Лето

"Сия летопись началась с месяца сентября лета две тысячи семнадцатого от Рождества Христова и конец её до конца известен не будет, но что сталось с её летописцем вы в полной силе узнать. Читай, нашедший письмена..."


Акт I-‘Предзимние’
Раскалённое железо растекается по телу,
Выплавляя пять ночей на день шестой.
Собирается сентябрь посетить мою планету,
Окунуть её в свой холод шерстяной.


«Тени»

Колесо в котле бездонном
Расплетает сети дней.
Кто о старом, кто о новом -
Всё беспечно меж теней.

Прорисован контур мира
Остриём ножа по коже,
А под скальпом суть эфира;
Два пути в кольце похожи.

Соль из вод предстанет камнем,
Руны выдолбят жрецы.
Кто о новом, кто о старом -
Тени рубят все концы.

Зелень глаз на дне стакана,
Время топится вином.
Кто не мудрый, просто пьяный -
То предвидено за дном.

На запястье воск прольётся,
Что расплавится огнём.
Ото сна король проснётся
Среди нищих лунным днём.

В колесе искрятся тайны,
Стрелок неизвестен ход.
Что противно, что отрадно -
Тенью стать всему черёд.


«В лесу»

За каждым голым древом - опавшая листва,
Мерцает солнце в небе средь туч едва-едва.
Бегут ветра осенние в далёкие края,
Следы в коврах багровых от глаз чужих тая.

И после снегопада исчезнет листьев плат
Под белой пеленою, - как будет хладу рад
Покрывший древо каждое вечерний синий иней,
Зима в лесу нагрянет, пургой закружит синей…

Пока иди по листьям, шурши и не тревожься,
К вопросу жалкой бренности в пути ещё вернёшься;
И как зиме холодной отдастся осень серая,
Так смерти вездесущей отдастся жертва бренная.


«Сударю»

Не смешите меня, сударь; что мне заливаться?
Басни ваши все – пустое. Стану ль я смеяться?
Мне сегодня не до шуток, мне вам слово есть,
Бросьте, сударь, эти шутки, окажите честь.

Не дивитесь меня, сударь; чем тут удивляться?
Ваши речи мне родные, век бы услаждаться...
Взгляд мой нынче затуманен, к вам лишь слово есть,
Будьте, сударь, благонравны, окажите честь.

Не жалейте меня, сударь; чем быть жалкой нынче?
Руки ваши, ваши взоры сердце бедной кличут...
Я сказала бы "люблю", вы любовь мне есть...
Не шутите, ради Бога, окажите честь.


«На Арбате»

В старом доме на Арбате
Окна ночью всем горят...
Спой, любезный, Бога ради,
Песни буду рад.

Жёлтым клёном по асфальту
Расстилаются ковры,
Мы нальём сегодня брату,
Мы к вину добры.

Выпьем за былые строки,
Что шептали нам ветра.
Сладок вкус вина да горький,
Горечь ясная остра.

Помнится мне голос нежный,
Он когда-то с нами пел;
Для любимой был я грешный.
Нынче – постарел.

Нам сегодня до рассвета
Свечек всех не затушить;
Нам бы спать… и спать до лета,
Изредка лишь пить.

В старом доме на Арбате
Окна для друзей горят...
Пой же, пой же, Бога ради,
Я печали рад.


«В ноябре»

Нет красок тёплых, солнца нет, -
Ноябрь всё прогнал долой.
И каждый ищет тёплый свет,
Кто есть живой и неживой.

Хандра съедает, ветер гонит,
А первый снег съедает грязь.
И блекло всё, и всё трезвонит,
И с миром чувств слабеет связь.

На полотне угасших мыслей
Теряет прежний лоск мечта.
Душа не жаждет дальних высей,
И спешка в хлопотах пуста...

Придёт зима, и с ней остынет
Всё то, что раскалить хотелось...
И лишь с весной былое хлынет,
О чём в балладах только пелось.

И руки к высшему тянуться
Начнут, забыв о высоте,
И чувства светлые проснуться,
Искриться будут в темноте.

