочие операции, о которых я — хаузкипер, и таким образом ее непосредственный начальник — ее попрошу. Я прошу ее очень редко, эксплуататор из меня ху…вый, я стесняюсь.
      За годы, еще до меня, еще при жизни Дженни, в мультимиллионерском домике сложилась определенная утренняя рутина, сохранилась она и в мое время. Первым обычно в кухню спускаюсь я, подымаю штору на окне, ставлю на ресторанного размера огромную газовую плиту чайник и мою от остатков вчерашнего кофе кофеварку. В середине этого процесса обычно появляется Ольга. Затем, уже после девяти, приходит Линда — бессменная секретарша Великого Гэтсби уже в течение восьми лет. Чуть раньше или чуть позже появления Линды дом наводняют звонки всех наших четырех телефонных номеров.
      Я пожаловался Ольге на хозяина. В основном она мне поддакивает — я же ее начальник. Впрочем, особая реакция мне и не была нужна, просто хотелось мне с кем-то поделиться своим возмущением. Ольга — очень добрая женщина, честная и работящая, она досталась мне в наследство от той же Дженни, и я не думаю ее менять. Ольга поохала над моим рассказом, она тоже считала, что Гэтсби не прав, если он не хотел сдавать серые брюки в чистку, зачем он положил их вместе с другой одеждой на сундук?
      — Наплевать мне на него! Он думает — я держусь за его работу! Я найду себе другую работу, пойду в ресторан официантом, там никто не будет устраивать мне истерики, отработал свои восемь часов и ушел домой! — говорил я Ольге, расхаживая по нашей кухне. Она стояла, прислонясь к одному из наших длиннейших деревянных прилавков — бучар-блоков, они идут у нас вдоль двух стен. Я нервно расхаживал, а она стояла. Тут раздался телефонный звонок. Я снял трубку.
      — Хай, это Стивен, — сказал глухой голос Великого Гэтсби. — Я звоню из аэропорта. Извини, Эдвард, логически рассуждая, ты был прав, что отправил брюки в чистку.
Они ведь лежали на сундуке, куда мы всегда кладем одежду, предназначенную для отправки в чистку. Извини, я просто был расстроен своими делами, бизнесом, это не было направлено персонально на тебя.
      Не знаю зачем, но я дал ему поблажку. Потом Линда ругала меня за это. Я сказал: «Ничего, Стивен, я понимаю. У всех у нас бывают неприятности. Это нормально. Я тоже виноват, я мог бы и спросить еще раз».
      — So long. Увижу тебя через неделю, — сказал он. — Гуд бай.
      — Гуд бай, — сказал я.
      — Он извинился! Это был он! — торжествующе сказал я Ольге. — Он звонил из аэропорта.
      Ольга заулыбалась. Она была довольна, что дело так хорошо уладилось, что Эдвард, уже собиравшийся уходить с этой работы, помирился с мистером Грэем. Я ее понимал, ведь я явно был для нее хорошим начальником: часто я отпускал ее домой раньше времени и никогда не указывал, что ей делать, считая, что она и сама знает свою работу, и она действительно знала. Если она видела, что ковер в холле, или в солнечной комнате, или в ливинг-рум на третьем этаже был грязный, — она брала вакуум-клинер и чистила ковер.
      Потом пришла Линда, я и ей рассказал свою историю.
      — Это наконец случилось и со мной, Линда, — сказал я ей, волнуясь. — Стивен набросился сегодня утром на меня. Наконец-то! Я столько раз слышал, как он орет на тебя, что был уверен — и мое с ним столкновение неминуемо.
      — Не ожидай только, Эдвард, что он будет извиняться всегда, — сказала Линда. — Это он только потому, что ты еще новый человек здесь, он еще тебя как бы стесняется. Со мной он меньше церемонится, извиняется — хорошо если через раз. То, что ты тоже виноват, это ты зря, Эдвард, ему сказал. Нужно было дать ему почувствовать хоть чуть-чуть, что он виноват…
      Линда храбрая со мной на кухне, когда же Гэтсби с нами в Нью-Йорке, она дрожит и волнуется. Ей 31 год, и из них восемь она работает с Гэтсби. За эти годы он так ее натренировал и поработил, что и дома, в своем многоквартирном хорошем доме в не очень хорошем районе, Линда, я уверен, думает о делах Гэтсби. И в своей голубой викторианской спальне, и занимаясь любовью со своим вечным бой-френдом Дэйвидом, и разговаривая со своими тремя котами, она помнит о Гэтсби. Впрочем, Гэтсби никогда не стесняется звонить ей и домой — поглощать и ее личное время.
      Линда — лучшая возможная секретарша, иначе Гэтсби не держал бы ее восемь лет, да и другие бизнесмены, друзья и партнеры Гэтсби, бывающие в нашем доме, не раз говорили мне, что Линда очень быстрая, надежная и деловая.
      Она действительно, как гласит один из документов, пришпиленных Линдой к пробковой стене ее проходной комнаты, где она сидит в чистоте и сигаретном дыму: «Подымает здания и проходит под ними. Сшибает локомотивы с рельсов. Хватает летящие пули зубами и ест их. Замораживает воду с одного взгляда. ОНА — БОГ». Сбоку там и приписано — Линда.
      Линда и ее способности отмечены в самом конце списка. В начале списка, с боковой припиской от руки — Стивен Грэй, находится следующее определение:
      «Председатель Совета Директоров. Достает до крыш небоскребов с одного прыжка. Более силен, чем локомотив. Быстрее, чем летящая пуля. Ходит по воде. Дает указания Богу».
      Восемь лет Стивен дает указания Линде. И орет на нее. Однажды он от злости разорвал в клочья телефонную книгу. Линда обязана помнить и знать абсолютно все. Как-то он устроил ей скандал, оттого что Линда не смогла сразу найти телефон девушки, с которой Стивен познакомился в самолете, как он утверждал, месяц или полтора назад. «Месяц или полтора! — говорила мне, волнуясь, Линда. — На следующий день я нашла ему телефон, это случилось полгода назад, в ноябре!!!» Все, что не помнил Стивен, а он, оказывается, мало что помнил, должна была помнить Линда, в том числе и телефоны его герл-френдс. Она даже систематизирует и хранит в архиве письма его любовниц.

      Я был влюблен в него, я восхищался им, когда приходил в мультимиллионерский домик к Дженни, ее рашен бой-френд Эдвард. Хотя Дженни и жаловалась мне на его истеричность, я думал, она преувеличивает. Я был влюблен в него, он казался мне действительно Великим Гэтсби — деловым, изматывающим себя работой человеком, как бы символом американской деловитости и оперативности. Меня восхищали его чуть ли не каждодневные перелеты из города в город, от берега до берега по всей Америке, из страны в страну. Меня восхищало даже то, что он, летая в Европу, пользовался только сказочной формы самолетом «Конкорд», каким же еще, в самом деле! Мне казалось, что такому современному человеку только и подобает «Конкорд».
      Все его корпорации, Председателем или Президентом которых он состоял, были по-особенному элегантны, он был только в очень элегантном бизнесе. Необычайно дорогие современные автомобили, производимые его фирмой, казались мне автомобилями будущего. «Так они — автомобили — будут выглядеть в двадцать первом веке», — думал я. Компьютеры, которые выпускала другая его корпорация, соревновались успешно с самыми лучшими в мире, с японскими. Из-за компьютеров и маленькой детальки к ним, величиной с ноготь (деталька содержала в себе шестьдесят тысяч кусков информации), у Гэтсби и его фирмы шла с японцами настоящая война. Тайная, шпионская, с воровством технических секретов, подкупами и продажами. Совсем как в высокоиндустриальных фильмах о Джеймсе Бонде.
      Сам хозяин в непременно английских, строгих шерстяных костюмах, очень с виду простых рубашках фирмы «Астор», только фирмы «Астор», в туфлях на консервативном небольшом каблуке, бородатый, в очках, высоченный, энергичный, шумно смеющийся, неизменный предмет восхищения для всех, кто вился вокруг него, — друзей, женщин, партнеров по бизнесу, — был для меня символом, как бы киногероем, молодым миллионером, душой и надеждой Америки. Тогда я видел только фасад его жизни, но это был ослепительный фасад.
      Даже то, что он взял меня к себе на работу, оказал, так сказать, доверие, зная, что я поэт, писатель, а никакой не хаузкипер, даже это говорило в его пользу. Ведь он, беря меня на работу, тем самым отказывался от части удобств. Я ведь не имел опыта хаузкипера, и моя служба ему, думал я, непременно будет иметь свои изъяны и недостатки. Однако он все-таки брал, так что, по-моему, выходило, что Стивен Грэй покровительствует, так сказать, искусствам. Он покровительствовал. Он был однажды продюсером фильма с прекрасными европейскими актерами, очень высокого класса фильма, «куска настоящего искусства». Настоящее искусство не приносит денег, посему Стивен Грэй потерял на этом деле «один, точка, восемь» миллионов долларов. Я его за потерю «один, точка, восемь» миллионов безумно уважал.
      О том, до какой степени он мне нравился, свидетельствует даже то, что в тот период моей жизни я порой делал для него исключение из твердо усвоенной мной за первые тяжелые годы жизни в Америке теории классовой борьбы. «Нет, он не из этих capitalists pigs, — думал я. — Человек, который выбросил почти два миллиона, чтобы сделать интеллектуальный фильм, и теперь смеется, когда говорит о потере этих двух миллионов, просто не может быть включен мною в толпу безлицых pigs, он заслуживает выделения».
      Тогда я находил в Гэтсби множество привлекательных черт. Например, как блестяще смотрелся Стивен в истории о том, как он спас, действительно, практически спас, жизнь своему другу Энтони, послав за ним специальный самолет в Кению, где с Энтони случилось несчастье. От неправильно выписанной докторами дозы какого-то нового, плохо испытанного лекарства Энтони вдруг сделался невменяемым и в этом состоянии бросился в стеклянное окно современного отеля. Он был изранен, без сознания, в состоянии комы, когда его подобрал самолет, посланный Гэтсби, и доставил в Соединенные Штаты, в одну из лучших больниц, где ему и сделали несколько операций. Энтони остался жив, хотя он и калека. У него действует только одна рука, и вовсе не действуют ноги, он не может работать и навсегда оставил свою любимую архитектуру, по делам которой он и оказался в Кении, но он жив. Благодаря Стивену Грэю. Мало того, уже в течение многих лет Стивен оплачивает Энтони студию, в которой тот живет, его питание и даже парня-слугу. Энтони ведь не может приготовить еду или убрать в квартире. Я, который видит в своей будущей жизни еще немало несчастий и происшествий, думаю с завистью о возможности иметь такого друга, как Стивен Грэй. Я, который так тяжело искал в моей жизни друзей и редко их находил, был потрясен этой историей. Уже и позже, когда к образу очаровательного Гэтсби добавились кой-какие едкие детали, история с Энтони продолжала на меня действовать.
      Кстати сказать, фильм, о котором шла речь, Стивен финансировал тоже из дружеских соображений. Как-то, в один из немногих случаев наибольшего нашего сближения, сидя со мной на кухне, во время получасовой беседы, а для Гэтсби потерять полчаса, как для обычного человека потерять месяц, он — хозяин, рассказал мне — необычному своему слуге, как получилось, что он финансировал фильм.
      — Три года, Эдвард, я играл в шахматы с кино-директором, он хорошо играет, хороший партнер. И все три года он постоянно жаловался мне, что хочет снять этот фильм, но никто не желает такой серьезный фильм финансировать, и потому он, бедняга, снимает коммерческие вульгарности, которые ему совершенно не хочется снимать. Наконец, после трех лет мне эти разговоры до такой степени надоели, что я сказал, что дам ему деньги на фильм, только бы он больше не ныл.
      Мистер Грэй довольно усмехнулся. Я не уверен, что его версия истории с фильмом когда-либо соответствовала действительности. Скорее всего, это была уже легендарная версия случившегося, в которую верил и сам мистер Грэй. Но фильм существовал, и этот факт был неоспоримым. Дальше Гэтсби пустился в сложные финансовые рассуждения по поводу того, почему он потерял «один, точка, восемь» миллионов. По Гэтсби выходило, что только по причине отсутствия контроля за продажей билетов в большинстве кинотеатров.
      — В тех кинотеатрах, где мы поставили специальных guards, которые считали, сколько людей входит в зал, и потом сравнивали это число с количеством полученных денег, мы не потеряли деньги, — утверждал Гэтсби.
      Я не знаю, прав ли хозяин, у меня нет достаточных знаний в этой области. Все мои экономические познания сводятся к убеждению, что лучший в мире инвестмент (вложение денег) — это вложение денег в революцию. Хоть и очень рискованный инвестмент, но в случае выигрыша ты получаешь все. Язык мой так и просился сказать: «А не хотите ли, сэр, вложить свои миллионы в революцию, а?»

      Так мы живем. После того февральского скандала было еще немало моментов, когда я восхищался им, но тень того происшествия не исчезала. Дополненная другими тенями, она в конце концов неузнаваемо исказила облик моего хозяина-супермена, интеллектуального либерала, лучшего друга слуг, животных и детей, каковым он сам себя, наверное, считает. Подруга моя Дженни называла Стивена Грэя «лимузинным либералом», это прозвище мне в свое время очень понравилось. Вот я живу в самом дорогом районе Манхэттена, на берегу Ист-Ривер, в доме, который оценивается в полтора миллиона, и служу лимузинному либералу. Я, испорченный слуга мировой буржуазии, как я сам о себе иногда в шутку и не в шутку думаю.
      И это правда, что я уже испорченный. Нет, скажем так, испорченный в настоящее время. Завтра, может быть (на всякий случай я всегда к этому готов), мне придется покинуть миллионерский дом и отправиться снова в мир, полный нужды и борьбы за существование. Но сегодня я живу так, как редко кто живет в этом городе и в этом мире.
      Во-первых, я, как я уже сказал, единственный человек, кто обитает в миллионерском домике постоянно. Мистер Грэй и его семья живут в Коннектикуте, в «стране», в большом помещичьем доме, в усадьбе. Жена мистера Грэя — беловолосая Нэнси, и его четверо детей, их тамошние слуги, и его восемь автомобилей — все они там. Там у них овощи, лошади, цветы, бассейн и несколько фермеров-арендаторов, которым Гэтсби сдает в пользование свои фермы.
      Пейзажи Коннектикута, пейзажи земли, принадлежащей Гэтсби, висят у нас повсюду в городском миллионерском домике, начертанные жидко маслом, совершенно фотографически художником Гаррисом, которого, кажется, зовут Жакоб. Рамы для пейзажей выполнены из старого почерневшего дерева. Мне эти пейзажи напоминают Россию, из которой я уехал пять лет назад — такие же мелкие речки, полевые дороги, ели или снежные поля. Художник Гаррис написал по заказу Гэтсби бесчисленное количество колов, изгородей, осенних деревьев и красных кирпичных фермерских стен.
      Нэнси, а по уик-эндам и летучий Гэтсби, когда он не в Азиях-Европах, живут там в здоровой обстановке, с хорошим молоком (кое-где на пейзажах встречаются коровы). Предполагается, что и дети их вырастут там здоровыми, энергичными и настоящими американцами.
      Я же, Эдуард Лимонов, живу в городском доме. Моя спальня на четвертом этаже, выходит она в сад и на реку. По утрам в саду поют птицы, а по реке во всякое время дня и ночи проплывают баржи, пароходы и буксиры. В мою ванную комнату вливается через окно в крыше sky light, или небесный свет. Каждый понедельник Линда выдает мне деньги на покупку еды для дома, холодильник должен быть на всякий случай полон — это моя обязанность, а по четвергам та же Линда платит мне мое жалованье за неделю. Пройдя через бейсмент мультимиллионерского дома, можно попасть в винный погреб — предмет гордости моего хозяина, с тысячами бутылок старого французского вина и с более крепкими напитками. Все пять этажей дома полны удобств, излишеств, мягких постелей, диванов, книг и пластинок. И все было бы хорошо, рай, в окна которого заглядывает солнце и их оплетает плюш, все было бы хорошо, если бы время от времени в дом не приезжал хозяин, его настоящий хозяин.
      В первые пару месяцев моей службы Стивен приезжал довольно редко, скажем, раз в неделю он появлялся у дверей дома в такси, обычно часов в шесть-семь вечера, примчавшись прямо из аэропорта. Часто он бывал злым. На то, наверное, были его собственные внутренние причины, но выражалась злость в том, что он никак не мог найти деньги расплатиться за такси, бегал бестолково от меня к водителю, кашлял, вынимал беспрестанно из кармана трубку, не зажигал ее, опять клал трубку в карман и производил тому подобную суету и нервность. Нервность немедленно заливала весь наш дом, и я, до того принадлежащий только себе или моим обычным обязанностям в доме, вдруг оказывался принадлежащим ему. Его дурное настроение и тогда, и впоследствии всегда, и сейчас передавалось дому и мне, и Линде более всех, если он приезжал в ее рабочие часы. Линда сидит в своем проходном закоулке на втором этаже от девяти утра до пяти вечера.
      Я обычно поджидал его, сидел на кухне и глядел на улицу. Увидав его в такси, я бегом бежал открывать ему дверь, дабы избавить его от лишней раздражительности, которая у него непременно возникнет, пока он будет искать ключ, я, видите, тоже был эгоистичен и думал о себе. Покончив со входной суетой и внеся с моей помощью, или без оной, чемодан, или чемоданы, и неизменный ворох растрепанных газет, которые он читал в такси, он бежал наверх в свой деревянно-кожаный кабинет на второй этаж и садился к телефону. Телефонирование продолжалось обычно полчаса-час, но могло продолжаться иной раз и дольше — и два часа, и три…
      Отзвонившись, он спускался на кухню и забирал у меня «Нью-Йорк пост» — последний выпуск, всегда по-старомодному спрашивая, прочитал ли я газету и может ли он ее взять. Прочитал или не прочитал, но я всегда отдавал ему его газету. Попробовал бы я ему не дать, вот было бы смешно. Тут же я его спрашивал, хочет ли он дринк. Под дринком подразумевался его постоянный стакан двенадцатилетнего скотча «Гленливет» со множеством льда и сельтерской воды. Если он был в хорошем настроении, он делал себе дринк сам. Я всегда выставлял бутыль «Гленливет» на кухонный бучар-блок — прилавок, чтобы он не путался в бутылях, ища свой скотч в баре, им служил один из кухонных шкафов, и опять-таки не раздражался, не злился. Все эти традиции выставления бутылей и открывания дверей сложились давно, еще при Дженни, как необходимые препятствия на пути его дурного настроения. Не знаю, сознает ли он, что и я, и Линда — все мы зависим от его настроения, сознает ли?
      Быстро проглядев газету, он хватал стакан и отправлялся в хозяйскую свою спальню на третий этаж, наполнял широкую и глубокую ванну водой и специальной зеленой хвойной эссенцией и ложился туда. Теперь у него всегда в эти моменты играет радио, которое я недавно установил у изголовья его постели на столике, и вот он там лежал, а мы ждали.
      Мы ждали — это я и дом, когда он свалит, исчезнет, уедет обедать в ресторан, а потом куда-нибудь ****…ся. Иногда, а теперь все чаще, поздно в ночи он возвращался спариваться в дом. Я и дом ждали его ухода, потому что у меня есть чувство, что дом любит меня, а не его. Почему меня? Потому что я живу здесь, и чищу дом, и слежу за ним. Чищу потому, что вместе с работой хаузкипера я сохранил за собой и свою старую работу — а именно «тяжелую чистку». Раз в неделю я совершал тяжелую чистку, еще когда Дженни жила и работала здесь, я чистил весь дом снизу доверху пылесосом, натирал полы ваксой. Дом наверняка любит меня, который чистит и убирает его и следит, чтоб было тепло в нем и сухо. Великий Гэтсби только разбрасывает полотенца, грязные рубашки, носки, трусы и выпачканные костюмы, наносит ногами мел и штукатурку с улицы, откуда он ее только достает, оставляет повсюду недопитые бокалы с вином и чашки из-под кофе, короче, он вносит в дом беспорядок и грязь, он тратит наш дом, я его поддерживаю.
      Я и дом ждем, когда он исчезнет. Приезд хозяина для нас как иноземное нашествие. Часто, в это самое время нашего ожидания, приходит его girl-friend Полли, очень милая, но, на мой взгляд, замученная женщина. Я и Линда соглашаемся, что Полли очень милая и действует на Гэтсби — нашего варварского барона — благотворно и усмиряюще, и мы молим Бога, чтобы они не поссорились.
      Сравнение же Стивена с варварским бароном пришло ко мне постепенно после многих ланчей, которые я ему приготовил. Чаще всего он ел мясо — куски баранины, или стейки, доставляемые мне по телефонному звонку из лучшего в городе мясного магазина, от братьев Оттоманелли. Насмотревшись на него, слегка одуревшего от мяса и французского красного винища, а за едой всегда выпивалось несколько бутылок вина, минимум две, насмотревшись на одутловатого, с нависающим на ремень брюшком, краснолицего, рыжебородого Гэтсби, я и набрел на это, как мне кажется, очень удачное определение — варварский барон. Только что сжевавший баранью ногу, такой барон — охотник, лошадник и собачник — выходил ко мне в высоких ботфортах откуда-то из средневековой Англии, и воняло от него псиной, алкоголем и конюшней. От Гэтсби несло каким-то странным запахом кожи — из его шкафов, где он хранил свои костюмы и многочисленную обувь, еще несло крепким одеколоном и табаком «Данхилл» — его неизменная табачная марка. Как все снобы, а ведь совсем нетрудно уже догадаться, что Стивен Грэй — сноб, он имел свой фирменный скотч — «Гленливет», свои фирменные рубашки — «Астор», свои фирменные трусы «Джокей» и свой фирменный табак «Данхилл». Кроме того, были и другие, более общие правила снобизма и хорошей жизни — носки покупались, например, только из стопроцентного хлопка и только в магазине Блумингдейл. Там же я покупал ему и галстуки бабочкой для его токсидо, и постельное белье для дома, для всех семи спален. Белье также должно было быть из чистого хлопка, никаких полиэстеров в доме не допускалось.
      Полли, обычно поприветствовав меня какой-нибудь сочувственной фразой, вроде «Как твоя книга, Эдвард?» (фразы менялись, но все они должны были, очевидно, свидетельствовать о ее внимании ко мне и заинтересованности в моей судьбе) подымалась к Стивену. Если же он вылезал к тому времени из ванной и был одет, он сбегал к ней навстречу по лестнице. Тогда я исчезал на кухню или в мою комнату, продолжая с нетерпением ждать, когда он уйдет в ресторан. В то же время я был настороже, на случай, если он спросит меня о чем-то, о предмете, вещи или человеке, которого или который срочно необходимо найти в доме или за его пределами. Владелец небольшой империи фирм и повелитель множества людей, на него работающих, он никогда не помнил, например, где находятся в кухне чашки или бокалы. Для того чтобы найти винные бокалы, он раскрывал настежь последовательно все двенадцать шкафов. Если я и уходил в свою комнату, чтобы у него возникло чувство privacy и его собственного дома — я всегда держал дверь моей комнаты открытой — на случай, если он меня вдруг потребует, если я ему понадоблюсь.
      Сцены, подобные истории с его брюками, отправленными в чистку, в таком отвратительно-обнаженном виде больше не повторялись, и тому есть причина, о которой я сейчас расскажу, но вспышки его истерии все равно время от времени сотрясают дом, доводят до нервного шока Линду и злят меня. «Тряпка, истеричная баба! Не можешь, баба, держать себя в руках!» — шепчу я себе под нос, моя посуду, или ее протирая, или убирая со стола.
      Однажды он должен был ехать к себе в Коннектикут, после того как провел три дня в моем, нашем с Линдой, доме. Мы несказанно за эти три дня от него устали и считали минуты. Он вел себя более или менее прилично и уже предварительно перенес с моей помощью и поместил в автомобиль ящик французского вина, чемодан, непонятного вида несколько электронных приборов и спутанные провода, но замешкался где-то в глубине дома. Я сидел на моем обычном месте, у окна в кухне, смотрел, чтоб на его машину не приклеили тикет, и ждал, когда он уеб…тся, предвкушая, как сброшу с себя туфли и лягу спать немедленно, я был на ногах с шести утра, а приближалось к шести вечера… Как вдруг сверху — Линдин закуток и его кабинет соединяются с кухней лестницей так, что если дверь не закрыта, мне их разговоры хорошо слышны, — как вдруг сверху раздался грохот, плохо различимые волнующиеся ответы Линды и истеричный бас моего хозяина.
      — Это украдено, это украдено! — повторял бас.
      Что говорила Линда, не было слышно, они передвинулись в глубину офиса.
      Я съежился от недобрых предчувствий. После серии препирательств, криков, дополнительных шумов, похожих на шумы опрокидываемой мебели, все это происходило уже где-то в самом сердце его кабинета, мне не было слышно слов совсем, только шум речи, Линда выкатилась на кухню и спросила истерическим полушёпотом:
      — Эдвард, где черное маленькое портфолио Стивена, оно всегда лежит на подоконнике в его кабинете? Его нет, оно украдено, а в портфолио все кредитные карточки Стивена и его паспорт!
      Я сказал:
      — Линда! В доме никого не было уже неделю, только ты и я. Я не знаю, где портфолио, но раз оно находилось в кабинете на подоконнике, оно и должно быть там. Я ничего не убирал ни с подоконника, ни со стола, так как боюсь прикасаться к бумагам босса. Может быть, Стивен сам переложил портфолио на другое место?
      — Нет, — сказала Линда, — он не перекладывал.
      Не очень, впрочем, убежденно сказала. И добавила: «Мы должны перерыть весь дом, но скорее всего портфолио украдено». Линда трагически и укоризненно посмотрела на меня.
      Я пожал плечами. Кем оно может быть украдено? Гостями? Его гостями? Гупта взял портфолио или другой приятель Стивена — голливудский сценарист Джеф? Его жена, может быть?
      — Я взял портфолио, — добавил я раздраженно. — Конечно.
      Линда молчала испуганно, и молчал я, а наверху Гэтсби по-прежнему чем-то гремел, метался и потом вдруг затих. На телефонном аппарате, который есть у нас в кухне, как и во всякой другой комнате, — все четыре номера плюс один местный, по которому мы можем говорить друг с другом из комнаты в комнату, — зажглась лампочка.
      — Кому-то звонит, — прошептала Линда.
      Он отзвонился очень коротко, и наверху затопали его ноги. «Плоскостопые ноги», — подумал я с ненавистью. Плоскостопые ноги явно приближались к нам. Я понимал, что в этот момент рассуждаю, как слуга, боюсь и ненавижу, как слуга, и, как ни в чем не виновный слуга, я не хочу его видеть. Общество, цивилизация, культура и история, что еще? — книги, кино и телевидение сформировали наши роли — хозяина и его слуги. Хочешь не хочешь — играй слугу, живи слугой, пусть в тебе, Эдвард, и куда больше интеллекта, скажем, достаточно на поэта, но все равно, кого это интересует, — ты должен валять дурака и трагически ожидать его прихода. Слуга Лимонов, внутренне весь сжавшись, как креветка при приближении сачка рыбака, или как кто еще? — еж, до которого барышня дотронулась концом зонта, прислушивался, как шаги достучали до лестницы и стали спускаться к нам. Линда, как кролик, смотрела в открытую пасть двери.
      Он возник в дверях. Чем я обладаю после многих лет общения с себе подобными в этом мире, это умением не смотреть и смотреть в одно и то же время, или умением смотреть и не видеть. Я годами тренировал себя в нью-йоркском сабвее. Пригодилось. Я смотрел и не видел. От него ко мне шла только его окружавшая психопатия, я чувствовал его потную нервность, его накаленность, и было ощущение, что от него, как от чайника, свистя, исходит пар. И еще его окружало как бы красноватое облако. Может быть, опухшее красноватое лицо создавало эту иллюзию, может, рыжеватая борода его была повинна в том, что мне казалось, что его окружает истеричное красноватое облако, не знаю. Знаю, что я его ненавидел, и ненавидел вдвойне за то, что он заставлял меня играть в эту идиотскую социальную игру и ненавидеть его, за то, что он не мог подняться на уровень обычных человеческих отношений. Что он не мог даже, сволочь эдакая примитивная, остановиться на уровне работодателя и просто тех, кто на него работает, получая за работу деньги. Нет, он, еба…ный в рот, насильственно этим своим опухшим облаком столкнул нас в слуг, и Линду, и меня. Он одним пинком своих нервов столкнул нас в историю, в средневековье из двадцатого века. Из поэта, любителя умных социальных книг, из анархиста и поклонника жестокой новой волны в музыке — Элвиса Костелло и Ричарда Хэлла, из… он в несколько минут, без употребления физической силы превратил меня в трепещущего слугу. Что толку, что я трепетал от ненависти к нему, ненависть ничего не изменяла, ненависть была личным делом слуги, хочешь — можешь ненавидеть, но слугой я уже был, я стоял, и он двигался к Линде мимо меня — слуги, слуги, слуги!
      Можно сказать, что это все Эдуард Лимонов сам себя накрутил, придумал все, и что он собственно может предъявить Стивену Грэю, какие претензии? Никаких. Кроме той, что Стивен Грэй подсознательно и сознательно и как угодно ощущал себя хозяином, а потому я и Линда автоматически становились его слугами. Парадоксально, но, защищенная от Стивена мной и Линдой, Ольга не была его слугой, а мы были. Еба…ый варварский барон, сука опухшая, он играл в эту игру, и нам приходилось. Играл подсознательно, и я включался в игру подсознательно, то, что я понимал все, дела не меняло.
      И впоследствии я всегда понимал, что физически работать для него и с ним мне было легко. Я не противился тому, что приходилось вставать в семь, а то и в шесть часов утра, а в восемь порою уже приходили его друзья или нужные ему бизнесмены, меня даже возбуждала и взбадривала наша утренняя армейская активность. Не противился я и тому, что приходилось весь день проводить на ногах, и спать я мог уйти только к двенадцати ночи. В конце концов он бывал здесь два или три дня в неделю, по пальцам можно было сосчитать, когда он жил в своем нью-йоркском доме дольше.
      Но вот эта его необыкновенная способность одним своим присутствием превращать меня и Линду в слуг убивала наши отношения и превращала каждый его приезд в катастрофу для нас. Ей-богу, я вовсе не хотел, чтобы он сидел со мной на кухне и пил водку, я первый бы не согласился. Мне не нужна была его дружба, но мне хотелось, чтобы моя работа была моей работой, а не «служением» в рабском смысле этого слова.
      Короче говоря, он тогда подошел к Линде и выдавил из себя нечто неожиданное для него самого: «Я позвонил Нэнси, портфолио у нее в Коннектикуте».
      Боже, у него был такой несчастный вид, он был так разочарован, да что разочарован, он был убит. Почему? Потому что мы оказались невиноваты! А ведь он уже поверил, он всегда верил, что мы, мы виноваты. Что мы, мы… проще говоря, ему хотелось, чтобы мы, другие, а именно те, кому он мог об этом сказать, были плохи, виноваты, хуже его, неумные, недисциплинированные, хуже его. Я, разумеется, только пытаюсь понять, как он чувствовал. Может быть, он чувствовал чуть-чуть не так, но вид у него был несчастный.
      Раскрыв трясущимися руками несколько кухонных шкафов, и тут он, очевидно, винил меня, что несколько шкафов пришлось открыть и что не сразу в первом он увидал бокалы, трясущимися руками он нашел джин и налил себе, горлышко бутылки звякало о край бокала, честное слово, звякало. Дальше он стал плести нечто невнятное… Нет, не оправдания, а просто пытался о чем-нибудь с нами говорить, сказал фразу о машине своей, которая стояла, сияя, в окне кухни. Потом, поглядев на кухонные часы, вслух зачитал нам время и обрадованно забормотал о состоянии движения на дорогах, по которым ему предстояло ехать в Коннектикут. Все это в его варварском кодексе символизировало приблизительно извинение, отступление, а скорее всего, его собственное замешательство от того, что он, сука, оказался виноват.
      Мне так было противно на него смотреть, что я демонстративно скорчил презрительное лицо и поднялся наверх на второй этаж, прошел через Линдину проходнушку, зашел в ТВ-комнату и стал смотреть в окно и думать, какой же он все-таки сукин сын. Линда же сдалась ему на милость, как она всегда делает, и тоже, как и он, чтобы успокоиться, стала пить какую-то гадость, может, виски или джин, я не знаю. Я слышал только, как они там шелестели льдом и о чем-то глухо переговаривались — классическая пара — садист с мазохисткой, босс и его секретарша.
    В общем, как вы видите, истерики он все еще устраивает, но они или не направлены лично на меня, или, если направлены, — Гэтсби удается это скрыть. Тому, как я уже говорил, есть причина.

     В марте месяце, как-то после одного из своих обычно длинных телефонных разговоров, Гэтсби в хорошем настроении, подпрыгивая, выскочил ко мне в кухню.
      — Эдвард, — сказал он. — На этой неделе у нас будет очень необычный гость. Догадайся, кто?
    — Иранский шах, — сказал я наудачу. Дело тут не в том, что у меня такое прекрасное чувство юмора. Изгнанный тогда из своей страны, шах вполне мог оказаться нашим гостем, ибо мистер Грэй действительно был знаком с шахом и в свое время вложил большие деньги в подъем иранской агрикультуры, в какие-то фермы, кажется, куриные или кроликовые, не помню точно. Замечу, что он был достаточно умен и забрал свои деньги из Ирана задолго до того, как «это», я имею в виду революцию, началось.
      Мы связаны с Ираном. В нашем доме есть масса книг по культуре и истории Ирана, ирано-американские словари, в ливинг-рум на третьем этаже дома есть стол, поверхностью которого является привезенный из Ирана, выломанный, очевидно, прямо из стены круг, собранный из мельчайших кусочков зеркал. Прихотливый узор, который составляют зеркала, дополнен диковинными птицами по мраморному краю круга. Очень красивый стол. Мистер Грэй, наверное, разрушил ради этого стола мечеть или памятник архитектуры. Кроме того, на стенах лестниц нашего дома висят персидские миниатюры, на диванах наших лежат хвостатые персидские подушки и подушечки, в той же ливинг-рум — гостиной на третьем этаже на стене висит огромный кальян, который старший ребенок мистера Грэя — Генри в последний свой приезд бессчетное количество раз набивал гашишем и раскуривал «со товарищи» по колледжу. Есть у нас в доме и персидская бронзовая жаровня, и персидское серебро, и даже серебряные персидские пепельницы с коронованным львом, держащим в руке саблю. А может, это и не пепельницы, потому что на дне, на обороте дна пепельницы, находится рельеф, изображающий усатого человека в шляпе с плюмажем. Я подозреваю, что это отец шаха, а может, и нет, там что-то написано по-персидски, но персидского языка я не понимаю.
      — Нет, — сказал босс серьезно, — это не шах. Это твой соотечественник, русский, я ему уже сказал, что ты здесь работаешь. Это… и он назвал фамилию известнейшего советского писателя, с которым я коротко был знаком в бытность мою в Москве, однажды даже был у него дома, — Ефименков (поэт Е. А. Евтушенко).
      Как все в этом мире перемешалось, подумал я. Вот уж не ожидал, что опять увижу Ефименкова на этой земле и к тому же в моем, простите, в Гэтсби принадлежащем доме. Впрочем, особого удивления известие во мне не вызвало, я давно забыл, что Ефименков существует, у меня хватало своих забот.
      Однако я чувствовал, что босс хотел бы, чтобы я удивился, даже был бы потрясен, поэтому, как хороший хаузкипер, я сказал волнующимся голосом:
      — Не может быть! Ефименков! Это так удивительно! Это так странно!
     Хозяина, по-видимому, удовлетворили мои восклицания, ему многого было не нужно от слуги.
      — Я знаком с Ефименковым уже много лет, — сказал Стивен. — Мы познакомились впервые на международном фестивале Хельсинки.
      Я знал, что Гэтсби знает Ефименкова, фестиваль же в Хельсинки был для меня темным лесом, я в то время тихо и мирно грабил маленькие окраинные магазины в моем милом и провинциальном Харькове. Я даже и не знаю, в каком году случился этот фестиваль, где тогда ошивались Гэтсби и советские Ефименковы, собирались вместе и знакомились.
      — Он будет здесь месяц, — сказал мистер Грэй, мой хозяин. — Не все время он будет здесь, он будет ездить по Америке, но здесь будет как бы его основная база. Чувствовалось, что мультимиллионер Стивен Грэй гордился тем, что всемирно известный советский писатель Ефименков будет у него жить.
      Я начинал понимать, что для мистера Грэя весь мир — одна большая деревня, что для него селебрити есть селебрити, и советский селебрити даже, может быть, выше рангом для Гэтсби, который, как вы знаете уже, сноб, ибо коммунистический селебрити еще и экзотичен. В разговоре с кем-нибудь, например с англичанкой маркизой Хьюстон, к которой босс неравнодушен и которая, как утверждала моя Дженни, была его любовницей, Стивен будет иметь возможность с достоинством уронить: «Вчера Ефименков и я, мы так напились…» Как вы увидите сейчас, они действительно напились в тот единственный вечер, который они провели весь вдвоем, но не в этом дело. Принимая Ефименкова у себя, Стивен Грэй чувствовал себя интернациональной фигурой, человеком, принимающим участие в мировых событиях, не только в экономической, но и в культурной жизни мира, потому Ефименков явно был ему желанен как гость. Он был еще одним подтверждением значительности самого Стивена Грэя в мире.
      Да пошлет Бог Ефименкову долгих лет жизни, потому как он сумел сделать для меня жизнь в миллионерском доме более выносимой, сумел поднять меня в глазах босса до такой степени, что он больше не орет мне в лицо: «God damn you! God damn you!» (Будь ты проклят! Будь ты проклят!) — и если злится, то уж все-таки думает, перед тем как показаться в сумасшедшем виде с закушенной губой и сопя, как Циклоп, перед зеленые близорукие очкастые очи своего слуги Эдуарда Лимонова.
       Почему? Эдуард Лимонов написал книгу. Множество людей в мире пишет книги, множество русских людей пишет книги, сам Ефименков в его жизни написал и опубликовал, если не ошибаюсь, тридцать три книги, но Эдуард Лимонов, «мой новый батлер» (сегодня батлер — это специалист довольно широкого профиля, которого во Франции называют мажордомом, в США — хаусхолд-менеджером, создающим максимально комфортные условия жизни для работодателя и его домочадцев), как назвал его сам Стивен Грэй в разговоре все с той же маркизой Хьюстон, Линда слышала телефонный разговор и передала его мне, тот самый Лимонов написал пару лет назад книгу, которая потрясла Евгения Ефименкова и удивила его.
      Ефименков слышал о книге, он ее не читал. Слухи о книге этой ходили и в России, куда новый батлер передал ее через одну маленькую американскую девочку, рукопись, я имею в виду, а перед самым приездом Ефименкова в мою страну — Соединенные Штаты Америки — книга Лимонова была опубликована в сокращенном варианте в одном из русских парижских журналов и всколыхнула всех русских. Одни русские любили книгу, другие ее ненавидели.
       Едва ли не первое, о чем спросил Ефименков слугу господина Грэя, выбравшись из желтого нью-йоркского такси при помощи Джона Барта — седовласого профессора русской литературы и вполне безобидного осведомителя CIA, как я предполагаю, недаром он вечно трется со всеми приезжающими советскими литературными знаменитостями, не отходит от них ни на шаг; первое, о чем спросил Ефименков слугу, было: «Эдик! Я слышал, ты написал роман, дай мне его прочесть, а?»
      Если вы учтете, что Ефименков никогда не был приятелем Лимонова, что Ефименков — это советский человек, выходящий из такси, приехавший в Америку по поводу издания своей книги и остановившийся в доме мультимиллионера только благодаря ефименковской относительной независимости, его статусу одного из самых известных в мире писателей, а Лимонов — хаузкипер этого же мультимиллионера, эмигрант и, предполагается, антисоветчик, то только тогда вы поймете, какой интерес был у Ефименкова к книге, что он сразу же с порога так вот спросил. Для вас, может, и ничего особенного, а на советском языке это значит раскрытие объятий.
       Я дал ему прочесть. Я ему дал. И он оху…л.
     Было от чего. Там говорилось и о гомосексуализме, и о других сексуальных приключениях героя, говорилось открыто, без оговорок, п…зда называлась п…здой, а не прикрывалась шторками, и любовь приобретала ясные очертания, никаких сюсюканий и сластей. Кроме того, было ясно, что герой не был счастлив с советским строем, несчастлив он и с этим, в котором повелевают Гэтсби (Стивена самого, впрочем, я тогда еще не знал), в общем, было много острого и кровавого в той книге. Герой не разыгрывал из себя мачо, когда ему некого было еб…ть и он мастурбировал, то так и было написано, что мастурбировал. Герой не побоялся открыть самого себя, вот это-то и потрясло Ефименкова. И самое «ужасное» — у героя было мое имя. Его тоже звали Эдуард Лимонов.
       Я дал ему книгу не в первый же день, как он просил, а, кажется, на третий, в тот вечер он был дома, Стивен находился где-то в Европе, и Ефименков никуда не пошел в тот вечер и стал читать книгу. Наутро он улетал в Колорадо вместе с Бартом, потому, забирая у меня рукопись, он вежливо испросил разрешения взять ее с собой в Колорадо. Я разрешил ему взять рукопись, если б он ее утерял, у меня были еще копии — одна у переводчика и еще несколько в разных местах земного шара, так что я благородно разрешил.
      Когда он вернулся через несколько дней, Гэтсби был в доме, и Ефименков это знал. Тем не менее первое, что он проорал прямо от входа, задрав голову вверх и вначале заглянув было на кухню: «Эдик! Эдик!» Он знал, что если я не на кухне, то у себя на четвертом этаже. Тут на его крики из своего офиса на втором этаже появился босс и ринулся к Ефименкову, но тот отмахнулся от Гэтсби и устремился ко мне наверх. Это был мой полный триумф. Мой — над моим хозяином. Слуга победил. Искусство хоть на минутку вспрыгнуло выше его миллионов.
      Я вышел из своей комнаты на площадку лестницы.
      — Ну, убил ты меня своей книгой, — сказал Ефименков, шумно выдохнув воздух. — Я целую ночь не спал. Это крик! Книга написана в жанре крика.
       В тот вечер позже Нэнси устроила ужин, она специально приехала из своей деревни увидеть Ефименкова, видите, каким важным гостем он был. Сервировал, естественно, я — копченый салмон, селедка, водка и всякие другие прелести из магазина «Забарс» были положены мною на стерлинговское серебро и выставлены на стол в дайнинг-рум. Пришли еще несколько приглашенных, некоторых я знал, они должны были все идти в балет смотреть на другую русскую суперзвезду — Рудольфа Нуриева, потому подкреплялись перед балетом. После балета они должны были все идти в ресторан, Линда, я знал, зарезервировала стол, она тоже была приглашена самим Гэтсби как «пара» Джону Барту, чтобы нейтрализовать его. Барта мистер Стивен Грэй терпеть не мог. Он так и сказал Линде с присущей ему баронской прямотой: «Ты будешь сидеть рядом с этим остолопом Бартом и отвлекать его разговором, чтобы он не говорил глупостей и не мешал общей беседе».
      Нэнси, по-моему, опасаясь, что ей будет скучно, пригласила еще незнакомую мне молодую женатую пару, а также присутствовала приятельница Ефименкова — уродливая верзила — женщина по имени Лидия, каковая также, как и Джон Барт, почему-то оказывалась непременной участницей всех визитов советских литераторов в Соединенные Штаты. Она русская по происхождению, но родилась в Америке и говорит по-русски с акцентом, я и Дженни в свое время смеялись и назвали Лидию лейтенантом, прикомандированным к майору Барту. Может, так и было, может, не так, кто знает, история же моей первой встречи с Дженни тоже связана с приездом в Америку другой советской литературной звезды — Стэллы Махмудовой (поэтесса Белла Ахмадулина). Тогда-то я впервые и увидел и Дженни, и лошадь Лидию, и борца Барта.
    Но об этом в другом месте, в тот же вечер они сидели в дайнинг-рум и пиз…ели обо всем понемногу, нецеленаправленно — светская беседа, знаете, что мне с моей кухни было противно слышать — Ефименков что-то говорил о внутренних советских литературных делах, а Гэтсби о своих бизнесменских, и время от времени хозяева что-нибудь меня просили принести — Гэтсби необычайно ласковым тоном, рассчитанным только на Ефименкова, Нэнси, та вполне обычным, нужно отдать ей должное, она в своем поведении не очень-то лгала.
      Вы, наверное, думаете, что я в своей кухне возмущался и мучился от оскорбленной гордости в этой ситуации, что вот я прислуживаю Гэтсби и моему соотечественнику Ефименкову, в то время как я писатель, да еще какой, раз литературная суперзвезда Ефименков только что в самых возбужденных выражениях выразил свой восторг моим творчеством? Нет. Ни х…я подобного, я, напротив, опасался, что они меня пригласят к столу и я вынужден буду выслушивать весь их вздор, деревянный акцент Ефименкова, его наивные попытки объяснить моему хозяину то, что его совсем не интересовало, все упоминаемые Ефименковым имена советских деятелей были скучны даже мне, местные знаменитости, кому они на х…й были нужны, но Ефименков же не знал этого. Если вы думаете, что я мучился самолюбием и мне было стыдно «прислуживать», стыдно перед Ефименковым, то это неправда. Я имел здоровое понятие о работе и о том, что за работу полагается вознаграждение, и то, что мне платил за мою работу Гэтсби вкупе с жильем моим и всеми привилегиями, которые я имел, проживая в его доме, меня вполне устраивало.

     ...Ответил мне пьяный голос Ефименкова.
      — Эдик! — сказал он. — Спускайся вниз, мы сидим на кухне, и мы хотим с тобой выпить. Стивен хочет, — поправился он. — Я ему рассказал о твоей книге, он очень заинтересовался, спускайся.
      Я разозлился.
      — Если «босс» хочет, я спущусь, — сказал я. — Но если ты хочешь, Женя, мы можем выпить и завтра, и в любой другой день, сейчас, между прочим, три часа ночи.
      — И он хочет, и я хочу, — сказал упрямый Ефименков, спокойно проглотив мое неудовольствие.
      Тихо поругиваясь, я натянул на себя тишотку цвета хаки с орлом и надписью «U.S. Army», черные «служебные» брюки и спустился вниз. Они сидели на кухне вдвоем, Ефименков — положа локти на стол, и разговаривали.
      — Женя сказал мне, что ты написал Great book — отличную книгу, — обратился ко мне Стивен.
      Я только улыбнулся в ответ, что я мог сказать. Скромный Лимонов. Но Гэтсби и не ждал ответа. Он продолжал:
      — Я переспросил Женю, имеет ли он в виду, что ты написал «good book» — хорошую книгу, но он настаивает на своем знании английского языка и утверждает, что ты написал именно Great book.
      — Стивен, давай выпьем за его книгу, — перебил его Ефименков. — Давай выпьем очень хорошего вина.
      — Сейчас я угощу тебя чем-то особенным, — сказал Гэтсби обрадованно, встал и ушел вниз по лестнице, ведущей из кухни в бейсмент и в винный погреб.
      — Я ему все о твоей книге рассказал, — сказал Ефименков, устало-доверительно наклоняясь ко мне. — Я хотел, чтобы мы выпили все вместе, может быть, ты перестанешь его ненавидеть, а он лучше поймет тебя.
      Простое лицо Ефименкова горело от выпитого, но пьяным он не был, и никакой игры в нем в этот момент не было. Я решил ему поверить. Только я не помнил, чтобы я ему говорил о том, что я ненавижу Стивена. Я писал об этом в своем дневнике, он открыто валялся по всему дому, никто же не знал русского языка, может быть, любопытный Ефименков — советский писатель — заглянул в мой дневник, откуда я знаю.
      Вернулся Гэтсби с бутылью уникального немецкого белого вина, на бутыли была наклейка, удостоверяющая, что вино это не для продажи, а только для коллекции. Я встал, чтобы принести бокалы, и, хотя Гэтсби пытался сделать это сам, я удержал его сказав: «Извините, Стивен, я все-таки хаузкипер здесь». Получилась шутка.
      Гэтсби открыл бутыль, вино было восхитительное. Мы сидели и пили. После нескольких глотков Гэтсби радостно и простодушно вернулся к своей излюбленной теме — к самому себе. Он быстро и судорожно рассказывал, как он устает от своих бесчисленных должностей и обязанностей, как мало спит и как много путешествует. Ефименков слушал его внимательно и, как мне показалось, восторженно.
      Оказалось, что Гэтсби как будто нашел человека, который будет вместо него Председателем Совета одной из его самых больших корпораций, она находилась в Калифорнии, таким образом Гэтсби станет легче, и он сможет больше времени проводить в Нью-Йорке, который он, оказывается, очень любит. Это было как раз то, чего я и Линда боялись, что он будет бывать здесь чаще и чаще.
      Гэтсби уже увлеченно говорил о том, что на прошлой неделе ему предложили купить искусственный спутник, «свой сателайт» — восторженно говорил Гэтсби, и что стоит списанный государством сателайт не очень дорого, он назвал сумму, которую я тотчас забыл, так она была от меня далека и потому нереальна. Гэтсби, оказывается, раздумывал, покупать или не покупать. Увлеченный Гэтсби выглядел как ребенок. «Сателайт!» — звучало в его устах, как новая игрушка. Так, наверное, и было.
   Остановить Гэтсби трудно. С сателайта он перескочил на свою борьбу с японскими фирмами в области компьютеров и столь же быстро переключился на историю с тем самым «его» фильмом: очевидно, Ефименков этой истории не знал.
      Гэтсби вещал, а я думал, какого черта я здесь сижу, зачем они меня разбудили и вызвали среди ночи, если он не дает мне слова сказать. Ох, эти мне барские прихоти! Ефименков, тот был очень наглый, и потому, когда было что сказать, говорил, не стесняясь своего деревянного акцента, и говорил упрямо и громко, недаром он читал всю свою жизнь перед многотысячными аудиториями, перед массами.
      Перерыв образовался, когда Гэтсби вышел в туалет, отлить.
      — Он действительно заработался бедняга, плохо выглядит, нездоровая краснота на лице, ему нужно отдохнуть, он убивает себя работой, — сказал с восхищенным состраданием Ефименков. — И говорит, видишь как, захлебываясь, — продолжал Ефименков, — у него, видимо, нервное истощение.
      Ясно, восхищается энергичным капиталистом. На мой взгляд, толку от Гэтсби было не так много. При всех внешних, казалось бы, проявлениях энергии его, делалось куда меньше, чем Ефименков себе представлял. Больше времени тратилось на перелеты из Коннектикута в Колорадо и Техас, в Нью-Йорк и обратно, на Вест Коаст и в Европу, на ланчи и динеры, каждый часа по два-три и обязательно с французским вином, чем собственно на работу, на бизнес. Французским вином и ланчами и объяснялась нездоровая краснота лица Гэтсби, в его сорок лет у Гэтсби нависал животик над ремешком, небольшой, но живот, да и у самого Ефименкова был уже виден живот, хотя в предыдущие годы был он всегда тонок, как спичка. Я не мог объяснить это все Ефименкову за то короткое время, пока капиталист находился в туалете. Не мог объяснить, что Гэтсби не так эффективен, как Ефименкову кажется, что, может быть, производство автомобилей и другие принадлежащие ему бизнесы вполне могут обойтись и без него, без его суеты, ланчей и динеров, что, может быть, Гэтсби больше тешит свое «Я», чем работает. Я решил, что объясню это Ефименкову как-нибудь потом, но так и не объяснил, не успел, а потом он уехал обратно в Советский Союз.
      Я давно догадывался, но тогда, глядя на них, мне стало совсем ясно, что Гэтсби и Ефименков принадлежат к одному классу — к хозяевам этой жизни, хотя один — мультимиллионер, а другой — писатель-коммунист, или, если хотите, к одной интернациональной банде — к старшим братьям этого мира, к элите. Недавно в одном нью-йоркском журнале была заметка о моем хозяине со сногсшибательным заголовком «Сегодняшний рабочий класс», а под заголовком фотография Стивена Грэя в очках, со слегка отпущенным галстуком, с умным и проницательным взглядом — это так он сам себя представлял, и таким его представил Америке журнал. Но я-то таким его не видел. Для меня, из моей кухни глядя, он был капризным, избалованным богачом, который, не оставь ему отец и дед миллионов, не смог бы, пожалуй, и доллара заработать в этой жизни. Я знал, что при столкновении с простейшими жизненными проблемами он становится беспомощным, как дитя. Дженни когда-то впервые сказала мне об этом, я ей тогда не поверил, теперь я знал, что оторванная пуговица могла обезоружить его и лишить равновесия. Он мог взять в долг миллион, миллионы, это была его основная специальность — доставание денег, у него были друзья, ему мог занять денег банк, тот или иной, а пришить пуговицу он не умел. Все, что он умел, покоилось на наследстве, на том, что доставляло ему его положение в мире, а не он сам. Правда, он был иногда любопытен.
      Ефименков утверждал и утверждает в своих книгах, что он рабочей кости человек, простой сибиряк, и вообще щеголяет как бы своей простотой и открытостью. Это его наивная ложь, в которую он сам верит. И из Сибири он уехал, когда был еще мальчиком, и рабочим он едва ли был в его жизни с полгода, ведь уже с шестнадцати его стали печатать газеты и журналы, а в восемнадцать лет он уже был известным писателем. С тех самых пор он и удален был навсегда и навечно от простых людей и жил всю его жизнь как писатель, очень известный писатель, элитарной жизнью. Ему дарили картины Дали, Пикассо и Шагал, а рабочего в нем была только его, опереточного рабочего, кепка и кожаное тонкое пальто, которое стоит денег, господин товарищ Ефименков, хоть он в общем и вполне хороший мужик. Вся эта маскировка из той же категории, что и Мао Цзэдун, всю жизнь проходивший в синем рабочем хлопчатобумажном костюме, или Дэн Сяопин, а банкеты и резиденция у них все же в бывшем Императорском Дворце…
      Они прекрасно друг друга понимали и нуждались друг в друге, а я сидел и грустно думал, что хотел бы быть с ними, а вот не могу, увы. Мне тридцать пять лет, и с семнадцати лет я добываю себе пропитание физическим трудом, потому их псевдорабочие лозунги меня не на…бут. Да, мы все работаем, но господин Гэтсби работает очень отлично от нашей черной Ольги или от меня. Ну, хорошо, Ольга, она, может быть, не может тягаться с Гэтсби, не то образование, скажем, но, если сравнить меня и Гэтсби, кто же лучше, талантливее, кто нужнее миру? Это мой роковой вопрос, я решаю его всякий день, я борюсь и соревнуюсь со своим хозяином, он хоть и зверь, черт, но обаятельный черт современной цивилизации, блестящий черт в блестящих автомобилях. Эдуард Лимонов и Гэтсби. Кто кого?

      Если я противился эксплуатации Гэтсби, то речь шла о его подсознательном желании заставить мою душу участвовать в его бизнесе и истериках, а такого подарка я ему не мог сделать. На эксплуатацию же части моего времени и физических сил я был согласен, и сам его о такой эксплуатации просил в обмен на его деньги. Мне нужны были его деньги, чтобы жить и писать другие книги, и заплатить за перевод уже написанных, и умудриться продать их, книги, и тогда уйти от Гэтсби и эксплуатировать себя самому.
      Когда они наконец ушли в балет, я чуть не задохнулся от радости и взялся убирать со стола. И, хотя они съели все копченые и соленые прелести магазина «Забарс», даже красной ниточки не осталось от копченого шотландского салмона на серебряном блюде, я с воодушевлением носился с грязной посудой — последняя операция дня. Конец.
     Убрав посуду в dishwasher — посудомоечную машину — и удостоверившись, что дети (Нэнси привезла двоих самых младших своих детей из деревни), вдоволь насмотревшись ТВ, ушли наконец спать, пошел спать и я.
      
    …Наконец поэтесса (Белла Ахмадулина) вышла к народу. Вся в черном. Хоть не в черном платье, но в черных бархатных брюках, черных сапогах и черном же жакетике, который не скрывал ее довольно обширную грудь. Манера ее чтения всегда казалась мне пошлой и сладкой. Она принадлежала к поколению суровых и мужественных советских юношей и девушек (такими они сами себе казались), которые смело вышли на бой с неправдой в самом начале шестидесятых годов. Эти юноши — ее друзья, мужья и любовники — думали, что судьбу поэта можно сыграть между делом — между поездками в Париж и пьянками в Доме литераторов и писанием стихов и прозы, показывающих власти кукиш, но в кармане. Примером для них, они сами его избрали, был Пастернак — поэт талантливый, но человек робкий, путаный и угодливый, дачный философ, любитель свежего воздуха, старых книг и обеспеченной жизни. Я, которого от самого вида библиотек рвать тянет, презираю Пастернака, да.
      Но вернемся к поэтессе и суровым юношам. Суровые юноши, честняги, читающие суровые стихи о вреде карьеры, или вдруг пинающие в печати давно умершего кровожадного тирана Сталина, или возмущающиеся тем, что кто-то бьет женщину, были встречены на «ура» такими же читателями. Мужественно и резко оправляя пиджачки, куртки и вихры, поэты бросали в переполненные недотыкомками залы студенческих городков свои фразы, и залы разражались аплодисментами. Поэтов этого поколения ужасно преследовали. То вдруг долго не разрешали уехать в очередной Париж, а поэт, знаете, уже собрался за границу, или вдруг вместо тиража в миллион или полмиллиона выпускали книгу поэта тиражом всего в сто тысяч экземпляров. В таких тяжелых случаях за них тотчас же заступалась мировая общественность.
      Прошли годы, и вот она стоит передо мной — суровая девочка своего поколения. Читает стихотворение о поэтессе Цветаевой, покончившей с собой в провинциальном городке Елабуге, повесившейся. Ну и кумиры нынче у русской интеллигенции — робкий трус Пастернак; умерший у мусорного бака в лагере, где он собирал объедки, от страха ставший юродивым Мандельштам; повесившаяся Цветаева. Хоть бы один нашелся волк и умер, отстреливаясь, получив пулю в лоб, но прихватив с собой на тот свет хоть пару гадов. Стыдно мне за русскую литературу.
      Приехала Махмудова. Читает стихи пятнадцатилетней давности. Приехала. Избрали в Академию. Почему хотя бы не повесилась? Повесившуюся поэтессу невозможно избрать в Академию. Неприлично. «А почему ты не повесилась? — думаю я. — Что-то, но должно было с тобой случиться. Почему ничего не случилось?»
      Бунтовщики, суровые мальчики — «bad boys» русской литературы, как о них до сих пор пишут такие же «бунтовщики» — либеральные американские критики, по достоинствам наказаны советской властью — снабжены дачами, квартирами, деньгами, тиражами книг. Суровая девочка — возьми свою Академию. Суровые мальчики, которым сейчас уже под пятьдесят, истерли свои х…и, суя их во многочисленные ожидающие щелки молоденьких поклонниц. Суровая девочка тоже немало натрудила свою пи…ду. Юнцом и я когда-то с вожделением подумывал о Стэлле Махмудовой, поэтической пи…де номер один.
      Боже, что она читает! Все неискренне, позерство, мертвечиной несет от давно умерших стихов. И конечно, есть и о Пастернаке. Пастернак явно произвел в свое время на молоденькую Махмудову сильное впечатление, этот услужливый человек, переведший со всевозможных языков целую книгу «Песни о Сталине». Трус, просчитавшийся только в том, что решил однажды — уже можно не трусить — написал и издал за границей свой сентиментальный шедевр — роман «Доктор Живаго» — гимн трусости русской интеллигенции, но обманулся Пастернак — еще нужно было трусить. Тогда он взял и умер с перепугу.
      Вадимов шепчет мне извиняющимся тоном, что переведены только старые стихи его жены. Сейчас она пишет очень хорошие стихи, очень необычные, говорит Вадимов, наклоняясь ко мне, хотя я ему ничего ни о старых, ни о новых стихах не сказал. Может быть, мои мысли отражаются у меня на лице.
      — Да-да, — говорю я, — для поэта новые стихи всегда милее.
      Эта фраза ничего в общем не значит, я не могу сказать Вадимову, что я думаю о его жене и ее стихах, я всегда, в конечном счете, жалел всех, и я не могу сказать суровой девочке, что она давно уже не суровая девочка, а толстогрудая, стареющая, грустная баба. И у нее, должно быть, мягкий живот, если снять ее тесно врезающиеся в нее брюки, то на животе будут красные шрамики от брюк, я знаю. Да, в чем-то огромном все их поколение просчиталось, кровавого следа из раны никто из них не оставил. Все оказалось поверхностно, не всерьез, «для понта».

    Лодыжников — сноб. Деньги сделали его снобом. Общается он в основном с богатыми старухами с Парк-авеню и Мэдисон и с такими же селебрити, как и он сам. Убежал он из России безденежным юношей, какими мы все там были, а сейчас у него миллионы. Я его денег не считал, но, кажется, только за то, что он выходит на сцену, он получает от четырех до семи тысяч долларов. За один, представьте, выход. В этом факте есть что-то неестественно грандиозно несправедливое, даже если он танцует лучше всех в мире, то почему он должен получать такие деньги? Разве недостаточно славы, разве недостаточно его фотографий во всех газетах и журналах мира? Семь тысяч за вечер. Есть семьи, которые тяжелой работой не могут заработать такие деньги за год.
      Я знаю немало танцоров, которые танцуют иные танцы, не классический, но современный балет. Так как это искусство живое, то его не покупает буржуазия, она ведь любит только мертвое неопасное искусство, посему те танцоры не имеют ни гроша. Чтобы увидеть их, нужно ходить не в Метрополитен-опера, а в темные театрики, с покосившимися потолками и облупленными стенами, где-нибудь у черта на рогах — оф-оф-оф-оф Бродвей, или Лоуэр Ист-Сайд или где еще там.
      Лодыжников, наверное, неплохой парень. Я не верю в то, что он злой или он негодяй. Но ему глубоко начхать на весь остальной мир и его бедность. Лодыжников животно наслаждается своей славой, деньгами и с каждым днем в окружении богатых старушек становится все более и более снобом. Он перенимает и привычки богатых старух. Например, он имеет трех собак и двух кошек. Зачем ему, одинокому мужчине, в его «ранние тридцатые» выводок собак и кошек?
      «Отдай деньги бедным, сука!» — думаю я иронически, следя за Лодыжниковым.
      Я знаю, что я ему завидую. И я не отрицаю своей праведной зависти. Я более талантлив, чем он, это я тоже знаю, хотя мне и приходится чудовищно нелегко. Что я «еще один русский», это он сам себе врет. Он меня всегда отличает от других. В этом я уверен. Он даже боится общаться со мной, как мне говорили наши общие знакомые. «Еще напишет книгу потом, где таким выведет!» — сказал им обо мне Лодыжников. Выводить его «таким» я бы не стал, потому что на героя книги он не тянет, существо он обычное, хотя и суперстар. Всех этих селебрити ТВ и газеты такими важными делают, а в жизни они, как правило, шмакодявки боязливые и неинтересные. Редко кто человеком оказывается…
    Для мадам Маргариты Лодыжников был дороже родного сына. Мне было непонятно только одно, почему мадам Маргарита выбрала в сыновья Лодыжникова, а не какого-нибудь безвестного юношу, скажем, меня? Действительно, а почему? Тем более что до Лодыжникова сыном мадам Маргариты был некоторое время Нуриев, а потом даже только что уехавший из России Ростропович, со всей семьей купно. Сашенька стал самым любимым и выдающимся сыном. Мало того, что мадам вела все его дела, Сашенька был балованным ребенком в семье. «Не ешьте вишни, ребята, это для Сашеньки. Сашенька любит вишни. И котлетки для него в холодильнике». В театр мадам Маргарита возила ему сладкий чай в термосе и вишни.
      «Сашенька хороший, — думал я, лепя эти ****ые пельмени. — Он танцует. А Лимонов плохой и злой. Ему не полагается вишен. Лимонов лепит пельмени за три доллара в час».
    Я шел от мадам Маргариты по широкой Парк-авеню, мимо швейцаров в полной парадной форме, и ругался на двух языках. «Лимончик, ну что делать, вам не повезло…» — повторял я, копируя сочувственный голос мадам Маргариты… «Ах, ****и, — думал я, — все вы члены одной и той же банды — и Гэтсби, и Ефименков, и Стэлла Махмудова, и Володя, и Солженицын, и мадам Маргарита, и Лодыжников, и поэт Хомский (Бродский), и Рокфеллер, и Энди Уорхол, и Норман Мейлер, и Джекки Онассис, и все ваши дизайнеры, хердрессеры, графы и партийные секретари — живущие ли в стране, пышно именующей себя «лидером свободного мира» или в стране, не менее вульгарно претендующей на монополию на «светлое будущее всего человечества»; они составляют жестокую и сплоченную мафию — союз силы и капитала с искусством и интеллектом. И мы, просто люди, мы — миллионы и миллиарды — вынуждены подчиняться их жестоким выдумкам, их играм ума и воображения, их капризам, которые нам дорого обходятся, ибо время от времени они сталкивают нас в войнах. ****ые Старшие Братья!»
      Я пришел в миллионерский домик и пожаловался на Старших Братьев Дженни.
      — Эдвард, — сказала Дженни, — не обращай внимания на fucking politicians, они везде одинаковы, во всех странах, и, конечно, когда-нибудь они столкнут нас всех в пропасть!
      И Дженни стала готовить суп — самое мирное занятие, какое только возможно вообразить.

    Бриджит была насмешливая и циничная. Дженни тоже была насмешливая, но до Бриджит ей было далеко. Та вообще считала, что весь мир говно, ни о ком хорошо не отзывалась и даже собиралась написать историю своей жизни, книгу под названием «Shit» — «Говно».
      Меня Бриджит за что-то уважала, я это чувствовал. Может, потому, что я тоже не очень жаловал людей и высмеивал их. Может, она в меня верила, пышно говоря. Не знаю, это всегда неуловимо. Одни тебя любят, другие — нет.
      Они закурили, и я тоже тянул, когда подходила моя очередь. Вскоре, после нескольких джойнтов, мы были уже хороши, начали громко смеяться и перешли на террасу в сад. Смеялись и там. Мимо от реки в свой дом прошел толстый господин Робинсон, с несколькими гостями, и с испугом поглядел на нас. Когда Робинсон скрылся в своем доме, Дженни со смехом сказала: «Господин Робинсон считает, что слуги не должны пользоваться садом». К чести нашего Стивена следует сказать, что он не контролировал и вообще ничего не запрещал ни Дженни, ни позже мне, может, из равнодушия, а может, из подлинного свободомыслия, не знаю.
      В сад вдруг выбежали двое детей в белых одеждах — мальчик и девочка, выбежали словно из кинохроники начала века, в широких штанишках до колен и белых же широких рубашечках, и стали кувыркаться в траве. Лет по десять им было, не более. Позже выбежал еще мальчик постарше — тоненький и красивый, с длинными темными волосами, в такой же белой одежде…
      «Дети Изабэл, — сказала мне Дженни, — она единственная моя подруга в этом соседстве, ей принадлежит вот этот дом», — и Дженни указала на таунхауз о четырех этажах, наполовину спрятавшийся за огромным магнолиевым деревом.
      Дети пробежали призраками прекрасной жизни обратно в дом и вернулись с пластиковыми оранжевыми колотушками, которыми стали лупить друг друга, как дубинками. Дженни и Дуглас тоже вмешались в потасовку, сад наполнился визгами и смехом.
      На шум из-за магнолиевого дерева вышла женщина в лиловом, с алыми цветами, платье, туго затянутом тоже цветным широким поясом, в сиреневого цвета шелковых шароварах и туфельках на остром каблучке, на голове едва ли не диадема: черные волосы забраны вверх и украшены блестящими камнями. «Прекрасная жидовка», — сказал бы наш Пушкин. Очень красивая еврейская женщина. Подошла к нам и стала, наверное, рассчитанно, возле куста цветущей у террасы азалии, очень эффектно стала.
      Дженни нас представила: «Изабэл — моя соседка и друг! — Эдвард — русский поэт!» «Русский поэт» Дженни произнесла, как мне показалось, с гордостью. Изабэл и я слегка пожали друг другу руки. Ее рука была вся в золоте и камнях. Маленькая рука.
      Подозвав детей, Изабэл, в свою очередь, представила их мне:
      — Эдвард, это моя дочь Хлоэ.
      Толстенькая, но ловкая Хлоэ подает мне руку, потом отходит в траву и вертит колесо — показывает, что умеет. Молча.
      — Это мой сын Руди, — говорит Изабэл, показывая на тоже толстенького мальчика с задорным хулиганским лицом, тот по-взрослому крепко пожимает мне руку.
      — А это мой старший сын Валентин.
      Старший мальчик нежнее, тоньше и деликатнее остальных. У него большие черные грустные глаза, может быть, такие, как у папы португальца. Валентин мне понравился больше всех, он был отдельный, как я, хотя вроде принимал участие во всех забавах. Я ему, как я позже узнал, понравился тоже.
      «Эдвард — очень хороший человек», — сказал о тебе Валентин, — сообщила мне позднее Дженни и добавила: — Он обо всех так не говорит, я очень ценю его мнение, он умный мальчик».
      Я думаю, я не очень хороший человек, или был хорошим, да быть им перестал, домучили меня-таки люди, заставили принять их закон. Или я и не был хорошим. Я способен на доброе, но и на очень злое способен тоже. Валентин же умер совсем недавно, не дожив один день до Рождества, ему было тринадцать лет, умер от рака, не помогли лучшие в мире доктора. «Те, кого любят боги, умирают молодыми».
      Уже через год после описываемой сцены в саду он внезапно захромал, и после анализов и медосмотра врачи нашли, что у него рак, и семья переехала в Калифорнию, в лучший, чем в Нью-Йорке, климат. Валентина лечили, и надежды сменяли одна другую, и казалось, есть еще несколько надежд, и тут он умер.
      Жаль мальчика? Да. Обычный ужас жизни. Не повезло Валентину.
      Я пока еще жив. Если существует «тот свет», мы встретимся с Валентином и будем там друзьями. У нас явно родственные души.

        Помню, в первый раз я застыдился Дженни, когда однажды, сидя вместе с ней на кухне, был представлен неожиданно вошедшей в кухню молодой женщине — она тащила за руку белокурого мальчика лет пяти.
      — Маркиза Хьюстон!.. Эдвард Лимонов — мой бой-френд! — гордо сказала босоногая Дженни, знакомя нас.
      Хорошо пахнущая и прекрасно причесанная маркиза, явно не старше меня по возрасту, ласково улыбнулась и подала мне прохладную руку. Сказать, что «мы обменялись несколькими словами», было бы преувеличением, потому что я молчал, как идиот, и глупо таращил глаза на заокеанскую гостью. Не то, чтобы маркиза Хьюстон была так уж особенно красива, в конце концов, я был женат на очень красивой женщине — на Елене, но маркиза Хьюстон была леди — от прически до каблуков ее туфель. Я перевел взгляд на мою подругу — увы, она сидела на кухне босой, волосы ее были не уложены и не причесаны…

    Маркиза Хьюстон жила у себя в Англии, как оказалось, в замке XIII века, и замок ее обслуживали триста (!) слуг. Ни х…я себе. Я не подозревал даже, что такие замки существуют. В замке у них был даже свой зоопарк — медведи, тигры, — все это я узнал из иллюстрированного туристского путеводителя по их замку, маркиза привезла с собой в Америку какое-то количество путеводителей и раздавала их знакомым. Один путеводитель маркиза подарила Дженни. Кроме этого, она дала Дженни, если не ошибаюсь, двести долларов за то, что Дженни ухаживала за маленьким лордом Джесси и готовила ему завтраки.
      Я тоже поработал для маркизы, а именно: укоротил ей три пары брюк, которые она купила себе в Америке, одни были желтые. От ее брюк ни я, ни Дженни не остались в восторге, одна пара оказалась даже полиэстеровая, а не шерсть или хлопок. Ткань должна быть натуральной: шерсть, хлопок или шелк, — знала экономка богатого американского передового дома, и знал я — ее бой-френд. Когда пришла Бриджит, все мы, сидя на кухне в различных позах, осудили маркизу за ее полиэстеровые брюки и решили, что англичане все же очень провинциальны, даже лорды.
      Я поддержал их, хотя сам с тоской думал о том, как хорошо вымытая маркиза с довольно внушительной попкой лежит сейчас на третьем этаже в постели, очевидно, в одной из тех красивых ночных рубашек, которые ей стирала наша черная Ольга.
      Я заглянул в бельевую комнату, не удержался-таки, посмотрел на рубашки маркизы. Маркиза лежит в постели, мечтал я, полузакрыв глаза, под монотонную болтовню Дженни и Бриджит, и от нее тихо пахнет ее модными духами — похожий запах был когда-то у очень простого советского одеколона «Белая сирень», — смешанными с теплотой ее тела, может быть, она потягивается и подминает под себя подушку…
      Я сижу на кухне с моей служанкой и ее подругой, грустно думал я, а ведь мое место там, в постели маркизы. А где еще место авантюристу — ну уж во всяком случае не на кухне…
      Дженни, конечно, не могла знать моих предательских мыслей, но, видя, что я внезапно погрустнел, она встала из-за стола, подошла ко мне и, наклонившись, сказала сюсюкающим шепотом, этот ее гувернанткин шепот, рассчитанный на детей, раздражал меня неимоверно: «Глупый мужчина. Потерпи, завтра у меня кончится период, и ты сможешь go inside of me (пойти внутрь меня)». Ох, она, конечно, подумала, что я мучаюсь желанием, что я хочу ее. Ее пресные прелести.
      Как бы не так, я хотел маркизу! Маркизу — жену лорда, маркизу, живущую в замке с тремя сотнями слуг, в замке, куда несколько дней в неделю с десяти до трех впускаются экскурсанты, где висят картины Гойи, Веласкеса и Тициана. Ибо чего же я на свете стою, если я не ебу маркизу!
      Я думаю, что я нравился маркизе Хьюстон. Ну как нравился, она отметила несколько раз мои красивые руки и красивые сапоги. Очевидно, и по моей роже было видно все же, что я не родился любовником служанки, может, маркиза Хьюстон даже жалела меня, оказавшегося в чужой стране и вне своей среды. Вряд ли она думала, что хорошо бы поеба…ься с Эдвардом, но я, сталкиваясь с маркизой на лестницах, на кухне, я пылко желал ее. Не совсем, впрочем, сексуально, я думаю, я хотел ее больше социально, у меня был комплекс социальной неполноценности, вот в чем дело. Предоставь мне судьба тогда возможность выебать ее, какое, наверное, лечебное действие это бы на меня оказало! Как бы я гордился собой! Но возможности не было никакой. Когда в доме останавливались такие важные гости, как маркиза и ее муж, я бывал в доме сравнительно редко, потому что Стивен Грэй бывал тогда в своем доме часто. В такие периоды гости и Стивен оттесняли меня и Дженни на кухню, как бы в людскую. Я стеснялся.

    Видите ли, богатые люди имеют перед нами, бедняками, не только преимущества имущественные, но и хаос меньше свободен наваливаться на них. Он навалится, а богатый человек разожжет камин или прикажет разжечь (я разжигаю мистеру Грэю камин), и сидит, греет руки, и зажжет трубку, и пыхтит приятным табаком. Хаос и камин, и трубка отпугивают. И еще юные прекрасные женщины отпугивают хаос лучше всего. А бедный человек может только болтаться по улице, а как погода плохая, то и вся жизнь у него обрушивается.

    Сэра была студенткой дамы-фотографа, и помню, что она первая со мной заговорила, стала меня задирать и надо мной подсмеиваться… В результате мы вышли вместе, над Нью-Йорком был зимний дождь, и я сказал ей, что она поедет со мной. Она поехала…
      Отличительной особенностью моей новой девочки был ее парик. В процессе еб…и, или, если хотите, полового акта, я вдруг с удивлением увидел, что парик съехал ей на глаза. Вернее, я с изумлением увидел, что ее скальп съехал ей на глаза, и тут же понял, что это парик. Сэра, не смущаясь, поправила парик одной рукой, другая рука у нее была занята, другой она держала меня за яйца. Мы проеб…лись всю ночь, лежа у меня под елкой на принесенном из спальни матрасе, пиз…а у Сэры оказалась небольшая, кожа белая, и ебли…а евреечка оказалась, как коза. Двадцати двух лет от роду, чуть ниже меня ростом, горбоносенькая, худенькая, с большими темными глазами — настоящая дочь еврейского народа, искательница приключений и накопительница самого различного опыта, включая и лесбийский, она всякую минуту готова была отправиться куда угодно. Только и всего собраться ей нужно было — прихватить ее небольшую, но объемистую сумку на ремне.
    Мы шли с Сэрой держась за руки, и она все время любовно поглядывала на меня, знаете, тем удовлетворенным сытым взглядом, которым хорошо, невероятно хорошо, до конца отьебан…ая вами женщина смотрит на вас. Я был ее мужик, ее самец, знаете, в прямом и нагло открытом смысле этого слова, ее х…й, который взял и развязал узел ее страстей и нервностей, и они вытекали из нее все, не осталось ничего в ней, и ей было хорошо со мной и покойно, и легко, и тело ее не беспокоило. Откуда я знаю? Я видел все это в ее влюбленном взгляде. Я знаю этот заискивающий женский взгляд.

