Путь Самоваров

Вместо пролога.
Близился пятый, нарядный и светлый,
После победы, пришедшей в страну,
Год. Накануне Парада, отметив
Всех, кто, когда-то уйдя на войну,
Там потерял руки-ноги и в семьи
После леченья вернуться не смог -
Сгинули семьи в войны карусели
И затерялись меж дальних дорог -
Органов соколы ночью сгрузили
В несколько крытых составов и вдаль
Эти составы направили. Были
Власти Советов несносны печаль
Вида убогого их, скорбный шепот,
Сопровождавший колодочный стук
Передвиженья каталок и то, как
Песнь заунывной гармоники вдруг
Из ликованья победного снова
Переносила людей в смрад и глад.
«На Валаам!» И обрубки здоровых,
Некогда, воинов смирно лежат
Под одеялами тощими, лавки
Мерно вибрируют, стуком колёс
Переносимые прочь от уставших
Интеллигентов, которым до слёз
Хочется праздника, света, без тёмных
Воспоминаний, уродливых лиц
Нищих на рынках, их тел обожжённых...,
Хочется чистых проспектов столиц,
Радостных шествий со стуком медалей
И орденов, чтоб звучали вокруг
Песни удалые, где побеждаем
Враг ненавистный, где рядом твой друг.
А победителей, не сохранивших
В битвах конечности, разум, глаза,
Лица красивыми, прочь, чтоб о них мы
Не спотыкались в пути, и назад
Нас не тянули смердящие раны
Незаживающей язвы войны.
Только вперёд, к коммунизму! Дать странам
Капитализма пример мы должны!
Значит здоровье и статную силу
Стройных рядов ветеранов-солдат
Продемонстрируем недругам или
Нас, ослабевших, сомнут и съедят.
Всё - решено - здравый люд подвиг ратный
Сменит на подвиг свершений труда.
Тех же, кто грузом висит - безвозвратно
На Валаам и забыть навсегда
Тел изувеченных их неприглядность…
Вот и трясутся вагоны в пути,
Люд сотрясая на лавках. А надо
Коли страдальцам куда - просвистит
Бодро гудок паровозный и лихо,
То ли медбратья, а то ли конвой,
По два в вагон, повыносят притихших
В долгом пути пассажиров. «Живой?» -
Спросят, тряхнув, и пристроят за плечи
Меж двух ветвей придорожных кустов.
«Ты повиси, погуляй тут, облегчись…
Что - расстегнуть? Ну, давай. Будь здоров».
И за другим возвратятся, за третьим…
После, развесив напротив окон
Всех подопечных, сварливо заметят:
«Ох, тяжелы Самовары». Потом
Чай погоняют, наварят похлёбки,
Чтоб «Самоваров» своих накормить,
Да и себя не забыть, тяпнут водки
Под сухпаёк и возьмутся грузить
Всех по вагонам обратно. А если
Недосчитались кого - не беда,
Может, забыли в кустах иль с окрестных
Сёл разобрали страдальцев. Всегда
Можно списать, мол, скончался сердечный,
Тягот пути не снеся. Инвалид.
Что с него взять-то?…  Нет, жалко, конечно,
Но такова уж судьба. Без обид.
И в Валаам привезя половину,
Если не треть, пассажиров своих,
Сопровождающие конвоиры,
Вновь на закорки «обрубки» взвалив,
Их загрузили в машины с крестами,
Алыми, словно Победы штандарт,
Кровью бойцов этих политый, сами
Где-то в душе, сквозь хмельной перегар,
Осознавая всю ясность того, что
В непобедимой Советской стране
Нет справедливости вышней, раз просто
Можно так вышвырнуть женщин, парней,
Иль стариков даже, славной Победе
Всё подаривших - здоровье, мечты,
Судьбы, себя, наконец… Но уедет
Поезд обратно. А с ним в мирный тыл
Бодрый конвой к жёнам-детям и мамам
Перенесётся на улиц простор,
Память стерев напрочь о Валааме
И о пути «Самоваров». Но, сто
Лет ли пройдёт или меньше, возникнет
Снова путь этот, в другие края,
В эти ли, если мы все не постигнем -
Память основа всего бытия…
Часть первая.
