Северная Европа

                ФИНЛЯНДИЯ

К.Р. (Константин Романов)

На Иматре

I

Ревет и клокочет стремнина седая
И хлещет о звонкий гранит,
И влагу мятежную, в бездны свергая,
Алмазною пылью дробит.

На берег скалистый влечет меня снова.
И любо, и страшно зараз:
Душа замирает, не вымолвить слова,
Не свесть очарованных глаз.

И блеск, и шипенье, и брызги, и грохот,
Иная краса каждый миг,
И бешеный вопль, и неистовый хохот
В победный сливаются клик.

Весь ужаса полный, внимая, гляжу я,—
И манит, и тянет к себе
Пучина, где воды, свирепо бушуя,
Кипят в вековечной борьбе.

II

Над пенистой, бурной пучиной
Стою на крутом берегу,
Мятежной любуюсь стремниной
И глаз оторвать не могу.

Нависшими стиснут скалами,
Клокочет поток и бурлит;
Сшибаются волны с волнами,
Дробясь о недвижный гранит.

И рвутся, и мечутся воды
Из камня гнетущих оков,
И молит немолчно свободы
Их вечный неистовый рев.

О, если б занять этой силы,
И твердости здесь почерпнуть,
Чтоб смело свершать до могилы
Неведомый жизненный путь;

Чтоб с совестью чистой и ясной,
С открытым и светлым челом
Пробиться до цели прекрасной
В бореньи с неправдой и злом.
1907

Владимир Шуф

НОЧЬ НА САЙМЕ

Над Саймою бессонно веет мгла,
Нет грез и тайн с одеждой их цветною.
Объяты ели чуткой тишиною
И ночь сама уснуть здесь не могла.

Даль озера зеркальна и светла,
Янтарь зари желтеет над волною.
В тени двух сосен гладью водяного
Отражена угрюмая скала.

На сером камне высечены руны
И мнится, будто под скалой на дне
Сам Вейнемейнен разбирает струны.

Неясный звук несется по волне,
И эта ночь, и свет ее безлунный
На мир иной открыли зренье мне.



Валерий Брюсов

ИМАТРА

Кипит, шумит. Она – все та же,

Ее не изменился дух!

Гранитам, дремлющим на страже,

Она ревет проклятья вслух.

И, глыбы вод своих бросая

Во глубь, бела и вспенена,

От края камней и до края,

Одно стремление она.

Что здесь? драконов древних гривы?

Бизонов бешеных стада?

Твой грозный гул, твои извивы

Летят, все те же, сквозь года.

Неукротимость, неизменность,

Желанье сокрушить свой плен

Горят сквозь зыбкую мгновенность,

Венчанных радугам пен!

Кипи, шуми, стремись мятежней,

Гуди, седой водоворот,

Дай верить, что я тоже прежний

Стою над распрей прежних вод!
1913

У КРУГЛОГО КАМНЯ

Белея, ночь приникла к яхте,

Легла на сосны пеленой…

Отава, Пейва, Укко, Ахти,

Не ваши ль тени предо мной?

Есть след ноги на камне старом,

Что рядом спит над гладью вод.

Туони! ты лихим ударом

Его отбросил от ворот!

Бывало, в грозные хавтаймы,

Неся гранитные шары,

Сюда, на тихий берег Саймы,

Вы все сходились для игры.

Где ныне косо частоколом

Вдали обведены поля,

Под вашим божеским футболом

Дрожала древняя земля.

И где теперь суровый шкипер

Фарватер ищет между скал,

Когда-то Юмала-голкипер

Лицо от пота омывал.

Былые матчи позабыты,

И вы – лишь тени в белой мгле, —

Но тяжкие мячи – граниты

Лежат в воде и на земле.
1913

Владимир Соловьёв

В окрестностях Або

Не позабуду я тебя,
Краса полуночного края,
Где, небо бледное любя,
Волна бледнеет голубая;
Где ночь безмерная зимы
Таит магические чары,
Чгоб вдруг поднять средь белой тьмы
Сияний вещих пламень ярый.
Там я скитался, молчалив,
Там Богу правды я молился,
Чтобы насилия прилив
О камни финские разбился.