     …Я в гневе побил ее голую и выгнал в три часа ночи на улицу. Заставил взять все ее тряпки и, не выеб…в, выставил. Сказал: — Уеб…вай немедленно!
      Сэра глядела на меня укоризненными отрезвевшими глазами и повторяла:
      — Эдвард, а не стыдно тебе? А тебе не стыдно?
      Мне было стыдно, но я решил ее наказать.
      Через несколько дней после этой истории я получил письмо в официальном конверте Метрополитен-музея, она работает теперь там фотографом. Письмо очень примечательное, и, очевидно, Сэра действительно меня любила, таким злым было ее прощальное ко мне письмо:

      «Ты большой, зияющий, пустой нуль. Ты — синоним постоянного неудачника. Ты неудачник в дружбе, неудачник в любви, и ничто иное, как обманывающийся дурак, в том, что касается твоей карьеры. Ты несчастен во всем, что ты делаешь, потому что ты сконцентрированная на себе, поверхностная, нечувствительная личность.
      Настоящая причина, почему твоя книга не идет в Соединенных Штатах, не имеет ничего общего с ее будто бы контровершиал темой. Причина, по которой никто не коснется твоей книги здесь, та, что Соединенные Штаты имеют куда более высокие стандарты для литературы, и твоя книга просто недостаточно хороша. Кэрол (ее страшная, как смерть, серого цвета подруга, работающая шестеркой в издательстве) на самом деле сказала мне, что твоя книга самоснисходительная и скучная и что она даже не могла и подумать о том, чтобы показать книгу издателю.
      В конце концов твои идеи лежат только на поверхности и значат очень немного. Ты ничто иное, как претенциозный идиот.
      Я сомневаюсь, что ты имеешь даже одного друга в этом мире, которому ты можешь показать это письмо. Ни одного, чтобы посмеяться, как глупо все это.
      Живи и путешествуй с одной работы слуги на другую работу слуги, разглагольствуя свои клише.
      Никто не будет как-либо затронут тем, что ты делаешь.
      Ты ребенок с огромным «Я». Ты мастурбируешь свою дорогу через жизнь».
      Подписи не было.

    Весь декабрь я перешивал одежду богатым леди с Пятой и Парк-авеню — юбки и брюки. Я брал с богатых дам по пять долларов в час за шитье, и еще немного жульничал со временем — деньги у меня стали появляться — по крайней мере, я оплачивал квартиру и как-то жил, но мне было скучно. Я опять остался один.

      Жизнь — невнятное мероприятие, полностью расплывчатое, безобразное, и только самим собой введенные (или другими для тебя введенные) правила придают жизни относительный порядок и как будто бы направление, и последовательность. Дженни, конечно же, была немаловажным этапом в мной же придуманном процессе «моей борьбы» — борьбы Эдуарда Лимонова против мира, против всех. Да я так и мыслю себе — один против всех, и в этой борьбе нет у меня союзников. Совсем недавно мне привелось услышать, как мой хозяин Гэтсби орал в офисе во время очередной истерики: «Вы все против меня! Я один против всего мира!» Я поразился тому, что он воспринимает жизнь именно так, как я.

      Случайные мои сексуальные связи были моментальными, а продлевать мне их не хотелось. Что-то, какие-то знания я из них выносил, но главное, господа, все мои партнеры были бедными, неустроенными, как и я, созданиями, заброшенными в огромный город по своей или не своей воле, — слышите, бедными! У них, как и у меня, была своя борьба, на куда более низком уровне, но борьба. За хорошую работу, за успех в своей узкой области жизни, за возможно лучшего любовника. Часто для моих партнеров я был удачей, не они для меня. Я не хотел общаться с бедными, они меня удручали, мне нужна была психологически здоровая атмосфера — вот в чем был секрет.
      Мне нужен был скорее миллионерский дом, чем Дженни. Я любил дом, он делал меня здоровым — он, его ковры и картины, его паркет, много тысяч книг, кожаные огромные фолианты с рисунками Леонардо да Винчи, сад, детские комнаты — вот что мне было нужно. И природа, и инстинкт указали мне верный путь, ибо единственное средство попасть в дом, ключ к дому, была Дженни.
      Вы можете спросить прямо, я знаю, что вы думаете: «А чего же ты, Лимонов, так много ****…щий о мировой революции, о необходимости смести всю цивилизацию с лица земли, не сделал ни одного шага в этом направлении? Почему ты занимаешься, как мы видим, своим х…ем, и всякими вокруг да около делами, и даже прямо противоположными вещами? Взял бы да и вступил, например, в какую-нибудь революционную партию, ведь они есть даже в Америке».
      Отвечу, потому я не вступил ни в какую революционную партию, что, во-первых, меня бы взяли в одну из этих хилых партий маленьким ее членом-комариком, и распространял бы я газетки и листовки на улице, ходил на мелкие собрания, и, может, лет после двадцати партийной дисциплины и демагогии я и стал бы, скажем, троцкистским окраинным боссом. А дальше что?
      А во-вторых, я хочу действия. Ни у одной американской левой партии нет сейчас шансов на успех, я же в заранее проигрышные игры не играю, у меня моя жизнь истекает, я это чувствую кожей.
      А потом, господа, вы меня явно с кем-то путаете, я ведь имею свои собственные идеи, и сытая рожа пролетария мне не менее неприятна и противна, чем сытая рожа капиталиста.
      Был еще выход — можно было психануть, взорваться — уехать куда-нибудь в Бейрут или Латинскую Америку, туда, где стреляют, получить, может быть, пулю в лоб за чужое дело, которое не разделяешь совсем или разделяешь частично, погулять с автоматом, почувствовать свободу и жизнь. Я не боялся и не боюсь быть убитым, но я боюсь умереть безвестным, это мое слабое место, ахиллесова пята. Что делать, у всех что-то, вы уж меня простите, честолюбив, даже до невероятности честолюбив. Славолюбив.
      Поэтому я бы и поехал, как лорд Байрон, сражаться за свободу греков, или, в моем случае, палестинцев, если бы у меня было уже имя, если б мир меня знал. Чтоб на случай, если меня скосят автоматным огнем где-нибудь среди мешков с песком и пальм Бейрута, быть уверенным, что жирная «Нью-Йорк таймс», после которой руки становятся черными и их нужно мыть с мылом, выйдет завтра с моей фотографией и четырьмя строчками на первой странице (остальное там, где обитуарии): «Умер Эдвард Лимонов — поэт и писатель, автор нескольких романов, включая «Это я — Эдичка». Убит в перестрелке вчера ночью в восточном секторе Бейрута».
      А я знал, что нигде не появятся такие строчки. Потому я и не психанул.
      
    Дженни уезжала пятого января, у нее уже был билет, меня очень лечил миллионерский домик, но теперь мне его больше не видать… И тут я внезапно подумал: «А почему, собственно, не видать? Почему бы мне не предложить себя на место Дженни, она старалась, но никого не смогла найти взамен себя. Таким образом, у меня опять будут и мной любимый сад, и дом с детской комнатой, куда я смогу убегать от несчастий, и постоянные деньги — каждую неделю. А там — поглядим».
    Стивена Гэтсби можно упрекнуть, пожалуй, в чем угодно, и даже в отсутствии чувства юмора, но выебнут…ся он любит, его снобизма у него не отнимешь. Поэтому, когда за три дня до своего отъезда Дженни устроила мне интервью с Гэтсби, все в той же многострадальной солнечной комнате, она была уверена, что Гэтсби не возьмет меня, но я лучше понимал ее хозяина. Мы посмотрели друг на друга, поговорили десять минут, и я понял, что буду работать у него до тех пор, пока сам не захочу от него уйти. Хаузкипер-писатель был нужен ему, как хлеб, я думаю, мое присутствие в доме в свое время будет непременно запечатлено в семейной хронике.
    В понедельник пришла Линда и началась моя рабочая жизнь.
    — Эдвард, — сказала Линда, — основное, что ты должен знать о Стивене — что он не человек деталей, за осуществление деталей он платит другим людям, таким как мы с тобой. Он дает только основные директивы, он любит, чтоб его мысли предупреждали.
    — О'кей, — сказал я, — я буду предупреждать его мысли.
   Как я буду это делать, я не имел понятия, и сейчас не имею, но я был уже далеко не тот Эдвард, наивный русский, я уже на все говорил «Да!», а уж там как получалось. Сказать «да» легко, от меня не убудет, вот я и говорил «да», «конечно», «будет сделано».
    — То, что тебя взял Стивен, это больше чем полдела, но знаешь ли ты о том, что Нэнси хотела определить в дом Мэрилин, — сказала Линда, закуривая сигарету, — девочку, которая работала у нее на ферме в Коннектикуте? Нэнси покровительствует Мэрилин, и Стивен взял тебя против желания Нэнси.
    — Между нами говоря, — продолжала Линда, — это и есть основная причина, почему он взял тебя. Нэнси хотела иметь в доме своего шпиона, а Стивен терпеть не может Мэрилин (она очень некрасивая, прыщавая и толстая) и не хочет иметь шпиона в доме, он хочет иметь свою личную жизнь.
    — Да, я знаю о существовании Мэрилин, Дженни мне говорила, — отвечал я, — но я и не подозревал, что за моим вступлением в должность хаузкипера таятся такие сложные закулисные махинации, интриги и борьба. Я думал, что Стивен взял меня из снобизма, дабы прихвастнуть приятелям при случае, что его батлер — писатель, — сказал я.
    — И это тоже, — кивнула Линда, — но все равно ты должен постараться понравиться Нэнси, тогда она не будет под тебя подкапываться. По-моему, она не оставила мысли определить в дом Мэрилин. Будь осторожен!
    — Что же я должен делать? — спросил я.
    — Ты должен стараться, и тогда они увидят, что ты незаменим, — сказала Линда, — и они тебя оставят. Ты должен привести в порядок дом — очистить бейсмент, рассортировать инструменты, проверить комнату за комнатой — исправить все неполадки… — Господи, она назвала длиннейший список, в том числе скребка и окраска наружной двери.
    — А когда я вывезу все это дерьмо, — сказал я, — они возьмут Мэрилин.
    — А что ты хочешь? — спросила Линда раздраженно.
    И действительно, чего я хотел. Я пошел в бейсмент и работал там до шести вечера, потому что я хотел остаться здесь и быть на неопределенное время слугой мировой буржуазии, пока мне это не надоест или не подвернется что-нибудь другое. Что еще остается авантюристу? Мы всегда любим определяться поближе к богатым и известным. «Может, я найду себе здесь богатую женщину, — мелькнула слабая мысль, — там посмотрим», — думал я, вычищая эти авгиевы конюшни.
    Дженни была ***вейш…я хаузкипер — это я понял только сейчас. Бейсмент не убирался, видимо, годами, а она спокойно грела жопу на кухне и отращивала свой «томми» — так она называла свой живот, холя его и лелея для танце-животной работы.
    Я, бля, прилежный Лимонов, вылизал все, даже нашел в бейсменте остатки апельсинового цвета ковра, которым у нас был обит весь холл и все лестницы, и набил эти куски на совершенно истертые и рваные три первых ступеньки. Я знал, как служить — в первую очередь следует заделать бросающиеся в глаза дыры, возиться на глазах у начальства — чтоб работа была видна. Еще я таки рассортировал все наши инструменты — электрические отдельно, механические в другой ящик, рассортировал даже все наши болты и гайки и наклеил на ящики белые этикетки с надписями, чтоб было известно, что где лежит.
    Но наибольший эффект, конечно, имели три ступеньки. Когда дней через десять, впервые за мою службу в доме, появился Стивен, он эти три ступеньки увидел, они ему тоже докучали, в конечном счете это было лицо его дома, и, хотя он очень не хотел тратиться на дом, в котором он так мало жил, ему было стыдно за ступеньки перед его гостями, такими же снобами, как и он. И Линда, которой я в первые месяцы моей службы совсем не доверял, считал ее шпионкой хозяев, что, наверное, в какой-то степени так и было, и, наверное, не только тогда — я подслушал, как она докладывала Нэнси по телефону: «…он починил ступеньки в холле»… — слышал я, — «он все хорошо делает».
    Гэтсби принимает ванну каждое утро — ванна для него одно из основных удовольствий в этой жизни, как сказал мне его старший сынок Генри. Ванна у него особая — большая и глубокая, сделанная по заказу. Я тоже иной раз не отказываю себе в удовольствии и нежусь в его ванне с девушкой, а то и двумя. И всегда, сидя в его ванне, я думаю, а что если Стивен вдруг сейчас неожиданно войдет и увидит меня и моих голых девушек? Но этого не происходит — мы слишком хорошо организованы, у нас есть подробнейшее расписание активности Гэтсби, и я знаю наперед, когда его ожидать. Неожиданность произошла только единожды, и тогда у меня таки, да, бегали по дому голые люди, но не я.
    Второй Линдин вопрос обычно: еще более односложный: «Один?» На нашем языке это приблизительно означает: «Один ли Стивен провел ночь?» Если я говорю, что нет, не один, Линда спрашивает: «Кто?» Естественно, она хочет знать, кто с ним был, мы, как и подобает настоящим слугам, обожаем шпионить за хозяином и копаться в его грязном белье.
    Мне, его батлеру, и в самом прямом смысле приходится разбирать его грязное белье, вынимать белье из чемоданов, с которыми он является из своих путешествий вокруг глобуса, вытаскивать грязное белье из причудливой смеси его бумаг, новых книг, лекарств, записных книжек, фотоаппаратов, магнитных кассет, брюк, пиджаков, телефонных мэсиджей на бланках всех отелей мира и иностранной валюты всех возможных форм, размеров и цветов — каковой смесью его чемоданы набиты.
    Теперь я беру себе львиную долю валюты, которую я у него нахожу. Раньше не то что стеснялся, а просто не знал, как он будет к подобной экспроприации относиться. Убедившись, что Гэтсби, судя по всему, не помнит обо всех этих жалких франках и фунтах (Господи, да он тратит сотни тысяч в год!), я стал сам себе помогать. Нет-нет, речь не идет даже о сотнях долларов, так, чепуха — там пятерка, там двадцатка, батлер должен немножко подворовывать, иначе какой же он слуга. Хозяева справедливо считают, что все слуги воруют, но одни в разумных пределах — это хорошие слуги, а другие нагло — это плохие слуги. Я никому не позволю расхищать вещи Гэтсби, и сам никогда не возьму ни единой. Когда недавно в нашем доме пропали две небольшие серебряные вазочки из стерлинговского сервиза, у меня началась депрессия от жалости к себе и отчаянья — теперь Гэтсби может подумать, что я украл его серебро, а я — нет, но забытые валютные знаки по справедливости принадлежат мне, господа, и не спорьте. В конце концов, я получаю только 165 долларов в неделю.
    На вопрос «Кто?», я отвечаю Линде — tea-lady, или Полли, или «по-моему, кто-то новый». Еще Линду очень интересует, какое настроение у Стивена сегодня. Medium бывает редко, чаще всего или excellent, или же very low.
    Я жду, пока он выведет свою женщину из дому и посадит ее в такси, и они пройдут мимо окна — она в шубе, он всегда без пальто, и вот, когда Стивен вернется в дом, до того, как он засядет в своем офисе, до первого телефонного звонка, я должен его ловко перехватить и успеть спросить: «Извините, сэр (или Стивен), что вы желаете съесть в ланч?»
    Он скажет: «Бараньи отбивные, давно я не ел lamb chops». Если же он ел много мяса в последние дни, он скажет: «Приготовь чего-нибудь полегче, Эдвард, рыбу приготовь, salmon-steaks, может быть, или, скажем, моллюсков приготовь, Эдвард, с длинным названием, по-русски моллюски, название их звучит приблизительно как «лонг-айлендовского залива моллюски». Они белые и похожи на коротко нарезанную сердцевину молодой пальмы». Или Стивен может сказать, раздражаясь: «Я не знаю. Что угодно приготовь, Эдвард, мне надоело все решать и обо всем думать». В последнем случае я всегда решаю в пользу мяса.

     Уже через несколько дней после того, как я стал миллионерским хаузкипером, или, как Гэтсби говорит, батлером, энергичная бюрократша Линда составила для меня любопытный документ, очень длинный, и не жаль ей было тратить время. Чтобы у вас создалось представление, какая у нас в миллионерском доме царит полувоенная обстановочка, я привожу его здесь:
      «Эдвард!
      Это список друзей Стивена и его сотрудников по бизнесу, с которым ты должен тщательно ознакомиться.
      «П» после имени обозначает персональный друг, «Б» обозначает сотрудник по бизнесу. Где нет никакого обозначения, личность принадлежит к обеим категориям. Страна после имени обозначает основное место жительства, в том случае, если это не Соединенные Штаты.
      Это ни в коем случае не полный лист, но только включающий наиболее важных людей. Пожалуйста, постарайся стать familiar с именами, их правописанием, и т. д., чтобы, если они будут звонить, ты мог бы более четко понять тон поручения. Под этим я подразумеваю, что, может быть, нет необходимости всякий раз искать Стивена по всему глобусу, но что поручение определенно заслуживает быть записанным и представленным нам обоим — мне и Стивену, если он в городе. Пожалуйста, особенно внимательно относись к поручениям, когда они исходят от кого-либо, кто находится в Нью-Йорке только на короткое время и Стивен в это самое время тоже в городе.
      Другое предложение я имею к тебе также — чтобы ты иной раз просматривал мою картотеку, когда у тебя есть время, и ознакомился постепенно с другими именами. Если кто-нибудь звонит, кто не упомянут в этом списке — основное правило, что если ты можешь найти его имя в картотеке, он заслуживает того, чтобы записать его поручение.
      Две просьбы: пожалуйста, всегда говори мне, если ты даешь листок с поручением (мэсиджем) Стивену, так как вдруг он не сможет немедленно ответить на звонок и попросит меня об этом позже.
      Не полагайся на людей, если они говорят, что мэсидж не важен, пожалуйста, пытайся получить имя и телефонный номер во всех случаях, если не само существо дела. Это может быть звонок для меня, относящийся к чему-то, над чем я сейчас работаю.
      ЕСЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ ЧЕГО-ТО, СПРОСИ МЕНЯ ОБ ЭТОМ, НЕСМОТРЯ НА ТО ДАЖЕ, ЧТО НЕПОНЯТНОЕ ПОКАЖЕТСЯ ТЕБЕ ТРИВИАЛЬНЫМ!!!
      P.S. Если ты не можешь найти имя в картотеке, оно может находиться под титулом компании звонящего. Так, например, имя Карла Финка может также быть под «Норс Электроник». Таким образом, если это не персональный звонок, ты можешь чувствовать себя свободным спросить название компании, к которой принадлежит звонящий».
      Дальше следовало около 200 фамилий. И страны, в которых жили эти П. и Б., действительно были разбросаны по всему глобусу.
      Гупта — «П», т. е. персональный друг Гэтсби. Линда объяснила мне, что состояние его оценивается в 40 миллионов и он работает в области нефти и атомной энергии.
Гупта из Бирмы, но образование он получил в Англии, а живет он везде, по всему миру — у него есть дома в Рангуне, Куала-Лумпуре, в Лондоне и Техасе, где он чаще всего и торчит, вблизи своей нефти. Когда же он приезжает в Нью-Йорк, то несмотря на то, что у него есть постоянно ожидающий его номер в «Уолдорф-Астория», останавливается он всегда у нас, в доме Стивена. Ему так удобнее, видите ли.

      Гупта моего роста, может быть, чуть выше, и у него почти такая же фигура. Его темная бирманская кожа, может быть, основная причина того, что он человечнее окружающих Стивена богатых людей, ведь с виду, не заглядывая в его карман, он, Гупта, — цветной. В Великих Соединенных Штатах, простирающихся от океана до океана, это обстоятельство до сих пор еще кое-что значит.
      Я господина Гупту даже по-своему люблю, может, тут сказывается то, что мы оба азиаты, а может, то обстоятельство, что он единственный из всех «П» и «Б», кто меня замечает. То есть он не просто отделывается вежливостью богатых людей — ничего не значащими двумя-тремя вопросами, он со мной разговаривает, порой очень заинтересованно. Конечно, он хитрая восточная лиса, со сладкими речами и очень крепкими лапами, я знаю, но уже в нашу первую встречу, я еще был тогда любовником Дженни, после десятиминутного разговора на кухне, мы обсудили, смеясь, брачную страницу в «Нью-Йорк таймс», Гупта вдруг сказал мне: «Я не сомневаюсь, Эдвард, что ты будешь очень successful (успешный)». Даже если он мне просто льстил, а восточные люди на всякий случай хотят быть со всеми в хороших отношениях, даже с любовником хаузкипер, но мне так нужна была тогда лесть. Поддержка. И я его запомнил, и я себе сказал: «Вот живой человек. Может, и не друг, другого совсем класса человек, но мне от него приятно».
      К тому же Гупта какой-то ладный. Он одевается намного современнее Стивена. Гупта, скажем, может надеть лучший шелковый пиджак от Сакса с Пятой авеню и хлопчатобумажные брюки, купленные в магазине «Гап» на Лексингтон на сейл за десять долларов, я ему таких брюк немало укоротил. Видите, он правильно поступает, что входит в людей, делает друзей, вот и я ему пригодился, и, как вы увидите, не только в этом. Гупта учит меня практичности — как-то он отвел меня в тот же магазин Сакса, на распродажу, и объяснил, как покупать дорогие тряпки вдвое дешевле. Я с удовольствием учусь, благодаря чему имею уже сейчас небольшой, но очень впечатляющий гардероб дизайнерских тряпок, которые бы мне в жизни не решиться купить за нормальную цену. Авантюрист должен хорошо одеваться.
      Он всегда сияет — мой приятель миллионер Гупта — разряжен как школьник в первый день каникул — белые носочки, красная рубашечка с крокодилом, мокасины, хлопчатобумажные, всегда светлые брюки. В офис, а у него в Нью-Йорке он тоже есть, Гупта надевает костюмы и галстуки, да, но это другие костюмы и другие галстуки, отличные от тех, какие надевает мой босс Стивен Грэй. От Гупты как-то весело, хотя я целиком согласен с Линдой, когда она объясняет мне, что работать с Гуптой далеко не сахар, он мягко стелет, да жестко спать, и совсем загнал свою секретаршу. Да, говорю я, но с Гуптой все же веселее, он эксплуатирует тебя, может, и больше Стивена, но я предпочитаю восточное, ровное и хитрое лукавство, с помощью которого Гупта выжимает из своих служащих соки, истеричности и рывкам Гэтсби. Линда — бессознательный патриот Гэтсби, лучше же всего быть самому боссом и никому не служить. К тому же Гупта, который не так уж часто появляется в Нью-Йорке, протрепался со мной на кухне куда больше, чем Стивен Грэй — мой хозяин. Судя по тому, что я знаю о делах Гупты, он далеко не рас****яй, и даже более успешный бизнесмен, чем мой хозяин, намного более результативный. Следовательно, пуританская суровость Гэтсби вовсе не необходимость.
      Как ни странно, Гупта и куда более либеральный. Он, например, не постеснялся пригласить меня — слугу — в ливинг-рум, когда он принимал у нас в доме своего посла и министра торговли своей страны. Все мы тогда дружно пили шампанское «Дом-Периньон», хаузкипер Эдвард среди миллионеров и министров, и вежливо светски беседовали. Когда мы выпили четыре бутылки, Гупта вызвал меня в коридор и спросил, не мог бы я выйти и купить еще несколько бутылок или позвонить в ликер-стор и попросить о деливери. Для такого человека хаузкиперу Эдварду в ликер-стор смотаться приятно. «Могу я использовать лимузин?» — спросил я Гуту. Дело в том, что гости, естественно, прибыли в лимузине, который нанял для них Гупта. «Конечно, Эдвард», — сказал Гупта…

     Теперь мне уже тошно от налаженной стройности моей жизни, от огромного расписания на год вперед, висящего у Линды на пробковой стене, от месячного расписания, висящего у нее перед носом, такое же расписание висит у Стивена над столом, прикрепленное к лампе. От того, что я знаю, что произойдет со Стивеном через полгода, а значит, и со мной, мне противно. Я ведь живу по-настоящему в те моменты, когда Стивена нет в доме, и, зная, что, скажем, он будет здесь на следующей неделе пять дней подряд, я уже заранее предчувствую, как я устану. Я ныряю в его приезды с ужасом, закрыв глаза, а выныриваю из них с наслаждением. Может, потому только, что я не настоящий хаузкипер, а поддельный, а может, так чувствует всякий слуга. «А может быть, даже я и есть настоящий слуга, а писателя я придумал сам для себя, — думаю я. — Все мое писательство — я немножко черкаю в дешевых вулвортовских тетрадях и время от времени звоню своей агентше Лайзе — справляюсь, из какого еще издательства она получила отказ, сейчас их уже больше дюжины, отказов. Вот и вся моя принадлежность к писательству — к миру же слуг я принадлежу все время. Наверное, я все-таки слуга. Слуга я, слуга, а в писательство я играюсь», — заключаю я горько.
     Закупив продукты, обвешанный пакетами и кульками, я тащусь домой, доверяю Ольге разгружать пакеты, а сам методично приступаю к приготовлению ланча. Я научился быть точным — знаю, когда поставить брюссельскую капусту на пар и когда начинать чистить брокколи; единственное, что может выбить меня из расписания — это неумеренная активность Стивена и его бизнесменов. Время от времени приходит очередной бизнесмен и требуется подать ему кофе. Мне приходится тащить стерлинговский поднос с кофе и чашками, сахаром и молоком к Стивену в офис. Я тащу и злюсь. Стивен говорит мне спасибо, и я опять спускаюсь в свою просторную кухню, иной раз открываю дверь на улицу и стою, очищая овощи, и думаю, что хорошо бы они все оставили меня в покое: и Стивен, и бизнесмены, и Линда. Линда всегда претендует на часть ланча. «Эдвард, всегда заказывай и нам с тобой то, что ты заказываешь для Стивена», — напоминает мне она. «О, хоть бы вы все нажрались скорее! — бурчу я. — И опять погрузились в свои бумаги и ссоры, а я займусь собой и своими мыслями, буду неторопливо убирать со стола».
     Мясо я готовлю на раскаленной решетке пять минут одну сторону, три или четыре вторую. У итальянских братьев, без сомнения, лучшее мясо в мире, оно тает во рту, как масло. «Стивен любит, чтобы все вокруг него было очень classy», — не устает повторять Линда, и я стараюсь, чтобы было «класси» — овощи и мясо подаются тоже на стерлинговском серебре. Выглядит стол внушительно и красиво; если Гэтсби в хорошем настроении, он может поблагодарить, сказать: «Спасибо, Эдвард!», если он в плохом настроении, то ему хоть мясо ангела зажарь на ланч — он х…й что выдавит из себя. Впрочем, его похвалы меня мало трогают, самое лучшее, что он может сделать для меня, — это съесть свой ланч за сорок минут и съеб…ть из-за стола. Но Стивен просиживает в среднем по два часа за столом со своими очень важными гостями, а то и три. А я с отвращением жду на кухне.
    Когда наконец гости уходят и Гэтсби возвращается в свой офис, я, радостно убрав со стола, подымаюсь к себе в комнату и, бросившись на кровать, иной раз позволяю себе вздремнуть, не раздеваясь, минут пятнадцать-двадцать. Часто меня сбрасывает с постели звонок в дверь, и тогда я мчусь в элевейторе вниз. Гэтсби дверь никогда не откроет, еще чего, Линда чаще всего в любой момент дня на телефоне, и сколько бы в доме ни находилось бизнесменов, они не рыпнутся даже открыть дверь, — это моя обязанность или Ольги, но Ольга уходит в час дня. На телефонные звонки во время короткого дневного сна я не реагирую — я себе дремлю, и все. Человек — высокоорганизованное животное, — я спокойно выношу все 250–300 телефонных звонков, звучащих в один день в нашем доме, и не схожу от этого с ума, как, наверное, сходили крысы академика Павлова, или кого там еще.
    Я и сам виноват тоже, я позволил Линде немного, не во всем, но позволил ей сесть мне на голову. Я сам вызывался вначале на всевозможные поручения, — говорил, что люблю ходить по Нью-Йорку, и предпочитаю двигаться. Иной раз и вправду приятно прошляться пару часов в районе Пятой авеню и не сидеть со Стивеном и Линдой и всей этой шоблой аррогантных бизнесменов, воображающих себя благодетелями человечества, самыми главными людьми в мире, самыми важными. Бизнесмены твердо верят, что это они дают нам всем, простым смертным, работу, наши jobs, что, не существуй на свете бизнесменов, человечество бы вымерло. Научила их заносчивости американская пресса, и литература, и кино, и ТВ, — одно из заблуждений, один из американских мифов. Они горды собой, как поэты, господа бизнесмены. Раньше я считал, что поэты наиболее аррогантные и горделивые существа в мире, но теперь вижу, что я ошибался, поэтам далеко до бизнесменов.
    Порой, после очередной ссоры с Гэтсби, Линда бормочет, что будет искать себе новую работу, что с нее хватит, что восемь лет в рабстве достаточно, но от пылких речей до попытки разбить хорошо оплачиваемую клетку очень еще далеко, господа. Никогда она этого не сделает, дай Бог, чтоб я ошибался.
    Я живо могу себе представить старого Стивена Грэя, когда-нибудь его непременно разобьет паралич во время одного из его гневных припадков, в инвалидном кресле (конечно, в кресле самой современной конструкции, с компьютерным управлением) и старушку Линду, переругивающихся здесь же, в миллионерском домике. С ними все ясно, они никогда не изменятся. Гэтсби никогда не остановится и не бросит этот, по его собственному выражению, «fucking business», как он грозился мне однажды, в припадке сорокапятиминутной откровенности, и не пойдет преподавать, не станет профессором. Нет. Со Стивеном и Линдой все ясно, единственное, с кем еще ничего не ясно — с батлером Эдвардом, что будет с ним, и где и как он встретит свой конец, и в каком качестве. Так что я, может быть, напрасно жалуюсь. Я свободнее их, без сомнения, хотя и несчастнее. Но за свободу нужно платить, поэтому заткнись, не жалуйся на рабство, Эдвард-батлер.
    Дженни, после моей частной полуторагодичной пропаганды за равное и единое человечество, уехала в Лос-Анджелес вовсе не такой Дженни, как я ее встретил. Она не стала прорусской или любительницей коммунистов, но, пообщавшись со мной, она поняла, что там, на другой стороне земного шара, тоже живут люди, а не монстры. Слабые, бедные, умные и глупые — всякие, но люди… Понять, что русские не 260-миллионная банда злоумышленников и преступников, для сознания девушки, воспитанной в стране, в которой еще совсем недавно словом «коммунист» пугали детей, это не так мало, господа. Достижение, можно сказать.
     Линда — очень скептический человек. К тому же она находится под сильным влиянием Дэйвида, который очень не любит русских. Человек он интеллигентный — художник-оформитель, предположить, что он расист, трудно, тем более, что русские не самый подходящий объект для расизма. Скорее всего, он просто неудачник, и нашел себе достаточно удаленную мишень для вымещения злобы, потому что он, как мне кажется, трус, отсюда и каратэ.
     Дэйвид, хотя и относится ко мне лично неплохо, полувсерьез считает, что я русский шпион. Линда так, безусловно, не считает, она столько раз видела меня, на коленях драящего щеткой кухонный пол, что, очевидно, этот мой образ вытеснил из ее сознания образ
     Мы обсуждаем международные проблемы до хрипоты, особенно отношения между Америкой и Россией, но всякий раз приходим к одному и тому же выводу, а именно — что народы у нас хорошие и работящие, a fucking politicians пытаются нас перессорить. «Suckers!» — говорю я. «Suckers!» — говорит Линда.
    По утрам наша улица принадлежит шоферам лимузинов, поджидающим наших боссов, чтобы везти их вершить их важные дела в их офисы. Многие из соседушек имеют по хорошенькому пакету stakes в компаниях с громкими, всемирно известными именами типа «Авон», «Амоко», «Тексако» и т. д. Откройте «Уолл-стрит джорнэл», ткните пальцем и не ошибетесь — это именно те компании, названия которых, развернув «Уолл-стрит джорнэл», с удовольствием каждое утро лижут взглядом мои соседи. Шоферы лимузинов чистят свои лимузины тряпками или стоят группками, осторожно разговаривая, все в костюмах, при галстуках и в фуражках. Гэтсби — один из немногих в нашем блоке, кто редко пользуется лимузином — предпочитает такси. Причина тому не его либерализм — просто он ведь не живет здесь постоянно, но, чтобы летать в свое имение в Коннектикуте, он не задумываясь использует частный самолет.
     Как я ни стараюсь переносить свою жизнь и во все другие комнаты — большую часть моей жизни я все равно провожу на кухне, как и подобает слуге.
    С месяц назад, к примеру, как-то вечером в дом явились два огромного роста бизнесмена, я был предупрежден об их визите и ждал их. Я дружелюбно показал детинам их комнаты. Они же в свою очередь спросили у меня, что я пишу в тетради, я всегда слоняюсь по дому с тетрадью, если Стивена нет в доме. Гэтсби, конечно, сообщил им, что я писатель; я — один из его аттракционов для гостей.
    Я люблю кухню, хотя и пытаюсь с нее смыться и стесняюсь кухни. В сущности, все любят кухню — и Нэнси, которая, если приезжает, большую часть дня проводит на кухне, и даже Стивен довольно часто бывает в кухне. Все другие комнаты как бы отвлекают нас от кухни, стремление в кухню это древнее, оставшееся еще с пещерных времен стремление к очагу, в сущности, человеку и нужна в жизни только кухня. Все иное нарастила цивилизация, и мы только бесцельно тратим драгоценное наше, одолженное нами у хаоса время, переходя из комнаты в комнату, перебирая наши некухонные ненужности — предметы и дела.
    Я сижу в кухне у окна — слуга-философ, — смеркается, перед окном два подростка перебрасываются диском и тихо визжат от удовольствия. Солнечный весенний день позади. Я пью пиво и жду босса. Может быть, я и не должен его ждать, это не обязательно, говорит Линда, но, может быть, Гэтсби не имеет с собой ключа, очень редко, но такое бывает, лучше подождать.
    Я сижу и лениво думаю, что хорошо бы самолет ебн…лся о землю вместе со Стивеном. Человек он яркий, безусловно, но он занимает в моей жизни слишком много места, после меня самого он — следующий. Все мы прикованы к себе, Стивен — второй центр, вокруг которого обращается моя жизнь. Ни к чему это, думаю я, хорошо бы самолет ебн…лся, центр должен быть один — я. Тут же я, впрочем, думаю виновато, а имею ли я право иметь эти злые мысли, имею ли я право желать боссу смерти? Но Стивен, думаю я, очутись он по воле судьбы и случая на моем месте, с его сумасшедшим темпераментом, Стивен, пожалуй, думал бы то же самое, сидел бы у окна, ждал своего босса Эдварда и желал бы ему ебн…ться в Атлантический океан. Эта мысль меня ободряет.

    Много во мне мужицкого, и когда я stoned — это мужицкое вылазит на свет божий обильно и часто грубо.
    Гуляю я всегда по одному и тому же маршруту — иду на Вест по 57-й улице, достигнув Мэдисон, иду по Мэдисон вверх, люблю богатую Мэдисон, к тому же, там можно всегда встретить красивых женщин. Прогуливаюсь я неторопливо, — разглядываю знакомые мне почти наизусть витрины дорогих магазинов и заглядываю в лица прохожим. Мужские лица я разглядываю с целью сравнения — интереснее ли они моего лица. Вы скажете, что трудно остаться объективным, сравнивая с собой, но я стараюсь — мне важна истина, меня интересует, много ли у меня конкурентов в моей борьбе. Конкурентов мало, есть мужчины куда красивее меня, но той самоуверенной злости, той командирской решительности, которая появилась в моем лице примерно в то же время, как я стал работать миллионерским хаузкипером, ни у кого в лице нет. Странно, но миллионерский дом дал мне уверенность, может быть, от Стивена заразился я этой нервной самоуверенностью, научился хозяйским замашкам — Стивен ведь везде чувствует себя как дома. В тот единственный раз, когда я ходил с ним в ресторан, помню, как он первый забрался за стол, в самый удобный угол сел, сука, положил локти на стол, удобно, крепко устроился, чихать ему на всех. «Может, от Стивена?» — думаю я, разглядывая в зеркальной витрине свое лицо. В прежнее время я даже стеснялся остановиться на улице и посмотреть на себя в витрину, боялся, что скажут прохожие. А теперь мне все равно, что они скажут, жалкие неудачники, bunch of suckers, ненадежные и неуверенные. «Не доверяй никому», — вспомнил я слова Линды. Нет, Линда, никогда не стану доверять, будь спокойна. Еще чего, им — доверять!
      Как вы видите, сквозь меня усиленно пробиваются ростки нового человека, нового Эдварда, выжимая и вытесняя старого, как из картошки, пожирая ее тело, прут на волю зеленые ростки. Плоть от плоти моей, но другой Эдвард идет по Мэдисон.
      Мужчины, мои конкуренты, я уверен, что-то понимают, есть, наверное, и не забылся биологический язык, который нам всем как будто бы заменили слова, речь. Язык тела существует, язык глаз, мышц лица. А? Во всяком случае, раньше у меня все время спрашивали что-нибудь на улице. Вы знаете, есть особая категория людей, которая все время чего-то хочет от всего остального человечества — котер, доллар, как пройти к Линкольн-центру, просто приебаться. Теперь у меня никто ничего не спрашивает, им все ясно. Очевидно, мое лицо красноречиво выражает, что я всех их е…бл: …«fuck all of you».
      За уверенным видом Стивена стоят его миллионы. За моим уверенным видом стою я сам — открывший самого себя. Никто мне на х…й не нужен — вот что я открыл, ни мама, ни Елена, ни Дженни, никто. Я достаточно силен, чтобы горделиво жить одному. И горечи у меня от одиночества нет, а только радость.
      Еще я ищу девушку в шиншиллах. Встреть я ее на Мэдисон, я ее, конечно, не узнаю, разве что она опять будет в том же наряде, но это и не важно, я ищу тип — эту юную прелесть, эту таинственность и недоступность, эту завлекательную смесь дорогой проститутки и маленькой девочки — самое блистательное достижение нашей цивилизации. Когда я пишу — «проститутки», то без всякого осуждения, напротив. Сколько нам всем наши кухонные мамы в передниках и шлепанцах, подбоченясь, произнесли речей, вдалбливали в головы еще и еще раз понятие о высокой ценности серой добродетельной порядочной женщины, такой, как они сами, очередной кухонной рабы, которую в определенное время мы должны были, обязаны были ввести в нашу жизнь. Но я так, слава Богу, и не уверовал в добродетель, не понял ценности этого серого существа. Я с детства люблю праздники, а меня все время сталкивали в будни. В детстве я спрашивал маму: «Мам, а почему не каждый день елка?» А вот вам х…й, не хотите ли — папа, мама, соседи по Харькову и Москве, друзья и товарищи, обитатели Нью-Йорка, Лондона и Парижа — поддерживающие, надрываясь из последних сил, тяжелую бесформенную серую глыбу-мораль, — вот вам х…й! Хочу любить красивое, блестящее, хорошо пахнущее и молодое. Не хочу порядочной, скромной и благородной утки Дженни и ей подобных, хочу девушку в шиншиллах!
    Но как? — думаю я. — Я ведь старался ее любить, очень хотел, но независимо от себя самого опять скатился к этому своему безжалостному, замечающему мельчайшие детали, к ужасному моему непрощающему видению, к моим гадким ярким честным мыслям. Вот где секрет, — внезапно думаю я, — я хочу быть честным перед собой, я не могу согласиться на иллюзию, на неправду».
     И, желая Стивену свалиться вместе с «Конкордом» в воды Атлантического океана, я тоже максимально честен перед собой, эгоистично честен. Его визиты приносят мне неудобство, физическую усталость, психологические унижения и общее стеснение моей жизни, заставляют меня жить не так, как я должен жить, по моим представлениям, вот я и желаю ему смерти. Разве стыдно желать смерти своему тюремщику, даже если у него есть дети и жена? И тогда, в мои восемнадцать лет, уговаривая параноика Гришу убить санитаров для того, чтобы убежать из больницы, где меня мучили — вкалывали инсулин, загоняли в кому, уродовали мою психику, унижали меня, — я был биологически совершенно прав. Убей мучителя своего!
    О землю разбиться с самолетом я боссу не желаю, очень больно будет. Самолет, упавший в океан, выглядит куда безобиднее, гуманнее. В океан лучше… решаю я… Однако вдруг приходит мне в голову, если Стивена не будет, власть захватят наследники, и Нэнси дом непременно продаст. Продаст, точно, она любит жить в «стране», возле лошадей и коров, она и сейчас ворчит на Стивена — дескать, нью-йоркский дом — совершенно ненужная роскошь, я потеряю работу и возможность, будучи бедным, жить время от времени жизнью богатого человека — уникальная в своем роде единственная жизнь и возможность. Нет, думаю я, пусть уж босс прилетает, он хороший парень, а что истеричный, так Бог с ним. Переживем, перетерпим.
    Теперь я всякий день мирно и спокойно помню о смерти, помню и считаю. В сущности, мне осталось еще 20–25 лет нормальной активной жизни, до момента, когда тело износится до такой степени, что уже будет причинять больше неудобств, чем удовольствий. В эти 20–25 лет я должен втиснуть всего себя — свои размышления, книги, действия, свою сексуальную жизнь — выеб…ть именно тех женщин, которых я мечтаю выеб…ть, если я желаю (вдруг) убивать мужчин и женщин, я тоже должен поторопиться. Если я хочу иметь детей — то мне следует завести их в середине этого периода, если вдруг у меня очень высокие мечты основать партию, или государство, или религию, то все должно быть закончено к 2001–2005 годам после Рождества Христова, господа. Все должно быть закончено. Я мертвец — посередине отпуска. Vacation истекает, господа, скоро опять в хаос.
    Скорей, скорей, пока есть время, — раздуть какой-нибудь бред! и пожар, не важно какой, но успеть — советую я и тебе, читатель. До встречи с хаосом, до возвращения с солнечных каникул в ничто.

    Через пару дней я застал себя сидящим там же у окна в кухне, починяющим Стивену шубу. Он меня об этом не просил, он просто свалил свою, уже ненужную, шубу, зима-то ведь прошла, на сундук в прихожей, и там-то я и увидел, что карман полностью разорван и подкладка тоже разошлась по швам, а шуба почти совсем новая. Я мог отдать шубу в магазин к Каплану в починку, или вообще не касаться ее, повесить в шкаф, но я сидел и зашивал ему шубу, старательно зашивал. Я не умиляюсь своему собственному благородству, меня просто удивляют эти разные течения во мне самом — то смерти Стивену желаю, то шубу ему, как мама, чиню. Наверное, так нужно. А может быть, я способен зашить ему шубу, набросить на него шубу починенную и выпроводить его на смерть? Может, это у меня просто любовь к порядку так проявляется.
    Выпроводить, выпроводить. Стивен этого заслуживал. Он все-таки был дико грубый. Прямо с порога иногда. Вчера он приехал и, едва войдя, дверь за собой не успел закрыть, объявил, что он уходит out. На что его слуга спросил растерянно-иронически: «Немедленно?»
     Он сказал: «Через пятнадцать минут. Могу я отдохнуть в собственном доме? Do you mind?» — и зло посмотрел на слугу своего.
     Я нет. Я не возражал. «Отдыхай, усталый босс — психопат и баба», — подумал. Я не ожидал, что он взорвется и будет орать на меня, — после визита Ефименкова мои акции стояли высоко и прочно, но я все же свалил в свой любимый бейсмент, где тихо, тепло и спокойно, и уж никто не пойдет туда, разве что за вином, и сел в бельевой комнате в угол на кучу грязного белья. В бейсменте, в бельевой комнате, хорошо отсыпаться после побега из тюрьмы по гнилой и промозглой погоде, после нескольких недель в холоде и сырости хорошо спать в бельевой комнате, накрывши голову только что выстиранными простынями, забыв об остальном мире, позабыв на мгновение и подвиги, и славу, все позабыв, только легкая духота, и нечеловеческая усталость…
    Стивен, думаю я отвлеченно, Нэнси… Иногда, в минуты, когда я перестаю смотреть на сегодняшнюю мою жизнь, как на неизбежный этап моей судьбы, без которого будущего просто не случится, я растерянно думаю — зачем я слуга, как я тут оказался? Это все ведь смешно — Стивен, Нэнси… серебро, грязные тарелки, как подавать мясо… как готовить соус для крабов… Как смешно, как глупо, при чем здесь ты, Эдвард? Давно, в советской школе, у дореволюционных писателей, читал ты о своей сегодняшней жизни, и никак не думал; что то прошлое вдруг однажды станет твоей жизнью. Глупо как…
    Убежать из слуг? Но куда? Ведь те же минуты и часы, которые я трачу на Стивена, я бы тратил на другую, еще более никчемную работу, на другие, тоже мне на х…й ненужные дела.
    Так я сижу на куче грязного белья и решаю, что мне делать дальше. Проведя в таком состоянии с час, взвесив все плюсы и минусы, я в итоге прихожу к выводу, что с моей стороны было мудро пойти работать к Гэтсби. «Что бы я сейчас делал в своей квартире на 83-й улице, если бы даже у меня были деньги ее оплатить? Сидел бы один, как сыч. Здесь я хотя бы окружен людьми. Разговоры, язык, книги, и деньги… — перечисляю я преимущества миллионерского дома. — И вообще, в конце марта вся семья едет на три недели в Тунис, а потом Стивен летит в Японию», — радостно вспоминаю я, встаю с кучи белья и выхожу из бейсмента.
    Стивен, проторчавший в доме час вместо пятнадцати минут, в это время хлопает входной дверью и проходит мимо окна кухни… Но, увидев меня, он возвращается, улыбается и машет мне рукой, видно, стыдно ему стало за грубость. Раздетый совсем ушел, только в костюме, думаю я механически. Человек он не плохой, думаю я. Может, когда-нибудь вложит деньги в уничтожение цивилизации…

    В мою первую зиму и весну почему-то получалось так, что у Нэнси пару раз в месяц обязательно образовывалось срочное дело в Нью-Йорке, и она приезжала или одна, или с детьми, или даже с соседями по деревне, обычно на пару дней, редко когда на большее время. Я подсчитал, что за эти первые месяцы моего служения в доме мистера Грэя Нэнси провела в городском доме куда больше, чем за весь тот период, когда я был бой-френдом Дженни. Нэнси явно проверяла мою пригодность к должности хаузкипера, я же от ее проверок с непривычки охуенно уставал.
    Нэнси любит готовить, она не бездельная леди. Почти всегда завтрак на всю их ораву — на детей и деревенских соседей и их детей, она готовила сама. Моей же обязанностью было помогать ей, торчать с ней на кухне, подать ей то и это, сбегать в магазин. Если, скажем, оказывалось, что сливочное масло, которое я употребляю, было не того сорта, какой употребляет она, или Нэнси вдруг решала делать оладьи — pancakes, а в доме не было муки, я влезал в свой тулупчик и бежал за мукой или маслом.
    Так и помню себя в ту зиму по утрам на ярко освещенной кухне невыспавшимся Ванькой Жуковым, расставляющим тарелки на дюжину человек, раскладывающим салфетки, таскающим стулья, за окном едва серело, — деревенские жители — Нэнси и ее приятели, вставали с петухами.
     Помогать и быть на побегушках куда худшая работа, чем если бы я готовил им завтраки сам, я лично предпочитаю готовить. Нэнси, безусловно, все умеет, и она заслуженно прославленная хозяйка. У себя в Коннектикуте она время от времени печет безумные огромные торты на сто человек в виде корабля, или в виде церкви, или в виде Сити-холл, о ее тортах всякий раз сообщает читателю кулинарная секция «Нью-Йорк таймс». Торты эти пожираются гостями мистера и миссис Грэй на открытом воздухе на коннектикутской лесной поляне под аккомпанемент симфонического оркестра. Я же говорю, что они любят выебнут…ся, их хлебом не корми, эту семейку, но дай выебнут…ся.
    Она готовила завтраки, спасибо ей, но кухня моя после набега миссис Грэй выглядела как мирное еврейское местечко после погрома. Дело в том, что она использовала столько посуды, сколько ей заблагорассудится, в три раза больше, чем я. Но в Коннектикуте за ней убирали шестеро, здесь же только мы с Ольгой образовывали живой конвейер между раковиной и дишвошером: Ольга ополаскивала посуду от остатков пищи, а я устанавливал посуду в дишвошер. Грязную посуду после ланча я убирал уже один.
    Однажды Нэнси обратила внимание на то, что я ополаскиваю тарелки перед тем, как поставить их в дишвошер:
    — Ты не должен этого делать, Эдвард, — сказала она снисходительно, очевидно, поражаясь моей глупости или неосведомленности, — на то и дишвошер, чтобы мыть тарелки.
    Я сказал:
    — Извините, Нэнси, но специалист, который ремонтировал нам дишвошер с месяц назад, сказал, чтобы мы так делали, я и делаю.
    — Почему? — сказала Нэнси, — у меня точно такой же дишвошер в Коннектикуте, и я никогда не ополаскиваю посуду перед мойкой.
    Я пожал плечами, а она сунула грязные после завтрака тарелки с размазанным по ним яйцом в несчастный наш дишвошер. Ну, через сорок минут они и вышли из дишвошера чистые, но с размазанным по ним яйцом, как и прежде. Она уселась тогда, разбросав свои юбки по полу возле дишвошера, и засучив рукава стала в нем копаться. Открутила несколько гаек, сняла несколько частей, возилась, возилась в дишвошере, все время повторяя: «Почему?» — любознательная и упрямая Нэнси. Потом к ней присоединился гость — один из ее деревенских соседей, очень худой банкир в одних носках, он тоже уселся возле дишвошера и погрузил в него руки…
    Я время от времени незаметно подталкивал присутствующую при этой сцене Ольгу локтем и иронически улыбался. Мы, люди из технически слабо развитых стран, не пытаемся лезть в ту область, где мы ни *** не понимаем. Дотошные же Нэнси и банкир возились с машиной часа полтора, перепачкались в жирной воде и остатках пищи, а результат был нулевой — 0. Мы до сих пор ополаскиваем тарелки от остатков пищи, а уж потом ставим их в дишвошер, потому что так приказал нам Их Величество Специалист — рыжий парень в комбинезоне — Бог Посудомоечных Машин.
    Я усиленно спрашивал Нэнси, как делать, я притворялся, что меня действительно интересует, как она готовит майонез с укропом или еще какую-нибудь пищеварительную чушь. Я ее спрашивал и даже записывал, господа. Если хочешь быть на хорошем счету, будь старателен или делай вид, что ты старателен. Я усиленно делал вид. Может, Нэнси даже не очень мне верила, что меня интересует кухонная арифметика и механика, но от нее и не требовалось верить — мы играли свои роли: она — хозяйки, я — хаузкипера, все у нас было хорошо. Волею обстоятельств я почему-то умею варить превосходный куриный суп, куда лучше Нэнси, это и Линда отмечает, и даже Стивен. Даже более того — многие люди мне говорили, что мой куриный суп лучший из всех куриных супов, которые им приходилось есть во всю их жизнь. Может быть, я делаю лучший в мире куриный суп, а? Я думаю, Нэнси уважала меня за куриный суп и еще за то, что я не выебыв…лся и принимал условия игры — утруждал себя казаться старательным. Посему, в конце концов, она прекратила свои наезды и приезжает теперь в Нью-Йорк только в случаях действительной необходимости. А тогда, в марте, год назад, Нэнси сказала мне, как бы подведя итог проверки: «Ну что ж, Эдвард, с тобой все хорошо, дом без пятнышка (пятноотсутствующий, если перевести с английского буквально). Спасибо тебе большое».
    Теперь мы живем в мире, согласии и покое. Вообще же я считаю, что хозяева только грязь в дом наносят, пользы же от них никакой — точка зрения хаузкипера. После редких теперь, слава Богу, набегов дикой толпы из Коннектикута я и Ольга постепенно начинаем приводить дом в порядок. Особенно загаженными оказываются, конечно, детские комнаты. Пытливые американские дети во время своих коротких визитов успевают сделать многое: склеивают модели самолетов и кораблей, режут на мелкие кусочки бумагу и разбрасывают ее по всему дому, бегают по крыше, да так, что стекла трясутся во всем доме, опутывают лестничные перила проводами и веревками… Всего разгрома, учиняемого всякий раз детьми, не опишешь, во всяком случае, каждый такой визит стоит нам с Ольгой нескольких дней труда после их отъезда. Самое противное, что практически мы убираем за детьми гостей, только самый младший ребенок Грэев по возрасту способен участвовать и участвует в этих безобразиях. Но я всегда так счастлив, что хозяйка убралась восвояси, что последствия визита не могут омрачить моей радости.
    Иногда Нэнси кого-нибудь оставляет в доме еще на несколько дней пожить. Или же у коннектикутского банкира — ее соседа — есть в городе дела, и он остается на пару дней, или любовник Нэнси Карл живет в доме. Но по взаимной нашей со Стивеном договоренности я ничего не должен этим людям — я могу предложить им кофе поутру, если они спускаются в кухню, и все, что я имею в рефриджерейторе, но берите сами, дорогие гости. Самообслуживание.

    Карл всегда появляется в доме через полчаса после прибытия Нэнси. Первое, что она делает, поставив свой джип перед окном кухни — я и старшие дети выгружаем в это время веши из джипа, — она звонит Карлу. Карл — быстро лысеющий не очень молодой человек, очевидно, моего возраста или даже моложе, но в отличие от меня он таки, да, сделал себе карьеру за последние четыре года. Начав с бухгалтера провинциального яхтклуба, где-то там же, в захолустном углу Коннектикута, Карл, благодаря протекции Нэнси, быстро взлетел по социальной лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, и занимает сейчас должность Президента одной из крупных дочерних компьютерных компаний, входящих в империю Гэтсби.
    «Учись, Эдвард, — говорю я себе всякий раз, когда вижу Карла, сидящего с Нэнси на кухне и интеллигентно беседующего с ней о пустяках, — вот он — авантюрист, настоящий, не то, что ты».
    Нэнси сорок, женщина она вполне привлекательная, высокая, с хорошей фигурой. Единственное, что можно поставить в упрек ей или природе — что она, как и Дженни, совершеннейшая мама, на чьи ласковые колени хорошо прилечь обиженному жизнью ребенку. Что бы со мной в жизни ни происходило, в самых тяжелых обстоятельствах, мне никогда не хотелось выплакаться на маминых коленях или на ее груди. Мне нужны капризные ****ские девочки-подружки, заносчивые, и размалеванные, и надушенные, снов о том, что я маленький и робкий спускаюсь в гигантскую пиз…у, у меня никогда не было, я не Стивен и не Карл, короче, и Нэнси для меня не привлекательна. Хотя вначале я, как истинный авантюрист, и подумывал о жене босса, но, взвесив все за и против, понял, что она не моя чашка чая. Уже совсем другой вопрос, был бы я ей интересен или нет. Я думаю, что нет, между нами не было и нет ни одной точки соприкосновения, хотя и антипатии тоже нет. Кроме того, я думаю, что мы с Нэнси одного типа люди, я тоже самоуверен, инициативен, деятелен, и всем моим женщинам всегда покровительствовал, и был им папа, даже тем, которые были старше меня. Может, именно поэтому мы и с Дженни не сошлись, она ведь не была соблазнительной девочкой-дочкой, она была мама Дженни, мама Дженни нам не нужна, нет. Я сам папа Лимонов, я сам командир.
    Авантюрист Карл — тихий человек, он если и живет в доме, то так, что его не видать и не слыхать. Иной раз по утрам я застаю его на кухне читающим книгу этикета, написанную Эми Вандербилт, очевидно, специально как пособие для авантюристов, для кого же еще. Гэтсби книга не нужна, кое-что он знает, а его деньги и его самоуверенность ставят его выше любого этикета. Гэтсби — представитель верхнего класса общества, а не буржуа, не бывший бухгалтер, как Карл. Вот Карлу приличествует читать книгу этикета, он ее и читает. Тем не менее, они делят одну женщину.
    Как странно, думаю я, природа, совершенно не считаясь с телами, рассовывает типы людей куда попало, есть тип, и природа сует его в первое попавшееся тело. И вот здоровенный детина — Стивен Грэй — 6 и 2, имеет в себе уязвимую душу маленького мальчика, который во всех женщинах ищет себе маму и выбирает маму — тому пример и Нэнси, и Полли, и еще несколько его женщин, все они распространяют вокруг себя материнскую ауру. В то же время я, Эдвард Лимонов, — 5 и 8, с детско-подобными чертами лица, поди ж ты, и имею замашки папы. Помню, что за все время моей жизни с Дженни, я один только раз — больной и в жару, закапризничал, и все в тот момент вдруг стало для нее на свои места — она прижала мою голову к груди и стала гладить меня по волосам, очевидно, сама этого не сознавая, и что-то забормотала ласково. На следующий день Дженни сказала мне грустно: «Какой ты был вчера больной, Эдвард, но наконец human. В первый раз за все время».
    Когда я гляжу на Нэнси в длинном платье, с загорелым лицом, ее волосы собраны в пучок, она совсем не накрашена, суровая и сосредоточенная, она стоит в саду на коленях и сажает куст азалий — пересаживает их из горшка, я чувствую некоторое мужское превосходство перед моим хозяином, которому нужны покровительственные ласки этой Женщины… Человек, работающий слугой, который натирает паркет и чистит боссу ботинки… но я до сих пор еще с ужасом вздыхаю каждую ночь и переворачиваюсь в постели, вспоминая взбалмошное дитя Елену, способное довести меня до бешенства своим ****ством, совершенно отбившееся от рук дитя. Елена — дитя, сбежавшее от папы Эдварда, и творящее безобразия, ебуще…ся со скверными мужчинами, и хулигански живущее, как она хочет, в то время как дочь должна жить, как хочет папа. Природа скроила меня таким, что делать, если б я мог — я бы с удовольствием успокоился на женской большой груди — бедный уставший мальчик.
    Ах, дорого бы я дал, чтобы проникнуть ночью в спальню Стивена Грэя и посмотреть, как он это все делает со своими женщинами. Любопытство исследователя, господа, только любопытство исследователя, ничего грязного, никаких сексуальных мыслей, хотелось бы посмотреть только, кто и как преобладает. Кстати говоря, Стивен со своими girl-friends использует не только его хозяйскую спальню, но и гостевую спальню рядом. Или он трахается с Полли на своей постели, а позже она уходит спать в гостевую комнату, и в таком случае, ох уж мне эти избалованные васпы, или Гэтсби считает неэтичным использовать для еб…и хозяйскую семейную спальню, где висит фотография Нэнси — голой с голым же ребенком, это Генри — ее первенький. Не знаю, но черная женщина из слаборазвитой страны Гаити Ольга имеет чуть больше работы, благодаря странному благородству нашего господина. А желтый человек полутатарин Эдвард имеет еще один повод для улыбок и размышлений.

    Жалкий неудачник и слуга, Эдвард, я вам этого удовольствия не доставлю. Я вытерплю, выстою, я вынесу еще множество отказов от издателей, еще несколько лет вот таких пустых вечеров, несколько тысяч таких, как сегодня, прогулок, перетерплю, и войду к вам на крышу мира — самым умным и злым. И не ради вашего общества, я уверен, оно будет немногим веселее общества Дженни и ее друзей, даже не ради ваших женщин, но ради самого себя. Себе доказать хочу, что я могу. Мне главное, чтоб я себя уважал.
 
    Генри всегда стоит на семейных фотографиях с краю. У него отдельное, наивное, но и как бы чуть насмешливое выражение лица. Другие члены семьи, и младшие дети тоже, куда грубее его. Ростом он с папу Стивена, но необыкновенно тонок, даже для его семнадцати лет, порой кажется, что он вот-вот сломается в талии. У него короткие блондинистые волосы, как у мамы Нэнси, и на носу тоненькие очки парижского студента, на типичного американского мальчика он мало похож.
    Мы с Генри друзья. Не то, чтобы большие, он ведь не живет в миллионерском доме, учится, но за тот десяток или чуть больше встреч, которые у нас были, мы вполне с ним сблизились. Мы даже разделяем кое-какие общие увлечения — например, любовь к Джеймс Бонд-фильмам.
    В конце апреля Генри в сопровождении дюжины мальчиков и девочек приехал из Коннектикута, мама Нэнси позвонила мне предварительно и, предупредив об их прибытии, попросила батлера Эдварда присмотреть за молодежью — в нашем доме, оказывается, должно было состояться детское костюмированное парти по случаю окончания учебного года. На этом парти Генри собирался доснять заключительную сцену фильма, продюсером и одним из героев которого он был. Как видите, Генри играл в своего папу — папа единожды был продюсером, Генри тоже обратился к киноискусству.
    Гостей у двери, еще снаружи, встречали стражи — два здоровых крепких парня. Генри одел их в расшитые золотом персидские безрукавки, прямо на голое тело — безрукавки Генри отыскал в бейсменте, шкафы со старыми вещами занимают у нас целую стену бейсмента. Мускулистые парни были как бы телохранителями Генри, он ими всячески помыкал и называл их «мои рабы», на что они, не моргнув глазом, соглашались. Как вы поймете позже, «мои рабы» были связаны с контекстом фильма, который они снимали, и ролью Генри в фильме: Генри играл Мостелло — современного Мефистофеля из штата Коннектикут, а эти двое играли роли его рабов. Но и помимо фильма рабы были у него рабами — телохранителями и на побегушках, эти ребята с простыми лицами. Я не знаю, были ли они из семей победнее, или Генри возвысился над ними благодаря своему интеллекту и утонченности, но я присутствовал при очень некрасивой сцене, господа. Перед самым началом парти вдруг обнаружилось, что у них не хватает сахара в сангрии, мой сахар они уже использовали, они сварили гигантский котел сангрии. Платил, конечно, за все Генри. Вынимая деньги из кошелька, он, как мне показалось, нарочно уронил на пол двадцатидолларовую банкноту. Генри не нагнулся за ней, еще чего, он небрежно бросил старшему из своих двух телохранителей — «Возьми!» — и тот послушно поднял деньги и побежал за сахаром, прямо в персидской безрукавке, его мощные голые плечи камнями выпирали из-под нее.
    …Я испугался незнакомки, даже холодный пот выступил на лбу слуги, показалась она мне ужасно недоступной, и самое страшное, что я тотчас понял — она была из породы девушки в шиншиллах! Вокруг незнакомки, она только вошла, засуетились все их лучшие мальчики. Даже сам Генри спустился вниз по лестнице в токсидо и бабочке, разводя руки заранее широко в стороны, как делал его папочка, поприветствовал ее, заключил ее в объятия, — поведение и жесты полностью скопированы с Гэтсби-старшего. «Хотел бы я быть в эту минуту на месте Генри и заключить ее в объятия», — подумал я завистливо. Можете себе представить, Генри приветствовал ее по-французски, и незнакомка ему отвечала странно-низким для такой юной особы голосом, тоже по-французски. Аристократы ху…вы.
    У меня упало настроение. Со мной такое бывало и тогда, когда мне было столько же лет, сколько им сейчас, — упадок сил и припадок неуверенности перед лицом красоты. Чаще всего подобные припадки остолбенения и неуверенности случались со мной на школьных балах. Мне, конечно, всегда хотелось самую первую девочку на балу, и я, безусловно, всегда стоял в самом темном углу зала, прислонившись к стене, и мучился трусостью. Нет, я знал себе цену, я знал, что я «good looking boy» — девочки мне об этом говорили. Но красота повергала меня в состояние столбняка и оцепенения. Когда же я наконец преодолевал свой столбняк, было уже поздно, какой-нибудь наглый мужлан с едва пробивающимися усиками уже держал мою душеньку за руку и что-то вдохновенно лгал ей. Ни тогда, ни сейчас я ни на минуту не засомневался, что я куда интереснее и живее маленьких или взрослых мужланов, составляющих по меньшей мере 95 процентов мужского общества на каждом балу, но что это меняло? Теперь, правда, зная за собой постыдный грех трусости, я с годами выработал несколько приемов, позволяющих мне бороться с ним. Так, я твердо понял, что красивые женщины повергают в ужас и столбняк не только меня, а многих. Достаются они всегда самому смелому, обычно, самому первому смелому, вот я и стараюсь быть первым. Закрыв глаза в состоянии полного ужаса, я, обычно, иду через зал или гостиную, главное — подойти, преодолеть пространство, как только я открываю рот, все становится на свои места. Совершенно не важен в таком случае предмет разговора, главное издавать дружелюбные звуки, в сущности мы же высокоорганизованные животные. Собаки обнюхивают друг друга в таких случаях или виляют хвостами.
    Сволочь Генри меня ей даже не представил, он представил меня массе совершенно мне ненужных девочек-кикимор, а такое сокровище провел, не глядя на меня, вверх по лестнице в ливинг-рум угощать сангрией. Проходя, незнакомка все так же нахально глядела на меня, нет-нет, мне не показалось, она глядела на меня, да, наверное, это и неудивительно, я был взрослый мужчина, а она — независимо от ее возраста — взрослая женщина, мы были один на один в толпе детей. Когда она поднималась по лестнице, ее юная попка упруго волновалась под черным платьем, как гарцующий задок хорошенькой молоденькой лошадки, простите мне это гусарское сравнение, господа, но это было именно так.
    Постиравшись чуть-чуть для приличия на первом этаже, я поперся вслед за Генри и незнакомкой наверх. Я уверен, что за моим поведением никто не следил, что за глупости, это моя природная трусость перед красотой заставила меня выждать, когда я боюсь, видите, я тотчас вспоминаю о приличиях. Наверху уже творилось черт знает что — дети сидели на полу вокруг кальяна, и на диванах во франкенштейновском синем и зеленом свете синих и зеленых лампочек, которые они вкрутили во все многочисленные лампы папы Гэтсби. Несмотря на то, что гостиная в доме Гэтсби необычайно велика, вся она была покрыта плотным слоем подростков. Выглядели они очень весело, довольные рожи там и сям — как же, на парти нет ни одного взрослого.
    «Эдвард! Эдвард! Иди к нам! — закричали дети, сидящие вокруг кальяна. Среди них было несколько подростков, приехавших в автомобилях с Генри из Коннектикута, они меня уже хорошо знали, в частности, мальчик-режиссер и его смешная герл-френд. Всеобщее внимание при этих возгласах на некоторое время обратилось на меня. Перешагивая через торсы и туловища, становясь на руки и ноги подростков, хаузкипер пробрался к кальяну, дети потеснились и дали мне место на полу. Кто-то с готовностью протянул мне гибкую трубку с мундштуком на конце. Заведовал курением мальчик в парике, платье и черных чулках.
    Я с удовольствием затянулся. Гашиш у них был неплохой, ничего не скажешь, оттянув свое, хаузкипер зажал мундштук рукой и передал его следующему от него по кругу соседу. На меня взглянули все те же насмешливые глаза. Она сидела на одном из наших качающихся кресел, а в ногах у нее восседал рыженький красавец — мальчик-актер, игравший в их фильме главную роль — школьного Фауста, которого соблазняет Мефистофель-Генри. Мальчишка весь был сонно-наглый, он обнимал одну из молоденьких ног моей незнакомки и поглаживал ее. «Юный развратник» — подумал я с ненавистью и, передавая ей мундштук с кишкой, чуть-чуть улыбнулся ей снизу с пола. Она улыбнулась мне в ответ, не энергично, а так загадочно-издали, улыбнулась, мерцая…
    Мне, может быть, нужно было отойти от проклятого восточного зелья, от мальчика в черных чулках, с которым мы уже понимали друг друга не только без слов, но и без движений, обменивались биотоками, передавали мысли на расстоянии, но трусость и гашиш разложили меня на лопатки, я лежал и не дрыгался. «Ну что я ей скажу… — думал я, — ну что, она же знает, что я слуга, ей наверняка уже сказали, я видел, как она беседовала с Генри и другими ребятами о чем-то, взглядывая в мою сторону». «Была бы она не так ослепительна, — думал я, — честно, я не боялся бы, будь она чуть похуже, а не такая блистательная…» Короче, я все более и более комплексовал, и даже вдруг, обнаружил себя сидящим там же, у кальяна, погруженным в грустные мысли о том, что я уже старый в сравнении с ними, одинокий, и никаких у меня связей с толпой детей нет. Никаких. Они отдельно, и я отдельно…

     Вся моя жизнь на протяжении нескольких последних лет — это тоска по «action», по действию. Если, а я очень на это надеюсь, цивилизация наша начнет разваливаться в ближайшие пару десятилетий, я, конечно, найду себе применение тотчас, буду наверняка не из последних удальцов среди удальцов мира. Но пока единственное, что мне остается, — это писательство и секс — эти единственные две сферы, в которых человек, если он смел, до сих пор еще может проявить себя более или менее свободно. Все другие области давно патрулируются цивилизацией до мельчайших улочек и тупичков. И писательство и секс, бесспорно, тоже порабощены и зависят от цивилизации, от социального, но щели все-таки в машине есть. Или еще есть, или уже есть. Во всяком случае, они еще не умеют контролировать наши мысли, их гении в белых халатах еще не доискались до способа читать под нашими черепными коробками. Они давно подслушивают наши телефонные разговоры, роются в наших бумагах, но мысли они еще не читают. Хотя я совершенно уверен, что уже идет лихорадочная работа в этой области, и гении в белых халатах добьются своего, я верю в человеческий гений. Дай мне Бог умереть раньше этого великого открытия, ибо тогда уже х…й попишешь и поебеш…ся на свободе.
    С писательством у хаузкипера господина Стивена Грэя не очень движется. Американские издательства одно за другим отказываются печатать мою книгу. Может, они сговорились с моей бывшей подругой Сэрой? Хотя у меня давно уже начался зуд перемен, опять хочется переместиться на следующую ступеньку жизни, зуд честолюбия, я вынужденно сижу в слугах, и жизнь моя в миллионерском домике, войдя во второй год, совершает как бы второй круг. И это уже рутина, мне неинтересно, и я посматриваю по сторонам, куда бы свалить — неугомонный господин Лимонов Эдвард. Уже все, с кем я когда-то начинал жизнь — угомонились, кто в тюрьме, кто в семье, остановились, во всяком случае, даже Елена как будто устала и живет замужем за европейским своим аристократом и разве что изредка позволяет себе небольшие любовные приключения. Но не я.
    Издатели отвечают Лайзе приблизительно одно и то же, что-то вроде: «Роман господина Лимонова слишком пугающий, его герой слишком негативен». Внутри себя, в глубине души я считаю, что они правы, отказываясь публиковать мой роман. В сущности говоря, я их враг, и такие книги, как моя, разрушают если не цивилизацию, то по крайней мере веру в нее, так что логично их не печатать. Но борьба есть борьба, посему я всеми силами стараюсь выиграть. Я давно уже не реагирую эмоционально на отказы, агентша методически посылает книгу в неохваченные еще книгой издательства, а если Лайзе надоест эта работа, я не умру от разрыва сердца. Я буду искать и найду себе нового агента, и начну все сначала Они жадны до денег, и они меня купят в конце концов. Я упрямый. Но, к сожалению, я еще и very sensitive, как отметила некогда моя подруга Дженни, и время от времени мне становится тошно, тогда я убегаю куда глаза глядят, как безумец, и чаще всего ищу облегчения в сексе.
    Лучше всего быть подкидышем в этом мире, не знать ни отца, ни матери, тогда ты сможешь сделать себя таким, как ты хочешь, злым без оглядки… хорошо это, одним словом, и освободительно. «А какой комплекс он будет иметь!» — завистливо подумал я. Хорошо иметь комплекс. Нужно иметь комплекс. Человек без комплекса — что новый автомобиль, в который забыли поставить мотор. Его, конечно, можно толкать по жизни, но сам он не может двигаться.

    Я сказал Поле, что я завидую ее профессии. Я и действительно завидовал. Кроме того, что работа была интересная, с людьми, Пола наверняка зарабатывала за вечер столько, сколько я получал в миллионерском домике за пару недель, а то и куда больше. Только я оставил у нее в общей сложности сто долларов. Не все такие сумасшедшие, как я, и ходят к проституткам успокаивать свою душу, но и те, кто ходят успокаивать плоть — платят, потому с ней все было хорошо.
     Я написал Поле свой телефон и вышел вместе с ней на улицу. Сексуального удовольствия я получил от нее мало, вообще не понимаю, каким уж нужно быть идиотом, чтобы ходить за сексуальным удовольствием к проститутке. С таким же успехом можно ходить за этим к врачу-урологу, он тоже трогает за член. Но духовное, условно назовем его духовным, удовольствие я от визита к Поле получил, как хулиганистое дитя, что мается от безделья и тоски целый день и успокаивается лишь только когда набедокурит — повесит кошку в саду или украдет у отца из кабинета револьвер и прострелит ногу сестре… В том, что Пола не позвонит мне, я был уверен, эти девочки очень осторожны, хотя я и заманчиво сказал ей, что очень богатый и живу в Манхэттене в собственном доме.
    Я пошел в собственный дом — пересек Бродвей, еще несколько авеню, и вскоре оказался на Пятой, по Пятой я дошел до 57-й улицы. На стене банка на углу Пятой и 57-й улицы красовалась жирно выведенная при помощи черного фломастера горделивая надпись-призыв «Ограбь меня!» Это наш нью-йоркский особый патриотизм. Сейчас наши нью-йоркские грабители банков на рекорд идут. Больше всех банков ограбили в стране, и уже к этому месяцу больше, чем за весь прошлый год.
    «Давай ребята! — думаю я. — Нажмем! Удвоим количество ограблений банков! Удвоим и утроим!» Не один я болею, все подсчитываем в Нью-Йорке, все в азарт вошли. Пресса считает, мы, нью-йоркские патриоты, считаем. Сегодня тринадцать ограблений, завтра, о дай Бог, чтобы было больше, хотя бы четырнадцать. Азарт. Наши грабители лучше всех, самые бравые. Даже женщины есть.
    Я иду мимо банка спокойно, нет, я не стану его грабить, я научился свои страсти сдерживать. Быть писателем куда выгоднее, чем быть бандитом. Уж я потерплю, подожду, и все же отхвачу свой кусок, сделаю мое большое дело. Потерплю, хотя внутри я безусловно бандит, кто же еще. Какой я хаузкипер, и какой я писатель, я бандит! Это моя настоящая профессия, думаю я лихо.