Но это всё потом, всё после...
Пока лишь холод, спячки плен.
Свершит ноябрь эту осень,
Покроет снегом почвы тлен.

Но что прогнал наивный ветер,
То возродится днём иным,
Сей день весенний будет светел,
И в солнце быть всему живым.


«Осенний ветер»

Осенний ветер под окном
Несёт грядущий зимний холод,
Зима покроет край сей льдом…
А есть ли для печали повод?
Сумятица предзимних дней
Желает гаснущего солнца,
И нет надежды в то теперь,
Что света луч для нас найдётся
В мечтах безумных, ярких красок
Весны грядущей и капель…
Но всё печальное – напрасно!
Осенний ветер, вольно вей!
Взвывай и плачь, вгоняй в тоску,
Тепло сердец прожжёт зиму:
И вместо снега по песку
Мой друг пройдёт, и я пройду.
К чему печаль? Нам всем известно,
Что солнце с неба путь осветит,
И пусть тоске есть в мире место.
Гуляй и пой, осенний ветер!


Акт II-‘На пути’

“Моей души сады давно увяли,
Сирокко с побережья не бредёт.
Мои мечты кощунственно отняли,
И мир бегущих линий не зовёт...”
-Так говорил глупейший человек,
Словами хороня себя живьём.
Он видел мир, не открывая век,
И чуял жизнь отравленным нутром.


«Дорожные»
Я б хотел, чтоб шла дорога
Под колёсами повозки,
Чтоб с дорогой время долго
Рвало дни на отголоски.

Подпевали б тогда песни
Мы с подругой ямщику,
Чтоб казалось всё чудесней
На покрывшем край снегу.

И декабрь был бы нежным,
Солнце жгло бы с высоты...
И пусть мир не будет прежним
Как и все мои мечты.

Пусть горят стихи и проза
На закате в зимний день, -
Распустись, зарницы роза,
Сбросив были прошлой тень.

Всё сгорай! Одно останься:
Путь в повозке с ямщиком.
Светлой радости отдайся,
Кто топил печаль вином...

Мне б склониться головою
На плечо подруги верной,
Чтоб спросила: "Что с тобою?" -
Прижимая ручкой крепкой.

И текли бы слёзы тайно
За плечом худым и тёплым...
Гей! неситесь кони рьяно,
Иль не стать пути коротким!

Запоёт ямщик по новой,
Мы не сдержимся с подругой.
Песне, как пути, быть долгой,
И не станут вёрсты скукой!

Вот бы стала так дорога
Измеряться песней милой,
Чтоб жила любовь с ней долго
В сердце трепетной и сильной.


«Закат»

Glaub, Menschenkind,
du kannst glauben und machen.
Leb f;r die Liebe, rauf f;r das Leben.* (нем.)

Я видел на закате дня
Предел моей мечты.
Что было ценным для меня,
То в бездне пустоты.

Ступил увидеть свет на холм,
Который прежде цвёл,
Однако был спалён огнём,
Как только я взошёл.

И блёклым свет предстал затем
В померкнувших очах:
Всё было небылью, не тем,
Что сладко на словах.

Понятно стало невзначай,
Каким я был глупцом…
О бремя истины, встречай
И стань моим концом!

Казалось, будет мне милей
Принять в огне закат,
И оказалось, что больней
Встречать огня булат.

Сгорел в закате зелен холм,
И с тем слепым я стал…
Стремился к пустоте бегом,
Закат свой повстречал…

Но не горюйте, кто мне мил,
С восходом  я вернусь;
Покуда сердцем не остыл,
Мечом за чувства бьюсь.

Осталась вера мне творить,
Пусть даже меркнет свет.
Закатов столько пережить,
Насколько хватит лет.

(*Верь, человеческое дитя,
ты в силах верить и творить.
Живи ради Любви, борись за Жизнь.)


«Беда»

"Прощай" говорят навсегда -
Она же вернулась недавно.
Вернулась девчонка-беда,
Но встреча с бедою отрадна.

Не думал о думах напрасных,
Однако вернулось былое...
И быть ли всему, что несчастно,
Тому, что опять дорогое?

