Шопен

-1-

Сосны шумят на взморье,
тут и там - земляника,
долго сидела на шторе
белая бабочка блика.

Земляничные ранки,
панская плоть сметаны.
Скоро рванутся под танки
дуэлянты-уланы.

-2-

И ничего дальше,
и ничего больше.
И ни моей фальши,
и ни твоей Польши.

Плачут твои руки,
вянут мои маки.
Это - грызут суки,
это - свистят раки.

......................................
......................................
......................................

-3-

Н. и Одессе

Живу среди отбросов,
живу, живу, живу.
И никаких вопросов?
Уходим в синеву!

Уходим без прощенья,
прощанья и потуг
на типа возвращенье
и отреченье вдруг

от сердца и от боли,
от музыки внутри.
Ты эти слёзы что ли
с прекрасных глаз сотри.

Дороже боль и слёзы
Хатыней и Одесс
и тютчевские грозы
всему наперерез,

и запахи аптеки,
и Блок, и плен и тлен.
И что нам эти пшеки,
когда болит Шопен

над нами и Варшавой,
Одессой, надо всем
всегда имущим право
вернуться в Вифлеем

под кровь "жидов из Польши",
пролитую п о т о м,
под то, что звука больше -
под сказанное ртом

простого фортепьяно
про пепел, боль и гнев,
под то, что polak рьяный
сумел вложить в напев,

мотив, опять воздетый
к прекрасным небесам -
"Когда горело гетто..."
Он дальше знает сам.

-4-

Покинуто всеми богами -
а те, что остались, не в счёт -
течет это небо над нами,
как чёрная речка течёт.

Как речка, как чёрная. Словно
Шопена приём болевой,
который этюдом условно
считается мной и тобой.

И, в небо бросая окурки,
в его черноту за бортом,
одно лишь зиянье мазурки
оставим себе на потом,

чтоб не было больно и пусто,
чтоб не было больно и зря
от птицы, влетающей с хрустом
в семнадцатое октября,

от чёрной, печальной и дикой,
от чёрного шелеста крыл.
"Как звали её?" - Эвридикой.
"Как звали тебя?" - Позабыл.

-5-

Вечный мой радостный страх,
вечный мой обморок-плен -
центростремительный Бах
и центробежный Шопен.

Вечная пена волны,
тайна дворов и глубин -
ветер качает штаны,
простыни, рощу осин.

Вижу в окна глубину,
что - неизбежно вполне -
в мыслях идущих ко дну
нету и мысли о дне.

И никого не сужу,
а, наливая вино,
с немцем и пшеком гляжу
просто в простое окно.