Дичок

Ко всем, кто мне в любви не отказал,
пишу, когда могу, когда сподоблюсь -
я помню всех, пришедших на вокзал,
бесслёзно провожающих автобус.
A слёзно, лишь губами задрожав -
шептал молитвы, веря и не веря.
Февраль. Переселение держав.
Участие в немыслимой афере -
потерь потере. Скольких нет уже
и там, и здесь. Я помню поимённо
сидящих в магазинах сторожей,
склонившиеся пыльные знамёна
у черным лаком крашенных ворот -
на майские, другие иже с ними.
И книги, что нас брали в оборот,
и песни, что ещё необъяснимей
впечатывались в память навсегда
из прошлого, из детской колыбели.
Мне помнится прозрачная вода,
прольётся - небеса поголубели.
Как много уходящих со двора
ушли навечно в земли да могилы.
Я вас любил, шальная детвора,
любил, когда-то названную милой,
уехавшую ранее меня.
И здесь люблю, врастая постепенно,
лишайником нездешним на камнях,
дичком, уже прижившимся на стенах
и ставшим частью жизни городской.
Не свой, но как бы... То же, что и дома.
Всё с той же нескончаемой тоской
ведущего, который стал ведомым
в той паре, где чужие и свои
меняются местами между делом.
И зеркало болтает с визави
и тычет в душу пальцем охладелым -
ты кто такой, на разных языках
умеющий в любви своей признаться
и городу, что смотрит свысока,
и городу каштанов и акаций.
И миру, и страдающим в миру,
влюблённым, как положено поэтам.
Родился там, похоже, здесь умру.
Но разве дело в этом... разве в этом...