Начало января 1894

Сайма

Озеро плещет волной беспокойною,
Словно как в море растущий прибой,
Рвется к чему-то стихия нестройная,
Спорит о чем-то с враждебной судьбой.
 
Знать, не по сердцу оковы гранитные!
Только в безмерном отраден покой.
Снятся былые века первобытные,
Хочется снова царить над землей.
 
Бейся, волнуйся, невольница дикая!
Вечный позор добровольным рабам.
Сбудется сон твой, стихия великая,
Будет простор всем свободным волнам.
3 октября 1894

На Сайме зимой
Вся ты закуталась шубой пушистой,
В сне безмятежном, затихнув, лежишь.
Веет не смертью здесь воздух лучистый,
Эта прозрачная, белая тишь.

В невозмутимом покое глубоком,
Нет, не напрасно тебя я искал.
Образ твой тот же пред внутренним оком,
Фея - владычица сосен и скал!

Ты непорочна, как снег за горами,
Ты многодумна, как зимняя ночь,
Вся ты в лучах, как полярное пламя,
Темного хаоса светлая дочь!
Декабрь 1894

Иматра

Шум и тревога в глубоком покое,
Мутные волны средь белых снегов,
Льдины прибрежной пятно голубое,
Неба жемчужного тихий покров.

Жизнь мировая в стремлении смутном
Так же несется бурливой струей,
В шуме немолчном, хотя лишь минутном,
Тот же царит неизменный покой.

Страсти волну с ее пеной кипучей
Тщетным желаньем, дитя, не лови:
Вверх погляди на недвижно-могучий,
С небом сходящийся берег любви.

Январь 1895

Иннокентий Анненский

То было на Валлен-Коски

То было на Валлен-Коски.
Шел дождик из дымных туч,
И желтые мокрые доски
Сбегали с печальных круч.

Мы с ночи холодной зевали,
И слёзы просились из глаз;
В утеху нам куклу бросали
В то утро в четвертый раз.

Разбухшая кукла ныряла
Послушно в седой водопад,
И долго кружилась сначала,
Всё будто рвалася назад.

Но даром лизала пена
Суставы прижатых рук,—
Спасенье ее неизменно
Для новых и новых мук.

Гляди, уж поток бурливый
Желтеет, покорен и вял;
Чухонец-то был справедливый,
За дело полтину взял.

И вот уж кукла на камне,
И дальше идет река…
Комедия эта была мне
В то серое утро тяжка.

Бывает такое небо,
Такая игра лучей,
Что сердцу обида куклы
Обиды своей жалчей.

Как листья тогда мы чутки:
Нам камень седой, ожив,
Стал другом, а голос друга,
Как детская скрипка, фальшив.

И в сердце сознанье глубоко,
Что с ним родился только страх,
Что в мире оно одиноко,
Как старая кукла в волнах…
1909

Елена Гуро

Финская мелодия



Посвящается
несравненному сыну
его родины --
Паси Яскеляйнен

Над нами, фрачными, корсетными, крахмальными,
ты запел песню родины.
Ты из нас, фрачных, корсетных,
выманил воздух морозной родины.
Вот из голой шейки девушки
вышло озеро, задутое инеем.
Вот из красного уха мужчины
вышло облако и часть леса,
а женщина выпустила из головы сосны,
а я дорогу и парня в валенках.
И пришёл мох с болота и мороз.
Полетели по снегу дровни -- Эх-на!
Полетели целиной -- Эх-на!
Через ухабы поскакали -- Эх-на!

На мотив "Alae'itke atini"!
"Не плачь, мать родная"

Ты не плачь, не жалей меня, мама,
Ты не порть своих глазочек.
Далеко раскинулась дорога по бездорожью.
Не ломай руки!
Ты не порть старые глазки!
У тебя сын не пропадет,
у тебя сын из можжевельника,
у тебя сын -- молодой булыжник,
у тебя сын -- молодая веточка,
а веточка молодая, пушистая
гнется и не ломится.

Ты не ломай руки, мама.
а бери ведро.
Я всегда за тебя носил воду.
Ты не плачь, мама,
А возьми топор.

