Канун зимы

 п о э м а
           Значительно урезал. Многое переосмыслил, переочувствовал. Но тогда 
           было так и прошлое не поддаётся правке.
 
За что меня Господь карает?
Да, признаю. Не без греха.
Такое скажется в стихах,
чего и сам не понимаю.
Ночами замещают сон
виденья образов неясных,
и судорожно, и напрасно,
в слова их обращаю сонм.
Но не умею, или нет
ещё таких в природе здравых,
чтоб выразить, какой отравой
быть может жёлтый лунный свет.
Какой дорога до угла
быть может непреодолимой,
когда ты знаешь, что любимая
лишь поманила и ушла.
Слова, слова.., где вас найти,
чтоб как положено поэту,
и лунный лик восславить этот,
и к Ней дорогу перейти?
Но верьте, что по жизни лох,
наивный и неосторожный, -
не так, друзья, я безнадёжно
бездарен, и нелеп, и плох.
Обманчивой ночной порой
(а ночью пишется, как правило),
я с краю левого до правого,
где рифма,
формирую строй.
Не очень ровен он, и грусть
мои окрашивает строчки.
Но от заглавной и до точки
ни буковкою не совру.
Пишу, что на сердце лежит,
что теплится там  и болит,
от сердца просеку рублю
ко всем, всему, что я люблю.
 ..................................................
А что люблю? Вон ту старуху
на лавочке со стариком.
Погоду в дождь, и если сухо,
и морозно, и снег кругом.
Люблю собак без поводков,
всех женщин кряду, без разбору,
и даровитых мужиков,
и всё, что прячут за заборы.
Хотя оград не признаю.
Вернее, тех, кто их поставил.
Иное дело – крылья ставен
 в деревне старой на краю.
Не прячет русская изба,
что рогачи у печи дыбом,
в печи румяные хлеба,
над печью белая труба
в полнеба пышет вкусным дымом.
Всё настоящее по мне –
журавль над криничной прорвой,
и деревенская оторва,
что корчит рожи мне в окне.
Люблю, когда не всё подряд.
Люблю, когда мне говорят:
- Старик.- А полагают – молод.
Люблю, когда в железо молот
молотит и подковы гнёт.
И даже гнёт люблю, но тот,
что в бочку квашеной капусты,
и кочанов отборных хрустких
хозяйка поверху кладёт.
Когда зимой метели кружат,
и разлит самогон по кружкам,
из бочки этот малосол –
непревзойдённый закусон…
..................................................
Я говорю – люблю, но надо б
без сожалений и досады
уже мне говорить: любил…
в моря ходил… писал и жил…
Приходит время всё итожить,
седьмой десяток разменяв.
Что толку каяться? О Боже,
Ты сам всё знаешь про меня
Ничто Ты не пропустишь мимо.
Всё взвеcишь – каждый плюс и минус,
и, подводя баланса суть,
вершить свой правый станешь суд.
И, надо думать, в кураже
 своей надчеловечьей власти
 Ты посылаешь мне уже,
во искупление напасти.
 ....................................................
Итак, что ж я ещё любил?
Кого?
Но это долгий список
И в адресах вот этих писем,
и в тех, что, кажется, забыл…

Случалось - и в огонь и в воду.
А медных труб - коробил гром.
И чтить теперь уже по гроб
не научусь законов своды.
Не то, чтоб смолоду бунтарь,
но с властью был всегда порозно.
И переучиваться поздно,
опять засевши за букварь.
Есть страсти для меня чужие –
власть, принуждение и ложь,
в прицельной рамке заяц, лось… -
Они ведь самые живые.
И не хотел бы я уметь
 выслеживать по следу зверя,
и праву своему поверить
 на чью-то жизнь и чью-то смерть.
Любил неровное. Изгиб
мне дорог был, как Павлу угол.
Ах, если б прежде не погиб,
могли бы мы понять друг друга.
И, может, в свой девятый вал
я б уходил, как это было,
от тягомотины и быта.
А Он свой угол рисовал.
Поэт растаял в небесах.
В иных углах - иных иконы.
Но флибустьеры Павла Когана
всё поднимают паруса.
Пусть не всегда, в штормах кренясь,
быть равным морю удавалось.
Но мне Его недоставало.
И, знаю, что Ему – меня.
И что дивиться? Кровь моя
с морскою совершенно сходна.
Даст Бог, ещё взбегу по сходням,
и помигает мне маяк.
Ещё осталось всё при мне.
Узлы и сплесни помнят руки.
И за штурвалом в тесной рубке,
курс удержу на должном румбе
при самой бешеной волне.

