Ожидание

Стихи, прийдите, посетите мой дом -
он новенький ещё.
Его испортить не успели,
хоть и подпрело кое-что.
Возьмите боль, что появилась,
возьмите трезвость и туман
Возьмите веру и надежду, любовь -
что есть, всё вам отдам.
Вы ж помогите удержаться,
вы помогите мне не пасть,
И всё берите, всё берите!
Коль будет страсть — берите страсть.
Лишь не оставьте багажом мне
меня саму.
Я вас прошу.
Стихи прийдите, не томите,
когда угодно,- я впущу.

СМЕЛЫЕ ЛЮДИ

Смелые лоди в пустынях и море,
Смелые люди в бескрайней тайге.
Манят их горы и склоны крутые,
Жажда поверить в себя и себе?
Смелые люди не лгут, не играют,
Мерзость не терпят, и славы дурман
Их не пьянит, и они отражают
И на себя принимают удар.
Редко их любят и часто судачат
Рядом с облитыми дёгтем белей
Выглядят те, кому в жизни удача
Кушать по горло и греться в тепле.
Смелые терпят, усмешки бросают,
Строят и тут же сжигают мосты.
Смелые люди быстрее сгорают
На непроторенном, сложном пути.
Ну, а потом, кто-то вспомнит заслуги,
Кто-то вздохнёт с облегченьем, взгрустнёт
 Где-то неведомый друг и полюбит
Кто-то потом, когда время пройдёт.
Но ведь и кто-то зажгётся, поверит
В правду и верность, и в силу добра.
Кто-то пустыни и горы оценит,
И одурманет кого-то тайга.

НА КОНЦЕРТЕ ВИА

Четыре человека и тысячи.
Одни на сцене.
Другие,
себя не жалея, других не жалея,
собой стадион забили.

Пришли посмотреть -
хоть не видно лиц.
Послушать -
хоть слышали раньше.
К любимцам пришли,
что сейчас на коне
и сели
кто ближе, кто дальше.
И вышли кумиры.
Гитары блестят,
свет пляшет
зеленый и красный.
Удары по струнам
и песни звучат,
и шум от хлопков
ужасный.
Тщеславие тешится,
зритель визжит,
а время на сцене
считают.
Оно быстротечно,
как спринтер бежит
и ритмы гитар
подгоняет.

Четыре и тысячи тешат себя
единство собой представляя.
Не видя друг друга -
на сцене в лучах
и в мраке лицо укрывая.

РАЗГОВОР У ОКНА
ИЛИ
КРЫШИ И НЕБО НАД НИМИ

Еловыми шишками
на подоконнике
надулись два голубя.
Все было под ними в снегу:
подоконник,
деревья,
балконы.
Автострада,
словно облитая маслом,
блестела,
и чистые, маленькие машинки
боялись на ней поскользнуться.

Снег падал на птиц.
 Он спускался спокойно
и кутался
в мягкие перышки их.
Они же сидели
и ждали
упорно,
когда посыплютея сверху
помимо холодных
еще
и овсянные хлопья.

А в комнате тихо,
тепло
и уютно.
Ты что-то твердишь,
но доносятся смутно
другие слова
тобою забытые здесь
у окна.

"Не хочу
по продуманной схеме.
Не хочу
слов чужих повторенья.
Мне сказать бы что-то свое.
Разве так я живу?
Все не так и не то.
Сколько в мире прекрасного,
интересного,
важного.
И, все в стороне
так как некогда мне.
Только б вытерпеть.
Выучусь –
все тогда изменю.
Я смогу."

Обвязалась цепями железными,
а хотелось и ласки,
и нежности,
/Проклятое противоречие
между
мужским воспитанием
и женским
предназначением./

Уход годов.
Страх берет.
Но тебе ведь не сто
и даже не сорок.
Теперь объясняешь:
"Устала.
Пустое.
Ничего нет ужаснее
чем остаться
одной."