Я тебе топил тепло печку,
а у тебя для моего топорища руки малы.
Эх-на! Родная земля поет,

Вот поет дорога.
Дорога моя -- вот.
Вот и сам я!
А я вожжи взял,
эх, родина!
А я ружье взял.
Вот -- и мать.
Не тужи, не тужи, родная,
задул большой ветер --
не тужи, не плачь, мама.
Камень при дороге стал,
сосна шумит.
Ветер дальше, дальше погнал окрест.
Не плачь, мама.
Родина, родина -- земля,
одна ты -- мать.
За тебя я ушел.
Не тужи, не тужи, родная,
не плачь, мама.

1912

Финляндия

Это ли? Нет ли?
Хвои шуят, - шуят
Анна - Мария, Лиза, - нет?
Это ли? - Озеро ли?

Лулла, лолла, лалла-лу,
Лиза, лолла, лулла-ли.
Хвои шуят, шуят,
ти-и-и,ти-и-у-у.

Лес ли, - озеро ли?
Это ли?

Эх, Анна, Мария, Лиза,
Хей-тара!
Тере-дере-дере.. .Ху!
Холе-кулэ-нэээ.

Озеро ли?-Лес ли?
Тио-и
ви-и... у.

1913



Саша Чёрный

 Из Финляндии

 Я удрал из столицы на несколько дней

В царство сосен, озер и камней.

 

На площадке вагона два раза видал,

Как студент свою даму лобзал.

 

Эта старая сцена сказала мне вмиг

Больше ста современнейших книг.

 

А в вагоне - соседка и мой vis-а-vis

Объяснялись тихонько в любви.

 

Чтоб свое одинокое сердце отвлечь,

Из портпледа я вытащил "Речь".


 Вверх ногами я эту газету держал:

Там в углу юнкер барышню жал!

 

Был на Иматре. - Так надо.

Видел глупый водопад.

Постоял у водопада

И, озлясь, пошел назад.

 

Мне сказала в пляске шумной

Сумасшедшая вода:

"Если ты больной, но умный -

Прыгай, миленький, сюда!"


 Извините. Очень надо...

Я приехал отдохнуть.

А за мной из водопада

Донеслось: "Когда-нибудь!"

 

Забыл на вокзале пенсне, сломал отельную лыжу.

Купил финский нож - и вчера потерял.

Брожу у лесов и вдвойне опять ненавижу

Того, кто мое легковерие грубо украл.

 

Я в городе жаждал лесов, озер и покоя.

Но в лесах снега глубоки, а галоши мелки.

В отеле все те же комнаты, слуги, жаркое,

И в окнах финского неба слепые белки.

 

Конечно,прекрасно молчание финнов и финок,

И сосен, и финских лошадок, и неба, и скал,

Но в городе я намолчался по горло, как инок,

И здесь я бури и вольного ветра искал...

 

Над нетронутым компотом

Я грущу за табльдотом:

Все разъехались давно.

 

Что мне делать - я не знаю.

Сплю, читаю, ем, гуляю -

Здесь - иль город: все равно.

 

1909

Сергей Городецкий 

Юхано
(На финском озере)
Рано-рано из тумана прорезаются леса.

Едет Юхано на лодке, с лодкой движется леса.

Гладь озерная недвижна, берега — как пояса.



Коренастый, низколобый, преисполнен тучных сил,

Идет Юхано на лодке, едет тихо, загрустил:

«Нету милой, нет любимой, никого я не любил».



Назвенели колокольчики с далеких берегов:

Это Тильда выгоняет на поля своих коров.

Как-то мальчик ее белый этой осенью здоров?



Долетел до лодки хриплый с берегов собачий лай:

Лает Вахти, сторож Айны. Ну-ка, сердце, вспоминай,

Кто там мальчика качает в колыбели, баю-бай?



Всколыхнулась громко рыба в прибережных тростниках

Это едет Маэстина, в лодке стоя на ногах.

Идет бросить в воду сети. Тяжело ей на сносях!



Гладь озерная недвижна, берега — как пояса.

Идет Юхано на лодке, с лодкой движется леса.

Нету милой, нет любимой! Где ты, девушка-краса?

9 сентября 1906


Самуил Маршак

РАССВЕТ В ФИНЛЯНДИИ

Скамья над обрывом намокла,

Покрылась налетами льда.

