Приземление

.
Напасть какая-то! На старости лет надрало писать стихи. Ни сна,  не покоя. Никогда не думал, что может так затянуть. Пишу и пишу, а что, не успеваю  разобраться.
Вроде бы что-то получается, но что такое поэзия, доходит трудно. Всё равно, что понять Время и Бесконечность. Только чуть-чуть начинаю догадываться. Нужны специалисты,
консультации. Так и решил, завтра же всё узнаю: что и где.

Утром звоню в редакцию местной газеты другу. Алло, Миша! Дружище, помоги. Подскажи, к кому обратится? Мучаюсь, работу забросил. Совсем накрыло.  Кратко изложил суть дела. Знакомая история, я это тоже проходил. Но ты знаешь, никому ничего в нашем болоте не надо. Пиши для себя, для друзей, внукам останется.- Что останется, стихоплётство? Хотелось бы писать по-нормальному, чтоб внукам не стыдно было. Да я тебя понимаю, но мой тебе совет: - Занимайся своим делом, ты же хороший автослесарь. Сейчас это востребовано, и деньги платят хорошие. Но если уж невтерпёж, приноси, покажу специалисту. Приходит к нам иногда из союза писателей, грамотный мужик, золотая голова.
Сказано- сделано. Приезжаю, кладу на стол папку. Дома терпеливо жду звонка. Недели через две, грустный голос Миши сообщает:-  Заходил этот товарищ, сказал:  пусть заходит, разберёмся. Ну, он что-то смотрел, прочитал? Может и приходить не надо? Да нет, не смотрел, торопился. Хорошее начало, и, правда, никому не надо. Да пошли все! Никуда не пойду. Будь я на его месте, не удержался бы, заглянул- что там?  Таких писак как я, пруд пруди. Надоели поди своей назойливостью, спасу нет. Не отказал же, и то хорошо.
И так в субботу. Ждать целых три дня! Надо поправить свои творения, ещё раз проверить, кое -что переписать. Вроде неплохо получается, даже,  прям,  хорошо. Мне кажется, уже тянет на книжку. Может я гений?  Хренов. Затеплилась надежда на средний вариант. Ведь это только начало, а бьёт то целый фонтан! Но, как говорят, всё по голове.
 О боже! Все творческие люди в чём-то ненормальные. Ну написал ты картину, слепил статую, настрочил роман.  И может, об этом  будут говорить через столетия.  И говорить то, о чём автор и сам не догадывался и подумать не мог.
Где та грань разумного восприятия действительности? Стал  ведь «Чёрный квадрат» Малевича шедевром. Люди смотрят  и ахают от восхищения, и говорят: Да-да, сколько здесь заложено смысла!
А Малевич, наверно, улыбается в гробу – он просто пошутил. Разыграл. И что интересно, пока автор жив,  он, в большинстве случаев, никому не нужен, а порой и мешает. Да и умирают многие в нищете. Но после смерти сразу найдутся продюсеры, и он гений!
Но всё-таки, поклонимся гению и таланту.
Три дня оказалось мало, совсем не готов. Пока переписывал, всё больше и больше вопросов. Но надо идти. Где эта улица, где этот дом? Суббота, машин мало, и я доехал быстро. Вот эта улица. Дом. Длинный коридор. Табличка: - Союз писателей. Волнуюсь.
Дверей много. Где?  Голоса,  кажется,  нашёл. Захожу, теребя потными пальцами свою папку-сокровище. Комната маленькая. Стол. Стулья. Несколько человек что-то обсуждают между  собой,   не обращая на меня никакого внимания. Может я ни туда зашел? Поднимаю руку, как школьник, и открываю рот, намереваясь спросить. Мужчина справа, явно под хмельком, повелительно указывает на стул и их беседа продолжается. Осматриваюсь по сторонам. В центре за столом седой, худощавый старичок в очках с мощными линзами. Наверно главный. Справа две женщины лет сорока – сорока пяти озадаченно смотрят перед собой на стол. Рядом со мной, по левую руку, тучный улыбающийся молодой человек доброжелательно обвёл меня своим взглядом. Не совсем обычен его вид. Не тронутые домашними заботами лицо, руки. Искорки в глазах. Залысины,  необычно большой лоб. Всё говорило о его недюженных  интеллектуальных возможностях. Человек- мозг, если быть кратким.
Стихи мои стали мельчать, и папка становится, как мне показалось, всё тоньше и тоньше.