    Сегодня босс дома. Сегодня пять человек из Кувейта сидят в гостиной. Сидят они в нашей гостиной уже три часа.
    Пять кувейтцев явились в лимузине, одетые в западного покроя костюмы, а вовсе не в бурнусы бедуинов, как я ожидал. «Четыре из них, — сказал мне, выскочив в кухню, мистер Ричардсон, сводный брат и сотрудник босса, он радостно потирал руки, — четыре кувейтца стоят больше двух биллионов, Эдвард!»
    Два биллиона долларов! — это уже из области астрономии. Миллион я еще как-то могу себе представить, но два биллиона и даже больше? Стоят только четыре из них, потому что пятый — бедняга, ничего не стоит, хотя и тоже кувейтец, он — переводчик. Переводчик, в моем понимании, уже слуга, посему он меня мало интересует, но на обладателей двух биллионов я гляжу во все глаза и стараюсь заскакивать в ливинг-рум — гостиную как можно чаще, делая вид, что я заботлив.
    Когда я заботлив, часто случается, что я слишком заботлив. С кувейтцами я тоже перестарался, совершил ошибку. Хотя и не на основной стол — тот самый, зеркальный, с птицами, который Гэтсби выломал из стены в Иране, гости и Стивен сидели вокруг него, — но я поставил все же алкоголь в гостиную, на столик в углу — водку, и виски, и ром, и бокалы. А ведь знаю же теоретически, что арабские люди спиртного не пьют, им мусульманский закон их не разрешает, и предложить им выпить — большая обида для них, или, по меньшей мере, нетактичность. Только случайно я не сунул алкоголь им под самый нос, на зеркальный стол — благо на столе уже не было места — я уже поставил туда чай и кофе. На мое счастье, я только успел втиснуть на стол абсурдное кожаное ведерко со льдом, и в процессе втискивания я увидел стареющее на моих глазах лицо Гэтсби. Он бы выругал меня, наверное, немедленно страшными словами, если бы не арабы вокруг стола, и Ефименков, мой ангел-хранитель, о котором он, по-моему, постоянно помнит, хотя доподлинно знает это только сам Гэтсби. Я, безусловно, воздержался от дальнейших действий, хотя сразу и не сумел понять, в чем дело, а потом ко мне вышел из ливинг-рум быстрый мистер Ричардсон и тревожно сообщил мне о моей ошибке. Я улучил момент и позже утащил свои бутыли с алкоголем, может быть, даже не все кувейтцы видели их, большинство из них сидели спиной к бутылям. В коридоре я подумал, что такая ошибка, соверши я ее пару-тройку столетий назад, могла стоить мне моей хаузкиперовской, батлеровской жизни. Варварский барон три столетия назад повесил бы меня на большом дереве в саду, рядом с качелями, хотя потом, возможно, и пожалел бы верного батлера, жертву своего темперамента.
    Кувейтцы сидят до сих пор и торгуются и совещаются с боссом и мистером Ричардсоном и еще двумя бизнесменами поменьше рангом. Правда, у них был перерыв. В перерыве они спустились на первый этаж в солнечную комнату и осмотрели и опробовали там… ну, что бы вы думали?.. Машину для мгновенного определения состава золота. Машину эту привезли уже два дня назад в большом сундуке, упакованную заботливо в одеяла, ибо это одна из двух или трех таких машин, существующих в мире, так что наши бизнесмены о машине заботятся. Внешне машина выглядит как маленький токарный станок с электронным управлением, от нее исходят всяческие провода, а на черном ящике-щите у машины расположены множество индикаторов со стрелками.
    Когда перерыв кончился и арабско-американская толпа вернулась в ливинг-рум, опять к арабским коврам и подушкам, ****еть дальше и перебирать бумаги, я прокрался в солнечную комнату, чтобы рассмотреть машину поподробнее. На машине лежало с дюжину продолговатых предметов, похожих на грубо испеченные пирожные. Взяв одно из пирожных, я почувствовал его ненормальную тяжесть. Золото. «Золотце! Золотишко!» — говорил я себе, подбрасывая брусок золота.
    Мне почему-то стало весело. Тяжесть золота была влекуще-приятная. На минуту я подумал, что хорошо бы сгрести все бруски в сумку, такая у меня есть, и съеб…ть в далекие земли. Но сколько тут может быть золота, на какую сумму? Я взвесил взглядом кучку брусков. Для меня мало. Слишком мало, чтобы бросить так и ненапечатанными книги, и агентшу Лайзу, и мою борьбу на полпути. Я часто хожу в банк получать для Гэтсби cash — это одна из моих обязанностей, — бывает, что и несколько тысяч долларов за раз, и порой у меня мелькает мысль съебать в какой-нибудь Гонконг или Лас-Вегас. Но тем и отличается большой преступник от жалкого воришки, что большому можно доверить и сто тысяч. «Не доверяй ему только миллиона, Гэтсби!» — усмехаюсь я.
    Положив брусок на место, я еще некоторое время постоял над машиной, в изумлении покачивая головой. «Машина эта, — подумал я, и кувейтцы, и дом, и босс мой, и сегодняшняя ситуация напоминают мне эпизод из приключений агента 007. Кувейтско-гэтсбиевская компания выглядит сошедшей с экрана, из какого-нибудь «Голдфингера» прямиком, не хватает только самого Джеймса. Впрочем, за Джеймса вполне могу сойти я. Еще мама Дженни смеялась, предполагая, что я в действительности русский шпион, и предлагала мне открыть в Нью-Йорке русский ресторан под названием «Spy» — шпион».
    Кому я в действительности нужен? Никому не нужен. Мой босс опять будет участвовать в автомобильных гонках в Калифорнии, натянув на голову шлем и зажав руками руль. Пол Ньюмен ху…в! Я, конечно, во время его отсутствия разгуляюсь и нагоню полон дом девочек, но всё не те девочки, мне дорогих хочется, как выебав…ая меня в бейсменте девочка-незнакомка. Простите мне навязчивую идею о дорогих женщинах, господа, но как же иначе, я ведь жизнь на женщин меряю. Этот мир освещают только они, более никто. Они же сообщают миру цель, беспокойство и движение.
    Какая красавица станет ждать, пока я путем героических усилий вылезу наконец из этой кухни и стану известным, может быть, богатым, — грустно думаю я. То, к чему я стремлюсь, материальную часть того, к чему я стремлюсь, Стивен Грэй имеет с рождения. На х…й женщине со мной мой глупый путь проделывать. Кому нужны оправдания: «Знаешь, я еще пока неудачник, но я очень талантлив, подожди, дорогая, еще немного!» Зачем «она» станет выслушивать мои истории о том, как я готовил ланчи и брекфесты, чистил боссу обувь, ходил за покупками, страдал духовно и физически, сидел, как сейчас, у окна и подавлял себя?
     На х…я я женщине, когда можно познакомиться с уже готовым человеком, с уже имеющим, со Стивеном Грэем, шесть и два ростом, бородатым, сорокалетним, владельцем множества элегантных компаний. «На х…я красивым женщинам я!» — ору я злобно вслух и ударяю кулаком по столу. Со стола падает бокал со льдом и разбивается на кухонном полу. Видимо, лицезрение золота довело меня до этой небольшой истерики, и кувейтцы, богатые, как свиньи, и виски, очень хорошее и крепкое. «На х…я?!» — повторяю я. — «Стивен богат, его дом романтически выходит окнами к реке и в сад. Что я имею? Старый чемодан моего возраста, подаренный мне родителями, да пару малоизвестных книг на русском языке, написанных мною в злобе и отвращении к миру».
    «Бл…дь, как они мне надоели все! — думаю я. — Войти как-нибудь в dining-room во время ланча и вместо уборки грязных тарелок и подачи салата и сыров полоснуть по боссу и его приятелям, вино смакующим, из знаменитого АК-47, или из не менее знаменитого израильского Узи!» Сегодня был подходящий для этого день — сказочные кувейтские шейхи куда более заманчивая мишень, чем Стивен Грэй. (Слуга Лимонов вообразил шейхов, окровавленных, на арабских подушках, медленно заваливающихся на арабские подушки.) «Один из кувейтцев, — думаю я, — может быть, е…ал мою Елену, своим черным х…ем в ее розовую пиз…у врывался. А что ж, очень возможно», — рассуждаю я.
    «А им за что все дадено, — пытаюсь я понять, — их биллионы? Я не знаю, за что точно, за то, что на их земле оказалась нефть, предположим, — вероятнее всего, так и есть. Случайность? Хорошо. А Лодыжникову дадено потому, что в данный временной период балетные танцы любит буржуазия, ее прихоть, — и платит за танцы звонкой монетой. Лодыжников сам со своими ногами — машина для делания золота. Еще одна случайность. Гэтсби моему оставил деньги отец — тоже случайность, а? Как много случайностей, не кажется ли вам? А мне случайности почему-то не досталось. Со мной, правда, все могло быть по-иному. Пиши я иные книги, не сидел бы я сейчас у окна слугой, обличал бы талантливо Россию и ее общественный строй, помогал бы Америке в идеологической борьбе против России, сидел бы, как Солженицын, в собственном поместье сейчас. Или гонял бы по голливудским дорогам в «роллс-ройсе», с парти на парти скакал, я ведь молоденький еще, и мои любимые богатые бля…и со мною бы были все, сколько пожелаю. Чего ж я на кухне, а?»
    После монолога я взял «Нью-Йорк пост», которую Гэтсби не успел прочесть, убежал, и углубился в эту желтую газетку. Еще Майкл Джаксон, брат Дженни, предупреждал, чтоб я эту дрянь не читал, но я читаю, «Вилледж Войс» тоже врет, только либеральная.
    Оказалось, что вчера убили лорда, двоюродного брата английской королевы. Красивый лорд, импозантный, старый, высокий. Бывший адмирал, и с Индией был связан, последним ее вице-королем был. Ирландцы убили, они независимо от Британии жить хотят. Сами. Думают, очевидно, этим все сразу проблемы свои решить — горбатые станут прямыми, у тех, у кого нет денег, возможно, деньги вдруг появятся, у импотентов вдруг нальются живой кровью члены. Простой здравый смысл хаузкипера подсказывает мне, что горбатые останутся горбатыми, импотентам и безденежным также не поможет национальное государство, но вот те, кто этими убийствами заведует, точно выйдут в старшие братья, вне сомнения. Эти бьют без промаха.
    Бомба большой силы взорвалась на рыболовном лордовом корабле. Фотографии о жизни лорда на две страницы «Пост» даны. И как с раджей великолепным он идет, и как с дистрофиком — старым Ганди, завернутым в кусок белой ткани, как башня, стоит. А жена лорда, как другая башня, справа. Индийский же пейзаж сзади.
    Я отвожу глаза от газеты и думаю: «А чего они так сожалеют о лордовой смерти от взрыва бомбы? Ну заболел бы лорд, или обессилел бы от старости, лежал бы, рот еле открывал, вонял бы дурно, слуг раздражал, ум терял бы. Разве лучше? А так помер солдатом лорд, как полагается, подорвали его бомбой. Я ему завидую. Человек до ползанья доживать не должен. Некрасиво это и грязно».
    Через несколько страниц дальше в газете, как иллюстрацию к своим мыслям, увидел я фотографию больничной палаты — лежат несколько человеко-тел, подключенных к аппаратам искусственной жизни. Подпись под фотографией сообщала, что они уже несколько лет так лежат. Живые растения. Зачем их сохранять, что за унижение человеческой природы? Я бы у всех, кто к жизненным аппаратам подключен, шланги бы оборвал. Так бы и шел по госпиталям и шланги разрезал, или кнопками автоматы жизни останавливал. Жестоко? Нет, честно, благородно даже…

    Я отправился домой один, независимый, загадочный, на свой элегантный Ист-Сайд, подальше от обычных людей и их маленьких жизней. Лучше ни с кем. Лучше деловые отношения с боссом, за него не стыдно — он богатый и здоровый. За случайных же недавних приятелей было почему-то стыдно.
    Придя домой, я что-то ел, бродил по комнатам, босса, как обнаружилось, еще не было дома, — как я и подозревал, он, очевидно, остался ночевать у своей дамы. Я просидел в ТВ-комнате, беспрестанно переключая программы, еще долго-долго… Если бы босс появился, я бы услышал стук двери и успел бы слинять к себе в комнату. К тому же, мне и не запрещалось ничего в доме, я избегал этих ночных столкновений с ним и его дамами сам, по собственной деликатности. Спать я лег только в четыре часа утра, чувствуя себя ближе к Гэтсби, чем к кому бы то ни было на этой земле, не странно ли, а, господа? Уже засыпая, я совершил открытие, вдруг понял духовную причину своего пребывания в миллионерском домике. Мне нужна атмосфера мечты, а миллионерский дом — максимальное в этой жизни приближение к мечте. «Дальше от нормального — ближе к мечте», — подумал я и уснул.
    В шесть утра я уже сидел в хвойной пене в своей ванне, надо мной (в sky-light) запевали только что проснувшиеся птицы, а я бодро пел свое: «I wanna fuck somebody who is good…» — («Я хочу еб…ть кого-то хорошего…») Мне предстоял деловой день, вот я и копировал босса, даже эссенцию для ванны у него украл. Внизу, как раз под моей ванной, находится ванная Стивена, и приоткрыв dumb-waiter можно услышать, как у него там льется вода и звучит радиомузыка. Мы встали.
    В семь утра хаузкипер Эдвард, одетый в черные служебные брюки и белую карденовскую рубашку, накинув поверх китайскую стеганую куртку, сгребал на террасе сухие сентябрьские листья и определял их в большой пластиковый мусорный бак. Было уже прохладно по утрам, но в саду было еще очень красиво. На ланч Стивен ожидал президента автомобильной компании «Роллс-Ройс», и я, как энергичный и думающий слуга, знающий привычки своего хозяина, был уверен, что после или до ланча Гэтсби вытащит президента «Роллс-Ройса» и сопровождающего его бизнесмена в сад, дабы сесть на сентябрьском позднем солнышке вместе с кофейными чашками у самой Ист-Ривер на железные скамейки и ворошить там бумаги. Посему, трудолюбивый Эдвард решил очистить террасу от накопившихся уже в немалом количестве сухих листьев, дабы последние не затрудняли трудолюбивых бизнесменов при ходьбе.
    В разгар моих сельскохозяйственных трудов на террасу вылез с газетой и чашкой Стивен, кофе он взял уже готовый на кухне.
    — Good morning, Эдвард! — сказал Гэтсби. — Что за прекрасный день!
    — Good morning, Стивен, — сказал слуга, — beautiful day! — и продолжил заниматься своим бизнесом — сгребать и укладывать в бак листья.
    Вокруг было так красиво, как в какой-нибудь Германии, в Баварии, на Рейне, — разнообразие цветов умирающих листьев создавало праздничное настроение, пахло забродившими мертвыми растениями, с плюща на нашем доме обильно насыпалось синих мелких ягод на террасу, птицы неизвестных пород крутились вокруг слуга и хозяина, пытаясь выхватить и свою долю из утреннего кругооборота труда и капитала. Я очень люблю сельскохозяйственную жизнь, и хотя мне обычно трудно прожить в деревне долгое время, я с удовольствием вожусь на нашей террасе, и даже, по примеру Нэнси, сажаю что-то время от времени, скажем, подсаживаю новые кустики азалии вокруг террасы — там, где вижу лысые места, а этой осенью попозже буду сажать тюльпаны.

     ...Я иду домой очень не спеша, еще рано, и сегодня день, который мне нравится. Я вообще люблю осень, осенью я к себе прислушиваюсь с особым вниманием, все мне осенью яснее и понятнее, просторнее.
    Сегодня мне впервые становится понятно, что скоро я отсюда, из миллионерского домика, съе…у. Не знаю еще как, и даже точное время пока мне неизвестно, но первый сигнал уже поступил откуда-то. Я не принимаю решения пока, я иду, переваливаясь, в своей старой китайской куртке домой. Китайская куртка досталась мне после старшего сыночка Генри, ее забыл, возможно, один из его друзей, и хозяин так и не объявился.
    Решения я не принимаю, тем не менее я хорошо знаю себя, я совершил в своей жизни столько переездов, столько раз начисто менял сцену действия и состав исполнителей, что уже научился понимать — раз появилась мысль об уходе, будет и уход. Изжил себя и миллионерский домик — весной будет три года, как я впервые вошел в него, хватит, зовут меня другие земли, страны, женщины и другие приключения. Если я останусь здесь, я стану таким, как Линда, но я не имею права быть, как Линда — восемь лет на одном месте. У меня нет восьми лет. «Надо уебыв…ть», — думаю я со счастливой улыбкой, открывая дверь дома своим ключом.
     Президент фирмы «Роллс-Ройс» прибыл на «роллс-ройсе». Не на таком шикарном, белом, лакированном и хромированном, на каких разъезжают черные пимпы с белыми девушками вокруг Централ-парка или высокого класса драг-дилеры. На скромном серебристо-сером «роллсе», небольшом по размеру, из тех, что не требуют шофера в фуражке. «Роллс» вел его бизнесмен-сотрудник, и выглядели они оба достаточно скромно. Стивен даже вышел им навстречу — что бывает достаточно редко. Он провожает своих гостей, но двери им открываю я или, реже, — Ольга. Я думаю, что в душе Гэтсби презирает фирму «Роллс-Ройс» за некоторую вульгарность ее продукции, может, именно за то, что на их автомобилях разъезжают пимпы и драг-дилеры. На стивеновских автомобилях, хотя их и выпускается несравненно меньшее количество (стоят они почти такие же деньги, как и «роллс-ройсы»), драг-дилеры не разъезжают. «Наши» автомобили респектабельны, как старый английский хорошего твида консервативный костюм, с виду вроде и ничего особенного, но знаток остановит взгляд и оценит непременно строгую сдержанность формы и цвета.
    Я подал этой публике наверх в кабинет Стивена кофе на серебряном подносе, а также заваренный отдельно для президента чай в серебряном чайничке — оставил все это им, пусть сами себе наливают, они уже разложили бумаги, зачем им мешать, и спустился на кухню.
    Через некоторое время появился на кухне Стивен, спросил: «Как все движется, Эдвард?» Я сказал, что если они готовы, то через пять минут я буду готов подать им ланч. «Отлично!» — воскликнул Стивен и нырнул в бейсмент, пошел выбрать к ланчу вино. По степени качества вина можно всегда безошибочно определить ценность, какую Стивен придает своим гостям. От этих, как я догадываюсь, он хотел, чтобы они поделились с ним своей distribution сетью, то есть взялись продавать и его автомобили. Наверняка у них хорошая сеть — еще бы нет, могущественная фирма. Я оказался прав. Стивен вернулся с двумя бутылками «Шато Хот-Брийон» 1961 года. «О! — подумал я, — по первому разряду принимает». Даже то, что Линда предупредила меня еще вчера, чтоб я надел сегодня свои черные служебные брюки, белую рубашку и пиджак («Стивен просил меня тебе сказать», — дипломатично заявила Линда), даже это обстоятельство подчеркивало важность происходящего.
    Я разбаловался, испорченный слуга мировой буржуазии, и позволяю себе подавать ланчи Стивену и его людям даже будучи одет в тишотку с надписью «Кокаин опасен для жизни!». Или же у меня есть другая тишотка, подаренная мне в свое время Бриджит, с надписью «IRT лайнс», то есть линия IRT нью-йоркского сабвея, самая главная ист-сайдовская линия, скрытая под Лексингтон-авеню, — я гордо щеголяю в ней, патриот Ист-сайда. Тишотка эта раньше принадлежала самому Ричарду Хеллу — нашей нью-йоркской номер один панк-звезде. Бой-френд Бриджит — Дуглас — был некоторое время барабанщиком у Ричарда Хелла. В этой тишотке, разрезанной лезвием там и сям, специально разрезанной, Ричард Хелл давал интервью газетчикам. Я нагло появляюсь, зашив всего пару дыр в этой панк-реликвии, перед очи Гэтсби. Мое «падение» произошло постепенно, не сразу. Вначале я всякий день был облачен в черные брюки и белую рубашку.
    Роллс-роевцы и Гэтсби сели за стол — я дал им баранину и пареные овощи, которые я сам ненавижу, и свистнул вверх — приглашая этим свистом Линду занять ее место за кухонным столом. Кроме Линды с нами должен был еще обедать мистер Ричардсон, он теперь работает в нашем доме всякий день над очередным фантастическим проектом Гэтсби. Проект касается распределения рабочей силы в Юго-Восточной Азии, Гэтсби хотел запрячь в работу на крупные международные корпорации несчастных boat-people, которых и так переполовинили малайские пираты или тихие и жуткие таиландские рыбаки. Как видите, Гэтсби мыслит глобально и рвется к власти над человечеством, он — типичный Старший Брат. Обычно мистер Ричардсон ланчует со Стивеном, если тот в доме, но сегодня особый случай. Мистер Ричардсон не принадлежит к автомобильному бизнесу, поэтому он оказался с секретаршей и хаузкипером на кухне.
    Я пошел, собрал у роллс-роевцев и босса грязные опустевшие тарелки. «Тенк ю вери матч!» — сказал мне Гэтсби с русским акцентом. Роллс-роевцы тоже поблагодарили. Раз выебывае…ся босс, значит, он в хорошем настроении, дело, следовательно, выгорает, будут они продавать наши автомобили. Я подал Стивену со товарищи салат и, вернувшись в кухню, насплетничал Линде и Ричардсону о положении вещей. Это дало нам повод перейти на босса — всегдашняя наша тема, хотя, время от времени, мы с Линдой даем себе зарок не говорить о его личности, хотя бы во время ланча.
    — О, Стивен в хорошем настроении, — говорит Ричардсон. — Я вообще замечаю, что он делается более гуманным. Может быть, от того, что становится старше? Он куда менее раздражителен, чем был даже еще пару лет назад.
    И Линда подтвердила, что, кажется, он, да, исправляется. Мы радостно загалдели. Как же, наш дикарь делается все более похожим на человека. Прекрасно! Здорово! Удивительно!.. И вдруг во время наших восторгов я подумал: «А не пошел бы он на х…й!» И пошел — проверил, что делают господа за столом. Господа разглагольствовали среди остатков салата и сыра. Я спросил их — подать ли им кофе, и они радостно согласились. Убрав еще раз грязные тарелки, я подал им кофе и вернулся в кухню. Оказалось, что только что звонила Полли, и разговор вполне закономерно перешел на сексуальные способности Гэтсби. Я заявил:
    — Я не верю в высокие сексуальные показатели Стивена. На мой взгляд, он должен быть грубоват и примитивен в постели. Хотя он и здоровый мужик, но мне кажется, что все, что он может, — это очень несложный секс типа туда-сюда, и то, очевидно, недолго.
    Линда меня поддержала и даже обобщила мой тезис, сказав, что, по ее мнению, васпы все неинтересны в постели, что их пуританское воспитание сделало их нечувственными. Для Линды такое высказывание имело особый смысл, ведь ее бой-френд Дэйвид — еврей.
    Я не стал обижать Линду и не сказал ей, что я невысокого мнения о еврейских мужчинах тоже. Посему мы опять прошлись по Гэтсби, которого родственник — мистер Ричардсон — стал защищать. И конечно, не столько по родственным причинам, он часто отзывался о Гэтсби иронически, скорее потому, что мистер Ричардсон был сам васп, он обиделся за васпов. Вполне понятно, кому хочется прослыть никудышным мужчиной, да еще оказаться таковым вдруг из-за того, что твою нацию считают бедносексуальной. Разгорелась битва.
    Я не очень хотел обижать васпов (WASP - White Anglo-Saxon Protestant - Белый, АнглоСакс, Протестант; если подойти к названию формально, то это американцы британского происхождения, протестанты по вере; в самом узком смысле WASP - это избранные представители богатых и породистых кланов северо-восточного истеблишмента, в широком - белые протестанты любой части Америки; заведомо не относятся к WASP католики и иудеи (из-за религии), черные и латиносы (из-за расы); слово White (белый) в этом определении излишне, потому что англосаксы автоматически принадлежат к белой расе, оно было добавлено, чтобы у аббревиатуры появился смысл: wasp – оса; иногда при расшифровке слово White(белый) заменяют на Wealthy(богатый); WASP - это люди, родившиеся с серебряной ложкой во рту, получившие все с самого рождения и вступившие в защищенный, чистый, белый мир. Они наследуют богатство, живут в исторических домах, особо одеваются, знают своих предков (изображения которых висят по стенам) на сотни лет назад, их высокий досуг - охота на лис, конная езда и тому подобные светские забавы в своем кругу, очень-очень закрытом), но для меня в споре был тоже свой интерес. Я хотел бы им сказать, что люди искусства, по моему мнению, куда интереснее в постели, чем бизнесмены. Без сомнения. Но я не мог. «Мистер Ричардсон наверняка обидится и за бизнесменов, как он уже обиделся за васпов», — подумал я. Я уже пытался, как-то разговаривая с Ричардсоном о Достоевском, подчеркнуть, что писатель — вообще профессия исключительная. На что мистер Ричардсон мне раздраженно сказал, что каждый человек в этом мире вкладывает в мир частицу своего труда и таланта, и он, — Ричардсон, тоже как бизнесмен вкладывает частицу своего. Далее мистер Ричардсон понес обычную бизнесменовскую пропаганду — о том, как они, бизнесмены, важны для мира, что они дают людям работу… и прочие лозунги из их арсенала.
    Я тогда подумал, что Ричардсон — это Ричардсон, а Достоевский — это Достоевский, но вслух сказал только, что у писателя больше возможностей, он оперирует идеями, и, как оперирующий идеями, он куда более могуществен и даже опасен. Но даже мой намек на то, что писатели — злодеи, не смог сбить Ричардсона с его твердого убеждения об особой важности касты бизнесменов в мире, которое он умело прикрывал демагогическим утверждением, что все люди равно вкладывают в мир свой труд.
    Я вспомнил об одной своей идее и решил поделиться ею с Линдой и Ричардсоном. Мне было интересно, что они скажут. Линда иногда ко мне прислушивается. Она находит, что я достаточно crazy Russian, но иногда говорю неглупые веши. Я сказал:
    — Послушайте, товарищи американцы! (Я всегда избираю шуточный тон, когда хочу говорить с Линдой о серьезных вещах.) Слушайте, — сказал я, — мне кажется, что вы, извините за вынужденное обобщение, всегда склонны подходить к проблемам жизни и человека механически. То есть подход к человеку у вас такой же, как к автомобилю или к трактору. Безусловно, вы признаете существование души, — продолжал я, смеясь, — но и к душе и к ее проблемам вы имеете наглость подходить механически. И ваше лечение человека, скажем, тот же психоанализ, предполагает ремонт в основе своей, как ремонт автомобиля или трактора…
    Даже ваша драг-революция, — продолжал я, — со всем ее вроде бы радикализмом, со всеми Тимоти Лири и прочими пророками ЛСД, галлюцинаторных грибов и другой гадости в качестве средств спасения человечества, тоже ничего нового в сущности не принесла. Она тоже следствие этого механического подхода к человеку как к машине. Хочешь быть счастлив — проглоти таблетку ЛСД или спор грибковых пожри — и ты мгновенно счастлив. И все человечество счастливо. Механическое решение. Быстрое, конечно…
    Тут дернулся мистер Ричардсон. Я остановил его рукой.
    — Иногда мне кажется, что вы, американцы, опять обобщение, простите, но как иначе, — вы куда более пропитаны примитивным марксизмом, чем русские. Русским до вас далеко. Вы беспрестанно повторяете магическое для вас слово «экономика». Экономикой вы объясняете все, все события в мире, по вашему упрямому мнению, происходят по экономическим причинам. И войны, и революции — все. Я считаю, что это наивная и устаревшая на столетие, по крайней мере, точка зрения. Хлеб тоже движет миром, безусловно, но не только он, и он — даже не главное. Вон сверхперенаселенная Индия голодает всю ее многотысячелетнию историю, однако никаких у них особенных революций не наблюдалось и не наблюдается. Есть нечто выше хлеба, а именно человеческая духовная энергия… Героизм…
    Увидев внезапно по выражениям лиц Линды и Ричардсона, что новая тема оказалась им безразличней, чем я ожидал, я прыгнул в другое.
    — Ну ладно, оставим героизм, — сказал я, — возьмем самое ближайшее к нам историческое событие — Иранскую революцию. Как вы ее экономикой объясните? Шах поднял благосостояние в своей стране, это несомненно. По статистике, население Ирана имело перед революцией самый высокий жизненный уровень за всю иранскую историю. А революция все же произошла, значит, не экономика повинна в Иранской революции, а? Что-то, может быть, другое?
    Линда и Ричардсон стали мне возражать… Кое в чем они были со мной согласны, кое в чем — нет. Мы не разделились на два лагеря, русский против американцев, два американца против русского. Америка и американцы давно не чувствовались мне чужими. Я уже жил в Нью-Йорке пятый год, русским себя мало чувствовал, европейцем — да, порой.
    К единому мнению, как и во всех наших кухонных спорах, мы не пришли. Внезапно «политика» им надоела, и мистер Ричардсон стал хвалить мой английский:
    — Когда ты впервые поступил сюда работать, Эдвард, признаюсь, что после каждого телефонного разговора с тобой у меня болела голова, — сказал он, смеясь. — Теперь ты говоришь, как нормальный человек, конечно, у тебя есть акцент, но это даже придает известную интересность твоему английскому. Девушки, очевидно, находят твой акцент charming.
     — Самое слабое место у Эдварда — это произношение, — сказала Линда. — Его словарь необыкновенно большой, временами он употребляет даже мне плохо известные слова, но употреблять весь свой словарь он не может, он не знает, как произносить слова. Купи себе учебник грамматики, Эдвард, и учи правила произношения, — заключила Линда. — Я тебе уже год об этом говорю. Хочешь, давай я тебе куплю учебник, я на этой неделе еду в Барнс энд Ноблс.
    — С его произношением, — обращается Линда опять к Ричардсону, — Эдвард, однако, единожды умудрился посадить меня в лужу. — Она хохочет и продолжает: — Ты, очевидно, помнишь, что у нас в середине лета ограбили соседний дом, «мисс пятьсот миллионов» дом. Воры влезли из сада, выпилили часть двери, проникли внутрь и унесли картины и драгоценности, не помогла и особая аларм-система в каждой комнате, они просто перерезали провода…
    Линда рассказывает, а мистер Ричардсон качает в ужасе головой. Он с семьей живет в Массачусетсе, ему о наших нью-йоркских преступлениях боязно и противно слушать.
    — Так вот, на следующий день после этого ограбления, — продолжает Линда, — Эдвард поднялся ко мне в офис и принес с собой газету. — Дальше Линда пытается копировать мой акцент: «Слушай, Линда, зэт из зэ адвэртайзинг ин ньюспейпер…»
    Я возмущенно кричу, что неправда, я не разговариваю на самом деле с таким деревянным акцентом, но Линда отмахивается от меня и продолжает, правда, уже без акцента: «Пошлите 399 долларов и через две недели вы получите новенький машин-ган, обойдется он вам дешевле, чем любая страховка вашей жизни. «Страхуйте вашу жизнь, американцы, с нашим машин-ганом!» и адрес, — торжествующе заключает Линда, — Кноксвилл! Теннесси!»
    Мистер Ричардсон хохочет долго и искренне. Просмеявшись, он повторяет «Кноксвилл! Теннесси!», и, улыбаясь, глядит на меня.
    Я смеюсь вместе с ними и гляжу на Линду, она любит рассказывать эту историю. Я жду конца, там, в конце, мой триумф над Линдой.
    — Я ему и говорю, — продолжает Линда серьезно: «Эдвард! Ты же не произносишь «Ай кноу…» Ты говоришь «Ай ноу…», почему же «Кноксвилл»? Твердо запомни правило, Эдвард: если после «к», стоит согласная — в таком случае «к» не читается в английском языке. А еще вернее другое правило: если после «к», стоит «н», «к» не произносится никогда. Никогда. Запомни, Эдвард, — «Ноксвилл», «ноу».
    — Знаешь, что он мне сказал? — спрашивает Линда у Ричардсона. Это кульминация всей истории. Ричардсон не знает. Еще бы.
    — Он сказал мне… — Линда медлит, смакует, не торопится: «А как же эти, маленькие такие, которые делаются из теста, вкусные? «Кнышес!»
    Мистер Ричардсон ревет от восторга: «Кнышес!», «Кнышес!» — повторяет он.
    Линда триумфально смотрит на Ричардсона.
    — Это, конечно, не английское слово, — говорит она, — а адаптированное еврейское, но «кнышес» чуть ли действительно не единственный пример слова, в котором «к», стоящее перед «н», произносится.
    Отсмеявшись, мистер Ричардсон спрашивает меня:
    — А зачем тебе машин-ган, из Кноксвилл, Теннесси, Эдвард?
    — Как зачем? — говорю я. — До дома «мисс пятьсот миллионов» был еще ограблен дом мистера Карлсона. Грабители тоже влезли из сада. А читали ли вы в газетах, что произошло недавно в Беркшир? Сын хозяина, двадцати лет, и хаузкипер, женщина семидесяти лет, были убиты грабителями. Я хочу жить! У меня нет ни малейшего желания умирать из-за стерлинговского серебра и ковров вашего сводного брата. Наша главная дверь, как вам отлично известно, запирается на один замок. Через ночь ваш рассеянный брат оставляет открытыми все двери, и в сад, и на улицу. Наша аларм-система вообще никогда не работала, она не действовала уже при Дженни. Два гарда, которые обязаны охранять наш блок, спят всю ночь… Я живу в доме один, — продолжаю я горячо, — я боюсь!
    Ричардсон смотрит на меня серьезно.
    — Я не знал, что даже в таком исключительном блоке, и с охраной, все же опасно жить, — говорит он и качает головой.
    Линда же, эта сучка, которая в доме не живет, говорит мне успокаивающе:
    — Ты, Эдвард, преувеличиваешь опасность. На улице ты можешь попасть под автомобиль, и статистика неопровержимо доказывает, что куда больше людей гибнет в Соединенных Штатах от автокатастроф, чем от рук убийц. К тому же, тебе нельзя давать в руки машин-ган, ты перебьешь всех нас. Crazy Russian!
    — Стивен посоветовал нам повесить на дверь дома табличку «Будьте осторожны! Здесь живет mad Russian хаузкипер!» — говорит Линда Ричардсону и смеется.

    …На кухню спускается Линда и мгновенно давится от смеха, завидя мой интернационал, рассевшийся на белых стульях. Я терпеть не могу, когда она спускается на кухню полоскать свои зубы, она же делает это несколько раз на день долго и шумно и всякий раз использует новый стакан.
    — Эдвард, — ехидно говорит она, отполоскав свои челюсти, — не собираешься ли ты пойти в Блумингдейл? Надеюсь, ты помнишь, что Стивен просил тебя купить ему две дюжины трусиков, ведь он уезжает завтра утром.
    Линда любит портить мне удовольствие. Впрочем, в Блумингдейл ходить я люблю, к тому же, я настроен, пользуясь случаем, купить и себе некоторое количество трусиков и счет сунуть Линде. Если удастся и она не заметит количества, а только заметит сумму, будут мне бесплатные трусики.
    Я сваливаю из дома вместе с Кристофером и пуэрториканцем, отправляюсь по осеннему холодку и солнцу в Блумингдейл покупать хозяину underwear. Раньше это делала Линда, а не Дженни, как я думал. Дженни, оказывается, в тряпках Стивена ничего не понимала. Теперь эта обязанность свалена на меня.
     В Блумингдейл пахнет дорогими духами, расхаживают богатые люди с пакетами покупок, в мужской секции строгость и приличие. Выбирал я долго и важно, ходил, смотрел и принюхивался. Дело это священное, спешкой его портить нельзя. На его трусики я все же, разумеется, потратил меньше времени, чем это ушло на то, чтобы отобрать девять трусиков для меня. Среди своих я даже приобрел несколько белых, были и синие и черные. Прекрасной формы, элегантной, небольшие, большими они быть не должны — вульгарно. Очень не дешевые трусики, чистый cotton. Мои были на размер меньше стивенских. Я заплатил и пошел счастливый, прижимая покупки к груди.
    Выходя из дверей Блумингдейл, слуга чувствовал себя на вершине мира, хозяином жизни, на встречающихся отманикюренных, прилизанных девушек и дам смотрел свысока и с вызовом. Расступитесь! Хозяин жизни идет! А всего-то девять трусиков. По три в каждом цилиндре.
    Шел, восхищаясь осенью, обратно в миллионерский дом и думал, что очень я люблю Нью-Йорк мой, и его вечное тревожное оживление, и что прижился я здесь, и едва помню Россию — сладкий детский сон. И еще я подумал, вдыхая осенний дорогой воздух, что был бы я, наверное, совсем другой писатель, может быть, типа Оскара Уайльда, родись я в богатстве, хотя дух бы, наверное, был бы неугомонный — такой, как сейчас. Летали листья, дул очень уже свежий ветер, у дома не было «роллс-ройса», и я облегченно вздохнул.
    У нас на террасе — в цветах, спал брюхом кверху бродячий садовый кот, который при моем появлении приоткрыл один глаз, увидел, что это я, и закрыл глаз опять. Кот знает, что я его уважаю за самостоятельность, и потому дрыхнет себе, изгоняет из тела и шерсти влагу и згу, до этого выпало много дождей. Кот нежится на сентябрьском солнышке, он знает меня и ни х…я не опасается.
    На корточках в траве перед своим домом сидит японец — знаменитый архитектор (впоследствии автор проекта знаменитой стеклянной пирамиды Лувра в Париже), и печально-удивленно смотрит на свой дом, затянутый в стекло, словно видит дом в первый раз в жизни.
    «Спал бы Стивен подольше, — думаю я, — всем бы было так хорошо — мистер Ричардсон и Линда неторопливо бы ****…ли на втором этаже, я сидел бы в саду». Дальше я начинаю философствовать. Я думаю, что японец и кот Стивену Гэтсби невидимы, он слишком грубо вмешивается в жизнь, а в нее, если что хочешь увидеть, следует входить осторожно, не вспугивая ее. «В общем-то его как бы и не существует — Стивена, раз ему не видны японец на корточках и кот, — думаю я. — Я же — слуга — более полезен миру, ибо вижу японца и кота и могу о них рассказать. Стивен видит только свои бумаги, чувствует свое тело, выполняет в мире двигательные, в основном, функции».
    Я вспоминаю, как Станислав, обиженный однажды тем, что Стивен и Нэнси не пригласили его с собой в ресторан, сказал мне зло, когда они ушли: «Стивен очень хочет быть творческим, но не может. Он не sensitive, хотя у него прекрасные мозги».
    Станислав был тогда несправедлив, за него говорила его обида. Я не хочу быть несправедливым и потому думаю, что не будь у Гэтсби этого дома, я не встретил бы Станислава, не увидел бы японца и кота, и сада бы не существовало для меня, и неба, и прохладной Ист-Ривер, и жизнь моя была бы скучнее и чернее, каменноугольней.
    Совсем уже было оправдав Гэтсби и решив, что всем есть место под солнцем, я вдруг вспомнил, что в тот самый день, когда рассерженный Станислав назвал Гэтсби нечувствительным, Нэнси, сука, пыталась меня унизить, учила Стивена, как вызывать меня, слугу, из кухни серебряным колокольчиком. Стивен, Нэнси, двое детей, деревенские соседи Грэев по Коннектикуту только что покончили с ланчем и все еще сидели вокруг стола в дайнинг-рум. Им вздумалось разжечь камин, Нэнси, видимо, лень было идти на кухню, она и зазвонила в колокольчик. Ранее колокольчиковых звуков в нашем доме никогда не раздавалось, но я понял и пошел в dining-room. Когда я вошел, Нэнси сказала, обращаясь к Стивену: «Видишь, как просто!» — а меня попросила разжечь камин. «Я смущаюсь!» — сказал Гэтсби, он и действительно смущался, даже, по-моему, стеснялся за Нэнси, и после этого случая колокольчик употреблять не стал.
    От этого воспоминания мир опять для меня распадается на два неравных, противостоящих друг другу мира — слуг и хозяев. Совсем было утихнувший спор внутри меня возобновляется. О чем спор? Да все на ту же тему: кто важнее миру — я или Гэтсби? «Я произвожу книги, — думаю я, — более или менее «бессмертные» духовные ценности. Что делает Гэтсби? — Руководит производством денег. Вернее, он руководит производством все новых и новых, с моей точки зрения, не очень нужных человечеству предметов — автомобилей и компьютеров, и их продажей. Его дорогие автомобили и компьютеры, — думаю я, — несомненно, служат делу порабощения духа и тела человека, я же работаю на пробуждение его сознания. Во всяком случае, та пара книг, которую я уже написал, способствует пробуждению в людях сомнения».
    Гэтсби, Линда, Ричардсон и другие — их группа на втором этаже, вооруженные телефонами, пишущими машинками, ксероксом, блокнотами, телетайпом и файл-кабинетами, строят человеку новую сверхсовременную темницу, а я, сидя у себя на четвертом или слоняясь по кухне с тетрадкой, уже пробиваю выход на свободу.
    Враги мы, выходит, если и не личные, то в социальном смысле, несомненно, враги. А вроде все в порядке, смеемся подчас вместе.

    Стивен ушел, он всегда так хлопает дверью, что невозможно не заметить его ухода, энергия кипит и вырывается из него и заставляет его хлопать дверьми. Слуга же уютно уселся у окна, ожидая бури, и взялся читать «Руководство к ведению партизанской войны» Че Гевары. Не очень читалось. «Ямы-западни для танков мы, конечно, сумеем выкопать, — думал я, — но лучше самим иметь танки». Рассеянно слуга относился к конкретным деталям. Как бы подводя на сегодня итог моему внутреннему спору с Гэтсби, я подумал убежденно: «Всегда будут угнетатели и угнетенные. И всегда будет надежда для угнетенных. И неимоверный свет тысяч солнц революций не затмить ни робеспьеровским террором, ни сталинскими лагерями, которые и есть контрреволюция. Никогда! Гордая революция. Право на революцию есть в каждом сердце. Капитализм и социализм — выдумки человека, а революция — явление природы, как этот приближающийся ураган».
   Я еще почитал некоторое время, из этой и из других книг, а потом уснул, положив на голову подушку, как это делал всегда мой отец — офицер.
   Разбудила меня, еще до рассвета, буря. Летали ветви деревьев и трещали деревья нашего сада, в ванной моей комнате от высокого окна sky-light сверху сыпалась штукатурка, и я думал, стекла не выдержат напора ветра и в спальню ворвется ураган. К моему удивлению, стекла выдержали.

    Прошла зима. Я поймал себя на том, что всегда плохо помню зимы, они выпускаются моей памятью, и получается, что в моем году только три сезона: весна, лето и осень. Единственная зима, которую я помню четко и всю, — зима 1967–1968 годов, моя первая зима в Москве. Стояли адские сорокаградусные морозы, усугублявшиеся моим недоеданием. От холода у меня болело мясо, все мышцы тела, когда я, натянув на себя все, что можно было натянуть, — всю мою одежду, — бегал в столовую на углу Уланского переулка и Садового кольца. Столовая эта — заледенелый снаружи полуподвальный рай, где я ел бесплатно черный хлеб и горчицу, заплатив за официальный стакан компота, вмерзла в мою память навечно. Иногда я еще украдкой воровал с тарелок недоеденное — то кусок сосиски с картофельным пюре, то сосисочную кожуру, содранную брезгливым шофером такси. Что не годилось в пищу шоферу, с удовольствием поедал поэт. В ту зиму я похудел на 11 килограммов, так что я помню ее всю.
    Нью-йоркскую зиму 1979–1980 годов я всю проеб…лся и прослужил. В основном проеб…лся с девушками, так как Стивен только на лыжах кататься ездил за зиму три раза. Какой уж там Нью-Йорк, дела он забросил, бумаги валялись неразобранными. Линда шипела и злилась на Стивена. Помню, как в январе, бодрый и розовый, только что прилетевший с очередной лыжной экскурсии, Стивен вышел утром в халате на кухню, и я его вежливо спросил, как ему понравилось лыжное катание в Аспене. Вопрос был невинный, лишь бы о чем-то спросить босса, никаких задних мыслей, но Гэтсби смутился и почему-то стал передо мной оправдываться:
    — Я не только отдыхал, Эдвард, — сказал он, — у меня было три различных бизнес-митинга в Колорадо, в разных городах.
    Я выдавил из себя уважительное «О!» Что я мог еще сказать? Прозвучали его митинги неубедительно. Разбирая его вещи, вороша пласты и окаменения в его чемоданах и сумках, я не нашел ни одной деловой бумаги, только развлекательные книжки — помню, была там книга «Последний конвертабл», среди прочих, и неприличное количество женских вещей — чулки, трусики, варежки, даже пара шляп. Бизнес-митинги! Ольга потом стирала его бизнес-митинги в бельевой. Как раз тогда вышел журнал со статьей о нем, где Гэтсби изображался как working-class миллионер. И люди читали, очевидно, верили. Он очень умно и устало говорил с журналистом, выглядел убедительно «good looking», что еще нужно читателям.
    Иной раз я думаю, что природа по ошибке сунула меня не в ту судьбу. Я сам вмешивался не раз, очевидно, не совсем умно, в свою судьбу, и в результате, потакая определенным чертам своей натуры, я совершенно пренебрег другими чертами, до такой степени пренебрег, что оказался вовсе не тем, кто я есть. Порой мне кажется, что настоящее мое призвание — это: я — полковник, командир парашютно-десантной дивизии. Посмотрев на свою, неизвестно откуда взявшуюся военную выправку, которая вдруг ожила во мне, когда я случайно надел недавно в доме у моего приятеля плотный военный мундир, я вдруг подумал: «Боже! Да ведь я и есть во всех своих проявлениях решительный мундирный военный, а не та поэтическая вялая душа, на которую я всегда претендовал. Хотел ведь когда-то поступить в военное училище, — думаю я тоскливо, — почему не пошел? С моей-то головой и честолюбием как раз и был бы полковником парашютистов сейчас. А там поглядели бы…»

    P. S.
Э. Лимонов: «Человек не должен постоянно жить в нищете. Очень хорошо и желательно, если в постоянной борьбе за жизнь и пространство бывает передышка. Земляничная поляна или сад.
В декабре 1978-го я поселился в самом богатом квартале Нью-Йорка, и окна моей спальни выходили в сад на могучую реку Ист-Ривер. По утрам в окне моем, низко гудя, проплывали трубы больших пароходов. Весной в плюще, обвивавшем наш brown-stone со стороны сада, возились и пели дрозды. Рано зацветало цветками величиной с блюдце магнолиевое дерево. С величественного дерева-гиганта в центре сада свисали качели. А моими соседями по саду были люди с фамилиями Онассис, Хайнц (владелец империи соусов и кетчупов), Вальдхайм (тогдашний генсек ООН, для него снимали два brown-stone, и перед каждым party ООН в саду зачищали кусты агенты FBI с миноискателями), мистер Пей (архитектор, автор стеклянной пирамиды Лувра), просто «миссис пятьсот миллионов» (по фамилии эту женщину не называли) и другие досточтимые ньюйоркцы. Райский этот сад, висящий над Ист-Ривер на восточном конце 57-й улицы, назывался Sutton Square, а я жил в доме шесть. Ну, разумеется, я не сделался внезапно богат, я лишь устроился мажордомом к эксцентричному миллионеру Питеру Спрэгу.
Продвигаясь из сегодня, из ночи памяти, от решетки над Ист-Ривер, я вижу наш сад: магнолиевое дерево с глянцевыми листьями, нашу, подметенную мной, террасу, фонарь над нею, железные стулья, железный стол со стеклянной поверхностью, яркие алые азалии вдоль террасы. Частично их высадил я, частично миссис Спрэг — жена Питера и мать его четверых детей. Закутанное доверху в плющ, возвышается в ночи старое уютное тело нашего brown-stone о пяти этажах. У нас там даже ходил лифт! На террасе на железном стуле сидит со стаканом виски со льдом рыжебородый верзила мой босс Питер. Он только что прилетел из Европы на «Конкорде», по обыкновению без вещей, даже без атташе-кейса, только «Нью-Йорк Таймс» под мышкой. Он сейчас посидит и уедет в ресторан ужинать. Он курит сладкий табак из трубки.
О, у Питера был стиль! Частью стиля были и эти появления в такси черт знает откуда, лишь с газетой. Когда вещи были, их привозили позднее от авиакомпании. Видимо, ему было противно ждать. Бизнесы Питера были разбросаны по всему миру — от Великобритании до Куала-Лумпура. Это были рафинированные и экзотические бизнесы. Так, ему восемь лет принадлежала знаменитая автомобильная фирма Aston Martin, ее скромненькие, сделанные вручную авто в нескольких фильмах водил агент 007, ну вы знаете. Основной же компанией Питера, его гениальной находкой была National Semiconductor, база в Силиконовой долине в Калифорнии. Питер основал эту фирму, производившую чипсы, в возрасте двадцати или двадцати двух лет, все равно хорошо. Дед Питера, Фрэнк Спрэг, был первым лауреатом премии Эдисона, проектировщиком и строителем нью-йоркского сабвея. Отец Питера все промотал, а энергичный Питер был скорее в деда…
Я отвлекся от сада. Слабой зимой над великой американской рекой стоял туман, и пароходы туда шли, по-видимому, наугад, обильно гудя в тумане. Выглянешь в сад, а там в жаркой кофте задумчиво качается на качелях рыжеволосая девочка. Я долго считал ее богатой наследницей и только через год узнал, что она babysitter, т. е. сидит с детьми миссис Душкин, муж миссис Душкин был виолончелистом, но они расстались до моего появления на Sutton Square…
Как я забрел туда, усталый путник? Через постель, конечно. До меня мажордомом дома номер шесть служила девушка Джулия Карпентер, старшая в семье из шести детей дочь Джона Карпентера, всю жизнь проработавшего агентом FBI. Я соблазнил девушку, а когда наш роман сменила дружба и она собралась переселяться в Калифорнию, Питер Спрэг захотел со мною побеседовать. Ему нужен был мажордом, а ко времени отъезда Джулии семья Спрэгов видела меня уже чуть ли не два года. Владелец экзотических бизнесов Питер захотел иметь в доме экзотического мажордома, я полагаю, он похвалялся мною своим друзьям. Не знаю, что он думает обо мне сейчас, спустя более чем четверть века, но он во мне не ошибся. Думаю, что сейчас я перетягиваю по экзотичности фирму Aston Martin.
Вот я и жил там эдаким Гекльберри Финном, слушал пение дроздов, высаживал азалии, осенью убирал с террасы сухие листья, имея большой ржавый ключ от «самого лучшего на East Coast» (похвальба Питера, не далекая, впрочем, от истины) винного погреба, спаивал «Шато Лафит Ротшильд» панк-девочкам из Бруклина.
В общем, наслаждался жизнью. Работы было то очень много, то ничего. Очень много, когда из имения в Спрингфилде, Массачусетс, приезжала миссис Спрэг, четверо мальчиков и их наставник — лысый молодой человек по имени Карл, да еще она прихватывала с собой несколько пар массачусетских помещиков. Вставали они с петухами и ложились за полночь, как неистовые посещали нью-йоркские театры. Помню, и меня брали на бродвейские мюзиклы, так я посетил премьеру «Дракулы». Когда эта орда покидала нас, все мы — я, личная секретарша Питера Карла Фельтман, черная горничная Ольга — облегченно вздыхали и отсыпались. Дело в том, что с Питером у нас было мало проблем. Он стремительно летал над земным шаром в «Конкорде», никогда не оставался в Нью-Йорке на уик-энды, никогда не обедал дома, порой отсутствовал неделями, лучше босса не придумаешь. Правда, иногда орал на секретаршу. Потом извинялся.
Я бродил по дому, вдыхал запах мастики от паркетов, ежедневно лицезрел красивые вещи, имел право заказывать из лучших магазинов, с доставкой, сыры, мясо и алкоголь. Иногда меня посылали в «Блумингдейлс» — универмаг для богатых, где я со знанием дела приобретал Питеру белье и даже рубашки фирмы «Астор», не забывал и себя, этому меня научила Карла. Черная горничная перестилала во всех спальнях дома белье, даже если на нем высыпались один раз. Она застилала и мою постель.
А какие у нас останавливались гости! Леди Тависток из Лондона имела в своем родовом замке зоопарк со слонами! Приезжали арабские шейхи и председатель совета директоров фирмы «Роллс-ройс». Я узнал там, в доме шесть и в саду, таких людей, с которыми близко не сойдешься, проживи хоть несколько жизней. Случай, который всегда благоволил мне, и девушка (они тоже всегда мною интересовались) устроили мне отличный отдых. И я учился «человековедению». До сих пор помню сладковатый табак трубки Питера. Нет, я не был русским шпионом.»

    Борис Мессерер (Вадимов)
«Миша Барышников (Лодыжников) пригласил нас с Беллой на премьеру балета “Щелкунчик” в Линкольн-центр. Эта постановка была его хореографической версией балета. Он исполнял партии и Щелкунчика, и Принца. Танцевали Гелси Киркланд в роли Маши и Александр Минц, близкий друг Миши еще по Кировскому балету, в роли Дроссельмейера. Художником был Борис Аронсон. После спектакля предполагался банкет в честь Барышникова.
Мне были незнакомы строгие законы американского этикета. Недолго думая, я сказал о премьере Питеру Спрэгу и добавил, что билеты на спектакль следует купить, а что касается приглашения на банкет, я беру все на себя.
Спектакль закончился шквалом оваций. Мы двинулись за кулисы и на правах старых друзей с Бродским, Беллой и четой Спрэгов вне очереди прошли к Мише в артистическую, пожали ему руку и проследовали в банкетный зал.
Организатором и устроителем банкета была Жаклин Кеннеди. Он проходил в соседнем с театром помещении. Огромное пространство было уставлено круглыми столами на десять мест каждый. Наш находился рядом со столом, за которым сидели Барышников, сама Кеннеди и другие знаменитости. Мы с Беллой и Бродским направились к своим местам. А для Питера Спрэга и его жены таких мест поблизости не оказалось. Барышникову стоило большого труда устроить их рядом с нами, за что эта замечательная чета была нам искренне благодарна.
Банкет начался безумным ажиотажем фото– и кинооператоров вокруг Миши Барышникова, Жаклин Кеннеди и их окружения – для съемки было отведено ровно пять минут.
На следующий день Миша пригласил нас к себе в балетный класс Линкольн-центра. После чего Миша вызвал свой автомобиль с шофером, и мы поехали в рыбный ресторан – в деловую и роскошную часть города, где находились два высотных здания Трейд-центра. В дороге Миша аристократически вежливо обращался к шоферу: “Пожалуйста, возьмите сейчас налево, сэр!”, “Пожалуйста, здесь прямо, сэр!”
Дружба, возникшая между нами, своей неизменной составляющей имела Милоша Формана, общение с которым облегчалось его знанием языка и пониманием русского менталитета – он в свое время учился во ВГИКе.
После короткого времени, проведенного в университетском раю, нужно было лететь в Нью-Йорк. Мы вылетели 17 мая и снова остановились у Питера Спрэга. С некоторым удивлением я открыл для себя, что в доме существуют уже два housekeeper: Юлия и Лимонов. На следующий день утром мы вместе со Светланой Харрис поехали в Академию.
По окончании сессии мы вылетели в Нью-Йорк и снова остановились у Питера Спрэга. На этот раз в качестве housekeeper Лимонов оказался один.»

     Хадсон-ривер
Из окна моей спальни я мог, не вставая с постели, видеть высокие, выше нашего сада, пароходы. Я чувствовал себя как Том Сойер или Гекльберри Финн на Миссисипи. Пароходы гудели, взбираясь мимо острова Эллиса, где уже не содержат в карантине эмигрантов, но остались здания таможни и больницы. Как их сегодня используют, — я не знал. На 6, Sutton Square было ощущение, что живешь на реке. Бесшумные громады кораблей подкрадывались во влажном воздухе и вдруг издавали сильный гудок. Наша самая элитарная улочка в Нью-Йорке на самом деле была тупиком, выходящим на Хадсон-ривер. Задницы дюжины домов «браунстоунов», столпившись буквой «П», образовывали сад. Сад висел над хайвеем, его самая длинная сторона была обращена к Хадсон-ривер. Вот туда я и смотрел из окна. Темная река плескалась за парапетом. Я работал весь 1979-й и до конца мая 1980 года домоуправляющим (хаузкипером) у американского миллионера Питера Спрега. Моя спальня находилась на третьем этаже. Оба окна ее, увитые плющом, выходили в сад и на реку. В саду росло огромное дерево, а на нем висели качели. Иногда на качелях качались дети и юные богатые девушки. Еще одно дерево — магнолиевое — останавливало внимание: оно было крупным, цвело весной белыми цветами величиной с чайные чашки. Магнолиевое дерево росло на краю задней террасы дома, принадлежащего красивой еврейке Иди Душкин, матери троих детей. Откуда у Иди деньги, я так и не понял. Кажется, ее папа был преждевременный Ростропович — дирижер Душкин. Дети Иди были от брака с португальцем, но в то время она жила одна. У семьи были четыре сенбернара, каждый размером с теленка. И повар китаец. Впоследствии Иди продала дом и перебралась в Сан-Франциско, где умер от рака ее старший сын — красивый мальчик. Все наши соседи по саду были исключительными личностями. Один дом принадлежал некогда греческому миллионеру Онассису, правда, во время моего проживания в этом райском уголке адского Нью-Йорка дом стоял пустой. Иногда в саду у парапета реки сидел, рисуя на планшете, человек с китайской внешностью — знаменитый архитектор Пюи, ему принадлежал один из «браунстоунов», это он возвел стеклянную пирамиду во дворе Лувра. Самый крупный, пузатый дом нашего блока принадлежал мистеру Хайнцу — королю кетчупов. Крупный красный дядька, владелец империи Хайнц, любил устраивать в нашем саду «парти». Другим любителем тусовок был Курт Вальдхайм — Генеральный секретарь ООН. ООН снимала целых два дома нашего блока для резиденции Генерального секретаря. Там я чувствовал себя живущим прямо внутри рубрики светской хроники мира.
Между тем сам я находился на иерархической лестнице жизни чуть выше слуги. В моем подчинении была, правда, одна женщина-слуга — черная Ольга, наша горничная. Повара у нас на 6, Sutton Square не было, семья Питера и он сам постоянно жили в имении в Массачусетсе, в городке Спрингфилд. Так что ланчи, когда мой босс находился в Нью-Йорке, готовил я. Об этих счастливых днях на берегу Хадсон-ривер я написал книгу «История его слуги». Впрочем, не такими уж они были счастливыми, эти дни. Когда Питер долго проживал в Нью-Йорке, я вставал в шесть, ложился в полночь, и к вечеру у меня болели ноги; профессиональная проблема всех слуг — ноги, вся нагрузка на них. Если же приезжала семья Спрегов — четверо детей, властная жена Тьяша, гости, — я падал с ног к полуночи. Речка Хадсон доставляла мне наивысшее удовольствие, когда я жил в доме без хозяев, один. Меня пробуждали по утрам гудки пароходов или птицы. Красивой и нереальной была река в туман. Тогда пароходы ревели чаще, им же надо было предупреждать о том, что они несут свои тучные тела по фарватеру. Птицы по осени садились на заросли плюща особенно часто, ведь созревали ягоды, потому они их склевывали. Я просыпался и высовывался в окно. Смотрел на серо-бурые, всклокоченные, чудовищные воды реки. Иной раз меня будил скрип качелей. Внизу задумчиво покачивалась на доске девичья фигурка в свитере, белая гривка рассыпалась по плечам.
Река впадала в Атлантику. Там где-то она рассеивала свои струи. Среди других струй других рек. И все это называлось Вечность. Здесь, на Великой реке, у впадения в океан, преобладали они — река и океан, чего не чувствовалось бы, живи я всего лишь за квартал от берега, в гуще каменных жилищ Манхэттена. Там был иной мир.»

    Э. Лимонов: «Непристойная простецкая Америка братается с рыжим миллиардером Д. Трампом (в воображении простого люда миллиардер должен быть непременно с золотым членом) с его Меланьей из Словении (первая Леди США). Американцы любят здоровенных словенских девок, у моего босса 70-х годов в Нью-Йорке Питера Спрэга была такого же типа как Меланья словенская жена Тьяша, принесшая ему четырёх сыновей, американских бизнесменов.»   

   
    Примечание. Провел ради интереса по картам Таро волновым методом анализ характера Э. Лимонова, как личности довольно неординарной, интересной. И вот что получилось:

1. Сознание. «Судьба, Дьявол». Прямо. (На уровень сознания, мыслей и книг всплывает и отражается отрицательная натура человека).
 Карта «Дьявол». «Символ «Судьба» изображает прямо сидящего красного Дьявола с черными крыльями, на каменном троне, к подножию которого цепями прикованы чертенята. Сатана похож на чудовище с пронзительным взглядом, когтистыми ногами и руками, и поросшей волосами нижней частью тела, восседает на алтаре. Крылья символизируют силы Тьмы. В одной руке Сатана держит булаву, а в другой – пламя Прометея. Этот символ означает: «силу, желающую зла, и совершающую благо. Прямо – жажда благополучия, успеха и славы»!
    Общее: «Сатана противостоит Богу не на равных основаниях (но как отличенный), не как божество или антибожество зла, но как падшее творение бога и мятежный подданный его державы, который только и может, что обращать против бога силу, полученную от него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению божьего замысла – «творить добро, всему желая зла», как говорит Мефистофель в «Фаусте» И. В. Гете… Сравните: Демиург у неогностиков не зол и не добр, ибо, хотя многие его поступки злы, это зло он творит не ради зла, оно - лишь издержки его творчества»… Но эта карта страшна! Вот ее глубинный смысл: «Дьявол» - «Бафомет» - означает грязные побуждения, борьбу между светом и тьмой, могущество во всем, что касается человеческой жизни, самый злобный и могущественный аркан. Перед Дьяволом частенько (вместо чертенят) стоят две обнаженные фигуры мужчины и женщины, с рожками, прикованные цепью к подножию алтаря. Они напоминают Адама и Еву после грехопадения, точно новорожденных. Однако цепи они могут разорвать и совсем не выглядят страдающими от мук. Женщина со сладострастным выражением на лице срывает виноград с грозди, растущей у нее на хвосте. Лики двух фигур отображают человеческую мудрость, гласящую, что они могут освободиться из-под власти Дьявола, но только с помощью божественного провидения. Карта символизирует зло, которого люди намеренно придерживаются. Дьявол – это темная сторона всех рун, всех знаков зодиака; он говорит о том, что зло является составной частью как сущности человека, так и всей его жизни. В то же время графика карты указывает, что огонь может быть и Светом. В гностических учениях Дьявол часто выступает как «бог для людей», в противоположность Богу христианства, который, несмотря на свое могущество, преспокойно взирает на муки людей. Карта «Дьявол» означает искушения – влечения, о которых забывают намеренно, не желая их признавать, но тогда они выступают самым неожиданным образом. Единственный способ борьбы с этим – не избегать запретного, а принять его таким, каково оно есть. Нужно пройти через него и оставить его таковым, каковым оно является: не так страшен черт, как его малюют! В иудаизме Дьявол появляется в образе змея-искусителя, в христианстве – в образе Сатаны, а в греческой мифологии – бога Пана, с которым связывают сексуальные излишества. Карта означает темноту, крушение, власть низменных инстинктов, надо полагать, эта карта обладает дьявольской энергией! Ее появление символизирует всевозможные соблазны и пороки! Если карта ложится прямо, то означает насилие, открыто проявляемую сексуальность, энергию, гордость, гедонизм, лидерство, а также чрезмерную, и, следовательно, разрушительную харизму. Карта буквально насыщена сексуальной энергией. Хочется очень многого, но только в фантазиях человек позволяет себе всё. Карту «Дьявол» можно уподобить вулкану, уничтожающему всех – сильных и слабых, добрых и злых, могущественных и нищих. Дьявол – неуправляемость энергией и персонифицирует крайнюю степень эгоизма; Он – враг единства, действует, разделяя, противопоставляя существа друг другу. Это одна из самых ужасных карт! Карта «Дьявол» – это Судьба!» Символ «Дьявол» означает гнев… в этом тоже заключается отношение к миру…
     Карта выполнена в красных тонах, что подчеркивает ее активность и насыщенность сексуальной энергией. Значение: физическая жизненная сила. Инстинктивное поведение. Эгоистические импульсы. Соблазн, инволюция. Состояние: хочется многого, желательно всего и сразу же. На первом месте собственное «хочу и буду»! Совет: «позволь себе быть «гадким, негодным мальчишкой», реализуй свои самые смелые фантазии, попробуй нарушить все запреты. Делай, что хочешь, не оглядываясь на общественное мнение. Ведь нельзя быть хорошим для всех. Астрологическое соответствие – Козерог. Упрямство, настойчивость. Марс в экзальтации».
    Смысл. Дьявол. Падший Ангел. Пан. Рок. Бросающий Вызов. Искушение. Извращения. Пагубные пристрастия. Связанность. Магнетизм. Соблазнение. Зло. Порок. Грех. Страх. Юмор.
    Это изображение фатальности, уничтожающей всех без разбора: сильных, слабых, высших и низших.
    Дьявол восседает на камне, к которому прикованы цепью обнаженные мужчина и женщина. Это Адам и Ева с карты Влюбленных. Их позы и лица не говорят о страдании. Наоборот, они выглядят довольными судьбой. Карта дьявола символизирует «искушения» - влечения, о которых часто забывают намеренно - или просто не желают признавать их. В тени света скрывается дьявол.
    Традиционные вопросы:
    Не слишком ли вы озабочены материальными благами?
    Вам кажется, что вы бессильны против сексуальных побуждений или дурной привычки?
    Вы сильно расстраиваете кого-то или вредите ему?
    Вы источаете сексуальную энергию, которая притягивает людей.
    Отрицательный, негативный образ мыслей. Но Сатана – это также Люцифер, "несущий свет", что отражает двойственность этой карты.
    Дьявол воплощает самые дикие и необузданные аспекты нашей души, которые мы обычно подавляем. Часто мы испытываем чувства страха и стыда перед подобными скрытыми пороками (такими, как похоть, жадность и зависть) и отказываемся признавать их существование в самих себе. Карл Юнг называл эти качества нашей темной "теневой" натурой. Тот факт, что мы так неуютно чувствуем себя наедине с нашей низменной натурой, означает, что мы обычно проецируем ее на других людей так, чтобы не сталкиваться с нею самим.
    Если выпадает эта карта, то это значит, что вам предстоит столкнуться с низменной частью натуры.
    Несмотря на то, что этот опыт может оказаться малоприятным для вас, он позволит вам лучше узнать самих себя и обнаружить свои отрицательные свойства, бессознательно подавляемые до сих пор. В результате вы сможете устранить эти внутренние барьеры, препятствующие вашему росту, и избавиться от своих наклонностей к саморазрушению.
    Две рогатые и хвостатые фигуры привязаны толстой веревкой за шеи к кольцу, вделанному в каменный пьедестал. Веревка вместо стальной цепи подразумевает, что если мы подчиняемся своим собственным неудачам, то связывающие нас путы можно снять при помощи решимости и силы воли.
    Если Дьявол улыбается, улыбаются и его прислужники; если он хмурится, его рабы либо скорбят, либо дрожат от страха.
    Образ этой мощной фигуры, которая управляет всеми, кто попал под ее влияние, можно прочитать либо как антитезу, либо как сарказм над благословением, которое дает Первосвященник (Верховный Жрец) на пятом аркане. Иногда трудно сказать, являются ли две меньшие фигуры его пленниками, рабами или любимчиками; так или иначе, они безоговорочно подчинены его воле.
    Дьявол является антитезой добру, символизирует силы, стремящиеся нарушить гармонию существования. Не просто индивидуализм или желание идти собственным путем делают его воплощением зла. Маг (Первый аркан) также пытается навязать миру свою волю, и фактически результатом свершения пути является ваша способность действительно управлять вашим собственным предназначением.
    Аллегория здесь - не независимая воля, а разум, работающий на разрушение божественного равновесия. Его цель - свергнуть божественный закон и ввергнуть мир в состояние хаоса.
    Древние учили, что есть порядок для мира, в котором все живые существа способны найти свое лучшее предназначение. Божественный закон призван установить и поддерживать этот порядок. Дьявол стремится нарушить и повергнуть его. Он может действовать как искуситель или править посредством страха, но в любом случае его цель - сбить с истинного пути.
    За власть, которую предлагает Дьявол, вам придется отдать свою свободную волю.
    Прямое, или положительное: ненависть, насилие, разрушение. Беспорядок, обреченность, несчастья. Связанная воля. Ваша воля и личность передаются другим.
    Будьте осторожны. Власть, которую вы обретаете над своими подчиненными, опьяняет, и вам может понравиться манипулировать, управлять и даже играть их жизнями.
    Само слово "дьявол" произошло от корня со значением "соперник, противник" - то есть кто-то или что-то, действующее против ваших интересов и благополучия.
    В лучшем случае вы будете делать то, что плохо для вас, насмехаться над другими, приставать к ним, мучить и сбивать их с толку. Вы можете нарушать социальные или сексуальные табу, с головой уходить в материальные потребности или испытывать соблазн "прогнуть" под себя общепринятые правила и заставить их служить вашим целям. Вы можете искать доходов, недолжным образом используя силу и влияние, а также навязывать другим людям свою волю или стремиться обрести контроль над ними. С другой стороны, вами может овладеть страх, что некие злые внешние силы хотят причинить вам вред, и тогда вы приметесь срывать свою паранойю на окружающих, мучая их своей подозрительностью и ненавистью.
    С психологической точки зрения эта карта олицетворяет Тень - те аспекты вашей личности, которые вы отрицаете, отказываетесь осознавать или прячете. Она может представлять сексуальность, но сексуальность, связанную с извращениями и насилием. Вас могут искушать похоть, алчность или гордыня. Вы можете оказаться одержимым каким-нибудь человеком или объектом и испытывать фатальное влечение к нему.
    Иногда Дьявол означает намеренное и злостное причинение боли другим или склонность действовать из ревности, зависти или враждебности. Это может также быть зависимое поведение или компульсивные поступки и реакции. В качестве бога Пана Дьявол внушает трепет и влечет человека к стихийным силам природы.
    Традиционные значения: судьба, фатум. Насилие, разрушение, уничтожение, потрясение. Болезнь. Страсть, неистовство, сила, энергия. Импульс, побудительный мотив. Бесстыдство. Похоть, чувственность, притягательность. Рабство, зависимость. Недоброжелательство, злоба. Соблазн, искушение. Саморазрушение.
     Отражение этой карты можно найти в политических деятелях и управляемой ими толпе, в диктаторах и тех, из кого они делают козлов отпущения, в критиканах и их жертвах. На внутреннем плане это ночные кошмары, паника и зацикленность на своей и чужой греховности. Но в то же время эта энергия способна проявляться как непринужденное веселье и насмешка, развенчивающая зло и разоблачающая ложную гордыню и слепые предубеждения.
    «Маньяк», сильно пристрастен к чему-либо, «злой гений». Иногда этот аркан может означать излишнее упорство, честолюбивые замыслы.
    Внимательно посмотрите на себя в зеркало. Не горит ли в ваших глазах огонь алчности, зависти или тщеславия? Не млеет ли ваше сердце от желания обладать кем-то или чем-то? А если вы считаете, что свободны от всех этих низменных пороков, то не гордыня ли вами движет? Не из желания ли чувствовать себя лучше и выше всех людей вы стали аскетом?
    Корни наших пороков уходят так же глубоко, как и образы, персонифицирующие мировое зло. Меняются времена и нравы, сменяются народы и религии, выходящие на авансцену истории, но антагонист бога-творца, космический провокатор, подстрекатель и соблазнитель, нарушитель мирового порядка и враг рода человеческого присутствует всегда. Он меняет имена и облик, но его цель всегда одна, и из-под любой шкуры всегда вылезают змеиный хвост и ядовитое жало. Сейчас мы знаем его под именем Дьявол (греч. "клеветник"). Это название и вынесено на карту. Древние греки называли его Тифоном.
    Дьявол пытается привлечь сторонников, объявляя себя бесстрашным борцом с занудными богами, бунтарем и поборником свободы. Но цель его всегда одна - свергнуть Божественный закон и ввергнуть мир в состояние хаоса. На самом деле все искушения Дьявола очень просты - это деньги, слава и сладострастие. Все вместе и каждое по отдельности они дают главное искушение - власть. Искуситель может щедро одарить ими каждого, кто готов отдать ему свою свободную волю.
    Однако на карте есть персонаж, который осознал пагубность дьявольских искушений и в ужасе отказывается от его даров. Скромная одежда зеленого цвета дает надежду на освобождение. Человек изможден и слаб, но у Дьявола нет власти над ним. Тот, кто не поддался искушению, может уйти к свету.
    На этой стадии духовного развития вы достаточно посвящены, чтобы стать ценным слугой сил зла. Поэтому искушение остановиться на этой ступени особенно велико. Дьявол укажет вам способ достижения любой цели без ожидания и трудов. Предлагаемая власть огромна, но цена за нее еще выше. Ведь ваш потенциал значительно превосходит все, что он может предложить.
    Предполагает большие усилия с целью достижения материального успеха, славы, известности, счастливого случая. Иногда карта означает, что вы находитесь в плену своих чувств, сладострастия и эротизма или своих страстей (секс, игра, алкоголь). Вас как будто преследует злой рок. Карта говорит о том, что зло является составной частью как сущности человека, так и всей жизни. Из всех арканов Диавол представляется самым трудным для понимания, потому что у каждого он свой.
    Как искуситель, он чаще всего предстает перед нами под той или иной привлекательной личиной. Так или иначе, эта карта показывает, что мы играем с огнем и должны быть чертовски (!) осмотрительны, чтобы не обжечься.
    Ты думаешь, это дьявол захватил в плен твою душу? Тебе кажется, что вырваться из порочного круга невозможно? Но взгляни на карту: цепь не сжимает шеи изображенных на ней людей, а лежит свободно. Стоит снять ее – и плену конец! Что бы ни олицетворяла для тебя эта цепь: секс, игру, алкоголь или что-то еще, – наложил ее на себя ты сам. И снять можешь тоже ты сам. Начиная новый этап жизни, можно, конечно, дать волю своим увлечениям – но не затянулась ли эта “увертюра”?
    Отношение к некоторым людям можно описать на трех пальцах: указательный (первый), средний и большой…»

2. Душа. «Колесница». Прямо. Требующая постоянных перемен жизни.
Карта «Колесница».
    «На карте изображен Император в золотой короной, который правит колесницей, запряженной черным и белым конями. Сей символ означает «открытие нового мира». Перевернутая же «Колесница» означает «бунт, беспорядок, насилие, агрессию». Пиратство, в общем, причем пиратство в активном продвижении вперед. Неумение управлять судьбой, поражение.
    Колесница прямо: Победитель. Возничий. Колесница. Повозка. Движение. Ясная цель. Начало пути к успеху. Преодоление препятствий. Толстая защитная броня. Эмоциональная закрытость. Мастерство. Сосредоточенность. Сила воли. Честолюбие. Самоконтроль. Решительность. Достижение вершины. Исключительная Власть. Победа.
    Способность обуздать противоборствующие силы решимостью и силой воли.
    В центре карты мы видим двух великолепных вздыбленных коней, запряженных в легкую боевую колесницу. Управляет колесницей сокологоловый Гор в парадном облачении.
    Сюжет, расположенный в верхней части карты, показывает нам битву. Гор с копьем в руках на стремительно мчащейся колеснице повергает в прах своих врагов. Нижний сюжет показывает благодарных подданных, воздающих почести победителю. Центральная часть карты представляет нам самого триумфатора. В колесницу запряжены два коня - черный и белый. Это свет и тьма, это два противоположных начала, две непримиримые силы, антагонистичные по своей природе. Они встали на дыбы и готовы в любой момент выйти из-под контроля. О том, как это может быть опасно, рассказывает греческий миф о Фаэтоне, который погиб сам и чуть не погубил Землю, не справившись с колесницей бога солнца. Однако Гор спокойно держит поводья левой рукой. Он полностью подчинил себе противоборствующие силы, заставив действовать совместно и нести его к победе.
    Символика этого Аркана учит не тратить время и силы на борьбу - всегда бесполезную - с теми качествами в себе или других, которые раздражают вас. Вместо этого соедините их и используйте для усиления собственной власти над ситуациями и событиями. Копье в правой руке Гора - это вечный символ воина духа, целеустремленного и несгибаемого.
    На карте изображен триумфатор, в боевых доспехах. Он победитель в битвах с врагами и в познании тайн природы.
    Человек знающий, думающий, смелый и любознательный, он всё оставил и двинулся в путь, ища применение своим силам и не боясь рискнуть. Он под защитой небес.
    Над его головой звезда.
    Возничий уверенно правит четырехугольной колесницей, в которую запряжены два сфинкса - символы мудрости. Белый сфинкс - победа и добро, светлые стороны судьбы, чёрный - зло и поражение.
    Возничий должен удержать их в повиновении. В его руках нет вожжей, а сфинксы, тянущие колесницу за собой, не впряжены в неё.
    Продвижение вперед зависит только от силы разума и логики Возничего. Он едет по границе, разделяющей полярности.
    Отдай он предпочтение хоть на мгновение одной из сторон, и вся повозка полетит с пути на обочину.
    В одном из снов я вижу широкую, открытую равнину. Ярко светит солнце. Я слышу шум, нарастающий с каждой минутой. И вот передо мной появился его источник - колесница. В нее впряжены два сфинкса, причем один из них черного цвета, а другой - белого. Создается впечатление, что каждое из этих мистических животных пытается тянуть повозку в свою сторону, тем не менее, ее управитель строг и суров, он каким-то неведомым образом заставляет сфинксов работать "в одной упряжке". Колесница проносится мимо меня, оставляя после себя огромный столб песка и пыли. Я смотрю ей вслед и понимаю: в этом мире нет ничего, что могло бы воспрепятствовать ее движению.
    Если карта описывает человека, значит перед Вопрошающим настойчивая и энергичная личность, находящаяся в постоянном движении. Возможно, благодаря такой мощной поддержке можно будет претворить в жизнь множество планов.
    Колесница - карта силы воли, преодоления трудностей и победного торжества. Вы видите, что человек, управляющий колесницей, полностью сосредоточен на своем действии. Он знает, куда хочет попасть, и стремится туда неуклонно и решительно.
    Управляющий колесницей должен править ею таким образом, чтобы придерживаться золотой середины между своими противоречивыми мыслями и чувствами.
    Конфликт. Внутренняя борьба. Способность принимать решения.
    Греческий философ Платон использовал идею колесничего и лошадей как метафорическое изображение души, при этом черная лошадь представляет ее низменные инстинкты, а белая лошадь - ее самые лучшие и возвышенные устремления.
    Лошади на этой карте символизируют внутренние конфликты и противоречия, борющиеся в нашей душе. Роль управляющего колесницей заключается и в том, чтобы держать лошадей в повиновении. Подобным образом мы должны управлять своим разумом и чувствами в трудных ситуациях. Это вовсе не означает возможность достижения полного контроля, но если мы обладаем сильной волей, то способны держать в узде наши бессознательные порывы и желания. Колесница отражает силу наших бессознательных потребностей и важность умения распознать их и направить в нужное русло. В конечном счете, эта карта призывает нас взять вожжи в свои руки и, поняв движущие нами силы, управлять ими, не подавляя их, но и не позволяя им одержать верх над нами. Придерживаясь золотой середины между нашими чувствами, желаниями и мыслями и не бросаясь из одной крайности в другую, мы сможем закалить свою душу в борьбе и стимулировать ее рост и изменение к лучшему. Колесница напоминает нам, что борьба, ведущаяся с энергией и хладнокровием, может стать движущей силой нашей жизни и предохранить ее от застоя.
    Когда в раскладе карт появляется Колесница, то это означает, что у вас достаточно энергии, чтобы достичь желанной цели и сражаться за то, что важно для вас. Вы можете быть вовлечены в борьбу или жизненный конфликт, который очень трудно преодолеть, но эта карта показывает, что вы обладаете достаточной стойкостью и верой в свои силы, чтобы найти правильное решение. Ваше честолюбие, энергия и целеустремленность помогут преодолеть любые препятствия. Однако при встрече с трудностями вы должны сохранять внутреннюю дисциплину и придерживаться здравого смысла. Иначе вам придется действовать в слишком уж силовой манере для того лишь, чтобы настоять на своем. Независимо от того, переживаете ли вы конфликт с самим ж собой или другими людьми, Колесница показывает, что вы в состоянии преодолеть его и у вас есть необходимые для этого возможности, умения и уверенность в себе.
    Эта карта подразумевает неприятности и несчастья, возможно уже преодоленные. Противоречивое влияние. Беспорядок. Месть. Успех. Поспешность при принятии решения. Пребывание на гребне успеха или популярности.
    Черпая силы из противоположностей внутри вас самих, заставляя их работать вместе, вы способны распознать ваших истинных врагов и использовать их слабости и вашу силу против них. Это та победа, которую символизирует Колесница. Все ваши враги повержены, все намерения сбылись, ничто не стоит на пути к успеху.
    Возможно, вам предстоит выступить в роли воина, сражающегося за общее дело, или представителя родной общины.
    Перед нами настойчивая и энергичная личность, находящаяся в постоянном движении. Возможно, благодаря такой мощной поддержке можно будет претворить в жизнь множество планов.
    Означает развитие, экспрессию, бурную практическую деятельность, триумф, уверенность в себе.
    Карта характеризует человека как настоящего бойца, способного на решительные действия, владеющего собой и способного одержать победу над любыми трудностями и испытаниями.
    Колесница означает ваш значительный рывок вперед. Она показывает, что вы вырвались из круга прежних интересов и пошли новым путем. Движут этим стремление к свободе, честолюбие, поиск утраченного рая или просто жажда самореализации. Колесница - единственная карта в колоде Таро, связывающая подобный порыв с ощущением радости и уверенности в себе.
    Во всех прочих случаях прощание со старым связано со страхом и тяжестью на душе. А тут - смелость, любознательность – человек рвется вперед, ища применение своим силам и не боясь рискнуть.
    Колесничий собран и сосредоточен на том, что он делает, не отвлекаясь на внешние помехи. Латы защищают его от мира.
    Означает развитие, экспрессию, бурную практическую деятельность. В специфических случаях карта предвещает путешествия, часто дальние.
    "Разрушая препятствия, ты уничтожаешь всех своих врагов и все твои желания осуществятся, если ты приступишь к будущему со смелостью, вооруженный сознанием своего права. И пусть разум повелевает тобой, но не стремись совершенно избавиться от чувств и эмоций: без них твоя колесница может перевернуться".
    Некая сила понуждает тебя оставить то, что ты имеешь, забыть о прежнем – о доме, о работе, о товарищах. Тебя переполняет энергия, и ты ищешь нового поприща для ее применения. Отправляйся же в путь, и пусть этот этап твоего путешествия станет для тебя открытием нового мира. Но помни, что Повозка несется быстро, а путь полон крутых поворотов! Пусть разум повелевает тобою, но не стремись совершенно избавиться от чувств и эмоций: без них твоя Повозка может опрокинуться.
    Уровень Колесницы - еще одна ступень, на которой велик соблазн остаться. В конце концов, вы не только обрели мир с собой, но и преодолели все препятствия на пути к достижению конечной цели. На самом деле, достигнутое вами достаточно важно, чтобы казаться той целью, к которой стремитесь, или, по крайней мере, той целью, к которой стоило стремиться. Очень трудно убедить себя, что, если продолжить искания, можно достигнуть еще большего.
    В сфере психологической - самоконтроль, самовыражение, сила воли, победа над ударами судьбы, благодаря положительным чертам характера. Иногда карта говорит о том, что "беда" почти возьмет верх над вами, но вы сможете все-таки выйти победителем из этого положения.
    Карта говорит о том, что такой человек готов (и имеет возможность) сокрушить всех своих врагов, несмотря на то, уверен он в победе или нет. Совет в этом случае будет таков: "Тебя переполняет энергия, ты можешь отправиться в путь. Но помни, что колесница летит быстро…»

