Старший брат. Дополненная главка из главы VI ЗОНЫ

Мой старший брат, мальчишка Вова,
Погибнет через год в Крыму.
Сейчас, в конце сорок второго,
Семнадцать минуло ему.
Ещё недавно, в сорок первом,
Бежал он в школу на заре,
Был годом раньше пионером
И членом «тройки» во дворе.
А нынче враг всё ближе, ближе...
Как будто ищет только нас
Фашист со свастикою рыжий!..
А вдруг не выдержит Кавказ?..
Из чёрной траурной тарелки
Разила радиобеда:
Такие-то отдали реки
И потеряли города.
И каждый день – всё больше, больше...
И ужас прожигал людей:
Легко, как некогда по Польше,
Степями двигался злодей.
Гадали: где ему преграда?
Вдруг он прорвётся!.. Как –  тогда?..
И вот в руинах Сталинграда
Врага прихлопнула беда.
И мы почуяли впервые,
Что наступил ему конец,
Что на земле твоей, Россия,
Не прекратится стук сердец!
Хоть брату минуло семнадцать
Совсем недавно, в октябре,
Но в сорок третьем – «восемнадцать»
Уже считалось в январе!..
Тогда вопрос решался просто –
На фронте было горячо! –
Призвали, хоть не вышел ростом –
Мне был бы нынче по плечо
(А сам-то я не из высоких)...
Как он с винтовкой совладал?!.
И из обугленных далёких
Краёв он в письмах повторял:
«Сейчас пишу вам перед боем...»
И – под замаранной строкой
(Цензурою):  «...вернусь героем
Или умру за край родной!»
Он ранен был под неким «Энском»,
«Родным» – в письме добавил он,
И мать сказала: «Под Смоленском»,
Ведь там был старший сын рожден!
И вот, с простреленной ключицей,
С заросшей раной пулевой,
Он начинает вновь учиться
Работать собственной рукой:
Врач крутит руку, как мучитель,
Мой брат орёт, не в силах жить,
А врач: «Работать! Что кричите?
Не рады Родине служить?!
Притворство, друг, опасный опус,
Терпите! Трибунал страшней!»
И брат терпел, и даже отпуск
Он получил на десять дней!..
И вот, с простреленной ключицей,
Вошёл он в наш ростовский дом,
И вот уже он в дверь стучится,
Где каждый гвоздь ему знаком;
Он думал – мы уже в Ростове!..
Ну кто сейчас откроет?.. Мать?..
И нетерпенье стало Вове
Сквозную рану прожигать.
Стоял он, дверь родную гладя...
Что, если встретится с отцом!..
Но дверь открыл белесый дядя
С седым полуночным лицом.
Он весь был сизый и туманный,
Почти бесцветный. Вздрогнул брат:
Такого цвета – тараканы,
Что век за притолокой спят...
Но рот был создан для приказов,
И в зенках – скрытая гроза...
То был товарищ Белоглазов,
И, правда,  –  б е л ы е  глаза!..
То был товарищ Белоглазов,
Энкаведешник тыловой,
Квартиру нашу, с бою, сразу
Он взял, как истинный герой.
Да как не взять! – Жирён кусочек!
Ведь в те года, перед войной
Простое ныне слово «летчик»
Почти что значило «герой».
Небес коварных аргонавты,
Всё было лучшее для вас –
Пайки, квартиры... Космонавты,
Наверно, так живут сейчас.
Товарищ Белоглазов зорко
Взглянул на пот, дорожный прах,
На выцветшую гимнастёрку
И на обмотки на ногах.
Ах как он худ, совсем как нищий,
Линялый маленький боец!..
Ах! Он здесь  ж и л!  С в о и х  он ищет –
Где мать, где братья, где отец!..
И, не желая тратить фразу
На объясненье с «наглецом»,
Ночной товарищ Белоглазов
Захлопнул дверь перед бойцом.
Да, нелегка его работа –
Всё по ночам да по ночам!..
Ну что стоять – пошёл, пехота,
Ты жив, так помолись врачам!..