Старик продолжал говорить явно  умные, глубокие слова. Пытаюсь понять о чём?
- Не  люблю, когда  пишут громко, надрывно, продолжал он. Сломанные крылья и прочее. А вот, послушайте: - Кирпич, он без любви – булыжник. Или:- Топор спокойно валит дуб…
А, как сказано!
Перед глазами представилась картина: Лесоруб, (почему-то Авраам Линкольн) весь в поту, длиннющим топором, уже неделю рубит дуб в три обхвата. Подходит поэт, в одежде римских времён и подняв правую руку к небу констатирует: - Топор спокойно валит дуб… Что-то опять до меня не доходит. Стихи мои просачиваются сквозь пальцы и вот-вот совсем исчезнут вместе с надеждой. Хочется уйти.
 Ну что там у Вас? Что Вы хотели нам сказать? Вопрос главного прозвучал неожиданно. Все присутствующие как по команде устремили на меня свои взоры.
Да вот, стишки, промямлил я. Сколько написали? Пятьдесят, с  небольшим. А лет Вам сколько?  Пятьдесят, с небольшим, невольно улыбнувшись, выдавил  я из себя.  За какое время написали?  Где-то, за полгода. Народ в комнате оживился, захихикал. Понимаю, что за такое время пишутся только стишки, но надежда ещё не покидает меня. Может я талант? Слушаем Вас, читайте. У меня с дикцией не важно, всё испорчу.  Как это, не важно, надо тренировать! Давайте. Кто-нибудь, прочитайте. Наталья Николаевна. Папку передали женщине за столом. «Зверинец», объявила она, и начала негромко  читать. Кровь прильнула к вискам. Со стороны всё слышалось по- другому, нескладно и коряво. - Что-что там, в конце,- зверинцы-тюрьмы запретить? С недовольным видом, громко спросил очкарик. - Как это запретить? Ну, давайте закроем тюрьмы, что же будет. А зверинцы? Как люди увидят животных? Я вот первый раз тигра увидел в зверинце. Какой он огромный! Больше медведя! Где бы я его ещё увидел, если бы не в зверинце? А? Так что, о зверюшках больше не надо, давайте что-нибудь посерьёзней, Вам же пятьдесят лет, с небольшим, а пишите как школьник. Мне хотелось спросить старика, а что он ещё видел, глядя на пленённого исполина тайги? Я сам, в зверинце был однажды, лет тридцать тому назад. Июль, жара. В тесной  клетке Белый медведь. Точнее – жёлто- грязный. Стоит расставив лапы и машет как маятник головой . Делает себе ветер. Движения отработанные, - морда при мотании останавливается в миллиметрах от прутьев клетки. Пасть открыта. Текут слюни. Взгляд остекленевший. Работник зверинца поливает его водой из шланга. Зрелище меня ошеломило, и я ушёл. С тех пор при виде плакатов извещающих о приезде зверинца, вспоминаю того мишку и мне становится не по себе. Не по себе и сейчас. Обычно к старости становятся синтементальнее.
 И тут произошло совершенно неожиданное. Прочитав ещё несколько строчек, Наталья Николаевна прикрыла рот рукой. На мой взгляд, стих должен был вызывать слёзы, и сначала мне показалось, что она вот-вот заплачет. Какая впечатлительная, подумал я. Но, ужас! Она смеялась сквозь эти самые слёзы,  и,  отложив листок в сторону, пыталась собраться и продолжить.
Смеялись все, и я, почему- то  смеялся тоже. Наверно, что то, всё-таки не так.  Как же я не заметил ошибки?! Стало совсем не весело. Полный провал! Почему?! Через несколько секунд пришёл в себя. Да вроде бы ничего смешного и нет. Растерянность сменилась злостью. – Ну как же так можно  рубануть новенького?!
Тут, главный, с каким-то удовлетворением произнёс: - Вам стихи писать не надо. Это не ваше. Бросьте. Из булыжника бриллиант не сделаешь.
 В глазах потемнело. Как?! Я же не могу работать, стихи заполонили всё моё свободное время! Бросьте… Легко сказать. И зачем так жёстко?!  Всё равно, что сообщить  с радостью  диагноз раковому больному. Может полечить?
Что там ещё?  Спросил железный человек, безнадёжно глядя на меня.