3. Противоречие в душе. «Колесо счастья». Перевернуто. Сопутствующие постоянные неудачи. Ощущение себя неудачником.
«На карте изображено золотое колесо, находящееся над грозовыми темно-кровавыми тучами и под восходящим Солнцем. Сверху на колесе сидит золотой царственный лев, а вокруг него вращаются обезьяны. «Колесо счастья» означает «вечные перемены, перевернуто – неудача, но надежда на перемены к лучшему». Счастливое самоощущение. 
    При дворах средневековья шуты монархов с их склонностью к мрачному философствованию нередко разыгрывали пантомиму с большим деревянным шаром: когда один Шут вскарабкивался наверх, другой оказывался внизу. Но вот шар делает новый оборот, и...  вознесшийся низвергался. Таков смысл десятого аркана. Постоянное становление, разрушение, вечные перемены.
    Колесо Судьбы. Колесо Вероятностей. Шанс. Удача. Везение. Бесконечное движение. Цикличность. Подъем в цикле. Взлет и падение. Изменение. Перемены. Улучшение. Новые возможности. Продвижение. Важное развитие.
    Традиционные вопросы:
    Какой цикл вы начинаете или заканчиваете - учебный год, или приближается день вашего рождения, или что-то еще?
    Устраивают ли вас происходящие изменения? Насколько хорошо вы с ними справляетесь?
    У вас часто меняется настроение? За короткое время бывает много эмоциональных подъемов и спадов?
    Что вызывает крутой поворот в вашей жизни?
    На вас свалились последствия того, что вы совершили в прошлом?
    Могли бы вы подстроиться под перемены, как под ритм музыки? Что для этого нужно?
    Прямая карта: Семейные обстоятельства меняются к лучшему. Доходы в семье растут. Вы можете переехать в другой дом или даже город. Радуйтесь переменам.
    У вас появляются новые интересы, которые помогут будущей карьере.
    Вы всегда на волне моды и вовремя подхватываете новые тенденции. Вы отлично выглядите; сверстники, возможно, стараются вам подражать. Вы – лидер.
    Эта карта обращена к старым как мир спорам о роли судьбы и воли в жизни человека. Колесо Фортуны вовсе не означает, что абсолютно все в нашей жизни предопределено, но оно напоминает нам, что мы не можем полностью контролировать внешние обстоятельства нашей жизни. Мы часто поддаемся соблазну винить во всем судьбу, вместо того чтобы взять ответственность за случившееся на себя, но эта карта напоминает нам, что у всех нас есть выбор независимо от того, что ждет нас в будущем. На более высоком уровне Колесо Фортуны показывает нам, что мы сами являемся творцами своей судьбы, несмотря на то, что все мы движемся по пути, который сознательно не выбираем. Мы не можем управлять вращением колеса, но мы можем управлять своей реакцией на его вращение. Колесо Фортуны предполагает существование связи между явлениями окружающего мира и динамикой нашего внутреннего состояния. Если мы сможем понять свою роль в процессах или ситуациях, в которых мы принимаем участие, то мы не будем полагаться на милость судьбы, а будем устраивать свою жизнь сами.
     Эта карта провозглашает начало нового этапа жизни. Вы открываете новую главу в жизни, и именно от вас зависит, станет ли она отрицательным или положительным опытом в вашей жизни. Вас может ждать поворот событий, который вы не в состоянии предвидеть и на который не можете повлиять, или вы должны будете принять важное решение. Чем большей способностью к правильному выбору вы обладаете, тем лучше вооруженными предстанете перед лицом судьбы. Колесо Фортуны напоминает, что перемены в вашей жизни неизбежны, иначе в ней наступит застой, что приведет к прекращению вашего роста и развития своих потенциальных способностей. Возможно, вы находитесь на этапе вашего пути, когда лучше спуститься вниз, чтобы потом штурмовать вершину с новыми силами. С другой стороны, это может оказаться очень положительным моментом в вашей жизни, который позволит распроститься с прошлым и смело идти вперед.
    На колесе сидят: примитивно выполненная фигурка обезьяны, спускающаяся по левому его краю; хвостатое существо, карабкающееся вверх справа; сфинкс в короне с крыльями и хвостом, сидящий наверху колеса и держащий в своих львиных когтях меч. Обезьяна, спускающаяся вниз по колесу слева, скатывается в беду, тогда как фигурка справа, похоже, поднимается наверх к удаче. Эти животные изображены в непрекращающемся движении беспрестанно изменяющейся вселенной и течения человеческой жизни, в то время как сфинкс, сидящий сверху, стремится удержать равновесие. Колесо фортуны непрерывно вращается и сеет печаль и радость, жизнь и смерть, добро и зло, черное и белое, что означает: во всех элементах жизни есть положительное и отрицательное. Колесо - это круг без начала и конца, и отсюда рождается символ нескончаемой вечности и постоянного движения к прогрессу и переменам.
    Эта карта может означать появление новых ресурсов, людей, денег, известий и так далее, равно как, впрочем, и исчезновение всего этого. Возможно, вы работаете с возобновляющимися циклами событий или переменными моделями - это может быть бизнес, годовщины или праздники солнечного календаря. Быть может, вы стремитесь обрести объемное видение целого, что позволило бы вам взглянуть на ситуацию с высоты птичьего полета. Или же непостоянство и легкость стали характерной чертой вашего мировосприятия - "сегодня пришло, завтра ушло".
    Возможно, эта карта означает получение награды и признания за некое завершенное дело. Вы с головой ушли в круговорот светской жизни, и жизнь все набирает и набирает скорость. Горизонты расширяются, открывая новые перспективы: это может быть продвижение по службе, путешествие или иная перемена мест, а также обретение новых знаний.
    Колесо Фортуны символизирует перемены, движение, экспансию и возможности во всех сферах жизни. Вы можете заниматься самообразованием, продюсированием, теле и радиовещанием, рекламой или распространением информации через средства массмедиа. Так или иначе, карта имеет тенденцию к широкому охвату.
    Прямое, или положительное: удача, успех, везение, счастье. Неизбежность. Провидение. Процветание, улучшение, прогресс. Восхождение, подъем, продвижение. Перемены, текучесть. Неожиданный поворот событий. Повышение или продвижение. Непостоянство. Авантюры, риск, спекуляции. Представляет удачливого человека, способного на рискованные поступки.
    В прямом положении положение карты говорит о том, что вы стремитесь подстроиться под тот или иной жизненный ритм. Вас гложет страстное желание обрести цель. В жизни вашей царит чересполосица, но это потому, что вы начинаете новый цикл. Карта считается символом прогресса, а никакой прогресс легко и даром не дается. Совершенствование себя и всего, что окружает, - занятие похвальное, однако нелегкое. Но в любом случае следует помнить о том, что круговое движение Колеса предполагает круговорот вещей и всего сущего от начала к концу. А в общем (в реальной жизни) - эта карта хороших предзнаменований и добрых перемен. Это переломный момент. Кончается какая-то часть вашей жизни - начинается новая. Иногда карта предсказывает неожиданную улыбку судьбы.
    Кажется, все смешалось теперь и в твоем доме тоже, ты больше ничего не понимаешь; но в жизни все повторяется – и мысли, и чувства, и события. Колесо Фортуны набирает скорость: берегись вмешиваться в ход событий, не делай лишних движений, иначе снесет! Стремись к центру колеса, к его единственной неподвижной точке – твоему собственному “Я”. Остановись и наблюдай. Взгляни на свои проблемы оком стороннего наблюдателя: только так ты найдешь их решение.
    Эта карта выпадает людям, ощущающим неуверенность в себе, в своих силах, в завтрашнем дне; в таких случаях она как раз и дает совет, набранный выше курсивом: твоя единственная, самая надежная опора – ты сам. Будь верен себе, и все будет в порядке.»

4. Подсознание. «Император». Прямо. Твердая мужская карта. Откуда вылезает у автора все мужское… 

5. Прошлое. «Отшельник». Прямо.

6. Будущее. «Мир». Прямо. Обретение мира.

7. Отношение к себе. «Возрождение». Прямо.
 Карта «Возрождение», изображающая выползающего из бездны новорожденного младенца навстречу добрым родителям и златовласой девушке-ангелу, дующей в маленький золотой рог из-за облака. Сей символ означает: «перемену, возрождение. Прямо – пробуждение, обновление, духовную энергию и преодоление двух негативных опытов».

8. Отношение к окружающим. «Маг». Перевернуто. «Злой и плохой» (бог) в отношении к окружающим.
Также мы видим, что с подсознания, где мужская карта «Император» через противоречия в душе «неудачи» преобразуется «злое» отношение в окружающим в качестве перевернутого «Мага».
    Карта означает затруднения, небрежение к себе, смятение, неблагодарность, беспокойство, нереализованный талант, иллюзии, возможность потерпеть неудачу или даже полный крах. Маг – совершенный человек (Бог). Перевернутый «Маг» - где-то пародия на него, а равно ощущение, сознание себя сверхмагом.   

         «Маг», общее описание: «У него нет возраста – на молодом лице живут мудрые опытные глаза. Это – посвященный в тайны мироздания. Маг – это господство, сила и власть. Мировая, космическая мудрость. Маг стоит в центре Вселенной, он творец и создатель, так что Маг – это способность властвовать и манипулировать. Недаром порой Первый Аркан зовут Фокусником – он жонглирует предметами и судьбами, событиями и решениями, наслаждаясь самим процессом этой увлекательной игры. Маг указывает на наличие у вас всех тех качеств, которые необходимы для развития талантов, а то и резкого духовного роста. Воображение, решительность, уверенность в себе – это ваш сегодняшний портрет. Правда, вокруг много обмана и ловушек, но не тревожьтесь: решение придет само. Сработает ваша интуиция, а может быть, придет человек, который толкнет вас к развитию.

         Прямое значение. Сейчас ваша сила воли позволит вам принять верные решения. Ничего не бойтесь: интуиция подскажет правильный шаг, а самоконтроль поможет не отказаться от него. Вы исключительный дипломат – на переговорах вы бы обыграли самого Уинстона Черчилля (!). Ваше мастерство и проницательность, самодостаточность и умение все схватывать на лету позволят вам быть на коне. Сейчас вы как никогда способны достичь успеха, так что вперед к новым начинаниям и духовному росту. Вы вполне способны быть лидером – не только благодаря своей осведомленности, но и внутренним, скрытым, что уж там – «магическим» качествам.

    новые дела
    лидерство
    духовное богатство
    осведомленность

      Перевернутое значение. Если в прямом значении Маг почти Бог, то в перевернутом – почти Люцифер. Настроение и характер в данный момент оставляет желать лучшего – вы мелочны, раздражительны и коварны. Интригуете, лжете, играете на слабостях окружающих. Осторожнее! Возьмите себя в руки – ибо такое поведение ведет к душевному разладу, а то и к позору. А дело в том, что вы устали и идете на поводу у событий, не в силах переломить их течение. Соберитесь и уделите себе внимание, повысьте свою самооценку. Поверьте картам – суетная власть это вовсе не то, что принесет вам счастье.   

    скука
    агрессия
    ограниченность
    проблемы со здоровьем.

    (цитирую) «Злоупотребление своим положением, эгоизм. Нельзя использовать свою силу во зло, нельзя унижать окружающих. Будьте внимательны, из-за своей неверной оценки ситуации вы можете пропустить важную информацию. Также иногда может означать неуверенность в себе или в будущем, низкую самооценку, нерешительность. В этом случае карта советуют проявить силу воли, отбросить сомнения и решить стоящие перед вами задачи.

   нерешительность, неуверенность, нечестность
    тщеславие, утрата мастерства, психический недуг, позор, беспокойство

    Карта Таро Маг (Волшебник) в перевернутом виде свидетельствует о недостатке уверенности, причиной которой могут быть застенчивость или плохая самооценка, а также нерешительность и колебания. Другое толкование: положительные аспекты карты могут использоваться в эгоистических или нечестных целях, а окружающие человека люди кажутся не тем, что они есть на самом деле.
    Карта может означать и злоупотреблением властью и чудовищный эгоизм, но не беспокойтесь, вы все равно контролируете ситуацию, карта Маг положительна. Может также указывать на пренебрежение важными обстоятельствами.
     Маг в перевернутом положении означает хитрость, корыстность и злоупотребление властью. Он говорит о том, что для достижения желаемого будут использоваться любые средства без разбора. С перевернутым Магом нечего и думать о морали или этике, напротив, нужно опасаться именно отсутствия нравственных ориентиров. Такой Маг может выпасть эгоисту, человеку ловкому и совершенно беспринципному, девиз которого «Хочу – значит, могу!»
(прим. ред. прямо как из книги «Смею!»)
    Человек этот, конечно же, убежден, что нравственность и общественная мораль есть понятия отжившие, устаревшие и совершенно нелепые для того, кто решил быть успешным в этом мире. С другой стороны, перевернутый Маг может свидетельствовать о неуверенности в собственных силах, неверии в свои таланты и, как следствие, заниженной самооценке. Тогда эта карта будет означать хронического неудачника, неспособного выбраться из замкнутого круга противоречий и проблем (прямо, точно про Лимонова).
    В перевернутом положении Маг почти наверняка является признаком того, что перед вами опытный обольститель, Казанова, истинных намерений которого вы никогда не будете знать наверняка, потому что он умело скрывает их (наиболее характерна в данном случае комбинация Мага и Дьявола!). Рассчитывать на искренность и открытость такого человека не имеет смысла, ибо завязывать или развивать любые отношения он будет только в том случае, если они выгодны или полезны ему, и только до тех пор, пока ему самому этого хочется.
    В раскладах на карьеру перевернутый Маг – признак того, что вы имеете дело с человеком не особенно порядочным и способным втянуть вас в какую-нибудь аферу. Далеко не все его слова стоит брать на веру и не ко всем предложениям относиться серьезно.
    Хитроумность, беспринципность и коварство, игра на слабостях других (например, мошенник, шантажист, вербовщик). Кроме того, это тот случай, когда кто-то, возможно, перехитрил сам себя – цель была достигнута и обнаружилось, что это совсем не то, что надо. Иногда может указывать, что цель-то хороша, да средства выбраны неудачно (к примеру, служебный роман в данной фирме - не лучшее средство строить карьеру).
    Иногда 1-ый аркан таро значение имеет такое: карта говорит — скоро человеку предстоит сделать важный выбор, от которого зависит вся дальнейшая жизнь. Но к таким кардинальным переменам он пока не готов, поэтому возникнет множество проблем. Перевёрнутая карта Мага также может указывать на то, что недавно вы упустили какую-то возможность, не разглядели шанса, данного вам судьбой. Поэтому власть над ситуацией будет потеряна, придётся ждать, пока события не завершатся естественным путем. Карта Волшебника в раскладах на личность указывает на такие черты характера, как эгоизм, нарциссизм, инфантилизм, юношеский максимализм.
    Необходимо понять, что нельзя пользоваться людьми в своих корыстных целях. Это может принести кратковременный результат, но в будущем придется пожинать плоды неблаговидных поступков.
    Вы используете свои силы неразумно или гу¬бительно. Вы стремитесь к пустым целям. Ваши проекты плохо продуманы и вряд ли завершатся успешно.
    Таким образом карта Мага в перевёрнутом виде может указывать на два аспекта, либо гипертрофированная воля и нездоровый эгоизм, где «цель оправдывает средства», либо наоборот, блокировку воли и низкую самооценку, когда человек недооценивает себя. В любом случае, карта Мага может указывать на скрытые таланты и ресурсы человека, которые либо не научился ими пользоваться, либо использует их неправильно (нерационально).
    Карта людей эгоистичных, страдающих манией величия и злоупотребляющих своей властью (в перевернутом смысле).
    В перевернутом положении Маг предвещает период крушения надежд, ошибок и неудач.
    Перевернутая карта показывает на непоследовательность и хаотичность действий, на нереализованные планы и замыслы. Также она говорит о неготовности к задуманному делу, причем, на кардинальную неготовность, которая имеет не природу психологической неуверенности, а отсутствие нужным инструментов и сил. Перевернутый Маг, это, например, горнолыжник, который не имеет профессиональных лыж и подготовки. Также может указывать на:
    Несправедливый или безнравственный поступок, в ходе которого реализуется здравый, но противный Божеству, план.
    Если карта выпадает на определенного человека, то в перевернутом положении указывает на психопатическую личность – мошенника, изощренного лгуна, автора козней и интриг, от которого лучше держаться как можно дальше.
    В бизнесе – мошенничество со стороны старшего партнера или собственника дела.
    В любовных делах – хорошую, но недоступную партию, или любовь к человеку хорошему, но который не ответит взаимностью или вообще не заинтересован в каких-либо отношениях в данный период.
    Фактически Маг в перевёрнутом положении означает всё то же, что и в прямом, но со знаком «минус».
    Эгоизм, бесчестие, тщеславие, манипулирование окружающими людьми и злоупотребления властью (вплоть до обмана, насилия и унижения), неуверенность в себе (в своих поступках, в будущем), в других людях, неадекватное восприятие себя и окружающей действительности, неопытность или низкую самооценку. Все эти характеристики могут быть причиной текущих проблем.
    Другой аспект аркана Маг говорит о том, что другие люди могут использовать положительные качества человека в своих эгоистичных целях, при этом человек не может ясно разглядеть их намерение и истинное положение дел. Эти люди кажутся нам не теми, кто они есть на самом деле.
    Маг в перевернутом положении не предвещает быстрый успех, а может говорить о периоде неудач и ошибок. Часто сообщает о том, что работа будет идти по инерции, без изменений. Надо только избавится от своих амбиций, не бросать работу или свое дело, не пытаться манипулировать окружающими.
    Карта говорит о том, что он человек по головам для достижения своих целей. Нормы морали для него не указан, а совести не существует: «Я хочу это сделать, я могу это сделать, я это сделаю». Ради успеха такие люди готовы на всё. Эта карта может означать неудачника!
    Как партнера в отношениях, карта может указывать на мошенника и эгоиста, которому в отношениях нужно только чувственное удовлетворение, а не любовь и взаимопонимание. В других случаях, это неприятная личность, которой нельзя доверять.
    Перевернутые карты показывают риск недооценки или, напротив, переоценки своих возможностей, недостатка или избытка уверенности в себе. Не берете ли вы на себя слишком много? Не потеряли ли контакт с глубинами собственной души? Подобно ученику чародея, вы, возможно, начали то, чего не сможете закончить.
    Может быть, вы не тот, кем кажетесь. Свойственную Магу способность менять обличья можно легко использовать для обмана - как самого себя, так и других. Возможно, вы дошли до того, что манипулируете людьми и играете на их уверенности в себе ради достижения собственных эгоистических целей. Добавьте ко всему этому слабость воли или двуличность, и можете пожинать урожай - проблемы вам обеспечены. Это карта Гермеса, и в перевернутом виде она представляет вора, лжеца и афериста - даже в мелочах. А может быть, дело в вашей сварливости и раздражительности. Существует опасность злоупотребления еще не окрепшей личной силой или превращения в серого кардинала, который дергает марионеток за ниточки, не показываясь на сцене.
    Может быть, вы чувствуете себя одиноким и усталым от ответственности и самостоятельности. Может быть, вам не хватает уверенности в себе, чтобы заводить друзей. Все это - различные проявления боязни новых начинаний, которая блокирует или дает неправильное направление коммуникации, а также пессимизм и цинизм.
    При проекции Мага на других людей вы начинаете восхищаться их блеском, уверенностью и остроумием, однако невольно опасаетесь, не надуют ли они вас. Или же вы видите в них молодых, да ранних, которые мнят себя профессионалами, думают, что все знают, и стремятся вырваться вперед и преуспеть любой ценой. На внутреннем плане вы, скорее всего, работаете над саморазвитием и культивируете свой внутренний сад - то есть творите магию для себя самого.
    Что касается здоровья, то речь может идти о некоей ментальной, душевной или нервной болезни, карта может являться и указанием на врача, который работает с такого рода заболеваниями.
     Традиционные перевернутые значения: Бесчестие, неудовлетворенность. Нерешительность. Хвастун. Шарлатан, самозванец, лжец, аферист, эксплуататор. Тайны, секреты, маскировка, иллюзии. Агитатор, подстрекатель.
    Комплекс неполноценности или же излишняя самоуверенность и переоценка своих сил. В окружении неблагоприятных карт Маг предупреждает о наличии в вашем окружении человека, который влеком своими низменными желаниями, он очень деструктивный, плетете интриги, тайный враг.
    Сила воли, направленная на недобрые цели.
    Чему зачастую сопутствует цинизм, и пессимистичное отношение к жизни.
    Перевернутое, или отрицательное: хитроумие, отсутствие принципов, мошенничество, коварство, хитрость. Интриган, лжец, шарлатан, жулик. Человек, желающий играть на слабостях и доверии других. Все происходит от недостатка самоуважения и подчинения внешним силам. Иногда ведет к позору и душевному дисбалансу.
    В этом случае первый Аркан, описывая человека, расскажет о чрезмерно предприимчивом юноше, хитром и пронырливом, который в силу этих качеств может легко пойти на обман. Его призвание - интриги и аферы. Он готов на все ради достижения своей цели и может стать для Вопрошающего очень опасным. Это человек, умеющий играть на слабостях других в угоду своему непомерно развитому самолюбию и амбициям.
    Если карта описывает ситуацию, то говорит о том, что вокруг Вопрошающего будет смыкаться кольцо лжи и коварства.
   «Маг» - человек со слабой волей или направляющий свою волю на деструктивные цели. Вообще - неосуществленные планы и цели. Возможен нервный срыв. Из-за того, что ваши стремления никак не могут реализоваться, вы находитесь в неспокойном состоянии духа, в смятении.
    Перевернутый Маг выпадает в большом окружении Младших арканов, он может говорить о том, что Вы слишком эгоистичны, идете по головам, перестали обращать внимания на интересы и чувства окружающих, бестактны, черствы и превращаетесь в самодура.»

9. Надежды и опасения. «Надежда». Прямо.

10. Перспективы и результаты. «Умеренность». Прямо.


     Примечание. Политика сдерживания (развития России) со стороны США – это политика фашистов, компрачикосов. Ведь именно немецкие фашисты сдерживали Россию, и хотели уничтожить Ее вовсе, а остатки людей превратить в недоразвитых рабов, уродов. По этому же пути, не так явно и откровенно идет ныне и Запад во главе с США. Проводя свою политику сдерживания, они словно говорят, мы хотим, чтобы развивались только наши дети, но мы не хотим, чтобы развивались ваши дети, мы хотим, чтобы они не рождались или, рождаясь, становились отсталыми… уродами, недоразвитыми (вместе со всеми сторонами жизни в России). 

    «Человек, который смеется», Виктор Гюго. О том, к чему вообще тяготеет так называемая знать. «Кому в наши дни известно слово «компрачикосы»? Кому понятен его смысл?
    Компрачикосы, или компрапекеньосы, представляли собой необычайное и гнусное сообщество бродяг, знаменитое в семнадцатом веке, забытое в восемнадцатом и совершенно неизвестное в наши дни. Компрачикосы, подобно «отраве для наследников», являются характерной подробностью старого общественного уклада. Это деталь древней картины нравственного уродства человечества. С точки зрения истории, сводящей воедино разрозненные события, компрачикосы представляются ответвлением гигантского явления, именуемого рабством. Легенда об Иосифе, проданном братьями, – одна из глав повести о компрачикосах. Они оставили память о себе в уголовных кодексах Испании и Англии. Разбираясь в темном хаосе английских законодательных актов, – кое-где наталкиваешься на следы этого чудовищного явления, как находишь в первобытных лесах отпечаток ноги дикаря.
    «Компрачикос», так же как и «компрапекеньос», – составное испанское слово, означающее «скупщик детей».
    Компрачикосы вели торговлю детьми.
    Они покупали и продавали детей.
    Но не похищали их. Кража детей – это уже другой промысел.
    Что же они делали с этими детьми?
    Они делали из них уродов.
    Для чего же?
    Для забавы.
    Народ нуждается в забаве. Короли – тоже. Улице нужен паяц; дворцам нужен гаер. Одного зовут Тюрлюпен, другого – Трибуле.
    Усилия, которые затрачивает человек в погоне за весельем, иногда заслуживают внимания философа.
    Что должны представлять собою эти вступительные страницы?
    Главу одной из самых страшных книг, книги, которую можно было бы озаглавить: «Эксплуатация несчастных счастливыми».
    Ребенок, предназначенный служить игрушкой для взрослых, – такое явление не раз имело место в истории. (Оно имеет место и в наши дни.) В простодушно-жестокие эпохи оно вызывало к жизни особый промысел. Одной из таких эпох был семнадцатый век, называемый «великим». Это был век чисто византийских нравов; простодушие сочеталось в нем с развращенностью, а жестокость с чувствительностью – любопытная разновидность цивилизации! Он напоминает жеманничающего тигра. Это век мадам де Севинье, мило щебечущей о костре и колесовании. В этот век эксплуатация детей была явлением обычным: историки, льстившие семнадцатому столетию, скрыли эту язву, но им не удалось скрыть попытку Венсена де Поля залечить ее.
    Чтобы сделать из человека хорошую игрушку, надо приняться за дело заблаговременно. Превратить ребенка в карлика можно, только пока он еще мал. Дети служили забавой. Но нормальный ребенок не очень забавен. Горбун куда потешнее.
    Отсюда возникает настоящее искусство. Существовали подлинные мастера этого дела. Из нормального человека делали уродца. Человеческое лицо превращали в харю. Останавливали рост. Перекраивали ребенка наново. Искусственная фабрикация уродов производилась по известным правилам. Это была целая наука. Представьте себе ортопедию наизнанку. Нормальный человеческий взор заменялся косоглазием. Гармония черт вытеснялась уродством. Там, где бог достиг совершенства, восстанавливался черновой набросок творения. И в глазах знатоков именно этот набросок и был совершенством. Такие же опыты искажения естественного облика производились и над животными: изобрели, например, пегих лошадей. У Тюренна был пегий конь. А разве в наши дни не красят собак в голубой и зеленый цвет? Природа – это канва. Человек искони стремился прибавить к творению божьему кое-что от себя. Он переделывает его иногда к лучшему, иногда к худшему. Придворный шут был не чем иным, как попыткой вернуть человека к состоянию обезьяны. Прогресс вспять. Изумительный образец движения назад. Одновременно бывали попытки превратить обезьяну в человека. Герцогиня Барбара Кливленд, графиня Саутгемптон, держала у себя в качестве пажа обезьяну сапажу. У Франсуазы Сеттон, баронессы Дадлей, жены мэра, занимавшего восьмое место на баронской скамье, чай подавал одетый в золотую парчу павиан, которого леди Дадлей называла «мой негр». Екатерина Сидлей, графиня Дорчестер, отправлялась на заседание парламента в карете с гербом, на запятках которой торчали, задрав морды кверху, три павиана в парадных ливреях. Одна из герцогинь Мединасели, при утреннем туалете которой довелось присутствовать кардиналу Полу, заставляла орангутанга надевать ей чулки. Обезьян возвышали до положения человека, зато людей низводили до положения скотов и зверей. Это своеобразное смешение человека с животным, столь приятное для знати, ярко проявлялось в традиционной паре: карлик и собака; карлик был неразлучен с огромной собакой. Собака была неизменным спутником карлика. Они ходили как бы на одной сворке. Это сочетание противоположностей запечатлено во множестве памятников домашнего быта, в частности, на портрете Джеффри Гудсона, карлика Генриеты Французской, дочери Генриха IV, жены Карла I.
    Унижение человека ведет к лишению его человеческого облика. Бесправное положение завершалось уродованием. Некоторым операторам того времени превосходно удавалось вытравить с человеческого лица образ божий. Доктор Конкест, член Аменстритской коллегии, инспектировавший торговлю химическими товарами в Лондоне, написал на латинском языке книгу, посвященную этой хирургии наизнанку, изложив ее основные приемы. Если верить Юстусу Каррик-Фергюсу, основоположником этой хирургии является некий монах по имени Авен-Мор, что по-ирландски значит «Большая река».
    Карлик немецкого властительного князя – уродец Перкео (кукла, изображающая его, – настоящее страшилище, – выскакивает из потайного ящика в одном из гейдельбергских погребков) – был замечательным образчиком этого искусства, чрезвычайно разностороннего в своем применении.
    Оно создавало уродов, для которых закон существования был чудовищно прост: им разрешалось страдать и вменялось в обязанность служить предметом развлечения.
    Фабрикация уродов производилась в большом масштабе и охватывала многие разновидности.
     Уроды нужны были султану; уроды нужны были папе. Первому – чтобы охранять его жен; второму – чтобы возносить молитвы. Это был особый вид калек, неспособных к воспроизведению рода. Эти человекоподобные существа служили и сладострастию и религии. Гарем и Сикстинская капелла были потребителями одной и той же разновидности уродов: первый – свирепых, вторая – пленительных.
    В те времена умели делать многое, чего не умеют делать теперь; люди обладали талантами, которых у нас уже нет, – недаром же благомыслящие умы кричат об упадке. Мы уже не умеем перекраивать живое человеческое тело: это объясняется тем, что искусство пытки нами почти утрачено. Раньше существовали виртуозы этого дела, теперь их уже нет. Искусство пытки упростили до такой степени, что вскоре оно, быть может, совсем исчезнет. Отрезая живым людям руки и ноги, вспарывая им животы, вырывая внутренности, проникали в живой организм человека; и это приводило к открытиям. От подобных успехов, которыми хирургия обязана была палачу, нам теперь приходится отказаться.
    Операции эти не ограничивались в те давние времена изготовлением диковинных уродов для народных зрелищ, шутов, увеличивающих собою штат королевских придворных, и кастратов – для султанов и пап. Они были чрезвычайно разнообразны. Одним из высших достижении этого искусства было изготовление «петуха» для английского короля.
     В Англии существовал обычай, согласно которому в королевском дворце держали человека, певшего по ночам петухом. Этот полуночник, не смыкавший глаз в то время, как все спали, бродил по дворцу и каждый час издавал петушиный крик, повторяя его столько раз, сколько требовалось, чтобы, заменить собою колокол. Человека, предназначенного для роли петуха, подвергали в детстве операции гортани, описанной в числе других доктором Конкестом. С тех пор как в царствование Карла II герцогиню Портсмутскую чуть не стошнило при виде слюнотечения, бывшего неизбежным результатом такой операции, к этому делу приставили человека с неизуродованным горлом, но самую должность упразднить не решились, дабы не ослабить блеска короны. Обычно на столь почетную должность назначали отставного офицера. При Иакове II ее занимал Вильям. Самсон Кок [Coq – петух (франц.)], получавший за свое пение девять фунтов два шиллинга шесть пенсов в год.
    В Петербурге, менее ста лет тому назад, – об этом упоминает в своих мемуарах Екатерина II, – в тех случаях, когда Царь или Царица бывали недовольны каким-нибудь вельможей, последний должен был в наказание садиться на корточки в парадном вестибюле дворца и просиживать в этой позе иногда по нескольку дней, то мяукая, как кошка, то кудахтая, как наседка, и подбирая на полу брошенный ему корм.
    Эти обычаи отошли в прошлое. Однако не настолько, как это принято думать. И в наши дни придворные квохчут в угоду властелину, лишь немного изменив интонацию. Любой из них подбирает свой корм если не из грязи, то с полу.
К счастью, королям не свойственно ошибаться. Благодаря этому противоречия, в которые они впадают, никого не смущают. Всегда одобряя их действия, можно быть уверенным в своей правоте, а такая уверенность приятна. Людовик XIV не пожелал бы видеть в Версале ни офицера, поющего петухом, ни вельможу, изображающего индюка. То, что в Англии и в России поднимало престиж королевской и императорской власти, показалось бы Людовику Великому несовместимым с короной Людовика Святого. Всем известно, как он быт недоволен, когда Генриета, герцогиня Орлеанская, забылась до того, что увидала во сне курицу, – поступок, в самом деле весьма непристойный для особы, приближенной ко двору. Тот, кто принадлежит к королевскому двору, не должен интересоваться двором птичьим. Боссюэ, как известно, разделял возмущение Людовика XIV (прим. ред. Ну да, автор француз – французский двор выгораживает, пот которому плакала гильотина…).
    Торговля детьми в семнадцатом столетии, как уже было упомянуто, дополнялась особым промыслом. Этой торговлей и этим промыслом занимались компрачикосы. Они покупали детей, слегка обрабатывали это сырье, а затем перепродавали его.
    Продавцы бывали всякого рода, начиная с бедняка-отца, освобождавшегося таким способом от лишнего рта, и кончая рабовладельцем, выгодно сбывавшим приплод от принадлежащего ему человеческого стада. Торговля людьми считалась самым обычным делом. Еще и в наши дни право на нее отстаивали с оружием в руках. Достаточно только вспомнить, что меньше столетия назад курфюрст Гессенский продавал своих подданных английскому королю, которому нужны были люди, чтобы посылать их в Америку на убой. К курфюрсту Гессенскому шли как к мяснику. Он торговал пушечным мясом. В лавке этого государя подданные висели, как туши на крюках. Покупайте – продается!
    В Англии во времена Джеффриса, после трагической авантюры герцога Монмута, было обезглавлено и четвертовано немало вельмож и дворян: жены и дочери их, оставшиеся вдовами и сиротами, были подарены Иаковом II его супруге – королеве. Королева продала этих леди Вильяму Пенну. Возможно, что король получил комиссионное вознаграждение и известный процент со сделки!. Но удивительно не то, что Иаков II продал этих женщин, а то, что Вильям Пенн их купил. Впрочем, эта покупка, находит себе если не оправдание, то объяснение в том, что, будучи поставлен перед необходимостью заселить целую пустыню, Пенн нуждался в женщинах. Женщины были как бы частью живого инвентаря.
    Эти леди оказались недурным источником дохода для ее королевского величества. Молодые были проданы по дорогой цене. Не без смущения думаешь о том, что старых герцогинь Пенн, по всей вероятности, приобрел за бесценок.
    Компрачикосы назывались также «чейлас» – индусское слово, означающее «охотники за детьми».
    Долгое время компрачикосы находились почти на легальном положении.»



                ***
    Моя свобода в плену моих и Ее желаний…



                ***
     На службе по хозяйству

 



                ***
    Ступая к вершинам успеха по мужским сердцам…

 



             ***
     Счастливая)

 



            ***
    С догги на прогулку…

   



                ***
    Под женскими домашними тапками (тапочками)…

 



           ***
    Отдых азиатки

 



              ***   
    В коконе под Черной Вдовой

 


 
            ***
    Игра в «шестерку»: играющим выдаются по кругу карты, кому выпадает шестёрка, тот на определенное время становится «шестёркой» для всех остальных.



           ***
    Взрослые парень и девушка, отправляясь к дальней лесной реке, дабы побыть наедине в интимной близости и заняться любовью, точно нимфа и лесной бог Пан, все же брали с собой мальчика, неравнодушного к ним, в качестве прислуги, дабы и он наслаждался их любовью, прислуживая им по малейшему поводу… и интимным образом… В деревне же парочка иногда брала его с собой наверх на сеновал, хрустящий душистым, ломким сеном, дабы он также разделял их любовь… ибо ему нравилось выполнять их поручения, пожелания, и он расторопно с радостью делал то, о чем они его просили... А им нравилось иметь такого мальчика на побегушках, тем более интимно близкого им… 



            ***
    Порой с нами так поступают люди… (говоря «Я тебя раздавлю!»)

 



    Примечание. (об ошейнике) раб зачастую начинает чувствовать сильнейшую привязанность к своему ошейнику, которым одарила его Хозяйка, и привязанность к тому состоянию, которое он ощущает, нося его. Желание носить ошейник постоянно является обычным. Более того, раб, привыкнув к ошейнику, сросшись с ним, ощущая себе животным на поводке Хозяйки, часто умоляет Ее не снимать ошейник. Нося ошейник, он постоянно ощущает себя рабом своей Хозяйки, переживает принадлежность Ей, чувствуя неразрывную связь с Ней, зависимость от Нее, от Ее воли. Ошейник – это воплощенная воля Хозяйки, сдавливающая горло раба, ведущая его на поводке, а он – находящийся в плену этой воли, ведомый. Часто на ошейнике значится имя Хозяйки, которой принадлежит раб, как вещь, находясь в Ее собственности, на ошейнике так и пишется «раб такой-то той-то», чтобы другим было понятно, что это раб и чей это раб, и они соответственно относились к нему. Ошейник – это один из ключевых и важных символов принадлежности раба Хозяйке, как человека, низведённого до состояния разумного животного, раба, лишенного определенной степени свободы. И первое надевание ошейника – это ритуал, церемония (наподобие брачного надевания кольца), венец пути, испытания, награда после сдачи экзамена, когда раба принимают в рабство, удостоив его этой чести, как это не прозвучит странно. Но это именно так в тематическом мире.   



     Примечание. (Из истории нетематичного рабства, а государственного, насильственного, недобровольного) «Рабство — исторически первая и наиболее грубая форма эксплуатации, при которой раб наряду с орудиями производства являлся собственностью своего хозяина-рабовладельца.»
    «Рабство — состояние общества, в котором допускается возможность нахождения некоторых людей (называемых рабами) в собственности у других людей. Господин целиком владеет личностью своего раба на правах собственности. Будучи собственностью другого, раб не принадлежит самому себе и не вправе собой распоряжаться.»
    Человек, попавший в рабство, не имел никаких прав, а лишённый, к тому же, экономического стимула к труду, он работал только по прямому физическому принуждению. Очень часто «особое» положение рабов подчёркивалось внешними признаками (клеймо, ошейник, особая одежда), т.к. рабы были приравнены к вещам и никто не предполагал, что «вещь» может изменить свой статус и, тем самым, избавится от данных атрибутов.
    В основном было несколько «стабильных» источников поступления рабов — иноплеменники, захваченные в плен во время войны или предпринимаемых с этой целью набегов; соплеменники, обращенные в рабство за неуплату долгов либо как наказание за совершенные преступления; естественный прирост рабов; работорговля.
    Начальной формой рабства было так называемое «патриархальное рабство», когда рабы входили во владевшую ими семью как бесправные её члены: они жили обычно под одной крышей с хозяевами, но выполняли более тяжёлую работу, чем остальные члены семьи, чаще всего оно было связано с натуральным видом хозяйства. «Патриархальное рабство» существовало в той или иной степени у всех народов мира при переходе их к классовому обществу.
    Рабовладение преобладало в обществах Древнего Востока, а также в древнегреческих государствах и Риме до определённого периода, когда быстрые темпы развития экономики способствовали превращению его из патриархального в античное. Для поздней Римской республики патриархальное рабство переросло в классическое античное рабство, связанное с товарным хозяйством, с максимальной степенью экспроприации личности раба, что равносильно его полному бесправию, превращению его в «говорящие орудие». К тому же очень часто бывало, особенно в богатых домах, что рабам нарочно отрезали языки, превращая их, тем самым, в безмолвное орудие.»



           ***
    Дрессировщица, Укротительница львов… порабощенные прекрасной Женщиной, под Ее рукой, Ее кнутом, хищники смиренно склонились к Ее ногам… в сапогах (туфлях, босоножках)…



           ***
    Под стопой черлидерши

 

   


           ***
    «У всякого раба есть своя гордость: он хочет повиноваться лишь величайшему владыке.» (Оноре де Бальзак)



           ***
    Африканский жених
    Седой американки.
    Чёрное и белое.
    (Господствующие классы:
    Один сексуально, другой социально). 



          ***
    Старательно трудится, будучи (и сексуальным) рабом, на грядках у немки с серебристыми волосами…



          ***
    Выносить ночной горшок за дворянской дочкой…
 


          ***
    Холопом стоять на коленях перед девчонкой…



           ***
    Постсоветской девушке в розовых спортивных шальварах натирать пятки, стопы кремом, руками, заботливо…



           ***
    Красавица, если Ей достанет смелости, может сказать прирожденному рабу женщин: «Сидеть!..» И тот (возможно, поколебавшись) опуститься (вниз) и, точно пёс на поводке, будет послушно сидеть у Ее ног, готовый служить, внимая Ее повелениям и пожеланиям…



           ***
    «Россия заняла первое место в мире по количеству Женщин-Руководительниц» (Да здравствует Матриархат!)))

 



     Примечание. По японским убеждениям инициативу должен проявлять мужчина, а не женщина, иначе ничего путного не родится…



    Упоения уголок…



              ***
    Загадочная, очаровательная, коварная, прекрасная, хитрая, наглая, эгоистичная, вероломная, властолюбивая, капризная, непредсказуемая, пресыщенная, любящая утехи и удовольствия, повелевающая супругом-князем, транжира, влиятельная, не чуждающаяся отправить провинившихся перед Ней слуг на тот свет… Госпожа Рэнко.
 



               ***
    Честный и порядочный самурай оказался волею судьбы слугой вздорной и надменной прекрасной (японской) Дамы, Госпожи, которая заставляла его выносить за Ней горшок, прислуживать самым унизительным образом. Стоит ли говорить, что она завела обычай возлежать, а ему велела в это время пребывать в изножии Ее ложа и своим языком лобзать и зубами чесать Ее лилейные пятки, что, впрочем, тот с радостью исполнял… при этом боясь своей Госпожи, как бы Ее не разгневать, опасаясь Ее непредсказуемого своевольного характера, ибо она была действительно вздорна, могла наказать кого угодно по какому угодно пустяку, так, ради развлечения… И многие от Нее страдали… Но она была прекрасна и горда и очень нравилась Господину-даймё, и пользовалась своей женской властью на ним. Часто доставалось в наказание и слуге-самураю, дошло даже до того, что он должен был в угоду Ей вспороть себе живот, но вмешался Господин и не позволил погибнуть своему лучшему слуге в угоду прекрасной Даме, Ее капризу, самодурству… А то так некоторым пришлось поплатиться и головой, кто не смог угодить Ей и настроил Ее против себя, кто не смог понравиться Ее светлости и величию. И самураю приходилось прислуживать Ей по всякому мелкому поводу, она старалась использовать его, и при этом еще боле унизить в своих глазах, в глазах Господина и окружающих, так, что те даже потешались над слугой, видя его старания для Госпожи и как та этим пользуется… То веер попросит принести, то постирать Ее кимоно, то ночной горшок Ее вымыть руками и т.п. В общем, издевалась, как хотела... Благо он был и Ее слугой по положению, поэтому она старалась заставить его делать и всю женскую работу, которая обычно поручалась служанкам и которую она препоручала своему «самураю-служанке», как она в шутку называла его…



        ***
    Свернувшись калачиком,
    Лежать в ногах
    Госпожи Рэнко.

    *Красавица японского двора Госпожа Рэнко – образ из фильма «Меч отчаяния»


 
       ***
    Обдувать дыханием
    Озябшие ножки
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Старательно лизать
    Лилейные пятки
    Госпожи Рэнко.



       ***
    (Высшие Люди)
    В присутствии Госпожи Рэнко   
    (Скорее) падать ниц,
    Выражая готовность служить.



       ***
    Госпожа Рэнко,
    Держащая раба лицом
    Подле тёмного куста. 


 
       ***
    Служить шутом
    Госпожи Рэнко,
    Для Ее увеселения.



       ***
    Госпожа Рэнко любила, когда Ее преданный самурай-слуга лизал Ей пятки… Это напоминало Ей о Ее некогда любимой собаке, преданно служащей своей Хозяйке…



        ***
    Спать, носом уткнувшись,
    В (белые) пятки Госпожи Рэнко,
    Точно преданный пёс.



        ***
    Слуга, превратившийся
    В (спальное) трюмо, отражающее
    Госпожу Рэнко*.

    *слуга, полностью отражающий свою Госпожу



        ***
    Красавица, что спокойно
    Опускает свои пальчики
    В чашу самурая…



        ***
    Госпожа Рэнко, веером
    Указывающая слуге-самураю вниз…
    Склоненный ниц к гэта.
             


        ***
     Обращение самурая
     К Госпоже Рэнко.
     Любовь, побеждающая страх.



       ***
     Госпожа Рэнко,
     Играющая в снежки
     И радующаяся, как дитя.



       ***
     Кимоно Госпожи Рэнко
     Подобно цветущему,
     Благоухающему саду.



       ***
     Белые ножки
     Госпожи Рэнко
     Целует чистый родник. 



       ***
     Госпожа Рэнко
     С зимним зонтом
     Встречает первый снег.



       ***
     Госпожа Рэнко
     На высокой башне
     Любуется Луной.
     (Точно собой).
   


       ***
    Госпожа Рэнко,
    Распускающая пояс кимоно,
    Обнажаясь…



       ***
    Сушить ртом
    Носочки ненаглядной
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Целовать край кимоно
    Госпожи Рэнко,
    Шуршащий по полу…



       ***
    При виде Госпожи Рэнко
    Кланяться в пояс,
    Падать ниц…



       ***
    В покоях «преданности и верности»
    Служить Госпоже Рэнко
    Самым интимным образом.



       ***
    Страстно служить
    В поясе верности
    У ног Госпожи Рэнко.
   


       ***
    Сладостно-терпкий
    Вкус пяток
    Госпожи Рэнко.   



       ***
    Покорно глотать
    Терпковатый прах с пяток
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Под белым крупом
    Дамы в кимоно,
    Уткнувшись глубоко…



       ***
    Лучшее дамское биде –
    Услужливо старающийся
    Язычок раба.



       ***
    Подпяточник для Дам,
    Любитель дамских стелек
    Сам в стельку стелька…
    (Для ножки Дамы)



       ***
    Под взглядом
    Дорогой (драгоценной) Супруги
    Чистить Ее обувь.



        ***   
    Склоняясь, перед сном
    Мыть ножки языком
    Драгоценной Супруге.



       ***
    Мыть руками туалет
    Японской Дамы,
    У Нее на глазах…



       ***
    Стоя на коленях,
    Стирать кимоно и носочки
    Японской Дамы.



        ***
    По вечерам сильней
    И ярче пылает жаровня
    В память о Ней.



        ***
    Осенними вечерами
    В одиноком горном приюте
    Вспоминать о Госпоже Рэнко.



       ***
    (воспоминание самурая)
    - Господи, с каким усердием
    Я лизал лилейные пятки
    Госпожи Рэнко!..



                ***
    раб юной японской Супруги Сёгуна

 

                *** 
    Простолюдин встал на колени перед японской Госпожой, Супругой Самурая, прося прощения… (самурайский меч тенью навис над его шеей). Хорошо ещё, что ему не довелось омыть Ее белые ножки своей кровью, очищая вину…



                ***
    Отрубленная голова врага у ног японской Императрицы…
   


    Примечание. «Госпожа Сёгун и Её мужчины» (я похож чем-то на главного героя, только мне люба Госпожа Сёгун. Наверное, все же духом я рожден в Японии, ибо самыми красивыми и любимыми женщинами мне кажутся японки, подобные Ей, - видимо, потому что они похожи на мою Мать; да, мою Маму Тётя, что была довольно доминантой женщиной, директором картины, воевала в Великую Отечественную войну и воспитывала меня летом в деревне, называла «Японским правительством»).
 

 

    Примечание. (Мадонн с ребенком, попирающая ногами Змия-искусителя, греховника, впрочем, благодаря которому этот самый ребенок и явился на свет) http://starboy.name/picture/mat.html



             ***
    Шут Анны Иоановны. И. Меттер, «Ледяной Дом»
    http://starboy.name/sund/schut.htm
    Шуты Анны Иоановны
    http://starboy.name/sund/anna.html



             ***
    Венецианка Госпожа,
    Под маскою – загадка,
    Взглянув надменно на пажа,
    К де Саду обратилась виз-а-ви галантно.

    Лакей смиренно (лакейски) поклонился
    Перед нарядами Господ (При всех и на виду (в глазах) Господ)
    Пред масками смутился,
    Служить интимно Им готов.

    Венецианские маски
    http://starboy.name/koti/venec.html

    Коломбина и Пьеро
    http://starboy.name/picture/ven.html
    Некоторые картины Сомова и Бенуа
    http://starboy.name/picture/som.html



            ***
    Нарядный паж, лакей де Сада,
    Его любовник и слуга,
    Был вовлечен на круги ада
    В постыдном качестве раба.



             ***
     Живая подставка для ног, еще и умная в обслуживании…

 



                ***
    Разговор с подчиненной…

 



             ***
    Когда не знаешь, куда смотреть, то ли в глаза, то ли на стопы…

 



                ***
    Под стопой белой Леди…

 



               ***
    Строгие ноги Хозяйки Дома, где служишь…

 



            ***
    Вытирать волосами женские стопы, милуясь лицом…

 



        ***
    Просто вылизать Женщине туфли…

 



             ***
    Перед Хозяйкой Дома, в котором убираешься; где должен быть язык, когда она отдыхает…

 



            ***   
    Несколько юных девчонок, немного выпив вина, разлеглись на покрытой покрывалом кровати, с оголёнными стопами… При этом зная наклонности парня, который был в их компании что-то в роде слуги, сказали ему опуститься к ним в ноги… что он и сделал, не в силах противиться своей натуре, опустившись вниз на колени так, что оказался лицом на уровне их стоп… начав целовать и нежно лизать их, доставляя удовольствие развлекающимся девчонкам…

 



            ***
    Когда старшая сестра заставляет братика лизать Ей пятки, а потом служить Ей и делать всю работу по дому за Нее…

 
    


                ***
     Выдрессированный ухажер…

 

   


               ***
    нижний проникся мыслью, идущей от его существа, натуры: «мое призвание – оказывать девчонкам, девушкам, женщинам, всяческие услуги».



               ***
    Всепоглощающая страсть – глубокое, захватывающее подчинение Госпоже, будучи удушаемым Ее ногами в бассейне, словно купающимся удавом…



               ***
    Роль Госпожи – роль «плохой девочки».



               ***
    Как красиво!..

 
         


                ***
    Доминирующая ромашка

 



                ***
    Словно в древнем Риме, раб в ошейнике на цепи в собачьей будке, встречающий Гостей Господ… (кормление раба-дога)

 



                ***
    Девчонка мажора

 



             ***
    Служащий…

 



         ***
    «Женщине приятно иметь власть над мужчиной, но ее влечёт к тому, кто имеет власть над ней.»

 


   
            ***
    Мечта фетишиста!

 



              ***
    «Малышки» Доминируют

 


 
                ***
    раб для Девчонок (девичья пятка вместо яблока, или персика)

 



                ***
    Фетишист, знай, где твое место по отношению к Женщине, любой! Небось с детства жевал колготки в местах уплотнений сестры, мамы, тёти, маминых и сестриных подруг?..

 



                ***
        На прогулку…

 



          ***
    В баре… Администратор и (обслуживающий) халдей…

 
 


                ***
    Хозяйка вернулась Домой… под строгим надзором…

 



              ***
     Сестренка и братик…

 



              ***
    Супернесса-Бетмонесса   

 



                *** 
    Моя рапира – сверкающая, стремительная, убийственная Красавица



                ***
    Раб волшебной лампы Алладина, попавшей в руки Супруги Падишаха (или Его капризной дочки)…



                ***
    Дама с павлиньим хлыстом…

   

                ***
    В Элладе Ники колыбель
    Качается в колонном храме,
    Залитый Солнцем ясный день.
    Олимпа Бога при параде
    Рождение малышки восславляют
    Из недр Стикса, хаоса и мрака.
    Стремленье ввысь провозглашают
    Над морем на ступенях храма,
    Как принцип высший мирозданья,
    Олицетворенье роста и Победы,
    Живой симв’ол борьбы, соревнованья,
    Что славить будут все, преодолевая беды.











   - Ах, как сладко это слово «ФемДом»!..         



          ***
    (Прокурор с большой буквы…)

 
(вообще я на стороне Поклонской, поддерживая Ее в чем-то… меня очень печалит, когда Ее пытаются как-то обижать…)


    
             ***
   («Никаких няш-мяш»)

 
               
    https://www.youtube.com/watch?v=xGLeW-0j7A0


    P. S. Не обижайте Наташу!



             ***
    Женщины-Прокуроры (для почитания)
    http://starboy.name/koti/Prok.html



            ***
    Туфли (и сапоги) Женщины-Прокурора должны быть без единой пылинки, буквально вылизаны языком… и со строгого, с иголочки мундира снята каждая ворсинка, буквально раболепно в ручную…



            ***
    Находиться под каблуком Госпожи-Прокурора…



            ***
    Целовать сапоги Госпожи-Прокурора…
   


            ***    
    Спать у ног своей (Снежной) Королевы… находясь в Ее ногах…



            ***
    Обдувать стопы своей Королевы, находясь в изножии Ее кровати… и в назначенное время после ночи службы (тёплым или прохладным – в зависимости от времени года) дыханием – живой печкой или холодильничком – нежно лизать Ей стопы, пробуждая ото сна для трудовой деятельности…   


    P. S. Вообще я сам где-то высший Прокурор (и адвокат, и судья в одном лице), - только не смейтесь! - ибо с общих философских позиций в истории могу судить не только царей, но и пророков, создателей религий, философов. Причем, подсознательно чувство справедливости у меня зашкаливает, это даже плохо, ибо во всем хороша умеренность…



            ***
    Манечка Величечка (говорят, моя подружка, - странно, для такого скромного человека с заниженной самооценкой - по определению психологов)



            ***
    Картина «Божественная Красота, Власть (женской) Красоты»: Гиперид, срывающий покрывало с Фрины перед судом гелиастов…



            ***
    Англия – Леди ящерица



            ***
    Раздобревшая Тётушка Германия



            ***
    Аист, Аистиха и маленькие… аистёнки… аистята…



            ***
      - Да-да, именно так!..

    



              ***
   - Лошади тоже копыта целуй!

 



           ***
    Шерон Стоун… Власть над мужчинами…

 



             ***
    Стерва парню:
    - Взялся за каблуки
    И сделал куни!



              ***
    О злых Женщинах, Трина Роббинс («Богини с плохой репутацией, книга для плохих девочек»):
    http://starboy.name/koti/womenevil.htm



             *** 
    Из книги «Императрицы Рима»:
    http://starboy.name/rimim.htm



P. S. «Римская Матрона: портрет в интерьере. Отправляясь ко сну, состоятельная римлянка обычно покрывала лицо тестом из вымоченного в молоке ослицы хлеба. За ночь такая мазь высыхала, так что утром казалось, что на ее лице коричневый гипс, покрытый трещинами. Просыпаясь, матрона поступала в распоряжение нескольких служанок. Одна из них осторожно снимала корку с лица госпожи и наносила на него румяна. Другая накладывала грим на лицо, третья красила брови жидкостью, составленной из свинца, сурьмы и висмута.
По поводу женских косметических ухищрений поэт Марциал ехидно замечал: «Галла, ты являешь собой сплошной обман: в то время как ты живешь в Риме, твои волосы растут на берегах Рейна. Вечером, снимая свои шелковые одежды… Твои щеки, твои брови – дело рук твоих рабынь».
Волосы завивались, в них вплетались красивые искусственные пряди, которые прикреплялись золотыми заколками. Причесывание матроны обычно заканчивалась тем, что волосы умащались восточными эссенциями. Как заметил другой писатель эпохи Империи, Анней Лукан: «Приблизившись к женщине, думаешь, что очутился среди благовоний счастливой Аравии». После этого матрона внимательно рассматривала себя в зеркале, которое держали рабыни. Зеркала в ту пору делались не из стекла, а представляли собою полированные пластинки из металла.
Потом подвергались обработке ногти госпожи; этот процесс был длительным и основательным, поскольку перчаток в ту пору не носили. Затем следовало облачение госпожи в роскошные одежды, из шкатулок извлекались украшения: нитки жемчуга, браслеты, кольца. Всего матрона могла носить до 16 колец, по два на каждом пальце; лишь средние оказывались не «окольцованными». После завершения туалета и облачения матрона считалась готовой к выходу.
Для богатого римлянина жена, да и к тому же молодая и красивая, была дорогим и хлопотным удовольствием. На этот счет комедиограф Плавт вложил в уста своей героини Адельфасии из комедии «Пуниец» такие слова:

Кто хочет спознаться с большою заботой.
Корабль тот и женщину пусть добывает,
Две вещи. Нигде не найдется похуже
Заботы, чем с ними. Начнешь снаряжать их —
Никак не снарядишь достаточно, вдоволь,
Все мало, ничем не сумеешь насытить.»



             ***
    Эммануил Кант: «удел женщины – владычествовать, удел мужчины – царить, потому что владычествует страсть, а правит ум».



             ***
    ФемДом в детском саду на 8 Марта
    http://starboy.name/koti/detsad.mp4

    (немного отредактировал текст комментария для приемлемости)
    «Ура, Матриархат!» (шутка, ибо всему в мире есть место – и патриархату, и матриархату).
    "Женорабов с детства учат унижаться и пресмыкаться перед Женщинами. А девочек с малых лет учат командовать женорабами.
    Сцена первая. Мальчики лежат на животе. Девочки поставили ступни на спины мальчиков и демонстративно крутят тазом. Мальчики, лежат "под каблуком" и беспечно машут ножками. Девочки находятся в демонстративно доминирующем положении, вытирают от мальчиков ноги.
    Сцена вторая. Мальчики ходят на коленях вслед за девочками, которые обернулись к ним спиной. Девочки беспечно идут вперед, а мальчики должны за ними ползать на коленях. Девочки демонстрируют пренебрежение мальчиками, развернувшись к ним спиной. Ведет пару девочка, именно она задает направление движения, а мальчик за ней лишь следует.
    Сцена третья. Мальчики на четвереньках ползут за девочками. Девочки повернулись к мальчикам лицом. Девочки символически дрессируют мальчиков-собачек. Мальчики ползают и пресмыкаются, пытаясь достать замануху в виде девочки. Направление движения задает девочка, хоть и двигается спиной. Мальчик лишь следует за девочкой.
    В этих сценках отражаются мечты девочек, родительниц и воспитательниц. Именно так они видят желаемый сценарий взаимодействия мужского и женского пола. Мужчина унижается, а женщина командует и доминирует. Во всех сценах девочки стоят. Во всех сценах мальчики находятся в униженном положении: лежат, об них вытирают ноги, стоят на коленях, ползают на четвереньках. Во всех парах девочки задают направление движения. Девочки отбирают у мальчиков шляпы, символическое имущество.
    Важный момент: все это происходит на 8 марта. Наглядно можем видеть, какой смысл вкладывают в этот "праздник" воспитательницы, мамаши детей и большинство женщин на пост-советском пространстве. Для них 8 марта – это день мужского унижения, доминирования женщин над мужчинами.
    В этот день "педагоги" детсада на показ продемонстрировали результаты своей работы по воспитанию женорабов. Это видео наглядно и образно показало цели и задачи матриархальной системы воспитания и образования.
    Этот детсад и этот утренник не уникальны. Он лишь часть большей системы. Результатом работы системы образования становится ежегодный выпуск тысяч женорабов, готовых для дрессировки и эксплуатации Женщинами".



    Примечание. Женский приоритет. «Те кто согласен с существованием "рангов самцов", вы официально признаёте, что дифференцируют этих самцов по рангам - самки, т.е. признаёте за самками ПРАВО выбора самцов. Тем самым, согласно рангам, ставите себя в позицию омеги перед женщинами и ставите женскую иерархию выше мужской. Ведь вы сами ранговость и примативность определяете по критерию наличия "успеха" у самок, удачных/неудачных отношений с ними.»



              ***
    Доминирует грудью, по-матерински…

 



                ***
    Власть полных, лоснящихся женских ляжек…

 



                ***
    Коленки любимой Учительницы

 



                ***
    Трудится, старается под женской стопой…

 



             ***
    Паучиха

 



                ***
 


 



             ***
    Жена и муж

 



 



         ***
    Высокие отношения

 

 



                ***
    Рожден, чтобы лизать пятки Женщинам

 

    и целовать ножки…

 



               ***
     Место мужчины-коврика

 


 



              ***
    И все драгоценности Мира у Ее ног…

 



                ***
    Секси-Доминирование

 



                ***
     Мужчина – друг Человека

 



          ***
    (это верно)
 

    Примечание. Как в песне поется:

    «Я - это ты, ты - это я…
    Все, что сейчас есть у меня,
    Я лишь тебе одной отдам.»

    А тот, у кого нет материального, точно поэт, заверяет, что отдаст Солнце, Луну и звезды, весь мир – лишь любимой одной… Так устроено в Природе, что Женщина родит и воспитывает потомство, для чего Ей необходимо обеспечение… Вот и все, все остальное вторично. Поэтому лично я принимаю, что девушкам нужны деньги, что они меркантильны и т.д. Поскольку у меня этого нет, и в России я даже не могу этого иметь, имея нормальную работу, то я не на что не рассчитываю, у меня свои приоритеты…   



                ***
    Парень стоял на четвереньках, держа в зубах половую тряпку, находясь под ногой, стопой возвышающейся над ним длинноногой Девчонки, которую он имел неосторожность обидеть… На лбу у него было написано красной женской губной помадой «раб». А перед этим он вылизывал туфли и ножки наказывающей его Девахи, прося прощения… покорно глотая прах с Ее ног, что навсегда останется в нем, вместе с унижением перед Ней… Не обижайте девчонок!..   



                ***
    Целовать кроссовки хулиганке, оторве, которая тебя бьет и унижает… 



                ***
    Черный и белый ангелы – белый на коленях на поводке у черного…

 



                ***
     Собираясь на свидание…

 



                ***
    Тот, кто целует, лижет женские сапоги (туфли, ножки), глотая с них прах, глотает вместе с тем унижение, которое навсегда останется у него внутри… и в отношениях Верха и низа… 



                ***
    Солоноватый прах со ступней, пяток (чулок) Матери, просто чьей-то Матери (особенно унизительно какой-то чужой Женщины), глотая его, глотаешь частички материнства… переживая, сознавая, что служишь сущности Материнства, служишь чьей-то Матери…   



                ***
    Целуй каблук, каблук!

 



                ***
    «Баба – это круто! Баба – это сила! Узнает все, что захочет!..»



                ***
     (цитата) «Из насекомых уважаю только самку богомола, молодец баба! Полюбила, потрахалась, сожрала!..»



                ***
    раб утром, стоя на коленях, пробуждая, лизал пятки Женщине, руководящему работнику, имеющему множество подчиненных…

   

                ***
    Жена, работающая под Началом строгой и прекрасной, немного стервозной, прохладной и высокомерной, одетой с иголочки, выглядящей превосходно – на высоте, буквально высокой, деловой Начальницы – Любовницы ее мужа… дарящей ей мазохистскую пытку, каждодневное испытание… Это и приковываемый взгляд, направленный на Ее руки… на Ее, - доминирующую над ней, не только как Руководительница, но и как Женщина, - ноги, щиколотки, туфли, сапоги, - на все, вперемежку с чувством покорности, послушания, заискивания, подчинения, пресмыкательства… Иногда подчиненная буквально раболепно тряпочкой вытирала туфли и сапоги своей Начальницы – Любовницы мужа, иногда же в целях «семейного» интимного сближения делала руками Ей массаж ног, готовила и подносила дрожащими руками кофе, точно Ее секретутка…



                ***
   Шедевр, эталон: " Это привилегия – платить за Женщину".   
   (Женщина подразумевает):
   «Цени, что именно ты рядом со Мной.
   Цени, что я позволила тебе платить за Меня, материально обслуживать Меня.
   Цени, что я выбрала тебя…»         



                ***
   - Под каблук!..

   



                ***
    Надзирательница за рабами из древнего Египта…

 



               ***
    Игра на виолончели… Играй, Музыкант…

 



                ***
     Тема художественного полотна… (кстати, одна из самых распространенных)

 



            ***
    Поцелуй женскую пятку…

 



            ***
    Знающий свое место… подлизывающий его…

 



             ***
    Наказанный…

 

 
 


              ***
    «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство» (Указ Петра I).
    Дополнение: а также выражать всем видом и глазами готовность подчинения, послушания, исполнения.


            
              ***
    «— Пройдите в каждом большом городе по магазинам. Миллионы тут, не оценишь положенных туда трудов людей, а посмотрите, в 0,9 этих магазинов есть ли хоть что-нибудь для мужского употребления?
    Вся роскошь жизни требуется и поддерживается женщинами. Сочтите все фабрики. Огромная доля их работает бесполезные украшения, экипажи, мебели, игрушки на женщин. Миллионы людей, поколения рабов гибнут в этом каторжном труде на фабриках только для прихоти женщин. Женщины, как царицы, в плену рабства и тяжелого труда держат 0,9 рода человеческого.» («Крейцерова соната (1889)», Лев Никола;евич Толстой)



               ***
    Странствующий Ковбой и его Любовница…

 



                ***
    Баба – это сила,
    Баба – это страсть,
    Баба – это мило,
    Баба – это Власть!



                ***
    Художница, пишущая себя с натуры…

 



                ***
    Мужчина перед Женщиной порой, что свинья в грязи…

 



            ***
    Начинающий художник…

 



Так, картинки…

 

 

 



            ***
    Лучше, если Женщина садится не на шею, а на лицо… 



            ***
    Утро Женщины, имеющей прирождённого раба

 



             ***
    раб Жены друга



             ***
    Супруга друга – близко, созвучно!
             


             ***
    Светлая Светлана,
    Солнечная несмеяна.
    Сверху доминирует…

    



             ***
    Зрелость Женщины

 



          ***
    Ластовица похожа на женские губы
   
 
 


              ***
    Без комментариев

 



                ***
    Я подумал, если сколопендра будет Женщиной… Да любая (прекрасная) тварь женского пола меня съест…

 



              ***
    Улыбка Женщины в глубине, сквозь…

 



                ***
    Таскать каштаны из огня
    Покорно для любимой –
    (Нет счастья боле для меня)
    Вот страсть заветная моя,
    Натуры чувственной, стыдливой.



                ***
    Каблук

 



           ***
   Строгая Жена

 



               ***
    Строгая Любовница

 



 



                ***
     Ножницы, разрезающие, разрывающие существо нижнего

 



              ***
     Просто Хозяйка, Патронесса, Бизнес-Вумен…

 



        ***
   Госпожа, цепями зашнуровывающая ботинки…



        ***
    К приезду Господ холоп, прирожденный раб расчистил дорожки, постелил ковры, в доме вымыл полы, всюду тщательно прибрался, протер все вокруг до блеска, сходил в магазин, приготовил (то есть по сути сделал всю холопскую работу слуги) и, встав на колени во дворе, ожидал появления Господ и дорогих Гостей, дабы раболепно служить Им…



        *** 
    Судьба каблука

 



          *** 
    Азбука Женского Доминирования

 



            ***
    Влюбленная Пара, имеющая раба… раба Их Любви.



            ***
    Длинноногая девчонка-администратор в короткой юбке сидела на кожаном диване нога на ногу… рядом с Ней на коленях стоял парень, который посмел Ей нагрубить, оскорбить Ее… он был наказан (и при помощи охраны)… Не выдержав долгого стояния на коленках, парень склонил голову и стал целовать черные классические туфли девчонке, слизывая и глотая с них пыль… прося простить его, освободить, отпустить… На что та раздумывала, как поступить с ним… наказывать подоле или отпустить во восвояси, или потребовать еще что-нибудь… 



           ***
    Наказание за харассмент от Тины)
 

 

            ***
    Тина – интимна.



            ***
     Пятки Ням-Ням!..

 


 
                ***
    Агрессия цветов

 




               ***
    Состоятельные Женщины, как правило, в гардеробе имеют довольно обширный и эксклюзивный набор обуви, которая после даже разового использования, носки (да и просто находясь на полках) требует ухода, чистки, увлажнения и т.п. Здесь-то для этих целей как нельзя лучше и подходит прирожденный фетишист. Нанимая прислугу для подобных работ (а также для уборки, мытья, глажки, стирки и т.д.), Женщинам стоит писать: требуется слуга фетишист. Такому даже зачастую и плата не нужна, он и сам готов платить за выполнение работы, если в состоянии. Но лучше оплачивать данный труд, как труд прислуги. И найм фетишиста имеет массу плюсов – это и преданность, и не вороватость, и расположенность, и старательность, и готовность с радостью понести наказание, если что не так, за любую провинность. Так что Вы останетесь довольны… (стоит ли говорить, что в таком случае обувь будет буквально вылизана, ухожена и будет блестеть от чистоты!) Такой слуга даже может оказывать и более интимные услуги, что не считается вовсе зазорным, как не считается зазорным использовать любые вещи для собственного комфорта и услады. В общем-то вещи для того и предназначены, чтобы служить владельцу или нанимателю, берущему их в пользование.


               ***
    Когда состоятельная, деловая Женщина принимала слугу на работу по уходу за Ее обувью… в силу уже самой этой ситуации он опустился перед Ней на колени, готовый служить…



               ***
    Принимать на работу продавца в отдел женской обуви или даже в магазин женской одежды лучше фетишиста (в объявлении так и писать: желательно фетишиста женской обуви и\или одежды). Вот уж точно кто не будет равнодушен к женской одежде, обуви, женским ножкам, да и вообще к Женщинам (женскому полу)! И будет работать с пристрастим, с огоньком. Приветливо очаровывая, проявляя обаятельность, угодливость и услужливость. Так, что Дамы будут довольны.   



    Примечание. И о сексуальных воспоминаниях, идущих изнутри натуры. (цитирую) «Ваша память — это монстр. Вы забываете, она нет. Она всё копит в себе. Она сохраняет всё это для вас. Она прячет это от вас, — она сама решает, когда излить на вас всё, что накопила. Вы думаете, вы имеете память, — нет, это она имеет вас.»



               ***             
      (По мотивам автобиографии Эдуарда Лимонова «История его слуги», где, возможно, на его месте я был бы более счастлив в силу своей натуры…) Хаускипер, работающий в доме у американской Леди, Хозяйки Нэнси (а также убирающий территорию и помогающий Ей по саду) однажды решил сделать Ей приятное и вычистил (буквально языком вылизал) всю Ее обувь (что не входило в его обязанности, хотя по необходимости он должен был ухаживать за обувью Хозяина, Ее мужа, и чистить его ботинки); но это понравилось Хозяйке, Ей было приятно, и она поощрила своего работника-слугу. А поскольку к хорошему привыкают быстро, это как-то само собой вошло в обязанности хаузкипера. Отныне он следил и за обувью Хозяйки, чтобы она всегда была в порядке, чистой… А через некоторое время это воспринималось уже как должное. Да и вообще людям нравится, когда им служат другие люди, это возвышает, придает чувство удовлетворенности собственной властью, превосходством, особостью… 

     Примечание. Паж и Лакей http://starboy.name/Lakey.htm

     Примечание. Протестантизм есть отрицание католичества и вместе с тем восхождение в новое качество.