И мимо дорог
сокровенных желаний
идешь машинально
оставляя непройденными
одну за другой.

Ты соглашашься,
но тут же:
"Его увижу
и все забуду."

А что хорошего в нем?
Только губы.
Губы эти тебя погубят.
Погубили уже.

На подоконнике
воркуют два голубя.
Кто приписал это свойство
Любви?
Любят орлы,
а у курочек сизых
любишка
на уровне крыш и карнизов.

И ты решилась подрезать крылья
из-за того,
что он
не орел
и никогда не взлетит выше?

К вершинам стремленье
проходит быстро,
когда
воркованьем на крыше
пытаются разрешить
проблемы вершин.

XXX

Туман.
Не видно ни земли, ни неба.
Деревья,
словно призраки,
И вдруг,
молочные покровы прорезая,
возник горящий
желто-красный
круг,
Гляжу завороженно-отрешенно.
Как статуя застыла у окна,
а яркий круг
неспешно поглощает
густая,
мутно-синяя
волна.

ХХХ

Что будет
если рано или поздно
любовь исчезнет и погаснут звезды?

ХХХ

У каждого в груди звучит капель,
покуда не истает вся сосулька,
покуда не собьют её нечутко.
До той поры, пока пребудет день.

XXX

Людьми больницы переполнены
и на лекарства -
дефицит.
Ученые спасти пытаются,
помочь пытаются врачи.
Но люди стонут.
Стонут страны
от диабета и инфаркта,
от рака.
Да чего от рака!
Опасен и укол булавки.
А в это время,
тоже люди,
порою те же -
после боли –
годами создают оружие
посовременней и побольше.
И над землей
 кружат ракеты,
и под землей
взрывают бомбы.
Уничтожаются
ракеты,
не на учениях -
живое.
И в этот миг в роддоме женщина,
солёная
от слез и пота,
толкает к жизни красно-синего
совсем беспомощного кроху.
не для того она
страдает
кричащая богиня мира
не для того,
чтобы
в двухтысячном
ребенка этого убили.

ДОРОГА

За километром километр
меня трясет на колесе
зеленый,маленький автобус,
скрипящий тихо,
по шоссе.
И за окном,
           Покрытом пылью,
раскинулся нехитрый свет:
туман,
            распаханное поле
и поверх комьев мокрый снег.
Потом,
             как старые обои,
возник невзрачный зимний лес
И серо-бело-желтоватый
минуты через три исчез.
За лесом следом
появились
вновь полуспящие поля.
Безлюдье.
Галки.
И простые.
по краю поля тополя.

ХХХ

Музыка.
У звука звук.
Подогнаны друг к другу.
Вцруг вклиню между
я
фальшивый звук,
и звук испортит
всю
мелодию.

ТВОРЧЕСТВО

Время теряет власть.
Мчатся, сливаясь, минуты.
В безликую плоскость
не вдруг
вживляются
чувства и звуки:
/звонкие -
желтые, алые
и приглушенные синие/
четкими, чуть заметными
замысловатыми
линиями.
Кажется -
                вот оно
перо волшебной жар-птицы.
Словно само мастерство
касается кончика кисти.
Счастье стучит в виски,
Ну, наконец,
 победа.
Через неделю восторг
умчится,
как летний ветер,
пески оставив на пекле   
до новых порывов.
Снова
безликая плоскость и личность
сходятся
насмерть
в споре.


ВЗГЛЯД В ДЕТСТВО

Мечты. Желанья.
Туманный образ.
И нету цели иной
и смысла,
повисла,
словно вокруг невесомость,
а хочется падать
и рваться ввысь.
И места нету,
и всюду место.
И тесно сердцу,
и крику в нем тесно.
И даже странно,
как они вместе
ужились друг с другом
в столь близком соседстве.
Но эти страданья -
совсем не страданья.
И невесомость
от праздности мысли.
И крик-не крик,
а просто кривлянье.
И вовсе нет цели,
И нету смысла.
Однако тогда
я еще не знала,
меняя книги, одежду, внешность,
что это было
любви ожиданьем,
предощущеньем
начала женского.