Зарей освещенные стекла

Вдали отразила вода.

Взлетела случайная птица

И села на крышу опять.

Раскрыть свои крылья боится —

Ночное тепло растерять.


                ШВЕЦИЯ

Владимир Соловьёв

По дороге в Упсалу

Где ни взглянешь - всюду камни,
Только камни да сосна...
Отчего же так близка мне
Эта бедная страна?

Здесь с природой в вечном споре
Человека дух растет
И с бушующего моря
Небесам свой вызов шлет.

И средь смутных очертаний
Этих каменных высот
В блеске северных сияний
К царству духов виден вход.

Знать, недаром из Кашмира
И с полуденных морей
В этот край с начала мира
Шли толпы богатырей.
1893

Валерий Брюсов

К ШВЕЦИИ

В этом море кто так щедро
Сев утесов разбросал,
Кто провел проливы в недра
Вековечных скал?
Кто художник, словом дивным
Возрастил угрюмый бор
По извивам непрерывным
Матовых озер?
Кто в безлунной мгле столетий,
Как в родной и верный дом,
Вел народ на камни эти
Роковым путем?
Кто, под вопли вьюги снежной,
Под упорный зов зыбей,
Сохранил сурово-нежный
Говор древних дней?
В час раздумий, в час мечтаний,
В тихий отдых от забот,
В свете северных сияний,
У мятежных вод,
Кто-то создал эту сказку
Про озера и гранит
И в дали веков развязку
Вымысла таит!
Сентябрь 1906

Николай Гумилёв

ШВЕЦИЯ.

Страна живительной прохлады
Лесов и гор гудящих, где
Всклокоченные водопады
Ревут, как будто быть беде.

Для нас священная навеки
Страна, ты помнишь ли, скажи,
Тот день, как из варягов в греки
Пошли суровые мужи?

Ответь, ужели так и надо,
Чтоб был, свидетель злых обид,
У золотых ворот Царьграда
Забыт Олегов медный щит?

Чтобы в томительные бреды
Опять поникла, как вчера,
Для славы, силы и победы
Тобой подъятая сестра?

И неужель твой ветер свежий
Вотще нам в уши сладко выл,
К Руси славянской, печенежьей
Вотще твой Рюрик приходил?

1918 г.

СТОКГОЛЬМ.

Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,
Рожденный из глубин не наших времен,
Тот сон о Стокгольме, такой беспокойный,
Такой уж почти и нерадостный сон?

Быть может, был праздник, не знаю наверно,
Но только все колокол, колокол звал;
Как мощный орган, потрясенный безмерно,
Весь город молился, гудел, грохотал…

Стоял на горе я, как будто народу
О чем-то хотел проповедовать я,
И видел прозрачную тихую воду,
Окрестные рощи, леса и поля.

«О, Боже, — вскричал я в тревоге, — что, если
Страна эта истинно родина мне?
Не здесь ли любил я и умер не здесь ли,
В зеленой и солнечной этой стране?»

И понял, что я заблудился навеки
В слепых переходах пространств и времен,
А где-то струятся родимые реки,
К которым мне путь навсегда запрещен.

1918 г.

Павел Антокольский

СТОКГОЛЬМ.

Футбольный ли бешеный матч,
Норд-вест ли над флагами лютый,
Но тверже их твердой валюты
Оснастка киосков и мачт.

Им жарко. Они горожане.
Им впаянный в город гранит
На честное слово хранит
Пожизненное содержанье.

Лоснятся листы их газет,
Как встарь, верноподданным лоском.
Огнем никаким не полоскан
Нейтрального цвета брезент.

И в сером асфальтовом сквере,
Где плачет фонтан, ошалев,
Отлично привинченный лев
Забыл, что считается зверем.

С пузырчатой пеной в ноздрях,
Кольчат и колюч, как репейник,
Дракон не теряет терпенья,
Он спит, ненароком застряв

Меж средневековьем и этим
Прохладным безветренным днем.
Он знает, что сказка о нем
Давно уж рассказана детям.

Пусть море не моет волос,
Нечесаной брызжет крапивой,
Пусть бродит, как бурое пиво,
Чтоб Швеции крепче спалось!