Он шёл с простреленной ключицей,
В последний раз свой видя дом,
И так был схож с бездомной птицей
С больным, надломленным крылом...
В Тбилиси, где мы обитали,
Лишь только знали о войне,
Как будто люди воевали
В ином миру, в иной стране.
Но всё равно руду живую
В горнило битвы роковой
Отсюда в ту страну иную
Везли, как возят в мир иной.
И той руды кусочек малый
Вернули временно назад, –
Под гимнастёркой с меткой алой
Приехал в отпуск старший брат.
Заныла с двух сторон ключица,
Запела радостно душа,
А мать его в прихожей мыться
В таз загнала, как малыша.
Он наготы своей стеснялся,
А мать ворчала: «Ничего! –
Ты для меня дитём остался!»
И мыла яростно его,
И лишь не трогала ключицу,
Где выход пули был и вход
Похож на страшную зарницу,
Что в теле вмятиной живёт.
Переодела, накормила
И села против сына мать,
Как будто от войны отмыла,
Для мира стала воскрешать.
Но он никак не мог о мире
Заговорить в своей родне, –
Всё о погибшем командире,
Всё о войне да о войне,
О танках, схватках рукопашных,
О пулях в хлебе – в вещмешках,
О минах – в воздухе и пашнях,
О крови, вырванных кишках, –
О том, как их себе заправил
Солдат в распоротый живот
И в лазарете против правил
Не умер, выжил и... живёт!..
Рассказы страшные без счёта –
Мать, сын остался на войне…
Отца мы ждали из полёта –
Вот будет радость-то вдвойне!   
Близка обратная дорога...
Грустнее сын, грустнее мать...
Но не успел солдат немного
Свой жалкий отпуск догулять.
Я был один со старшим братом
В то утро дома. В двери стук!..
Вломились двое с автоматом:
У брата – дрожь, во мне – испуг..
Он чуял раненной ключицей:
Стряслась какая-то беда!.. –
Так, видно, вламывались фрицы
Недавно в наши города...
Один – румяный, с автоматом,
Солдат-кавказец тыловой,
Застыл в прихожей перед братом
Черноволосою горой;
Другой был худ, как бес запечный,
И, как сверчок запечный, сер,
Войны кровавой спутник вечный –
Из контрразведки офицер.
Пришёл он, мол, по донесенью,
Что здесь скрывается шпион
Иль дезертир, – и с подозреньем
В бумагах брата рылся он.
Обнюхал подписи, печати
В четвёртый раз и в пятый раз:
– Так-так! А где, скажите, кстати,
Лежит оружие у вас? –
И потянул из-под кровати
Приклад... Я завизжал: «Моё!» –
Ведь средний брат мне сделал, кстати,
То деревянное ружьё!..
И, оплошавши, контрразведчик
В наш шкаф забрался платяной,
И полетели на пол вещи,
Но в них запутался герой:
Одни отцовские кальсоны,
Рубахи, что стирает мать...
Но их носить велят законы,
А вот оружья – не видать!
Ни пистолета-автомата,
Ни парабеллума – нигде!
Хотя б дырявая граната
Висела, что ли, на гвозде!..
Нет, ничего, увы, такого
Они в жилище не нашли,
Но брата старшего родного
Под автоматом увели.
Среди домов вели, как фрица,
Где каждый взгляд ему знаком,
И ныла, как душа, ключица
Перед направленным стволом...
За то, что бил врага, – расплата?!.
Лечу в обгон я босиком,
Чтобы коснуться лика брата
Хоть с расстояния лицом.
Бежал я впереди, как зайчик,
Шёл пред волками агнец-брат…
«Домой, – велел, – иди-ка, мальчик!» –
То ли чекист, то ль автомат.
Но нужен был я в этой драме,
Чтоб вышла жизнь без всякой лжи;
Не уходил я!.. «Костя, маме,
Когда придёт, всё расскажи!» –
Сказал мне Вова. Но я слева
Бежал, босых не чуя ног;
От брата, как листок от древа,
Всё оторваться я не мог.
Но тут почувствовал я ноги:
Вонзились в них, как нож, остры,
На той заезженной дороге
Из глины высохшей бугры.
