Царевна-Лягушка

В той стране, что за триста морей,
Собирал Царь своих сыновей.
Он в грядущую старость мечтал,
Дабы Дом его не обветшал,
Был храним от тоски и тревог,
И без отпрысков не изнемог.

— Как печально мне, дети мои,
Что вы все до сих пор бобыли!
Пусть возьмёт каждый лук со стрелой
И отправит гостинец лихой.
И куда угодит ваш снаряд,
Там пошьют подвенечный наряд.

                ***

И пошли по веленью отца
На простор добрых три молодца,
Завязали платками глаза,
Чтоб стрельбе не мешала слеза,
Божью помощь себе испросив,
Раскрутились юлой по оси,
И у каждого лук зазвенел
Тетивой от запущенных стрел.

И от старшего брата стрела
В терему свой покой обрела:
Там боярышня — лебедью стать —
Став царевною будет блистать:
Царский род не угаснет вовек
От мерцанья очей из-под век.

На купеческий двор средний брат
Отослал свой калёный снаряд,
И дородная дочка купца
Принесёт для отца молодца,
А, глядишь — и двоих, и троих,
Коли ласковым будет жених.

Ну, а третий, Царевич-Иван —
То ли трезвый он был? то ли пьян? —
Но гостинец с его тетивы
Долетел до болотной травы,
И стрелу ту — ох, что за напасть! —
Подхватила лягушкина пасть.

                ***

Та Лягушка была непроста —
Ей служили Карась и Глиста,
Три Сороки, весь день не ленясь,
Пролагали воздушную связь:
В те века, хочешь — верь, хочешь — нет,
Это было, что наш Интернет —
На хвостах их без лишних затей
Налипало немало вестей.

Над болотом надзор по ночам
По дежурству вручался Сычам;
Информацией верно владеть
Помогали ей ветер и медь.
У Лягушки, скажу под конец,
На макушке был царский венец!
И… ну, как изумленье сберечь? —
Ей мила была русская речь!

— Как, мой друг, всей душой я хочу
Облачиться в златую парчу,
Но приходится в снег и в жару
Лягушачью носить кожуру.
Ну, не хмурь ты, Царевич, бровей —
Как-никак — я же царских кровей:
Потерпи, не кляни свой удел —
Не умею сидеть я без дел,
А, по части премудрости, верь,
Пощедрей я премногих теперь.
Но, хоть я и не ладна собой,
Быть смогу я хорошей женой,
И, коль замуж меня ты возьмёшь,
Ей! Со мною ты не пропадёшь.

Развернув из батиста платок
И из туеса сделав глоток,
Наш Царевич перстами двумя
Взял Лягушку, её не помяв,
И, чтоб было не зябко в пути,
Он её в свой колпак опустил,
И в руках, с непокрытой главой,
С этой ношей вернулся домой.

                ***

Встретил Царь сыновей у дворца —
На Иване не видно лица,
Ну, а братья в ухмылке блажной,
Что тут взять, мол, дурак он большой —
И, осклабясь, пригожих девиц
Подвели, будто двух кобылиц.

— Да! пустой и сарай, и чердак
Не покроешь, вестимо, никак… —
Подытожил картину отец,
Поглядев на сыновний чепец, —
Что ж, ступайте, но завтра к утру
Мне — пирог, али уши натру!

Воротился Царевич домой
По лицу, видно, он — сам не свой:
Но указ от родителя — свят,
А не выполнишь, будешь заклят…

— Не печалься, Царевич-Иван,
Ведь в стряпне я отнюдь не профан, —
И улыбкой своей во весь рот
Засияла Царица болот, —
На кровать ты иди, почивай:
Испеку я к утру каравай.

Прошагав по болотам весь день
С головою совсем набекрень
Утомился наш бедный герой
И пошёл, чтоб ночною порой
Отрясти наважденье и стыд,
И забыться от горьких обид.