Добрый день! В проёме двери стоял опрятный, с иголочки одетый молодой человек, лет тридцати-пяти, азиатской, как мне показалось. внешностью. О-о-о, Измаил! Здравствуй, проходи. Давно тебя не было. Садись, рассказывай, с чем пришёл? Книжку напечатал? - Да. Принёс на ваш суд. -С удовольствием послушаем.- Вы продолжайте. Я подожду, сказал Измаил и присел  рядом со мной.

Продолжаем:
Встречи, проводы, вокзалы,
Вдоль вагонов суета.
И  водилы-зазывалы
 Отвезут вас хоть куда.

Постойте-постойте, сказал главный, Вы же приехали провожать. Причём тут водилы-зазывалы?  Они же только отвозят прибывших,  а Вы провожаете. Вводите читателя в заблуждение.  - Так я ж,  пытаюсь оправдываться я, описываю вокзальную атмосферу:- Одни провожают, а с другого поезда идут прибывшие. Их то и встречают водилы-зазывалы.
-А мне нравиться! Позвольте взглянуть?  Протянув руку попросил Измаил.
Вот, смотрите, здесь хороший ритм, а эти строчки -  «Водилы-зазывалы»,  можно представить так: -Наши правители заведут нас хоть куда… - Ну, дорогой мой, так мы до чего  хочешь, можем  договориться!  Сказал старик, блеснув тяжёлыми линзами, и отодвинув мои листки в сторону, обратился к Измаилу: - Что Вы нам будете читать?
- Рассказ. Вам  короткий, или подлиньше?  Короткий, короткий, испуганно, почти в один голос произнёс  суд. Измаил стал читать. Русский, явно давался ему с трудом. Но автор всё прочитал артистически и с огоньком. Рассказ понравился. И мне тоже. Что-то напоминало Чеховский стиль. – Могу ещё следующий, предложил Измаил. - Нет-нет,  не надо, я и так  вижу, всё нормально, торопливо оборвал его мой палач.
Вышли покурить. – Да ты на нас не обижайся, начал успокаивать меня тот, который был под хмельком. – Он же профессионал, и видит что это не твоё. Не дано тебе.
Я тоже осознавал сказанное, и сам был поражён быстрым моим разоблачением.
Но всё-таки писать не брошу. Не смогу. Вспомнил  поступление в музыкальную школу
Куда привела меня моя мать. Где преподаватель попросила меня повторить ноты которые она озвучила на пианино: - До-ре-ми-фа-соль-ля… После чего сказала: - Можно, конечно, позаниматься, поправить, но лучше не мучайте ребёнка. Но всем назло, на баяне я играть научился, и даже мог слышать фальшивые ноты. И всё это так и осталось на бытовом уровне. Но зато теперь с каким удовольствием я слушаю баянистов-профессионалов!
Сейчас это такая редкость, а жаль. Инструмент неограниченных возможностей- от частушек, до Баха!.
Так что писать не брошу. Мне уже сейчас, как никогда, интересно читать и слушать чужие стихи. Перечитывать то, что знал раньше. Своего рода открытия.
Ну, хорошо, говорю я собеседнику, но, зачем же так резко. Раз, и всё! Что-то подсказали, поправили, успокоили. Пиши, мол, для себя, а там видно будет. Я смотрю народу то, не очень:- всех разогнали что ли?  -Да приходят все кому не лень, по семьдесят лет, да ещё учить начинают. Вот он и злой. - Ну, думаю, булыжник,  без любви он камень. Да и крылья мне уже пообломали.
А как у вас с изданием, помогает кто, или всё сами? – В основном всё самиздат, подержки, практически нет. А как на рынок выйти не знаем. Дорого всё. А мы же люди творческие, и кто уходит с головой в писанину, работать уже не может. Вон посмотри, одёжка то ещё с девяностых годов осталась.
Собеседник курил одну за одной.  На этом фоне Измаил выглядел самым удачным писателем. Он сумел организовать свой маленький бизнес в сфере обслуживания, тем самым выкроив себе немало свободного времени для творчества и отдыха. Да, оказывается,  культура у нас совсем заброшена. Здесь непаханый край, где каждый должен заниматься своим делом, от выявления талантов до издания и реализации.
За табличкой «союз писателей» я уже видел только пустоту. Героические люди! Живут только одной надеждой, что их,  когда нибудь  услышат.
-Ты вот смеёшься над своими стихами, продолжает мой собеседник,  а обычно люди переживают. И грубят, и уходят. А ты, вон, спокоен. Значит что-то здесь не так.
