Испания. Португалия. Андорра

                ИСПАНИЯ

Василий Немирович-Данченко

Гитары Санта-Клары

Ночь темна у Санта-Клары,
Точно сердцу говоря,
До утра звенят гитары
Под стеной монастыря.
Слышны жарких песен звуки,
В них чарующая власть:
Радость встречи, боль разлуки
И признаний робких страсть.
Лютой ревности мученья,
Крики мести огневой,
И восторги примиренья,
И признаний рай земной.
Нашим женщинам не спится -
В жилах пламя, а не кровь...
Сердце бьется. Мать бранится,
Муж ревнивый хмурит бровь.
Что за нравы, просто страхи!
Кто б, вы думали, певцы?
Францисканские монахи,
Босоногие отцы.
Оттого из Санта-Клары
Не берут у нас невест:
Чуть монах, да звон гитары,
Ну — и ставь на бабу крест!

Контрабандист Пачеко

Весла в руки! Парус прочь,
Море стихло, небо чисто…
Знойной негой дышет ночь…
Что за жизнь контрабандиста!
Знать не хочет никого
И на все глядит без страха, —
Если сбоку у него
Есть толедская наваха 1).
Он —;король пустынных вод,
Трон ему плавучий;—;лодка.
Глаз с Пачеко не сведет
Ни одна у нас красотка.
И еще бы! Что за вид!
Как откинет плащ, надменный,
Куртка золотом блестит
И сверкает пояс ценный!
Под огнем его очей
Взгляд опустишь по неволе.
А возьмет гитару!.. Эй!
Чья душа болит по воле!
Прочь сомбреро 2), плащ долой,
Песня дышет нежной лаской,
Жжет любовью огневой,
Будто дразнит яркой сказкой.
В ней;—;порыв могучих грез,
Волн под ветром колыханье,
Свет улыбки, горечь слез,
Ярких молний трепетанье!..
Страшен в мести, смел в бою,
Он врага смеясь погубит,
Сыплет деньги и свою
Горячо хитану 3) любит.
У Мадонны всякий раз
Он удачи в деле просит,
Возвращаяся, алмаз
На венец ея приносит.
Капелланы от него
Все жиреют понемногу
И дорога от того
Для него открыта къ Богу.
Слава здесь;—;за гробом рай.
Что ей жизнь контрабандиста!..
Ну-ка, парус убирай,
Море тихо… Небо чисто…

1) Наваха;—;большой и длинный нож;—;похожий на лист алоэ

2) Сомбреро;—;шляпа.

3) Хитана;—;gitana;—;цыганка.

1892

Кадиксанская морена

Грациозна и смугла,
Вся и счастье и измена,
Улыбаяся, прошла
Кадиксанская морена.
Герцогиня перед ней
С тайной завистью склонится.
У нее во тьме очей
Будто молния родится.
Огнедышащая речь,
Губы, полные желанья,
Под мантильей круглых плеч
Различаешь очертанья.
Что за стан! Избави бог
Заглядеться — вспыхнешь разом.
У ее прелестных ног
Камень кажется алмазом.
В косах гребень золотой
Из-под кружева сверкает,
Цвет волос ее ночной
Мрак небес напоминает.
Помню я, когда гроза
Над Кадиксом бушевала,
Горделивые глаза
Ты одна не опускала.
И как только с площадей
Повели вождей в темницы -
Загорелся взгляд у ней,
Как у раненой орлицы.
"Это кто? Солдаты? Прочь,
Живо, братья, за навахи!
Сердцу смелому не в мочь -
Только трус боится плахи."
Будто выросла. Вперёд
Львицей кинулась морена,
И страдальцев за народ
Разом вырвала из плена.
За полками шли полки,
Барабаны громко били,
И за нею на штыки,
Как на праздник, мы ходили...
Градом сыпалась картечь,
Как в аду, рвалося пламя,
А она: мантилью с плеч -
И с улыбкой: "Вот вам знамя!"
Что за чудная краса
Засверкала перед нами!
Мы тогда под небеса
Залетели бы орлами.
Враг бежал. Из душной тьмы
Мы вернулись снова к свету
И к ногам Мадонны мы
Принесли мантилью эту.
И в процессиях святых,
Умилением объяты,
Меж хоругвей золотых
И её несут прелаты.