Начало пути.
Сидя над телом любимого сына -
Мальчик по сути, всего двадцать пять -
Зоя шептала, сминая простынку,
Что накрывала кудрявую прядь:
«Выполнить волю твою обещаю,
Как бы не вышло мне это потом,
Друга найду и спасу, коль узнаю -
Ты, говорил мне он был обожжён.
Я постараюсь, клянусь, мой хороший.
Спи, не тревожься теперь ни о чём.
Если тот свет где-то есть, значит, ножки
Снова с тобой. И рука…» На плечо
Матери скорбно рука опустилась.
«Гроб сколотили. Уже привезли -
Детский, но хватит, пожалуй. Простилась?
Мы заберём. Санитар - уколи!»
И, от бромида расслабившись сонно,
Мать отпустила-разжала кулак
С краем простынки. В неё, как ребёнка,
Запеленали сыночка и, как
Дитятко, взяли на руки. Дверь гулко
Хлопнула. Зоя уткнулась лицом
В сына подушку. «Родная, на стул-то
Я положила его письмецо.
Он написал для тебя». Медсестричка
Вышла на цыпочках. «Вот ведь, война
Пять уж годов, как окончилась. Ишь ты,
Всё продолжает мереть ребятня…
Как была счастлива Зоечка - мальчик,
Пусть и не весь, но вернулся домой.
Пять лишь годков…. Ничего - пусть поплачет,
Может облегчится горюшко, тьмой
Всё захлестнувшее ныне. Вот, скольких
Вырвать наш Доктор сумела у тьмы?!
Сына не вырвала…. Как же жестока
С нами судьбина, порой, если мы
Деток хороним своих». И рукою
Скорбно махнула, идя вдоль палат,
Где, от страданий вертясь беспокойно,
Люди стонали. Дошла до стола.
Там из ходячих больных уж змеилась
Очередь длинная. «Так - порошки,
Температура!»  Толпа оживилась,
Загомонила. А Зоя, с тоски
Простынь зубами в клочки раздирая -
Бром ненадолго боль дикую снял -
Чуть полежала ещё, опираясь
На стену, встала, перила обняв
К моргу спустилась и долго смотрела,
Как забивают коротенький гроб.
Ехала долго куда-то. Ревела.
Комья земли грохотали и скрёб,
Скорбный бугор собирая, лопатный
Штык, или несколько было лопат.
Снова куда-то под руки ребята
Долго вели. Привели. Наугад
Ткнула ключом в незакрытые двери
И провалилась-упала в кровать,
Словно в туманную бездну. «Валерик…» -
Губы шепнули. И сутки подряд
В койке, к стене отвернувшись, лежала.
После содрала себя, ледяной
С крана умылась водой, продрожала
Нервно и снова над тазиком, гной
Слёзы и скорбь из души вымывая,
Ополоснулась. «Всё. Хватит. Пора.
Мальчики ждут…» Причесалась, скрывая
В тяжком пучке роскошь прядей, и кран,
Туго-претуго, как сердце и душу,
Зло закрутила. Оделась и ключ
Старой соседке сдала, потому что
Вскоре вернуться не чаяла. Луч
Солнышка нежно коснулся сведённых
Скул её, будто бы благословив.
Зоя скривилась, закрылась ладонью,
Лучик сместился, мельком осветив
В вырезе блузки овал медальона,
И возвратился - на щёку, на лоб -
Словно погладил прощально любовно…
«Я поняла - это ты был, сынок». -
Всхлипнула Зоя, лицо подставляя
Лучика ласкам, раскрыла на миг
Тёплый овал медальона. Растаял
Холод в душе на мгновенье, настиг,
Жаркой волной омывая ресницы,
Слёз облегченья кипящий поток
И пересох, оплетя власяницей
Долга и скорби тоскливый росток
Воспоминаний. Коснулась губами
Локона сына несчастная мать,
Створки кулона захлопнула…. Память
Вновь повернула события вспять -
Четверо суток назад посетили
Сына Валерика три паренька.
