На берегу Оки

Я пил здесь илистую воду. И с надсадом
ходил дорогой, чтоб не ранить ивы.
Цветет июль, сереет небо и, над садом
летают птицы и слова к любимой.
В реке цвет неба, хоть и серого, но синий
по эту сторону ноктюрн стрекоз, а за
рекой лежат разбитые осины
и увяданье их как у нее глаза.

И я стою у берега, считая
лягушьи вопли, что гласят не без
тоски. И я, своей тоски не понимая,
смотрю на выцветшие сумерки небес.
Так странно совмещать внутри стиха
две темы, сущность красоты которых
иссякнет при отсутствии тепла.
И лучше бы писать о девушке и флоре.

Мне бы писать о звездах, но их слишком мало;
и, так как вечер, все слова пусты.
Я бы писал о вечном, если б вечное существовало,
помимо жизни после смерти и моей хандры.
Столь праздно размышлять о том, что ране
поддалось выше размышлению, что я
хотел бы здесь поставить точку, а; не
писать о сочиненном, но течет река, ея

течение несет хандру, окрашенную в синий,
и дерева шумят о том, что скоро дождь
придет. И без пяти минут красивый
пейзаж, наверное, вчинит хандре правеж,
тем принудя ее уйти, строку ломая.
Сейчас и девушка молчит, не слышно стрекозу,
и я, своей тоски не понимая,
смотрю на птиц, боящихся грозу.