Гитана

Я гитана и со мной
Не стесняются вельможи.
Тот из них и будет мой,
Кто заплатит подороже.
Что ж! Затем и создана
Черноокая гитана,
Чтоб, как бабочка, она
Родилась и сгибла рано.
День да мой! Мне чёрт не брат!
Я недолго думать стану!..
Caballeros, кто богат?
Кто заплатит за гитану?
Торг на совесть. Отплачу
Я сторицею известно.
Право, смуглому плечу
Под мантильей стало тесно.
Поцелуй горит! В груди
Зреет песня… Точно брежу…
Заласкаю – погоди,
А быть может и… зарежу!..

-----

Ночью в башнях Гибральфара
Раздаются плач и стоны,
Тени мавров в лунном свете
Над землёю тихо реют...
То калифа Альмерии
И Малаги властелина,
Из могил, давно забытых,
Подымаются дружины.
Христианский над мечетью
Виден крест... Над Гибральфаром
Горделиво вьётся знамя
Двух Кастилий и Леона.
И до утра плачут мавры:
"Бен-Юсуф, о вождь бессильный,
Как ты мог отдать неверным
Лучший перл земли - Малагу?"
И доносится порою
Из развалин Алькасабы
Бен-Юсуфа голос тихий,
Голос тихий и печальный:
"Как я мог, держаться, братья,
Перед ратью Фердинанда,
Если пали в руки готов
И Севилья, и Кордова?
Пали будто плод созревший,-
Если дерево колышет
Поздней осенью ребёнок
У окна ручонкой слабой".
И опять рыдают мавры
В старой башне Гибральфара,
Над которой вьётся знамя
Двух Кастилий и Леона.

Гимн Монсеррата

 Тебя сам Бог короновал
Венцом своих гранитных скал,
Одел порфирою лесов,
Парчой и бархатом лугов;
Как складки мантии, с вершин
Идут ущелья, и один
Ты в Каталонии родной
Сияешь царственной красой!

Чтоб в грудь пробиться не могли
К тебе враги родной земли,
Чтоб на границе горных лат
Ломался хрупкий их булат, -
Тебя одел Господь бронёй,
Наш Монсеррат сторожевой.
Он мрак твоих подземных жил
Водой, как кровью, напоил...

Ища свободы, в темноте
Кипят и бьются воды те,
И как оне - душа чиста
Того, чьи жадные уста
Касались их в полдневный зной.
Не оттого ль в стране родной
Неведом для её сынов
Яд рабских чувств и рабских слов?

Я уезжал, но не был сир;
Ты для меня на целый мир
Бросаешь царственную тень,
Твоя отеческая тень
За океаном сберегла
Меня от рабства, лжи и зла:
Когда слабел и падал брат,
Одно лишь слово - "Монсеррат" -
Я малодушному кидал,
И он - душою воскресал!..


Максимилиан Волошин

Кастаньеты

Е. С. Крутиковой

Из страны, где солнца свет
Льется с неба жгуч и ярок,
Я привез себе в подарок
Пару звонких кастаньет.
Беспокойны, говорливы,
Отбивая звонкий стих, —
Из груди сухой оливы
Сталью вырезали их.
Щедро лентами одеты
С этой южной пестротой;
В них живет испанский зной,
В них сокрыт кусочек света.
И когда Париж огромный
Весь оденется в туман,
В мутный вечер, на диван
Лягу я в мансарде темной,
И напомнят мне оне
И волны морской извивы,
И дрожащий луч на дне,
И узлистый ствол оливы,
Вечер в комнате простой,
Силуэт седой колдуньи,
И красавицы плясуньи
Стан и гибкий и живой,
Танец быстрый, голос звонкий
Грациозный и простой,
С этой южной, с этой тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идут в ряд
Облитые красным светом,
И гитары говорят
В такт трескучим кастаньетам,
Словно щелканье цикад
В жгучий полдень жарким летом.
 