Настоящий поэт, писатель, всегда находится на грани, так сказать, по лезвию ножа.
 Все творческие натуры ранимы. И только в этом состоянии из них прёт. Иначе не получится,- сесть и написать, придумать. Ты посмотри вокруг, - будет нормальный человек писать стихи, романы бесплатно?  А-а-а. То-то и оно. Всё на грани. Как сказал Гёте: - «В родстве с безумством гений прибывает, но тонкая стена их разделяет».
Такие обычно и не женятся, или у них жёны героини, которые понимают свою миссию.
- А ты женат, спросил я. – Был. Щас один. Боюсь сойти с ума. Вовремя остановится – это главное. – В чём остановиться, спрашиваю. – В писанине. Крышу сносит. Может снести. И надо говорить себе – стоп! Отдохни. Постой паровоз.
Дым стоял коромыслом. – Так что не спорь с ним,  и не доказывай. Молчи и слушай. Слушай и молчи. Здесь таких умников было – ой-ёй-ёй!  Походишь лет десять, может и поймёшь что к чему. – Так что, говорю, я не могу даже высказать своё мнение. У нас же диалог. Пытался я возразить. – Слушай, ну мы же профессионалы, не надо нас учить, и твоё мнение. Мы уже столько наслушались. Сюда ходят слушать и учится. Ты меня потом поймёшь. Да, а слушать ты не умеешь.
Я был снова удивлён такой наблюдательностью. Водится за мной такой грешок.
-А вот ты скажи, продолжал я, вот вы люди творческие, ранимые, а что ж так грубо с коллегами, так сказать? Должны же понимать как никто другой. Или вы  на нас отыгрываетесь? Так сказать отдыхаете. Или вы ждёте одних гениев?
Что лучше, один гений в сто лет, или сотни приобщенных к поэзии, и литературе?
Это же потенциальные ваши слушатели, люди, которые сами, может быть, никогда не напишут шедевра, но научатся отличать талант от бездарности. Ты посмотри, на выставки, концерты, ходят одни таланты что ли? – Нет, конечно, задумчиво ответил  собеседник.  - Но оценивать должны только профессионалы. Иначе всё деградирует.
Если человек не может рисовать, то ты его не научишь. Вот дай тебе карандаш, ты же нарисуешь  как пятилетний ребёнок. Ну что толку учить тебя. Не твоё. Когда это даётся свыше, то надо только развивать. Профессионал он видит всё по-другому, в отличие от простого зрителя.  Где какой мазок, где слог, где нота не та. Короче – технарь! Заставить такого дрогнуть, - ох как нелегко! Вот это и движет по ступеням только вверх.
- Ну, хорошо, опять перебиваю я собеседника, а где гарантия, что тебя слушают, смотрят, именно те люди, которым можно верить? Кому даётся право судить? Вот недавно, передача была о фильме «Летят журавли». Его на полку положили, посчитав, что он никуда не годный, плохой. Тоже судили профессионалы. А посторонний, известный человек из-за границы, проездом, случайно глянул, и посоветовал на Каннский кинофестиваль…  И первое место! Так что у каждого своё мнение. А у меня такое: - я может быть не вижу мазка, не слышу слога, но когда после увиденного или услышанного не спится – значит автор состоялся. И не надо искать не ту букву, не тот мазок. Порой читаешь стихи безупречные в сложении, но их забываешь сразу же после прочтения.  Ну на хрена мне такая поэзия? Другие, прочитав однажды, не забыть всю жизнь. Но, это так, информация к размышлению. Может быть каждому своё? Ну, всё, поздно уже, пошли по домам,  устав от своих глупых вопросов, предложил я уже протрезвевшему «коллеге», и мы разошлись. В голове всё перемешалось: вопросы, обида, непонимание, не желание сдаваться. «Бросьте писать…» Может и правда опуститься на землю? Размышляя и переваривая прошедшее, незаметно  доехал до дома. Не переодеваясь, сел за кухонный стол и открыл свою бесценную, как мне казалось ещё вчера, тетрадь. Что здесь не так? Неужели ничего нельзя поправить? Так и просидел до утра, перелистывая свои творения. Глаза слипались, и голова клонилась к столу. Ещё минута, и я уютно уткнулся в свои руки… «Топор спокойно валит дуб»… Есть что-то в этих словах…