И вроде бы холод овеял,
Но прежним осталось тепло.
Простил я, и снова поверил
Взлелеять в беде сей  добро.


«Слово»

I didn’t say ‘farewell’ to the friend
I said ‘farewell’ to the friendship…* (англ.)

Словом ранить можно, - я проверил,
Целого две части разорвал.
Я свой пыл неистовый не мерил,
А страстей накал не рассчитал.

Ныне холод, словом привлечённый,
Проникает в сердце мраком зимним,
И обидой камень затаённый
Давит, сделав милое забытым.

Повернуть бы время вспять и снова
В тот момент принять и злость, и пыл,
Только в нужный миг не ранить словом,
Чтоб огонь в груди моей остыл.

(*Я не сказал "прощай другу,
Я сказал "прощай" дружбе...)


«Дай Бог»

Дай Бог, чтоб все твои объятья
мне окупили все страданья;
нося до смерти рабье платье,
терпеть земное пребыванье.

До радуги нельзя коснуться,
и можно только лицезреть,
как мысли радостные рвутся
под преломлённым светом цвесть.

Их как всегда заглушат стены
из камня мертвенных темниц...
Но что нам смерть? Душа - нетленна,
не пасть ей перед мраком ниц.

Твои объятья - утешенье,
они надеждой согревают.
Дай Бог, чтоб жило вдохновенье,
и те, кто так же обнимают!


«В кровати»

Я приболел, кровать не отпускает,
Сковал озноб, движенья тяжелы,
Лекарства пью. Увы, не помогают...
Друзья, не бойтесь! Будьте веселы!

Пусть вечер этот будет без меня,
Вы соберитесь вновь и, как обычно,
В тепле да с треском яркого огня
Запейте чаем день, - иль чем привычно.

И я запью... Под красным в клетку пледом
Припомню все улыбки с добрых лиц:
Зима, невольно, жарким станет летом,
В глазах бессонных грянет кровь зарниц…

Прошу одно: меня не позабудьте!
Припомните за вечер хоть бы раз,
Иначе встать с кровати на распутье,
И соли быть от воспалённых глаз.

В грядущий миг меня сей мир изгонит,
И станут ваши мысли тяжелы.
Тогда не чай, - вино лишь успокоит...
Друзья, не бойтесь! Будьте веселы!


«Плен»

Из бытия земного я исчезну, -
Не этого, а только твоего,
- И провалюсь в зияющую бездну
Из волн, что голубеют столь легко;

Без корабля в них без вести пропавший,
Теряющий себя из раза в раз,
Не в море компас верный потерявший,
Уйду на дно мной позабытых глаз...

Стихия плавно станется бурливой,
В черёд который пронеся меня
Через кольцо судьбы моей глумливой,
Через огонь и серый пепел дня,

И закричит неведомо и дико,
Бушующих в душе, созвучье волн;
И тишину нарушит холод крика, -
Он с эхом блудным только разделён.

Вода темнее, - горестней упрёки,
А бездны плен, - холодная стихия...
Чугун укора сковывает ноги,
Кончается дыханье - от бессилья.


«Истина»

Полно противоречий, восклицаний
У двух сторон, граничащих с чертой, -
Две правды, два огня единой грани, -
Их пламень же холодный и пустой.

Один кричит, - за ним же рать за правду;
А за другую - легион другой...
И не осмыслить до конца им трату
Сил, времени за каждый бой пустой.

Есть истина: она та грань огней!
Но кто не в силах совладать с собой,
Тот лишь кричит бессмысленно-сильней,
И крик его пред истиной - пустой.


«Обращение»

Понять ли? Все слова - толика,
Лишь часть от правды, мысли целой;
Я прожил жизнь не только белой,
Но что черно - по ту грань лика.

Что прожил я? Не всё расскажешь,
Не всё словами передать...
Эх, человек, ты много прячешь,
Ты лгал и продолжаешь лгать!

Что спрятал я? Что под землёй,
Что ветер гонит за три края;
Летит птенец, себе сам стая,
Но клич вороний за душой.

Простишь меня? Да, я не с вами,
Хоть вас любить по гроб готов!
И верь, с любовными словами
Не смерить легионы слов.