«Однополчане», - сказал он. Простились
Где-то они через час, но тоска
Не отпускала до вечера сына,
Прячась в глазах обречённым зверьком.
«Что-то случилось? Расскажешь? Иль сильно
Это секретно?» «Да нет - я ни в ком
Кладезь секретов не ведал надёжней. -
Сын улыбнулся сквозь боль. - Но ведь ты
Вряд ли сумеешь помочь. Или можно
Как-то решить всё? Ты помнишь, цветы
Мальчик тебе подарил одноногий?»
«Маленький мальчик - лет шесть или семь?
Жёлтые лилии?» «Да. Он от Гоги.
Гога - мой друг. Помнишь?» «Гога - сосед?
Помню, конечно. Погиб, говорили,
Друг твой на фронте». «Он был обожжён -
В танке горел. Долго медики бились -
Госпиталь, госпиталь снова, потом
Гога сбежал ото всех и в деревне
Где-то под Киевом вдруг отыскал
Дом и семью, что калеку пригрели.
Только заела вдруг парня тоска,
Он и решил повидать всех, но тайно -
Неузнаваемым дом навестить,
Маму, сестрёнку, как будто случайно,
Встретить на улице. С ним обрести
Снова семью собрался и Серёжка -
Мальчик, что лилий букет подарил -
Он здесь родился в войну под бомбёжкой,
Мать его вскоре уехала в тыл,
Там умерла от чахотки недавно,
Здесь же у мальчика бабушка есть,
Он отыскать захотел её. Дали
Им на дорогу деньжонок в обрез -
Сами бедуют. Вот Гога с мальчонкой
И порешили, что в долгом пути
Будут петь песни, которых на фронте
Много сложили - народ загрустит,
С ними поделится разной едою
Местом на лавке, бельишком каким…
Только не вышло - на станции поезд
Подстерегала облава. «Подкинь
Парня в Коломну, ну, будь человеком -
Там у мальчишки бабуля живёт». -
Дядьку какого-то, что с ними ехал,
Гога успел попросить и вперёд,
В голову поезда, кинулся, крикнув:
«Адрес ты помнишь. Цветы не забудь -
Лилии, жёлтые». Только возникли
И впереди особисты. Втолкнуть
В тамбур калеку несложно здоровым,
После Серёжка лишь мельком, в окно,
Смог увидать, как тащили к забору
Друга-попутчика, а заодно
С ним за забор унесли ещё многих,
Что на вокзале в каталках своих
Людям мешали пройти по дороге,
Руки тянули, в вагоны ползли.
Ушлый малец умудрился вдобавок
Там же словечко одно подхватить.
Правда, не понял значенья, но стало
Парню забавно словцо затвердить,
Слишком уж рьяно его особисты,
Шикнув, замяли. Мальчонка смекнул -
Что-то в обмолвке подобной нечисто,
И, как добрался, тотчас одному
Из тех ребят, к коим я переправил -
Однополчане, ты помнишь? - мальца,
Тут же его повторил и добавил,
Что не уверен пока до конца,
Но нам проверить, пожалуй бы, стоит,
Где ж притаился тот зверь - «Валаам».
Я проверял - это место такое,
Там монастырь ещё был. Нынче там,
Видимо, селят калек-инвалидов -
Это ребята сумели узнать,
Дальше - тупик. Тот, кто сведенья выдал,
Больше не хочет ничто рассказать,
Слишком секретно и слишком опасно -
С самых Верхов был приказ, а причин
Не разъясняют солдатам, приказам
Лишь подчиняются. Женщин, мужчин,
Он говорил, погрузили, и в темень
Поезд ушёл. Соловки? Валаам?
