Письмо...

   Я люблю тебя...  Почему этого я тебе никогда не сказала? А теперь всё чаще говорю это безмолвно... потому что тебя нет со мной... нет на этой земле.
   В первый год, после того, как тебя не стало, я гладила бельё в нашей старой квартире, и вдруг, встав, резко подошла к углу, в котором стоял телевизор.
- Папа! Папочка!..- жарко вырвалось из души моей.
  Что это было? Показалось?.. Нет, ничего не показалось. Но почему я так резко бросилась к этому углу, где не видела ничего особенного?
  Я люблю тебя. Я никогда не говорила этих слов, как и ты не говорил мне их. Но ты так много понимал,.. так неравнодушно смотрел на моё взросление,.. и увядание... Да, увядание, ты заметил его первым.
  Несмотря на то, что ты никогда не волновался обо мне открыто, ты напряжённо следил за мной и понимал многое, хотя и не говорил об этом.
  Ты  любил меня, ты ценил моё женское очарование и тоже никогда не говорил о нём.
  А я? Что я понимала тогда?! Повзрослев, я  обнаружила, что ты - мой самый тонкий и щедрый собеседник, и, чем старше становился ты, тем больше я любила тебя, тем сильнее я дорожила нашим общением.
  Нет, конечно, ты не был святым, но никогда не отвечал на оскорбления. Подставлял ли ты вторую щёку под удар после удара по первой?.. Нет, твоё чувство достоинства не давало тебе отвечать на него.
  Я люблю тебя... Я  люблю тебя ещё молодым, так любящим свою мать, и  уже стариком, любящим своего внука.
  А мы? Все мы не понимали тебя, твоего достоинства, твоего благородства, твоего всепрощения. Всё это, вероятно, передалось тебе от твоей матери, моей бабушки Софьи - Зоси, как называли её в белорусской деревне. Её ты считал святой.
  Папа, я люблю тебя! Никогда у меня не было друга, такого, как ты! Как мало я успела сделать для тебя! - только слушать тебя, только любить то, что любишь ты;.. но это уже поздно, поздно...
  Я никогда не говорила тебе этих слов. Пусть это будет написано. Может быть, это письмо дойдёт до тебя каким-либо эфемерным способом... Пусть оно будет написано.