Поверь, прошу... Нет больше счастья,
Чем видеть взгляд, что веры полн.
Кто верой правой оживлён,
Тому все люди сёстры-братья.

Взгляни, я плачу! Слёзы сами
Дождём стекают, лик смывая...
Ты предо мной как пред вратами, -
За ними тьма и мрак без края,

Вся жизнь моя и все слова!
Молчишь? Молчи... Врата закрыты -
Все слёзы, все-болезнь пролиты...
Хранит покой вновь голова, -
Тревога спит, пока забыта…


«An Die Geliebte»*

Мне не было неба, мне не было сна,
Мне Солнце не грело, молчала Луна;
Всё меркло и стыло, я медленно тлел,
Дни шли тихим шагом, в тиши я седел.

Холодные руки, калёный металл, -
Чем грелся я долго и что целовал.
Смеркалось в день ясный, как пел соловей,
Делился я с птицей печалью своей.

Пустые обиды мной всем прощены,
Проклятия ведьмам судьбой отданы;
Течёт река жизни, беря путь из гор,
Меж вёсен и зим, сражений и ссор.

Всё меркло и стыло, и сон был далёк,
Надежды в груди угасал огонёк,
Пока тёплый луч не коснулся седин, -
В пути повстречался мне ангел один…

В тиши словно буря любви ожила,
И в шторме ревущем меня понесла;
Пламень горел на устах и в словах; -
Познал теплоту в её нежных руках.

Не меркнет свет ока, желание жить,
Не смеет порваться двух душ наших нить,
И зло преклонится пред правым копьём, -
Мы будем единым и диким огнём.

Река нашей жизни – быль верной любви,
Путём правит вера, что в нашей крови.
Держи, ангел, крепче и не отпускай,
Со мною день новый и лето встречай.

Баюкает небо, чтоб сладок был сон,
Мрак сердца отныне навек побеждён.
Мне прошлого боли – одна седина;
Теперь греет Солнце и шепчет Луна…

(*An Die Geliebte - с нем. "возлюбленной".)


«Гоголь»

Вы не видели девочку-Гоголя,
Что ходячая сказка на вид;
Её сердце, что листья у тополя, -
Темень листьев на солнце горит.

И четыре струны скажут многое,
Если к ним её лягут персты.
Для меня её всё нечто робкое
Объясняет всю суть красоты.

Она леди с рукою тяжёлой,
Для отрочества - старая дева;
И светлее душа Луны полной,
Когда дарят ей птицы напевы.

Край далёкий, холодный и белый
Стал для девочки домом родным,
Но зелёного цвета бессмертный
Ей Эдем будет домом вторым.

Вы простите характер горячий
И безумство её карих глаз:
Ослеплённый, ты истинно зрячий,
Коль узрел души чистой алмаз!

Пусть не пишет она книг серьёзных,
Только нам с ней известно вдвоём:
Эта девочка в помыслах грозных,
Как и Гоголь, сожжёт в жизни том.


«Белобрысая»

Бывает любовь белобрысая,
С гитарой в руках проходящая
Вдоль стен, и такая же быстрая,
Как бег всего есть настоящего.

За что эти волосы, губы,
Походка с его худобой?
Фанфары гремят в сердце трубы, -
При нём тяжело быть собой.

И долго, с досадою требуешь:
"Замолкни, сердечко, молчи!" -
"Да что же ты, девочка, сетуешь?
Я буду греметь, не кричи.

Запретом любовь тебе стала,
Но быть ли любви под запретом?.."
- И всё для меня с ним(!) пропало, -
Остался одним и заветным!

Любовь белобрысая, нежная,
Запретная, - слаще табу! -
Я чувства, белейшие-снежные,
До первой весны сберегу!

И мне его имя в час ночи
Шептать остаётся от боли...
А быть ли с того беде горче?
Хватает стекающей соли.


«Крест»

Давит прессом из железа
крест, подаренный судьбой;
на ладони два пореза, -
снять пытался крест рукой.
Кто помолится за душу
постаревшего юнца?
Ох, сестра, тебя не слушал,
хоть кричала у крыльца.