И стянув сапоги и кафтан,
На судьбину свою пороптав,
Тело мягкой перине предал,
Удивляясь: “А чё я роптал? —
Никогда ещё в жизни моей
Так никто не взбивал лебедей!” —
Провалился, и сладкая мгла
Отрешиться от бед помогла.

А Квакушка, скакнув на крыльцо,
Повернула на лапке кольцо,
В тот же миг лягушачий покров
Отскочил, и суровых ветров
Налетел небольшой ураган,
И явился цветной балаган:
Мамки-няньки, мука, повара —
Разместиться не хватит двора! —
И Царевна нездешней красы,
Приумывшись от свежей росы,
Верховодит, и эта артель
Ей послушна от сель и до сель.

Пробудился Царевич от сна
И внимает, что молвит жена:
— Запрягай-ка ты свой тарантай
И вези во дворец каравай —
От Лягушки отбей своим лбом
Царю-батюшке низкий поклон,
Зане, верх уваженья к отцу
Так к лицу и тебе, молодцу.

                ***

Во дворце поспевает обед,
Только хлеба к нему нет, как нет:
Старший сын приволок сухари —
На него хоть ори, не ори,
Да с жены ничего не возьмёшь,
Проведи хоть суровый правёж!

И от среднего проку ничуть:
То ль чухонка жена, то ли чудь? —
Не сумела, как надо смесить
Тесто в жбане — и чё с ей спросить? —
Культяхами с сырою мукой
Хлеб еёный во рту — сам не свой,
И, чтоб Царь не терял аппетит,
Приношенье в окошко летит.

У стола на краю, у торца,
Притаились три бравых юнца —
Сам Иван не осилил один
Донести до отцовых седин
Свой поднос с караваем жены,
Видом коего все сражены:
Там дворцы и река, и леса,
По краям оплетает коса,
А на вкус!... позабыв про обед,
Царь не скушал любимых котлет…
Хлеб, вестимо, — всему голова —
Так доносит людская молва!

Оценив лягушачую прыть,
Царь, однако, решил всех простить:
— Дабы праздность в сыновних домах
Не пустила корней, abgemacht! —
Повелел, благодетель, — Сынки,
Изготовьте-ка мне рушники!
Погляжу, может ткацкий талант
В ваших жёнках, как сам бриллиант?

Воротился Царевич домой
По лицу, видно, он — сам не свой:
Но указ от родителя — свят,
А не выполнишь, будешь заклят…

— Не печалься, Царевич-Иван,
В ткацком деле ведь я не профан, —
И улыбкой своей во весь рот
Засияла Царица болот, —
Ты чего головою поник?
Я сотку тебе славный рушник.

Протоптавшись в хоромах весь день
С головою слегка набекрень
Утомился Царевич весьма
И пошёл, чтобы дня кутерьма
Отряслась до утра, словно прах,
И беда укатилась, и страх…

И стянув сапоги и кафтан,
На судьбину почти не роптал
И, уже не кляня свой удел,
Усумнился: “А чё я гундел? —
Никогда ещё в жизни моей
Аромата не слышал нежней!” —
Провалился, и сладкая мгла
Отрешиться от бед помогла.

А Квакушка, скакнув на крыльцо,
Повернула на лапке кольцо,
В тот же миг лягушачий покров
Отскочил, и суровых ветров
Налетел небольшой ураган,
И явился цветной балаган:
Мамки-няньки, станки и ткачи
С сундуками бесценной парчи! —
И Царевна нездешней красы,
Приумывшись от свежей росы,
Верховодит, и эта артель
Ей послушна от сель и до сель.

Пробудился Иван ото сна
И внимает, что молвит жена:
— Запрягай ты коней, молодец,
И вези полотно во дворец —
От Лягушки отбей своим лбом
Царю-батюшке низкий поклон,
Зане, верх уваженья к отцу
Так к лицу и тебе, молодцу.

                ***

Вновь встречает отец сыновей:
Взгляд суров из-под грозных бровей —
Видно, снова боярская дочь
Напортачила с даром точь-в-точь:
Из марлёвки холстина, как срам,
Прилипает к отцовским рукам.