Июль 1901
Mallorca. Valdemosa

Константин Бальмонт

Испанский цветок

Я вижу Толедо,
Я вижу Мадрид.
О, белая Леда! Твой блеск и победа
Различным сияньем горит.
Крылатым и смелым
Был тот, кто влюблен.
И, белый нa белом, ликующим телом,
Он бросил в столетья свой сон.
Иные есть птицы,
Иные есть сны,
Я вижу бойницы, в них гордость орлицы,
В них пышность седой старины.
Застыли громады
Оконченных снов.
И сумрачно рады руины Гранады
Губительной силе веков.
Здесь дерзость желанья
Не гаснет ни в чем.
Везде изваянья былого влиянья,
Крещенья огнем и мечом.
О, строгие лики
Умевших любить!
Вы смутно-велики, красивы и дики,
Вы поняли слово — убить.
Я вас не забуду,
Я с вами везде.
Жестокому чуду я верным пребуду,
Я предан Испанской звезде!


Paseo de las Delicias в Севилье


Лиловые гроздья роскошных глициний,
И пальмы с их правильной четкостью линий,
И желто-оранжевый дремлющий хмель, —
Как красочно ласков испанский апрель!
А девственно-бледные дикие розы,
А желтые шапочки нежной мимозы,
А тень кипарисов, их темные сны, —
Как сказочны лики испанской весны!
И сад многоцветный, расцветший так пышно,
Гармонией красок поет нам неслышно
О стройном согласьи своей тишины,
О блеске цветочном испанской весны!
   
      -------
Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью,
И своею опьяненный и чужою красной кровью,
Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,
Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.
Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой,
Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой,
Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,
Чтобы заревом над Перу засветились небеса.
Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов,
Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов,
Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,
Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.
И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам,
И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,
Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня
Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня.
И, быть может, через годы, сосчитав свои владенья,
Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,
Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь,
Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, как кровь.


Пред картиной Греко (в музее Прадо, в Мадриде)
Распечатать

1
На картине Греко вытянулись тени.
Длинные, восходят. Неба не достать.
«Где же нам найти воздушные ступени?
Как же нам пути небесные создать?»
Сумрачный художник, ангел возмущенный.
Неба захотел ты, в Небо ты вступил, —
И, с высот низвергнут. Богом побежденный,
Ужасом безумья дерзость искупил.
2
Да, но безумье твое было безумье священное,
Мир для тебя превратился в тюрьму,
Ты разлюбил все земное, неверное, пленное,
Взор устремлял ты лишь к высшему Сну своему.
Да, все монахи твои — это не тени согбенные,
Это не темные сонмы рабов,
Лица их странные, между других — удлиненные,
С жадностью тянутся к высшей разгадке миров.


В окрестностях Мадрида


Ты глядела мне в душу с улыбкой богини.
Ты со мною была, но была на картине.
Ты собой создавала виденье Искусства,
Озаренное пламенем яркого чувства.
Мы стремились к горам из Испанской столицы.
Мы с тобой улетали, как вольные птицы.
И дома чуть виднелись, в лучах утопая.
И над нами раскинулась ширь голубая.
И пред нами предстала вдали Гвадаррама,
Как преддверье воздушного белого храма.


Александр Блок

Испанке

Не лукавь же, себе признаваясь,
Что на миг ты был полон одной,
Той, что встала тогда, задыхаясь,
Перед редкой и сытой толпой…
Что была, как печаль, величава
И безумна, как только печаль…
Заревая господняя слава
Исполняла священную шаль…
И в бедро уперлася рукою,
И каблук застучал по мосткам,
Разноцветные ленты рекою
Буйно хлынули к белым чулкам…
Но, средь танца волшебств и наитий,
Высоко занесенной рукой
Разрывала незримые нити
Между редкой толпой и собой,
Чтоб неведомый северу танец,
Крик Handa? и язык кастаньет
Понял только влюбленный испанец
Или видевший бога поэт.