     Примечание. Введение. «Англосаксонская идеология Америки» (Дмитрий Михеев), «как антисоветчик, сотрудник помощников президента США, разочаровался в Америке».
    «Я был физиком-теоретиком (окончил МГУ) и был уверен, что живу в тоталитарном государстве (СССР). При этом я не скрывал своих взглядов. В результате, пришлось отсидеть шесть лет в лагере. В 1979 году эмигрировал в США, работал старшим научным сотрудником в Hudson Institute, сотрудничал с консервативными think tanks по стратегическим вопросам, преподавал в американских университетах и колледжах, консультировал американские корпорации, ведущие бизнес в России. Мне довелось также работать с ближайшими помощниками президента США Рональда Рейгана – генералами Уильямом Одомом, возглавлявшим Агентство национальной безопасности, и Дэниелом Грэмом, начальником разведки министерства обороны и советником Рейгана по Стратегической оборонной инициативе. Джей Киворт и Митч Дэниелс были советниками президента Рейгана по науке и политике. Именно они возглавили Гудзоновский институт и пригласили туда меня. Ненавидя коммунистический режим, я помогал им бороться с «империей зла».
    Я стал убеждать их в том, что Россия – это не СССР, ведь она стремится к демократии, ввела частную собственность и рынок, а также освободила «порабощённые народы». Её надо поддержать и помочь войти в семью «нормальных» стран. Об этом я написал в своей книге «Россия трансформируется». Однако мои начальники не разделяли такого мнения. Они по-прежнему считали Россию воплощением абсолютного зла, которая только притворяется рыночной, демократической страной, и продолжали работать на её развал.
    Прожив в США 20 лет, общаясь с политической и бизнес-элитой этой страны, я многое понял. Поскольку я был высоким голубоглазым блондином, женатым на англичанке, они не стеснялись в моём присутствии выражать своё мнение о представителях других рас и культур.
    Сегодня настоящие WASP (белые, англосаксы, протестанты) составляют всего 7% населения США. Однако именно они придумали идеологию, на которую опирается эта страна, и именно они до сих пор контролируют политику и экономику США. За всю историю в США был только один президент не протестант и не англосакс, а католик и выходец из ирландской семьи – Джон Кеннеди, и он, как известно, был вскоре застрелен среди белого дня.
    Дело в том, что англосаксы чётко разделяют людей по расовым признакам, в частности по цвету кожи. Белые – это вершина, а чем темнее кожа и волосы, тем человек неполноценнее. Согласно их расовой теории, даже такие качества, как трудолюбие, свободолюбие, законопослушание и творческий потенциал, закодированы в ДНК. Поселившись в Новом Свете, они стали ещё более ортодоксальными расистами – не только ввели официальную классификацию людей по расовым признакам, но и законодательно запретили белым заводить семьи с «цветными». Штат Вирджиния, например, отменил закон о расовом смешении только в 1968 году.
    У американских англосаксов в голове чёткая расово-культурная иерархия человечества, хотя в этом они никогда не признаются. Народы северной Европы занимают в ней высшую ступень, ниже находятся народы юга Европы, ещё ниже – «промежуточные» расовые группы, затем азиаты, а на самом дне – африканцы. Англосаксонская теория расовой иерархии, модифицированная в 1920-е годы, чтобы включить всех белых, прочно укоренилась в США. В целом, чем белее кожа у группы, тем её представители считаются красивее, энергичнее, талантливее, упорнее и свободолюбивее.
    В конце XIX века англосаксонская интеллектуальная элита подняла расовую теорию на новый уровень. Перенеся эволюционную теорию Дарвина на людей, она создала теорию социального дарвинизма. Согласно этой теории, жестокая, безжалостная борьба за существование, которая господствует в живой природе, происходит в смягчённом виде и в обществе. В основе культурного кода англосаксов лежит философия Томаса Гоббса, согласно которой жизнь – это борьба всех против всех. И действительно, вся американская история – это бесконечная расово-культурно-цивилизационная война между протестантами и католиками, белыми и чёрными, евреями, мормонами, индейцами…
    В ходе борьбы за ограниченные ресурсы и господство, слабые и неприспособленные погибают, а «наиболее жизнеспособные экземпляры», физически и умственно более сильные, выживают и дают потомство. Так природа выращивает совершенную породу людей. Расслоение общества на классы, на «массы» и элиту – естественный и вполне даже здоровый процесс.
    Согласно логике бескомпромиссной борьбы, совершенная порода – это не только физически и умственно более сильные люди, но и беспощадные, хитрые, жестокие, упорные, беспринципные, одержимые жаждой денег и власти. Не правда ли, что совершенный человек в представлении англосаксов очень похож на дьявола?
    Теория социального дарвинизма объясняет как механику социального отбора в обществе, так и взаимодействие больших групп – рас, культур и цивилизаций. Я называю это культурным дарвинизмом (КД). Согласно теории КД, все расы, этнические группы, религии и культуры так же борются за ресурсы и доминирование, как и индивидуумы и классы общества. Конкуренция и соперничество за рынки, влияние и доступ к ресурсам – это лишь мягкие формы эволюционной борьбы, периодически переходящей в острую стадию войны. Таким образом, насилие, террор и пропаганда являются инструментами эволюции, с помощью которых она отбирает наиболее жизнеспособные народы и цивилизации. Самая жизнеспособная цивилизация побеждает в борьбе с другими и становится «естественным лидером человечества».
    В мире насчитывается примерно 30 тыс. религиозных верований, которые англосаксы также ранжируют по шкале от абсурдных до единственно верной. На вершине иерархии находятся три монотеистические религии, из них истинная – это христианство. Из всех христианских верований самым истинным является протестантизм, а самой чистой ветвью протестантизма – пуританизм (или его современная форма – евангелизм). (прим. ред. Господи, какие они умственно отсталые с их религиозными верованиями, эти англосаксы!)
    Например, испанцы, немцы и французы скрепя сердце согласились на первенство англосаксов. А вот русские не только не хотят бороться за более высокое место в иерархии, они её в принципе отвергают и продолжают настаивать на равенстве и равноценности разных культур и цивилизаций. Это несёт экзистенциальную угрозу самому существованию англосаксов. Поэтому они оказывают колоссальное давление на Россию, провоцируя там междоусобицу. Российская модель должна быть дискредитирована, а для этого Россию надо представить миру, как самое коррумпированное, реакционное и агрессивное государство.
    Англосаксонская культура построена на культе разума – холодного, логического, методичного ментального процесса. Эмоции имеют телесное происхождение, являются проявлениями нашего животного начала. Эмоции антагонистичны разуму. Сильные, немотивированные эмоции разрушают мыслительный процесс, его логику и запускают инстинктивные реакции: бегство, агрессию или паралич, то есть программы действия, якобы вписанные эволюцией в генетический код. Из этого следует, что эмоции желательно держать под жёстким контролем.
    Для них дикарь живёт всецело под властью эмоций – он пуглив, порывист, импульсивен, хаотичен, несобран и неорганизован. Он либо безрассудно храбр, либо смертельно испуган, он не умеет планировать, не знает дисциплины, тем более самодисциплины. С их точки зрения, мы также немного дикари.
    Самодисциплина – это власть над своими собственными инстинктами, побуждениями, желаниями и прихотями. Это даётся длительной, систематической тренировкой. Европейские элиты, в особенности англичане, культивировали рациональное, строго логичное поведение, всецело подчинённое разуму. Для этого они посылали детей в специальные интернаты, где мальчики, вырванные из семьи, учились укрощать свои животные инстинкты, импульсы и сиюминутные желания.
    При всех очевидных достоинствах, такое разумное, тщательно выверенное поведение имеет серьёзные изъяны. Почему-то предполагается, что животные инстинкты являются исключительно негативными, заряженными ненавистью, агрессией и разрушением импульсами. А что, любовь, жалость, сострадание не существуют? Разве мало примеров инстинктивного альтруизма, спонтанного самопожертвования? Да, соглашаются англосаксы, жалость, сострадание существуют, но они только вредят борьбе за существование.
    Американцы считают, что нет ничего плохого и аморального в том, чтобы использовать одни силы зла против других. Во время Второй мировой войны они вошли во временный альянс с одними силами зла (коммунистической Россией) против других – нацистской Германии. Победив нацистов, они продолжили борьбу с другим злом – коммунизмом, а из соображений целесообразности использовали недобитых, но очень квалифицированных врагов – нацистов.
    Всё очень логично: такая гибкая тактика позволяет англосаксам использовать каких угодно преступников – мафиози, профессиональных киллеров, диктаторов, исламистов – в борьбе за «светлые идеалы свободы и демократии». Это мы считаем такую тактику беспринципной и циничной, а с их точки зрения они ведут себя рационально и вполне принципиально. Да, говорят они, двойная мораль: одна – для сил добра (тех, кто с нами), другая – для слуг дьявола (кто против нас).
    На самом деле тут не двойная мораль, а множественная, а ещё точнее – отсутствие какой-либо морали. Одних просто оккупируют, других бомбят, третьих давят санкциями, а четвёртых подрывают методами ползучего империализма. Например, сербов можно бомбить, поскольку они слабые, «не совсем белые», да и христианство у них неправильное (православие). А вот с нами приходится бороться с помощью «мягкой силы».
    Всю свою 400-летнюю историю американцы ощущали себя во враждебном окружении. Глядя на мир, они видели диктаторские режимы, хаос, войны… и радовались тому, что живут в благословенной Богом стране, на острове свободы, демократии, стабильности и процветания.
    Рядовые американцы не понимают того, что их элиты часто сами провоцируют нестабильность и войны. Вооружая одних бандитов против других, они увеличивают их число. Пытая, унижая и издеваясь над «слугами дьявола», они их создают. На словах борясь со злом, на деле американские элиты множат зло. По сути, они сами создают этот враждебный, нестабильный, опасный внешний мир, которым пугают своих граждан. Так они поддерживают у собственного народа комфортную иллюзию своей избранности, исключительности и значимости.
     Англосаксы убедили себя, что в беспощадной эволюционной борьбе их ветвь арийской расы доказала своё превосходство. Именно она создала наиболее жизнеспособную цивилизацию – особую, истинную форму христианства, наиболее эффективную экономическую и социально-политическую модель общественного устройства. Итак, генетическое, социальное, культурное и цивилизационное неравенство подразумевает иерархическое мироустройство – как иерархическую модель общества, так и право высшей цивилизации на лидерство и привилегии в мировом сообществе. Это, по их мнению, естественно и справедливо.
     Немцы и французы пытались бороться с англосаксами за мировое лидерство, но их победили (трижды руками русских солдат) и загнали на третью и четвёртую позиции в иерархии. Как-то у Кондолизы Райс спросили, почему американские войска остались на территории Германии после окончания холодной войны. Она ответила: «Мы должны быть там, чтобы держать немцев под каблуком, а русских – за порогом Европы». Теперь, когда голову поднимает когда-то презренная ими китайская раса и цивилизация, англосаксы очень нервничают и пытаются поссорить Россию с этой страной.
    Какое равенство, какая демократия! Это величайшая ложь и фикция. Глубинной сутью англосаксонской социальной философии является вера в элитарность – деление человечества на избранных и на массу. Они считают, что основная масса человечества состоит из глупого, ленивого, покорного и завистливого быдла. Лишь немногие одарены особыми физическими, умственными данными и талантами. Они энергичны, креативны и физически привлекательны.
    Как происходит дифференциация, как выявляется элита? Элита, эти «естественные аристократы человечества», используя терминологию Томаса Джеферсона, выявляется естественным путём – в соревновании, в свободной конкурентной борьбе. Элита организовывает, ведёт, мотивирует, эксплуатирует, контролирует, поощряет и наказывает «простых смертных» – разумеется, для их же блага. Поскольку на неё падает бремя благородной миссии – вести массы и всё человечество к прогрессу и счастью, – элита должна обладать всей полнотой власти.
    Безусловно, колоссальное социально-политическое неравенство существовало всю историю человечества. Заслуга англосакской интеллектуальной элиты состоит в том, что она «научно» обосновала и сумела внедрить в сознание американцев и значительной части человечества идею, что безграничное социальное неравенство не только естественно, не только справедливо, но и является наиболее могущественным двигателем прогресса.
    Именно выдающиеся, героические личности, будь то Вашингтон, Линкольн, Форд или Бил Гейтс, меняют ход истории. Они тащат человечество в светлое будущее, как упирающегося осла. И разве «массы» не заинтересованы, чтобы ими управляли лучшие из лучших? Ведь, если их не подгонять, они погрязнут в лености, праздности и нищете.
    Осуществляя свою благородную и тяжкую миссию, элита заслуживает исключительные права и привилегии – как правило, это власть и собственность. Положим, но в какой степени? И по каким критериям определяется «качество человеческого материала»? Тим Кук, глава компании Apple, например, получил в 2013 году вознаграждение, равное суммарной зарплате 6 тыс. инженеров. Он что, так же умён и полезен компании, как 6 тыс. инженеров?
    Более того, идеологи американской модели утверждают, что безграничное имущественно-социальное неравенство прекрасно сочетается с демократией. Но главные принципы демократии: «Народ правит страной через своих избранников; государство – это инструмент, который назначается и содержится народом для общенациональных проектов, в первую очередь для защиты и т.д. Перед законом все равны, один человек – один голос, любой человек может стать президентом…» полностью искажаются и нивелируются тысячекратным имущественным неравенством.
    Дело в том, что оно имеет тенденцию трансформироваться в политическое неравенство, которое затем создаёт машину подавления демократии. Их демократические выборы – это гигантское реалити-шоу, разыгрываемое каждые два года для поддержания у народа иллюзии, что он контролирует власть…»
    
    Примечание. «Васпам» приятно иметь русских слуг, в нижеприведенном жизнеописании даже африканке дали русское имя, это особенно тешит их самолюбие, чувство превосходства, доминирования. И уж особый цинус снобизма – это иметь в слугах настоящего русского поэта, тем как бы утверждая свое превосходство и над русской культурой.

    P. S. Здесь опять же можно провести параллели. Запад – наследник латинского языка и древнего Рима, который в силу своего мирового господства любил иметь в домашнем рабстве древнегреческих философов и поэтов, тем утверждая свое превосходство над древнегреческой культурой, которая, в силу своего превосходства, преобразила древний Рим, его культуру, да и весь западный мир. Россия же является и по языку, и по культуре наследницей древней Греции.   
    Хотя, я считаю, что эти два мира взаимно необходимы друг другу.

    Примечание. Мне в общем-то понятен уровень американской поэзии. Когда Иосиф Бродский (даже не Евтушенко!) становится американским нобелевским лауреатом в поэзии, то это просто смешно! Это свидетельство, это показатель! Это их американский нобелевский уровень (поэзии)…

    P. S. Благодаря Эдуарду Лимонову отныне Стивен и Нэнси (пусть останутся эти имена) войдут в мировую историю и как покровители искусства, Хозяева Васпы, имевшие в слугах русского поэта, который поднял и прославил их…
   
    По отношению к древней Греции древний Рим стал Гегемоном, влиятельным Владыкой, Господином, Хозяином, завоевавшим, покорившим, подчинившим себе древнюю Грецию. В свою очередь, культура древней Греции стала служить древнему Риму, и древнегреческие учителя, выдающиеся люди искусств, наук, поэзии обращались в рабство римлянами, становясь рабами в домах богатых и знатных Господ, служа им.
    Проводя параллели с сегодняшним днем, можно сравнить США с древним Римом, а Россию с древней Грецией. Конечно, США не завоевали России, но имеют существенное экономическое, технологическое, военное и политическое влияние. Так, что многие российские граждане сами отправляются на запад, там становясь буквально слугами новых Господ Мира, иногда являясь людьми искусств и наук, становясь домашней прислугой, хаузкиперами и т.п.
     P. S. Что ж, видимо, и мне подобает лизать пятки англо-американским Господам… особенно прекрасным Женщинам, имеющим ауру возвышенности, мировой доминантности (но это лично мое мнение).
 
     Из книги Эдуарда Лимонова (основателя «Национал-большевистской партии» в России, принимавшего участие в деятельности «Социалистической рабочей партии США», причем, создание им партии давняя его идея. Которая красной нитью проходит через его жизнь и отражается, как у Гитлера, в его писаниях) выделил интересное, довольно близкое мне до глубины существа; если хотите прочесть всю книгу целиком, то автор данной книги может вызывать отвращение (нет, не матом, не чем-то сексуальным, а отвратительными мыслями, поступками, отношением к людям в деталях, хотя и чувствуется сила автора, который в своем стремлении к превосходству пробивается с самого дна общества).

    «Я был влюблен в него, я восхищался им ровно два месяца. Двадцать восьмого февраля 1979 года, я хорошо запомнил эту дату моего унижения, рано утром за ним приехал лимузин, везти его в аэропорт, он улетал в Калифорнию, и тогда, в последние несколько минут, он устроил мне грязную истеричную сцену. Он топал ногами, бегал по лестницам и кричал все одну и ту же фразу: «God damn you! God damn you!» (Будь ты проклят! Будь ты проклят!) Лицо его налилось кровью и стало багровым, борода топорщилась, глаза были готовы выпрыгнуть из глазниц. До этого, снизу из кухни, мне уже приходилось слышать, как он орал на Линду, нашу секретаршу, но я никогда его не видел в таком состоянии, я только слышал.
      Я стоял, прижавшись к дверной раме спиной, и пытался понять, в чем же я виноват. Я отослал в чистку его серые брюки, которые он сам же положил на сундук, стоящий у самой парадной двери нашего дома. Брюки были в пятнах и лежали среди других испачканных вещей, предназначавшихся для отправки в чистку. Сундук — наше специально условленное для этой цели место. Он же, оказывается, хотел взять серые брюки с собой, это были его особые самолетные брюки. Бедняга, он не имел больше брюк, в шкафах висело, может быть, с сотню костюмов.
      Так я стоял в дверном проеме, ведущем в обеденную комнату, — а он бегал по лестницам и орал все одно и то же: «God damn you! God damn you!» и «Ask! Just ask!» При этом он еще что-то бросал тяжелое и открывал двери. Первое «God damn you!» он проорал, нависая надо мной, он был куда выше и больше меня — слуги, мой хозяин, в сравнении со мной он был прямо головорез, все последующие проклятия он вылаивал уже в отдалении. Может быть, он сбежал, опасаясь, что не выдержит и ударит меня? Не знаю.
      Вот в те-то несколько минут я и начал его ненавидеть. Я был даже немного испуган, не то что я боялся, что он ударит меня, нет. Я бы его убил в ответ, одолел бы как-нибудь, прибежал бы из кухни с мясницким ножом, в конце концов. Я был испуган явной нездоровостью его истерики и незначительностью повода, которым она вызвана.
      «Ну и *** с тобой! — подумал я. — Ори себе, я знаю, что я не виноват, ну не нравится тебе — увольняй! Большое дело!»
      Мысленно уже собирая вещи, я прошел через обеденную комнату в кухню, а оттуда спустился по лестнице в бейсмент, взял из ящика бутылку содовой воды, проследовав в самую дальнюю комнату бейсмента, заваленную сломанной мебелью, употребленными, истрепанными его детьми игрушками, сел на поломанный стул, открыл бутыль и стал пить зашипевшую воду.
      Тут я обнаружил, что руки у меня дрожат. Это наблюдение меня разозлило. Какого х…я должен я быть вовлечен в чьи-то истерики, в другого человека неспособность справиться с самим собой. Почему? Видения себя, удаляющегося с чемоданом в зияющую свободу, умилили и ободрили меня.
      Наверху грубо затопали. Может, он искал меня?
      «Пусть ищет, еб…на мать, — подумал я. — Х…й я отсюда выйду, пока он не уедет. Не желаю я видеть его отечное лицо и вытаращенные глаза. Чего он так топает? — подумал я. — Может, у него плоскостопие? Набиваю же я ему особые резиновые набойки, от которых у него не трутся ноги, может, и плоскостопие».
      Набиваю, впрочем, не я, а грек из ремонта обуви, я только отношу обувь к греку. И еще я время от времени чищу ему туфли. В нашем доме их у него пар тридцать или сорок. Чистить его обувь — одна из моих обязанностей, я ведь служу ему, он платит мне за это деньги. Когда он живет здесь, в Нью-Йорке, я готовлю ему брекфесты и ланчи.
Ему и его еба…ым бизнесменам. Во время ланчей они часто ворошат свои бумаги.
      Топот и грохот продолжались. Дому уже, наверное, лет 50–60, потому нет ничего удивительного, что в бейсменте хорошо слышно, как бегает истеричный Гэтсби. Великий Гэтсби. Мой хозяин. Мой босс. Мой угнетатель.
      Великим Гэтсби называю я его, разумеется, за глаза. Стивен Грэй — мультимиллионер, Председатель Совета Директоров, Основной Держатель Акций и Президент Корпораций, конечно, не знает, что я его так называю. Если бы знал, наверное, гордился бы прозвищем, человек он начитанный, окончил Гарвард, одна его бабушка была писательница, прадедушка дружил с Уолтом Уитменом, в каждой комнате нашего дома полки с книгами — порой во всю стену. Мистер Грэй знает, кто такой Гэтсби, и был бы доволен.
      Впрочем, сейчас, сидя в бейсменте, скрываясь от его истерики, я уже вкладываю в образ Великого Гэтсби совсем иной смысл. Я уже подозреваю, а не был ли и тот Гэтсби только красивым фасадом, обращенным к женщинам и друзьям? Хорошо бы послужить у него хаузкипером, поглядеть на него из кухни, тут бы я и увидел, кто он на самом деле.
      Стивен Грэй, в последний раз прогрохотав каблуками у меня над головой, захлопнул входную дверь. Тут же раздалось фырканье лимузина. Посидев еще минут пять для верности, глотая воду и пытаясь подавить в себе возмущенные пылкие обвинительные речи в его адрес, я прошествовал на кухню. Было восемь пятнадцать утра. Вся эта история продолжалась пятнадцать минут. Я прошел через дайнинг-рум в холл нашего, его дома, вошел в элевейтор, поднялся на свой четвертый этаж его дома, вошел в свою, принадлежащую ему спальню, и стал собирать вещи. Возмущенные речи горячили голову, я произносил их и про себя, и вслух, обращаясь к вымышленному жюри, к арбитрам, называя их «ребята» (или «господа») и указывая им на мою правоту и на распущенность, истерию и хамство Гэтсби. Среди других мыслей вдруг неожиданно подумалось: «Вот придут советские ребята в вылинявших гимнастерках, придут братишки и отомстят всем, и Гэтсби-хозяину за обиды, которые мне пришлось вытерпеть. Ох, отомстят…»
      Я не собрал много вещей, все только разбросал, когда раздался звонок в дверь. Я прошествовал обратно в элевейтор, спустился на первый этаж, размышляя о том, кого черт принес в такую рань.
      Оказалось, что пришла Ольга. От волнения я совсем забыл, что сегодня среда. Ольга — единственная моя подчиненная, черная женщина пятидесяти лет, родом с острова Гаити. Она приходит к нам в мультимиллионерский домик четыре раза в неделю. Она перестилает белье (в том числе и мне на моей постели — моя привилегия), оперирует стиральными машинами и утюгами — в бейсменте у нас есть специальная лондри-рум, т. е. бельевая комната. Еще Ольга чистит ванны и туалеты нашего дома, чистит серебро, вытирает пыль с наших поверхностей и должна совершать всякие другие рабочие операции, о которых я — хаузкипер, и таким образом ее непосредственный начальник — ее попрошу. Я прошу ее очень редко, эксплуататор из меня ху…вый, я стесняюсь.
      За годы, еще до меня, еще при жизни Дженни, в мультимиллионерском домике сложилась определенная утренняя рутина, сохранилась она и в мое время. Первым обычно в кухню спускаюсь я, подымаю штору на окне, ставлю на ресторанного размера огромную газовую плиту чайник и мою от остатков вчерашнего кофе кофеварку. В середине этого процесса обычно появляется Ольга. Затем, уже после девяти, приходит Линда — бессменная секретарша Великого Гэтсби уже в течение восьми лет. Чуть раньше или чуть позже появления Линды дом наводняют звонки всех наших четырех телефонных номеров.
      Я пожаловался Ольге на хозяина. В основном она мне поддакивает — я же ее начальник. Впрочем, особая реакция мне и не была нужна, просто хотелось мне с кем-то поделиться своим возмущением. Ольга — очень добрая женщина, честная и работящая, она досталась мне в наследство от той же Дженни, и я не думаю ее менять. Ольга поохала над моим рассказом, она тоже считала, что Гэтсби не прав, если он не хотел сдавать серые брюки в чистку, зачем он положил их вместе с другой одеждой на сундук?
      — Наплевать мне на него! Он думает — я держусь за его работу! Я найду себе другую работу, пойду в ресторан официантом, там никто не будет устраивать мне истерики, отработал свои восемь часов и ушел домой! — говорил я Ольге, расхаживая по нашей кухне. Она стояла, прислонясь к одному из наших длиннейших деревянных прилавков — бучар-блоков, они идут у нас вдоль двух стен. Я нервно расхаживал, а она стояла. Тут раздался телефонный звонок. Я снял трубку.
      — Хай, это Стивен, — сказал глухой голос Великого Гэтсби. — Я звоню из аэропорта. Извини, Эдвард, логически рассуждая, ты был прав, что отправил брюки в чистку.
Они ведь лежали на сундуке, куда мы всегда кладем одежду, предназначенную для отправки в чистку. Извини, я просто был расстроен своими делами, бизнесом, это не было направлено персонально на тебя.
      Не знаю зачем, но я дал ему поблажку. Потом Линда ругала меня за это. Я сказал: «Ничего, Стивен, я понимаю. У всех у нас бывают неприятности. Это нормально. Я тоже виноват, я мог бы и спросить еще раз».
      — So long. Увижу тебя через неделю, — сказал он. — Гуд бай.
      — Гуд бай, — сказал я.
      — Он извинился! Это был он! — торжествующе сказал я Ольге. — Он звонил из аэропорта.
      Ольга заулыбалась. Она была довольна, что дело так хорошо уладилось, что Эдвард, уже собиравшийся уходить с этой работы, помирился с мистером Грэем. Я ее понимал, ведь я явно был для нее хорошим начальником: часто я отпускал ее домой раньше времени и никогда не указывал, что ей делать, считая, что она и сама знает свою работу, и она действительно знала. Если она видела, что ковер в холле, или в солнечной комнате, или в ливинг-рум на третьем этаже был грязный, — она брала вакуум-клинер и чистила ковер.
      Потом пришла Линда, я и ей рассказал свою историю.
      — Это наконец случилось и со мной, Линда, — сказал я ей, волнуясь. — Стивен набросился сегодня утром на меня. Наконец-то! Я столько раз слышал, как он орет на тебя, что был уверен — и мое с ним столкновение неминуемо.
      — Не ожидай только, Эдвард, что он будет извиняться всегда, — сказала Линда. — Это он только потому, что ты еще новый человек здесь, он еще тебя как бы стесняется. Со мной он меньше церемонится, извиняется — хорошо если через раз. То, что ты тоже виноват, это ты зря, Эдвард, ему сказал. Нужно было дать ему почувствовать хоть чуть-чуть, что он виноват…
      Линда храбрая со мной на кухне, когда же Гэтсби с нами в Нью-Йорке, она дрожит и волнуется. Ей 31 год, и из них восемь она работает с Гэтсби. За эти годы он так ее натренировал и поработил, что и дома, в своем многоквартирном хорошем доме в не очень хорошем районе, Линда, я уверен, думает о делах Гэтсби. И в своей голубой викторианской спальне, и занимаясь любовью со своим вечным бой-френдом Дэйвидом, и разговаривая со своими тремя котами, она помнит о Гэтсби. Впрочем, Гэтсби никогда не стесняется звонить ей и домой — поглощать и ее личное время.
      Линда — лучшая возможная секретарша, иначе Гэтсби не держал бы ее восемь лет, да и другие бизнесмены, друзья и партнеры Гэтсби, бывающие в нашем доме, не раз говорили мне, что Линда очень быстрая, надежная и деловая.
      Она действительно, как гласит один из документов, пришпиленных Линдой к пробковой стене ее проходной комнаты, где она сидит в чистоте и сигаретном дыму: «Подымает здания и проходит под ними. Сшибает локомотивы с рельсов. Хватает летящие пули зубами и ест их. Замораживает воду с одного взгляда. ОНА — БОГ». Сбоку там и приписано — Линда.
      Линда и ее способности отмечены в самом конце списка. В начале списка, с боковой припиской от руки — Стивен Грэй, находится следующее определение:
      «Председатель Совета Директоров. Достает до крыш небоскребов с одного прыжка. Более силен, чем локомотив. Быстрее, чем летящая пуля. Ходит по воде. Дает указания Богу».
      Восемь лет Стивен дает указания Линде. И орет на нее. Однажды он от злости разорвал в клочья телефонную книгу. Линда обязана помнить и знать абсолютно все. Как-то он устроил ей скандал, оттого что Линда не смогла сразу найти телефон девушки, с которой Стивен познакомился в самолете, как он утверждал, месяц или полтора назад. «Месяц или полтора! — говорила мне, волнуясь, Линда. — На следующий день я нашла ему телефон, это случилось полгода назад, в ноябре!!!» Все, что не помнил Стивен, а он, оказывается, мало что помнил, должна была помнить Линда, в том числе и телефоны его герл-френдс. Она даже систематизирует и хранит в архиве письма его любовниц.

      Я был влюблен в него, я восхищался им, когда приходил в мультимиллионерский домик к Дженни, ее рашен бой-френд Эдвард. Хотя Дженни и жаловалась мне на его истеричность, я думал, она преувеличивает. Я был влюблен в него, он казался мне действительно Великим Гэтсби — деловым, изматывающим себя работой человеком, как бы символом американской деловитости и оперативности. Меня восхищали его чуть ли не каждодневные перелеты из города в город, от берега до берега по всей Америке, из страны в страну. Меня восхищало даже то, что он, летая в Европу, пользовался только сказочной формы самолетом «Конкорд», каким же еще, в самом деле! Мне казалось, что такому современному человеку только и подобает «Конкорд».
      Все его корпорации, Председателем или Президентом которых он состоял, были по-особенному элегантны, он был только в очень элегантном бизнесе. Необычайно дорогие современные автомобили, производимые его фирмой, казались мне автомобилями будущего. «Так они — автомобили — будут выглядеть в двадцать первом веке», — думал я. Компьютеры, которые выпускала другая его корпорация, соревновались успешно с самыми лучшими в мире, с японскими. Из-за компьютеров и маленькой детальки к ним, величиной с ноготь (деталька содержала в себе шестьдесят тысяч кусков информации), у Гэтсби и его фирмы шла с японцами настоящая война. Тайная, шпионская, с воровством технических секретов, подкупами и продажами. Совсем как в высокоиндустриальных фильмах о Джеймсе Бонде.
      Сам хозяин в непременно английских, строгих шерстяных костюмах, очень с виду простых рубашках фирмы «Астор», только фирмы «Астор», в туфлях на консервативном небольшом каблуке, бородатый, в очках, высоченный, энергичный, шумно смеющийся, неизменный предмет восхищения для всех, кто вился вокруг него, — друзей, женщин, партнеров по бизнесу, — был для меня символом, как бы киногероем, молодым миллионером, душой и надеждой Америки. Тогда я видел только фасад его жизни, но это был ослепительный фасад.
      Даже то, что он взял меня к себе на работу, оказал, так сказать, доверие, зная, что я поэт, писатель, а никакой не хаузкипер, даже это говорило в его пользу. Ведь он, беря меня на работу, тем самым отказывался от части удобств. Я ведь не имел опыта хаузкипера, и моя служба ему, думал я, непременно будет иметь свои изъяны и недостатки. Однако он все-таки брал, так что, по-моему, выходило, что Стивен Грэй покровительствует, так сказать, искусствам. Он покровительствовал. Он был однажды продюсером фильма с прекрасными европейскими актерами, очень высокого класса фильма, «куска настоящего искусства». Настоящее искусство не приносит денег, посему Стивен Грэй потерял на этом деле «один, точка, восемь» миллионов долларов. Я его за потерю «один, точка, восемь» миллионов безумно уважал.
      О том, до какой степени он мне нравился, свидетельствует даже то, что в тот период моей жизни я порой делал для него исключение из твердо усвоенной мной за первые тяжелые годы жизни в Америке теории классовой борьбы. «Нет, он не из этих capitalists pigs, — думал я. — Человек, который выбросил почти два миллиона, чтобы сделать интеллектуальный фильм, и теперь смеется, когда говорит о потере этих двух миллионов, просто не может быть включен мною в толпу безлицых pigs, он заслуживает выделения».
      Тогда я находил в Гэтсби множество привлекательных черт. Например, как блестяще смотрелся Стивен в истории о том, как он спас, действительно, практически спас, жизнь своему другу Энтони, послав за ним специальный самолет в Кению, где с Энтони случилось несчастье. От неправильно выписанной докторами дозы какого-то нового, плохо испытанного лекарства Энтони вдруг сделался невменяемым и в этом состоянии бросился в стеклянное окно современного отеля. Он был изранен, без сознания, в состоянии комы, когда его подобрал самолет, посланный Гэтсби, и доставил в Соединенные Штаты, в одну из лучших больниц, где ему и сделали несколько операций. Энтони остался жив, хотя он и калека. У него действует только одна рука, и вовсе не действуют ноги, он не может работать и навсегда оставил свою любимую архитектуру, по делам которой он и оказался в Кении, но он жив. Благодаря Стивену Грэю. Мало того, уже в течение многих лет Стивен оплачивает Энтони студию, в которой тот живет, его питание и даже парня-слугу. Энтони ведь не может приготовить еду или убрать в квартире. Я, который видит в своей будущей жизни еще немало несчастий и происшествий, думаю с завистью о возможности иметь такого друга, как Стивен Грэй. Я, который так тяжело искал в моей жизни друзей и редко их находил, был потрясен этой историей. Уже и позже, когда к образу очаровательного Гэтсби добавились кой-какие едкие детали, история с Энтони продолжала на меня действовать.
      Кстати сказать, фильм, о котором шла речь, Стивен финансировал тоже из дружеских соображений. Как-то, в один из немногих случаев наибольшего нашего сближения, сидя со мной на кухне, во время получасовой беседы, а для Гэтсби потерять полчаса, как для обычного человека потерять месяц, он — хозяин, рассказал мне — необычному своему слуге, как получилось, что он финансировал фильм.
      — Три года, Эдвард, я играл в шахматы с кино-директором, он хорошо играет, хороший партнер. И все три года он постоянно жаловался мне, что хочет снять этот фильм, но никто не желает такой серьезный фильм финансировать, и потому он, бедняга, снимает коммерческие вульгарности, которые ему совершенно не хочется снимать. Наконец, после трех лет мне эти разговоры до такой степени надоели, что я сказал, что дам ему деньги на фильм, только бы он больше не ныл.
      Мистер Грэй довольно усмехнулся. Я не уверен, что его версия истории с фильмом когда-либо соответствовала действительности. Скорее всего, это была уже легендарная версия случившегося, в которую верил и сам мистер Грэй. Но фильм существовал, и этот факт был неоспоримым. Дальше Гэтсби пустился в сложные финансовые рассуждения по поводу того, почему он потерял «один, точка, восемь» миллионов. По Гэтсби выходило, что только по причине отсутствия контроля за продажей билетов в большинстве кинотеатров.
      — В тех кинотеатрах, где мы поставили специальных guards, которые считали, сколько людей входит в зал, и потом сравнивали это число с количеством полученных денег, мы не потеряли деньги, — утверждал Гэтсби.
      Я не знаю, прав ли хозяин, у меня нет достаточных знаний в этой области. Все мои экономические познания сводятся к убеждению, что лучший в мире инвестмент (вложение денег) — это вложение денег в революцию. Хоть и очень рискованный инвестмент, но в случае выигрыша ты получаешь все. Язык мой так и просился сказать: «А не хотите ли, сэр, вложить свои миллионы в революцию, а?»

      Так мы живем. После того февральского скандала было еще немало моментов, когда я восхищался им, но тень того происшествия не исчезала. Дополненная другими тенями, она в конце концов неузнаваемо исказила облик моего хозяина-супермена, интеллектуального либерала, лучшего друга слуг, животных и детей, каковым он сам себя, наверное, считает. Подруга моя Дженни называла Стивена Грэя «лимузинным либералом», это прозвище мне в свое время очень понравилось. Вот я живу в самом дорогом районе Манхэттена, на берегу Ист-Ривер, в доме, который оценивается в полтора миллиона, и служу лимузинному либералу. Я, испорченный слуга мировой буржуазии, как я сам о себе иногда в шутку и не в шутку думаю.
      И это правда, что я уже испорченный. Нет, скажем так, испорченный в настоящее время. Завтра, может быть (на всякий случай я всегда к этому готов), мне придется покинуть миллионерский дом и отправиться снова в мир, полный нужды и борьбы за существование. Но сегодня я живу так, как редко кто живет в этом городе и в этом мире.
      Во-первых, я, как я уже сказал, единственный человек, кто обитает в миллионерском домике постоянно. Мистер Грэй и его семья живут в Коннектикуте, в «стране», в большом помещичьем доме, в усадьбе. Жена мистера Грэя — беловолосая Нэнси, и его четверо детей, их тамошние слуги, и его восемь автомобилей — все они там. Там у них овощи, лошади, цветы, бассейн и несколько фермеров-арендаторов, которым Гэтсби сдает в пользование свои фермы.
      Пейзажи Коннектикута, пейзажи земли, принадлежащей Гэтсби, висят у нас повсюду в городском миллионерском домике, начертанные жидко маслом, совершенно фотографически художником Гаррисом, которого, кажется, зовут Жакоб. Рамы для пейзажей выполнены из старого почерневшего дерева. Мне эти пейзажи напоминают Россию, из которой я уехал пять лет назад — такие же мелкие речки, полевые дороги, ели или снежные поля. Художник Гаррис написал по заказу Гэтсби бесчисленное количество колов, изгородей, осенних деревьев и красных кирпичных фермерских стен.
      Нэнси, а по уик-эндам и летучий Гэтсби, когда он не в Азиях-Европах, живут там в здоровой обстановке, с хорошим молоком (кое-где на пейзажах встречаются коровы). Предполагается, что и дети их вырастут там здоровыми, энергичными и настоящими американцами.
      Я же, Эдуард Лимонов, живу в городском доме. Моя спальня на четвертом этаже, выходит она в сад и на реку. По утрам в саду поют птицы, а по реке во всякое время дня и ночи проплывают баржи, пароходы и буксиры. В мою ванную комнату вливается через окно в крыше sky light, или небесный свет. Каждый понедельник Линда выдает мне деньги на покупку еды для дома, холодильник должен быть на всякий случай полон — это моя обязанность, а по четвергам та же Линда платит мне мое жалованье за неделю. Пройдя через бейсмент мультимиллионерского дома, можно попасть в винный погреб — предмет гордости моего хозяина, с тысячами бутылок старого французского вина и с более крепкими напитками. Все пять этажей дома полны удобств, излишеств, мягких постелей, диванов, книг и пластинок. И все было бы хорошо, рай, в окна которого заглядывает солнце и их оплетает плюш, все было бы хорошо, если бы время от времени в дом не приезжал хозяин, его настоящий хозяин.
      В первые пару месяцев моей службы Стивен приезжал довольно редко, скажем, раз в неделю он появлялся у дверей дома в такси, обычно часов в шесть-семь вечера, примчавшись прямо из аэропорта. Часто он бывал злым. На то, наверное, были его собственные внутренние причины, но выражалась злость в том, что он никак не мог найти деньги расплатиться за такси, бегал бестолково от меня к водителю, кашлял, вынимал беспрестанно из кармана трубку, не зажигал ее, опять клал трубку в карман и производил тому подобную суету и нервность. Нервность немедленно заливала весь наш дом, и я, до того принадлежащий только себе или моим обычным обязанностям в доме, вдруг оказывался принадлежащим ему. Его дурное настроение и тогда, и впоследствии всегда, и сейчас передавалось дому и мне, и Линде более всех, если он приезжал в ее рабочие часы. Линда сидит в своем проходном закоулке на втором этаже от девяти утра до пяти вечера.
      Я обычно поджидал его, сидел на кухне и глядел на улицу. Увидав его в такси, я бегом бежал открывать ему дверь, дабы избавить его от лишней раздражительности, которая у него непременно возникнет, пока он будет искать ключ, я, видите, тоже был эгоистичен и думал о себе. Покончив со входной суетой и внеся с моей помощью, или без оной, чемодан, или чемоданы, и неизменный ворох растрепанных газет, которые он читал в такси, он бежал наверх в свой деревянно-кожаный кабинет на второй этаж и садился к телефону. Телефонирование продолжалось обычно полчаса-час, но могло продолжаться иной раз и дольше — и два часа, и три…
      Отзвонившись, он спускался на кухню и забирал у меня «Нью-Йорк пост» — последний выпуск, всегда по-старомодному спрашивая, прочитал ли я газету и может ли он ее взять. Прочитал или не прочитал, но я всегда отдавал ему его газету. Попробовал бы я ему не дать, вот было бы смешно. Тут же я его спрашивал, хочет ли он дринк. Под дринком подразумевался его постоянный стакан двенадцатилетнего скотча «Гленливет» со множеством льда и сельтерской воды. Если он был в хорошем настроении, он делал себе дринк сам. Я всегда выставлял бутыль «Гленливет» на кухонный бучар-блок — прилавок, чтобы он не путался в бутылях, ища свой скотч в баре, им служил один из кухонных шкафов, и опять-таки не раздражался, не злился. Все эти традиции выставления бутылей и открывания дверей сложились давно, еще при Дженни, как необходимые препятствия на пути его дурного настроения. Не знаю, сознает ли он, что и я, и Линда — все мы зависим от его настроения, сознает ли?
      Быстро проглядев газету, он хватал стакан и отправлялся в хозяйскую свою спальню на третий этаж, наполнял широкую и глубокую ванну водой и специальной зеленой хвойной эссенцией и ложился туда. Теперь у него всегда в эти моменты играет радио, которое я недавно установил у изголовья его постели на столике, и вот он там лежал, а мы ждали.
      Мы ждали — это я и дом, когда он свалит, исчезнет, уедет обедать в ресторан, а потом куда-нибудь ****…ся. Иногда, а теперь все чаще, поздно в ночи он возвращался спариваться в дом. Я и дом ждали его ухода, потому что у меня есть чувство, что дом любит меня, а не его. Почему меня? Потому что я живу здесь, и чищу дом, и слежу за ним. Чищу потому, что вместе с работой хаузкипера я сохранил за собой и свою старую работу — а именно «тяжелую чистку». Раз в неделю я совершал тяжелую чистку, еще когда Дженни жила и работала здесь, я чистил весь дом снизу доверху пылесосом, натирал полы ваксой. Дом наверняка любит меня, который чистит и убирает его и следит, чтоб было тепло в нем и сухо. Великий Гэтсби только разбрасывает полотенца, грязные рубашки, носки, трусы и выпачканные костюмы, наносит ногами мел и штукатурку с улицы, откуда он ее только достает, оставляет повсюду недопитые бокалы с вином и чашки из-под кофе, короче, он вносит в дом беспорядок и грязь, он тратит наш дом, я его поддерживаю.
      Я и дом ждем, когда он исчезнет. Приезд хозяина для нас как иноземное нашествие. Часто, в это самое время нашего ожидания, приходит его girl-friend Полли, очень милая, но, на мой взгляд, замученная женщина. Я и Линда соглашаемся, что Полли очень милая и действует на Гэтсби — нашего варварского барона — благотворно и усмиряюще, и мы молим Бога, чтобы они не поссорились.
      Сравнение же Стивена с варварским бароном пришло ко мне постепенно после многих ланчей, которые я ему приготовил. Чаще всего он ел мясо — куски баранины, или стейки, доставляемые мне по телефонному звонку из лучшего в городе мясного магазина, от братьев Оттоманелли. Насмотревшись на него, слегка одуревшего от мяса и французского красного винища, а за едой всегда выпивалось несколько бутылок вина, минимум две, насмотревшись на одутловатого, с нависающим на ремень брюшком, краснолицего, рыжебородого Гэтсби, я и набрел на это, как мне кажется, очень удачное определение — варварский барон. Только что сжевавший баранью ногу, такой барон — охотник, лошадник и собачник — выходил ко мне в высоких ботфортах откуда-то из средневековой Англии, и воняло от него псиной, алкоголем и конюшней. От Гэтсби несло каким-то странным запахом кожи — из его шкафов, где он хранил свои костюмы и многочисленную обувь, еще несло крепким одеколоном и табаком «Данхилл» — его неизменная табачная марка. Как все снобы, а ведь совсем нетрудно уже догадаться, что Стивен Грэй — сноб, он имел свой фирменный скотч — «Гленливет», свои фирменные рубашки — «Астор», свои фирменные трусы «Джокей» и свой фирменный табак «Данхилл». Кроме того, были и другие, более общие правила снобизма и хорошей жизни — носки покупались, например, только из стопроцентного хлопка и только в магазине Блумингдейл. Там же я покупал ему и галстуки бабочкой для его токсидо, и постельное белье для дома, для всех семи спален. Белье также должно было быть из чистого хлопка, никаких полиэстеров в доме не допускалось.
      Полли, обычно поприветствовав меня какой-нибудь сочувственной фразой, вроде «Как твоя книга, Эдвард?» (фразы менялись, но все они должны были, очевидно, свидетельствовать о ее внимании ко мне и заинтересованности в моей судьбе) подымалась к Стивену. Если же он вылезал к тому времени из ванной и был одет, он сбегал к ней навстречу по лестнице. Тогда я исчезал на кухню или в мою комнату, продолжая с нетерпением ждать, когда он уйдет в ресторан. В то же время я был настороже, на случай, если он спросит меня о чем-то, о предмете, вещи или человеке, которого или который срочно необходимо найти в доме или за его пределами. Владелец небольшой империи фирм и повелитель множества людей, на него работающих, он никогда не помнил, например, где находятся в кухне чашки или бокалы. Для того чтобы найти винные бокалы, он раскрывал настежь последовательно все двенадцать шкафов. Если я и уходил в свою комнату, чтобы у него возникло чувство privacy и его собственного дома — я всегда держал дверь моей комнаты открытой — на случай, если он меня вдруг потребует, если я ему понадоблюсь.
      Сцены, подобные истории с его брюками, отправленными в чистку, в таком отвратительно-обнаженном виде больше не повторялись, и тому есть причина, о которой я сейчас расскажу, но вспышки его истерии все равно время от времени сотрясают дом, доводят до нервного шока Линду и злят меня. «Тряпка, истеричная баба! Не можешь, баба, держать себя в руках!» — шепчу я себе под нос, моя посуду, или ее протирая, или убирая со стола.
      Однажды он должен был ехать к себе в Коннектикут, после того как провел три дня в моем, нашем с Линдой, доме. Мы несказанно за эти три дня от него устали и считали минуты. Он вел себя более или менее прилично и уже предварительно перенес с моей помощью и поместил в автомобиль ящик французского вина, чемодан, непонятного вида несколько электронных приборов и спутанные провода, но замешкался где-то в глубине дома. Я сидел на моем обычном месте, у окна в кухне, смотрел, чтоб на его машину не приклеили тикет, и ждал, когда он уеб…тся, предвкушая, как сброшу с себя туфли и лягу спать немедленно, я был на ногах с шести утра, а приближалось к шести вечера… Как вдруг сверху — Линдин закуток и его кабинет соединяются с кухней лестницей так, что если дверь не закрыта, мне их разговоры хорошо слышны, — как вдруг сверху раздался грохот, плохо различимые волнующиеся ответы Линды и истеричный бас моего хозяина.
      — Это украдено, это украдено! — повторял бас.
      Что говорила Линда, не было слышно, они передвинулись в глубину офиса.
      Я съежился от недобрых предчувствий. После серии препирательств, криков, дополнительных шумов, похожих на шумы опрокидываемой мебели, все это происходило уже где-то в самом сердце его кабинета, мне не было слышно слов совсем, только шум речи, Линда выкатилась на кухню и спросила истерическим полушёпотом:
      — Эдвард, где черное маленькое портфолио Стивена, оно всегда лежит на подоконнике в его кабинете? Его нет, оно украдено, а в портфолио все кредитные карточки Стивена и его паспорт!
      Я сказал:
      — Линда! В доме никого не было уже неделю, только ты и я. Я не знаю, где портфолио, но раз оно находилось в кабинете на подоконнике, оно и должно быть там. Я ничего не убирал ни с подоконника, ни со стола, так как боюсь прикасаться к бумагам босса. Может быть, Стивен сам переложил портфолио на другое место?
      — Нет, — сказала Линда, — он не перекладывал.
      Не очень, впрочем, убежденно сказала. И добавила: «Мы должны перерыть весь дом, но скорее всего портфолио украдено». Линда трагически и укоризненно посмотрела на меня.
      Я пожал плечами. Кем оно может быть украдено? Гостями? Его гостями? Гупта взял портфолио или другой приятель Стивена — голливудский сценарист Джеф? Его жена, может быть?
      — Я взял портфолио, — добавил я раздраженно. — Конечно.
      Линда молчала испуганно, и молчал я, а наверху Гэтсби по-прежнему чем-то гремел, метался и потом вдруг затих. На телефонном аппарате, который есть у нас в кухне, как и во всякой другой комнате, — все четыре номера плюс один местный, по которому мы можем говорить друг с другом из комнаты в комнату, — зажглась лампочка.
      — Кому-то звонит, — прошептала Линда.
      Он отзвонился очень коротко, и наверху затопали его ноги. «Плоскостопые ноги», — подумал я с ненавистью. Плоскостопые ноги явно приближались к нам. Я понимал, что в этот момент рассуждаю, как слуга, боюсь и ненавижу, как слуга, и, как ни в чем не виновный слуга, я не хочу его видеть. Общество, цивилизация, культура и история, что еще? — книги, кино и телевидение сформировали наши роли — хозяина и его слуги. Хочешь не хочешь — играй слугу, живи слугой, пусть в тебе, Эдвард, и куда больше интеллекта, скажем, достаточно на поэта, но все равно, кого это интересует, — ты должен валять дурака и трагически ожидать его прихода. Слуга Лимонов, внутренне весь сжавшись, как креветка при приближении сачка рыбака, или как кто еще? — еж, до которого барышня дотронулась концом зонта, прислушивался, как шаги достучали до лестницы и стали спускаться к нам. Линда, как кролик, смотрела в открытую пасть двери.
      Он возник в дверях. Чем я обладаю после многих лет общения с себе подобными в этом мире, это умением не смотреть и смотреть в одно и то же время, или умением смотреть и не видеть. Я годами тренировал себя в нью-йоркском сабвее. Пригодилось. Я смотрел и не видел. От него ко мне шла только его окружавшая психопатия, я чувствовал его потную нервность, его накаленность, и было ощущение, что от него, как от чайника, свистя, исходит пар. И еще его окружало как бы красноватое облако. Может быть, опухшее красноватое лицо создавало эту иллюзию, может, рыжеватая борода его была повинна в том, что мне казалось, что его окружает истеричное красноватое облако, не знаю. Знаю, что я его ненавидел, и ненавидел вдвойне за то, что он заставлял меня играть в эту идиотскую социальную игру и ненавидеть его, за то, что он не мог подняться на уровень обычных человеческих отношений. Что он не мог даже, сволочь эдакая примитивная, остановиться на уровне работодателя и просто тех, кто на него работает, получая за работу деньги. Нет, он, еба…ный в рот, насильственно этим своим опухшим облаком столкнул нас в слуг, и Линду, и меня. Он одним пинком своих нервов столкнул нас в историю, в средневековье из двадцатого века. Из поэта, любителя умных социальных книг, из анархиста и поклонника жестокой новой волны в музыке — Элвиса Костелло и Ричарда Хэлла, из… он в несколько минут, без употребления физической силы превратил меня в трепещущего слугу. Что толку, что я трепетал от ненависти к нему, ненависть ничего не изменяла, ненависть была личным делом слуги, хочешь — можешь ненавидеть, но слугой я уже был, я стоял, и он двигался к Линде мимо меня — слуги, слуги, слуги!
      Можно сказать, что это все Эдуард Лимонов сам себя накрутил, придумал все, и что он собственно может предъявить Стивену Грэю, какие претензии? Никаких. Кроме той, что Стивен Грэй подсознательно и сознательно и как угодно ощущал себя хозяином, а потому я и Линда автоматически становились его слугами. Парадоксально, но, защищенная от Стивена мной и Линдой, Ольга не была его слугой, а мы были. Еба…ый варварский барон, сука опухшая, он играл в эту игру, и нам приходилось. Играл подсознательно, и я включался в игру подсознательно, то, что я понимал все, дела не меняло.
      И впоследствии я всегда понимал, что физически работать для него и с ним мне было легко. Я не противился тому, что приходилось вставать в семь, а то и в шесть часов утра, а в восемь порою уже приходили его друзья или нужные ему бизнесмены, меня даже возбуждала и взбадривала наша утренняя армейская активность. Не противился я и тому, что приходилось весь день проводить на ногах, и спать я мог уйти только к двенадцати ночи. В конце концов он бывал здесь два или три дня в неделю, по пальцам можно было сосчитать, когда он жил в своем нью-йоркском доме дольше.
      Но вот эта его необыкновенная способность одним своим присутствием превращать меня и Линду в слуг убивала наши отношения и превращала каждый его приезд в катастрофу для нас. Ей-богу, я вовсе не хотел, чтобы он сидел со мной на кухне и пил водку, я первый бы не согласился. Мне не нужна была его дружба, но мне хотелось, чтобы моя работа была моей работой, а не «служением» в рабском смысле этого слова.
      Короче говоря, он тогда подошел к Линде и выдавил из себя нечто неожиданное для него самого: «Я позвонил Нэнси, портфолио у нее в Коннектикуте».
      Боже, у него был такой несчастный вид, он был так разочарован, да что разочарован, он был убит. Почему? Потому что мы оказались невиноваты! А ведь он уже поверил, он всегда верил, что мы, мы виноваты. Что мы, мы… проще говоря, ему хотелось, чтобы мы, другие, а именно те, кому он мог об этом сказать, были плохи, виноваты, хуже его, неумные, недисциплинированные, хуже его. Я, разумеется, только пытаюсь понять, как он чувствовал. Может быть, он чувствовал чуть-чуть не так, но вид у него был несчастный.
      Раскрыв трясущимися руками несколько кухонных шкафов, и тут он, очевидно, винил меня, что несколько шкафов пришлось открыть и что не сразу в первом он увидал бокалы, трясущимися руками он нашел джин и налил себе, горлышко бутылки звякало о край бокала, честное слово, звякало. Дальше он стал плести нечто невнятное… Нет, не оправдания, а просто пытался о чем-нибудь с нами говорить, сказал фразу о машине своей, которая стояла, сияя, в окне кухни. Потом, поглядев на кухонные часы, вслух зачитал нам время и обрадованно забормотал о состоянии движения на дорогах, по которым ему предстояло ехать в Коннектикут. Все это в его варварском кодексе символизировало приблизительно извинение, отступление, а скорее всего, его собственное замешательство от того, что он, сука, оказался виноват.
      Мне так было противно на него смотреть, что я демонстративно скорчил презрительное лицо и поднялся наверх на второй этаж, прошел через Линдину проходнушку, зашел в ТВ-комнату и стал смотреть в окно и думать, какой же он все-таки сукин сын. Линда же сдалась ему на милость, как она всегда делает, и тоже, как и он, чтобы успокоиться, стала пить какую-то гадость, может, виски или джин, я не знаю. Я слышал только, как они там шелестели льдом и о чем-то глухо переговаривались — классическая пара — садист с мазохисткой, босс и его секретарша.
    В общем, как вы видите, истерики он все еще устраивает, но они или не направлены лично на меня, или, если направлены, — Гэтсби удается это скрыть. Тому, как я уже говорил, есть причина.

     В марте месяце, как-то после одного из своих обычно длинных телефонных разговоров, Гэтсби в хорошем настроении, подпрыгивая, выскочил ко мне в кухню.
      — Эдвард, — сказал он. — На этой неделе у нас будет очень необычный гость. Догадайся, кто?
    — Иранский шах, — сказал я наудачу. Дело тут не в том, что у меня такое прекрасное чувство юмора. Изгнанный тогда из своей страны, шах вполне мог оказаться нашим гостем, ибо мистер Грэй действительно был знаком с шахом и в свое время вложил большие деньги в подъем иранской агрикультуры, в какие-то фермы, кажется, куриные или кроликовые, не помню точно. Замечу, что он был достаточно умен и забрал свои деньги из Ирана задолго до того, как «это», я имею в виду революцию, началось.
      Мы связаны с Ираном. В нашем доме есть масса книг по культуре и истории Ирана, ирано-американские словари, в ливинг-рум на третьем этаже дома есть стол, поверхностью которого является привезенный из Ирана, выломанный, очевидно, прямо из стены круг, собранный из мельчайших кусочков зеркал. Прихотливый узор, который составляют зеркала, дополнен диковинными птицами по мраморному краю круга. Очень красивый стол. Мистер Грэй, наверное, разрушил ради этого стола мечеть или памятник архитектуры. Кроме того, на стенах лестниц нашего дома висят персидские миниатюры, на диванах наших лежат хвостатые персидские подушки и подушечки, в той же ливинг-рум — гостиной на третьем этаже на стене висит огромный кальян, который старший ребенок мистера Грэя — Генри в последний свой приезд бессчетное количество раз набивал гашишем и раскуривал «со товарищи» по колледжу. Есть у нас в доме и персидская бронзовая жаровня, и персидское серебро, и даже серебряные персидские пепельницы с коронованным львом, держащим в руке саблю. А может, это и не пепельницы, потому что на дне, на обороте дна пепельницы, находится рельеф, изображающий усатого человека в шляпе с плюмажем. Я подозреваю, что это отец шаха, а может, и нет, там что-то написано по-персидски, но персидского языка я не понимаю.
      — Нет, — сказал босс серьезно, — это не шах. Это твой соотечественник, русский, я ему уже сказал, что ты здесь работаешь. Это… и он назвал фамилию известнейшего советского писателя, с которым я коротко был знаком в бытность мою в Москве, однажды даже был у него дома, — Ефименков (поэт Е. А. Евтушенко).
      Как все в этом мире перемешалось, подумал я. Вот уж не ожидал, что опять увижу Ефименкова на этой земле и к тому же в моем, простите, в Гэтсби принадлежащем доме. Впрочем, особого удивления известие во мне не вызвало, я давно забыл, что Ефименков существует, у меня хватало своих забот.
      Однако я чувствовал, что босс хотел бы, чтобы я удивился, даже был бы потрясен, поэтому, как хороший хаузкипер, я сказал волнующимся голосом:
      — Не может быть! Ефименков! Это так удивительно! Это так странно!
     Хозяина, по-видимому, удовлетворили мои восклицания, ему многого было не нужно от слуги.
      — Я знаком с Ефименковым уже много лет, — сказал Стивен. — Мы познакомились впервые на международном фестивале Хельсинки.
      Я знал, что Гэтсби знает Ефименкова, фестиваль же в Хельсинки был для меня темным лесом, я в то время тихо и мирно грабил маленькие окраинные магазины в моем милом и провинциальном Харькове. Я даже и не знаю, в каком году случился этот фестиваль, где тогда ошивались Гэтсби и советские Ефименковы, собирались вместе и знакомились.
      — Он будет здесь месяц, — сказал мистер Грэй, мой хозяин. — Не все время он будет здесь, он будет ездить по Америке, но здесь будет как бы его основная база. Чувствовалось, что мультимиллионер Стивен Грэй гордился тем, что всемирно известный советский писатель Ефименков будет у него жить.
      Я начинал понимать, что для мистера Грэя весь мир — одна большая деревня, что для него селебрити есть селебрити, и советский селебрити даже, может быть, выше рангом для Гэтсби, который, как вы знаете уже, сноб, ибо коммунистический селебрити еще и экзотичен. В разговоре с кем-нибудь, например с англичанкой маркизой Хьюстон, к которой босс неравнодушен и которая, как утверждала моя Дженни, была его любовницей, Стивен будет иметь возможность с достоинством уронить: «Вчера Ефименков и я, мы так напились…» Как вы увидите сейчас, они действительно напились в тот единственный вечер, который они провели весь вдвоем, но не в этом дело. Принимая Ефименкова у себя, Стивен Грэй чувствовал себя интернациональной фигурой, человеком, принимающим участие в мировых событиях, не только в экономической, но и в культурной жизни мира, потому Ефименков явно был ему желанен как гость. Он был еще одним подтверждением значительности самого Стивена Грэя в мире.
      Да пошлет Бог Ефименкову долгих лет жизни, потому как он сумел сделать для меня жизнь в миллионерском доме более выносимой, сумел поднять меня в глазах босса до такой степени, что он больше не орет мне в лицо: «God damn you! God damn you!» (Будь ты проклят! Будь ты проклят!) — и если злится, то уж все-таки думает, перед тем как показаться в сумасшедшем виде с закушенной губой и сопя, как Циклоп, перед зеленые близорукие очкастые очи своего слуги Эдуарда Лимонова.
       Почему? Эдуард Лимонов написал книгу. Множество людей в мире пишет книги, множество русских людей пишет книги, сам Ефименков в его жизни написал и опубликовал, если не ошибаюсь, тридцать три книги, но Эдуард Лимонов, «мой новый батлер» (сегодня батлер — это специалист довольно широкого профиля, которого во Франции называют мажордомом, в США — хаусхолд-менеджером, создающим максимально комфортные условия жизни для работодателя и его домочадцев), как назвал его сам Стивен Грэй в разговоре все с той же маркизой Хьюстон, Линда слышала телефонный разговор и передала его мне, тот самый Лимонов написал пару лет назад книгу, которая потрясла Евгения Ефименкова и удивила его.
      Ефименков слышал о книге, он ее не читал. Слухи о книге этой ходили и в России, куда новый батлер передал ее через одну маленькую американскую девочку, рукопись, я имею в виду, а перед самым приездом Ефименкова в мою страну — Соединенные Штаты Америки — книга Лимонова была опубликована в сокращенном варианте в одном из русских парижских журналов и всколыхнула всех русских. Одни русские любили книгу, другие ее ненавидели.
       Едва ли не первое, о чем спросил Ефименков слугу господина Грэя, выбравшись из желтого нью-йоркского такси при помощи Джона Барта — седовласого профессора русской литературы и вполне безобидного осведомителя CIA, как я предполагаю, недаром он вечно трется со всеми приезжающими советскими литературными знаменитостями, не отходит от них ни на шаг; первое, о чем спросил Ефименков слугу, было: «Эдик! Я слышал, ты написал роман, дай мне его прочесть, а?»
      Если вы учтете, что Ефименков никогда не был приятелем Лимонова, что Ефименков — это советский человек, выходящий из такси, приехавший в Америку по поводу издания своей книги и остановившийся в доме мультимиллионера только благодаря ефименковской относительной независимости, его статусу одного из самых известных в мире писателей, а Лимонов — хаузкипер этого же мультимиллионера, эмигрант и, предполагается, антисоветчик, то только тогда вы поймете, какой интерес был у Ефименкова к книге, что он сразу же с порога так вот спросил. Для вас, может, и ничего особенного, а на советском языке это значит раскрытие объятий.
       Я дал ему прочесть. Я ему дал. И он оху…л.
     Было от чего. Там говорилось и о гомосексуализме, и о других сексуальных приключениях героя, говорилось открыто, без оговорок, п…зда называлась п…здой, а не прикрывалась шторками, и любовь приобретала ясные очертания, никаких сюсюканий и сластей. Кроме того, было ясно, что герой не был счастлив с советским строем, несчастлив он и с этим, в котором повелевают Гэтсби (Стивена самого, впрочем, я тогда еще не знал), в общем, было много острого и кровавого в той книге. Герой не разыгрывал из себя мачо, когда ему некого было еб…ть и он мастурбировал, то так и было написано, что мастурбировал. Герой не побоялся открыть самого себя, вот это-то и потрясло Ефименкова. И самое «ужасное» — у героя было мое имя. Его тоже звали Эдуард Лимонов.
       Я дал ему книгу не в первый же день, как он просил, а, кажется, на третий, в тот вечер он был дома, Стивен находился где-то в Европе, и Ефименков никуда не пошел в тот вечер и стал читать книгу. Наутро он улетал в Колорадо вместе с Бартом, потому, забирая у меня рукопись, он вежливо испросил разрешения взять ее с собой в Колорадо. Я разрешил ему взять рукопись, если б он ее утерял, у меня были еще копии — одна у переводчика и еще несколько в разных местах земного шара, так что я благородно разрешил.
      Когда он вернулся через несколько дней, Гэтсби был в доме, и Ефименков это знал. Тем не менее первое, что он проорал прямо от входа, задрав голову вверх и вначале заглянув было на кухню: «Эдик! Эдик!» Он знал, что если я не на кухне, то у себя на четвертом этаже. Тут на его крики из своего офиса на втором этаже появился босс и ринулся к Ефименкову, но тот отмахнулся от Гэтсби и устремился ко мне наверх. Это был мой полный триумф. Мой — над моим хозяином. Слуга победил. Искусство хоть на минутку вспрыгнуло выше его миллионов.
      Я вышел из своей комнаты на площадку лестницы.
      — Ну, убил ты меня своей книгой, — сказал Ефименков, шумно выдохнув воздух. — Я целую ночь не спал. Это крик! Книга написана в жанре крика.
       В тот вечер позже Нэнси устроила ужин, она специально приехала из своей деревни увидеть Ефименкова, видите, каким важным гостем он был. Сервировал, естественно, я — копченый салмон, селедка, водка и всякие другие прелести из магазина «Забарс» были положены мною на стерлинговское серебро и выставлены на стол в дайнинг-рум. Пришли еще несколько приглашенных, некоторых я знал, они должны были все идти в балет смотреть на другую русскую суперзвезду — Рудольфа Нуриева, потому подкреплялись перед балетом. После балета они должны были все идти в ресторан, Линда, я знал, зарезервировала стол, она тоже была приглашена самим Гэтсби как «пара» Джону Барту, чтобы нейтрализовать его. Барта мистер Стивен Грэй терпеть не мог. Он так и сказал Линде с присущей ему баронской прямотой: «Ты будешь сидеть рядом с этим остолопом Бартом и отвлекать его разговором, чтобы он не говорил глупостей и не мешал общей беседе».
      Нэнси, по-моему, опасаясь, что ей будет скучно, пригласила еще незнакомую мне молодую женатую пару, а также присутствовала приятельница Ефименкова — уродливая верзила — женщина по имени Лидия, каковая также, как и Джон Барт, почему-то оказывалась непременной участницей всех визитов советских литераторов в Соединенные Штаты. Она русская по происхождению, но родилась в Америке и говорит по-русски с акцентом, я и Дженни в свое время смеялись и назвали Лидию лейтенантом, прикомандированным к майору Барту. Может, так и было, может, не так, кто знает, история же моей первой встречи с Дженни тоже связана с приездом в Америку другой советской литературной звезды — Стэллы Махмудовой (поэтесса Белла Ахмадулина). Тогда-то я впервые и увидел и Дженни, и лошадь Лидию, и борца Барта.
    Но об этом в другом месте, в тот же вечер они сидели в дайнинг-рум и пиз…ели обо всем понемногу, нецеленаправленно — светская беседа, знаете, что мне с моей кухни было противно слышать — Ефименков что-то говорил о внутренних советских литературных делах, а Гэтсби о своих бизнесменских, и время от времени хозяева что-нибудь меня просили принести — Гэтсби необычайно ласковым тоном, рассчитанным только на Ефименкова, Нэнси, та вполне обычным, нужно отдать ей должное, она в своем поведении не очень-то лгала.
      Вы, наверное, думаете, что я в своей кухне возмущался и мучился от оскорбленной гордости в этой ситуации, что вот я прислуживаю Гэтсби и моему соотечественнику Ефименкову, в то время как я писатель, да еще какой, раз литературная суперзвезда Ефименков только что в самых возбужденных выражениях выразил свой восторг моим творчеством? Нет. Ни х…я подобного, я, напротив, опасался, что они меня пригласят к столу и я вынужден буду выслушивать весь их вздор, деревянный акцент Ефименкова, его наивные попытки объяснить моему хозяину то, что его совсем не интересовало, все упоминаемые Ефименковым имена советских деятелей были скучны даже мне, местные знаменитости, кому они на х…й были нужны, но Ефименков же не знал этого. Если вы думаете, что я мучился самолюбием и мне было стыдно «прислуживать», стыдно перед Ефименковым, то это неправда. Я имел здоровое понятие о работе и о том, что за работу полагается вознаграждение, и то, что мне платил за мою работу Гэтсби вкупе с жильем моим и всеми привилегиями, которые я имел, проживая в его доме, меня вполне устраивало.

     ...Ответил мне пьяный голос Ефименкова.
      — Эдик! — сказал он. — Спускайся вниз, мы сидим на кухне, и мы хотим с тобой выпить. Стивен хочет, — поправился он. — Я ему рассказал о твоей книге, он очень заинтересовался, спускайся.
      Я разозлился.
      — Если «босс» хочет, я спущусь, — сказал я. — Но если ты хочешь, Женя, мы можем выпить и завтра, и в любой другой день, сейчас, между прочим, три часа ночи.
      — И он хочет, и я хочу, — сказал упрямый Ефименков, спокойно проглотив мое неудовольствие.
      Тихо поругиваясь, я натянул на себя тишотку цвета хаки с орлом и надписью «U.S. Army», черные «служебные» брюки и спустился вниз. Они сидели на кухне вдвоем, Ефименков — положа локти на стол, и разговаривали.
      — Женя сказал мне, что ты написал Great book — отличную книгу, — обратился ко мне Стивен.
      Я только улыбнулся в ответ, что я мог сказать. Скромный Лимонов. Но Гэтсби и не ждал ответа. Он продолжал:
      — Я переспросил Женю, имеет ли он в виду, что ты написал «good book» — хорошую книгу, но он настаивает на своем знании английского языка и утверждает, что ты написал именно Great book.
      — Стивен, давай выпьем за его книгу, — перебил его Ефименков. — Давай выпьем очень хорошего вина.
      — Сейчас я угощу тебя чем-то особенным, — сказал Гэтсби обрадованно, встал и ушел вниз по лестнице, ведущей из кухни в бейсмент и в винный погреб.
      — Я ему все о твоей книге рассказал, — сказал Ефименков, устало-доверительно наклоняясь ко мне. — Я хотел, чтобы мы выпили все вместе, может быть, ты перестанешь его ненавидеть, а он лучше поймет тебя.
      Простое лицо Ефименкова горело от выпитого, но пьяным он не был, и никакой игры в нем в этот момент не было. Я решил ему поверить. Только я не помнил, чтобы я ему говорил о том, что я ненавижу Стивена. Я писал об этом в своем дневнике, он открыто валялся по всему дому, никто же не знал русского языка, может быть, любопытный Ефименков — советский писатель — заглянул в мой дневник, откуда я знаю.
      Вернулся Гэтсби с бутылью уникального немецкого белого вина, на бутыли была наклейка, удостоверяющая, что вино это не для продажи, а только для коллекции. Я встал, чтобы принести бокалы, и, хотя Гэтсби пытался сделать это сам, я удержал его сказав: «Извините, Стивен, я все-таки хаузкипер здесь». Получилась шутка.
      Гэтсби открыл бутыль, вино было восхитительное. Мы сидели и пили. После нескольких глотков Гэтсби радостно и простодушно вернулся к своей излюбленной теме — к самому себе. Он быстро и судорожно рассказывал, как он устает от своих бесчисленных должностей и обязанностей, как мало спит и как много путешествует. Ефименков слушал его внимательно и, как мне показалось, восторженно.
      Оказалось, что Гэтсби как будто нашел человека, который будет вместо него Председателем Совета одной из его самых больших корпораций, она находилась в Калифорнии, таким образом Гэтсби станет легче, и он сможет больше времени проводить в Нью-Йорке, который он, оказывается, очень любит. Это было как раз то, чего я и Линда боялись, что он будет бывать здесь чаще и чаще.
      Гэтсби уже увлеченно говорил о том, что на прошлой неделе ему предложили купить искусственный спутник, «свой сателайт» — восторженно говорил Гэтсби, и что стоит списанный государством сателайт не очень дорого, он назвал сумму, которую я тотчас забыл, так она была от меня далека и потому нереальна. Гэтсби, оказывается, раздумывал, покупать или не покупать. Увлеченный Гэтсби выглядел как ребенок. «Сателайт!» — звучало в его устах, как новая игрушка. Так, наверное, и было.
   Остановить Гэтсби трудно. С сателайта он перескочил на свою борьбу с японскими фирмами в области компьютеров и столь же быстро переключился на историю с тем самым «его» фильмом: очевидно, Ефименков этой истории не знал.
      Гэтсби вещал, а я думал, какого черта я здесь сижу, зачем они меня разбудили и вызвали среди ночи, если он не дает мне слова сказать. Ох, эти мне барские прихоти! Ефименков, тот был очень наглый, и потому, когда было что сказать, говорил, не стесняясь своего деревянного акцента, и говорил упрямо и громко, недаром он читал всю свою жизнь перед многотысячными аудиториями, перед массами.
      Перерыв образовался, когда Гэтсби вышел в туалет, отлить.
      — Он действительно заработался бедняга, плохо выглядит, нездоровая краснота на лице, ему нужно отдохнуть, он убивает себя работой, — сказал с восхищенным состраданием Ефименков. — И говорит, видишь как, захлебываясь, — продолжал Ефименков, — у него, видимо, нервное истощение.
      Ясно, восхищается энергичным капиталистом. На мой взгляд, толку от Гэтсби было не так много. При всех внешних, казалось бы, проявлениях энергии его, делалось куда меньше, чем Ефименков себе представлял. Больше времени тратилось на перелеты из Коннектикута в Колорадо и Техас, в Нью-Йорк и обратно, на Вест Коаст и в Европу, на ланчи и динеры, каждый часа по два-три и обязательно с французским вином, чем собственно на работу, на бизнес. Французским вином и ланчами и объяснялась нездоровая краснота лица Гэтсби, в его сорок лет у Гэтсби нависал животик над ремешком, небольшой, но живот, да и у самого Ефименкова был уже виден живот, хотя в предыдущие годы был он всегда тонок, как спичка. Я не мог объяснить это все Ефименкову за то короткое время, пока капиталист находился в туалете. Не мог объяснить, что Гэтсби не так эффективен, как Ефименкову кажется, что, может быть, производство автомобилей и другие принадлежащие ему бизнесы вполне могут обойтись и без него, без его суеты, ланчей и динеров, что, может быть, Гэтсби больше тешит свое «Я», чем работает. Я решил, что объясню это Ефименкову как-нибудь потом, но так и не объяснил, не успел, а потом он уехал обратно в Советский Союз.
      Я давно догадывался, но тогда, глядя на них, мне стало совсем ясно, что Гэтсби и Ефименков принадлежат к одному классу — к хозяевам этой жизни, хотя один — мультимиллионер, а другой — писатель-коммунист, или, если хотите, к одной интернациональной банде — к старшим братьям этого мира, к элите. Недавно в одном нью-йоркском журнале была заметка о моем хозяине со сногсшибательным заголовком «Сегодняшний рабочий класс», а под заголовком фотография Стивена Грэя в очках, со слегка отпущенным галстуком, с умным и проницательным взглядом — это так он сам себя представлял, и таким его представил Америке журнал. Но я-то таким его не видел. Для меня, из моей кухни глядя, он был капризным, избалованным богачом, который, не оставь ему отец и дед миллионов, не смог бы, пожалуй, и доллара заработать в этой жизни. Я знал, что при столкновении с простейшими жизненными проблемами он становится беспомощным, как дитя. Дженни когда-то впервые сказала мне об этом, я ей тогда не поверил, теперь я знал, что оторванная пуговица могла обезоружить его и лишить равновесия. Он мог взять в долг миллион, миллионы, это была его основная специальность — доставание денег, у него были друзья, ему мог занять денег банк, тот или иной, а пришить пуговицу он не умел. Все, что он умел, покоилось на наследстве, на том, что доставляло ему его положение в мире, а не он сам. Правда, он был иногда любопытен.
      Ефименков утверждал и утверждает в своих книгах, что он рабочей кости человек, простой сибиряк, и вообще щеголяет как бы своей простотой и открытостью. Это его наивная ложь, в которую он сам верит. И из Сибири он уехал, когда был еще мальчиком, и рабочим он едва ли был в его жизни с полгода, ведь уже с шестнадцати его стали печатать газеты и журналы, а в восемнадцать лет он уже был известным писателем. С тех самых пор он и удален был навсегда и навечно от простых людей и жил всю его жизнь как писатель, очень известный писатель, элитарной жизнью. Ему дарили картины Дали, Пикассо и Шагал, а рабочего в нем была только его, опереточного рабочего, кепка и кожаное тонкое пальто, которое стоит денег, господин товарищ Ефименков, хоть он в общем и вполне хороший мужик. Вся эта маскировка из той же категории, что и Мао Цзэдун, всю жизнь проходивший в синем рабочем хлопчатобумажном костюме, или Дэн Сяопин, а банкеты и резиденция у них все же в бывшем Императорском Дворце…
      Они прекрасно друг друга понимали и нуждались друг в друге, а я сидел и грустно думал, что хотел бы быть с ними, а вот не могу, увы. Мне тридцать пять лет, и с семнадцати лет я добываю себе пропитание физическим трудом, потому их псевдорабочие лозунги меня не на…бут. Да, мы все работаем, но господин Гэтсби работает очень отлично от нашей черной Ольги или от меня. Ну, хорошо, Ольга, она, может быть, не может тягаться с Гэтсби, не то образование, скажем, но, если сравнить меня и Гэтсби, кто же лучше, талантливее, кто нужнее миру? Это мой роковой вопрос, я решаю его всякий день, я борюсь и соревнуюсь со своим хозяином, он хоть и зверь, черт, но обаятельный черт современной цивилизации, блестящий черт в блестящих автомобилях. Эдуард Лимонов и Гэтсби. Кто кого?

      Если я противился эксплуатации Гэтсби, то речь шла о его подсознательном желании заставить мою душу участвовать в его бизнесе и истериках, а такого подарка я ему не мог сделать. На эксплуатацию же части моего времени и физических сил я был согласен, и сам его о такой эксплуатации просил в обмен на его деньги. Мне нужны были его деньги, чтобы жить и писать другие книги, и заплатить за перевод уже написанных, и умудриться продать их, книги, и тогда уйти от Гэтсби и эксплуатировать себя самому.
      Когда они наконец ушли в балет, я чуть не задохнулся от радости и взялся убирать со стола. И, хотя они съели все копченые и соленые прелести магазина «Забарс», даже красной ниточки не осталось от копченого шотландского салмона на серебряном блюде, я с воодушевлением носился с грязной посудой — последняя операция дня. Конец.
     Убрав посуду в dishwasher — посудомоечную машину — и удостоверившись, что дети (Нэнси привезла двоих самых младших своих детей из деревни), вдоволь насмотревшись ТВ, ушли наконец спать, пошел спать и я.
      