1923 г.


                НОРВЕГИЯ

Константин Бальмонт



ГОРНЫЙ КОРОЛЬ

Скандинавская песня

H. IBSEN. GILDET PAA SOLHAUG2.

Горный король на далеком пути.

– Скучно в чужой стороне. —

Деву-красавицу хочет найти.

– Ты не вернешься ко мне. —

Видит усадьбу на мшистой горе.

– Скучно в чужой стороне. —

Кирстен-малютка стоит на дворе.

– Ты не вернешься ко мне. —

Он называет невестой ее.

– Скучно в чужой стороне. —

Деве дарит ожерелье свое.

– Ты не вернешься ко мне. —

Дал он ей кольца и за руку взял.

– Скучно в чужой стороне. —

Кирстен-малютку в свой замок умчал.

– Ты не вернешься ко мне. —

Годы проходят, пять лет пронеслось.

– Скучно в чужой стороне. —

Много бедняжке поплакать пришлось.

– Ты не вернешься ко мне. —

Девять и десять умчалося лет.

– Скучно в чужой стороне. —

Кирстен забыла про солнечный свет.

– Ты не вернешься ко мне. —

Где-то веселье, цветы и весна.

– Скучно в чужой стороне. —

Кирстен во мраке тоскует одна.

– Ты не вернешься ко мне. —

У ФЬОРДА

Хмуро северное небо,

Скорбны плачущие тучи,

С темных скал на воды фьорда

Мрачно смотрит лес могучий.

Безотрадно здесь мерцанье

Безглагольной глубины,

Неприветны вздохи ветра

Между ветками сосны.

Прочь душа отсюда рвется,

Жаждет воли и простора,

Жаждет луга, трав душистых,

Их зеленого убора.

И встревоженной мечтою

Слышишь в ропоте волны

Колокольчик русской тройки

В царстве степи и луны.
1894

Норвежская девушка


;Очи твои, голубые и чистые —
Слиянье небесной лазури с изменчивым блеском волны;
;Пряди волос золотистые
Нежнее, чем нить паутины в сияньи вечерней Луны.

Вся ты — намёк, вся ты — сказка прекрасная,
Ты — отблеск зарницы, ты — отзвук загадочной песни без слов;
;Светлая, девственно-ясная,
Вакханка с душою весталки, цветок под покровом снегов.

1894

Игорь Северянин

Полярные пылы
Снеговая поэма

Влюблённая в Северный Полюс Норвегия
В гордой застыла дремоте.
Ленивые лоси! вы серебро-пегие,
Ледяное пламя поймёте...

И там, где сливается с снегом медведица,
Грёза её постоянна...
Бледная в экстазе, сомнамбулой светится
Так же, как д'Арк Иоанна.

Не быть Северянке любовницей полюса:
Полюс - бесплотен, как грёза...
Стремленья об иглы лесов укололися...
Гаснет её ариозо...

Морей привидения - глыбы ледяные -
Точат насмешливо лязги...
И марева сыплют пророчества рдяные
Волнам в сердитой припляске...

Дух Полюса чутко тревожит элегия, -
Она воплощается в ноте...
И гордо вздыхая обманом, Норвегия
Вновь застывает в дремоте.
1909. Октябрь

НОРВЕЖСКИЕ ФИОРДЫ

Я — северянин, и фиорды
Норвежские — моя мечта,
Где мудро, просто, но и гордо
Живет Царица Красота.

Лилово-стальные заливы
В подковах озерносных гор;
В них зорь полярных переливы,
Меж сосен белой розы взор.

И синеглазые газели,
Чьи игры созерцает лось,
Устраивают карусели,
Где с серым синее слилось...

Там тишина невозмутима,
И только гордый орлий клич
Ласкает ухо пилигрима,
Способного его постичь...
1916

Николай Гумилёв

НА МОТИВЫ ГРИГА.

Кричит победно морская птица
Над вольной зыбью волны фиорда.
К каким пределам она стремится?
О чем ликует она так гордо?

Холодный ветер, седая сага
Так властно смотрят из звонкой песни,
И в лунной грезе морская влага
Еще прозрачней, еще чудесней.