Мертвецы петь не умеют,
а ходячие - тем паче;
трупы век от века тлеют,
а по трупам мы не плачем.
Так не плачь по мне, помилуй, -
проржавел от крови крест.
Ох, сестра, твой брат убитый,
душу дьявол его съест.

У порога по-английски
попрощался я с сестрой,
от крыльца шёл путь неблизкий,
да ещё окутан мглой.
А пока я брёл, навстречу
мне семь воронов явилось...
Ох, сестра, ничто не лечит;
моё тело износилось.

Как семь воронов вцепилось,
как за мной гонялась смерть,
как со мной беда случилась, -
мне о том хотелось спеть!
Пусть же пенье "аллилуйи"
пронесётся над землёй...
Ах, сестра... мой крест из хвои,
и стоит он надо мной.


«Abschiedslied»*

Забывай, забывай, тебе нечего боятся,
Время прочь уносит лето, и нам с ним пора прощаться.
Ты горела солнцем в небе, тени волчьи выжигая,
Оперением Идуны мою душу окрыляя.

Не поймёшь, не поймёшь, не отведаешь обиды,
Вверх бежишь, меня оставив, - облаками солнце скрыто;
Кто спешил Асгард изведать, стал прорехой в Иггдрасиле.
У ствола печаль без эля, - я тебя простить не в силе.

На верхах, на верхах семь сплетаются ветвей,
Средь отлитых мёдом залов сыщешь ты себе друзей.
А мой голос будет хрипнуть, истощённый новой сагой,
Как мой друг средь асов храбрых холодеет в свете славы.

Высоко, высоко восседаешь божеством,
Позабыв о старом друге, что был верным топором.
И какой теперь мне песней восхвалять чертог мечей,
Если нам он – храм разлуки, льстивых для души речей.

Забывай, забывай, твоё счастье без меня,
Заметает время снегом дружбу и тепло огня;
Волчьи тени растерзают, - в небе солнца свет погас, -
Доживу я век свой с верой в сагу дней былых о нас.

(*Abschiedslied - с нем. "прощальная песнь".)


«Идол»

Идолопоклонник сам себе изгой:
для себя – сказитель; для других – немой.
Запертый для мира, для себя - потерян,
лик его стирается, - идолу он верен.

"Что в огне бесовского?!" - он кричит от боли
безоконным стенам, тяжесть неся доли
жалкого скитания от стены к стене;
идол в полумраке, жрец его - в огне.

Позабыв о звёздах, позабыв о небе,
на стенах словами вычертил боль-небыль.
Пылью покрывается жертва истукана,
истекает ядом алтарь самообмана.

"Я приму зловонье! Жизнь свою отдам!
Только дай ответ моим живым словам!..." -
крики раздаются, эхом разнесённые
в разума закрытые двери потаённые.

А за ними - радость первого рассвета,
красота вселенская, детские обеты,
лепет полуночный и мечты о небе,
те же в окнах звёзды, девственная небыль.

Всё, что им забыто... он теперь - изгой,
он для всех - безумец, для себя - герой;
выпьет ради идола он свой горький яд,
смерть принять забывшийся обречённо рад.


«Кость»

He said 'farewell'... Good luck, my friend,
You'll see your fail without me,
'cause everything has own end.*(англ.)
***
Теперь кричал не я гневливо,
Поганой желчью изливаясь, -
А ты, мой друг, несправедливо
Надежды в сотый раз лишаясь.

Ты кости ссор в могильной яме
Вновь откопал, хоть не мешали,
И в твердь усталыми стопами
Вцепился, где они лежали.

Съедал тебя с костями дьявол, -
Тот падший ангел из могилы! -
Он смрадом жизнь твою направил,
Во зло манил, - ты был без силы.

Не ты кричал, а падший ангел!
Ты ядом стал, поддавшись тьме,
И веру в жизнь свою оставил,
И прахом стал в мирском огне.

Ты существуешь злобой к миру,
Всем естеством питая злость, -
Копаешь новую могилу;
Дышать мешает в горле кость.

И ты падёшь, ей подавившись!..
Я помолюсь за твой покой,
И в тверди пепельной забывшись,
Застынет злость любви слезой.