    …Наконец поэтесса (Белла Ахмадулина) вышла к народу. Вся в черном. Хоть не в черном платье, но в черных бархатных брюках, черных сапогах и черном же жакетике, который не скрывал ее довольно обширную грудь. Манера ее чтения всегда казалась мне пошлой и сладкой. Она принадлежала к поколению суровых и мужественных советских юношей и девушек (такими они сами себе казались), которые смело вышли на бой с неправдой в самом начале шестидесятых годов. Эти юноши — ее друзья, мужья и любовники — думали, что судьбу поэта можно сыграть между делом — между поездками в Париж и пьянками в Доме литераторов и писанием стихов и прозы, показывающих власти кукиш, но в кармане. Примером для них, они сами его избрали, был Пастернак — поэт талантливый, но человек робкий, путаный и угодливый, дачный философ, любитель свежего воздуха, старых книг и обеспеченной жизни. Я, которого от самого вида библиотек рвать тянет, презираю Пастернака, да.
      Но вернемся к поэтессе и суровым юношам. Суровые юноши, честняги, читающие суровые стихи о вреде карьеры, или вдруг пинающие в печати давно умершего кровожадного тирана Сталина, или возмущающиеся тем, что кто-то бьет женщину, были встречены на «ура» такими же читателями. Мужественно и резко оправляя пиджачки, куртки и вихры, поэты бросали в переполненные недотыкомками залы студенческих городков свои фразы, и залы разражались аплодисментами. Поэтов этого поколения ужасно преследовали. То вдруг долго не разрешали уехать в очередной Париж, а поэт, знаете, уже собрался за границу, или вдруг вместо тиража в миллион или полмиллиона выпускали книгу поэта тиражом всего в сто тысяч экземпляров. В таких тяжелых случаях за них тотчас же заступалась мировая общественность.
      Прошли годы, и вот она стоит передо мной — суровая девочка своего поколения. Читает стихотворение о поэтессе Цветаевой, покончившей с собой в провинциальном городке Елабуге, повесившейся. Ну и кумиры нынче у русской интеллигенции — робкий трус Пастернак; умерший у мусорного бака в лагере, где он собирал объедки, от страха ставший юродивым Мандельштам; повесившаяся Цветаева. Хоть бы один нашелся волк и умер, отстреливаясь, получив пулю в лоб, но прихватив с собой на тот свет хоть пару гадов. Стыдно мне за русскую литературу.
      Приехала Махмудова. Читает стихи пятнадцатилетней давности. Приехала. Избрали в Академию. Почему хотя бы не повесилась? Повесившуюся поэтессу невозможно избрать в Академию. Неприлично. «А почему ты не повесилась? — думаю я. — Что-то, но должно было с тобой случиться. Почему ничего не случилось?»
      Бунтовщики, суровые мальчики — «bad boys» русской литературы, как о них до сих пор пишут такие же «бунтовщики» — либеральные американские критики, по достоинствам наказаны советской властью — снабжены дачами, квартирами, деньгами, тиражами книг. Суровая девочка — возьми свою Академию. Суровые мальчики, которым сейчас уже под пятьдесят, истерли свои х…и, суя их во многочисленные ожидающие щелки молоденьких поклонниц. Суровая девочка тоже немало натрудила свою пи…ду. Юнцом и я когда-то с вожделением подумывал о Стэлле Махмудовой, поэтической пи…де номер один.
      Боже, что она читает! Все неискренне, позерство, мертвечиной несет от давно умерших стихов. И конечно, есть и о Пастернаке. Пастернак явно произвел в свое время на молоденькую Махмудову сильное впечатление, этот услужливый человек, переведший со всевозможных языков целую книгу «Песни о Сталине». Трус, просчитавшийся только в том, что решил однажды — уже можно не трусить — написал и издал за границей свой сентиментальный шедевр — роман «Доктор Живаго» — гимн трусости русской интеллигенции, но обманулся Пастернак — еще нужно было трусить. Тогда он взял и умер с перепугу.
      Вадимов шепчет мне извиняющимся тоном, что переведены только старые стихи его жены. Сейчас она пишет очень хорошие стихи, очень необычные, говорит Вадимов, наклоняясь ко мне, хотя я ему ничего ни о старых, ни о новых стихах не сказал. Может быть, мои мысли отражаются у меня на лице.
      — Да-да, — говорю я, — для поэта новые стихи всегда милее.
      Эта фраза ничего в общем не значит, я не могу сказать Вадимову, что я думаю о его жене и ее стихах, я всегда, в конечном счете, жалел всех, и я не могу сказать суровой девочке, что она давно уже не суровая девочка, а толстогрудая, стареющая, грустная баба. И у нее, должно быть, мягкий живот, если снять ее тесно врезающиеся в нее брюки, то на животе будут красные шрамики от брюк, я знаю. Да, в чем-то огромном все их поколение просчиталось, кровавого следа из раны никто из них не оставил. Все оказалось поверхностно, не всерьез, «для понта».

    Лодыжников — сноб. Деньги сделали его снобом. Общается он в основном с богатыми старухами с Парк-авеню и Мэдисон и с такими же селебрити, как и он сам. Убежал он из России безденежным юношей, какими мы все там были, а сейчас у него миллионы. Я его денег не считал, но, кажется, только за то, что он выходит на сцену, он получает от четырех до семи тысяч долларов. За один, представьте, выход. В этом факте есть что-то неестественно грандиозно несправедливое, даже если он танцует лучше всех в мире, то почему он должен получать такие деньги? Разве недостаточно славы, разве недостаточно его фотографий во всех газетах и журналах мира? Семь тысяч за вечер. Есть семьи, которые тяжелой работой не могут заработать такие деньги за год.
      Я знаю немало танцоров, которые танцуют иные танцы, не классический, но современный балет. Так как это искусство живое, то его не покупает буржуазия, она ведь любит только мертвое неопасное искусство, посему те танцоры не имеют ни гроша. Чтобы увидеть их, нужно ходить не в Метрополитен-опера, а в темные театрики, с покосившимися потолками и облупленными стенами, где-нибудь у черта на рогах — оф-оф-оф-оф Бродвей, или Лоуэр Ист-Сайд или где еще там.
      Лодыжников, наверное, неплохой парень. Я не верю в то, что он злой или он негодяй. Но ему глубоко начхать на весь остальной мир и его бедность. Лодыжников животно наслаждается своей славой, деньгами и с каждым днем в окружении богатых старушек становится все более и более снобом. Он перенимает и привычки богатых старух. Например, он имеет трех собак и двух кошек. Зачем ему, одинокому мужчине, в его «ранние тридцатые» выводок собак и кошек?
      «Отдай деньги бедным, сука!» — думаю я иронически, следя за Лодыжниковым.
      Я знаю, что я ему завидую. И я не отрицаю своей праведной зависти. Я более талантлив, чем он, это я тоже знаю, хотя мне и приходится чудовищно нелегко. Что я «еще один русский», это он сам себе врет. Он меня всегда отличает от других. В этом я уверен. Он даже боится общаться со мной, как мне говорили наши общие знакомые. «Еще напишет книгу потом, где таким выведет!» — сказал им обо мне Лодыжников. Выводить его «таким» я бы не стал, потому что на героя книги он не тянет, существо он обычное, хотя и суперстар. Всех этих селебрити ТВ и газеты такими важными делают, а в жизни они, как правило, шмакодявки боязливые и неинтересные. Редко кто человеком оказывается…
    Для мадам Маргариты Лодыжников был дороже родного сына. Мне было непонятно только одно, почему мадам Маргарита выбрала в сыновья Лодыжникова, а не какого-нибудь безвестного юношу, скажем, меня? Действительно, а почему? Тем более что до Лодыжникова сыном мадам Маргариты был некоторое время Нуриев, а потом даже только что уехавший из России Ростропович, со всей семьей купно. Сашенька стал самым любимым и выдающимся сыном. Мало того, что мадам вела все его дела, Сашенька был балованным ребенком в семье. «Не ешьте вишни, ребята, это для Сашеньки. Сашенька любит вишни. И котлетки для него в холодильнике». В театр мадам Маргарита возила ему сладкий чай в термосе и вишни.
      «Сашенька хороший, — думал я, лепя эти ****ые пельмени. — Он танцует. А Лимонов плохой и злой. Ему не полагается вишен. Лимонов лепит пельмени за три доллара в час».
    Я шел от мадам Маргариты по широкой Парк-авеню, мимо швейцаров в полной парадной форме, и ругался на двух языках. «Лимончик, ну что делать, вам не повезло…» — повторял я, копируя сочувственный голос мадам Маргариты… «Ах, ****и, — думал я, — все вы члены одной и той же банды — и Гэтсби, и Ефименков, и Стэлла Махмудова, и Володя, и Солженицын, и мадам Маргарита, и Лодыжников, и поэт Хомский (Бродский), и Рокфеллер, и Энди Уорхол, и Норман Мейлер, и Джекки Онассис, и все ваши дизайнеры, хердрессеры, графы и партийные секретари — живущие ли в стране, пышно именующей себя «лидером свободного мира» или в стране, не менее вульгарно претендующей на монополию на «светлое будущее всего человечества»; они составляют жестокую и сплоченную мафию — союз силы и капитала с искусством и интеллектом. И мы, просто люди, мы — миллионы и миллиарды — вынуждены подчиняться их жестоким выдумкам, их играм ума и воображения, их капризам, которые нам дорого обходятся, ибо время от времени они сталкивают нас в войнах. ****ые Старшие Братья!»
      Я пришел в миллионерский домик и пожаловался на Старших Братьев Дженни.
      — Эдвард, — сказала Дженни, — не обращай внимания на fucking politicians, они везде одинаковы, во всех странах, и, конечно, когда-нибудь они столкнут нас всех в пропасть!
      И Дженни стала готовить суп — самое мирное занятие, какое только возможно вообразить.

    Бриджит была насмешливая и циничная. Дженни тоже была насмешливая, но до Бриджит ей было далеко. Та вообще считала, что весь мир говно, ни о ком хорошо не отзывалась и даже собиралась написать историю своей жизни, книгу под названием «Shit» — «Говно».
      Меня Бриджит за что-то уважала, я это чувствовал. Может, потому, что я тоже не очень жаловал людей и высмеивал их. Может, она в меня верила, пышно говоря. Не знаю, это всегда неуловимо. Одни тебя любят, другие — нет.
      Они закурили, и я тоже тянул, когда подходила моя очередь. Вскоре, после нескольких джойнтов, мы были уже хороши, начали громко смеяться и перешли на террасу в сад. Смеялись и там. Мимо от реки в свой дом прошел толстый господин Робинсон, с несколькими гостями, и с испугом поглядел на нас. Когда Робинсон скрылся в своем доме, Дженни со смехом сказала: «Господин Робинсон считает, что слуги не должны пользоваться садом». К чести нашего Стивена следует сказать, что он не контролировал и вообще ничего не запрещал ни Дженни, ни позже мне, может, из равнодушия, а может, из подлинного свободомыслия, не знаю.
      В сад вдруг выбежали двое детей в белых одеждах — мальчик и девочка, выбежали словно из кинохроники начала века, в широких штанишках до колен и белых же широких рубашечках, и стали кувыркаться в траве. Лет по десять им было, не более. Позже выбежал еще мальчик постарше — тоненький и красивый, с длинными темными волосами, в такой же белой одежде…
      «Дети Изабэл, — сказала мне Дженни, — она единственная моя подруга в этом соседстве, ей принадлежит вот этот дом», — и Дженни указала на таунхауз о четырех этажах, наполовину спрятавшийся за огромным магнолиевым деревом.
      Дети пробежали призраками прекрасной жизни обратно в дом и вернулись с пластиковыми оранжевыми колотушками, которыми стали лупить друг друга, как дубинками. Дженни и Дуглас тоже вмешались в потасовку, сад наполнился визгами и смехом.
      На шум из-за магнолиевого дерева вышла женщина в лиловом, с алыми цветами, платье, туго затянутом тоже цветным широким поясом, в сиреневого цвета шелковых шароварах и туфельках на остром каблучке, на голове едва ли не диадема: черные волосы забраны вверх и украшены блестящими камнями. «Прекрасная жидовка», — сказал бы наш Пушкин. Очень красивая еврейская женщина. Подошла к нам и стала, наверное, рассчитанно, возле куста цветущей у террасы азалии, очень эффектно стала.
      Дженни нас представила: «Изабэл — моя соседка и друг! — Эдвард — русский поэт!» «Русский поэт» Дженни произнесла, как мне показалось, с гордостью. Изабэл и я слегка пожали друг другу руки. Ее рука была вся в золоте и камнях. Маленькая рука.
      Подозвав детей, Изабэл, в свою очередь, представила их мне:
      — Эдвард, это моя дочь Хлоэ.
      Толстенькая, но ловкая Хлоэ подает мне руку, потом отходит в траву и вертит колесо — показывает, что умеет. Молча.
      — Это мой сын Руди, — говорит Изабэл, показывая на тоже толстенького мальчика с задорным хулиганским лицом, тот по-взрослому крепко пожимает мне руку.
      — А это мой старший сын Валентин.
      Старший мальчик нежнее, тоньше и деликатнее остальных. У него большие черные грустные глаза, может быть, такие, как у папы португальца. Валентин мне понравился больше всех, он был отдельный, как я, хотя вроде принимал участие во всех забавах. Я ему, как я позже узнал, понравился тоже.
      «Эдвард — очень хороший человек», — сказал о тебе Валентин, — сообщила мне позднее Дженни и добавила: — Он обо всех так не говорит, я очень ценю его мнение, он умный мальчик».
      Я думаю, я не очень хороший человек, или был хорошим, да быть им перестал, домучили меня-таки люди, заставили принять их закон. Или я и не был хорошим. Я способен на доброе, но и на очень злое способен тоже. Валентин же умер совсем недавно, не дожив один день до Рождества, ему было тринадцать лет, умер от рака, не помогли лучшие в мире доктора. «Те, кого любят боги, умирают молодыми».
      Уже через год после описываемой сцены в саду он внезапно захромал, и после анализов и медосмотра врачи нашли, что у него рак, и семья переехала в Калифорнию, в лучший, чем в Нью-Йорке, климат. Валентина лечили, и надежды сменяли одна другую, и казалось, есть еще несколько надежд, и тут он умер.
      Жаль мальчика? Да. Обычный ужас жизни. Не повезло Валентину.
      Я пока еще жив. Если существует «тот свет», мы встретимся с Валентином и будем там друзьями. У нас явно родственные души.

        Помню, в первый раз я застыдился Дженни, когда однажды, сидя вместе с ней на кухне, был представлен неожиданно вошедшей в кухню молодой женщине — она тащила за руку белокурого мальчика лет пяти.
      — Маркиза Хьюстон!.. Эдвард Лимонов — мой бой-френд! — гордо сказала босоногая Дженни, знакомя нас.
      Хорошо пахнущая и прекрасно причесанная маркиза, явно не старше меня по возрасту, ласково улыбнулась и подала мне прохладную руку. Сказать, что «мы обменялись несколькими словами», было бы преувеличением, потому что я молчал, как идиот, и глупо таращил глаза на заокеанскую гостью. Не то, чтобы маркиза Хьюстон была так уж особенно красива, в конце концов, я был женат на очень красивой женщине — на Елене, но маркиза Хьюстон была леди — от прически до каблуков ее туфель. Я перевел взгляд на мою подругу — увы, она сидела на кухне босой, волосы ее были не уложены и не причесаны…

    Маркиза Хьюстон жила у себя в Англии, как оказалось, в замке XIII века, и замок ее обслуживали триста (!) слуг. Ни х…я себе. Я не подозревал даже, что такие замки существуют. В замке у них был даже свой зоопарк — медведи, тигры, — все это я узнал из иллюстрированного туристского путеводителя по их замку, маркиза привезла с собой в Америку какое-то количество путеводителей и раздавала их знакомым. Один путеводитель маркиза подарила Дженни. Кроме этого, она дала Дженни, если не ошибаюсь, двести долларов за то, что Дженни ухаживала за маленьким лордом Джесси и готовила ему завтраки.
      Я тоже поработал для маркизы, а именно: укоротил ей три пары брюк, которые она купила себе в Америке, одни были желтые. От ее брюк ни я, ни Дженни не остались в восторге, одна пара оказалась даже полиэстеровая, а не шерсть или хлопок. Ткань должна быть натуральной: шерсть, хлопок или шелк, — знала экономка богатого американского передового дома, и знал я — ее бой-френд. Когда пришла Бриджит, все мы, сидя на кухне в различных позах, осудили маркизу за ее полиэстеровые брюки и решили, что англичане все же очень провинциальны, даже лорды.
      Я поддержал их, хотя сам с тоской думал о том, как хорошо вымытая маркиза с довольно внушительной попкой лежит сейчас на третьем этаже в постели, очевидно, в одной из тех красивых ночных рубашек, которые ей стирала наша черная Ольга.
      Я заглянул в бельевую комнату, не удержался-таки, посмотрел на рубашки маркизы. Маркиза лежит в постели, мечтал я, полузакрыв глаза, под монотонную болтовню Дженни и Бриджит, и от нее тихо пахнет ее модными духами — похожий запах был когда-то у очень простого советского одеколона «Белая сирень», — смешанными с теплотой ее тела, может быть, она потягивается и подминает под себя подушку…
      Я сижу на кухне с моей служанкой и ее подругой, грустно думал я, а ведь мое место там, в постели маркизы. А где еще место авантюристу — ну уж во всяком случае не на кухне…
      Дженни, конечно, не могла знать моих предательских мыслей, но, видя, что я внезапно погрустнел, она встала из-за стола, подошла ко мне и, наклонившись, сказала сюсюкающим шепотом, этот ее гувернанткин шепот, рассчитанный на детей, раздражал меня неимоверно: «Глупый мужчина. Потерпи, завтра у меня кончится период, и ты сможешь go inside of me (пойти внутрь меня)». Ох, она, конечно, подумала, что я мучаюсь желанием, что я хочу ее. Ее пресные прелести.
      Как бы не так, я хотел маркизу! Маркизу — жену лорда, маркизу, живущую в замке с тремя сотнями слуг, в замке, куда несколько дней в неделю с десяти до трех впускаются экскурсанты, где висят картины Гойи, Веласкеса и Тициана. Ибо чего же я на свете стою, если я не ебу маркизу!
      Я думаю, что я нравился маркизе Хьюстон. Ну как нравился, она отметила несколько раз мои красивые руки и красивые сапоги. Очевидно, и по моей роже было видно все же, что я не родился любовником служанки, может, маркиза Хьюстон даже жалела меня, оказавшегося в чужой стране и вне своей среды. Вряд ли она думала, что хорошо бы поеба…ься с Эдвардом, но я, сталкиваясь с маркизой на лестницах, на кухне, я пылко желал ее. Не совсем, впрочем, сексуально, я думаю, я хотел ее больше социально, у меня был комплекс социальной неполноценности, вот в чем дело. Предоставь мне судьба тогда возможность выебать ее, какое, наверное, лечебное действие это бы на меня оказало! Как бы я гордился собой! Но возможности не было никакой. Когда в доме останавливались такие важные гости, как маркиза и ее муж, я бывал в доме сравнительно редко, потому что Стивен Грэй бывал тогда в своем доме часто. В такие периоды гости и Стивен оттесняли меня и Дженни на кухню, как бы в людскую. Я стеснялся.

    Видите ли, богатые люди имеют перед нами, бедняками, не только преимущества имущественные, но и хаос меньше свободен наваливаться на них. Он навалится, а богатый человек разожжет камин или прикажет разжечь (я разжигаю мистеру Грэю камин), и сидит, греет руки, и зажжет трубку, и пыхтит приятным табаком. Хаос и камин, и трубка отпугивают. И еще юные прекрасные женщины отпугивают хаос лучше всего. А бедный человек может только болтаться по улице, а как погода плохая, то и вся жизнь у него обрушивается.

    Сэра была студенткой дамы-фотографа, и помню, что она первая со мной заговорила, стала меня задирать и надо мной подсмеиваться… В результате мы вышли вместе, над Нью-Йорком был зимний дождь, и я сказал ей, что она поедет со мной. Она поехала…
      Отличительной особенностью моей новой девочки был ее парик. В процессе еб…и, или, если хотите, полового акта, я вдруг с удивлением увидел, что парик съехал ей на глаза. Вернее, я с изумлением увидел, что ее скальп съехал ей на глаза, и тут же понял, что это парик. Сэра, не смущаясь, поправила парик одной рукой, другая рука у нее была занята, другой она держала меня за яйца. Мы проеб…лись всю ночь, лежа у меня под елкой на принесенном из спальни матрасе, пиз…а у Сэры оказалась небольшая, кожа белая, и ебли…а евреечка оказалась, как коза. Двадцати двух лет от роду, чуть ниже меня ростом, горбоносенькая, худенькая, с большими темными глазами — настоящая дочь еврейского народа, искательница приключений и накопительница самого различного опыта, включая и лесбийский, она всякую минуту готова была отправиться куда угодно. Только и всего собраться ей нужно было — прихватить ее небольшую, но объемистую сумку на ремне.
    Мы шли с Сэрой держась за руки, и она все время любовно поглядывала на меня, знаете, тем удовлетворенным сытым взглядом, которым хорошо, невероятно хорошо, до конца отьебан…ая вами женщина смотрит на вас. Я был ее мужик, ее самец, знаете, в прямом и нагло открытом смысле этого слова, ее х…й, который взял и развязал узел ее страстей и нервностей, и они вытекали из нее все, не осталось ничего в ней, и ей было хорошо со мной и покойно, и легко, и тело ее не беспокоило. Откуда я знаю? Я видел все это в ее влюбленном взгляде. Я знаю этот заискивающий женский взгляд.

     …Я в гневе побил ее голую и выгнал в три часа ночи на улицу. Заставил взять все ее тряпки и, не выеб…в, выставил. Сказал: — Уеб…вай немедленно!
      Сэра глядела на меня укоризненными отрезвевшими глазами и повторяла:
      — Эдвард, а не стыдно тебе? А тебе не стыдно?
      Мне было стыдно, но я решил ее наказать.
      Через несколько дней после этой истории я получил письмо в официальном конверте Метрополитен-музея, она работает теперь там фотографом. Письмо очень примечательное, и, очевидно, Сэра действительно меня любила, таким злым было ее прощальное ко мне письмо:

      «Ты большой, зияющий, пустой нуль. Ты — синоним постоянного неудачника. Ты неудачник в дружбе, неудачник в любви, и ничто иное, как обманывающийся дурак, в том, что касается твоей карьеры. Ты несчастен во всем, что ты делаешь, потому что ты сконцентрированная на себе, поверхностная, нечувствительная личность.
      Настоящая причина, почему твоя книга не идет в Соединенных Штатах, не имеет ничего общего с ее будто бы контровершиал темой. Причина, по которой никто не коснется твоей книги здесь, та, что Соединенные Штаты имеют куда более высокие стандарты для литературы, и твоя книга просто недостаточно хороша. Кэрол (ее страшная, как смерть, серого цвета подруга, работающая шестеркой в издательстве) на самом деле сказала мне, что твоя книга самоснисходительная и скучная и что она даже не могла и подумать о том, чтобы показать книгу издателю.
      В конце концов твои идеи лежат только на поверхности и значат очень немного. Ты ничто иное, как претенциозный идиот.
      Я сомневаюсь, что ты имеешь даже одного друга в этом мире, которому ты можешь показать это письмо. Ни одного, чтобы посмеяться, как глупо все это.
      Живи и путешествуй с одной работы слуги на другую работу слуги, разглагольствуя свои клише.
      Никто не будет как-либо затронут тем, что ты делаешь.
      Ты ребенок с огромным «Я». Ты мастурбируешь свою дорогу через жизнь».
      Подписи не было.

    Весь декабрь я перешивал одежду богатым леди с Пятой и Парк-авеню — юбки и брюки. Я брал с богатых дам по пять долларов в час за шитье, и еще немного жульничал со временем — деньги у меня стали появляться — по крайней мере, я оплачивал квартиру и как-то жил, но мне было скучно. Я опять остался один.

      Жизнь — невнятное мероприятие, полностью расплывчатое, безобразное, и только самим собой введенные (или другими для тебя введенные) правила придают жизни относительный порядок и как будто бы направление, и последовательность. Дженни, конечно же, была немаловажным этапом в мной же придуманном процессе «моей борьбы» — борьбы Эдуарда Лимонова против мира, против всех. Да я так и мыслю себе — один против всех, и в этой борьбе нет у меня союзников. Совсем недавно мне привелось услышать, как мой хозяин Гэтсби орал в офисе во время очередной истерики: «Вы все против меня! Я один против всего мира!» Я поразился тому, что он воспринимает жизнь именно так, как я.

      Случайные мои сексуальные связи были моментальными, а продлевать мне их не хотелось. Что-то, какие-то знания я из них выносил, но главное, господа, все мои партнеры были бедными, неустроенными, как и я, созданиями, заброшенными в огромный город по своей или не своей воле, — слышите, бедными! У них, как и у меня, была своя борьба, на куда более низком уровне, но борьба. За хорошую работу, за успех в своей узкой области жизни, за возможно лучшего любовника. Часто для моих партнеров я был удачей, не они для меня. Я не хотел общаться с бедными, они меня удручали, мне нужна была психологически здоровая атмосфера — вот в чем был секрет.
      Мне нужен был скорее миллионерский дом, чем Дженни. Я любил дом, он делал меня здоровым — он, его ковры и картины, его паркет, много тысяч книг, кожаные огромные фолианты с рисунками Леонардо да Винчи, сад, детские комнаты — вот что мне было нужно. И природа, и инстинкт указали мне верный путь, ибо единственное средство попасть в дом, ключ к дому, была Дженни.
      Вы можете спросить прямо, я знаю, что вы думаете: «А чего же ты, Лимонов, так много ****…щий о мировой революции, о необходимости смести всю цивилизацию с лица земли, не сделал ни одного шага в этом направлении? Почему ты занимаешься, как мы видим, своим х…ем, и всякими вокруг да около делами, и даже прямо противоположными вещами? Взял бы да и вступил, например, в какую-нибудь революционную партию, ведь они есть даже в Америке».
      Отвечу, потому я не вступил ни в какую революционную партию, что, во-первых, меня бы взяли в одну из этих хилых партий маленьким ее членом-комариком, и распространял бы я газетки и листовки на улице, ходил на мелкие собрания, и, может, лет после двадцати партийной дисциплины и демагогии я и стал бы, скажем, троцкистским окраинным боссом. А дальше что?
      А во-вторых, я хочу действия. Ни у одной американской левой партии нет сейчас шансов на успех, я же в заранее проигрышные игры не играю, у меня моя жизнь истекает, я это чувствую кожей.
      А потом, господа, вы меня явно с кем-то путаете, я ведь имею свои собственные идеи, и сытая рожа пролетария мне не менее неприятна и противна, чем сытая рожа капиталиста.
      Был еще выход — можно было психануть, взорваться — уехать куда-нибудь в Бейрут или Латинскую Америку, туда, где стреляют, получить, может быть, пулю в лоб за чужое дело, которое не разделяешь совсем или разделяешь частично, погулять с автоматом, почувствовать свободу и жизнь. Я не боялся и не боюсь быть убитым, но я боюсь умереть безвестным, это мое слабое место, ахиллесова пята. Что делать, у всех что-то, вы уж меня простите, честолюбив, даже до невероятности честолюбив. Славолюбив.
      Поэтому я бы и поехал, как лорд Байрон, сражаться за свободу греков, или, в моем случае, палестинцев, если бы у меня было уже имя, если б мир меня знал. Чтоб на случай, если меня скосят автоматным огнем где-нибудь среди мешков с песком и пальм Бейрута, быть уверенным, что жирная «Нью-Йорк таймс», после которой руки становятся черными и их нужно мыть с мылом, выйдет завтра с моей фотографией и четырьмя строчками на первой странице (остальное там, где обитуарии): «Умер Эдвард Лимонов — поэт и писатель, автор нескольких романов, включая «Это я — Эдичка». Убит в перестрелке вчера ночью в восточном секторе Бейрута».
      А я знал, что нигде не появятся такие строчки. Потому я и не психанул.
      
    Дженни уезжала пятого января, у нее уже был билет, меня очень лечил миллионерский домик, но теперь мне его больше не видать… И тут я внезапно подумал: «А почему, собственно, не видать? Почему бы мне не предложить себя на место Дженни, она старалась, но никого не смогла найти взамен себя. Таким образом, у меня опять будут и мной любимый сад, и дом с детской комнатой, куда я смогу убегать от несчастий, и постоянные деньги — каждую неделю. А там — поглядим».
    Стивена Гэтсби можно упрекнуть, пожалуй, в чем угодно, и даже в отсутствии чувства юмора, но выебнут…ся он любит, его снобизма у него не отнимешь. Поэтому, когда за три дня до своего отъезда Дженни устроила мне интервью с Гэтсби, все в той же многострадальной солнечной комнате, она была уверена, что Гэтсби не возьмет меня, но я лучше понимал ее хозяина. Мы посмотрели друг на друга, поговорили десять минут, и я понял, что буду работать у него до тех пор, пока сам не захочу от него уйти. Хаузкипер-писатель был нужен ему, как хлеб, я думаю, мое присутствие в доме в свое время будет непременно запечатлено в семейной хронике.
    В понедельник пришла Линда и началась моя рабочая жизнь.
    — Эдвард, — сказала Линда, — основное, что ты должен знать о Стивене — что он не человек деталей, за осуществление деталей он платит другим людям, таким как мы с тобой. Он дает только основные директивы, он любит, чтоб его мысли предупреждали.
    — О'кей, — сказал я, — я буду предупреждать его мысли.
   Как я буду это делать, я не имел понятия, и сейчас не имею, но я был уже далеко не тот Эдвард, наивный русский, я уже на все говорил «Да!», а уж там как получалось. Сказать «да» легко, от меня не убудет, вот я и говорил «да», «конечно», «будет сделано».
    — То, что тебя взял Стивен, это больше чем полдела, но знаешь ли ты о том, что Нэнси хотела определить в дом Мэрилин, — сказала Линда, закуривая сигарету, — девочку, которая работала у нее на ферме в Коннектикуте? Нэнси покровительствует Мэрилин, и Стивен взял тебя против желания Нэнси.
    — Между нами говоря, — продолжала Линда, — это и есть основная причина, почему он взял тебя. Нэнси хотела иметь в доме своего шпиона, а Стивен терпеть не может Мэрилин (она очень некрасивая, прыщавая и толстая) и не хочет иметь шпиона в доме, он хочет иметь свою личную жизнь.
    — Да, я знаю о существовании Мэрилин, Дженни мне говорила, — отвечал я, — но я и не подозревал, что за моим вступлением в должность хаузкипера таятся такие сложные закулисные махинации, интриги и борьба. Я думал, что Стивен взял меня из снобизма, дабы прихвастнуть приятелям при случае, что его батлер — писатель, — сказал я.
    — И это тоже, — кивнула Линда, — но все равно ты должен постараться понравиться Нэнси, тогда она не будет под тебя подкапываться. По-моему, она не оставила мысли определить в дом Мэрилин. Будь осторожен!
    — Что же я должен делать? — спросил я.
    — Ты должен стараться, и тогда они увидят, что ты незаменим, — сказала Линда, — и они тебя оставят. Ты должен привести в порядок дом — очистить бейсмент, рассортировать инструменты, проверить комнату за комнатой — исправить все неполадки… — Господи, она назвала длиннейший список, в том числе скребка и окраска наружной двери.
    — А когда я вывезу все это дерьмо, — сказал я, — они возьмут Мэрилин.
    — А что ты хочешь? — спросила Линда раздраженно.
    И действительно, чего я хотел. Я пошел в бейсмент и работал там до шести вечера, потому что я хотел остаться здесь и быть на неопределенное время слугой мировой буржуазии, пока мне это не надоест или не подвернется что-нибудь другое. Что еще остается авантюристу? Мы всегда любим определяться поближе к богатым и известным. «Может, я найду себе здесь богатую женщину, — мелькнула слабая мысль, — там посмотрим», — думал я, вычищая эти авгиевы конюшни.
    Дженни была ***вейш…я хаузкипер — это я понял только сейчас. Бейсмент не убирался, видимо, годами, а она спокойно грела жопу на кухне и отращивала свой «томми» — так она называла свой живот, холя его и лелея для танце-животной работы.
    Я, бля, прилежный Лимонов, вылизал все, даже нашел в бейсменте остатки апельсинового цвета ковра, которым у нас был обит весь холл и все лестницы, и набил эти куски на совершенно истертые и рваные три первых ступеньки. Я знал, как служить — в первую очередь следует заделать бросающиеся в глаза дыры, возиться на глазах у начальства — чтоб работа была видна. Еще я таки рассортировал все наши инструменты — электрические отдельно, механические в другой ящик, рассортировал даже все наши болты и гайки и наклеил на ящики белые этикетки с надписями, чтоб было известно, что где лежит.
    Но наибольший эффект, конечно, имели три ступеньки. Когда дней через десять, впервые за мою службу в доме, появился Стивен, он эти три ступеньки увидел, они ему тоже докучали, в конечном счете это было лицо его дома, и, хотя он очень не хотел тратиться на дом, в котором он так мало жил, ему было стыдно за ступеньки перед его гостями, такими же снобами, как и он. И Линда, которой я в первые месяцы моей службы совсем не доверял, считал ее шпионкой хозяев, что, наверное, в какой-то степени так и было, и, наверное, не только тогда — я подслушал, как она докладывала Нэнси по телефону: «…он починил ступеньки в холле»… — слышал я, — «он все хорошо делает».
    Гэтсби принимает ванну каждое утро — ванна для него одно из основных удовольствий в этой жизни, как сказал мне его старший сынок Генри. Ванна у него особая — большая и глубокая, сделанная по заказу. Я тоже иной раз не отказываю себе в удовольствии и нежусь в его ванне с девушкой, а то и двумя. И всегда, сидя в его ванне, я думаю, а что если Стивен вдруг сейчас неожиданно войдет и увидит меня и моих голых девушек? Но этого не происходит — мы слишком хорошо организованы, у нас есть подробнейшее расписание активности Гэтсби, и я знаю наперед, когда его ожидать. Неожиданность произошла только единожды, и тогда у меня таки, да, бегали по дому голые люди, но не я.
    Второй Линдин вопрос обычно: еще более односложный: «Один?» На нашем языке это приблизительно означает: «Один ли Стивен провел ночь?» Если я говорю, что нет, не один, Линда спрашивает: «Кто?» Естественно, она хочет знать, кто с ним был, мы, как и подобает настоящим слугам, обожаем шпионить за хозяином и копаться в его грязном белье.
    Мне, его батлеру, и в самом прямом смысле приходится разбирать его грязное белье, вынимать белье из чемоданов, с которыми он является из своих путешествий вокруг глобуса, вытаскивать грязное белье из причудливой смеси его бумаг, новых книг, лекарств, записных книжек, фотоаппаратов, магнитных кассет, брюк, пиджаков, телефонных мэсиджей на бланках всех отелей мира и иностранной валюты всех возможных форм, размеров и цветов — каковой смесью его чемоданы набиты.
    Теперь я беру себе львиную долю валюты, которую я у него нахожу. Раньше не то что стеснялся, а просто не знал, как он будет к подобной экспроприации относиться. Убедившись, что Гэтсби, судя по всему, не помнит обо всех этих жалких франках и фунтах (Господи, да он тратит сотни тысяч в год!), я стал сам себе помогать. Нет-нет, речь не идет даже о сотнях долларов, так, чепуха — там пятерка, там двадцатка, батлер должен немножко подворовывать, иначе какой же он слуга. Хозяева справедливо считают, что все слуги воруют, но одни в разумных пределах — это хорошие слуги, а другие нагло — это плохие слуги. Я никому не позволю расхищать вещи Гэтсби, и сам никогда не возьму ни единой. Когда недавно в нашем доме пропали две небольшие серебряные вазочки из стерлинговского сервиза, у меня началась депрессия от жалости к себе и отчаянья — теперь Гэтсби может подумать, что я украл его серебро, а я — нет, но забытые валютные знаки по справедливости принадлежат мне, господа, и не спорьте. В конце концов, я получаю только 165 долларов в неделю.
    На вопрос «Кто?», я отвечаю Линде — tea-lady, или Полли, или «по-моему, кто-то новый». Еще Линду очень интересует, какое настроение у Стивена сегодня. Medium бывает редко, чаще всего или excellent, или же very low.
    Я жду, пока он выведет свою женщину из дому и посадит ее в такси, и они пройдут мимо окна — она в шубе, он всегда без пальто, и вот, когда Стивен вернется в дом, до того, как он засядет в своем офисе, до первого телефонного звонка, я должен его ловко перехватить и успеть спросить: «Извините, сэр (или Стивен), что вы желаете съесть в ланч?»
    Он скажет: «Бараньи отбивные, давно я не ел lamb chops». Если же он ел много мяса в последние дни, он скажет: «Приготовь чего-нибудь полегче, Эдвард, рыбу приготовь, salmon-steaks, может быть, или, скажем, моллюсков приготовь, Эдвард, с длинным названием, по-русски моллюски, название их звучит приблизительно как «лонг-айлендовского залива моллюски». Они белые и похожи на коротко нарезанную сердцевину молодой пальмы». Или Стивен может сказать, раздражаясь: «Я не знаю. Что угодно приготовь, Эдвард, мне надоело все решать и обо всем думать». В последнем случае я всегда решаю в пользу мяса.

     Уже через несколько дней после того, как я стал миллионерским хаузкипером, или, как Гэтсби говорит, батлером, энергичная бюрократша Линда составила для меня любопытный документ, очень длинный, и не жаль ей было тратить время. Чтобы у вас создалось представление, какая у нас в миллионерском доме царит полувоенная обстановочка, я привожу его здесь:
      «Эдвард!
      Это список друзей Стивена и его сотрудников по бизнесу, с которым ты должен тщательно ознакомиться.
      «П» после имени обозначает персональный друг, «Б» обозначает сотрудник по бизнесу. Где нет никакого обозначения, личность принадлежит к обеим категориям. Страна после имени обозначает основное место жительства, в том случае, если это не Соединенные Штаты.
      Это ни в коем случае не полный лист, но только включающий наиболее важных людей. Пожалуйста, постарайся стать familiar с именами, их правописанием, и т. д., чтобы, если они будут звонить, ты мог бы более четко понять тон поручения. Под этим я подразумеваю, что, может быть, нет необходимости всякий раз искать Стивена по всему глобусу, но что поручение определенно заслуживает быть записанным и представленным нам обоим — мне и Стивену, если он в городе. Пожалуйста, особенно внимательно относись к поручениям, когда они исходят от кого-либо, кто находится в Нью-Йорке только на короткое время и Стивен в это самое время тоже в городе.
      Другое предложение я имею к тебе также — чтобы ты иной раз просматривал мою картотеку, когда у тебя есть время, и ознакомился постепенно с другими именами. Если кто-нибудь звонит, кто не упомянут в этом списке — основное правило, что если ты можешь найти его имя в картотеке, он заслуживает того, чтобы записать его поручение.
      Две просьбы: пожалуйста, всегда говори мне, если ты даешь листок с поручением (мэсиджем) Стивену, так как вдруг он не сможет немедленно ответить на звонок и попросит меня об этом позже.
      Не полагайся на людей, если они говорят, что мэсидж не важен, пожалуйста, пытайся получить имя и телефонный номер во всех случаях, если не само существо дела. Это может быть звонок для меня, относящийся к чему-то, над чем я сейчас работаю.
      ЕСЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ ЧЕГО-ТО, СПРОСИ МЕНЯ ОБ ЭТОМ, НЕСМОТРЯ НА ТО ДАЖЕ, ЧТО НЕПОНЯТНОЕ ПОКАЖЕТСЯ ТЕБЕ ТРИВИАЛЬНЫМ!!!
      P.S. Если ты не можешь найти имя в картотеке, оно может находиться под титулом компании звонящего. Так, например, имя Карла Финка может также быть под «Норс Электроник». Таким образом, если это не персональный звонок, ты можешь чувствовать себя свободным спросить название компании, к которой принадлежит звонящий».
      Дальше следовало около 200 фамилий. И страны, в которых жили эти П. и Б., действительно были разбросаны по всему глобусу.
      Гупта — «П», т. е. персональный друг Гэтсби. Линда объяснила мне, что состояние его оценивается в 40 миллионов и он работает в области нефти и атомной энергии.
Гупта из Бирмы, но образование он получил в Англии, а живет он везде, по всему миру — у него есть дома в Рангуне, Куала-Лумпуре, в Лондоне и Техасе, где он чаще всего и торчит, вблизи своей нефти. Когда же он приезжает в Нью-Йорк, то несмотря на то, что у него есть постоянно ожидающий его номер в «Уолдорф-Астория», останавливается он всегда у нас, в доме Стивена. Ему так удобнее, видите ли.

      Гупта моего роста, может быть, чуть выше, и у него почти такая же фигура. Его темная бирманская кожа, может быть, основная причина того, что он человечнее окружающих Стивена богатых людей, ведь с виду, не заглядывая в его карман, он, Гупта, — цветной. В Великих Соединенных Штатах, простирающихся от океана до океана, это обстоятельство до сих пор еще кое-что значит.
      Я господина Гупту даже по-своему люблю, может, тут сказывается то, что мы оба азиаты, а может, то обстоятельство, что он единственный из всех «П» и «Б», кто меня замечает. То есть он не просто отделывается вежливостью богатых людей — ничего не значащими двумя-тремя вопросами, он со мной разговаривает, порой очень заинтересованно. Конечно, он хитрая восточная лиса, со сладкими речами и очень крепкими лапами, я знаю, но уже в нашу первую встречу, я еще был тогда любовником Дженни, после десятиминутного разговора на кухне, мы обсудили, смеясь, брачную страницу в «Нью-Йорк таймс», Гупта вдруг сказал мне: «Я не сомневаюсь, Эдвард, что ты будешь очень successful (успешный)». Даже если он мне просто льстил, а восточные люди на всякий случай хотят быть со всеми в хороших отношениях, даже с любовником хаузкипер, но мне так нужна была тогда лесть. Поддержка. И я его запомнил, и я себе сказал: «Вот живой человек. Может, и не друг, другого совсем класса человек, но мне от него приятно».
      К тому же Гупта какой-то ладный. Он одевается намного современнее Стивена. Гупта, скажем, может надеть лучший шелковый пиджак от Сакса с Пятой авеню и хлопчатобумажные брюки, купленные в магазине «Гап» на Лексингтон на сейл за десять долларов, я ему таких брюк немало укоротил. Видите, он правильно поступает, что входит в людей, делает друзей, вот и я ему пригодился, и, как вы увидите, не только в этом. Гупта учит меня практичности — как-то он отвел меня в тот же магазин Сакса, на распродажу, и объяснил, как покупать дорогие тряпки вдвое дешевле. Я с удовольствием учусь, благодаря чему имею уже сейчас небольшой, но очень впечатляющий гардероб дизайнерских тряпок, которые бы мне в жизни не решиться купить за нормальную цену. Авантюрист должен хорошо одеваться.
      Он всегда сияет — мой приятель миллионер Гупта — разряжен как школьник в первый день каникул — белые носочки, красная рубашечка с крокодилом, мокасины, хлопчатобумажные, всегда светлые брюки. В офис, а у него в Нью-Йорке он тоже есть, Гупта надевает костюмы и галстуки, да, но это другие костюмы и другие галстуки, отличные от тех, какие надевает мой босс Стивен Грэй. От Гупты как-то весело, хотя я целиком согласен с Линдой, когда она объясняет мне, что работать с Гуптой далеко не сахар, он мягко стелет, да жестко спать, и совсем загнал свою секретаршу. Да, говорю я, но с Гуптой все же веселее, он эксплуатирует тебя, может, и больше Стивена, но я предпочитаю восточное, ровное и хитрое лукавство, с помощью которого Гупта выжимает из своих служащих соки, истеричности и рывкам Гэтсби. Линда — бессознательный патриот Гэтсби, лучше же всего быть самому боссом и никому не служить. К тому же Гупта, который не так уж часто появляется в Нью-Йорке, протрепался со мной на кухне куда больше, чем Стивен Грэй — мой хозяин. Судя по тому, что я знаю о делах Гупты, он далеко не рас****яй, и даже более успешный бизнесмен, чем мой хозяин, намного более результативный. Следовательно, пуританская суровость Гэтсби вовсе не необходимость.
      Как ни странно, Гупта и куда более либеральный. Он, например, не постеснялся пригласить меня — слугу — в ливинг-рум, когда он принимал у нас в доме своего посла и министра торговли своей страны. Все мы тогда дружно пили шампанское «Дом-Периньон», хаузкипер Эдвард среди миллионеров и министров, и вежливо светски беседовали. Когда мы выпили четыре бутылки, Гупта вызвал меня в коридор и спросил, не мог бы я выйти и купить еще несколько бутылок или позвонить в ликер-стор и попросить о деливери. Для такого человека хаузкиперу Эдварду в ликер-стор смотаться приятно. «Могу я использовать лимузин?» — спросил я Гуту. Дело в том, что гости, естественно, прибыли в лимузине, который нанял для них Гупта. «Конечно, Эдвард», — сказал Гупта…

     Теперь мне уже тошно от налаженной стройности моей жизни, от огромного расписания на год вперед, висящего у Линды на пробковой стене, от месячного расписания, висящего у нее перед носом, такое же расписание висит у Стивена над столом, прикрепленное к лампе. От того, что я знаю, что произойдет со Стивеном через полгода, а значит, и со мной, мне противно. Я ведь живу по-настоящему в те моменты, когда Стивена нет в доме, и, зная, что, скажем, он будет здесь на следующей неделе пять дней подряд, я уже заранее предчувствую, как я устану. Я ныряю в его приезды с ужасом, закрыв глаза, а выныриваю из них с наслаждением. Может, потому только, что я не настоящий хаузкипер, а поддельный, а может, так чувствует всякий слуга. «А может быть, даже я и есть настоящий слуга, а писателя я придумал сам для себя, — думаю я. — Все мое писательство — я немножко черкаю в дешевых вулвортовских тетрадях и время от времени звоню своей агентше Лайзе — справляюсь, из какого еще издательства она получила отказ, сейчас их уже больше дюжины, отказов. Вот и вся моя принадлежность к писательству — к миру же слуг я принадлежу все время. Наверное, я все-таки слуга. Слуга я, слуга, а в писательство я играюсь», — заключаю я горько.
     Закупив продукты, обвешанный пакетами и кульками, я тащусь домой, доверяю Ольге разгружать пакеты, а сам методично приступаю к приготовлению ланча. Я научился быть точным — знаю, когда поставить брюссельскую капусту на пар и когда начинать чистить брокколи; единственное, что может выбить меня из расписания — это неумеренная активность Стивена и его бизнесменов. Время от времени приходит очередной бизнесмен и требуется подать ему кофе. Мне приходится тащить стерлинговский поднос с кофе и чашками, сахаром и молоком к Стивену в офис. Я тащу и злюсь. Стивен говорит мне спасибо, и я опять спускаюсь в свою просторную кухню, иной раз открываю дверь на улицу и стою, очищая овощи, и думаю, что хорошо бы они все оставили меня в покое: и Стивен, и бизнесмены, и Линда. Линда всегда претендует на часть ланча. «Эдвард, всегда заказывай и нам с тобой то, что ты заказываешь для Стивена», — напоминает мне она. «О, хоть бы вы все нажрались скорее! — бурчу я. — И опять погрузились в свои бумаги и ссоры, а я займусь собой и своими мыслями, буду неторопливо убирать со стола».
     Мясо я готовлю на раскаленной решетке пять минут одну сторону, три или четыре вторую. У итальянских братьев, без сомнения, лучшее мясо в мире, оно тает во рту, как масло. «Стивен любит, чтобы все вокруг него было очень classy», — не устает повторять Линда, и я стараюсь, чтобы было «класси» — овощи и мясо подаются тоже на стерлинговском серебре. Выглядит стол внушительно и красиво; если Гэтсби в хорошем настроении, он может поблагодарить, сказать: «Спасибо, Эдвард!», если он в плохом настроении, то ему хоть мясо ангела зажарь на ланч — он х…й что выдавит из себя. Впрочем, его похвалы меня мало трогают, самое лучшее, что он может сделать для меня, — это съесть свой ланч за сорок минут и съеб…ть из-за стола. Но Стивен просиживает в среднем по два часа за столом со своими очень важными гостями, а то и три. А я с отвращением жду на кухне.
    Когда наконец гости уходят и Гэтсби возвращается в свой офис, я, радостно убрав со стола, подымаюсь к себе в комнату и, бросившись на кровать, иной раз позволяю себе вздремнуть, не раздеваясь, минут пятнадцать-двадцать. Часто меня сбрасывает с постели звонок в дверь, и тогда я мчусь в элевейторе вниз. Гэтсби дверь никогда не откроет, еще чего, Линда чаще всего в любой момент дня на телефоне, и сколько бы в доме ни находилось бизнесменов, они не рыпнутся даже открыть дверь, — это моя обязанность или Ольги, но Ольга уходит в час дня. На телефонные звонки во время короткого дневного сна я не реагирую — я себе дремлю, и все. Человек — высокоорганизованное животное, — я спокойно выношу все 250–300 телефонных звонков, звучащих в один день в нашем доме, и не схожу от этого с ума, как, наверное, сходили крысы академика Павлова, или кого там еще.
    Я и сам виноват тоже, я позволил Линде немного, не во всем, но позволил ей сесть мне на голову. Я сам вызывался вначале на всевозможные поручения, — говорил, что люблю ходить по Нью-Йорку, и предпочитаю двигаться. Иной раз и вправду приятно прошляться пару часов в районе Пятой авеню и не сидеть со Стивеном и Линдой и всей этой шоблой аррогантных бизнесменов, воображающих себя благодетелями человечества, самыми главными людьми в мире, самыми важными. Бизнесмены твердо верят, что это они дают нам всем, простым смертным, работу, наши jobs, что, не существуй на свете бизнесменов, человечество бы вымерло. Научила их заносчивости американская пресса, и литература, и кино, и ТВ, — одно из заблуждений, один из американских мифов. Они горды собой, как поэты, господа бизнесмены. Раньше я считал, что поэты наиболее аррогантные и горделивые существа в мире, но теперь вижу, что я ошибался, поэтам далеко до бизнесменов.
    Порой, после очередной ссоры с Гэтсби, Линда бормочет, что будет искать себе новую работу, что с нее хватит, что восемь лет в рабстве достаточно, но от пылких речей до попытки разбить хорошо оплачиваемую клетку очень еще далеко, господа. Никогда она этого не сделает, дай Бог, чтоб я ошибался.
    Я живо могу себе представить старого Стивена Грэя, когда-нибудь его непременно разобьет паралич во время одного из его гневных припадков, в инвалидном кресле (конечно, в кресле самой современной конструкции, с компьютерным управлением) и старушку Линду, переругивающихся здесь же, в миллионерском домике. С ними все ясно, они никогда не изменятся. Гэтсби никогда не остановится и не бросит этот, по его собственному выражению, «fucking business», как он грозился мне однажды, в припадке сорокапятиминутной откровенности, и не пойдет преподавать, не станет профессором. Нет. Со Стивеном и Линдой все ясно, единственное, с кем еще ничего не ясно — с батлером Эдвардом, что будет с ним, и где и как он встретит свой конец, и в каком качестве. Так что я, может быть, напрасно жалуюсь. Я свободнее их, без сомнения, хотя и несчастнее. Но за свободу нужно платить, поэтому заткнись, не жалуйся на рабство, Эдвард-батлер.
    Дженни, после моей частной полуторагодичной пропаганды за равное и единое человечество, уехала в Лос-Анджелес вовсе не такой Дженни, как я ее встретил. Она не стала прорусской или любительницей коммунистов, но, пообщавшись со мной, она поняла, что там, на другой стороне земного шара, тоже живут люди, а не монстры. Слабые, бедные, умные и глупые — всякие, но люди… Понять, что русские не 260-миллионная банда злоумышленников и преступников, для сознания девушки, воспитанной в стране, в которой еще совсем недавно словом «коммунист» пугали детей, это не так мало, господа. Достижение, можно сказать.
     Линда — очень скептический человек. К тому же она находится под сильным влиянием Дэйвида, который очень не любит русских. Человек он интеллигентный — художник-оформитель, предположить, что он расист, трудно, тем более, что русские не самый подходящий объект для расизма. Скорее всего, он просто неудачник, и нашел себе достаточно удаленную мишень для вымещения злобы, потому что он, как мне кажется, трус, отсюда и каратэ.
     Дэйвид, хотя и относится ко мне лично неплохо, полувсерьез считает, что я русский шпион. Линда так, безусловно, не считает, она столько раз видела меня, на коленях драящего щеткой кухонный пол, что, очевидно, этот мой образ вытеснил из ее сознания образ
     Мы обсуждаем международные проблемы до хрипоты, особенно отношения между Америкой и Россией, но всякий раз приходим к одному и тому же выводу, а именно — что народы у нас хорошие и работящие, a fucking politicians пытаются нас перессорить. «Suckers!» — говорю я. «Suckers!» — говорит Линда.
    По утрам наша улица принадлежит шоферам лимузинов, поджидающим наших боссов, чтобы везти их вершить их важные дела в их офисы. Многие из соседушек имеют по хорошенькому пакету stakes в компаниях с громкими, всемирно известными именами типа «Авон», «Амоко», «Тексако» и т. д. Откройте «Уолл-стрит джорнэл», ткните пальцем и не ошибетесь — это именно те компании, названия которых, развернув «Уолл-стрит джорнэл», с удовольствием каждое утро лижут взглядом мои соседи. Шоферы лимузинов чистят свои лимузины тряпками или стоят группками, осторожно разговаривая, все в костюмах, при галстуках и в фуражках. Гэтсби — один из немногих в нашем блоке, кто редко пользуется лимузином — предпочитает такси. Причина тому не его либерализм — просто он ведь не живет здесь постоянно, но, чтобы летать в свое имение в Коннектикуте, он не задумываясь использует частный самолет.
     Как я ни стараюсь переносить свою жизнь и во все другие комнаты — большую часть моей жизни я все равно провожу на кухне, как и подобает слуге.
    С месяц назад, к примеру, как-то вечером в дом явились два огромного роста бизнесмена, я был предупрежден об их визите и ждал их. Я дружелюбно показал детинам их комнаты. Они же в свою очередь спросили у меня, что я пишу в тетради, я всегда слоняюсь по дому с тетрадью, если Стивена нет в доме. Гэтсби, конечно, сообщил им, что я писатель; я — один из его аттракционов для гостей.
    Я люблю кухню, хотя и пытаюсь с нее смыться и стесняюсь кухни. В сущности, все любят кухню — и Нэнси, которая, если приезжает, большую часть дня проводит на кухне, и даже Стивен довольно часто бывает в кухне. Все другие комнаты как бы отвлекают нас от кухни, стремление в кухню это древнее, оставшееся еще с пещерных времен стремление к очагу, в сущности, человеку и нужна в жизни только кухня. Все иное нарастила цивилизация, и мы только бесцельно тратим драгоценное наше, одолженное нами у хаоса время, переходя из комнаты в комнату, перебирая наши некухонные ненужности — предметы и дела.
    Я сижу в кухне у окна — слуга-философ, — смеркается, перед окном два подростка перебрасываются диском и тихо визжат от удовольствия. Солнечный весенний день позади. Я пью пиво и жду босса. Может быть, я и не должен его ждать, это не обязательно, говорит Линда, но, может быть, Гэтсби не имеет с собой ключа, очень редко, но такое бывает, лучше подождать.
    Я сижу и лениво думаю, что хорошо бы самолет ебн…лся о землю вместе со Стивеном. Человек он яркий, безусловно, но он занимает в моей жизни слишком много места, после меня самого он — следующий. Все мы прикованы к себе, Стивен — второй центр, вокруг которого обращается моя жизнь. Ни к чему это, думаю я, хорошо бы самолет ебн…лся, центр должен быть один — я. Тут же я, впрочем, думаю виновато, а имею ли я право иметь эти злые мысли, имею ли я право желать боссу смерти? Но Стивен, думаю я, очутись он по воле судьбы и случая на моем месте, с его сумасшедшим темпераментом, Стивен, пожалуй, думал бы то же самое, сидел бы у окна, ждал своего босса Эдварда и желал бы ему ебн…ться в Атлантический океан. Эта мысль меня ободряет.

    Много во мне мужицкого, и когда я stoned — это мужицкое вылазит на свет божий обильно и часто грубо.
    Гуляю я всегда по одному и тому же маршруту — иду на Вест по 57-й улице, достигнув Мэдисон, иду по Мэдисон вверх, люблю богатую Мэдисон, к тому же, там можно всегда встретить красивых женщин. Прогуливаюсь я неторопливо, — разглядываю знакомые мне почти наизусть витрины дорогих магазинов и заглядываю в лица прохожим. Мужские лица я разглядываю с целью сравнения — интереснее ли они моего лица. Вы скажете, что трудно остаться объективным, сравнивая с собой, но я стараюсь — мне важна истина, меня интересует, много ли у меня конкурентов в моей борьбе. Конкурентов мало, есть мужчины куда красивее меня, но той самоуверенной злости, той командирской решительности, которая появилась в моем лице примерно в то же время, как я стал работать миллионерским хаузкипером, ни у кого в лице нет. Странно, но миллионерский дом дал мне уверенность, может быть, от Стивена заразился я этой нервной самоуверенностью, научился хозяйским замашкам — Стивен ведь везде чувствует себя как дома. В тот единственный раз, когда я ходил с ним в ресторан, помню, как он первый забрался за стол, в самый удобный угол сел, сука, положил локти на стол, удобно, крепко устроился, чихать ему на всех. «Может, от Стивена?» — думаю я, разглядывая в зеркальной витрине свое лицо. В прежнее время я даже стеснялся остановиться на улице и посмотреть на себя в витрину, боялся, что скажут прохожие. А теперь мне все равно, что они скажут, жалкие неудачники, bunch of suckers, ненадежные и неуверенные. «Не доверяй никому», — вспомнил я слова Линды. Нет, Линда, никогда не стану доверять, будь спокойна. Еще чего, им — доверять!
      Как вы видите, сквозь меня усиленно пробиваются ростки нового человека, нового Эдварда, выжимая и вытесняя старого, как из картошки, пожирая ее тело, прут на волю зеленые ростки. Плоть от плоти моей, но другой Эдвард идет по Мэдисон.
      Мужчины, мои конкуренты, я уверен, что-то понимают, есть, наверное, и не забылся биологический язык, который нам всем как будто бы заменили слова, речь. Язык тела существует, язык глаз, мышц лица. А? Во всяком случае, раньше у меня все время спрашивали что-нибудь на улице. Вы знаете, есть особая категория людей, которая все время чего-то хочет от всего остального человечества — котер, доллар, как пройти к Линкольн-центру, просто приебаться. Теперь у меня никто ничего не спрашивает, им все ясно. Очевидно, мое лицо красноречиво выражает, что я всех их е…бл: …«fuck all of you».
      За уверенным видом Стивена стоят его миллионы. За моим уверенным видом стою я сам — открывший самого себя. Никто мне на х…й не нужен — вот что я открыл, ни мама, ни Елена, ни Дженни, никто. Я достаточно силен, чтобы горделиво жить одному. И горечи у меня от одиночества нет, а только радость.
      Еще я ищу девушку в шиншиллах. Встреть я ее на Мэдисон, я ее, конечно, не узнаю, разве что она опять будет в том же наряде, но это и не важно, я ищу тип — эту юную прелесть, эту таинственность и недоступность, эту завлекательную смесь дорогой проститутки и маленькой девочки — самое блистательное достижение нашей цивилизации. Когда я пишу — «проститутки», то без всякого осуждения, напротив. Сколько нам всем наши кухонные мамы в передниках и шлепанцах, подбоченясь, произнесли речей, вдалбливали в головы еще и еще раз понятие о высокой ценности серой добродетельной порядочной женщины, такой, как они сами, очередной кухонной рабы, которую в определенное время мы должны были, обязаны были ввести в нашу жизнь. Но я так, слава Богу, и не уверовал в добродетель, не понял ценности этого серого существа. Я с детства люблю праздники, а меня все время сталкивали в будни. В детстве я спрашивал маму: «Мам, а почему не каждый день елка?» А вот вам х…й, не хотите ли — папа, мама, соседи по Харькову и Москве, друзья и товарищи, обитатели Нью-Йорка, Лондона и Парижа — поддерживающие, надрываясь из последних сил, тяжелую бесформенную серую глыбу-мораль, — вот вам х…й! Хочу любить красивое, блестящее, хорошо пахнущее и молодое. Не хочу порядочной, скромной и благородной утки Дженни и ей подобных, хочу девушку в шиншиллах!
    Но как? — думаю я. — Я ведь старался ее любить, очень хотел, но независимо от себя самого опять скатился к этому своему безжалостному, замечающему мельчайшие детали, к ужасному моему непрощающему видению, к моим гадким ярким честным мыслям. Вот где секрет, — внезапно думаю я, — я хочу быть честным перед собой, я не могу согласиться на иллюзию, на неправду».
     И, желая Стивену свалиться вместе с «Конкордом» в воды Атлантического океана, я тоже максимально честен перед собой, эгоистично честен. Его визиты приносят мне неудобство, физическую усталость, психологические унижения и общее стеснение моей жизни, заставляют меня жить не так, как я должен жить, по моим представлениям, вот я и желаю ему смерти. Разве стыдно желать смерти своему тюремщику, даже если у него есть дети и жена? И тогда, в мои восемнадцать лет, уговаривая параноика Гришу убить санитаров для того, чтобы убежать из больницы, где меня мучили — вкалывали инсулин, загоняли в кому, уродовали мою психику, унижали меня, — я был биологически совершенно прав. Убей мучителя своего!
    О землю разбиться с самолетом я боссу не желаю, очень больно будет. Самолет, упавший в океан, выглядит куда безобиднее, гуманнее. В океан лучше… решаю я… Однако вдруг приходит мне в голову, если Стивена не будет, власть захватят наследники, и Нэнси дом непременно продаст. Продаст, точно, она любит жить в «стране», возле лошадей и коров, она и сейчас ворчит на Стивена — дескать, нью-йоркский дом — совершенно ненужная роскошь, я потеряю работу и возможность, будучи бедным, жить время от времени жизнью богатого человека — уникальная в своем роде единственная жизнь и возможность. Нет, думаю я, пусть уж босс прилетает, он хороший парень, а что истеричный, так Бог с ним. Переживем, перетерпим.
    Теперь я всякий день мирно и спокойно помню о смерти, помню и считаю. В сущности, мне осталось еще 20–25 лет нормальной активной жизни, до момента, когда тело износится до такой степени, что уже будет причинять больше неудобств, чем удовольствий. В эти 20–25 лет я должен втиснуть всего себя — свои размышления, книги, действия, свою сексуальную жизнь — выеб…ть именно тех женщин, которых я мечтаю выеб…ть, если я желаю (вдруг) убивать мужчин и женщин, я тоже должен поторопиться. Если я хочу иметь детей — то мне следует завести их в середине этого периода, если вдруг у меня очень высокие мечты основать партию, или государство, или религию, то все должно быть закончено к 2001–2005 годам после Рождества Христова, господа. Все должно быть закончено. Я мертвец — посередине отпуска. Vacation истекает, господа, скоро опять в хаос.
    Скорей, скорей, пока есть время, — раздуть какой-нибудь бред! и пожар, не важно какой, но успеть — советую я и тебе, читатель. До встречи с хаосом, до возвращения с солнечных каникул в ничто.

    Через пару дней я застал себя сидящим там же у окна в кухне, починяющим Стивену шубу. Он меня об этом не просил, он просто свалил свою, уже ненужную, шубу, зима-то ведь прошла, на сундук в прихожей, и там-то я и увидел, что карман полностью разорван и подкладка тоже разошлась по швам, а шуба почти совсем новая. Я мог отдать шубу в магазин к Каплану в починку, или вообще не касаться ее, повесить в шкаф, но я сидел и зашивал ему шубу, старательно зашивал. Я не умиляюсь своему собственному благородству, меня просто удивляют эти разные течения во мне самом — то смерти Стивену желаю, то шубу ему, как мама, чиню. Наверное, так нужно. А может быть, я способен зашить ему шубу, набросить на него шубу починенную и выпроводить его на смерть? Может, это у меня просто любовь к порядку так проявляется.
    Выпроводить, выпроводить. Стивен этого заслуживал. Он все-таки был дико грубый. Прямо с порога иногда. Вчера он приехал и, едва войдя, дверь за собой не успел закрыть, объявил, что он уходит out. На что его слуга спросил растерянно-иронически: «Немедленно?»
     Он сказал: «Через пятнадцать минут. Могу я отдохнуть в собственном доме? Do you mind?» — и зло посмотрел на слугу своего.
     Я нет. Я не возражал. «Отдыхай, усталый босс — психопат и баба», — подумал. Я не ожидал, что он взорвется и будет орать на меня, — после визита Ефименкова мои акции стояли высоко и прочно, но я все же свалил в свой любимый бейсмент, где тихо, тепло и спокойно, и уж никто не пойдет туда, разве что за вином, и сел в бельевой комнате в угол на кучу грязного белья. В бейсменте, в бельевой комнате, хорошо отсыпаться после побега из тюрьмы по гнилой и промозглой погоде, после нескольких недель в холоде и сырости хорошо спать в бельевой комнате, накрывши голову только что выстиранными простынями, забыв об остальном мире, позабыв на мгновение и подвиги, и славу, все позабыв, только легкая духота, и нечеловеческая усталость…
    Стивен, думаю я отвлеченно, Нэнси… Иногда, в минуты, когда я перестаю смотреть на сегодняшнюю мою жизнь, как на неизбежный этап моей судьбы, без которого будущего просто не случится, я растерянно думаю — зачем я слуга, как я тут оказался? Это все ведь смешно — Стивен, Нэнси… серебро, грязные тарелки, как подавать мясо… как готовить соус для крабов… Как смешно, как глупо, при чем здесь ты, Эдвард? Давно, в советской школе, у дореволюционных писателей, читал ты о своей сегодняшней жизни, и никак не думал; что то прошлое вдруг однажды станет твоей жизнью. Глупо как…
    Убежать из слуг? Но куда? Ведь те же минуты и часы, которые я трачу на Стивена, я бы тратил на другую, еще более никчемную работу, на другие, тоже мне на х…й ненужные дела.
    Так я сижу на куче грязного белья и решаю, что мне делать дальше. Проведя в таком состоянии с час, взвесив все плюсы и минусы, я в итоге прихожу к выводу, что с моей стороны было мудро пойти работать к Гэтсби. «Что бы я сейчас делал в своей квартире на 83-й улице, если бы даже у меня были деньги ее оплатить? Сидел бы один, как сыч. Здесь я хотя бы окружен людьми. Разговоры, язык, книги, и деньги… — перечисляю я преимущества миллионерского дома. — И вообще, в конце марта вся семья едет на три недели в Тунис, а потом Стивен летит в Японию», — радостно вспоминаю я, встаю с кучи белья и выхожу из бейсмента.
    Стивен, проторчавший в доме час вместо пятнадцати минут, в это время хлопает входной дверью и проходит мимо окна кухни… Но, увидев меня, он возвращается, улыбается и машет мне рукой, видно, стыдно ему стало за грубость. Раздетый совсем ушел, только в костюме, думаю я механически. Человек он не плохой, думаю я. Может, когда-нибудь вложит деньги в уничтожение цивилизации…

    В мою первую зиму и весну почему-то получалось так, что у Нэнси пару раз в месяц обязательно образовывалось срочное дело в Нью-Йорке, и она приезжала или одна, или с детьми, или даже с соседями по деревне, обычно на пару дней, редко когда на большее время. Я подсчитал, что за эти первые месяцы моего служения в доме мистера Грэя Нэнси провела в городском доме куда больше, чем за весь тот период, когда я был бой-френдом Дженни. Нэнси явно проверяла мою пригодность к должности хаузкипера, я же от ее проверок с непривычки охуенно уставал.
    Нэнси любит готовить, она не бездельная леди. Почти всегда завтрак на всю их ораву — на детей и деревенских соседей и их детей, она готовила сама. Моей же обязанностью было помогать ей, торчать с ней на кухне, подать ей то и это, сбегать в магазин. Если, скажем, оказывалось, что сливочное масло, которое я употребляю, было не того сорта, какой употребляет она, или Нэнси вдруг решала делать оладьи — pancakes, а в доме не было муки, я влезал в свой тулупчик и бежал за мукой или маслом.
    Так и помню себя в ту зиму по утрам на ярко освещенной кухне невыспавшимся Ванькой Жуковым, расставляющим тарелки на дюжину человек, раскладывающим салфетки, таскающим стулья, за окном едва серело, — деревенские жители — Нэнси и ее приятели, вставали с петухами.
     Помогать и быть на побегушках куда худшая работа, чем если бы я готовил им завтраки сам, я лично предпочитаю готовить. Нэнси, безусловно, все умеет, и она заслуженно прославленная хозяйка. У себя в Коннектикуте она время от времени печет безумные огромные торты на сто человек в виде корабля, или в виде церкви, или в виде Сити-холл, о ее тортах всякий раз сообщает читателю кулинарная секция «Нью-Йорк таймс». Торты эти пожираются гостями мистера и миссис Грэй на открытом воздухе на коннектикутской лесной поляне под аккомпанемент симфонического оркестра. Я же говорю, что они любят выебнут…ся, их хлебом не корми, эту семейку, но дай выебнут…ся.
    Она готовила завтраки, спасибо ей, но кухня моя после набега миссис Грэй выглядела как мирное еврейское местечко после погрома. Дело в том, что она использовала столько посуды, сколько ей заблагорассудится, в три раза больше, чем я. Но в Коннектикуте за ней убирали шестеро, здесь же только мы с Ольгой образовывали живой конвейер между раковиной и дишвошером: Ольга ополаскивала посуду от остатков пищи, а я устанавливал посуду в дишвошер. Грязную посуду после ланча я убирал уже один.
    Однажды Нэнси обратила внимание на то, что я ополаскиваю тарелки перед тем, как поставить их в дишвошер:
    — Ты не должен этого делать, Эдвард, — сказала она снисходительно, очевидно, поражаясь моей глупости или неосведомленности, — на то и дишвошер, чтобы мыть тарелки.
    Я сказал:
    — Извините, Нэнси, но специалист, который ремонтировал нам дишвошер с месяц назад, сказал, чтобы мы так делали, я и делаю.
    — Почему? — сказала Нэнси, — у меня точно такой же дишвошер в Коннектикуте, и я никогда не ополаскиваю посуду перед мойкой.
    Я пожал плечами, а она сунула грязные после завтрака тарелки с размазанным по ним яйцом в несчастный наш дишвошер. Ну, через сорок минут они и вышли из дишвошера чистые, но с размазанным по ним яйцом, как и прежде. Она уселась тогда, разбросав свои юбки по полу возле дишвошера, и засучив рукава стала в нем копаться. Открутила несколько гаек, сняла несколько частей, возилась, возилась в дишвошере, все время повторяя: «Почему?» — любознательная и упрямая Нэнси. Потом к ней присоединился гость — один из ее деревенских соседей, очень худой банкир в одних носках, он тоже уселся возле дишвошера и погрузил в него руки…
    Я время от времени незаметно подталкивал присутствующую при этой сцене Ольгу локтем и иронически улыбался. Мы, люди из технически слабо развитых стран, не пытаемся лезть в ту область, где мы ни *** не понимаем. Дотошные же Нэнси и банкир возились с машиной часа полтора, перепачкались в жирной воде и остатках пищи, а результат был нулевой — 0. Мы до сих пор ополаскиваем тарелки от остатков пищи, а уж потом ставим их в дишвошер, потому что так приказал нам Их Величество Специалист — рыжий парень в комбинезоне — Бог Посудомоечных Машин.
    Я усиленно спрашивал Нэнси, как делать, я притворялся, что меня действительно интересует, как она готовит майонез с укропом или еще какую-нибудь пищеварительную чушь. Я ее спрашивал и даже записывал, господа. Если хочешь быть на хорошем счету, будь старателен или делай вид, что ты старателен. Я усиленно делал вид. Может, Нэнси даже не очень мне верила, что меня интересует кухонная арифметика и механика, но от нее и не требовалось верить — мы играли свои роли: она — хозяйки, я — хаузкипера, все у нас было хорошо. Волею обстоятельств я почему-то умею варить превосходный куриный суп, куда лучше Нэнси, это и Линда отмечает, и даже Стивен. Даже более того — многие люди мне говорили, что мой куриный суп лучший из всех куриных супов, которые им приходилось есть во всю их жизнь. Может быть, я делаю лучший в мире куриный суп, а? Я думаю, Нэнси уважала меня за куриный суп и еще за то, что я не выебыв…лся и принимал условия игры — утруждал себя казаться старательным. Посему, в конце концов, она прекратила свои наезды и приезжает теперь в Нью-Йорк только в случаях действительной необходимости. А тогда, в марте, год назад, Нэнси сказала мне, как бы подведя итог проверки: «Ну что ж, Эдвард, с тобой все хорошо, дом без пятнышка (пятноотсутствующий, если перевести с английского буквально). Спасибо тебе большое».
    Теперь мы живем в мире, согласии и покое. Вообще же я считаю, что хозяева только грязь в дом наносят, пользы же от них никакой — точка зрения хаузкипера. После редких теперь, слава Богу, набегов дикой толпы из Коннектикута я и Ольга постепенно начинаем приводить дом в порядок. Особенно загаженными оказываются, конечно, детские комнаты. Пытливые американские дети во время своих коротких визитов успевают сделать многое: склеивают модели самолетов и кораблей, режут на мелкие кусочки бумагу и разбрасывают ее по всему дому, бегают по крыше, да так, что стекла трясутся во всем доме, опутывают лестничные перила проводами и веревками… Всего разгрома, учиняемого всякий раз детьми, не опишешь, во всяком случае, каждый такой визит стоит нам с Ольгой нескольких дней труда после их отъезда. Самое противное, что практически мы убираем за детьми гостей, только самый младший ребенок Грэев по возрасту способен участвовать и участвует в этих безобразиях. Но я всегда так счастлив, что хозяйка убралась восвояси, что последствия визита не могут омрачить моей радости.
    Иногда Нэнси кого-нибудь оставляет в доме еще на несколько дней пожить. Или же у коннектикутского банкира — ее соседа — есть в городе дела, и он остается на пару дней, или любовник Нэнси Карл живет в доме. Но по взаимной нашей со Стивеном договоренности я ничего не должен этим людям — я могу предложить им кофе поутру, если они спускаются в кухню, и все, что я имею в рефриджерейторе, но берите сами, дорогие гости. Самообслуживание.

