Листая старенький альбом

Листая старенький альбом,
Касаясь к прошлому, возможно,
Я потревожу спящих в нём,
Давно уснувших вечным сном,
Но только очень осторожно.
Его страницы пахнут книгой,
И в этой книге много лиц.
И вновь охвачен я интригой,
Но не пустой, а многоликой,
От истрепавшихся страниц.

Вот фото, что всего дороже –
О нём хочу я рассказать:
Здесь, вдвое, дед меня моложе,
И  я о том, ему, быть может,
Смогу, наверное, сказать.
В военной форме – смотрит строго,
От роду – двадцать восемь лет.
Был до войны храним он Богом,
Но горе близко – за порогом,
И то – тогда не ведал дед.

Пришла беда – лиха година,
И в первый страшный год войны
(ах, роковая ты судьбина),
С женой оставив дочь и сына,
Пошёл на смерть он без вины.
Под Святогорском, в сорок первом,
Его шахтёрский батальон,
За гранью мужества и веры,
В боях трепал фашистам нервы,
И наносил большой урон.

Недолгий срок ему отпущен:
Полгода не провоевал...
Он память добрую в грядущем
Оставил о себе всем ждущим,
И где-то без вести пропал.
Пришла по почте похоронка
Сухой, казённой парой строк.
"Где ты уснул, в какой сторонке ?!" –
Жена заголосила тонко,
Слезами промочив листок.

И вдовий плач, как чёрный ворон,
Над всей страною пролетел...
И сотни тысяч похоронок
Спешили к тем, кто из воронок
Домой вернуться не сумел.
И всех, кто в свой последний миг,
Хватал в атаке пули телом,
Кого пронзил немецкий штык,
И в ком застыл предсмертный крик –
Тех находили первым делом.

Дед не катал детей на шее,
И внуков нянчить не пришлось.
И от того ещё страшнее,
Что умирал он в той траншее
За то, чтоб лучше нам жилось.
Но годы горькие не вечны –
Пришли другие времена.
И крылья времени, беспечно,
Огонь задули в парках вечный,
Где выбиты их имена.

Смотрю на фото я печально,
Но как о том мне рассказать,
Чтобы вторично и  фатально,
Не ранить вновь его случайно
И не заставить умирать?
И я, с трудом, ему поведал,
Что через столько долгих лет,
Опять преследуют нас беды,
Как прежде: войны и  победы, –
Не знаю, будет ли просвет.

Повсюду ложь и кривотолки.
Стремимся к миру – мира нет.
Друг другу в злобе треплем холки,
Но мы ведь люди, а не волки –
Такой вот времени портрет.
Ещё добавил я: "По чести,
Нельзя ведь то назвать войной,
Где внуки тех, с кем бил ты вместе
Фашистов лютых с жаждой мести, –
Теперь воюют меж собой..."

А он, взирая строго с фото,
Как будто бы сказать хотел:
"Внучок, не перепутал ли чего-то ?
Вас завели не в те ворота....
Ну как могли вы ?! Кто посмел ?!"
Я замолчал, умолк, осёкся:
Его так жалко стало мне.
За что в окопах мёрз и пёкся,
За что от жизни дед отрёкся
Тогда – на проклятой войне ?

За что погибли миллионы,
Добыв победу над врагом ? –
Ведь снова кровь, руины, стоны,
И вновь снарядов рвутся тонны,
И всё опять горит кругом.
Конца страданиям не видно,
И войны будут полыхать.
И от того, вдвойне обидно,
Что в них кому-то, очевидно,
Придётся снова погибать.

И я закрыл на том альбом,
Оставив на столе у края...
В далёком прошлом и немом,
Спи, дед, солдатским крепким сном,
На краюшке просторов Рая.
Быть может правнук твой далёкий,
А, может быть, успею я
Тебе о том оставить строки,
Что мы, пройдя всю боль и сроки,
Изменим сущность бытия.