XXX

Живем в ожидании имени
такого,
             чтоб все повторили бы.
В неясном предчувствии времени,
когда появятся гении.
В надежде,
                что эти гении
не канут в лету во времени,
по нашей вине планета
не будет мирами отпета.
И как не пугало б время,
эпоха близится,
верим мы,
нового,
неминуемого,
духовного
Возрождения.

XXX

В вагоне ни звука,
только перестук.
Погашены лампы.
Мрак сузил границы.
Троим нам
на весь этот сонный вагон
сегодня,
наверно,
не спится.
Совсем незнакомы,
впервые встретились,
а тянем друг к другу
доверчиво нити
и в темноте по ним
электричество
поблескивает, как
скоросшиватель.
Если 6 я знала,
что эти нити
лучами Луны окажутся утром,
и маски на лица
налезут ладно,
и будем сидеть
немо-сонно-понуро.
Тогда б,
вероятно,
уснула я просто,
как у себя
на диване дома.
И лиц не увидела приоткрытых
в спасительном,
мягком мраке вагона.

ГОСТЬЯ СТОЛИЦЫ

Некуда сесть.
Места заняты.
Даже ночью здесь многолюдно.
Желтый свет окружает капроном,
отделяет ширмой
как будто.
Люди дремлют уставшие
чутко
под напев колыбельный вагона
или смотрят,
почти не моргая,
безразлично и неопределенно.
Руки тоже по разному заняты:
накрест сложены на животе,
обрывают карманы
и висят обрываемые
тяжелыми сумками, набитыми за день,
Руки держат
гладкие сумочки,
книги раскрытые и журналы,
черемухи веточки,
чуть привявшие,
нарциссы
и в целлофане тюльпаны,
Он и она,
словно два воробышка,
стоят рядышком у дверей.
Рукой неуверенною
парнишка
концы волос гладит ласково ей.
Но вот
мигнув тормозит электричка.
Эскалатор тянет, поскрипывая.
стеклянная дверь.
За ней ступеньки.
Выхожу на поверхность
по ним я.
Вокруг дома.
/Один выше другого,
как будто устроили соревнование./
Их тысячи, окон,
напомнили мне
свечение
от печки растопленной
в комнате ночной синевою
затопленной,
в комнате
станичного домика,
где в фартуке и платке
старенькая моя бабушка
одинаковыми вечерами
вяжет носки в полусне.
И то она рада не каждому
из постучавшихся к ней.
Вся ее жизнь -
и заботы, и радости -
только о близкой родне.
И у этих огней
Москвы многооконной,
кого-то ждущих и греющих,
впервые я остро почувствовала
как избирателен свет
доброты и сердечности.
И мимо них
решительно, быстро,
не расчитывая,
что огонь для меня загорится,
иду на квартиру,
чтоб койку снять,
я -
гостья столицы.

ВЕСЫ СОВЕСТИ

Я взвешиваю
"против"-"за"
Лишилась сна.
Мои глаза
в две чаши провалились.
Весов же чаши -
вниз и вверх
И равновесия для всех
никак не сыщут мысли.
Ведь в чаше «за»
есть риск большой
начать сначала.
Что же?..
Что еще трудней, чем это?
И вcex, ктo дорог мне
страшит
мой новый путь
и от души,
желая счастья,
мешают шаг мне сделать.
А в чаше "против"—
жизни бег.
Устроит он, конечно, всех,
но этот бег в болото.
Конец мечтам,
самообман
и без любви работа.
Огонь уравновесь с водой.
Воды не хватит -
он живой.
Никак нельзя им вместе.
Я взвешиваю
"против"-"за",
жизнь для борьбы
или для сна.
Так что же перевесит?