И сел я, закричав от боли…
Как будто крови не видать…
Так я, отставши поневоле,
Ступни стал, плача, растирать…
Исчез мой брат и волки эти…
Но злые длинные бугры
Мне через семь десятилетий
Явились вновь как две горы.
Одна звалась Сапун-горою,
Казавшейся глазам моим
Чуть наклонённою стеною
Над Севастополем святым.
Не град, что близ Сиона, чую,
А он для русских душ святой!
А гору все зовут вторую
Лишь Безымянной высотой.
Но наши в ней лежат солдаты;
Не безымянные они!..
Стою я над могилой брата,
И режет мне гора ступни…      
Но в год вернусь я сорок третий:
Приходит мама наконец,
Как в книжке, вышло всё на свете:
На время прилетел отец,
Чтоб улететь опять сражаться.
Не в драме сын, а наяву
Не смог полдня отца дождаться –
Злой рок назначил рандеву!..         
Отца и мать не допустили
К нему: «Мы выяснить должны!»
Ведь особисты не грешили –
Все были прочие грешны!..
А на четвертый день сказали:
«Он невиновен. Вышел сбой!»
Но попрощаться с ним не дали:
«На фронт поедет ваш герой!
Да, он пока на гауптвахте,               
Там холодно, но он солдат,
А у войны суров характер,
И  н а м  в тылу не рай, а ад!
Кругом кишат одни шпионы,
Поймали мы недавно двух.
Нам жизнью рисковать законы
Велят и пролетарский дух!».
...Я лишь теперь, похоже, тайну
Того отказа разгадал:
Отцу и маме неслучайно
Начальник встретиться не дал
С любимым сыном. Нынче знаем
Мы много жутких тайных дел;
Был зверски каждый истязаем,
В особый угодив отдел.
Вдруг потому злодеи Вове
Не дали свидеться с отцом,
Что был с разбитым он до крови,
Неузнаваемым лицом?..
«Не бить?! – чекист вознегодует. –
А как нам  и с т и н у  найти?!.»
И вот уже опять воюет
Мой брат к победе на пути…
Ещё болит его ключица,
Винтовку нелегко держать,
Но воин должен не лечиться –
Учить науку побеждать!               
Пришло одно письмо, другое,
И в каждом – как ключицы скрип:
«Погибну иль вернусь героем!» –
Он не вернулся. Он погиб...
А мы в Ростов вернулись скоро.
Квартира наша занята.
Но городского прокурора
Объяли дрожь и немота,
Едва он уяснил, что «грешник»,
Что влез в жильё фронтовика,
Не человек – энкаведешник,
А за спиной его – ЧК!..
И на поклон к лихим чекистам
Пошёл отец мой, фронтовик;
Он не был отродясь речистым,
Просить он тоже не привык.
Но что поделать? – У бездомных
Не очень-то пряма спина,
Мы жили месяц у знакомых...
Взглянув отцу на ордена,
В НКВД ему сказали:
«Нельзя героям без квартир.
Но краем уха мы слыхали,
Что сын ваш, вроде, дезертир...
Вот наш товарищ Белоглазов
Нам сделал этакий намёк!..
Ну как?»  Отец мой понял сразу,
Откуда дует ветерок!
Пришлось достать в военкомате
(Был человеком военком!)
Бумагу: две больших печати
И текст внушительный о том,
Что сын пилота Ковалёва
Был ранен, отпуск заслужил,
Потом на фронт вернулся снова
И честно голову сложил.
Пред честно сложенной главою
Склонили головы в ЧК
И, почесавши их, без бою
Решили взять фронтовика, –
Был найден ими выход редкий:
«Пусть Белоглазов  т а м  живёт.
А вам – две комнаты... с соседкой...
Ну как?» Отец кивнул: «Пойдёт».
Врагам достались наши вещи,
Земле достался старший брат,
Квартира – воронам зловещим,
Но... наши скоро победят!


(Дополнение написано 26 июля 2017 г.
Начало романа "ЗОНА" см. ссылку
http://stihi.ru/2009/11/04/8515).