Родятся замки из грезы лунной,
В высоких замках тоскуют девы,
Златые арфы так многострунны,
И так маняще звучат напевы.

Но дальше песня меня уносит,
Я всей вселенной увижу звенья,
Мое стремленье иного просит,
Иных жемчужин, иных каменьев.

Я вижу праздник веселый, шумный,
В густых дубравах ликует эхо,
И ты проходишь мечтой бездумной,
Звеня восторгом, пылая смехом.

А на высотах, столь совершенных,
Где чистых лилий сверкают слезы,
Я вижу страстных среди блаженных,
На горном снеге алеют розы.

И где-то светит мне образ бледный,
Всегда печальный, всегда безмолвный...
...Но только чайка кричит победно
И гордо плещут седые волны.

1905 г.

ЗАЧАРОВАННЫЙ ВИКИНГ.

Зачарованный викинг, я шел по земле,
Я в душе согласил жизнь потока и скал,
Я скрывался во мгле на моем корабле,
Ничего не просил, ничего не желал.

В ярком солнечном свете — надменный павлин,
В час ненастья — внезапно свирепый орел,
Я в тревоге пучин встретил остров ундин,
Я летучее счастье, блуждая, нашел.

Да, я знал, оно жило и пело давно,
В дикой буре его сохранилась печать,
И смеялось оно, опускаясь на дно,
Подымаясь к лазури, смеялось опять.

Изумрудным покрыло земные пути,
Зажигало лиловым морскую волну…
Я не смел подойти и не мог отойти,
И не в силах был словом порвать тишину.

1907 г.

НОРВЕЖСКИЕ ГОРЫ.

Я ничего не понимаю, горы:
Ваш гимн поет кощунство иль псалом
И вы, смотрясь в холодные озера,
Молитвой заняты иль колдовством?

Здесь с криками чудовищных глумлений,
Как сатана на огненном коне,
Пер Гюнт летал на бешеном олене
По самой неприступной крутизне.

И, царств земных непризнанный наследник,
Единый побежденный до конца,
Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,
Сдвигал лавины именем Творца?

А вечный снег и синяя, как чаша
Сапфирная, сокровищница льда!
Страшна земля, такая же, как наша,
Но не рождающая никогда.

И дивны эти неземные лица,
Чьи кудри — снег, чьи очи — дыры в ад,
С чьих щек, изрытых бурями, струится,
Как борода седая, водопад.

1918 г.

Георгий Адамович

     Твоих озер, Норвегия, твоих лесов...
     И оборвалась речь сама собою.
     На камне женщина поет без слов,
     Над нею небо льдисто - голубое.

     О верности, терпении, любви,
     О всех оставленных, о всех усталых...
     (Я здесь, я близко, вспомни, назови!)
     Сияет снег на озаренных скалах,

     Сияют сосны красные в снегу.
     Сон недоснившийся, неясный, о котором
     Иначе рассказать я не могу...

     Твоим лесам, Норвегия, твоим озерам.