А боярская дочь, что за чушь? —
Покраснел за неё её муж:
Мешковина пыльна и груба,
Царь раскашлялся: дело — труба!

Только видит, стоит вертопрах,
Младший сын, с приношеньем в руках:
На подносе в семнадцать слоёв
Кипень белая, терем царёв,
По краям — бахрома и узор:
Покупать коли, выйдешь в разор,
И настолько нежна эта ткань,
Что невольно к ней тянется длань.

Вновь смирил раздраженье отец,
Благо не стушевался юнец,
И его подношенье опять
Помогло настроенье поднять:

— Ладно, завтра я к ужину жду
Ваших жён, пусть развеют вражду:
Пир на Сырной, и под благовест
Погляжу я на Ваших невест.
Я надеюсь, краса первых двух
Ненароком подлечит мой дух…
Ну, а с мокрой подругой твоей…
…Станет, думаю, всем веселей… —
Ухмыльнулся папаша в усы,
Понимая, что влип младший сын.

Воротился Царевич домой
По лицу, видно, он — сам не свой:
Но указ от родителя — свят,
А не выполнишь, будешь заклят…

— Не печалься, Царевич-Иван,
К ассамблее сошью сарафан:
Уверяю, фасон и покрой
Могут чудо устроить порой, —
И улыбкой своей в полный рот
Засияла Царица болот, —
Ты чего головою поник? —
Помни, муж ты теперь — не жених.

Протоптавшись в хоромах весь день
С головою слегка набекрень
Утомился наш бедный жених
И пошёл, чтобы сон, как родник,
Смыл усталость, и завтра с утра
Жизнь явилась — легка и бодра.

И стянув сапоги и кафтан,
На судьбину уже не роптал,
А улёгся спокойно в кровать,
Чтобы тяготы дня разорвать,
Провалился, и сладкая мгла
Отрешиться от бед помогла.

Пробудился Иван ото сна
И внимает, что молвит жена:
— Запрягай-ка ты снова коней
И езжай-ка на пир поскорей —
Как услышишь грозу за окном,
Успокой и Царя, и весь Дом,
Мол, Лягушка твоя, наконец,
В коробчёнке спешит во дворец.

И, послушав супругу, Иван
На дорожку присел на диван,
Окрестил троекратно свой лоб
И коня раззадорил в галоп.

А Квакушка, скакнув на крыльцо,
Повернула на лапке кольцо,
В тот же миг лягушачий покров
Отскочил, и суровых ветров
Налетел небольшой ураган,
И явился цветной балаган:
Мамки-няньки, карета, кузнец,
Две кобылы, гнедой жеребец,
И Царевна нездешней красы,
Приумывшись от свежей росы,
Верховодит, и эта артель
Ей послушна от сель и до сель.

                ***

Пир горой, веселится народ,
Яства радостно просятся в рот,
Ухмыляются все — одинок
За столом сидит младший сынок:
Все глядят на него свысока —
Ох, судьбина его не легка.

Вдруг, средь ясного неба раскат
Громыхнул, рокотнув невпопад,
И тарелки, и кубки во мгле
Заплясали на царском столе.

— Не пугайтесь вы труса с грозой, —
Встав, промолвил Царевич меньшой, —
То лягушка моя, наконец,
В коробчёнке спешит во дворец!

В дом вошла — красоты неземной,
Потревожив дворцовый устой,
Красна-девица — в сказке сказать,
Не найти нужных слов ей под стать.
И, блюдя вековечный закон,
Государю отвесив поклон,
Будто к брегу скатилась волна,
Назвалась Василисой она.
И затем к жениху своему
Подошла, улыбнувшись ему,
Окрестила свой лоб и к столу
Тихо села на званом балу.