Октябрь 1912

Сергей Маковский



СТАРЫЙ ХРАМ

Здесь было капище Венеры; смутный след

его доныне жив. Потом здесь готы были.

Но воины пустынь, арабы, их сменили,

и стал мечетью храм на много, много лет.

И после новых битв кровавых и побед

вожди Испании неверных оттеснили.

Узорную мечеть они опустошили

и бронзовым крестом венчали минарет.

О путник! ты глядишь на церковь христиан,

на прежнюю мечеть, на капище Венеры…

Как знать? Когда-нибудь, из незнакомых стран,

сюда опять придут народы чуждой веры.

Они сломают крест, завещанный векам.

И возродится вновь все тот же старый храм.


Владимир Маяковский

Испания


Ты — я думал —
  райский сад.
Ложь
  подпивших бардов.
Нет —
  живьем я вижу
  склад

«ЛЕОПОЛЬДО ПАРДО».

Из прилипших к скалам сёл

опустясь с опаской,

чистокровнейший осёл

шпарит по-испански.

Всё плебейство выбив вон,

в шляпы влезла по; нос.
Стал
  простецкий
  «телефон»
гордым
  «телефонос».

Чернь волос
  в цветах горит.

Щеки в шаль орамив,
сотня с лишним
  сеньорит

машет веерами.
От медуз
  воде синё.
Глуби —
  вёрсты мера.

Из товарищей
  «сеньор»
стал
  и «кабальеро».

Кастаньеты гонят сонь.
Визги…
  пенье…
  страсти!

А на что мне это все?

Как собаке — здрасите!

1925

София Прегель

БАРСЕЛОНА
Всю  ночь  толпа  гудела  под  окном.
Гитара  пела  весело  и  резко,
Настойчиво  трещала  об  одном.
Большой  фонарь  тревожил  занавеску.
Я  дважды  выходила  на  балкон
Смотр;ть  на  девушек  простоволосых,
На  всех,  кто  ночи  нарушал  закон.
Дрожал  от  крика  легонький  балкон,
И  шли  в  обнимку  пьяные  матросы.

ВАЛЬДЕМОЗА
На  окнах  дозревают  дыни
И  дремлет  кошка,  рыжий  зверь,
И входит  полдень  темносиний
В  полуоткрывшуюся  дверь.
Был  монастырь,  и  вот  не  стало,
Ушел  покой  от  этих  стен,
И  так  нежданно  прозвучало:
Сто  лет  назад  здесь  жил  Шопен.
Был  слаб  и  немощен.  Без  палки
Тогда  не  двигался.  Балкон
Был  тот  же  самый,  те  же  балки,
Был  тот  же  яркий  небосклон,
И  виноград  и  розы,  даже
Высокий  стул  у  камелька.
Я  знаю,  бледного  трельяжа
Касалась  тонкая  рука,
Я  помню  небо  в  светлой  пряже,
И  ничего  мне  не  расскажет
Скрипучий  смех  проводника.

                АНДОРРА

Максимилиан Волошин

Тангейзер

Смертный, избранный богиней,
Чтобы свергнуть гнёт оков,
Проклинает мир прекрасный
Светлых эллинских богов.
Гордый лик богини гневной,
Бури яростный полёт.
Полный мрак. Раскаты грома…
И исчез Венерин грот.
И певец один на воле,
И простор лугов окрест,
И у ног его долина,
Перед ним высокий крест.
Меркнут розовые горы,
Веет миром от лугов,
Веет миром от старинных
Острокрыших городков.
На холмах в лучах заката
Купы мирные дерев,
И растёт спокойный, стройный,
Примиряющий напев.
И чуть слышен вздох органа
В глубине резных церквей,
Точно отблеск золотистый
Умирающих лучей.

<1901. Андорра>