(*Сказал "прощай"... удачи, друг,
Провал увидишь без меня,
ведь всё имеет свой конец.)


Акт III-‘С перезвоном’

Сойдут снега, сойдут и волчьи тени,
И воссияет солнце в жаркий зной,
И погрузится всё в объятья лени
Над сочной, над зелёной пеленой...


«Пасхальные»

"Воскрес!" - кричат колокола
В дали, и даль в сей день бела,
Как храм, - обитель из-за гор,
Потоком где бурлит кагор.

И я не там, хоть сын крестовый, -
В обитель душу гимны манят,
Где свет искрящийся-спокойный
Глаза прозреньем наполняет.

Бегу на свет - лиха дорога!
Опять упал я телом в грязь,
С безумным бешенством смеясь,
На милю дальше став от Бога...

"Воскрес!" - шепчу вдруг со слезами,
Узрев опять высокий храм.
Дрожу всем телом, и устами
Соль отдаю живым словам.

Простишь ли, Отче?.. Я не в силах
Воскреснуть, грех пронзив копьём...
Прими больного в сих молитвах, -
Овца не в стаде с пастухом!

Колокола, прибудьте громом,
С горы на мир крича людской:
"Воскрес! Едино будь всё с Богом!
И пусть кагор течёт рекой!.."


«От Сестры»

Надоедливо слёзы стекают
Потемневшей от пыли водой;
Мир обходит меня стороной,
Ветер дует в лицо – оживляет.

Впереди мне прожить всего жизнь,
И, быть может, с закрытою дверью
Я оставлю свой храм; не поверю,
Что быть может разверзнутой высь.

И пролью, и прожгу снова очи, -
Да подумаешь, стану ослепшим,
Изнутри солью слёз проржавевшим:
Не столь важно быть зрячим для ночи...

-Не стони, вскоре станет весна
И разбудит забытую веру;
Отдавай, как и впредь, горе ветру,
Не отдайся в объятия сна.


«Счастье»

Желаю, чтобы счастье через дали
Шагало зноем крепким по земле,
Чтоб с ним всё ожило, чего мы ждали, -
Всё нежное о солнечном тепле.

Давай молчать, ловя босой стопою
Росу в траве и звёзды из реки, -
Их было много в ночь над головою,
И дальше края, выси вопреки.

Задуй свечу, мне хочется покоя
Глотнуть под вечер новый без теней...
Несётся счастье табуном из поля,
А ветер с ним во много миль быстрей!

Ох, быстро пролетит, пройдёт и сдует
Все свечи, звезды, росы чистым утром.
Потом ли жизнь опять меня взволнует?
Волнуйтесь волны, - я же буду дубом!

Корой да твёрдой сердце претворится,
И кроной жёлтой станется чело.
Как лето прошивало душу спицей,
Так позабылось то, что отцвело!

Ах, счастья грохот!.. В небе сокол, - ты ли?
Пусть я тебя вовек не стану братом,
Но нас с тобою грозы породнили, -
И мне сиять иссиня-чёрным златом!

Метнусь из края в край, за моря дали,
С дубовым сердцем и лихой судьбой,
И встретимся, как впредь себя встречали,
И грянут звёзды вновь над головой.

Давай приляжем, - утомился… больно,
Но я с тобою рад усталым быть.
Хочу любить безумно, беспокойно,
Да так, чтоб цвёл, умел гореть и жить.


«Холм»

Выбегу из дома по весне до грома
Через поле дольное до холма-шелома.
Травы будут зелены, а земля - черна,
Небо тёмно-синее, - туч бежит волна.

Станут кони пегие, стянутся за гривой
Гривы, гривы дивные! Чередою длинной
Пронесётся отзвуком звон подков по полю -
Без меня, ретивые, - так ли быть мне с болью?

До холма огромного донесли уж ноги.
Вот, стою под небом, дальше вниз - дороги.
Соловьи вещали: “Ты пройдёшь их тоже.
А когда? Не ведай, до поры – негоже!”