И завистливых взглядов пучки
Испускали зловеще зрачки
Изумлённо раскрытых глазниц
Двух несчастных, никчёмных девиц,
И они примечали глазком
Как в рукав Василиса тайком
Выливала остатки вина,
А в другом, знать, не так голодна,
Пропадали остатки еды —
Не марали ей платье следы…
И решили секрет перенять
И секретом полсвета пленять.

А, когда повелел танцевать
Всем гостям государь, то под стать
Василисы никто из гостей
Не пришёлся породой своей,
И как пава легка и стройна
Заструилась свободно-вольна:
Размахнулась десная рука —
Зажурчала в светёлке река.
В танце лихо согнулась дугой,
Помавала рукою другой,
И опять не растратился пыл:
Лебедь тотчас по речке поплыл.

А ятровки подобными па
Костью в глаз угодили папа,
А гостей замарали едой,
И изгнали их с гневом домой.

                ***

А Царевич, сбежав от стола,
Сам решился исправить дела,
И, вернувшись домой поскорей,
Мол, и он тоже царских кровей,
И решенья готов принимать,
И не надо на долю пенять:
Отыскал лягушачий покров,
Накидал в печь берёзовых дров
И спалил, дабы дальше жена
Как красавица с мужем жила.

— Что наделал ты, милый жених? —
Как ты в душу мою не проник?!
Али я показалась тебе
Несмышлёною бабой в избе?
Почему не доверился мне,
Все печали решавшей вполне?
Нужно было судьбу и беду
Пережить лишь со мною в ладу…
У Кощея на званном балу
Мой родитель попал в кабалу:
Чтоб от виры избавить отца,
Я лишилась красы и лица.
И пришлось мне, рождённой в раю,
Поселиться в болотном краю
И три года, смиряя всю прыть,
Лягушачую шкуру носить.
Ну, а коли не выдюжу срок,
Попадаю я в полный оброк.
Попостился бы ты сорок дней,
И всю власть бы утратил Кощей.
Только б верба раскрыла цветы,
Тут же чары все стали пусты:
Знамо дело, молитва и пост
Всё лукавство везут на погост.
И в неделю, Иван, Фомину
Ты на веки обрёл бы жену.
А теперь навсегда-навсегда
С головою накроет беда,
И в пещере, где правит Кощей,
Буду жить до конца моих дней.

И стремглав налетели ветра…
Как Царевич дожил до утра? —
Ведать ведает только Господь,
Исцеляющий душу и плоть…

                ***

Поскорбел наш Иван, сколько мог,
Захватил с собой пару сапог,
Взял он посох с чугунным концом
И отправился в путь молодцом:
По горам, по долам, по лесам
Вёрсты бодро отмеривал сам,
На озёрах и топях болот
Охранял его веры оплот,
Не пугал его лешего смех,
Не страшили ни ветер, ни снег,
Ночевал под кустом он густым,
Укрываясь лишь корзном простым…

Долго ль коротко шёл наш Иван
То известно лишь вольным ветрам,
И у всякого встречного он
Вопрошал про кощеевый дом,
Но любой, свой испуг не тая,
Окрестившись вопил: "Чур, меня!"

Глядь, на встречу идёт старичок
На оглядок, так просто сморчок,
Посмотрел на Ивана, взгрустнул:
— Потерял ты такую красу!
Ведь не ты кожуру надевал,
Так зачем её в печь заховал?
Как смогу, я тебе помогу —
Отомщу я Христову врагу:
Сколько душ сей злодей погубил,
Сколько крови смиренных испил! —
Да, гореть ему, гаду, в огне:
Отправляйся ты к Бабе Яге!
Ходят слух, мол, Кощею сноха
Эта Баба, глуха и суха,
Со склерозом, но помнит притом
Цитадель, где Кощея притон:
Вот клубок, ты катни и — вперёд! —
Он тебя до неё доведёт.

                ***

Покатился клубок, а за ним
Взявши посох Царевич, храним
Богородицей, шёл, не спеша,
И его укреплялась душа.