Знает о том лишь начальство, а к тем мы
Доступ не ведаем. Ты бы смогла
Через своих пациентов высоких
Участь людей тех и Гоги судьбу
Выведать тайно? Я знаю - жестоко
Мне так тебя подставлять, я в гробу
Скоро навек успокоюсь, тебе же…
Не возражай - ты всё знаешь сама,
Ты же ведь доктор, не знахарь-невежда.
Я не о том. Обещать ты должна,
Что друг мой Гога вернётся из ссылки -
Несправедливой, неправильной…» «Я
Клятву даю - приложу всех усилий
Максимум, слышишь, сынок, пусть объять
Весь мир придётся мне». «Мир - это много.
Хватит участка России в лесах.
На Валаам ожидает дорога,
Мама, тебя. Мой же путь в небеса».
И возражений не слушая боле,
Сын погрузился в губительный сон,
В смерть перешедший…. Тут Зоя невольно
Вздрогнула, вспомнив, и, тягостный стон
Скрипом зубов подавляя, берёзы
Ствол обняла, постояла чуть-чуть,
Яростно стёрла последние слёзы.
«Я постараюсь…» - Шепнула и путь
Снова продолжила свой. Где-то в Главке,
Сотню почти кабинетов пройдя,
Благодаря генералу в отставке -
Другу ещё с фронтовых передряг -
Действуя лестью-посулом-угрозой
Или задействовав помощь штабных,
Зоя узнала, что вечером поздним
Поезд уходит с путей запасных,
Укомплектован он для Валаама,
Только его задержало в пути
Дело какое-то - это упрямо
Зое твердили штабные. Найти,
Что же за дело и нет ли вакансий
Зое на этот состав, хоть каких,
Всё тот же друг-генерал рьяно взялся
И раздобыл эту должность таки -
Там главврача уже долго искали,
Только никто не сумел совместить
И безупречность партийной морали,
И мастерства виртуозность почти.
В поезде данном свозили остатних -
Тех, кто доселе по госпиталям
Был на леченье и жил в интернатах -
Жил, подлечился, теперь Валаам;
Правда, под видом отправки на отдых -
Мол, на курорте ты не был ещё -
А потому в санитарных вагонах
С медперсоналом и главным врачом.
С ликом бесстрастным, в душе разрываясь
Меж долгом чести и должности злой,
Зоя обход проводила, стараясь,
Чтоб леденящего взгляда, порой
Слёзы скрывавшего, ей бы хватило
На этот путь весь. «Смогу. Я должна.
Я обещала Валерику». - С силой
Сжав кулаки, повторяла она
И к инвалидам всё новым входила…
«Этой удастся». - Подумал, гордясь
Выбором личным, что Главк подтвердил им,
Друг-генерал. Он, в отставку уйдя
Из-за ранений, однако, на пульсе
Руку держал, в руководство страны
Часто заезживал, будучи в курсе
Этой штабистов секретной войны
За чистоту городов против нищих,
Коими стали калеки с фронтов,
А потому оказать помощь свыше
Старой подруге всегда был готов.
Должность нужна - значит, будет ей должность,
И, мотивируя выбора прок,
Старый чекист все заслуги, возможно,
Даже и те, что себе приберёг,
Зое вписал, подчеркнув и моральный
Облик устойчивый, и послужной
Список блестящий, и рук гениальность.
В-общем, назначили. А заодно,
Сам не потянет - здоровья не хватит,
В поезд начальником от МГБ
Друг генерала направлен был, кстати,
Старый знакомый и Зои, от бед
Чтоб оградить, поддержать если нужно,
Руку подать, коль провалится где,
Да разъяснить все условия службы.
«Влезла же, как «кур в ощип», даже дел
Не представляя в которых вариться
Тяжко ей будет, держись, не держись;
Честная, добрая - райская птица
В мерзком гусятнике… - Думал чекист. -
Друг мой подскажет хоть «птичке» наивной,
Где промолчать лучше, где просмотреть,
Где и поддакнуть-кивнуть, чтоб красиво
Склок избежать и в беде уцелеть».
