Ой ты, птица...

Ты не помнишь, как она тогда называлась -
Эта птица синяя, что над крышами голосила?
Нам в те дни с тобой уже почти показалось,
Что спасти возможно всё методом ненасилия.

И что прав Толстой, тот, что Лев, не однофамилец.
А ещё немного - и всё пойдёт по-другому:
Разродившись счастьем и подыскивая ему кормилиц,
Нас судьба заметит, и выдохнем - слава Богу!

Но не знаю, кто, а и знала бы - что изменишь?,
Опрокинул дней благодатных пивной бочонок.
Чередой пошли, чернотою своих знамений,
Некрологов стаи, соболезнований, похоронок...

Мир вернулся в дни, когда волки были волками:
Не рядились в руна - им это не нужно было.
Их порядок новый в дверь застучал сапогами,
Доставая из захоронок, склепов и серой пыли

Затрапезные, в латках, битые молью знамёна -
Обветшалые.  Но  казалось, что лет уже сотню
В нас они глядели, выделяя всех поимённо,
Как глядит с прищуром на корову стельную скотник.

И не выдержать взгляда тебе этого, не поддавшись
Онеменью в сердце, холодной струе - по жилам.
Не спасти себя, с этой чёрной бедой расставшись,
Отвести ж беду не хватает уже нам силы...

Ой, ты птица синяя, помнишь, как ты кружила?
Поманила,  птица, легковерных да простодушных.
А теперь смотри - одесную одна могила,
Ошую - другая... Ребёночек золотушный

Рад краюхе хлеба, но бредит в мечтах - айфоном.
Под горящим небом - куролесят стальные птицы.
И спешат на север железные змеи вагонов,
Унося в себе дорогие навеки лица...

Что же делать нам, простодушным и легковерным?
Снова птицу ждать, синевой осиянную неба,
Да тушить пожары, ничтожить беду и скверну -
Даже если мир для нас никогда справедлив и не был.