На него втихаря посмотреть
Вышел из лесу Бурый Медведь…
Зарубить его вздумал Иван,
Но взмолился Медведь:
                — Ятаган
Убери, пощади мою жизть:
Будем лучше с тобою дружить,
Хоть я очень свирепым кажусь,
Но тебе как-нибудь пригожусь!

И Царевич решил поберечь
Животину, и русская речь
Оказалась ему дорога —
Не увидел он в Мишке врага.

Задрожала трава у куста,
Видно, дрожь та была неспроста —
И два сереньких уха Косой
Показал над хрустальной росой.
Вскинул лук свой Иван со стрелой
Но взмолился Косой:
                — Ваня, стой!
Убери, пощади мою жизть:
Будем лучше с тобою дружить,
Хоть я и неказистым кажусь,
Но тебе как-нибудь пригожусь!

И Царевич решил поберечь
Животину, и русская речь
Оказалась ему дорога —
Не увидел он в Зайце врага.

Серый Селезень по-над рекой
Не подстрелен Ивана рукой,
Ибо птица взмолилась опять,
Мол, не надо, Царевич, стрелять,
Мол, тебе пригожусь — в день ли, в ночь? —
Если некому будет помочь…

Да и Щуку он в море пустил,
А она умирала без сил:
На песке билась, словно об лёд,
И в глазах её — скорби налёт,
А в воде ожила, и опять
Обещала ему помогать.

                ***

И, продолжив свой путь за клубком,
Он прошёл сквозь густой бурелом
И на отмели Тухлой реки
Встал у сруба он Бабы Яги:
Две куриных ноги и шарнир,
На котором морочится мир,
Ни окон, ни дверей — дымоход
И людских черепов огород…
И на ступе, болтая ногой,
Просвистела старуха с метлой…

— Ты скажи, Костяная Нога,
Говорят, ты — Кощею сноха?
Нет ли карты какой в сундуке
(Иль сокрытой под складкой в дохе?),
На которой отмечен маршрут?
И пусть ноги меня приведут
В те края, где гуляет мой враг,
Чтобы я не скатился в овраг
И добрался сквозь тридевять гор
Даже, если лететь “за бугор”
До его цитадели глухой,
Окружённой бесовской толпой!
Да и где отыскать его смерть,
Чтобы зла прекратить круговерть?

— Я стара, но ещё не с трухой,
Чтобы быть мне Кощею снохой —
Он бессмертный… о нём говорят,
Никакой не берёт его яд…
Правда, слухами полнится мир —
Не настолько бессмертен кумир:
Есть, мол, дуб вековой, он — с ларцом,
А в ларце этом — утка с яйцом
Кто отыщет, тому будет фарт,
И с Кощеем случится инфаркт…
У меня ещё есть две сестры,
На Кощея мы злы и хитры,
Может быть, та, что старше меня
Пышет злобой сильнее огня
И припомнит, в пещере какой
Схоронился колдун вековой? —
Вот клубок, ты катни и — вперёд! —
Он тебя до неё доведёт.

                ***

И Царевич пошёл за клубком —
Тот и в гору летел кувырком,
И за ним, поспевая едва,
Бёг Иван — сапога его два
Износились, он сбил каблуки,
И о сучья содрал кулаки,
Но при этом молитву творить
Не мешала ему его прыть…

И на бреге Поганой реки
Встал у сруба он бабы Яги:
Две куриных ноги и шарнир,
На котором морочится мир,
Ни окон, ни дверей — дымоход
И людских черепов огород…
И на ступе, болтая ногой,
Просвистела старуха с метлой…

— Ты скажи, Костяная Нога,
Говорят, ты — Кощею сноха?
Нет ли карты какой в сундуке
(Иль сокрытой под складкой в дохе?),
На которой отмечен маршрут?
И пусть ноги меня приведут
В те края, где гуляет мой враг,
Чтобы я не скатился в овраг
И добрался сквозь тридевять гор
Даже, если лететь “за бугор”
До его цитадели глухой,
Окружённой бесовской толпой!
Да и где отыскать его смерть,
Чтобы зла прекратить круговерть?