XXX

Проще, когда сердце льдом обложено.
Меньше проблем -
срок хранения больше.
А если оно
в мантии магмой
кипит,
а выйти не может?
Пытались его достать.
Не по силам
было такое желание.
Скважины лишь пробурили.
Но этого мало.
Прийди
и открой в душе у меня вулканы.
освободи этот жар из застенков.
Не пугайся,
он все перемешает сначала,
но потом
возникнут моря и атмосфера.
И жизнь возникнет на месте пустыни,
И творцом ее будешь ты.
Или...
Или без доступа воздуха,
Без отдушин
погаснет пламя,
И станет навек необитаемой
планета
по имени Таня.

ХХХ

Сколько во мне гадкого,
цепкого, живучего,
без чего лишусь я враз
множества удобств.

Мне летать не хочется
белою вороною,
но однако к белым
я воронам рвусь.

Только белый замечу хвост –
сама белей становлюсь.

17 И 19 ЖШ 1983 ГОДА

Несколько эпизодов -
выводы под конец.
ЦПКиО имени Горького.
В пятнадцать на Массовом поле
открытие праздника,
посвященного
Владимира Маяковского юбилею.
Но в это же время
свинцовое небо
самоочищеньем занялось над Москвой
и парк с эстрадами
и атракционами
водой окропило святой.
Однако люди не захотели
небес крещенья,
свое спасенье
нашли в навесе они над сценой.
Стояли скучные,
водой задетые,
стояли рядом
на общей сцене они с поэтами,
и благодарна
была дождю я уже за это.
А он шумел,
все скамьи занявший:
"А что же дальше?"

Потом за сценой
заполнили комнату.
Ни стула свободного.
Сухо и тесно.
у стенки поэты столом отделенные.
Начало.
Марк Соболь поднялся с места:
"Нам дождь помешал,
но сегодняшней встречи
отменять, конечно,
нельзя.
Нас ливень загнал
в эту вот комнатку.
Ну, да ничего.
Друзья!
Хочу я сказать -
Маяковский гений,
а гении рождаются
раз в сто лет.
ну, могут два раза.
Короче,
товарищи, Маяковский -
гениальный поэт!"
Он говорил, говорил...
Говорили за ним поэты понеизвестней,
Однако в шестнадцать
из комнаты тесной
вылилась людей половина.
Но это понятно и объяснимо,-
билеты в цирк.
Там смех. Там красиво.
Встречу пытались продолжить,
но
центральному телевиденью запечатлеть ее
было необходимо.
Всех вывели на эстраду
Расположили публику полукругом,
Марку Соболю дали слово
и стали снимать на скорую руку.
"Я повторю, товарищи, снова.
Маяковский - гениальный поэт,
а гении рождаются раз в сто лет!"

Через день на площадь Маяковского
стали собираться люди загодя.
Солнце,
кувыркаясь в сини вымытой,
не пекло,
а грело нежно гладя.
Разговоры были о поэтах.
Только о поэтах в этот полдень
люди толковали, ожидая
появленья тех у микрофона.
И поэты бодренько, сменяя друга дружку
пред глазами фото -
кино аппаратов наполняли
площадь здравицами.
и последним слово
получил Марк Соболь, заявляя
снова тоже.
Снова, снова, снова...

Микрофоны быстренько убрали.
Ну, а люди из толпы,
а люди
площади
стихии Маяковского
из себя бросали, напрягая
слабенькие груди.
Но услышать было их не просто.
Памятник же высоко -
не видно.
Голову задрать -
не простоишь так.
Отошла я и услышала,
может быть, себя,
а может, голос Маяковского
звучал в веках:
"Что же вы носитесь с мерками:
способный, талантливый, гений.
Поэт - это голая совесть
в ответе перед Вселенной.
И этой совести надо
за все отвечать на свете.
Когда-нибудь -
время настанет,
все люди будут поэтами».

Я может быть не гениальна,
Сверкать не буду каметой.
Пускай,
Но хотя б для немногих
Должна стать поэтом
Поэтом!

Все люди будут поэтами.