О, если бы и суша так
была, как палуба надёжна,
не так бы часто я, возможно,
на суше попадал впросак.
Среди подонков и ловчил
бываю робок и потерян.
Теперь в иной цене и мере
честь и достоинства мужчин.
В фаворе подлость и обман,
и тех зовут крутыми мачо,
кого на рею или мачту
за шею б вздёрнул капитан.
 ...............................................
Опять грешу. Конечно, злость.
И знаю, что сужу огульно.
Но что-то слишком, братцы, густо
дерьма в отчизне развелось.
И смрад порой, что не дохнуть.
Тот изощряется в политике,
тот изгаляется в полиции,
зато сладкоголос Сохнут…
...............................
Мне стал лицеем ле-Цион.
Я к швабре судовой привычный,
его закончил на отлично,
вполне освоив никаён.
И уж тому безмерно рад
в упряжке с бывшими учёными,
врачами, скрипачами…
- "чёрная"
работа есть для нас в шабат.
Так наши разнятся дороги,
ведущие в субботу к Богу,
что трудно их в одну свести.
Для праведников – в синагогу,
а мне - дорогу им мести.
 ...............................
Нет, плакаться я не мастак.
Не нытик я и не сквалыга.
Чернить всё не хочу облыжно,
Но что-то здесь у нас не так.
Террор, инфляция, разгул
беды от края и до края…
Всё слышу, вижу, понимаю,
да вот принять не всё могу.
 ..............................
Дом на песке заведомо бесцелен.
Но то, что мудрым зодчим не с руки,
здесь, здравому рассудку вопреки,
страну построить на песке сумели.

В садах, меду, молочных реках,
предсказанная нам в Торе,
она по виду в той поре,
что в счастье нужно человеку.

Ах, если б только не кольцо
вражды, что так сжимает туго,
почаще б слушать мудрецов,
поменьше слышать подлецов,
побольше уважать друг друга…

Не мне страну мою судить,
которая меня моложе.
Но иногда сомненья гложут –
не молока, и мёда тоже
 мы призваны здесь ради жить.
- Моя страна, - ещё несмело
сегодня говорю тебе.
Другую я в своей судьбе
звал родиной, любя безмерно.
И пусть Россия не всегда
мне отвечала тем же чувством,
но были несказанным чудом
её луга и города,
её бедовые дороги,
 (для Гоголя, не для меня),
я их, друзья, не променял,
хоть здешние и ближе к Богу.
Так искрення России стать
во всём – изысках и юродстве,
сельце убогом, храма ростверке,
в нехитрости своей, мне родственной,
что и она мне тоже мать.

В зелёно-голубой оправе
круг нас обетованный край.
О, Боже, мне надежду дай
Его родным считать по праву.
 .................................
…Ночь. Небо. Звёзды. Жёлтый месяц.
Я начал о Любви рассказ
 без горечи, упрёков, мести.
С какой строки, с какого места
 Она ушла, покинув нас?..
Так не сошлись в рожденьях даты,
как в параллели две черты.
И лет моих, как птиц пернатых,
уже настичь не сможешь Ты…
Ну, разве что, когда поймёшь, -
там не поправить,
где первою явилась ложь,
а после – правда…
...............................
Быть может, это виновата осень?
Она во всём особенная здесь.
Октябрь. На градуснике 28.
У пальмы за окном рыжеют косы,
а в воздухе хамсиновая взвесь.
Щебечут птицы по утрам беспечно,
ничто пока не предвещает встречи
у осени с израильской зимой,
у неба голубого - с облаками.
Но даже малый здешний опыт мой
мне предвещает – вскоре этот зной
 вернётся к небу,
в быстрых молний рой
преобразится,
и взорвёт его громами.
И опрокинет ливнь на шар земной...
 ................................
Дней медленная череда
к зиме всё ближе подходила.
Уже над городом густилась
чернильных облаков гряда.
И как-то утром первый дождь,
ещё как робкая разведка
сырыми крапинами редкими
не пал, а опустился дол.
 ...............................
Вот я и осень пережил,
не ведая, её итожа, -
меня ты покарал, О Боже,
или любовью наградил?
9-13 октября 2004.

…………………………………………………….
Никаён – уборка
Сохнут – организация, содействующая репатриации