    Карл всегда появляется в доме через полчаса после прибытия Нэнси. Первое, что она делает, поставив свой джип перед окном кухни — я и старшие дети выгружаем в это время веши из джипа, — она звонит Карлу. Карл — быстро лысеющий не очень молодой человек, очевидно, моего возраста или даже моложе, но в отличие от меня он таки, да, сделал себе карьеру за последние четыре года. Начав с бухгалтера провинциального яхтклуба, где-то там же, в захолустном углу Коннектикута, Карл, благодаря протекции Нэнси, быстро взлетел по социальной лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, и занимает сейчас должность Президента одной из крупных дочерних компьютерных компаний, входящих в империю Гэтсби.
    «Учись, Эдвард, — говорю я себе всякий раз, когда вижу Карла, сидящего с Нэнси на кухне и интеллигентно беседующего с ней о пустяках, — вот он — авантюрист, настоящий, не то, что ты».
    Нэнси сорок, женщина она вполне привлекательная, высокая, с хорошей фигурой. Единственное, что можно поставить в упрек ей или природе — что она, как и Дженни, совершеннейшая мама, на чьи ласковые колени хорошо прилечь обиженному жизнью ребенку. Что бы со мной в жизни ни происходило, в самых тяжелых обстоятельствах, мне никогда не хотелось выплакаться на маминых коленях или на ее груди. Мне нужны капризные ****ские девочки-подружки, заносчивые, и размалеванные, и надушенные, снов о том, что я маленький и робкий спускаюсь в гигантскую пиз…у, у меня никогда не было, я не Стивен и не Карл, короче, и Нэнси для меня не привлекательна. Хотя вначале я, как истинный авантюрист, и подумывал о жене босса, но, взвесив все за и против, понял, что она не моя чашка чая. Уже совсем другой вопрос, был бы я ей интересен или нет. Я думаю, что нет, между нами не было и нет ни одной точки соприкосновения, хотя и антипатии тоже нет. Кроме того, я думаю, что мы с Нэнси одного типа люди, я тоже самоуверен, инициативен, деятелен, и всем моим женщинам всегда покровительствовал, и был им папа, даже тем, которые были старше меня. Может, именно поэтому мы и с Дженни не сошлись, она ведь не была соблазнительной девочкой-дочкой, она была мама Дженни, мама Дженни нам не нужна, нет. Я сам папа Лимонов, я сам командир.
    Авантюрист Карл — тихий человек, он если и живет в доме, то так, что его не видать и не слыхать. Иной раз по утрам я застаю его на кухне читающим книгу этикета, написанную Эми Вандербилт, очевидно, специально как пособие для авантюристов, для кого же еще. Гэтсби книга не нужна, кое-что он знает, а его деньги и его самоуверенность ставят его выше любого этикета. Гэтсби — представитель верхнего класса общества, а не буржуа, не бывший бухгалтер, как Карл. Вот Карлу приличествует читать книгу этикета, он ее и читает. Тем не менее, они делят одну женщину.
    Как странно, думаю я, природа, совершенно не считаясь с телами, рассовывает типы людей куда попало, есть тип, и природа сует его в первое попавшееся тело. И вот здоровенный детина — Стивен Грэй — 6 и 2, имеет в себе уязвимую душу маленького мальчика, который во всех женщинах ищет себе маму и выбирает маму — тому пример и Нэнси, и Полли, и еще несколько его женщин, все они распространяют вокруг себя материнскую ауру. В то же время я, Эдвард Лимонов, — 5 и 8, с детско-подобными чертами лица, поди ж ты, и имею замашки папы. Помню, что за все время моей жизни с Дженни, я один только раз — больной и в жару, закапризничал, и все в тот момент вдруг стало для нее на свои места — она прижала мою голову к груди и стала гладить меня по волосам, очевидно, сама этого не сознавая, и что-то забормотала ласково. На следующий день Дженни сказала мне грустно: «Какой ты был вчера больной, Эдвард, но наконец human. В первый раз за все время».
    Когда я гляжу на Нэнси в длинном платье, с загорелым лицом, ее волосы собраны в пучок, она совсем не накрашена, суровая и сосредоточенная, она стоит в саду на коленях и сажает куст азалий — пересаживает их из горшка, я чувствую некоторое мужское превосходство перед моим хозяином, которому нужны покровительственные ласки этой Женщины… Человек, работающий слугой, который натирает паркет и чистит боссу ботинки… но я до сих пор еще с ужасом вздыхаю каждую ночь и переворачиваюсь в постели, вспоминая взбалмошное дитя Елену, способное довести меня до бешенства своим ****ством, совершенно отбившееся от рук дитя. Елена — дитя, сбежавшее от папы Эдварда, и творящее безобразия, ебуще…ся со скверными мужчинами, и хулигански живущее, как она хочет, в то время как дочь должна жить, как хочет папа. Природа скроила меня таким, что делать, если б я мог — я бы с удовольствием успокоился на женской большой груди — бедный уставший мальчик.
    Ах, дорого бы я дал, чтобы проникнуть ночью в спальню Стивена Грэя и посмотреть, как он это все делает со своими женщинами. Любопытство исследователя, господа, только любопытство исследователя, ничего грязного, никаких сексуальных мыслей, хотелось бы посмотреть только, кто и как преобладает. Кстати говоря, Стивен со своими girl-friends использует не только его хозяйскую спальню, но и гостевую спальню рядом. Или он трахается с Полли на своей постели, а позже она уходит спать в гостевую комнату, и в таком случае, ох уж мне эти избалованные васпы, или Гэтсби считает неэтичным использовать для еб…и хозяйскую семейную спальню, где висит фотография Нэнси — голой с голым же ребенком, это Генри — ее первенький. Не знаю, но черная женщина из слаборазвитой страны Гаити Ольга имеет чуть больше работы, благодаря странному благородству нашего господина. А желтый человек полутатарин Эдвард имеет еще один повод для улыбок и размышлений.

    Жалкий неудачник и слуга, Эдвард, я вам этого удовольствия не доставлю. Я вытерплю, выстою, я вынесу еще множество отказов от издателей, еще несколько лет вот таких пустых вечеров, несколько тысяч таких, как сегодня, прогулок, перетерплю, и войду к вам на крышу мира — самым умным и злым. И не ради вашего общества, я уверен, оно будет немногим веселее общества Дженни и ее друзей, даже не ради ваших женщин, но ради самого себя. Себе доказать хочу, что я могу. Мне главное, чтоб я себя уважал.
 
    Генри всегда стоит на семейных фотографиях с краю. У него отдельное, наивное, но и как бы чуть насмешливое выражение лица. Другие члены семьи, и младшие дети тоже, куда грубее его. Ростом он с папу Стивена, но необыкновенно тонок, даже для его семнадцати лет, порой кажется, что он вот-вот сломается в талии. У него короткие блондинистые волосы, как у мамы Нэнси, и на носу тоненькие очки парижского студента, на типичного американского мальчика он мало похож.
    Мы с Генри друзья. Не то, чтобы большие, он ведь не живет в миллионерском доме, учится, но за тот десяток или чуть больше встреч, которые у нас были, мы вполне с ним сблизились. Мы даже разделяем кое-какие общие увлечения — например, любовь к Джеймс Бонд-фильмам.
    В конце апреля Генри в сопровождении дюжины мальчиков и девочек приехал из Коннектикута, мама Нэнси позвонила мне предварительно и, предупредив об их прибытии, попросила батлера Эдварда присмотреть за молодежью — в нашем доме, оказывается, должно было состояться детское костюмированное парти по случаю окончания учебного года. На этом парти Генри собирался доснять заключительную сцену фильма, продюсером и одним из героев которого он был. Как видите, Генри играл в своего папу — папа единожды был продюсером, Генри тоже обратился к киноискусству.
    Гостей у двери, еще снаружи, встречали стражи — два здоровых крепких парня. Генри одел их в расшитые золотом персидские безрукавки, прямо на голое тело — безрукавки Генри отыскал в бейсменте, шкафы со старыми вещами занимают у нас целую стену бейсмента. Мускулистые парни были как бы телохранителями Генри, он ими всячески помыкал и называл их «мои рабы», на что они, не моргнув глазом, соглашались. Как вы поймете позже, «мои рабы» были связаны с контекстом фильма, который они снимали, и ролью Генри в фильме: Генри играл Мостелло — современного Мефистофеля из штата Коннектикут, а эти двое играли роли его рабов. Но и помимо фильма рабы были у него рабами — телохранителями и на побегушках, эти ребята с простыми лицами. Я не знаю, были ли они из семей победнее, или Генри возвысился над ними благодаря своему интеллекту и утонченности, но я присутствовал при очень некрасивой сцене, господа. Перед самым началом парти вдруг обнаружилось, что у них не хватает сахара в сангрии, мой сахар они уже использовали, они сварили гигантский котел сангрии. Платил, конечно, за все Генри. Вынимая деньги из кошелька, он, как мне показалось, нарочно уронил на пол двадцатидолларовую банкноту. Генри не нагнулся за ней, еще чего, он небрежно бросил старшему из своих двух телохранителей — «Возьми!» — и тот послушно поднял деньги и побежал за сахаром, прямо в персидской безрукавке, его мощные голые плечи камнями выпирали из-под нее.
    …Я испугался незнакомки, даже холодный пот выступил на лбу слуги, показалась она мне ужасно недоступной, и самое страшное, что я тотчас понял — она была из породы девушки в шиншиллах! Вокруг незнакомки, она только вошла, засуетились все их лучшие мальчики. Даже сам Генри спустился вниз по лестнице в токсидо и бабочке, разводя руки заранее широко в стороны, как делал его папочка, поприветствовал ее, заключил ее в объятия, — поведение и жесты полностью скопированы с Гэтсби-старшего. «Хотел бы я быть в эту минуту на месте Генри и заключить ее в объятия», — подумал я завистливо. Можете себе представить, Генри приветствовал ее по-французски, и незнакомка ему отвечала странно-низким для такой юной особы голосом, тоже по-французски. Аристократы ху…вы.
    У меня упало настроение. Со мной такое бывало и тогда, когда мне было столько же лет, сколько им сейчас, — упадок сил и припадок неуверенности перед лицом красоты. Чаще всего подобные припадки остолбенения и неуверенности случались со мной на школьных балах. Мне, конечно, всегда хотелось самую первую девочку на балу, и я, безусловно, всегда стоял в самом темном углу зала, прислонившись к стене, и мучился трусостью. Нет, я знал себе цену, я знал, что я «good looking boy» — девочки мне об этом говорили. Но красота повергала меня в состояние столбняка и оцепенения. Когда же я наконец преодолевал свой столбняк, было уже поздно, какой-нибудь наглый мужлан с едва пробивающимися усиками уже держал мою душеньку за руку и что-то вдохновенно лгал ей. Ни тогда, ни сейчас я ни на минуту не засомневался, что я куда интереснее и живее маленьких или взрослых мужланов, составляющих по меньшей мере 95 процентов мужского общества на каждом балу, но что это меняло? Теперь, правда, зная за собой постыдный грех трусости, я с годами выработал несколько приемов, позволяющих мне бороться с ним. Так, я твердо понял, что красивые женщины повергают в ужас и столбняк не только меня, а многих. Достаются они всегда самому смелому, обычно, самому первому смелому, вот я и стараюсь быть первым. Закрыв глаза в состоянии полного ужаса, я, обычно, иду через зал или гостиную, главное — подойти, преодолеть пространство, как только я открываю рот, все становится на свои места. Совершенно не важен в таком случае предмет разговора, главное издавать дружелюбные звуки, в сущности мы же высокоорганизованные животные. Собаки обнюхивают друг друга в таких случаях или виляют хвостами.
    Сволочь Генри меня ей даже не представил, он представил меня массе совершенно мне ненужных девочек-кикимор, а такое сокровище провел, не глядя на меня, вверх по лестнице в ливинг-рум угощать сангрией. Проходя, незнакомка все так же нахально глядела на меня, нет-нет, мне не показалось, она глядела на меня, да, наверное, это и неудивительно, я был взрослый мужчина, а она — независимо от ее возраста — взрослая женщина, мы были один на один в толпе детей. Когда она поднималась по лестнице, ее юная попка упруго волновалась под черным платьем, как гарцующий задок хорошенькой молоденькой лошадки, простите мне это гусарское сравнение, господа, но это было именно так.
    Постиравшись чуть-чуть для приличия на первом этаже, я поперся вслед за Генри и незнакомкой наверх. Я уверен, что за моим поведением никто не следил, что за глупости, это моя природная трусость перед красотой заставила меня выждать, когда я боюсь, видите, я тотчас вспоминаю о приличиях. Наверху уже творилось черт знает что — дети сидели на полу вокруг кальяна, и на диванах во франкенштейновском синем и зеленом свете синих и зеленых лампочек, которые они вкрутили во все многочисленные лампы папы Гэтсби. Несмотря на то, что гостиная в доме Гэтсби необычайно велика, вся она была покрыта плотным слоем подростков. Выглядели они очень весело, довольные рожи там и сям — как же, на парти нет ни одного взрослого.
    «Эдвард! Эдвард! Иди к нам! — закричали дети, сидящие вокруг кальяна. Среди них было несколько подростков, приехавших в автомобилях с Генри из Коннектикута, они меня уже хорошо знали, в частности, мальчик-режиссер и его смешная герл-френд. Всеобщее внимание при этих возгласах на некоторое время обратилось на меня. Перешагивая через торсы и туловища, становясь на руки и ноги подростков, хаузкипер пробрался к кальяну, дети потеснились и дали мне место на полу. Кто-то с готовностью протянул мне гибкую трубку с мундштуком на конце. Заведовал курением мальчик в парике, платье и черных чулках.
    Я с удовольствием затянулся. Гашиш у них был неплохой, ничего не скажешь, оттянув свое, хаузкипер зажал мундштук рукой и передал его следующему от него по кругу соседу. На меня взглянули все те же насмешливые глаза. Она сидела на одном из наших качающихся кресел, а в ногах у нее восседал рыженький красавец — мальчик-актер, игравший в их фильме главную роль — школьного Фауста, которого соблазняет Мефистофель-Генри. Мальчишка весь был сонно-наглый, он обнимал одну из молоденьких ног моей незнакомки и поглаживал ее. «Юный развратник» — подумал я с ненавистью и, передавая ей мундштук с кишкой, чуть-чуть улыбнулся ей снизу с пола. Она улыбнулась мне в ответ, не энергично, а так загадочно-издали, улыбнулась, мерцая…
    Мне, может быть, нужно было отойти от проклятого восточного зелья, от мальчика в черных чулках, с которым мы уже понимали друг друга не только без слов, но и без движений, обменивались биотоками, передавали мысли на расстоянии, но трусость и гашиш разложили меня на лопатки, я лежал и не дрыгался. «Ну что я ей скажу… — думал я, — ну что, она же знает, что я слуга, ей наверняка уже сказали, я видел, как она беседовала с Генри и другими ребятами о чем-то, взглядывая в мою сторону». «Была бы она не так ослепительна, — думал я, — честно, я не боялся бы, будь она чуть похуже, а не такая блистательная…» Короче, я все более и более комплексовал, и даже вдруг, обнаружил себя сидящим там же, у кальяна, погруженным в грустные мысли о том, что я уже старый в сравнении с ними, одинокий, и никаких у меня связей с толпой детей нет. Никаких. Они отдельно, и я отдельно…

     Вся моя жизнь на протяжении нескольких последних лет — это тоска по «action», по действию. Если, а я очень на это надеюсь, цивилизация наша начнет разваливаться в ближайшие пару десятилетий, я, конечно, найду себе применение тотчас, буду наверняка не из последних удальцов среди удальцов мира. Но пока единственное, что мне остается, — это писательство и секс — эти единственные две сферы, в которых человек, если он смел, до сих пор еще может проявить себя более или менее свободно. Все другие области давно патрулируются цивилизацией до мельчайших улочек и тупичков. И писательство и секс, бесспорно, тоже порабощены и зависят от цивилизации, от социального, но щели все-таки в машине есть. Или еще есть, или уже есть. Во всяком случае, они еще не умеют контролировать наши мысли, их гении в белых халатах еще не доискались до способа читать под нашими черепными коробками. Они давно подслушивают наши телефонные разговоры, роются в наших бумагах, но мысли они еще не читают. Хотя я совершенно уверен, что уже идет лихорадочная работа в этой области, и гении в белых халатах добьются своего, я верю в человеческий гений. Дай мне Бог умереть раньше этого великого открытия, ибо тогда уже х…й попишешь и поебеш…ся на свободе.
    С писательством у хаузкипера господина Стивена Грэя не очень движется. Американские издательства одно за другим отказываются печатать мою книгу. Может, они сговорились с моей бывшей подругой Сэрой? Хотя у меня давно уже начался зуд перемен, опять хочется переместиться на следующую ступеньку жизни, зуд честолюбия, я вынужденно сижу в слугах, и жизнь моя в миллионерском домике, войдя во второй год, совершает как бы второй круг. И это уже рутина, мне неинтересно, и я посматриваю по сторонам, куда бы свалить — неугомонный господин Лимонов Эдвард. Уже все, с кем я когда-то начинал жизнь — угомонились, кто в тюрьме, кто в семье, остановились, во всяком случае, даже Елена как будто устала и живет замужем за европейским своим аристократом и разве что изредка позволяет себе небольшие любовные приключения. Но не я.
    Издатели отвечают Лайзе приблизительно одно и то же, что-то вроде: «Роман господина Лимонова слишком пугающий, его герой слишком негативен». Внутри себя, в глубине души я считаю, что они правы, отказываясь публиковать мой роман. В сущности говоря, я их враг, и такие книги, как моя, разрушают если не цивилизацию, то по крайней мере веру в нее, так что логично их не печатать. Но борьба есть борьба, посему я всеми силами стараюсь выиграть. Я давно уже не реагирую эмоционально на отказы, агентша методически посылает книгу в неохваченные еще книгой издательства, а если Лайзе надоест эта работа, я не умру от разрыва сердца. Я буду искать и найду себе нового агента, и начну все сначала Они жадны до денег, и они меня купят в конце концов. Я упрямый. Но, к сожалению, я еще и very sensitive, как отметила некогда моя подруга Дженни, и время от времени мне становится тошно, тогда я убегаю куда глаза глядят, как безумец, и чаще всего ищу облегчения в сексе.
    Лучше всего быть подкидышем в этом мире, не знать ни отца, ни матери, тогда ты сможешь сделать себя таким, как ты хочешь, злым без оглядки… хорошо это, одним словом, и освободительно. «А какой комплекс он будет иметь!» — завистливо подумал я. Хорошо иметь комплекс. Нужно иметь комплекс. Человек без комплекса — что новый автомобиль, в который забыли поставить мотор. Его, конечно, можно толкать по жизни, но сам он не может двигаться.

    Я сказал Поле, что я завидую ее профессии. Я и действительно завидовал. Кроме того, что работа была интересная, с людьми, Пола наверняка зарабатывала за вечер столько, сколько я получал в миллионерском домике за пару недель, а то и куда больше. Только я оставил у нее в общей сложности сто долларов. Не все такие сумасшедшие, как я, и ходят к проституткам успокаивать свою душу, но и те, кто ходят успокаивать плоть — платят, потому с ней все было хорошо.
     Я написал Поле свой телефон и вышел вместе с ней на улицу. Сексуального удовольствия я получил от нее мало, вообще не понимаю, каким уж нужно быть идиотом, чтобы ходить за сексуальным удовольствием к проститутке. С таким же успехом можно ходить за этим к врачу-урологу, он тоже трогает за член. Но духовное, условно назовем его духовным, удовольствие я от визита к Поле получил, как хулиганистое дитя, что мается от безделья и тоски целый день и успокаивается лишь только когда набедокурит — повесит кошку в саду или украдет у отца из кабинета револьвер и прострелит ногу сестре… В том, что Пола не позвонит мне, я был уверен, эти девочки очень осторожны, хотя я и заманчиво сказал ей, что очень богатый и живу в Манхэттене в собственном доме.
    Я пошел в собственный дом — пересек Бродвей, еще несколько авеню, и вскоре оказался на Пятой, по Пятой я дошел до 57-й улицы. На стене банка на углу Пятой и 57-й улицы красовалась жирно выведенная при помощи черного фломастера горделивая надпись-призыв «Ограбь меня!» Это наш нью-йоркский особый патриотизм. Сейчас наши нью-йоркские грабители банков на рекорд идут. Больше всех банков ограбили в стране, и уже к этому месяцу больше, чем за весь прошлый год.
    «Давай ребята! — думаю я. — Нажмем! Удвоим количество ограблений банков! Удвоим и утроим!» Не один я болею, все подсчитываем в Нью-Йорке, все в азарт вошли. Пресса считает, мы, нью-йоркские патриоты, считаем. Сегодня тринадцать ограблений, завтра, о дай Бог, чтобы было больше, хотя бы четырнадцать. Азарт. Наши грабители лучше всех, самые бравые. Даже женщины есть.
    Я иду мимо банка спокойно, нет, я не стану его грабить, я научился свои страсти сдерживать. Быть писателем куда выгоднее, чем быть бандитом. Уж я потерплю, подожду, и все же отхвачу свой кусок, сделаю мое большое дело. Потерплю, хотя внутри я безусловно бандит, кто же еще. Какой я хаузкипер, и какой я писатель, я бандит! Это моя настоящая профессия, думаю я лихо.

    Сегодня босс дома. Сегодня пять человек из Кувейта сидят в гостиной. Сидят они в нашей гостиной уже три часа.
    Пять кувейтцев явились в лимузине, одетые в западного покроя костюмы, а вовсе не в бурнусы бедуинов, как я ожидал. «Четыре из них, — сказал мне, выскочив в кухню, мистер Ричардсон, сводный брат и сотрудник босса, он радостно потирал руки, — четыре кувейтца стоят больше двух биллионов, Эдвард!»
    Два биллиона долларов! — это уже из области астрономии. Миллион я еще как-то могу себе представить, но два биллиона и даже больше? Стоят только четыре из них, потому что пятый — бедняга, ничего не стоит, хотя и тоже кувейтец, он — переводчик. Переводчик, в моем понимании, уже слуга, посему он меня мало интересует, но на обладателей двух биллионов я гляжу во все глаза и стараюсь заскакивать в ливинг-рум — гостиную как можно чаще, делая вид, что я заботлив.
    Когда я заботлив, часто случается, что я слишком заботлив. С кувейтцами я тоже перестарался, совершил ошибку. Хотя и не на основной стол — тот самый, зеркальный, с птицами, который Гэтсби выломал из стены в Иране, гости и Стивен сидели вокруг него, — но я поставил все же алкоголь в гостиную, на столик в углу — водку, и виски, и ром, и бокалы. А ведь знаю же теоретически, что арабские люди спиртного не пьют, им мусульманский закон их не разрешает, и предложить им выпить — большая обида для них, или, по меньшей мере, нетактичность. Только случайно я не сунул алкоголь им под самый нос, на зеркальный стол — благо на столе уже не было места — я уже поставил туда чай и кофе. На мое счастье, я только успел втиснуть на стол абсурдное кожаное ведерко со льдом, и в процессе втискивания я увидел стареющее на моих глазах лицо Гэтсби. Он бы выругал меня, наверное, немедленно страшными словами, если бы не арабы вокруг стола, и Ефименков, мой ангел-хранитель, о котором он, по-моему, постоянно помнит, хотя доподлинно знает это только сам Гэтсби. Я, безусловно, воздержался от дальнейших действий, хотя сразу и не сумел понять, в чем дело, а потом ко мне вышел из ливинг-рум быстрый мистер Ричардсон и тревожно сообщил мне о моей ошибке. Я улучил момент и позже утащил свои бутыли с алкоголем, может быть, даже не все кувейтцы видели их, большинство из них сидели спиной к бутылям. В коридоре я подумал, что такая ошибка, соверши я ее пару-тройку столетий назад, могла стоить мне моей хаузкиперовской, батлеровской жизни. Варварский барон три столетия назад повесил бы меня на большом дереве в саду, рядом с качелями, хотя потом, возможно, и пожалел бы верного батлера, жертву своего темперамента.
    Кувейтцы сидят до сих пор и торгуются и совещаются с боссом и мистером Ричардсоном и еще двумя бизнесменами поменьше рангом. Правда, у них был перерыв. В перерыве они спустились на первый этаж в солнечную комнату и осмотрели и опробовали там… ну, что бы вы думали?.. Машину для мгновенного определения состава золота. Машину эту привезли уже два дня назад в большом сундуке, упакованную заботливо в одеяла, ибо это одна из двух или трех таких машин, существующих в мире, так что наши бизнесмены о машине заботятся. Внешне машина выглядит как маленький токарный станок с электронным управлением, от нее исходят всяческие провода, а на черном ящике-щите у машины расположены множество индикаторов со стрелками.
    Когда перерыв кончился и арабско-американская толпа вернулась в ливинг-рум, опять к арабским коврам и подушкам, ****еть дальше и перебирать бумаги, я прокрался в солнечную комнату, чтобы рассмотреть машину поподробнее. На машине лежало с дюжину продолговатых предметов, похожих на грубо испеченные пирожные. Взяв одно из пирожных, я почувствовал его ненормальную тяжесть. Золото. «Золотце! Золотишко!» — говорил я себе, подбрасывая брусок золота.
    Мне почему-то стало весело. Тяжесть золота была влекуще-приятная. На минуту я подумал, что хорошо бы сгрести все бруски в сумку, такая у меня есть, и съеб…ть в далекие земли. Но сколько тут может быть золота, на какую сумму? Я взвесил взглядом кучку брусков. Для меня мало. Слишком мало, чтобы бросить так и ненапечатанными книги, и агентшу Лайзу, и мою борьбу на полпути. Я часто хожу в банк получать для Гэтсби cash — это одна из моих обязанностей, — бывает, что и несколько тысяч долларов за раз, и порой у меня мелькает мысль съебать в какой-нибудь Гонконг или Лас-Вегас. Но тем и отличается большой преступник от жалкого воришки, что большому можно доверить и сто тысяч. «Не доверяй ему только миллиона, Гэтсби!» — усмехаюсь я.
    Положив брусок на место, я еще некоторое время постоял над машиной, в изумлении покачивая головой. «Машина эта, — подумал я, и кувейтцы, и дом, и босс мой, и сегодняшняя ситуация напоминают мне эпизод из приключений агента 007. Кувейтско-гэтсбиевская компания выглядит сошедшей с экрана, из какого-нибудь «Голдфингера» прямиком, не хватает только самого Джеймса. Впрочем, за Джеймса вполне могу сойти я. Еще мама Дженни смеялась, предполагая, что я в действительности русский шпион, и предлагала мне открыть в Нью-Йорке русский ресторан под названием «Spy» — шпион».
    Кому я в действительности нужен? Никому не нужен. Мой босс опять будет участвовать в автомобильных гонках в Калифорнии, натянув на голову шлем и зажав руками руль. Пол Ньюмен ху…в! Я, конечно, во время его отсутствия разгуляюсь и нагоню полон дом девочек, но всё не те девочки, мне дорогих хочется, как выебав…ая меня в бейсменте девочка-незнакомка. Простите мне навязчивую идею о дорогих женщинах, господа, но как же иначе, я ведь жизнь на женщин меряю. Этот мир освещают только они, более никто. Они же сообщают миру цель, беспокойство и движение.
    Какая красавица станет ждать, пока я путем героических усилий вылезу наконец из этой кухни и стану известным, может быть, богатым, — грустно думаю я. То, к чему я стремлюсь, материальную часть того, к чему я стремлюсь, Стивен Грэй имеет с рождения. На х…й женщине со мной мой глупый путь проделывать. Кому нужны оправдания: «Знаешь, я еще пока неудачник, но я очень талантлив, подожди, дорогая, еще немного!» Зачем «она» станет выслушивать мои истории о том, как я готовил ланчи и брекфесты, чистил боссу обувь, ходил за покупками, страдал духовно и физически, сидел, как сейчас, у окна и подавлял себя?
     На х…я я женщине, когда можно познакомиться с уже готовым человеком, с уже имеющим, со Стивеном Грэем, шесть и два ростом, бородатым, сорокалетним, владельцем множества элегантных компаний. «На х…я красивым женщинам я!» — ору я злобно вслух и ударяю кулаком по столу. Со стола падает бокал со льдом и разбивается на кухонном полу. Видимо, лицезрение золота довело меня до этой небольшой истерики, и кувейтцы, богатые, как свиньи, и виски, очень хорошее и крепкое. «На х…я?!» — повторяю я. — «Стивен богат, его дом романтически выходит окнами к реке и в сад. Что я имею? Старый чемодан моего возраста, подаренный мне родителями, да пару малоизвестных книг на русском языке, написанных мною в злобе и отвращении к миру».
    «Бл…дь, как они мне надоели все! — думаю я. — Войти как-нибудь в dining-room во время ланча и вместо уборки грязных тарелок и подачи салата и сыров полоснуть по боссу и его приятелям, вино смакующим, из знаменитого АК-47, или из не менее знаменитого израильского Узи!» Сегодня был подходящий для этого день — сказочные кувейтские шейхи куда более заманчивая мишень, чем Стивен Грэй. (Слуга Лимонов вообразил шейхов, окровавленных, на арабских подушках, медленно заваливающихся на арабские подушки.) «Один из кувейтцев, — думаю я, — может быть, е…ал мою Елену, своим черным х…ем в ее розовую пиз…у врывался. А что ж, очень возможно», — рассуждаю я.
    «А им за что все дадено, — пытаюсь я понять, — их биллионы? Я не знаю, за что точно, за то, что на их земле оказалась нефть, предположим, — вероятнее всего, так и есть. Случайность? Хорошо. А Лодыжникову дадено потому, что в данный временной период балетные танцы любит буржуазия, ее прихоть, — и платит за танцы звонкой монетой. Лодыжников сам со своими ногами — машина для делания золота. Еще одна случайность. Гэтсби моему оставил деньги отец — тоже случайность, а? Как много случайностей, не кажется ли вам? А мне случайности почему-то не досталось. Со мной, правда, все могло быть по-иному. Пиши я иные книги, не сидел бы я сейчас у окна слугой, обличал бы талантливо Россию и ее общественный строй, помогал бы Америке в идеологической борьбе против России, сидел бы, как Солженицын, в собственном поместье сейчас. Или гонял бы по голливудским дорогам в «роллс-ройсе», с парти на парти скакал, я ведь молоденький еще, и мои любимые богатые бля…и со мною бы были все, сколько пожелаю. Чего ж я на кухне, а?»
    После монолога я взял «Нью-Йорк пост», которую Гэтсби не успел прочесть, убежал, и углубился в эту желтую газетку. Еще Майкл Джаксон, брат Дженни, предупреждал, чтоб я эту дрянь не читал, но я читаю, «Вилледж Войс» тоже врет, только либеральная.
    Оказалось, что вчера убили лорда, двоюродного брата английской королевы. Красивый лорд, импозантный, старый, высокий. Бывший адмирал, и с Индией был связан, последним ее вице-королем был. Ирландцы убили, они независимо от Британии жить хотят. Сами. Думают, очевидно, этим все сразу проблемы свои решить — горбатые станут прямыми, у тех, у кого нет денег, возможно, деньги вдруг появятся, у импотентов вдруг нальются живой кровью члены. Простой здравый смысл хаузкипера подсказывает мне, что горбатые останутся горбатыми, импотентам и безденежным также не поможет национальное государство, но вот те, кто этими убийствами заведует, точно выйдут в старшие братья, вне сомнения. Эти бьют без промаха.
    Бомба большой силы взорвалась на рыболовном лордовом корабле. Фотографии о жизни лорда на две страницы «Пост» даны. И как с раджей великолепным он идет, и как с дистрофиком — старым Ганди, завернутым в кусок белой ткани, как башня, стоит. А жена лорда, как другая башня, справа. Индийский же пейзаж сзади.
    Я отвожу глаза от газеты и думаю: «А чего они так сожалеют о лордовой смерти от взрыва бомбы? Ну заболел бы лорд, или обессилел бы от старости, лежал бы, рот еле открывал, вонял бы дурно, слуг раздражал, ум терял бы. Разве лучше? А так помер солдатом лорд, как полагается, подорвали его бомбой. Я ему завидую. Человек до ползанья доживать не должен. Некрасиво это и грязно».
    Через несколько страниц дальше в газете, как иллюстрацию к своим мыслям, увидел я фотографию больничной палаты — лежат несколько человеко-тел, подключенных к аппаратам искусственной жизни. Подпись под фотографией сообщала, что они уже несколько лет так лежат. Живые растения. Зачем их сохранять, что за унижение человеческой природы? Я бы у всех, кто к жизненным аппаратам подключен, шланги бы оборвал. Так бы и шел по госпиталям и шланги разрезал, или кнопками автоматы жизни останавливал. Жестоко? Нет, честно, благородно даже…

    Я отправился домой один, независимый, загадочный, на свой элегантный Ист-Сайд, подальше от обычных людей и их маленьких жизней. Лучше ни с кем. Лучше деловые отношения с боссом, за него не стыдно — он богатый и здоровый. За случайных же недавних приятелей было почему-то стыдно.
    Придя домой, я что-то ел, бродил по комнатам, босса, как обнаружилось, еще не было дома, — как я и подозревал, он, очевидно, остался ночевать у своей дамы. Я просидел в ТВ-комнате, беспрестанно переключая программы, еще долго-долго… Если бы босс появился, я бы услышал стук двери и успел бы слинять к себе в комнату. К тому же, мне и не запрещалось ничего в доме, я избегал этих ночных столкновений с ним и его дамами сам, по собственной деликатности. Спать я лег только в четыре часа утра, чувствуя себя ближе к Гэтсби, чем к кому бы то ни было на этой земле, не странно ли, а, господа? Уже засыпая, я совершил открытие, вдруг понял духовную причину своего пребывания в миллионерском домике. Мне нужна атмосфера мечты, а миллионерский дом — максимальное в этой жизни приближение к мечте. «Дальше от нормального — ближе к мечте», — подумал я и уснул.
    В шесть утра я уже сидел в хвойной пене в своей ванне, надо мной (в sky-light) запевали только что проснувшиеся птицы, а я бодро пел свое: «I wanna fuck somebody who is good…» — («Я хочу еб…ть кого-то хорошего…») Мне предстоял деловой день, вот я и копировал босса, даже эссенцию для ванны у него украл. Внизу, как раз под моей ванной, находится ванная Стивена, и приоткрыв dumb-waiter можно услышать, как у него там льется вода и звучит радиомузыка. Мы встали.
    В семь утра хаузкипер Эдвард, одетый в черные служебные брюки и белую карденовскую рубашку, накинув поверх китайскую стеганую куртку, сгребал на террасе сухие сентябрьские листья и определял их в большой пластиковый мусорный бак. Было уже прохладно по утрам, но в саду было еще очень красиво. На ланч Стивен ожидал президента автомобильной компании «Роллс-Ройс», и я, как энергичный и думающий слуга, знающий привычки своего хозяина, был уверен, что после или до ланча Гэтсби вытащит президента «Роллс-Ройса» и сопровождающего его бизнесмена в сад, дабы сесть на сентябрьском позднем солнышке вместе с кофейными чашками у самой Ист-Ривер на железные скамейки и ворошить там бумаги. Посему, трудолюбивый Эдвард решил очистить террасу от накопившихся уже в немалом количестве сухих листьев, дабы последние не затрудняли трудолюбивых бизнесменов при ходьбе.
    В разгар моих сельскохозяйственных трудов на террасу вылез с газетой и чашкой Стивен, кофе он взял уже готовый на кухне.
    — Good morning, Эдвард! — сказал Гэтсби. — Что за прекрасный день!
    — Good morning, Стивен, — сказал слуга, — beautiful day! — и продолжил заниматься своим бизнесом — сгребать и укладывать в бак листья.
    Вокруг было так красиво, как в какой-нибудь Германии, в Баварии, на Рейне, — разнообразие цветов умирающих листьев создавало праздничное настроение, пахло забродившими мертвыми растениями, с плюща на нашем доме обильно насыпалось синих мелких ягод на террасу, птицы неизвестных пород крутились вокруг слуга и хозяина, пытаясь выхватить и свою долю из утреннего кругооборота труда и капитала. Я очень люблю сельскохозяйственную жизнь, и хотя мне обычно трудно прожить в деревне долгое время, я с удовольствием вожусь на нашей террасе, и даже, по примеру Нэнси, сажаю что-то время от времени, скажем, подсаживаю новые кустики азалии вокруг террасы — там, где вижу лысые места, а этой осенью попозже буду сажать тюльпаны.

     ...Я иду домой очень не спеша, еще рано, и сегодня день, который мне нравится. Я вообще люблю осень, осенью я к себе прислушиваюсь с особым вниманием, все мне осенью яснее и понятнее, просторнее.
    Сегодня мне впервые становится понятно, что скоро я отсюда, из миллионерского домика, съе…у. Не знаю еще как, и даже точное время пока мне неизвестно, но первый сигнал уже поступил откуда-то. Я не принимаю решения пока, я иду, переваливаясь, в своей старой китайской куртке домой. Китайская куртка досталась мне после старшего сыночка Генри, ее забыл, возможно, один из его друзей, и хозяин так и не объявился.
    Решения я не принимаю, тем не менее я хорошо знаю себя, я совершил в своей жизни столько переездов, столько раз начисто менял сцену действия и состав исполнителей, что уже научился понимать — раз появилась мысль об уходе, будет и уход. Изжил себя и миллионерский домик — весной будет три года, как я впервые вошел в него, хватит, зовут меня другие земли, страны, женщины и другие приключения. Если я останусь здесь, я стану таким, как Линда, но я не имею права быть, как Линда — восемь лет на одном месте. У меня нет восьми лет. «Надо уебыв…ть», — думаю я со счастливой улыбкой, открывая дверь дома своим ключом.
     Президент фирмы «Роллс-Ройс» прибыл на «роллс-ройсе». Не на таком шикарном, белом, лакированном и хромированном, на каких разъезжают черные пимпы с белыми девушками вокруг Централ-парка или высокого класса драг-дилеры. На скромном серебристо-сером «роллсе», небольшом по размеру, из тех, что не требуют шофера в фуражке. «Роллс» вел его бизнесмен-сотрудник, и выглядели они оба достаточно скромно. Стивен даже вышел им навстречу — что бывает достаточно редко. Он провожает своих гостей, но двери им открываю я или, реже, — Ольга. Я думаю, что в душе Гэтсби презирает фирму «Роллс-Ройс» за некоторую вульгарность ее продукции, может, именно за то, что на их автомобилях разъезжают пимпы и драг-дилеры. На стивеновских автомобилях, хотя их и выпускается несравненно меньшее количество (стоят они почти такие же деньги, как и «роллс-ройсы»), драг-дилеры не разъезжают. «Наши» автомобили респектабельны, как старый английский хорошего твида консервативный костюм, с виду вроде и ничего особенного, но знаток остановит взгляд и оценит непременно строгую сдержанность формы и цвета.
    Я подал этой публике наверх в кабинет Стивена кофе на серебряном подносе, а также заваренный отдельно для президента чай в серебряном чайничке — оставил все это им, пусть сами себе наливают, они уже разложили бумаги, зачем им мешать, и спустился на кухню.
    Через некоторое время появился на кухне Стивен, спросил: «Как все движется, Эдвард?» Я сказал, что если они готовы, то через пять минут я буду готов подать им ланч. «Отлично!» — воскликнул Стивен и нырнул в бейсмент, пошел выбрать к ланчу вино. По степени качества вина можно всегда безошибочно определить ценность, какую Стивен придает своим гостям. От этих, как я догадываюсь, он хотел, чтобы они поделились с ним своей distribution сетью, то есть взялись продавать и его автомобили. Наверняка у них хорошая сеть — еще бы нет, могущественная фирма. Я оказался прав. Стивен вернулся с двумя бутылками «Шато Хот-Брийон» 1961 года. «О! — подумал я, — по первому разряду принимает». Даже то, что Линда предупредила меня еще вчера, чтоб я надел сегодня свои черные служебные брюки, белую рубашку и пиджак («Стивен просил меня тебе сказать», — дипломатично заявила Линда), даже это обстоятельство подчеркивало важность происходящего.
    Я разбаловался, испорченный слуга мировой буржуазии, и позволяю себе подавать ланчи Стивену и его людям даже будучи одет в тишотку с надписью «Кокаин опасен для жизни!». Или же у меня есть другая тишотка, подаренная мне в свое время Бриджит, с надписью «IRT лайнс», то есть линия IRT нью-йоркского сабвея, самая главная ист-сайдовская линия, скрытая под Лексингтон-авеню, — я гордо щеголяю в ней, патриот Ист-сайда. Тишотка эта раньше принадлежала самому Ричарду Хеллу — нашей нью-йоркской номер один панк-звезде. Бой-френд Бриджит — Дуглас — был некоторое время барабанщиком у Ричарда Хелла. В этой тишотке, разрезанной лезвием там и сям, специально разрезанной, Ричард Хелл давал интервью газетчикам. Я нагло появляюсь, зашив всего пару дыр в этой панк-реликвии, перед очи Гэтсби. Мое «падение» произошло постепенно, не сразу. Вначале я всякий день был облачен в черные брюки и белую рубашку.
    Роллс-роевцы и Гэтсби сели за стол — я дал им баранину и пареные овощи, которые я сам ненавижу, и свистнул вверх — приглашая этим свистом Линду занять ее место за кухонным столом. Кроме Линды с нами должен был еще обедать мистер Ричардсон, он теперь работает в нашем доме всякий день над очередным фантастическим проектом Гэтсби. Проект касается распределения рабочей силы в Юго-Восточной Азии, Гэтсби хотел запрячь в работу на крупные международные корпорации несчастных boat-people, которых и так переполовинили малайские пираты или тихие и жуткие таиландские рыбаки. Как видите, Гэтсби мыслит глобально и рвется к власти над человечеством, он — типичный Старший Брат. Обычно мистер Ричардсон ланчует со Стивеном, если тот в доме, но сегодня особый случай. Мистер Ричардсон не принадлежит к автомобильному бизнесу, поэтому он оказался с секретаршей и хаузкипером на кухне.
    Я пошел, собрал у роллс-роевцев и босса грязные опустевшие тарелки. «Тенк ю вери матч!» — сказал мне Гэтсби с русским акцентом. Роллс-роевцы тоже поблагодарили. Раз выебывае…ся босс, значит, он в хорошем настроении, дело, следовательно, выгорает, будут они продавать наши автомобили. Я подал Стивену со товарищи салат и, вернувшись в кухню, насплетничал Линде и Ричардсону о положении вещей. Это дало нам повод перейти на босса — всегдашняя наша тема, хотя, время от времени, мы с Линдой даем себе зарок не говорить о его личности, хотя бы во время ланча.
    — О, Стивен в хорошем настроении, — говорит Ричардсон. — Я вообще замечаю, что он делается более гуманным. Может быть, от того, что становится старше? Он куда менее раздражителен, чем был даже еще пару лет назад.
    И Линда подтвердила, что, кажется, он, да, исправляется. Мы радостно загалдели. Как же, наш дикарь делается все более похожим на человека. Прекрасно! Здорово! Удивительно!.. И вдруг во время наших восторгов я подумал: «А не пошел бы он на х…й!» И пошел — проверил, что делают господа за столом. Господа разглагольствовали среди остатков салата и сыра. Я спросил их — подать ли им кофе, и они радостно согласились. Убрав еще раз грязные тарелки, я подал им кофе и вернулся в кухню. Оказалось, что только что звонила Полли, и разговор вполне закономерно перешел на сексуальные способности Гэтсби. Я заявил:
    — Я не верю в высокие сексуальные показатели Стивена. На мой взгляд, он должен быть грубоват и примитивен в постели. Хотя он и здоровый мужик, но мне кажется, что все, что он может, — это очень несложный секс типа туда-сюда, и то, очевидно, недолго.
    Линда меня поддержала и даже обобщила мой тезис, сказав, что, по ее мнению, васпы все неинтересны в постели, что их пуританское воспитание сделало их нечувственными. Для Линды такое высказывание имело особый смысл, ведь ее бой-френд Дэйвид — еврей.
    Я не стал обижать Линду и не сказал ей, что я невысокого мнения о еврейских мужчинах тоже. Посему мы опять прошлись по Гэтсби, которого родственник — мистер Ричардсон — стал защищать. И конечно, не столько по родственным причинам, он часто отзывался о Гэтсби иронически, скорее потому, что мистер Ричардсон был сам васп, он обиделся за васпов. Вполне понятно, кому хочется прослыть никудышным мужчиной, да еще оказаться таковым вдруг из-за того, что твою нацию считают бедносексуальной. Разгорелась битва.
    Я не очень хотел обижать васпов (WASP - White Anglo-Saxon Protestant - Белый, АнглоСакс, Протестант; если подойти к названию формально, то это американцы британского происхождения, протестанты по вере; в самом узком смысле WASP - это избранные представители богатых и породистых кланов северо-восточного истеблишмента, в широком - белые протестанты любой части Америки; заведомо не относятся к WASP католики и иудеи (из-за религии), черные и латиносы (из-за расы); слово White (белый) в этом определении излишне, потому что англосаксы автоматически принадлежат к белой расе, оно было добавлено, чтобы у аббревиатуры появился смысл: wasp – оса; иногда при расшифровке слово White(белый) заменяют на Wealthy(богатый); WASP - это люди, родившиеся с серебряной ложкой во рту, получившие все с самого рождения и вступившие в защищенный, чистый, белый мир. Они наследуют богатство, живут в исторических домах, особо одеваются, знают своих предков (изображения которых висят по стенам) на сотни лет назад, их высокий досуг - охота на лис, конная езда и тому подобные светские забавы в своем кругу, очень-очень закрытом), но для меня в споре был тоже свой интерес. Я хотел бы им сказать, что люди искусства, по моему мнению, куда интереснее в постели, чем бизнесмены. Без сомнения. Но я не мог. «Мистер Ричардсон наверняка обидится и за бизнесменов, как он уже обиделся за васпов», — подумал я. Я уже пытался, как-то разговаривая с Ричардсоном о Достоевском, подчеркнуть, что писатель — вообще профессия исключительная. На что мистер Ричардсон мне раздраженно сказал, что каждый человек в этом мире вкладывает в мир частицу своего труда и таланта, и он, — Ричардсон, тоже как бизнесмен вкладывает частицу своего. Далее мистер Ричардсон понес обычную бизнесменовскую пропаганду — о том, как они, бизнесмены, важны для мира, что они дают людям работу… и прочие лозунги из их арсенала.
    Я тогда подумал, что Ричардсон — это Ричардсон, а Достоевский — это Достоевский, но вслух сказал только, что у писателя больше возможностей, он оперирует идеями, и, как оперирующий идеями, он куда более могуществен и даже опасен. Но даже мой намек на то, что писатели — злодеи, не смог сбить Ричардсона с его твердого убеждения об особой важности касты бизнесменов в мире, которое он умело прикрывал демагогическим утверждением, что все люди равно вкладывают в мир свой труд.
    Я вспомнил об одной своей идее и решил поделиться ею с Линдой и Ричардсоном. Мне было интересно, что они скажут. Линда иногда ко мне прислушивается. Она находит, что я достаточно crazy Russian, но иногда говорю неглупые веши. Я сказал:
    — Послушайте, товарищи американцы! (Я всегда избираю шуточный тон, когда хочу говорить с Линдой о серьезных вещах.) Слушайте, — сказал я, — мне кажется, что вы, извините за вынужденное обобщение, всегда склонны подходить к проблемам жизни и человека механически. То есть подход к человеку у вас такой же, как к автомобилю или к трактору. Безусловно, вы признаете существование души, — продолжал я, смеясь, — но и к душе и к ее проблемам вы имеете наглость подходить механически. И ваше лечение человека, скажем, тот же психоанализ, предполагает ремонт в основе своей, как ремонт автомобиля или трактора…
    Даже ваша драг-революция, — продолжал я, — со всем ее вроде бы радикализмом, со всеми Тимоти Лири и прочими пророками ЛСД, галлюцинаторных грибов и другой гадости в качестве средств спасения человечества, тоже ничего нового в сущности не принесла. Она тоже следствие этого механического подхода к человеку как к машине. Хочешь быть счастлив — проглоти таблетку ЛСД или спор грибковых пожри — и ты мгновенно счастлив. И все человечество счастливо. Механическое решение. Быстрое, конечно…
    Тут дернулся мистер Ричардсон. Я остановил его рукой.
    — Иногда мне кажется, что вы, американцы, опять обобщение, простите, но как иначе, — вы куда более пропитаны примитивным марксизмом, чем русские. Русским до вас далеко. Вы беспрестанно повторяете магическое для вас слово «экономика». Экономикой вы объясняете все, все события в мире, по вашему упрямому мнению, происходят по экономическим причинам. И войны, и революции — все. Я считаю, что это наивная и устаревшая на столетие, по крайней мере, точка зрения. Хлеб тоже движет миром, безусловно, но не только он, и он — даже не главное. Вон сверхперенаселенная Индия голодает всю ее многотысячелетнию историю, однако никаких у них особенных революций не наблюдалось и не наблюдается. Есть нечто выше хлеба, а именно человеческая духовная энергия… Героизм…
    Увидев внезапно по выражениям лиц Линды и Ричардсона, что новая тема оказалась им безразличней, чем я ожидал, я прыгнул в другое.
    — Ну ладно, оставим героизм, — сказал я, — возьмем самое ближайшее к нам историческое событие — Иранскую революцию. Как вы ее экономикой объясните? Шах поднял благосостояние в своей стране, это несомненно. По статистике, население Ирана имело перед революцией самый высокий жизненный уровень за всю иранскую историю. А революция все же произошла, значит, не экономика повинна в Иранской революции, а? Что-то, может быть, другое?
    Линда и Ричардсон стали мне возражать… Кое в чем они были со мной согласны, кое в чем — нет. Мы не разделились на два лагеря, русский против американцев, два американца против русского. Америка и американцы давно не чувствовались мне чужими. Я уже жил в Нью-Йорке пятый год, русским себя мало чувствовал, европейцем — да, порой.
    К единому мнению, как и во всех наших кухонных спорах, мы не пришли. Внезапно «политика» им надоела, и мистер Ричардсон стал хвалить мой английский:
    — Когда ты впервые поступил сюда работать, Эдвард, признаюсь, что после каждого телефонного разговора с тобой у меня болела голова, — сказал он, смеясь. — Теперь ты говоришь, как нормальный человек, конечно, у тебя есть акцент, но это даже придает известную интересность твоему английскому. Девушки, очевидно, находят твой акцент charming.
     — Самое слабое место у Эдварда — это произношение, — сказала Линда. — Его словарь необыкновенно большой, временами он употребляет даже мне плохо известные слова, но употреблять весь свой словарь он не может, он не знает, как произносить слова. Купи себе учебник грамматики, Эдвард, и учи правила произношения, — заключила Линда. — Я тебе уже год об этом говорю. Хочешь, давай я тебе куплю учебник, я на этой неделе еду в Барнс энд Ноблс.
    — С его произношением, — обращается Линда опять к Ричардсону, — Эдвард, однако, единожды умудрился посадить меня в лужу. — Она хохочет и продолжает: — Ты, очевидно, помнишь, что у нас в середине лета ограбили соседний дом, «мисс пятьсот миллионов» дом. Воры влезли из сада, выпилили часть двери, проникли внутрь и унесли картины и драгоценности, не помогла и особая аларм-система в каждой комнате, они просто перерезали провода…
    Линда рассказывает, а мистер Ричардсон качает в ужасе головой. Он с семьей живет в Массачусетсе, ему о наших нью-йоркских преступлениях боязно и противно слушать.
    — Так вот, на следующий день после этого ограбления, — продолжает Линда, — Эдвард поднялся ко мне в офис и принес с собой газету. — Дальше Линда пытается копировать мой акцент: «Слушай, Линда, зэт из зэ адвэртайзинг ин ньюспейпер…»
    Я возмущенно кричу, что неправда, я не разговариваю на самом деле с таким деревянным акцентом, но Линда отмахивается от меня и продолжает, правда, уже без акцента: «Пошлите 399 долларов и через две недели вы получите новенький машин-ган, обойдется он вам дешевле, чем любая страховка вашей жизни. «Страхуйте вашу жизнь, американцы, с нашим машин-ганом!» и адрес, — торжествующе заключает Линда, — Кноксвилл! Теннесси!»
    Мистер Ричардсон хохочет долго и искренне. Просмеявшись, он повторяет «Кноксвилл! Теннесси!», и, улыбаясь, глядит на меня.
    Я смеюсь вместе с ними и гляжу на Линду, она любит рассказывать эту историю. Я жду конца, там, в конце, мой триумф над Линдой.
    — Я ему и говорю, — продолжает Линда серьезно: «Эдвард! Ты же не произносишь «Ай кноу…» Ты говоришь «Ай ноу…», почему же «Кноксвилл»? Твердо запомни правило, Эдвард: если после «к», стоит согласная — в таком случае «к» не читается в английском языке. А еще вернее другое правило: если после «к», стоит «н», «к» не произносится никогда. Никогда. Запомни, Эдвард, — «Ноксвилл», «ноу».
    — Знаешь, что он мне сказал? — спрашивает Линда у Ричардсона. Это кульминация всей истории. Ричардсон не знает. Еще бы.
    — Он сказал мне… — Линда медлит, смакует, не торопится: «А как же эти, маленькие такие, которые делаются из теста, вкусные? «Кнышес!»
    Мистер Ричардсон ревет от восторга: «Кнышес!», «Кнышес!» — повторяет он.
    Линда триумфально смотрит на Ричардсона.
    — Это, конечно, не английское слово, — говорит она, — а адаптированное еврейское, но «кнышес» чуть ли действительно не единственный пример слова, в котором «к», стоящее перед «н», произносится.
    Отсмеявшись, мистер Ричардсон спрашивает меня:
    — А зачем тебе машин-ган, из Кноксвилл, Теннесси, Эдвард?
    — Как зачем? — говорю я. — До дома «мисс пятьсот миллионов» был еще ограблен дом мистера Карлсона. Грабители тоже влезли из сада. А читали ли вы в газетах, что произошло недавно в Беркшир? Сын хозяина, двадцати лет, и хаузкипер, женщина семидесяти лет, были убиты грабителями. Я хочу жить! У меня нет ни малейшего желания умирать из-за стерлинговского серебра и ковров вашего сводного брата. Наша главная дверь, как вам отлично известно, запирается на один замок. Через ночь ваш рассеянный брат оставляет открытыми все двери, и в сад, и на улицу. Наша аларм-система вообще никогда не работала, она не действовала уже при Дженни. Два гарда, которые обязаны охранять наш блок, спят всю ночь… Я живу в доме один, — продолжаю я горячо, — я боюсь!
    Ричардсон смотрит на меня серьезно.
    — Я не знал, что даже в таком исключительном блоке, и с охраной, все же опасно жить, — говорит он и качает головой.
    Линда же, эта сучка, которая в доме не живет, говорит мне успокаивающе:
    — Ты, Эдвард, преувеличиваешь опасность. На улице ты можешь попасть под автомобиль, и статистика неопровержимо доказывает, что куда больше людей гибнет в Соединенных Штатах от автокатастроф, чем от рук убийц. К тому же, тебе нельзя давать в руки машин-ган, ты перебьешь всех нас. Crazy Russian!
    — Стивен посоветовал нам повесить на дверь дома табличку «Будьте осторожны! Здесь живет mad Russian хаузкипер!» — говорит Линда Ричардсону и смеется.

    …На кухню спускается Линда и мгновенно давится от смеха, завидя мой интернационал, рассевшийся на белых стульях. Я терпеть не могу, когда она спускается на кухню полоскать свои зубы, она же делает это несколько раз на день долго и шумно и всякий раз использует новый стакан.
    — Эдвард, — ехидно говорит она, отполоскав свои челюсти, — не собираешься ли ты пойти в Блумингдейл? Надеюсь, ты помнишь, что Стивен просил тебя купить ему две дюжины трусиков, ведь он уезжает завтра утром.
    Линда любит портить мне удовольствие. Впрочем, в Блумингдейл ходить я люблю, к тому же, я настроен, пользуясь случаем, купить и себе некоторое количество трусиков и счет сунуть Линде. Если удастся и она не заметит количества, а только заметит сумму, будут мне бесплатные трусики.
    Я сваливаю из дома вместе с Кристофером и пуэрториканцем, отправляюсь по осеннему холодку и солнцу в Блумингдейл покупать хозяину underwear. Раньше это делала Линда, а не Дженни, как я думал. Дженни, оказывается, в тряпках Стивена ничего не понимала. Теперь эта обязанность свалена на меня.
     В Блумингдейл пахнет дорогими духами, расхаживают богатые люди с пакетами покупок, в мужской секции строгость и приличие. Выбирал я долго и важно, ходил, смотрел и принюхивался. Дело это священное, спешкой его портить нельзя. На его трусики я все же, разумеется, потратил меньше времени, чем это ушло на то, чтобы отобрать девять трусиков для меня. Среди своих я даже приобрел несколько белых, были и синие и черные. Прекрасной формы, элегантной, небольшие, большими они быть не должны — вульгарно. Очень не дешевые трусики, чистый cotton. Мои были на размер меньше стивенских. Я заплатил и пошел счастливый, прижимая покупки к груди.
    Выходя из дверей Блумингдейл, слуга чувствовал себя на вершине мира, хозяином жизни, на встречающихся отманикюренных, прилизанных девушек и дам смотрел свысока и с вызовом. Расступитесь! Хозяин жизни идет! А всего-то девять трусиков. По три в каждом цилиндре.
    Шел, восхищаясь осенью, обратно в миллионерский дом и думал, что очень я люблю Нью-Йорк мой, и его вечное тревожное оживление, и что прижился я здесь, и едва помню Россию — сладкий детский сон. И еще я подумал, вдыхая осенний дорогой воздух, что был бы я, наверное, совсем другой писатель, может быть, типа Оскара Уайльда, родись я в богатстве, хотя дух бы, наверное, был бы неугомонный — такой, как сейчас. Летали листья, дул очень уже свежий ветер, у дома не было «роллс-ройса», и я облегченно вздохнул.
    У нас на террасе — в цветах, спал брюхом кверху бродячий садовый кот, который при моем появлении приоткрыл один глаз, увидел, что это я, и закрыл глаз опять. Кот знает, что я его уважаю за самостоятельность, и потому дрыхнет себе, изгоняет из тела и шерсти влагу и згу, до этого выпало много дождей. Кот нежится на сентябрьском солнышке, он знает меня и ни х…я не опасается.
    На корточках в траве перед своим домом сидит японец — знаменитый архитектор (впоследствии автор проекта знаменитой стеклянной пирамиды Лувра в Париже), и печально-удивленно смотрит на свой дом, затянутый в стекло, словно видит дом в первый раз в жизни.
    «Спал бы Стивен подольше, — думаю я, — всем бы было так хорошо — мистер Ричардсон и Линда неторопливо бы ****…ли на втором этаже, я сидел бы в саду». Дальше я начинаю философствовать. Я думаю, что японец и кот Стивену Гэтсби невидимы, он слишком грубо вмешивается в жизнь, а в нее, если что хочешь увидеть, следует входить осторожно, не вспугивая ее. «В общем-то его как бы и не существует — Стивена, раз ему не видны японец на корточках и кот, — думаю я. — Я же — слуга — более полезен миру, ибо вижу японца и кота и могу о них рассказать. Стивен видит только свои бумаги, чувствует свое тело, выполняет в мире двигательные, в основном, функции».
    Я вспоминаю, как Станислав, обиженный однажды тем, что Стивен и Нэнси не пригласили его с собой в ресторан, сказал мне зло, когда они ушли: «Стивен очень хочет быть творческим, но не может. Он не sensitive, хотя у него прекрасные мозги».
    Станислав был тогда несправедлив, за него говорила его обида. Я не хочу быть несправедливым и потому думаю, что не будь у Гэтсби этого дома, я не встретил бы Станислава, не увидел бы японца и кота, и сада бы не существовало для меня, и неба, и прохладной Ист-Ривер, и жизнь моя была бы скучнее и чернее, каменноугольней.
    Совсем уже было оправдав Гэтсби и решив, что всем есть место под солнцем, я вдруг вспомнил, что в тот самый день, когда рассерженный Станислав назвал Гэтсби нечувствительным, Нэнси, сука, пыталась меня унизить, учила Стивена, как вызывать меня, слугу, из кухни серебряным колокольчиком. Стивен, Нэнси, двое детей, деревенские соседи Грэев по Коннектикуту только что покончили с ланчем и все еще сидели вокруг стола в дайнинг-рум. Им вздумалось разжечь камин, Нэнси, видимо, лень было идти на кухню, она и зазвонила в колокольчик. Ранее колокольчиковых звуков в нашем доме никогда не раздавалось, но я понял и пошел в dining-room. Когда я вошел, Нэнси сказала, обращаясь к Стивену: «Видишь, как просто!» — а меня попросила разжечь камин. «Я смущаюсь!» — сказал Гэтсби, он и действительно смущался, даже, по-моему, стеснялся за Нэнси, и после этого случая колокольчик употреблять не стал.
    От этого воспоминания мир опять для меня распадается на два неравных, противостоящих друг другу мира — слуг и хозяев. Совсем было утихнувший спор внутри меня возобновляется. О чем спор? Да все на ту же тему: кто важнее миру — я или Гэтсби? «Я произвожу книги, — думаю я, — более или менее «бессмертные» духовные ценности. Что делает Гэтсби? — Руководит производством денег. Вернее, он руководит производством все новых и новых, с моей точки зрения, не очень нужных человечеству предметов — автомобилей и компьютеров, и их продажей. Его дорогие автомобили и компьютеры, — думаю я, — несомненно, служат делу порабощения духа и тела человека, я же работаю на пробуждение его сознания. Во всяком случае, та пара книг, которую я уже написал, способствует пробуждению в людях сомнения».
    Гэтсби, Линда, Ричардсон и другие — их группа на втором этаже, вооруженные телефонами, пишущими машинками, ксероксом, блокнотами, телетайпом и файл-кабинетами, строят человеку новую сверхсовременную темницу, а я, сидя у себя на четвертом или слоняясь по кухне с тетрадкой, уже пробиваю выход на свободу.
    Враги мы, выходит, если и не личные, то в социальном смысле, несомненно, враги. А вроде все в порядке, смеемся подчас вместе.

    Стивен ушел, он всегда так хлопает дверью, что невозможно не заметить его ухода, энергия кипит и вырывается из него и заставляет его хлопать дверьми. Слуга же уютно уселся у окна, ожидая бури, и взялся читать «Руководство к ведению партизанской войны» Че Гевары. Не очень читалось. «Ямы-западни для танков мы, конечно, сумеем выкопать, — думал я, — но лучше самим иметь танки». Рассеянно слуга относился к конкретным деталям. Как бы подводя на сегодня итог моему внутреннему спору с Гэтсби, я подумал убежденно: «Всегда будут угнетатели и угнетенные. И всегда будет надежда для угнетенных. И неимоверный свет тысяч солнц революций не затмить ни робеспьеровским террором, ни сталинскими лагерями, которые и есть контрреволюция. Никогда! Гордая революция. Право на революцию есть в каждом сердце. Капитализм и социализм — выдумки человека, а революция — явление природы, как этот приближающийся ураган».
   Я еще почитал некоторое время, из этой и из других книг, а потом уснул, положив на голову подушку, как это делал всегда мой отец — офицер.
   Разбудила меня, еще до рассвета, буря. Летали ветви деревьев и трещали деревья нашего сада, в ванной моей комнате от высокого окна sky-light сверху сыпалась штукатурка, и я думал, стекла не выдержат напора ветра и в спальню ворвется ураган. К моему удивлению, стекла выдержали.

    Прошла зима. Я поймал себя на том, что всегда плохо помню зимы, они выпускаются моей памятью, и получается, что в моем году только три сезона: весна, лето и осень. Единственная зима, которую я помню четко и всю, — зима 1967–1968 годов, моя первая зима в Москве. Стояли адские сорокаградусные морозы, усугублявшиеся моим недоеданием. От холода у меня болело мясо, все мышцы тела, когда я, натянув на себя все, что можно было натянуть, — всю мою одежду, — бегал в столовую на углу Уланского переулка и Садового кольца. Столовая эта — заледенелый снаружи полуподвальный рай, где я ел бесплатно черный хлеб и горчицу, заплатив за официальный стакан компота, вмерзла в мою память навечно. Иногда я еще украдкой воровал с тарелок недоеденное — то кусок сосиски с картофельным пюре, то сосисочную кожуру, содранную брезгливым шофером такси. Что не годилось в пищу шоферу, с удовольствием поедал поэт. В ту зиму я похудел на 11 килограммов, так что я помню ее всю.
    Нью-йоркскую зиму 1979–1980 годов я всю проеб…лся и прослужил. В основном проеб…лся с девушками, так как Стивен только на лыжах кататься ездил за зиму три раза. Какой уж там Нью-Йорк, дела он забросил, бумаги валялись неразобранными. Линда шипела и злилась на Стивена. Помню, как в январе, бодрый и розовый, только что прилетевший с очередной лыжной экскурсии, Стивен вышел утром в халате на кухню, и я его вежливо спросил, как ему понравилось лыжное катание в Аспене. Вопрос был невинный, лишь бы о чем-то спросить босса, никаких задних мыслей, но Гэтсби смутился и почему-то стал передо мной оправдываться:
    — Я не только отдыхал, Эдвард, — сказал он, — у меня было три различных бизнес-митинга в Колорадо, в разных городах.
    Я выдавил из себя уважительное «О!» Что я мог еще сказать? Прозвучали его митинги неубедительно. Разбирая его вещи, вороша пласты и окаменения в его чемоданах и сумках, я не нашел ни одной деловой бумаги, только развлекательные книжки — помню, была там книга «Последний конвертабл», среди прочих, и неприличное количество женских вещей — чулки, трусики, варежки, даже пара шляп. Бизнес-митинги! Ольга потом стирала его бизнес-митинги в бельевой. Как раз тогда вышел журнал со статьей о нем, где Гэтсби изображался как working-class миллионер. И люди читали, очевидно, верили. Он очень умно и устало говорил с журналистом, выглядел убедительно «good looking», что еще нужно читателям.
    Иной раз я думаю, что природа по ошибке сунула меня не в ту судьбу. Я сам вмешивался не раз, очевидно, не совсем умно, в свою судьбу, и в результате, потакая определенным чертам своей натуры, я совершенно пренебрег другими чертами, до такой степени пренебрег, что оказался вовсе не тем, кто я есть. Порой мне кажется, что настоящее мое призвание — это: я — полковник, командир парашютно-десантной дивизии. Посмотрев на свою, неизвестно откуда взявшуюся военную выправку, которая вдруг ожила во мне, когда я случайно надел недавно в доме у моего приятеля плотный военный мундир, я вдруг подумал: «Боже! Да ведь я и есть во всех своих проявлениях решительный мундирный военный, а не та поэтическая вялая душа, на которую я всегда претендовал. Хотел ведь когда-то поступить в военное училище, — думаю я тоскливо, — почему не пошел? С моей-то головой и честолюбием как раз и был бы полковником парашютистов сейчас. А там поглядели бы…»

    P. S.
Э. Лимонов: «Человек не должен постоянно жить в нищете. Очень хорошо и желательно, если в постоянной борьбе за жизнь и пространство бывает передышка. Земляничная поляна или сад.
В декабре 1978-го я поселился в самом богатом квартале Нью-Йорка, и окна моей спальни выходили в сад на могучую реку Ист-Ривер. По утрам в окне моем, низко гудя, проплывали трубы больших пароходов. Весной в плюще, обвивавшем наш brown-stone со стороны сада, возились и пели дрозды. Рано зацветало цветками величиной с блюдце магнолиевое дерево. С величественного дерева-гиганта в центре сада свисали качели. А моими соседями по саду были люди с фамилиями Онассис, Хайнц (владелец империи соусов и кетчупов), Вальдхайм (тогдашний генсек ООН, для него снимали два brown-stone, и перед каждым party ООН в саду зачищали кусты агенты FBI с миноискателями), мистер Пей (архитектор, автор стеклянной пирамиды Лувра), просто «миссис пятьсот миллионов» (по фамилии эту женщину не называли) и другие досточтимые ньюйоркцы. Райский этот сад, висящий над Ист-Ривер на восточном конце 57-й улицы, назывался Sutton Square, а я жил в доме шесть. Ну, разумеется, я не сделался внезапно богат, я лишь устроился мажордомом к эксцентричному миллионеру Питеру Спрэгу.
Продвигаясь из сегодня, из ночи памяти, от решетки над Ист-Ривер, я вижу наш сад: магнолиевое дерево с глянцевыми листьями, нашу, подметенную мной, террасу, фонарь над нею, железные стулья, железный стол со стеклянной поверхностью, яркие алые азалии вдоль террасы. Частично их высадил я, частично миссис Спрэг — жена Питера и мать его четверых детей. Закутанное доверху в плющ, возвышается в ночи старое уютное тело нашего brown-stone о пяти этажах. У нас там даже ходил лифт! На террасе на железном стуле сидит со стаканом виски со льдом рыжебородый верзила мой босс Питер. Он только что прилетел из Европы на «Конкорде», по обыкновению без вещей, даже без атташе-кейса, только «Нью-Йорк Таймс» под мышкой. Он сейчас посидит и уедет в ресторан ужинать. Он курит сладкий табак из трубки.
О, у Питера был стиль! Частью стиля были и эти появления в такси черт знает откуда, лишь с газетой. Когда вещи были, их привозили позднее от авиакомпании. Видимо, ему было противно ждать. Бизнесы Питера были разбросаны по всему миру — от Великобритании до Куала-Лумпура. Это были рафинированные и экзотические бизнесы. Так, ему восемь лет принадлежала знаменитая автомобильная фирма Aston Martin, ее скромненькие, сделанные вручную авто в нескольких фильмах водил агент 007, ну вы знаете. Основной же компанией Питера, его гениальной находкой была National Semiconductor, база в Силиконовой долине в Калифорнии. Питер основал эту фирму, производившую чипсы, в возрасте двадцати или двадцати двух лет, все равно хорошо. Дед Питера, Фрэнк Спрэг, был первым лауреатом премии Эдисона, проектировщиком и строителем нью-йоркского сабвея. Отец Питера все промотал, а энергичный Питер был скорее в деда…
Я отвлекся от сада. Слабой зимой над великой американской рекой стоял туман, и пароходы туда шли, по-видимому, наугад, обильно гудя в тумане. Выглянешь в сад, а там в жаркой кофте задумчиво качается на качелях рыжеволосая девочка. Я долго считал ее богатой наследницей и только через год узнал, что она babysitter, т. е. сидит с детьми миссис Душкин, муж миссис Душкин был виолончелистом, но они расстались до моего появления на Sutton Square…
Как я забрел туда, усталый путник? Через постель, конечно. До меня мажордомом дома номер шесть служила девушка Джулия Карпентер, старшая в семье из шести детей дочь Джона Карпентера, всю жизнь проработавшего агентом FBI. Я соблазнил девушку, а когда наш роман сменила дружба и она собралась переселяться в Калифорнию, Питер Спрэг захотел со мною побеседовать. Ему нужен был мажордом, а ко времени отъезда Джулии семья Спрэгов видела меня уже чуть ли не два года. Владелец экзотических бизнесов Питер захотел иметь в доме экзотического мажордома, я полагаю, он похвалялся мною своим друзьям. Не знаю, что он думает обо мне сейчас, спустя более чем четверть века, но он во мне не ошибся. Думаю, что сейчас я перетягиваю по экзотичности фирму Aston Martin.
Вот я и жил там эдаким Гекльберри Финном, слушал пение дроздов, высаживал азалии, осенью убирал с террасы сухие листья, имея большой ржавый ключ от «самого лучшего на East Coast» (похвальба Питера, не далекая, впрочем, от истины) винного погреба, спаивал «Шато Лафит Ротшильд» панк-девочкам из Бруклина.
В общем, наслаждался жизнью. Работы было то очень много, то ничего. Очень много, когда из имения в Спрингфилде, Массачусетс, приезжала миссис Спрэг, четверо мальчиков и их наставник — лысый молодой человек по имени Карл, да еще она прихватывала с собой несколько пар массачусетских помещиков. Вставали они с петухами и ложились за полночь, как неистовые посещали нью-йоркские театры. Помню, и меня брали на бродвейские мюзиклы, так я посетил премьеру «Дракулы». Когда эта орда покидала нас, все мы — я, личная секретарша Питера Карла Фельтман, черная горничная Ольга — облегченно вздыхали и отсыпались. Дело в том, что с Питером у нас было мало проблем. Он стремительно летал над земным шаром в «Конкорде», никогда не оставался в Нью-Йорке на уик-энды, никогда не обедал дома, порой отсутствовал неделями, лучше босса не придумаешь. Правда, иногда орал на секретаршу. Потом извинялся.
Я бродил по дому, вдыхал запах мастики от паркетов, ежедневно лицезрел красивые вещи, имел право заказывать из лучших магазинов, с доставкой, сыры, мясо и алкоголь. Иногда меня посылали в «Блумингдейлс» — универмаг для богатых, где я со знанием дела приобретал Питеру белье и даже рубашки фирмы «Астор», не забывал и себя, этому меня научила Карла. Черная горничная перестилала во всех спальнях дома белье, даже если на нем высыпались один раз. Она застилала и мою постель.
А какие у нас останавливались гости! Леди Тависток из Лондона имела в своем родовом замке зоопарк со слонами! Приезжали арабские шейхи и председатель совета директоров фирмы «Роллс-ройс». Я узнал там, в доме шесть и в саду, таких людей, с которыми близко не сойдешься, проживи хоть несколько жизней. Случай, который всегда благоволил мне, и девушка (они тоже всегда мною интересовались) устроили мне отличный отдых. И я учился «человековедению». До сих пор помню сладковатый табак трубки Питера. Нет, я не был русским шпионом.»

    Борис Мессерер (Вадимов)
«Миша Барышников (Лодыжников) пригласил нас с Беллой на премьеру балета “Щелкунчик” в Линкольн-центр. Эта постановка была его хореографической версией балета. Он исполнял партии и Щелкунчика, и Принца. Танцевали Гелси Киркланд в роли Маши и Александр Минц, близкий друг Миши еще по Кировскому балету, в роли Дроссельмейера. Художником был Борис Аронсон. После спектакля предполагался банкет в честь Барышникова.
Мне были незнакомы строгие законы американского этикета. Недолго думая, я сказал о премьере Питеру Спрэгу и добавил, что билеты на спектакль следует купить, а что касается приглашения на банкет, я беру все на себя.
Спектакль закончился шквалом оваций. Мы двинулись за кулисы и на правах старых друзей с Бродским, Беллой и четой Спрэгов вне очереди прошли к Мише в артистическую, пожали ему руку и проследовали в банкетный зал.
Организатором и устроителем банкета была Жаклин Кеннеди. Он проходил в соседнем с театром помещении. Огромное пространство было уставлено круглыми столами на десять мест каждый. Наш находился рядом со столом, за которым сидели Барышников, сама Кеннеди и другие знаменитости. Мы с Беллой и Бродским направились к своим местам. А для Питера Спрэга и его жены таких мест поблизости не оказалось. Барышникову стоило большого труда устроить их рядом с нами, за что эта замечательная чета была нам искренне благодарна.
Банкет начался безумным ажиотажем фото– и кинооператоров вокруг Миши Барышникова, Жаклин Кеннеди и их окружения – для съемки было отведено ровно пять минут.
На следующий день Миша пригласил нас к себе в балетный класс Линкольн-центра. После чего Миша вызвал свой автомобиль с шофером, и мы поехали в рыбный ресторан – в деловую и роскошную часть города, где находились два высотных здания Трейд-центра. В дороге Миша аристократически вежливо обращался к шоферу: “Пожалуйста, возьмите сейчас налево, сэр!”, “Пожалуйста, здесь прямо, сэр!”
Дружба, возникшая между нами, своей неизменной составляющей имела Милоша Формана, общение с которым облегчалось его знанием языка и пониманием русского менталитета – он в свое время учился во ВГИКе.
После короткого времени, проведенного в университетском раю, нужно было лететь в Нью-Йорк. Мы вылетели 17 мая и снова остановились у Питера Спрэга. С некоторым удивлением я открыл для себя, что в доме существуют уже два housekeeper: Юлия и Лимонов. На следующий день утром мы вместе со Светланой Харрис поехали в Академию.
По окончании сессии мы вылетели в Нью-Йорк и снова остановились у Питера Спрэга. На этот раз в качестве housekeeper Лимонов оказался один.»

     Хадсон-ривер
Из окна моей спальни я мог, не вставая с постели, видеть высокие, выше нашего сада, пароходы. Я чувствовал себя как Том Сойер или Гекльберри Финн на Миссисипи. Пароходы гудели, взбираясь мимо острова Эллиса, где уже не содержат в карантине эмигрантов, но остались здания таможни и больницы. Как их сегодня используют, — я не знал. На 6, Sutton Square было ощущение, что живешь на реке. Бесшумные громады кораблей подкрадывались во влажном воздухе и вдруг издавали сильный гудок. Наша самая элитарная улочка в Нью-Йорке на самом деле была тупиком, выходящим на Хадсон-ривер. Задницы дюжины домов «браунстоунов», столпившись буквой «П», образовывали сад. Сад висел над хайвеем, его самая длинная сторона была обращена к Хадсон-ривер. Вот туда я и смотрел из окна. Темная река плескалась за парапетом. Я работал весь 1979-й и до конца мая 1980 года домоуправляющим (хаузкипером) у американского миллионера Питера Спрега. Моя спальня находилась на третьем этаже. Оба окна ее, увитые плющом, выходили в сад и на реку. В саду росло огромное дерево, а на нем висели качели. Иногда на качелях качались дети и юные богатые девушки. Еще одно дерево — магнолиевое — останавливало внимание: оно было крупным, цвело весной белыми цветами величиной с чайные чашки. Магнолиевое дерево росло на краю задней террасы дома, принадлежащего красивой еврейке Иди Душкин, матери троих детей. Откуда у Иди деньги, я так и не понял. Кажется, ее папа был преждевременный Ростропович — дирижер Душкин. Дети Иди были от брака с португальцем, но в то время она жила одна. У семьи были четыре сенбернара, каждый размером с теленка. И повар китаец. Впоследствии Иди продала дом и перебралась в Сан-Франциско, где умер от рака ее старший сын — красивый мальчик. Все наши соседи по саду были исключительными личностями. Один дом принадлежал некогда греческому миллионеру Онассису, правда, во время моего проживания в этом райском уголке адского Нью-Йорка дом стоял пустой. Иногда в саду у парапета реки сидел, рисуя на планшете, человек с китайской внешностью — знаменитый архитектор Пюи, ему принадлежал один из «браунстоунов», это он возвел стеклянную пирамиду во дворе Лувра. Самый крупный, пузатый дом нашего блока принадлежал мистеру Хайнцу — королю кетчупов. Крупный красный дядька, владелец империи Хайнц, любил устраивать в нашем саду «парти». Другим любителем тусовок был Курт Вальдхайм — Генеральный секретарь ООН. ООН снимала целых два дома нашего блока для резиденции Генерального секретаря. Там я чувствовал себя живущим прямо внутри рубрики светской хроники мира.
Между тем сам я находился на иерархической лестнице жизни чуть выше слуги. В моем подчинении была, правда, одна женщина-слуга — черная Ольга, наша горничная. Повара у нас на 6, Sutton Square не было, семья Питера и он сам постоянно жили в имении в Массачусетсе, в городке Спрингфилд. Так что ланчи, когда мой босс находился в Нью-Йорке, готовил я. Об этих счастливых днях на берегу Хадсон-ривер я написал книгу «История его слуги». Впрочем, не такими уж они были счастливыми, эти дни. Когда Питер долго проживал в Нью-Йорке, я вставал в шесть, ложился в полночь, и к вечеру у меня болели ноги; профессиональная проблема всех слуг — ноги, вся нагрузка на них. Если же приезжала семья Спрегов — четверо детей, властная жена Тьяша, гости, — я падал с ног к полуночи. Речка Хадсон доставляла мне наивысшее удовольствие, когда я жил в доме без хозяев, один. Меня пробуждали по утрам гудки пароходов или птицы. Красивой и нереальной была река в туман. Тогда пароходы ревели чаще, им же надо было предупреждать о том, что они несут свои тучные тела по фарватеру. Птицы по осени садились на заросли плюща особенно часто, ведь созревали ягоды, потому они их склевывали. Я просыпался и высовывался в окно. Смотрел на серо-бурые, всклокоченные, чудовищные воды реки. Иной раз меня будил скрип качелей. Внизу задумчиво покачивалась на доске девичья фигурка в свитере, белая гривка рассыпалась по плечам.
Река впадала в Атлантику. Там где-то она рассеивала свои струи. Среди других струй других рек. И все это называлось Вечность. Здесь, на Великой реке, у впадения в океан, преобладали они — река и океан, чего не чувствовалось бы, живи я всего лишь за квартал от берега, в гуще каменных жилищ Манхэттена. Там был иной мир.»

