3, 14

“На кой раздербанили склады и роты,
Рассыпали грань, вместо парка-паркур” –
Лети всё в три целых, четырнадцать сотых –
Взвопил генерал одному чудаку.

Он видел было величье и драки,
Запрету в крови и в огне полосу.
И, будто бы сам написал на Рейхстаге –
“Прости меня, мать” – и вернулся к отцу.

Дошел до России ходячим скелетом,
Отъелся потом на партийных харчах,
И вырезал фразу трофейным стилетом
О юных годах, да навзрыд хохоча.

С ногами, с руками, не пара, не короб,
Но… как самовар, дым пускал на простых,
Ведь вспомнил сынка, что служил военкором,
И чуть не слетели погоны, посты.

И только под старость, в конце восемь-десять
поставлен был вновь в Магденбургских лесах,
А парень тон юный, советов наместник,
В блокнот все слова генерала писал.

Учился в разведке, но слыл вольным ветром,
Копя о победе рассказы и сны –
Решил на машине объехать Гомером
Всё вскользь до развала Берлинской стены.

Вернулся в Россию, в век жуткий и краткий,
Служил и на воле, и там, взаперти,
Но синюю фару, как ветер Камчатки,
Берег, как перчатку от самой перси.

Построил другие траншеи и доты,
Ценя и свободу, предков хомут
Вравне, лишь 3,14 сотых
Не мог ни отдать, ни вручить никому.

Берег Русь свою, а в нави делил на два,
Как Третий Иван, вкупе Алча Орда,
И только теперь стал вполне Аргонавтом,
В ком Русь Золотая иль Арконада

Прошел сквозь лишения, склаты и беды,
Храня триколор, иже синий платок,
Лишь нынче, на праздник Великой Победы,
Флаг внуку вручил и взглянул на Восток.


Примечания

Герой стихотворения отдал флаг, но не знамя, поскольку боевое знамя нельзя отдавать никому

Арконада – высший орган власти