Ветер...

Сегодня
тверди холст лазурно-голубой,
с полоской таусинной там,
у горизонта,
откуда ветер гонит к берегу прибой надменно,
с пафосом небесного архонта.

И всё бы ничего,
но нежный солнца свет
закрыла белобрысым чубом "клякса";
как в дни затмений (одиночества планет),
Звезду испачкала
точь-в-точь, как кожу вакса.

А тут внизу,
под этим голубым холстом,
на пирсе, что оброс морской зелёной тиной,
в который бьёт прибой
– ну, точно, как хлыстом! –
Я наблюдал за ветра шалостью невинной.

Он, хулиганя,
меж деревьев,
словно конь носился,
а они, клонясь и изгибаясь, листвой шумели,
свои ветки, как ладонь, за ним тянули,
будто изловить пытаясь.

Он вмиг
на берег – от измятых этих лап.
И ну скакать
как бойкий жеребец по кругу, из-под копыт
вздымая пыль;
как рыжий крап она ложилась,
застилая всю округу.

– Быть может хватит, вечно юный озорник?
В прибрежном парке нарезвился и на пляже...
Ты лучше б "кляксу" стёр седую,
баловник,
она уж час почти не шелохнётся даже.

Сказал ему
и сжал в кулак свою ладонь...
Так, будто бы поймал задиру-забияку.
Взмахнул рукой:
– Давай, спасай небес огонь!
И выпустил его, толкая с тучей в драку.

А. Н. Пушкарь