Зоя столбы в окнах долго считала -
Поезд, как жизнь её нынче, летел
В тьму неизвестности. «Ты бы поспала. -
Друг генерала ей в дверь проскрипел -
Голос сорвал он, пока загрузили
Всех подопечных в вагоны, теперь
Только сипел. - Что-то выглядишь хило -
Бледная. Ладно - исправим. - И, дверь
Чуть не снеся плеч своих разворотом,
Втиснулся в тамбур. - Пойдём что ль в купе,
Там тебе полку я выделил. Что ты?! -
Вдруг испугался гэбист, чуть успев
Зою, по стенке сползавшую мирно,
Перехватить. - Ну, ты, мать...! Так - идём.
Чтоб ни гу-гу! - Гаркнул он конвоирам
И погрозил ещё им кулаком. -
Тихо чтоб! Видите - доктору худо.
Цыц! Ни полслова. Не ржать. Не курить».
«Не беспокойся - сейчас легче будет.
Я и сама. Я сейчас. Вот - смотри. -
Зоя шагнула. Шатнулась. - Немного
Я постою и дойду…» «Вот ведь, нрав. -
Буркнул гэбист. - Ну, шагай. По дороге
Только не врежься во что-нибудь. Прав
Был генерал, говоря, мол, Антоха,
Ты приглядел бы за ней, а не то
Ей же самой от себя будет плохо.
Прав генерал был. Ох, прав. На все сто».
И, контролируя шаткую поступь
Зои, бредущей вдоль стенок едва,
Друг генерала - Антоха по доскам
Двери конвойных пристукнул сперва,
После в проём, торопливо открытых
Створок купейных мельком заглянул.
«Хлеб, пироги - всё ко мне. Вскипятите
Чайник. Варенье найдите. И стул
Взять не забудьте. Ну! Быстро! Вприпрыжку! -
Зою направив в купе, прошипел
Выскочившим подчинённым чуть слышно,
Но так, что те аж рванули из тел,
Мрачный начальник. Потом, осторожно
Зою на койку в купе усадив,
Засуетился: «Вот шаль. Вот под ножки
Тапочки. Только спешить погоди…
Утром всё будет - работа, заботы,
Снова пройдёшь по всем страждущим, но
В данный момент отдохнуть надо - что-то
Ты ослабела совсем…» Ночь. В окно
Бабочки бьются и ветра порывы,
А тишине и уютном тепле,
Шалью укутавшись, неторопливо
Зоя чаёк попивала, и клеть
Стенок купейных была ей защитой
От всех наружных невзгод, бед и драм.
Где-то вдали голосочком пропитым
Шпарил частушки седой ветеран -
Зоя гармошку губную в кровати
Видела давеча, старый солдат
Прятал её под подушкой. «Играйте -
Не отберут». И пронзительный взгляд
Все возраженья охранников грозных,
Пискнувших было о личных вещах,
Вмиг задушил. Зоя, сонно поёрзав
И покрутившись, устроилась. Пах
Воздух в купе луговыми цветами.
Мерно качался на стыках вагон,
Нежно баюкая. И тяжкий камень,
Сердце сдавивший, распался песком.
Колко царапал он крошкой гранитной,
Но уже легче снести его вес…
«Ты отдохни-ка, подруга. Поспи-ка». -
Голосом сиплым гэбиста пролез
В сон беспокойный её лучик зыбкий
Солнышка, в тучах пробившего путь,
И пробежала тень полуулыбки
По неподвижности льдистой. «Ну, пусть
Пробует, бьётся, не знаю, за что, лишь.
Ей тяжело, что ж, поспит - отдохнёт.
Я помогу, только знать бы, в чём помощь. -
Думал Антоха - друг друга её,
Шаль подтыкая и хмыкая. - Вот же,
Сердце забрала. Ей нужно оно?
Старый дурак - веснушатая рожа…»
Поезд всё нёсся, сливаясь со тьмой.