Всё желаю вырваться, понестись... куда?
Тянет жизнь опасная, дальняя беда!
Грозы услыхавшие грянули нежданно, -
Вновь бегу до дома, будь оно неладно!

А в дому, как прежде, запах сладкий хлеба...
"Матушка, там грозы! Тьма, и чёрно небо!" -
"Давеча, с холма опять?.." - тишина нагрянет.
Да к лицу без шрамов мать ладонь протянет.

Дождь в тиши замолкнет; покраснеют щёки, -
Вновь я слышу матери горькие упрёки.
И её не слышно, звон копыт стоит…
Что беда за дальняя? Что гроза таит?


«Скала»

Скала. И ты перед скалой.
Она стоит иль год, иль век.
И ты горишь, искришь душой!
Но вот скала… и человек!

Огня даёшь - потушит камень.
Поёшь ли - только ветер слышит.
На что ж ты тратишь злато-пламень?
Иль веришь ты, что скалы дышат?

Глаза её покрыты мхом,
Вершина - снег из серебра.
А ты всё делишься теплом,
И веришь – с ночи до утра!

Но вот был раз: во мраке звёздном,
Когда все силы исчерпала,
На лике каменном и грозном
Слеза кристаллом просияла…

То он прозрел, - незрячий камень,
Он обратил свой ясный взор,
Объяла ты его руками,
Приняв и холод, и укор.

«За что дарила, что давала?..»
И любишь, - он же человек!
Не зря же, всё-таки, страдала -
Смахнуть слезу с гранитных век.


«Фонарный столб»

Лежу. Фонарный столб за шторой
Пронзает ночь огнём истлевшей лампы;
И плоти вновь так жаждется пронзённой
Побыть искрой; но мрака держат лапы.

Кровать бела. К рассвету – почернеет:
На ней мой зверь к утру оставит след.
За что лицо предательски краснеет?
За треск стекла, - в зерцале я раздет.

Бессмысленно менять мне одеяло, -
Тряпьё в грязи, а выброшено – горы!
Всё тот же зверь, всё тот же треск зерцала…
Изодранными, так же, станут шторы.

Фонарный столб. Всё лампа догорает,
Проносит свет, и когти точит ночь.
Другой, вернее, я счастливым станет,
Коль ты, подруга, сможешь мне помочь.

Ты заходи. Тебя мой мрак боится.
Он прочь сбежит, стеклом разбитым сгинет.
Ко мне заря с тобою постучится,
Фонарный свет лежащего – настигнет.


«Двуликий»

У двуличия черты - рябь воды озёрной,
По ту сторону воды - вонь земли болотной.
Упрекают меня в том, будто я двуликий.
Два лица - мои, со мной - крик любви и дикий.

Все мои слова - пусть лесть; вам виднее, други,
Вы, наверно, подустали трелей слушать звуки.
А услышите мой вой, скажете - "двуликий".
Два лица - мои, со мной - крик любви и дикий.

Мне о дружбе - промолчать, всем дружить по нраву
Своему лишь тем, кто с вашим нравом, - это правда.
Зная то, как я дружу, скажете - "двуликий",
Два лица, четыре ока, плач любви и дикий.

Взглядом я одним увижу - красота людская,
Иль другим - ещё красивей, - всё душа живая.
Не поверите, надувшись, молвить вам - "двуликий",
Два лица да губ четыре, глас любви и дикий.

Лес шуршит, в траве бегут ветерок с росою,
Пробегусь по пояс голый с синью голубою.
Не поверите, сочтёте, будто я двуликий,
Два лица - одно для вида, лик второй же - дикий.

Расскажи теперь про то, что узнал о ликах,
Как меня нашёл, что знаешь обо мне и криках?
Вижу, смолк, тогда подумай - я ли здесь двуликий?
Я над озером – всецелый, но для вас – разбитый.


«Брату»

Во мне два полюса земных, -
Два притяженья, края два.
Два поля – праведность больных
И лицемерные слова.

Себе земля без троп и далей,
Сплетенье замкнутых цепей,
Страстей гнездо и храм желаний
И летопись злыя смертей.