— Я стара, но с моею трухой,
Не могу слыть Кощею снохой —
Он бессмертный… о нём говорят,
Никакой не берёт его яд…
Правда, слухами пенится мир —
Не настолько бессмертен вампир:
Есть, мол, дуб вековой, он — с ларцом,
А в ларце этом — утка с яйцом
Только, утка та в зайце сидит,
А косой, говорят, деловит!
Кто отыщет, тому будет фарт,
И с Кощеем случится инфаркт…
У меня есть древнее сестра…
На Кощея та зла и остра,
Знамо дело, та, старше меня
И обида той — крепче кремня,
Пышет злобой сильней, чем вулкан,
Будет рада устроить капкан:
Точно помнит, в пещере какой
Схоронился колдун вековой —
Вот клубок, ты катни и — вперёд! —
Он тебя до неё доведёт.

                ***

Побежал наш Царевич стремглав
За клубком меж широких дубрав,
По лесам, по горам, по долам
Сапоги изуродовал в хлам
И свой посох с чугунным концом
Изувечил, но бравым гонцом,
Наизусть повторяя Псалтирь,
Ибо только она — поводырь,
Свой клубок не терял он из глаз,
Поспевая за ним в самый раз.

И в излучине Смрадной реки
Встал у сруба он бабы Яги:
Две куриных ноги и шарнир,
На котором морочится мир,
Ни окон, ни дверей — дымоход
И людских черепов огород…
И на ступе, болтая ногой,
Просвистела старуха с метлой…

— Ты скажи, Костяная Нога,
Говорят, ты — Кощею сноха?
Нет ли карты какой в сундуке
(Иль сокрытой под складкой в дохе?),
На которой отмечен маршрут?
И пусть ноги меня приведут
В ту страну, где куражится враг,
Чтобы я не скатился в овраг
И добрался сквозь тридевять гор
Даже, если лететь “за бугор”
До его цитадели глухой,
Окружённой бесовской толпой!
Да и где отыскать его смерть,
Чтобы зла прекратить круговерть?

— Я, конечно, стара, как труха,
Но Кощею, увы, не сноха —
Почурался моим сватовством —
Пожалеет, касатик, о том....
Он бессмертный… о нём говорят,
Никакой не берёт его яд…
Правда, слухи разносятся вширь —
Не настолько бессмертен упырь:
Есть, мол, дуб вековой, он — с ларцом,
А в ларце этом — утка с яйцом
Только, утка та в зайце сидит,
А косой, говорят, деловит! —
Глаз да глаз за ним: этот косой
И сноровист он, и не простой!
А в яйце затаилась игла,
Что Кощееву смерть стерегла
Не одну уже тысячу лет —
Это, словно его амулет:
Как обломишь иглу, будет фарт,
И с Кощеем случится инфаркт…
Вот клубок, ты катни и — вперёд! —
Он тебя до него доведёт.

                ***

И Иван поспешил за клубком:
В гору — сам, а с горы — кувырком,
Изодрал свой кафтан, сапоги
То и дело слетали с ноги
От паденья, прыжка и скачка,
Но с клубка не спускал он зрачка
И Псалтирь наизусть он твердил,
Сохраняя молитвенный пыл.

И на береге моря — мертвей
Нет на свете его и смрадней —
Он увидел: качается дуб,
А на дубе — сундук, словно сруб.

И, не знамо откуда, так ведь
Появился огромный Медведь:
С корнем вырвал могучий он дуб,
И, на землю свалившись, сундук
Развалился, и заяц косой,
Вмиг развив свой аллюр скоростной,
Со всех ног побежал наутёк:
Только ахнул наш бедный Ванёк,
Но успел Отченашу прочесть...
И внезапно, откуда не весть
Из травы появился Русак
И понёсся, как вихрь в небесах,
И, догнав оппонента, в клоки
Разодрал он его у реки.

