Волосы...

Марии тридцать лет, почти девчонка.
По Божьему велению – вдова.
Жгут русых кос под платом, профиль чёткий,
Душа, как ветка мёрзлая - мертва.

Муж уходил на фронт весёлым, бодрым,
Вернулся еле жив… туберкулёз.
Сгорел, как свечка, не прошло и года.
Не плакала она - не стало слёз.
Лишь дети и держали - дочь малая,
Два пацана, ораву чем кормить?
Гремят ключи, пусты лари в сарае.
Неурожай в колхозе, как тут быть?

Ещё до свадьбы ей отец из драпа
Доху купил, подбитую лисой.
А что лиса - не ужин, и не завтрак.
Валерка вырос… Лёвушка босой.
На рынок бы, продать доху, да справить
Обувку детям, прикупить муки.
До Городца по Волге переправа-
Две вдовушки Маруси сундуки
Распотрошив, всё выгребли до донца,
И к пристани с рассветом на возке.
Когда над кручей поднималось солнце,
Подруги разместились на торжке.

На молодух взирали бабы косо-
Товар трепали, только мимо шли.
И лишь одна сронила:- Вот бы косу,
Такую, как у энтой до земли,
Купила бы я, верно, не торгуясь.
И у второй... пожалуй по рукам?
Две Маши, не моргнув, переглянулись.
Взмах ножниц… пали два ручья к ногам.
Весь год потом косынок не снимали,
Пока по плечи волос не подрос.
Не шибко, два червонца сторговали
За пару пышных золочёных кос.
 
Послевоенный быт был небогатым,
Маруся, Маша, бабушка моя,
Не накопила ни рублей, ни злата.
Но чётко, очень чётко помню я,
Её уютной, ласковой и сильной,
С уложенной в пучок волос копной.
Она была до старости красива,
Так и оставшись мужнею вдовой.

И у неё всегда все было лучшим-
И хлеб простой, и на меду пирог,
Но главное, она в наследство внучкам
Передала волос пшеничный шёлк…

(О моей бабушке Марии Васильевне, послевоенная фотография)