Милла

Смог заливает зданья — шлейфом по мостовой.
 
Теплятся ожиданья.

Кто-то едва живой тает в своей постели, заживо погребён, и реквиема трелям скоро звучать о нём.

Вон на углу таверна; тощая Маринетт втайне от босса верно недорогой минет пьяницам там дарила… Месяц уж не видать. Старая кошка Милла снова уселась ждать.
 
Доброй была дурёхой тощая Маринетт: не обходилась плохо; помнится, то котлет, то колбасы без сала — вкусною, чёрт, была! — кошке она давала, и не держала зла, если, бывало, Милла фыркала на неё.

— Ах, до чего же мило сердишься ты, зверьё!

Каждый туманный вечер старая Милла бдит, только зажгутся свечи. Вдруг верный друг спешит?

Кошки, увы, не люди. Кошкам не должно знать переплетений судеб. Адская «благодать» на Маринетт свалилась, и чёрной оспы мор быстро (о, Божья милость!) вынес ей приговор.

И догорает скромно тощая Маринетт в комнате своей тёмной.
 
И не узнает, нет, что вечером унылым, веря в сердца людей, старая кошка Милла тихо грустит о ней.

Кошки, увы, не люди. Кошки умеют ждать.

***

В комнате стынет пудинг.

И не скрипит кровать.