    Э. Лимонов: «Непристойная простецкая Америка братается с рыжим миллиардером Д. Трампом (в воображении простого люда миллиардер должен быть непременно с золотым членом) с его Меланьей из Словении (первая Леди США). Американцы любят здоровенных словенских девок, у моего босса 70-х годов в Нью-Йорке Питера Спрэга была такого же типа как Меланья словенская жена Тьяша, принесшая ему четырёх сыновей, американских бизнесменов.»   

   
    Примечание. Провел ради интереса по картам Таро волновым методом анализ характера Э. Лимонова, как личности довольно неординарной, интересной. И вот что получилось:

1. Сознание. «Судьба, Дьявол». Прямо. (На уровень сознания, мыслей и книг всплывает и отражается отрицательная натура человека).
 Карта «Дьявол». «Символ «Судьба» изображает прямо сидящего красного Дьявола с черными крыльями, на каменном троне, к подножию которого цепями прикованы чертенята. Сатана похож на чудовище с пронзительным взглядом, когтистыми ногами и руками, и поросшей волосами нижней частью тела, восседает на алтаре. Крылья символизируют силы Тьмы. В одной руке Сатана держит булаву, а в другой – пламя Прометея. Этот символ означает: «силу, желающую зла, и совершающую благо. Прямо – жажда благополучия, успеха и славы»!
    Общее: «Сатана противостоит Богу не на равных основаниях (но как отличенный), не как божество или антибожество зла, но как падшее творение бога и мятежный подданный его державы, который только и может, что обращать против бога силу, полученную от него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению божьего замысла – «творить добро, всему желая зла», как говорит Мефистофель в «Фаусте» И. В. Гете… Сравните: Демиург у неогностиков не зол и не добр, ибо, хотя многие его поступки злы, это зло он творит не ради зла, оно - лишь издержки его творчества»… Но эта карта страшна! Вот ее глубинный смысл: «Дьявол» - «Бафомет» - означает грязные побуждения, борьбу между светом и тьмой, могущество во всем, что касается человеческой жизни, самый злобный и могущественный аркан. Перед Дьяволом частенько (вместо чертенят) стоят две обнаженные фигуры мужчины и женщины, с рожками, прикованные цепью к подножию алтаря. Они напоминают Адама и Еву после грехопадения, точно новорожденных. Однако цепи они могут разорвать и совсем не выглядят страдающими от мук. Женщина со сладострастным выражением на лице срывает виноград с грозди, растущей у нее на хвосте. Лики двух фигур отображают человеческую мудрость, гласящую, что они могут освободиться из-под власти Дьявола, но только с помощью божественного провидения. Карта символизирует зло, которого люди намеренно придерживаются. Дьявол – это темная сторона всех рун, всех знаков зодиака; он говорит о том, что зло является составной частью как сущности человека, так и всей его жизни. В то же время графика карты указывает, что огонь может быть и Светом. В гностических учениях Дьявол часто выступает как «бог для людей», в противоположность Богу христианства, который, несмотря на свое могущество, преспокойно взирает на муки людей. Карта «Дьявол» означает искушения – влечения, о которых забывают намеренно, не желая их признавать, но тогда они выступают самым неожиданным образом. Единственный способ борьбы с этим – не избегать запретного, а принять его таким, каково оно есть. Нужно пройти через него и оставить его таковым, каковым оно является: не так страшен черт, как его малюют! В иудаизме Дьявол появляется в образе змея-искусителя, в христианстве – в образе Сатаны, а в греческой мифологии – бога Пана, с которым связывают сексуальные излишества. Карта означает темноту, крушение, власть низменных инстинктов, надо полагать, эта карта обладает дьявольской энергией! Ее появление символизирует всевозможные соблазны и пороки! Если карта ложится прямо, то означает насилие, открыто проявляемую сексуальность, энергию, гордость, гедонизм, лидерство, а также чрезмерную, и, следовательно, разрушительную харизму. Карта буквально насыщена сексуальной энергией. Хочется очень многого, но только в фантазиях человек позволяет себе всё. Карту «Дьявол» можно уподобить вулкану, уничтожающему всех – сильных и слабых, добрых и злых, могущественных и нищих. Дьявол – неуправляемость энергией и персонифицирует крайнюю степень эгоизма; Он – враг единства, действует, разделяя, противопоставляя существа друг другу. Это одна из самых ужасных карт! Карта «Дьявол» – это Судьба!» Символ «Дьявол» означает гнев… в этом тоже заключается отношение к миру…
     Карта выполнена в красных тонах, что подчеркивает ее активность и насыщенность сексуальной энергией. Значение: физическая жизненная сила. Инстинктивное поведение. Эгоистические импульсы. Соблазн, инволюция. Состояние: хочется многого, желательно всего и сразу же. На первом месте собственное «хочу и буду»! Совет: «позволь себе быть «гадким, негодным мальчишкой», реализуй свои самые смелые фантазии, попробуй нарушить все запреты. Делай, что хочешь, не оглядываясь на общественное мнение. Ведь нельзя быть хорошим для всех. Астрологическое соответствие – Козерог. Упрямство, настойчивость. Марс в экзальтации».
    Смысл. Дьявол. Падший Ангел. Пан. Рок. Бросающий Вызов. Искушение. Извращения. Пагубные пристрастия. Связанность. Магнетизм. Соблазнение. Зло. Порок. Грех. Страх. Юмор.
    Это изображение фатальности, уничтожающей всех без разбора: сильных, слабых, высших и низших.
    Дьявол восседает на камне, к которому прикованы цепью обнаженные мужчина и женщина. Это Адам и Ева с карты Влюбленных. Их позы и лица не говорят о страдании. Наоборот, они выглядят довольными судьбой. Карта дьявола символизирует «искушения» - влечения, о которых часто забывают намеренно - или просто не желают признавать их. В тени света скрывается дьявол.
    Традиционные вопросы:
    Не слишком ли вы озабочены материальными благами?
    Вам кажется, что вы бессильны против сексуальных побуждений или дурной привычки?
    Вы сильно расстраиваете кого-то или вредите ему?
    Вы источаете сексуальную энергию, которая притягивает людей.
    Отрицательный, негативный образ мыслей. Но Сатана – это также Люцифер, "несущий свет", что отражает двойственность этой карты.
    Дьявол воплощает самые дикие и необузданные аспекты нашей души, которые мы обычно подавляем. Часто мы испытываем чувства страха и стыда перед подобными скрытыми пороками (такими, как похоть, жадность и зависть) и отказываемся признавать их существование в самих себе. Карл Юнг называл эти качества нашей темной "теневой" натурой. Тот факт, что мы так неуютно чувствуем себя наедине с нашей низменной натурой, означает, что мы обычно проецируем ее на других людей так, чтобы не сталкиваться с нею самим.
    Если выпадает эта карта, то это значит, что вам предстоит столкнуться с низменной частью натуры.
    Несмотря на то, что этот опыт может оказаться малоприятным для вас, он позволит вам лучше узнать самих себя и обнаружить свои отрицательные свойства, бессознательно подавляемые до сих пор. В результате вы сможете устранить эти внутренние барьеры, препятствующие вашему росту, и избавиться от своих наклонностей к саморазрушению.
    Две рогатые и хвостатые фигуры привязаны толстой веревкой за шеи к кольцу, вделанному в каменный пьедестал. Веревка вместо стальной цепи подразумевает, что если мы подчиняемся своим собственным неудачам, то связывающие нас путы можно снять при помощи решимости и силы воли.
    Если Дьявол улыбается, улыбаются и его прислужники; если он хмурится, его рабы либо скорбят, либо дрожат от страха.
    Образ этой мощной фигуры, которая управляет всеми, кто попал под ее влияние, можно прочитать либо как антитезу, либо как сарказм над благословением, которое дает Первосвященник (Верховный Жрец) на пятом аркане. Иногда трудно сказать, являются ли две меньшие фигуры его пленниками, рабами или любимчиками; так или иначе, они безоговорочно подчинены его воле.
    Дьявол является антитезой добру, символизирует силы, стремящиеся нарушить гармонию существования. Не просто индивидуализм или желание идти собственным путем делают его воплощением зла. Маг (Первый аркан) также пытается навязать миру свою волю, и фактически результатом свершения пути является ваша способность действительно управлять вашим собственным предназначением.
    Аллегория здесь - не независимая воля, а разум, работающий на разрушение божественного равновесия. Его цель - свергнуть божественный закон и ввергнуть мир в состояние хаоса.
    Древние учили, что есть порядок для мира, в котором все живые существа способны найти свое лучшее предназначение. Божественный закон призван установить и поддерживать этот порядок. Дьявол стремится нарушить и повергнуть его. Он может действовать как искуситель или править посредством страха, но в любом случае его цель - сбить с истинного пути.
    За власть, которую предлагает Дьявол, вам придется отдать свою свободную волю.
    Прямое, или положительное: ненависть, насилие, разрушение. Беспорядок, обреченность, несчастья. Связанная воля. Ваша воля и личность передаются другим.
    Будьте осторожны. Власть, которую вы обретаете над своими подчиненными, опьяняет, и вам может понравиться манипулировать, управлять и даже играть их жизнями.
    Само слово "дьявол" произошло от корня со значением "соперник, противник" - то есть кто-то или что-то, действующее против ваших интересов и благополучия.
    В лучшем случае вы будете делать то, что плохо для вас, насмехаться над другими, приставать к ним, мучить и сбивать их с толку. Вы можете нарушать социальные или сексуальные табу, с головой уходить в материальные потребности или испытывать соблазн "прогнуть" под себя общепринятые правила и заставить их служить вашим целям. Вы можете искать доходов, недолжным образом используя силу и влияние, а также навязывать другим людям свою волю или стремиться обрести контроль над ними. С другой стороны, вами может овладеть страх, что некие злые внешние силы хотят причинить вам вред, и тогда вы приметесь срывать свою паранойю на окружающих, мучая их своей подозрительностью и ненавистью.
    С психологической точки зрения эта карта олицетворяет Тень - те аспекты вашей личности, которые вы отрицаете, отказываетесь осознавать или прячете. Она может представлять сексуальность, но сексуальность, связанную с извращениями и насилием. Вас могут искушать похоть, алчность или гордыня. Вы можете оказаться одержимым каким-нибудь человеком или объектом и испытывать фатальное влечение к нему.
    Иногда Дьявол означает намеренное и злостное причинение боли другим или склонность действовать из ревности, зависти или враждебности. Это может также быть зависимое поведение или компульсивные поступки и реакции. В качестве бога Пана Дьявол внушает трепет и влечет человека к стихийным силам природы.
    Традиционные значения: судьба, фатум. Насилие, разрушение, уничтожение, потрясение. Болезнь. Страсть, неистовство, сила, энергия. Импульс, побудительный мотив. Бесстыдство. Похоть, чувственность, притягательность. Рабство, зависимость. Недоброжелательство, злоба. Соблазн, искушение. Саморазрушение.
     Отражение этой карты можно найти в политических деятелях и управляемой ими толпе, в диктаторах и тех, из кого они делают козлов отпущения, в критиканах и их жертвах. На внутреннем плане это ночные кошмары, паника и зацикленность на своей и чужой греховности. Но в то же время эта энергия способна проявляться как непринужденное веселье и насмешка, развенчивающая зло и разоблачающая ложную гордыню и слепые предубеждения.
    «Маньяк», сильно пристрастен к чему-либо, «злой гений». Иногда этот аркан может означать излишнее упорство, честолюбивые замыслы.
    Внимательно посмотрите на себя в зеркало. Не горит ли в ваших глазах огонь алчности, зависти или тщеславия? Не млеет ли ваше сердце от желания обладать кем-то или чем-то? А если вы считаете, что свободны от всех этих низменных пороков, то не гордыня ли вами движет? Не из желания ли чувствовать себя лучше и выше всех людей вы стали аскетом?
    Корни наших пороков уходят так же глубоко, как и образы, персонифицирующие мировое зло. Меняются времена и нравы, сменяются народы и религии, выходящие на авансцену истории, но антагонист бога-творца, космический провокатор, подстрекатель и соблазнитель, нарушитель мирового порядка и враг рода человеческого присутствует всегда. Он меняет имена и облик, но его цель всегда одна, и из-под любой шкуры всегда вылезают змеиный хвост и ядовитое жало. Сейчас мы знаем его под именем Дьявол (греч. "клеветник"). Это название и вынесено на карту. Древние греки называли его Тифоном.
    Дьявол пытается привлечь сторонников, объявляя себя бесстрашным борцом с занудными богами, бунтарем и поборником свободы. Но цель его всегда одна - свергнуть Божественный закон и ввергнуть мир в состояние хаоса. На самом деле все искушения Дьявола очень просты - это деньги, слава и сладострастие. Все вместе и каждое по отдельности они дают главное искушение - власть. Искуситель может щедро одарить ими каждого, кто готов отдать ему свою свободную волю.
    Однако на карте есть персонаж, который осознал пагубность дьявольских искушений и в ужасе отказывается от его даров. Скромная одежда зеленого цвета дает надежду на освобождение. Человек изможден и слаб, но у Дьявола нет власти над ним. Тот, кто не поддался искушению, может уйти к свету.
    На этой стадии духовного развития вы достаточно посвящены, чтобы стать ценным слугой сил зла. Поэтому искушение остановиться на этой ступени особенно велико. Дьявол укажет вам способ достижения любой цели без ожидания и трудов. Предлагаемая власть огромна, но цена за нее еще выше. Ведь ваш потенциал значительно превосходит все, что он может предложить.
    Предполагает большие усилия с целью достижения материального успеха, славы, известности, счастливого случая. Иногда карта означает, что вы находитесь в плену своих чувств, сладострастия и эротизма или своих страстей (секс, игра, алкоголь). Вас как будто преследует злой рок. Карта говорит о том, что зло является составной частью как сущности человека, так и всей жизни. Из всех арканов Диавол представляется самым трудным для понимания, потому что у каждого он свой.
    Как искуситель, он чаще всего предстает перед нами под той или иной привлекательной личиной. Так или иначе, эта карта показывает, что мы играем с огнем и должны быть чертовски (!) осмотрительны, чтобы не обжечься.
    Ты думаешь, это дьявол захватил в плен твою душу? Тебе кажется, что вырваться из порочного круга невозможно? Но взгляни на карту: цепь не сжимает шеи изображенных на ней людей, а лежит свободно. Стоит снять ее – и плену конец! Что бы ни олицетворяла для тебя эта цепь: секс, игру, алкоголь или что-то еще, – наложил ее на себя ты сам. И снять можешь тоже ты сам. Начиная новый этап жизни, можно, конечно, дать волю своим увлечениям – но не затянулась ли эта “увертюра”?
    Отношение к некоторым людям можно описать на трех пальцах: указательный (первый), средний и большой…»

2. Душа. «Колесница». Прямо. Требующая постоянных перемен жизни.
Карта «Колесница».
    «На карте изображен Император в золотой короной, который правит колесницей, запряженной черным и белым конями. Сей символ означает «открытие нового мира». Перевернутая же «Колесница» означает «бунт, беспорядок, насилие, агрессию». Пиратство, в общем, причем пиратство в активном продвижении вперед. Неумение управлять судьбой, поражение.
    Колесница прямо: Победитель. Возничий. Колесница. Повозка. Движение. Ясная цель. Начало пути к успеху. Преодоление препятствий. Толстая защитная броня. Эмоциональная закрытость. Мастерство. Сосредоточенность. Сила воли. Честолюбие. Самоконтроль. Решительность. Достижение вершины. Исключительная Власть. Победа.
    Способность обуздать противоборствующие силы решимостью и силой воли.
    В центре карты мы видим двух великолепных вздыбленных коней, запряженных в легкую боевую колесницу. Управляет колесницей сокологоловый Гор в парадном облачении.
    Сюжет, расположенный в верхней части карты, показывает нам битву. Гор с копьем в руках на стремительно мчащейся колеснице повергает в прах своих врагов. Нижний сюжет показывает благодарных подданных, воздающих почести победителю. Центральная часть карты представляет нам самого триумфатора. В колесницу запряжены два коня - черный и белый. Это свет и тьма, это два противоположных начала, две непримиримые силы, антагонистичные по своей природе. Они встали на дыбы и готовы в любой момент выйти из-под контроля. О том, как это может быть опасно, рассказывает греческий миф о Фаэтоне, который погиб сам и чуть не погубил Землю, не справившись с колесницей бога солнца. Однако Гор спокойно держит поводья левой рукой. Он полностью подчинил себе противоборствующие силы, заставив действовать совместно и нести его к победе.
    Символика этого Аркана учит не тратить время и силы на борьбу - всегда бесполезную - с теми качествами в себе или других, которые раздражают вас. Вместо этого соедините их и используйте для усиления собственной власти над ситуациями и событиями. Копье в правой руке Гора - это вечный символ воина духа, целеустремленного и несгибаемого.
    На карте изображен триумфатор, в боевых доспехах. Он победитель в битвах с врагами и в познании тайн природы.
    Человек знающий, думающий, смелый и любознательный, он всё оставил и двинулся в путь, ища применение своим силам и не боясь рискнуть. Он под защитой небес.
    Над его головой звезда.
    Возничий уверенно правит четырехугольной колесницей, в которую запряжены два сфинкса - символы мудрости. Белый сфинкс - победа и добро, светлые стороны судьбы, чёрный - зло и поражение.
    Возничий должен удержать их в повиновении. В его руках нет вожжей, а сфинксы, тянущие колесницу за собой, не впряжены в неё.
    Продвижение вперед зависит только от силы разума и логики Возничего. Он едет по границе, разделяющей полярности.
    Отдай он предпочтение хоть на мгновение одной из сторон, и вся повозка полетит с пути на обочину.
    В одном из снов я вижу широкую, открытую равнину. Ярко светит солнце. Я слышу шум, нарастающий с каждой минутой. И вот передо мной появился его источник - колесница. В нее впряжены два сфинкса, причем один из них черного цвета, а другой - белого. Создается впечатление, что каждое из этих мистических животных пытается тянуть повозку в свою сторону, тем не менее, ее управитель строг и суров, он каким-то неведомым образом заставляет сфинксов работать "в одной упряжке". Колесница проносится мимо меня, оставляя после себя огромный столб песка и пыли. Я смотрю ей вслед и понимаю: в этом мире нет ничего, что могло бы воспрепятствовать ее движению.
    Если карта описывает человека, значит перед Вопрошающим настойчивая и энергичная личность, находящаяся в постоянном движении. Возможно, благодаря такой мощной поддержке можно будет претворить в жизнь множество планов.
    Колесница - карта силы воли, преодоления трудностей и победного торжества. Вы видите, что человек, управляющий колесницей, полностью сосредоточен на своем действии. Он знает, куда хочет попасть, и стремится туда неуклонно и решительно.
    Управляющий колесницей должен править ею таким образом, чтобы придерживаться золотой середины между своими противоречивыми мыслями и чувствами.
    Конфликт. Внутренняя борьба. Способность принимать решения.
    Греческий философ Платон использовал идею колесничего и лошадей как метафорическое изображение души, при этом черная лошадь представляет ее низменные инстинкты, а белая лошадь - ее самые лучшие и возвышенные устремления.
    Лошади на этой карте символизируют внутренние конфликты и противоречия, борющиеся в нашей душе. Роль управляющего колесницей заключается и в том, чтобы держать лошадей в повиновении. Подобным образом мы должны управлять своим разумом и чувствами в трудных ситуациях. Это вовсе не означает возможность достижения полного контроля, но если мы обладаем сильной волей, то способны держать в узде наши бессознательные порывы и желания. Колесница отражает силу наших бессознательных потребностей и важность умения распознать их и направить в нужное русло. В конечном счете, эта карта призывает нас взять вожжи в свои руки и, поняв движущие нами силы, управлять ими, не подавляя их, но и не позволяя им одержать верх над нами. Придерживаясь золотой середины между нашими чувствами, желаниями и мыслями и не бросаясь из одной крайности в другую, мы сможем закалить свою душу в борьбе и стимулировать ее рост и изменение к лучшему. Колесница напоминает нам, что борьба, ведущаяся с энергией и хладнокровием, может стать движущей силой нашей жизни и предохранить ее от застоя.
    Когда в раскладе карт появляется Колесница, то это означает, что у вас достаточно энергии, чтобы достичь желанной цели и сражаться за то, что важно для вас. Вы можете быть вовлечены в борьбу или жизненный конфликт, который очень трудно преодолеть, но эта карта показывает, что вы обладаете достаточной стойкостью и верой в свои силы, чтобы найти правильное решение. Ваше честолюбие, энергия и целеустремленность помогут преодолеть любые препятствия. Однако при встрече с трудностями вы должны сохранять внутреннюю дисциплину и придерживаться здравого смысла. Иначе вам придется действовать в слишком уж силовой манере для того лишь, чтобы настоять на своем. Независимо от того, переживаете ли вы конфликт с самим ж собой или другими людьми, Колесница показывает, что вы в состоянии преодолеть его и у вас есть необходимые для этого возможности, умения и уверенность в себе.
    Эта карта подразумевает неприятности и несчастья, возможно уже преодоленные. Противоречивое влияние. Беспорядок. Месть. Успех. Поспешность при принятии решения. Пребывание на гребне успеха или популярности.
    Черпая силы из противоположностей внутри вас самих, заставляя их работать вместе, вы способны распознать ваших истинных врагов и использовать их слабости и вашу силу против них. Это та победа, которую символизирует Колесница. Все ваши враги повержены, все намерения сбылись, ничто не стоит на пути к успеху.
    Возможно, вам предстоит выступить в роли воина, сражающегося за общее дело, или представителя родной общины.
    Перед нами настойчивая и энергичная личность, находящаяся в постоянном движении. Возможно, благодаря такой мощной поддержке можно будет претворить в жизнь множество планов.
    Означает развитие, экспрессию, бурную практическую деятельность, триумф, уверенность в себе.
    Карта характеризует человека как настоящего бойца, способного на решительные действия, владеющего собой и способного одержать победу над любыми трудностями и испытаниями.
    Колесница означает ваш значительный рывок вперед. Она показывает, что вы вырвались из круга прежних интересов и пошли новым путем. Движут этим стремление к свободе, честолюбие, поиск утраченного рая или просто жажда самореализации. Колесница - единственная карта в колоде Таро, связывающая подобный порыв с ощущением радости и уверенности в себе.
    Во всех прочих случаях прощание со старым связано со страхом и тяжестью на душе. А тут - смелость, любознательность – человек рвется вперед, ища применение своим силам и не боясь рискнуть.
    Колесничий собран и сосредоточен на том, что он делает, не отвлекаясь на внешние помехи. Латы защищают его от мира.
    Означает развитие, экспрессию, бурную практическую деятельность. В специфических случаях карта предвещает путешествия, часто дальние.
    "Разрушая препятствия, ты уничтожаешь всех своих врагов и все твои желания осуществятся, если ты приступишь к будущему со смелостью, вооруженный сознанием своего права. И пусть разум повелевает тобой, но не стремись совершенно избавиться от чувств и эмоций: без них твоя колесница может перевернуться".
    Некая сила понуждает тебя оставить то, что ты имеешь, забыть о прежнем – о доме, о работе, о товарищах. Тебя переполняет энергия, и ты ищешь нового поприща для ее применения. Отправляйся же в путь, и пусть этот этап твоего путешествия станет для тебя открытием нового мира. Но помни, что Повозка несется быстро, а путь полон крутых поворотов! Пусть разум повелевает тобою, но не стремись совершенно избавиться от чувств и эмоций: без них твоя Повозка может опрокинуться.
    Уровень Колесницы - еще одна ступень, на которой велик соблазн остаться. В конце концов, вы не только обрели мир с собой, но и преодолели все препятствия на пути к достижению конечной цели. На самом деле, достигнутое вами достаточно важно, чтобы казаться той целью, к которой стремитесь, или, по крайней мере, той целью, к которой стоило стремиться. Очень трудно убедить себя, что, если продолжить искания, можно достигнуть еще большего.
    В сфере психологической - самоконтроль, самовыражение, сила воли, победа над ударами судьбы, благодаря положительным чертам характера. Иногда карта говорит о том, что "беда" почти возьмет верх над вами, но вы сможете все-таки выйти победителем из этого положения.
    Карта говорит о том, что такой человек готов (и имеет возможность) сокрушить всех своих врагов, несмотря на то, уверен он в победе или нет. Совет в этом случае будет таков: "Тебя переполняет энергия, ты можешь отправиться в путь. Но помни, что колесница летит быстро…»

3. Противоречие в душе. «Колесо счастья». Перевернуто. Сопутствующие постоянные неудачи. Ощущение себя неудачником.
«На карте изображено золотое колесо, находящееся над грозовыми темно-кровавыми тучами и под восходящим Солнцем. Сверху на колесе сидит золотой царственный лев, а вокруг него вращаются обезьяны. «Колесо счастья» означает «вечные перемены, перевернуто – неудача, но надежда на перемены к лучшему». Счастливое самоощущение. 
    При дворах средневековья шуты монархов с их склонностью к мрачному философствованию нередко разыгрывали пантомиму с большим деревянным шаром: когда один Шут вскарабкивался наверх, другой оказывался внизу. Но вот шар делает новый оборот, и...  вознесшийся низвергался. Таков смысл десятого аркана. Постоянное становление, разрушение, вечные перемены.
    Колесо Судьбы. Колесо Вероятностей. Шанс. Удача. Везение. Бесконечное движение. Цикличность. Подъем в цикле. Взлет и падение. Изменение. Перемены. Улучшение. Новые возможности. Продвижение. Важное развитие.
    Традиционные вопросы:
    Какой цикл вы начинаете или заканчиваете - учебный год, или приближается день вашего рождения, или что-то еще?
    Устраивают ли вас происходящие изменения? Насколько хорошо вы с ними справляетесь?
    У вас часто меняется настроение? За короткое время бывает много эмоциональных подъемов и спадов?
    Что вызывает крутой поворот в вашей жизни?
    На вас свалились последствия того, что вы совершили в прошлом?
    Могли бы вы подстроиться под перемены, как под ритм музыки? Что для этого нужно?
    Прямая карта: Семейные обстоятельства меняются к лучшему. Доходы в семье растут. Вы можете переехать в другой дом или даже город. Радуйтесь переменам.
    У вас появляются новые интересы, которые помогут будущей карьере.
    Вы всегда на волне моды и вовремя подхватываете новые тенденции. Вы отлично выглядите; сверстники, возможно, стараются вам подражать. Вы – лидер.
    Эта карта обращена к старым как мир спорам о роли судьбы и воли в жизни человека. Колесо Фортуны вовсе не означает, что абсолютно все в нашей жизни предопределено, но оно напоминает нам, что мы не можем полностью контролировать внешние обстоятельства нашей жизни. Мы часто поддаемся соблазну винить во всем судьбу, вместо того чтобы взять ответственность за случившееся на себя, но эта карта напоминает нам, что у всех нас есть выбор независимо от того, что ждет нас в будущем. На более высоком уровне Колесо Фортуны показывает нам, что мы сами являемся творцами своей судьбы, несмотря на то, что все мы движемся по пути, который сознательно не выбираем. Мы не можем управлять вращением колеса, но мы можем управлять своей реакцией на его вращение. Колесо Фортуны предполагает существование связи между явлениями окружающего мира и динамикой нашего внутреннего состояния. Если мы сможем понять свою роль в процессах или ситуациях, в которых мы принимаем участие, то мы не будем полагаться на милость судьбы, а будем устраивать свою жизнь сами.
     Эта карта провозглашает начало нового этапа жизни. Вы открываете новую главу в жизни, и именно от вас зависит, станет ли она отрицательным или положительным опытом в вашей жизни. Вас может ждать поворот событий, который вы не в состоянии предвидеть и на который не можете повлиять, или вы должны будете принять важное решение. Чем большей способностью к правильному выбору вы обладаете, тем лучше вооруженными предстанете перед лицом судьбы. Колесо Фортуны напоминает, что перемены в вашей жизни неизбежны, иначе в ней наступит застой, что приведет к прекращению вашего роста и развития своих потенциальных способностей. Возможно, вы находитесь на этапе вашего пути, когда лучше спуститься вниз, чтобы потом штурмовать вершину с новыми силами. С другой стороны, это может оказаться очень положительным моментом в вашей жизни, который позволит распроститься с прошлым и смело идти вперед.
    На колесе сидят: примитивно выполненная фигурка обезьяны, спускающаяся по левому его краю; хвостатое существо, карабкающееся вверх справа; сфинкс в короне с крыльями и хвостом, сидящий наверху колеса и держащий в своих львиных когтях меч. Обезьяна, спускающаяся вниз по колесу слева, скатывается в беду, тогда как фигурка справа, похоже, поднимается наверх к удаче. Эти животные изображены в непрекращающемся движении беспрестанно изменяющейся вселенной и течения человеческой жизни, в то время как сфинкс, сидящий сверху, стремится удержать равновесие. Колесо фортуны непрерывно вращается и сеет печаль и радость, жизнь и смерть, добро и зло, черное и белое, что означает: во всех элементах жизни есть положительное и отрицательное. Колесо - это круг без начала и конца, и отсюда рождается символ нескончаемой вечности и постоянного движения к прогрессу и переменам.
    Эта карта может означать появление новых ресурсов, людей, денег, известий и так далее, равно как, впрочем, и исчезновение всего этого. Возможно, вы работаете с возобновляющимися циклами событий или переменными моделями - это может быть бизнес, годовщины или праздники солнечного календаря. Быть может, вы стремитесь обрести объемное видение целого, что позволило бы вам взглянуть на ситуацию с высоты птичьего полета. Или же непостоянство и легкость стали характерной чертой вашего мировосприятия - "сегодня пришло, завтра ушло".
    Возможно, эта карта означает получение награды и признания за некое завершенное дело. Вы с головой ушли в круговорот светской жизни, и жизнь все набирает и набирает скорость. Горизонты расширяются, открывая новые перспективы: это может быть продвижение по службе, путешествие или иная перемена мест, а также обретение новых знаний.
    Колесо Фортуны символизирует перемены, движение, экспансию и возможности во всех сферах жизни. Вы можете заниматься самообразованием, продюсированием, теле и радиовещанием, рекламой или распространением информации через средства массмедиа. Так или иначе, карта имеет тенденцию к широкому охвату.
    Прямое, или положительное: удача, успех, везение, счастье. Неизбежность. Провидение. Процветание, улучшение, прогресс. Восхождение, подъем, продвижение. Перемены, текучесть. Неожиданный поворот событий. Повышение или продвижение. Непостоянство. Авантюры, риск, спекуляции. Представляет удачливого человека, способного на рискованные поступки.
    В прямом положении положение карты говорит о том, что вы стремитесь подстроиться под тот или иной жизненный ритм. Вас гложет страстное желание обрести цель. В жизни вашей царит чересполосица, но это потому, что вы начинаете новый цикл. Карта считается символом прогресса, а никакой прогресс легко и даром не дается. Совершенствование себя и всего, что окружает, - занятие похвальное, однако нелегкое. Но в любом случае следует помнить о том, что круговое движение Колеса предполагает круговорот вещей и всего сущего от начала к концу. А в общем (в реальной жизни) - эта карта хороших предзнаменований и добрых перемен. Это переломный момент. Кончается какая-то часть вашей жизни - начинается новая. Иногда карта предсказывает неожиданную улыбку судьбы.
    Кажется, все смешалось теперь и в твоем доме тоже, ты больше ничего не понимаешь; но в жизни все повторяется – и мысли, и чувства, и события. Колесо Фортуны набирает скорость: берегись вмешиваться в ход событий, не делай лишних движений, иначе снесет! Стремись к центру колеса, к его единственной неподвижной точке – твоему собственному “Я”. Остановись и наблюдай. Взгляни на свои проблемы оком стороннего наблюдателя: только так ты найдешь их решение.
    Эта карта выпадает людям, ощущающим неуверенность в себе, в своих силах, в завтрашнем дне; в таких случаях она как раз и дает совет, набранный выше курсивом: твоя единственная, самая надежная опора – ты сам. Будь верен себе, и все будет в порядке.»

4. Подсознание. «Император». Прямо. Твердая мужская карта. Откуда вылезает у автора все мужское… 

5. Прошлое. «Отшельник». Прямо.

6. Будущее. «Мир». Прямо. Обретение мира.

7. Отношение к себе. «Возрождение». Прямо.
 Карта «Возрождение», изображающая выползающего из бездны новорожденного младенца навстречу добрым родителям и златовласой девушке-ангелу, дующей в маленький золотой рог из-за облака. Сей символ означает: «перемену, возрождение. Прямо – пробуждение, обновление, духовную энергию и преодоление двух негативных опытов».

8. Отношение к окружающим. «Маг». Перевернуто. «Злой и плохой» (бог) в отношении к окружающим.
Также мы видим, что с подсознания, где мужская карта «Император» через противоречия в душе «неудачи» преобразуется «злое» отношение в окружающим в качестве перевернутого «Мага».
    Карта означает затруднения, небрежение к себе, смятение, неблагодарность, беспокойство, нереализованный талант, иллюзии, возможность потерпеть неудачу или даже полный крах. Маг – совершенный человек (Бог). Перевернутый «Маг» - где-то пародия на него, а равно ощущение, сознание себя сверхмагом.   

         «Маг», общее описание: «У него нет возраста – на молодом лице живут мудрые опытные глаза. Это – посвященный в тайны мироздания. Маг – это господство, сила и власть. Мировая, космическая мудрость. Маг стоит в центре Вселенной, он творец и создатель, так что Маг – это способность властвовать и манипулировать. Недаром порой Первый Аркан зовут Фокусником – он жонглирует предметами и судьбами, событиями и решениями, наслаждаясь самим процессом этой увлекательной игры. Маг указывает на наличие у вас всех тех качеств, которые необходимы для развития талантов, а то и резкого духовного роста. Воображение, решительность, уверенность в себе – это ваш сегодняшний портрет. Правда, вокруг много обмана и ловушек, но не тревожьтесь: решение придет само. Сработает ваша интуиция, а может быть, придет человек, который толкнет вас к развитию.

         Прямое значение. Сейчас ваша сила воли позволит вам принять верные решения. Ничего не бойтесь: интуиция подскажет правильный шаг, а самоконтроль поможет не отказаться от него. Вы исключительный дипломат – на переговорах вы бы обыграли самого Уинстона Черчилля (!). Ваше мастерство и проницательность, самодостаточность и умение все схватывать на лету позволят вам быть на коне. Сейчас вы как никогда способны достичь успеха, так что вперед к новым начинаниям и духовному росту. Вы вполне способны быть лидером – не только благодаря своей осведомленности, но и внутренним, скрытым, что уж там – «магическим» качествам.

    новые дела
    лидерство
    духовное богатство
    осведомленность

      Перевернутое значение. Если в прямом значении Маг почти Бог, то в перевернутом – почти Люцифер. Настроение и характер в данный момент оставляет желать лучшего – вы мелочны, раздражительны и коварны. Интригуете, лжете, играете на слабостях окружающих. Осторожнее! Возьмите себя в руки – ибо такое поведение ведет к душевному разладу, а то и к позору. А дело в том, что вы устали и идете на поводу у событий, не в силах переломить их течение. Соберитесь и уделите себе внимание, повысьте свою самооценку. Поверьте картам – суетная власть это вовсе не то, что принесет вам счастье.   

    скука
    агрессия
    ограниченность
    проблемы со здоровьем.

    (цитирую) «Злоупотребление своим положением, эгоизм. Нельзя использовать свою силу во зло, нельзя унижать окружающих. Будьте внимательны, из-за своей неверной оценки ситуации вы можете пропустить важную информацию. Также иногда может означать неуверенность в себе или в будущем, низкую самооценку, нерешительность. В этом случае карта советуют проявить силу воли, отбросить сомнения и решить стоящие перед вами задачи.

   нерешительность, неуверенность, нечестность
    тщеславие, утрата мастерства, психический недуг, позор, беспокойство

    Карта Таро Маг (Волшебник) в перевернутом виде свидетельствует о недостатке уверенности, причиной которой могут быть застенчивость или плохая самооценка, а также нерешительность и колебания. Другое толкование: положительные аспекты карты могут использоваться в эгоистических или нечестных целях, а окружающие человека люди кажутся не тем, что они есть на самом деле.
    Карта может означать и злоупотреблением властью и чудовищный эгоизм, но не беспокойтесь, вы все равно контролируете ситуацию, карта Маг положительна. Может также указывать на пренебрежение важными обстоятельствами.
     Маг в перевернутом положении означает хитрость, корыстность и злоупотребление властью. Он говорит о том, что для достижения желаемого будут использоваться любые средства без разбора. С перевернутым Магом нечего и думать о морали или этике, напротив, нужно опасаться именно отсутствия нравственных ориентиров. Такой Маг может выпасть эгоисту, человеку ловкому и совершенно беспринципному, девиз которого «Хочу – значит, могу!»
(прим. ред. прямо как из книги «Смею!»)
    Человек этот, конечно же, убежден, что нравственность и общественная мораль есть понятия отжившие, устаревшие и совершенно нелепые для того, кто решил быть успешным в этом мире. С другой стороны, перевернутый Маг может свидетельствовать о неуверенности в собственных силах, неверии в свои таланты и, как следствие, заниженной самооценке. Тогда эта карта будет означать хронического неудачника, неспособного выбраться из замкнутого круга противоречий и проблем (прямо, точно про Лимонова).
    В перевернутом положении Маг почти наверняка является признаком того, что перед вами опытный обольститель, Казанова, истинных намерений которого вы никогда не будете знать наверняка, потому что он умело скрывает их (наиболее характерна в данном случае комбинация Мага и Дьявола!). Рассчитывать на искренность и открытость такого человека не имеет смысла, ибо завязывать или развивать любые отношения он будет только в том случае, если они выгодны или полезны ему, и только до тех пор, пока ему самому этого хочется.
    В раскладах на карьеру перевернутый Маг – признак того, что вы имеете дело с человеком не особенно порядочным и способным втянуть вас в какую-нибудь аферу. Далеко не все его слова стоит брать на веру и не ко всем предложениям относиться серьезно.
    Хитроумность, беспринципность и коварство, игра на слабостях других (например, мошенник, шантажист, вербовщик). Кроме того, это тот случай, когда кто-то, возможно, перехитрил сам себя – цель была достигнута и обнаружилось, что это совсем не то, что надо. Иногда может указывать, что цель-то хороша, да средства выбраны неудачно (к примеру, служебный роман в данной фирме - не лучшее средство строить карьеру).
    Иногда 1-ый аркан таро значение имеет такое: карта говорит — скоро человеку предстоит сделать важный выбор, от которого зависит вся дальнейшая жизнь. Но к таким кардинальным переменам он пока не готов, поэтому возникнет множество проблем. Перевёрнутая карта Мага также может указывать на то, что недавно вы упустили какую-то возможность, не разглядели шанса, данного вам судьбой. Поэтому власть над ситуацией будет потеряна, придётся ждать, пока события не завершатся естественным путем. Карта Волшебника в раскладах на личность указывает на такие черты характера, как эгоизм, нарциссизм, инфантилизм, юношеский максимализм.
    Необходимо понять, что нельзя пользоваться людьми в своих корыстных целях. Это может принести кратковременный результат, но в будущем придется пожинать плоды неблаговидных поступков.
    Вы используете свои силы неразумно или гу¬бительно. Вы стремитесь к пустым целям. Ваши проекты плохо продуманы и вряд ли завершатся успешно.
    Таким образом карта Мага в перевёрнутом виде может указывать на два аспекта, либо гипертрофированная воля и нездоровый эгоизм, где «цель оправдывает средства», либо наоборот, блокировку воли и низкую самооценку, когда человек недооценивает себя. В любом случае, карта Мага может указывать на скрытые таланты и ресурсы человека, которые либо не научился ими пользоваться, либо использует их неправильно (нерационально).
    Карта людей эгоистичных, страдающих манией величия и злоупотребляющих своей властью (в перевернутом смысле).
    В перевернутом положении Маг предвещает период крушения надежд, ошибок и неудач.
    Перевернутая карта показывает на непоследовательность и хаотичность действий, на нереализованные планы и замыслы. Также она говорит о неготовности к задуманному делу, причем, на кардинальную неготовность, которая имеет не природу психологической неуверенности, а отсутствие нужным инструментов и сил. Перевернутый Маг, это, например, горнолыжник, который не имеет профессиональных лыж и подготовки. Также может указывать на:
    Несправедливый или безнравственный поступок, в ходе которого реализуется здравый, но противный Божеству, план.
    Если карта выпадает на определенного человека, то в перевернутом положении указывает на психопатическую личность – мошенника, изощренного лгуна, автора козней и интриг, от которого лучше держаться как можно дальше.
    В бизнесе – мошенничество со стороны старшего партнера или собственника дела.
    В любовных делах – хорошую, но недоступную партию, или любовь к человеку хорошему, но который не ответит взаимностью или вообще не заинтересован в каких-либо отношениях в данный период.
    Фактически Маг в перевёрнутом положении означает всё то же, что и в прямом, но со знаком «минус».
    Эгоизм, бесчестие, тщеславие, манипулирование окружающими людьми и злоупотребления властью (вплоть до обмана, насилия и унижения), неуверенность в себе (в своих поступках, в будущем), в других людях, неадекватное восприятие себя и окружающей действительности, неопытность или низкую самооценку. Все эти характеристики могут быть причиной текущих проблем.
    Другой аспект аркана Маг говорит о том, что другие люди могут использовать положительные качества человека в своих эгоистичных целях, при этом человек не может ясно разглядеть их намерение и истинное положение дел. Эти люди кажутся нам не теми, кто они есть на самом деле.
    Маг в перевернутом положении не предвещает быстрый успех, а может говорить о периоде неудач и ошибок. Часто сообщает о том, что работа будет идти по инерции, без изменений. Надо только избавится от своих амбиций, не бросать работу или свое дело, не пытаться манипулировать окружающими.
    Карта говорит о том, что он человек по головам для достижения своих целей. Нормы морали для него не указан, а совести не существует: «Я хочу это сделать, я могу это сделать, я это сделаю». Ради успеха такие люди готовы на всё. Эта карта может означать неудачника!
    Как партнера в отношениях, карта может указывать на мошенника и эгоиста, которому в отношениях нужно только чувственное удовлетворение, а не любовь и взаимопонимание. В других случаях, это неприятная личность, которой нельзя доверять.
    Перевернутые карты показывают риск недооценки или, напротив, переоценки своих возможностей, недостатка или избытка уверенности в себе. Не берете ли вы на себя слишком много? Не потеряли ли контакт с глубинами собственной души? Подобно ученику чародея, вы, возможно, начали то, чего не сможете закончить.
    Может быть, вы не тот, кем кажетесь. Свойственную Магу способность менять обличья можно легко использовать для обмана - как самого себя, так и других. Возможно, вы дошли до того, что манипулируете людьми и играете на их уверенности в себе ради достижения собственных эгоистических целей. Добавьте ко всему этому слабость воли или двуличность, и можете пожинать урожай - проблемы вам обеспечены. Это карта Гермеса, и в перевернутом виде она представляет вора, лжеца и афериста - даже в мелочах. А может быть, дело в вашей сварливости и раздражительности. Существует опасность злоупотребления еще не окрепшей личной силой или превращения в серого кардинала, который дергает марионеток за ниточки, не показываясь на сцене.
    Может быть, вы чувствуете себя одиноким и усталым от ответственности и самостоятельности. Может быть, вам не хватает уверенности в себе, чтобы заводить друзей. Все это - различные проявления боязни новых начинаний, которая блокирует или дает неправильное направление коммуникации, а также пессимизм и цинизм.
    При проекции Мага на других людей вы начинаете восхищаться их блеском, уверенностью и остроумием, однако невольно опасаетесь, не надуют ли они вас. Или же вы видите в них молодых, да ранних, которые мнят себя профессионалами, думают, что все знают, и стремятся вырваться вперед и преуспеть любой ценой. На внутреннем плане вы, скорее всего, работаете над саморазвитием и культивируете свой внутренний сад - то есть творите магию для себя самого.
    Что касается здоровья, то речь может идти о некоей ментальной, душевной или нервной болезни, карта может являться и указанием на врача, который работает с такого рода заболеваниями.
     Традиционные перевернутые значения: Бесчестие, неудовлетворенность. Нерешительность. Хвастун. Шарлатан, самозванец, лжец, аферист, эксплуататор. Тайны, секреты, маскировка, иллюзии. Агитатор, подстрекатель.
    Комплекс неполноценности или же излишняя самоуверенность и переоценка своих сил. В окружении неблагоприятных карт Маг предупреждает о наличии в вашем окружении человека, который влеком своими низменными желаниями, он очень деструктивный, плетете интриги, тайный враг.
    Сила воли, направленная на недобрые цели.
    Чему зачастую сопутствует цинизм, и пессимистичное отношение к жизни.
    Перевернутое, или отрицательное: хитроумие, отсутствие принципов, мошенничество, коварство, хитрость. Интриган, лжец, шарлатан, жулик. Человек, желающий играть на слабостях и доверии других. Все происходит от недостатка самоуважения и подчинения внешним силам. Иногда ведет к позору и душевному дисбалансу.
    В этом случае первый Аркан, описывая человека, расскажет о чрезмерно предприимчивом юноше, хитром и пронырливом, который в силу этих качеств может легко пойти на обман. Его призвание - интриги и аферы. Он готов на все ради достижения своей цели и может стать для Вопрошающего очень опасным. Это человек, умеющий играть на слабостях других в угоду своему непомерно развитому самолюбию и амбициям.
    Если карта описывает ситуацию, то говорит о том, что вокруг Вопрошающего будет смыкаться кольцо лжи и коварства.
   «Маг» - человек со слабой волей или направляющий свою волю на деструктивные цели. Вообще - неосуществленные планы и цели. Возможен нервный срыв. Из-за того, что ваши стремления никак не могут реализоваться, вы находитесь в неспокойном состоянии духа, в смятении.
    Перевернутый Маг выпадает в большом окружении Младших арканов, он может говорить о том, что Вы слишком эгоистичны, идете по головам, перестали обращать внимания на интересы и чувства окружающих, бестактны, черствы и превращаетесь в самодура.»

9. Надежды и опасения. «Надежда». Прямо.

10. Перспективы и результаты. «Умеренность». Прямо.


     Примечание. Политика сдерживания (развития России) со стороны США – это политика фашистов, компрачикосов. Ведь именно немецкие фашисты сдерживали Россию, и хотели уничтожить Ее вовсе, а остатки людей превратить в недоразвитых рабов, уродов. По этому же пути, не так явно и откровенно идет ныне и Запад во главе с США. Проводя свою политику сдерживания, они словно говорят, мы хотим, чтобы развивались только наши дети, но мы не хотим, чтобы развивались ваши дети, мы хотим, чтобы они не рождались или, рождаясь, становились отсталыми… уродами, недоразвитыми (вместе со всеми сторонами жизни в России). 

    «Человек, который смеется», Виктор Гюго. О том, к чему вообще тяготеет так называемая знать. «Кому в наши дни известно слово «компрачикосы»? Кому понятен его смысл?
    Компрачикосы, или компрапекеньосы, представляли собой необычайное и гнусное сообщество бродяг, знаменитое в семнадцатом веке, забытое в восемнадцатом и совершенно неизвестное в наши дни. Компрачикосы, подобно «отраве для наследников», являются характерной подробностью старого общественного уклада. Это деталь древней картины нравственного уродства человечества. С точки зрения истории, сводящей воедино разрозненные события, компрачикосы представляются ответвлением гигантского явления, именуемого рабством. Легенда об Иосифе, проданном братьями, – одна из глав повести о компрачикосах. Они оставили память о себе в уголовных кодексах Испании и Англии. Разбираясь в темном хаосе английских законодательных актов, – кое-где наталкиваешься на следы этого чудовищного явления, как находишь в первобытных лесах отпечаток ноги дикаря.
    «Компрачикос», так же как и «компрапекеньос», – составное испанское слово, означающее «скупщик детей».
    Компрачикосы вели торговлю детьми.
    Они покупали и продавали детей.
    Но не похищали их. Кража детей – это уже другой промысел.
    Что же они делали с этими детьми?
    Они делали из них уродов.
    Для чего же?
    Для забавы.
    Народ нуждается в забаве. Короли – тоже. Улице нужен паяц; дворцам нужен гаер. Одного зовут Тюрлюпен, другого – Трибуле.
    Усилия, которые затрачивает человек в погоне за весельем, иногда заслуживают внимания философа.
    Что должны представлять собою эти вступительные страницы?
    Главу одной из самых страшных книг, книги, которую можно было бы озаглавить: «Эксплуатация несчастных счастливыми».
    Ребенок, предназначенный служить игрушкой для взрослых, – такое явление не раз имело место в истории. (Оно имеет место и в наши дни.) В простодушно-жестокие эпохи оно вызывало к жизни особый промысел. Одной из таких эпох был семнадцатый век, называемый «великим». Это был век чисто византийских нравов; простодушие сочеталось в нем с развращенностью, а жестокость с чувствительностью – любопытная разновидность цивилизации! Он напоминает жеманничающего тигра. Это век мадам де Севинье, мило щебечущей о костре и колесовании. В этот век эксплуатация детей была явлением обычным: историки, льстившие семнадцатому столетию, скрыли эту язву, но им не удалось скрыть попытку Венсена де Поля залечить ее.
    Чтобы сделать из человека хорошую игрушку, надо приняться за дело заблаговременно. Превратить ребенка в карлика можно, только пока он еще мал. Дети служили забавой. Но нормальный ребенок не очень забавен. Горбун куда потешнее.
    Отсюда возникает настоящее искусство. Существовали подлинные мастера этого дела. Из нормального человека делали уродца. Человеческое лицо превращали в харю. Останавливали рост. Перекраивали ребенка наново. Искусственная фабрикация уродов производилась по известным правилам. Это была целая наука. Представьте себе ортопедию наизнанку. Нормальный человеческий взор заменялся косоглазием. Гармония черт вытеснялась уродством. Там, где бог достиг совершенства, восстанавливался черновой набросок творения. И в глазах знатоков именно этот набросок и был совершенством. Такие же опыты искажения естественного облика производились и над животными: изобрели, например, пегих лошадей. У Тюренна был пегий конь. А разве в наши дни не красят собак в голубой и зеленый цвет? Природа – это канва. Человек искони стремился прибавить к творению божьему кое-что от себя. Он переделывает его иногда к лучшему, иногда к худшему. Придворный шут был не чем иным, как попыткой вернуть человека к состоянию обезьяны. Прогресс вспять. Изумительный образец движения назад. Одновременно бывали попытки превратить обезьяну в человека. Герцогиня Барбара Кливленд, графиня Саутгемптон, держала у себя в качестве пажа обезьяну сапажу. У Франсуазы Сеттон, баронессы Дадлей, жены мэра, занимавшего восьмое место на баронской скамье, чай подавал одетый в золотую парчу павиан, которого леди Дадлей называла «мой негр». Екатерина Сидлей, графиня Дорчестер, отправлялась на заседание парламента в карете с гербом, на запятках которой торчали, задрав морды кверху, три павиана в парадных ливреях. Одна из герцогинь Мединасели, при утреннем туалете которой довелось присутствовать кардиналу Полу, заставляла орангутанга надевать ей чулки. Обезьян возвышали до положения человека, зато людей низводили до положения скотов и зверей. Это своеобразное смешение человека с животным, столь приятное для знати, ярко проявлялось в традиционной паре: карлик и собака; карлик был неразлучен с огромной собакой. Собака была неизменным спутником карлика. Они ходили как бы на одной сворке. Это сочетание противоположностей запечатлено во множестве памятников домашнего быта, в частности, на портрете Джеффри Гудсона, карлика Генриеты Французской, дочери Генриха IV, жены Карла I.
    Унижение человека ведет к лишению его человеческого облика. Бесправное положение завершалось уродованием. Некоторым операторам того времени превосходно удавалось вытравить с человеческого лица образ божий. Доктор Конкест, член Аменстритской коллегии, инспектировавший торговлю химическими товарами в Лондоне, написал на латинском языке книгу, посвященную этой хирургии наизнанку, изложив ее основные приемы. Если верить Юстусу Каррик-Фергюсу, основоположником этой хирургии является некий монах по имени Авен-Мор, что по-ирландски значит «Большая река».
    Карлик немецкого властительного князя – уродец Перкео (кукла, изображающая его, – настоящее страшилище, – выскакивает из потайного ящика в одном из гейдельбергских погребков) – был замечательным образчиком этого искусства, чрезвычайно разностороннего в своем применении.
    Оно создавало уродов, для которых закон существования был чудовищно прост: им разрешалось страдать и вменялось в обязанность служить предметом развлечения.
    Фабрикация уродов производилась в большом масштабе и охватывала многие разновидности.
     Уроды нужны были султану; уроды нужны были папе. Первому – чтобы охранять его жен; второму – чтобы возносить молитвы. Это был особый вид калек, неспособных к воспроизведению рода. Эти человекоподобные существа служили и сладострастию и религии. Гарем и Сикстинская капелла были потребителями одной и той же разновидности уродов: первый – свирепых, вторая – пленительных.
    В те времена умели делать многое, чего не умеют делать теперь; люди обладали талантами, которых у нас уже нет, – недаром же благомыслящие умы кричат об упадке. Мы уже не умеем перекраивать живое человеческое тело: это объясняется тем, что искусство пытки нами почти утрачено. Раньше существовали виртуозы этого дела, теперь их уже нет. Искусство пытки упростили до такой степени, что вскоре оно, быть может, совсем исчезнет. Отрезая живым людям руки и ноги, вспарывая им животы, вырывая внутренности, проникали в живой организм человека; и это приводило к открытиям. От подобных успехов, которыми хирургия обязана была палачу, нам теперь приходится отказаться.
    Операции эти не ограничивались в те давние времена изготовлением диковинных уродов для народных зрелищ, шутов, увеличивающих собою штат королевских придворных, и кастратов – для султанов и пап. Они были чрезвычайно разнообразны. Одним из высших достижении этого искусства было изготовление «петуха» для английского короля.
     В Англии существовал обычай, согласно которому в королевском дворце держали человека, певшего по ночам петухом. Этот полуночник, не смыкавший глаз в то время, как все спали, бродил по дворцу и каждый час издавал петушиный крик, повторяя его столько раз, сколько требовалось, чтобы, заменить собою колокол. Человека, предназначенного для роли петуха, подвергали в детстве операции гортани, описанной в числе других доктором Конкестом. С тех пор как в царствование Карла II герцогиню Портсмутскую чуть не стошнило при виде слюнотечения, бывшего неизбежным результатом такой операции, к этому делу приставили человека с неизуродованным горлом, но самую должность упразднить не решились, дабы не ослабить блеска короны. Обычно на столь почетную должность назначали отставного офицера. При Иакове II ее занимал Вильям. Самсон Кок [Coq – петух (франц.)], получавший за свое пение девять фунтов два шиллинга шесть пенсов в год.
    В Петербурге, менее ста лет тому назад, – об этом упоминает в своих мемуарах Екатерина II, – в тех случаях, когда Царь или Царица бывали недовольны каким-нибудь вельможей, последний должен был в наказание садиться на корточки в парадном вестибюле дворца и просиживать в этой позе иногда по нескольку дней, то мяукая, как кошка, то кудахтая, как наседка, и подбирая на полу брошенный ему корм.
    Эти обычаи отошли в прошлое. Однако не настолько, как это принято думать. И в наши дни придворные квохчут в угоду властелину, лишь немного изменив интонацию. Любой из них подбирает свой корм если не из грязи, то с полу.
К счастью, королям не свойственно ошибаться. Благодаря этому противоречия, в которые они впадают, никого не смущают. Всегда одобряя их действия, можно быть уверенным в своей правоте, а такая уверенность приятна. Людовик XIV не пожелал бы видеть в Версале ни офицера, поющего петухом, ни вельможу, изображающего индюка. То, что в Англии и в России поднимало престиж королевской и императорской власти, показалось бы Людовику Великому несовместимым с короной Людовика Святого. Всем известно, как он быт недоволен, когда Генриета, герцогиня Орлеанская, забылась до того, что увидала во сне курицу, – поступок, в самом деле весьма непристойный для особы, приближенной ко двору. Тот, кто принадлежит к королевскому двору, не должен интересоваться двором птичьим. Боссюэ, как известно, разделял возмущение Людовика XIV (прим. ред. Ну да, автор француз – французский двор выгораживает, пот которому плакала гильотина…).
    Торговля детьми в семнадцатом столетии, как уже было упомянуто, дополнялась особым промыслом. Этой торговлей и этим промыслом занимались компрачикосы. Они покупали детей, слегка обрабатывали это сырье, а затем перепродавали его.
    Продавцы бывали всякого рода, начиная с бедняка-отца, освобождавшегося таким способом от лишнего рта, и кончая рабовладельцем, выгодно сбывавшим приплод от принадлежащего ему человеческого стада. Торговля людьми считалась самым обычным делом. Еще и в наши дни право на нее отстаивали с оружием в руках. Достаточно только вспомнить, что меньше столетия назад курфюрст Гессенский продавал своих подданных английскому королю, которому нужны были люди, чтобы посылать их в Америку на убой. К курфюрсту Гессенскому шли как к мяснику. Он торговал пушечным мясом. В лавке этого государя подданные висели, как туши на крюках. Покупайте – продается!
    В Англии во времена Джеффриса, после трагической авантюры герцога Монмута, было обезглавлено и четвертовано немало вельмож и дворян: жены и дочери их, оставшиеся вдовами и сиротами, были подарены Иаковом II его супруге – королеве. Королева продала этих леди Вильяму Пенну. Возможно, что король получил комиссионное вознаграждение и известный процент со сделки!. Но удивительно не то, что Иаков II продал этих женщин, а то, что Вильям Пенн их купил. Впрочем, эта покупка, находит себе если не оправдание, то объяснение в том, что, будучи поставлен перед необходимостью заселить целую пустыню, Пенн нуждался в женщинах. Женщины были как бы частью живого инвентаря.
    Эти леди оказались недурным источником дохода для ее королевского величества. Молодые были проданы по дорогой цене. Не без смущения думаешь о том, что старых герцогинь Пенн, по всей вероятности, приобрел за бесценок.
    Компрачикосы назывались также «чейлас» – индусское слово, означающее «охотники за детьми».
    Долгое время компрачикосы находились почти на легальном положении.»



                ***
    Моя свобода в плену моих и Ее желаний…



                ***
     На службе по хозяйству

 



                ***
    Ступая к вершинам успеха по мужским сердцам…

 



             ***
     Счастливая)

 



            ***
    С догги на прогулку…

   



                ***
    Под женскими домашними тапками (тапочками)…

 



           ***
    Отдых азиатки

 



              ***   
    В коконе под Черной Вдовой

 


 
            ***
    Игра в «шестерку»: играющим выдаются по кругу карты, кому выпадает шестёрка, тот на определенное время становится «шестёркой» для всех остальных.



           ***
    Взрослые парень и девушка, отправляясь к дальней лесной реке, дабы побыть наедине в интимной близости и заняться любовью, точно нимфа и лесной бог Пан, все же брали с собой мальчика, неравнодушного к ним, в качестве прислуги, дабы и он наслаждался их любовью, прислуживая им по малейшему поводу… и интимным образом… В деревне же парочка иногда брала его с собой наверх на сеновал, хрустящий душистым, ломким сеном, дабы он также разделял их любовь… ибо ему нравилось выполнять их поручения, пожелания, и он расторопно с радостью делал то, о чем они его просили... А им нравилось иметь такого мальчика на побегушках, тем более интимно близкого им… 



            ***
    Порой с нами так поступают люди… (говоря «Я тебя раздавлю!»)

 



    Примечание. (об ошейнике) раб зачастую начинает чувствовать сильнейшую привязанность к своему ошейнику, которым одарила его Хозяйка, и привязанность к тому состоянию, которое он ощущает, нося его. Желание носить ошейник постоянно является обычным. Более того, раб, привыкнув к ошейнику, сросшись с ним, ощущая себе животным на поводке Хозяйки, часто умоляет Ее не снимать ошейник. Нося ошейник, он постоянно ощущает себя рабом своей Хозяйки, переживает принадлежность Ей, чувствуя неразрывную связь с Ней, зависимость от Нее, от Ее воли. Ошейник – это воплощенная воля Хозяйки, сдавливающая горло раба, ведущая его на поводке, а он – находящийся в плену этой воли, ведомый. Часто на ошейнике значится имя Хозяйки, которой принадлежит раб, как вещь, находясь в Ее собственности, на ошейнике так и пишется «раб такой-то той-то», чтобы другим было понятно, что это раб и чей это раб, и они соответственно относились к нему. Ошейник – это один из ключевых и важных символов принадлежности раба Хозяйке, как человека, низведённого до состояния разумного животного, раба, лишенного определенной степени свободы. И первое надевание ошейника – это ритуал, церемония (наподобие брачного надевания кольца), венец пути, испытания, награда после сдачи экзамена, когда раба принимают в рабство, удостоив его этой чести, как это не прозвучит странно. Но это именно так в тематическом мире.   



     Примечание. (Из истории нетематичного рабства, а государственного, насильственного, недобровольного) «Рабство — исторически первая и наиболее грубая форма эксплуатации, при которой раб наряду с орудиями производства являлся собственностью своего хозяина-рабовладельца.»
    «Рабство — состояние общества, в котором допускается возможность нахождения некоторых людей (называемых рабами) в собственности у других людей. Господин целиком владеет личностью своего раба на правах собственности. Будучи собственностью другого, раб не принадлежит самому себе и не вправе собой распоряжаться.»
    Человек, попавший в рабство, не имел никаких прав, а лишённый, к тому же, экономического стимула к труду, он работал только по прямому физическому принуждению. Очень часто «особое» положение рабов подчёркивалось внешними признаками (клеймо, ошейник, особая одежда), т.к. рабы были приравнены к вещам и никто не предполагал, что «вещь» может изменить свой статус и, тем самым, избавится от данных атрибутов.
    В основном было несколько «стабильных» источников поступления рабов — иноплеменники, захваченные в плен во время войны или предпринимаемых с этой целью набегов; соплеменники, обращенные в рабство за неуплату долгов либо как наказание за совершенные преступления; естественный прирост рабов; работорговля.
    Начальной формой рабства было так называемое «патриархальное рабство», когда рабы входили во владевшую ими семью как бесправные её члены: они жили обычно под одной крышей с хозяевами, но выполняли более тяжёлую работу, чем остальные члены семьи, чаще всего оно было связано с натуральным видом хозяйства. «Патриархальное рабство» существовало в той или иной степени у всех народов мира при переходе их к классовому обществу.
    Рабовладение преобладало в обществах Древнего Востока, а также в древнегреческих государствах и Риме до определённого периода, когда быстрые темпы развития экономики способствовали превращению его из патриархального в античное. Для поздней Римской республики патриархальное рабство переросло в классическое античное рабство, связанное с товарным хозяйством, с максимальной степенью экспроприации личности раба, что равносильно его полному бесправию, превращению его в «говорящие орудие». К тому же очень часто бывало, особенно в богатых домах, что рабам нарочно отрезали языки, превращая их, тем самым, в безмолвное орудие.»



           ***
    Дрессировщица, Укротительница львов… порабощенные прекрасной Женщиной, под Ее рукой, Ее кнутом, хищники смиренно склонились к Ее ногам… в сапогах (туфлях, босоножках)…



           ***
    Под стопой черлидерши

 

   


           ***
    «У всякого раба есть своя гордость: он хочет повиноваться лишь величайшему владыке.» (Оноре де Бальзак)



           ***
    Африканский жених
    Седой американки.
    Чёрное и белое.
    (Господствующие классы:
    Один сексуально, другой социально). 



          ***
    Старательно трудится, будучи (и сексуальным) рабом, на грядках у немки с серебристыми волосами…



          ***
    Выносить ночной горшок за дворянской дочкой…
 


          ***
    Холопом стоять на коленях перед девчонкой…



           ***
    Постсоветской девушке в розовых спортивных шальварах натирать пятки, стопы кремом, руками, заботливо…



           ***
    Красавица, если Ей достанет смелости, может сказать прирожденному рабу женщин: «Сидеть!..» И тот (возможно, поколебавшись) опуститься (вниз) и, точно пёс на поводке, будет послушно сидеть у Ее ног, готовый служить, внимая Ее повелениям и пожеланиям…



           ***
    «Россия заняла первое место в мире по количеству Женщин-Руководительниц» (Да здравствует Матриархат!)))

 



     Примечание. По японским убеждениям инициативу должен проявлять мужчина, а не женщина, иначе ничего путного не родится…



    Упоения уголок…



        ***
   (загадочная, очаровательная, коварная, прекрасная, хитрая, наглая, эгоистичная, вероломная, властолюбивая, капризная, непредсказуемая, развращенная, пресыщенная, любящая утехи и удовольствия, повелевающая супругом-князем, им высокопоставленная транжира, влиятельная, не чуждающаяся отправить провинившихся перед Ней слуг на тот свет… Госпожа Рэнко)
 



               ***
    Честный и порядочный самурай оказался волею судьбы слугой вздорной и надменной прекрасной (японской) Дамы, Госпожи, которая заставляла его выносить за Ней горшок, прислуживать самым унизительным образом. Стоит ли говорить, что она завела обычай возлежать, а ему велела в это время пребывать в изножии Ее ложа и своим языком лизать и зубами чесать Ее лилейные пятки, что, впрочем, тот с радостью и исполнял… при этом боясь своей Госпожи, как бы Ее не разгневать, опасаясь Ее непредсказуемого своевольного характера, ибо она была действительно вздорна, могла наказать кого угодно по какому угодно пустяку, так, ради развлечения… и многие от Нее страдали… Но она была прекрасна и горда и очень нравилась Господину-дайме, и пользовалась своей женской властью на ним. Часто доставалось в наказание и слуге-самураю, доходило даже до того, что он должен был в угоду Ей вспороть себе живот, но вмешался Господин и не позволил погибнуть своему лучшему слуге в угоду прекрасной Даме, Ее капризу, самодурству… А то так некоторым пришлось поплатиться и головой, кто не смог угодить Ей и настроил Ее против себя, кто не смог понравиться и угодить Ей, Ее светлости и величию. И самураю приходилось прислуживать Ей по всякому мелкому поводу, по которому она старалась использовать его и при этом еще боле унизить в своих глазах, в глазах Господина и окружающих, так, что те даже потешались над слугой, видя его старания для Госпожи и как та этим пользуется… То веер попросит принести, то постирать Ее кимоно, то ночной горшок Ее вымыть руками и т.п. В общем, издевалась, как хотела... Благо для Нее он был и Ее слугой по положению, поэтому она старалась заставить его делать и всю женскую работу, которая обычно поручалась служанкам и которую она препоручала своему «самураю-служанке», как она в шутку называла его…



        ***
    Свернувшись калачиком,
    Лежать в ногах
    Госпожи Рэнко.

    *Красавица японского двора Госпожа Рэнко – образ из фильма «Меч отчаяния»


 
       ***
    Обдувать дыханием
    Озябшие ножки
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Старательно лизать
    Лилейные пятки
    Госпожи Рэнко.



       ***
    (Высшие Люди)
    В присутствии Госпожи Рэнко   
    (Скорее) падать ниц,
    Выражая готовность служить.



       ***
    Госпожа Рэнко,
    Держащая лицо раба
    Подле тёмного куста. 


 
       ***
    Служить шутом
    Госпожи Рэнко,
    Для Ее увеселения.



        ***
    Госпожа Рэнко любила, когда Ее преданный самурай-слуга лизал Ей пятки… Это напоминало Ей о Ее некогда любимой собаке, преданно служащей своей Хозяйке…



        ***
    Спать, носом уткнувшись,
    Преданным псом,
    В (белые) пятки Госпожи Рэнко,



        ***
    Слуга, превратившийся
    В (спальное) трюмо, отражающее
    Госпожу Рэнко*.

    *слуга, полностью отражающий свою Госпожу



        ***
    Красавица, что спокойно
    Опускает свои пальчики
    В чашу самурая…
             


        ***
     Обращение самурая
     К Госпоже Рэнко.
     Любовь, побеждающая страх.



       ***
     Госпожа Рэнко,
     Играющая в снежки
     И радующаяся, как дитя.



       ***
     Кимоно Госпожи Рэнко
     Подобно цветущему,
     Благоухающему саду.



       ***
     Белые ножки
     Госпожи Рэнко
     Целует чистый родник. 



       ***
     Госпожа Рэнко
     С зимним зонтом
     Встречает первый снег.



       ***
     Госпожа Рэнко
     На высокой башне
     Любуется Луной.
     (Точно собой).
   


       ***
    Госпожа Рэнко,
    Распускающая пояс кимоно,
    Обнажающаяся…



       ***
    Сушить ртом
    Носочки ненаглядной
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Целовать край кимоно
    Госпожи Рэнко,
    Шуршащий по полу…



       ***
    При виде Госпожи Рэнко
    Кланяться в пояс,
    Падать ниц…



       ***
    В покоях «преданности и верности»
    Служить Госпоже Рэнко
    Самым интимным образом.



       ***
    Страстно служить
    В поясе верности
    У ног Госпожи Рэнко
   


       ***
    Сладостно-терпкий
    Вкус пяток
    Госпожи Рэнко.   



       ***
    Покорно глотать
    Терпковатый прах с пяток
    Госпожи Рэнко.



       ***
    Под белым крупом
    Дамы в кимоно,
    Уткнувшись глубоко…



       ***
    Лучшее дамское биде –
    Услужливо старающийся
    Язычок раба.



       ***
    Подпяточник для Дам,
    Любитель дамских стелек
    Сам в стельку стелька…
    (Для ножки Дамы)



       ***
    Под взглядом
    Дорогой (драгоценной) Супруги
    Чистить Ее обувь.



       ***
    Мыть руками туалет
    Японской Дамы,
    У Нее на глазах…



       ***
    Стоя на коленях,
    Стирать кимоно и носочки
    Японской Дамы.



        ***
    По вечерам сильней
    И ярче пылает жаровня
    В память о Ней.



        ***
    Осенними вечерами
    В одиноком горном приюте
    Вспоминать о Госпоже Рэнко.



       ***
    (воспоминание самурая)
    - Господи, с каким усердием
    Я лизал лилейные пятки
    Госпожи Рэнко!



    Примечание. «Госпожа сёгун и Её мужчины» (я похож чем-то на главного героя, только мне люба Госпожа сёгун. Наверное, все же духом я рожден в Японии, ибо самыми красивыми и любимыми Женщинами мне кажутся японки, подобные Ей, - видимо, потому что они похожи на мою Мать; да, мою Мать Тетя, что была довольно доминантой Женщиной, Директором картины, воевала снайпером в Великую Отечественную войну и воспитывала меня летом, называла «японским правительством»).

 

 

 

 



    Примечание. (Мадонн с ребенком, попирающая ногами Змия-искусителя, греховника, впрочем, благодаря которому этот самый ребенок и явился на свет) http://starboy.name/picture/mat.html



             ***
    Шут Анны Иоановны. И. Меттер, «Ледяной Дом»
    http://starboy.name/sund/schut.htm
    Шуты Анны Иоановны
    http://starboy.name/sund/anna.html



             ***
    Венецианка Госпожа,
    Под маскою – загадка,
    Взглянув надменно на пажа,
    К де Саду обратилась виз-а-ви галантно.

    Лакей смиренно (лакейски) поклонился
    Перед нарядами Господ (При всех и на виду (в глазах) Господ)
    Пред масками смутился,
    Служить интимно Им готов.

    Венецианские маски
    http://starboy.name/koti/venec.html

    Коломбина и Пьеро
    http://starboy.name/picture/ven.html
    Некоторые картины Сомова и Бенуа
    http://starboy.name/picture/som.html



            ***
    Нарядный паж, лакей де Сада,
    Его любовник и слуга,
    Был вовлечен на круги ада
    В постыдном качестве раба.



             ***
     Живая подставка для ног, еще и умная в обслуживании…

 



                ***
    Разговор с подчиненной…

 



             ***
    Когда не знаешь, куда смотреть, то ли в глаза, то ли на стопы…

 



                ***
    Под стопой белой Леди…

 



               ***
    Строгие ноги Хозяйки Дома, где служишь…

 



            ***
    Вытирать волосами женские стопы, милуясь лицом…

 



        ***
    Просто вылизать Женщине туфли…

 



             ***
    Перед Хозяйкой Дома, в котором убираешься; где должен быть язык, когда она отдыхает…

 



            ***   
    Несколько юных девчонок, немного выпив вина, разлеглись на покрытой покрывалом кровати, с оголёнными стопами… При этом зная наклонности парня, который был в их компании что-то в роде слуги, сказали ему опуститься к ним в ноги… что он и сделал, не в силах противиться своей натуре, опустившись вниз на колени так, что оказался лицом на уровне их стоп… начав целовать и нежно лизать их, доставляя удовольствие развлекающимся девчонкам…

 



            ***
    Когда старшая сестра заставляет братика лизать Ей пятки, а потом служить Ей и делать всю работу по дому за Нее…

 
    


                ***
     Выдрессированный ухажер…

 

   


               ***
    нижний проникся мыслью, идущей от его существа, натуры: «мое призвание – оказывать девчонкам, девушкам, женщинам, всяческие услуги».



               ***
    Всепоглощающая страсть – глубокое, захватывающее подчинение Госпоже, будучи удушаемым Ее ногами в бассейне, словно купающимся удавом…



               ***
    Роль Госпожи – роль «плохой девочки».



               ***
    Как красиво!..

 
         


                ***
    Доминирующая ромашка

 



                ***
    Словно в древнем Риме, раб в ошейнике на цепи в собачьей будке, встречающий Гостей Господ… (кормление раба-дога)

 



                ***
    Девчонка мажора

 



             ***
    Служащий…

 



         ***
    «Женщине приятно иметь власть над мужчиной, но ее влечёт к тому, кто имеет власть над ней.»

 


   
            ***
    Мечта фетишиста!

 



              ***
    «Малышки» Доминируют

 


 
                ***
    раб для Девчонок (девичья пятка вместо яблока, или персика)

 



                ***
    Фетишист, знай, где твое место по отношению к Женщине, любой! Небось с детства жевал колготки в местах уплотнений сестры, мамы, тёти, маминых и сестриных подруг?..

 



                ***
        На прогулку…

 



          ***
    В баре… Администратор и (обслуживающий) халдей…

 
 


                ***
    Хозяйка вернулась Домой… под строгим надзором…

 



              ***
     Сестренка и братик…

 



              ***
    Супернесса-Бетмонесса   

 



                *** 
    Моя рапира – сверкающая, стремительная, убийственная Красавица



                ***
    Раб волшебной лампы Алладина, попавшей в руки Супруги Падишаха (или Его капризной дочки)…



                ***
    Дама с павлиньим хлыстом…

   

                ***
    В Элладе Ники колыбель
    Качается в колонном храме,
    Залитый Солнцем ясный день.
    Олимпа Бога при параде
    Рождение малышки восславляют
    Из недр Стикса, хаоса и мрака.
    Стремленье ввысь провозглашают
    Над морем на ступенях храма,
    Как принцип высший мирозданья,
    Олицетворенье роста и Победы,
    Живой симв’ол борьбы, соревнованья,
    Что славить будут все, преодолевая беды.