Тут же утка, взлетев над волной,
Понеслась, словно, ветер хмельной,
Но навстречу ей из тростника
Как из лука стрела в облака,
Разогнав по пути вороньё,
Острым клювом вонзился в неё
Сизый селезень: утка — в шмотьё!
Но Ивану, увы, не житьё:
Прямо в море упало яйцо,
И Царевич понурил лицо…

— Свят! Свят! Свят! Ох, беда, так беда,
Помогал Ты мне, Боже, всегда!
Но теперь из пучины морской
Не извлечь мне яйца — вой, не вой!

Не успел он слезу утереть,
По воде разошлась круговерть,
И над пеной широкой волны,
Отливаясь оттенком стальным,
Щука дар принесла дорогой,
А Царевич стоял как немой…

Но, стряхнув отупенье и сон,
Доброй щуке отвесив поклон,
Принял дар драгоценный Иван,
Прошептав: “Берегись, басурман!”

И, присев на поваленный дуб,
Успокоив встревоженный дух,
Ненароком припомнил притом:
— Тут когда-то был город Содом…
Как чудесно: в пасхальном яйце
Гибель зла у иглы на конце…

И не тратя потрёпанных сил,
Он о камень яйцо раздробил,
И иглу, о которой мечтал,
Из разбитой скорлупки достал.

— Ни хрена себе: Бронзовый Век! —
Прошептал молодой человек, —
Сдав такую вещицу в Торгсин,
Я б спокойно дожил до седин!

Но соблазн победил паренёк —
Не настолько был прост наш Ванёк!
И сомненья отбросив, как блажь,
Он обрёл для отваги кураж.

                ***

В этот миг из дубовых коряг
Длинноусый, как злобный варяг,
Показался Бессмертный Кощей,
Чуть живой и тощее мощей!

Под сплетеньем дубовых корней —
Подземелье, где жил чародей,
И никто обнаружить не мог
Тот таинственный сумрачный лог.

И увидел Ванюша врага,
И сломала иголку рука,
И упырь посинел, и упал,
Показав свой звериный оскал.

Не теряя минуты, Иван
Спрятал оба осколка в карман
И спустился в глубокий подвал,
И оттуда Царевну позвал:

— Василиса, ты где? Выходи!
Ещё целая жизнь впереди!
Мы вернёмся с тобою домой,
И ты будешь моею женой —
Никакие кощеи теперь
Разлучить нас не смогут, поверь!

— Как же долго тебя я ждала...
Опостылел мне сей вурдалак:
Каждый день этот ветхий пострел
Приходил и костями гремел,
И назначил при полной луне
Нашу свадьбу на Лысой Горе —
Оставалось каких-то три дня,
И уже не нашёл бы меня...
Но пройдя сквозь дожди и пургу
Отыскал ты погибель врагу...
Как ты выдюжил всё, мой родной?!
Но мы скоро вернёмся домой:
В сундуке тут ковёр-самолёт,
Он на Родину нас принесёт.

И зажили они с той поры
Неразлучно, друг к другу добры,
Им детишек Господь даровал —
Нагружай ими хоть самосвал!
И хранили они как завет
Мир и верность, любовь да совет.

13.02.10.14 — 13.07.18


Рецензии
Просто невероятно!!!
Сказка длинная довольно, знакомая с детства. Но вы, батюшка, придали ей новое звучание в рифмах и мудрость.
Получилось бесподобно. На каникулах прочту внучке Ваше творение.

Галина Тишкова   25.10.2023 09:04     Заявить о нарушении
Дай Бог, чтобы внучка выдержала длинноты!
Я своей Маруське читал сразу после написания, — ей было лет семь.
Помню, сочинял на море под шум прибоя и распевал речитативом. Выдержала. Правда, когда вторая Баба Яга пошла, говорит: "Ты уже это читал!" — пришлось объяснять законы фольклора и необходимость троекратных повторений...

А.Т.

Священник Алексий Тимаков   25.10.2023 19:14   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 23 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.