                ДАНИЯ

Анатолий Кремлёв

Замок Гамлета

Опасностей в балтийском море много,
Но удалось нам все их миновать,
Наш "каптин", m-r Campbell не на бога,
А на себя намерен уповать.
Уж виден Зунд. Весь залитый лучами
Полуденного солнца, он горит,
Как золото, пред нашими очами
И сказку нам златую говорит.
Та сказка нам отраду навевает,
И шепчет нам в журчании волны,
Что пароход наш быстро приплывает
К порогу христианнейшей страны.
Блеск солнца, брызги волн, морская пена
Слились в один ликующий привет,
Будящий в нас, как сказки Андерсена,
Фантазии и грёзы юных лет.
Мы въехали в пролив. Но царство сказки
Не кончилось - так хорошо вокруг,
Так хороши, красивы, ярки краски,
Так полон чар волны спокойный звук.
Направо виден шведский берег, слева
Нас Дания приветствует. И вот
Из пены, как классическая дева,
Пред нами Копенгаген восстаёт.
Не передать той красоты словами,
Какою полн его волшебный вид!
Над морем он с дворцами и садами,
Как замок очарованный стоит.
Пестрея чудно-яркими цветами,
Ре весь цветёт, он нежен, как цветок!
И так он чист, что целыми часами
Пылинки в нём сыскать никто б не мог.
Чем больше я смотрю на эти зданья,
Тем больше я всё видел, как во сне.
Не для жилищ и не для обитанья
Построены они, казалось мне.
Весь город словно вылит из фарфора.
Окрашены песок, сады, цветы,
И кружева тончайшего узора
Венчают это чудо красоты.
Мы отошли полмили. Взор прощальный
Я бросил Копенгагену. А он
Стоял прекрасный, чистый, беспечальный,
Как в сказочную грёзу погружён -
И наконец в пучине моря скрылся,
Как чудное виденье, фея гор...
Но вновь глазам волшебный вид открылся:
Пред нами был прекрасный Эльсинор.
Палящий жар прохладою сменился,
Кой-где виднелись тучи. Ясный день
Оделся мглой и к вечеру клонился,
А с гор ползла задумчивая тень.
Сильней журча, катились волны, споря
Друг с другом и сливаясь в общий хор...
Казалось, что на всём пространстве моря
О чём-то шёл сплошной, гигантский спор.
      -----
На берегу песчаном и отлогом
Стоит "Кронборг". Прибой могучих волн
Под ним шумит, но он с молчаньи строгом
Былым живя, величьем тайны полн.
То - "Замок Гамлета". Хранит преданье
Рассказ о том, что здесь когда-то жил
Тот датский принц, чьё гордое страданье
Весь мир так понял и так полюбил.
Здесь на террасе замка ночью звездной
Принц Гамлет видел бледного отца,
Здесь над морской клокочущею бездной
он слушал речь о муках мертвеца;
Здесь он любил, как сорок тысяч братий
Любить не могут; здесь он изучал
Людей и жизнь, ждал дружеских объятий,
Но только лесть и низости встречал -
И видел, что лишь книги да поэты
Могли дать смысл и ширь его мечтам;
Здесь он давал прекрасные советы
Служителям искусства и шутам.
Здесь в первый раз народная свобода
Явилась перед ним, как идеал -
И он мечтал любимым быть народом
И другом быть народу он мечтал.
Здесь он познал пытливые запросы
Своей души о смысле жизни всей -
И стал решать великие вопросы -
Великие для всех живых людей.
О замке том на берегу отлогом
Нам говорит прибой могучих волн,
Но сам "Кронборг" стоит в молчаньи строгом,
Былым живя, величьем тайны полн.
Стоит "Кронборг" безмолвно, как могила
То в блеске солнца, то окутан мглой -
И мощная воспрянувшая сила
При виде том вдруг овладела мной...


Антонин Ладинский

Т.А.Д.Т.
О Дания, дальний предел
Всех наших мечтаний о том,
Чего не бывает у нас
Средь скучных и маленьких дел
На бедной земле без прикрас.
Но милые руки, как лед,
Все горестнее тишина,
Все тише и тише плывет
Над башнями замка луна.
О Дания, меркнет твой свет.
Твой принц умирает… В конце
Печальнейших странствий — ответ
На этом прекрасном лице.
И в лунном беспамятстве он,
Средь черных и страшных теней,
В бреду вспоминает сквозь сон
О шпаге, о славе своей,
О маленькой женской руке,
О шорохе датских древес,
О темной и сладкой строке,
Слетевшей, как ангел, с небес…
<Париж>. 1931




                ИСЛАНДИЯ

Константин Бальмонт

Исландия

 Валуны, и равнины, залитые лавой,

Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей.

Скалы, полные грусти своей величавой,

Убеленные холодом бледных лучей.

 

Тени чахлых деревьев, и Море... О, Море!

Волны, пена, и чайки, пустыня воды!

Здесь забытые скальды, на влажном просторе,

Пели песни при свете вечерней звезды.

 

Эти Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары,

С именами железными, духи морей,

От ветров получили суровые чары

 Для угрюмой томительной песни своей.

 

И в строках перепевных доныне хранится

Ропот бури, и гром, и ворчанье волны,

В них кричит альбатрос, длиннокрылая птица,

Из воздушной, из мертвой, из вольной страны.
1899