Толкает вновь из края в край:
Земля – болотная пучина.
Вороний клич орлиных стай
Глушит и мрак, и свет лучины…

- Остановись! останься верным
Уму и сердцу в страшный час.
Тебе ли быть разбитым, тленным
С лазурным блеском карих глаз?


«Перезвон»

От Лены до Невы – поля и синева,
В два мира разделённые от гор до городов.
Шагаю ли, плыву ли -
июльская молва,
залитая лазурью,
от гром-колоколов.

От невского проспекта дорога по Арбату,
И от Москвы спалённой – до Киева пути.
Всё рядышком, всё близко -
дорожные заплаты
из платья будут вырваны, -
оставлю позади.

Свирель и бубенцы: в груди созвучий пляс.
Два мира разделённые одним предстанут вновь:
Желания-расплаты,
не ставшие о нас,
впредь больше догонят, -
как выцвела любовь!

Песне перезвона стекать на сплав металла,
Чтоб старое по-новому звучало через век:
«В пути, дитя, не думая
“кабы со мною стало”,
шагай, и только ставшее
прими как оберег».

И вот шагаю ноне. Поля и синева.
В объятиях два мира от гор до городов.
От Лены плыть – до Киева;
от Невского – к Арбату;
дорога - перезвона
от гром-колоколов.


Эпилог
«Чешуя и звук хрустальный»

«Дракон»

На скале принял облик огня.
За туманом, за морем сокрыт.
Дожидайся, невеста, меня,
Змей покуда во мне не убит.

Чьё копьё стало былью для вас -
Ныне пыль позабытых времён.
Ты обряда надела атлас,
Серебром будет яростен лён.

Волны лодку качают сильней,
Ветер по небу пепел несёт.
Грозы деве поют колыбель:
Жертва новая участи ждёт.

Я бы спал и вовеки пропал,
Только глупость людская не спит.
Будь испытан, кто змея призвал,
Ведь по воле твоей он летит.

Попрощалась на крыльях с косой
Дева юная, сбросив наряд;
И жених больше ей не герой,
Не его благословен булат.

А жених её проклятый зверь,
Из колец чешуи склёпан он.
Можешь верить, а хочешь – не верь:
Полюбился девице дракон.

Волны шпили обняли теплей,
Песню ветер далече несёт.
Эта песня – жены колыбель;
Первых снов полюбившийся ждёт.

Дождалась моя участь огня,
И неясно теперь, кто пленён.
Победила невеста меня,
Дикий зверь навсегда приручён.


«Хрустальный корабль»

Хрустальный корабль стоял у причала,
Чайка на воду со страха кричала.
Белая скатерть стелилась на стол,
Где поминали того, кто ушёл.

Чайка на воду со страха кричала,
И вольно-невольно грозу призывала,
Солнце скрывалось за облачным дном;
Кто нас покинул, объят ныне сном.

Белая скатерть стелилась на стол,
Кошка ласкала девичий подол:
Слёзы на шерсти. И горечь во рту;
Сердце сгущает слезой пустоту.

Где поминали того, кто ушёл,
Там за окном ветер грозами мёл.
Плёлся венок, но не князю полей, -
Тому, кто со сталью расстался своей.

Он света не видит, не чувствует боль;
Память ему, что вино, хлеб и соль.
Чайка взлетела и впредь не кричала,
Хрустальный корабль отвязан с причала...


«Лiта»

Як ми станемо жити,
Не жив до нас ніхто.
Вже скільки разів збити -
Стоїмо ж все одно.
Це вино та не винна,
Що я зараз щасливий
Знаючи: я - людина,
Тому я радий дуже
В літа мої невинні.

Мені сказав недавно:
"Не будемо друзями,
Якщо удвох відрадно
Ходити ворогами.“
Образи не маючи,
Скажу тобі, мій друг:
"Якщо ще ми живучи
Сокирний забудь звук."
І стану я щасливий,
Бо знаю: я - людина,
Тому я радий дюже
В літа мої невинні.

Забувши про поганому,
Згадавши добру пісню,
Жити будемо заново
З любов'ю та и з честю,
Мовляти: ця людина,
Якої я є понині,
Такому дуже радий
До моїх літ невинних.